Время любить

Пролог

Моё детство было самым обычным. Трёхкомнатная большая квартира около центра в небольшом захолустном городке. Папа, мама и я. У отца свой небольшой бизнес, мама не работала. Я училась и была поглощена только своей школьной жизнью. Потом, в одно мгновение, как будто опустился занавес, и началась другая жизнь.

Это было уже около пяти лет назад, а до сих пор кажется, что буквально вчера. Промозглое осеннее утро. Воздух наполнен дождевой взвесью. Небо всё в белом молоке, солнца не видно. Пара замусоленных субъектов с пропитыми лицами благостно улыбаются отцу, принимая плату. Кроме нас с отцом и этих типов - больше никого.

- Дай Вам Бог здоровья. Сделали всё в лучшем виде, уважаемый. Не сомневайтесь. Земелька здесь сухая, да и пригорок, опять же. Вы ёлочку посадить не желаете? Совсем недавно из питомника заказали. Мы мигом всё сделаем. У нас самые низкие расценки. Ещё каких-то две тысячи. Зато ёлочка так хорошо здесь встанет. Тенёк, опять же. И вам удобнее, когда приходить будете, и краска с памятника не облупится.

- Ерунда какая-то. Папа, о чем они говорят? Какие ёлочки? - я находилась в какой-то прострации, иногда забывая, зачем мы сюда пришли. Просто стояла, дышала, смотрела. В голове было пусто и звонко. Хотелось спать.

- Ты их не слушай, Катерина, тебе это не надо. А вы, если всё здесь уже закончили, можете идти. Больше ничего не нужно,- скривился отец в сторону рабочих.

- Конечно, конечно, о чём разговор, - никак не мог угомониться словоохотливый пьяница, явно желавший блеснуть перед интеллигентным человеком интеллектом, - мы кондефициальность гарантируем. Пойдемте, Григорий, семья хочет остаться наедине, так сказать, с горем.

Мы с отцом тогда молча постояли - постояли, повздыхали, потом он махнул мне рукой в сторону выхода, и мы побрели к остановке. Идя рядом с ним, я как-то вдруг посмотрела на него по-новому. Почему-то не замечала раньше эту редкую седину, которая уже вполне уверенно пробивалась на его трёхдневной щетине. Вокруг рта собрались горькие складки. Вроде, такой же привычный и родной, но какой-то совсем другой человек шёл теперь рядом со мной.

- Ничего, Катерина, мы вдвоём горы свернём. Сейчас картошечки нажарим, телек включим, да? - преувеличенно бодро и весело заговорил со мной отец, приобнимая за плечи и наклоняя к себе, когда мы проехали на автобусе уже полпути и до дома оставалось всего две остановки. Я неопределённо пожала плечами.

Раньше эта поговорка у отца звучала весело и всегда поднимала дух. Сейчас же, напоминание, что мы теперь остались с ним только вдвоём, лишь усиливало чувство одиночества. Ничего не хотелось. Образовалась какая - то пустота в душе. Пришло понимание, что теперь это чувство никуда не уйдет, и с ним надо научиться жить. Бросила взгляд на отца и прочитала у него ту же безысходность, которую он безуспешно пытался спрятать за пластмассовым воодушевлением.

Дома было тихо и пустынно. В комнатах гулко отзывался каждый шаг, и это пугало. Окружающие вещи, все до единой, навевали только грусть и меланхолию. Поздним вечером того же дня на семейном совете единогласно было решено съехать с квартиры на дачу, на ПМЖ.

Поселок Зареченское, где она находилась, был всего в 10 км от города, транспорт постоянно курсировал туда-сюда, поэтому мы не ощущали себя отшельниками, хотя старые знакомые, по доходившим до меня слухам, стали называть отца, за глаза конечно, «лесником». Я уже тогда понимала, что это прозвище обусловлено вовсе не нашей жизнью на отшибе, а связано с изменениями, которые произошли с отцом.

К тому времени школу я уже закончила. Поступать куда-то в ближайшее время не планировала. Формально, у меня были каникулы перед вступлением во взрослую жизнь. На деле же, мне казалось предательством оставить отца одного именно теперь, радоваться и жить, когда он постепенно запускал себя, стал каким-то черствым, малообщительным. Не было былых посиделок вечерами у телевизора с бутербродами, обменом новостями, размышлениями обо всём. Всё как-то вдруг прекратилось. Цепляясь за прошлое, я судорожно стала пытаться сохранить его осколки.

С рвением взялась за освоение науки домоводства, не позволяя дому зарасти в пыли и грязи. Взяла за привычку все делать по дому сама, чтобы поддерживать тот привычный порядок и уют, который был олицетворением нашей прошлой беззаботной жизни. Однако, не привыкшая к тяжёлому каждодневному физическому труду, уже к концу первой недели самостоятельности, я быстро сдулась, горько плача в ванной над обломанным маникюром и заляпанной домашней одеждой.

Но неудача только подстегнула мои амбиции, и наутро моей настольной книгой стал телефонный справочник, из которого я вскоре научилась ловко находить адреса и телефоны для заказа ресторанной еды на дом, ближайших прачечных и химчисток, а также клининговых служб. Я понимала, что долго так не протяну, старые заначки скоро закончатся, и мне придётся все это делать самой так или иначе. Поэтому я постепенно сокращала присутствие в доме посторонних, приучаясь выполнять их работу, правда, не в полном объеме, но, хоть, в основном. Я делала это не только для себя - для отца. Мне хотелось, чтобы он как можно меньше замечал перемен в быту, чтобы всё оставалось как прежде, хотя бы дома.

Следы своих неудач я старательно прятала, но не всегда успевала.

- Ты чего это, Катерина, в Мойдодыры подалась, ты ж, вроде, кулинарией увлекалась? - посмеивался отец, рассматривая меня сквозь прожженную утюгом дыру в своей рубашке, - ты разве не знаешь, что я армию отслужил, а там нас всех научили рубашки гладить самим.

- Не сердишься?

- Вот ещё. Молодец, что сожгла. Она мне сразу не понравилась, ещё когда покупал, одна синтетика. Фу, как дымит. Но, впредь, запомни, свои вещи я привожу в порядок сам, - шутливо щелкнул меня по лбу и улыбнулся, почти как раньше, - что там у нас с ужином, солдат?

- Тефтели с кетчупом, борщ, чай с бутербродами.

- Ну, хоть поем по- человечески за целый день. Накрывай, Катерина.

Глава 1. Начало

-Что делаешь?

-Бегу.

-За тобой маньяк гонится?

-Нет, никто ... за мной ... не гонится.

-Ничего не поняла. Где ты бежишь?

Бегу я между двух бесформенных баулов с одеждой, до ближайшей прачечной. Телефон держу каким-то чудом, прижимая его плечом к подбородку. Или предплечьем. Не знаю, как правильно. Да и не это меня сейчас заботит. В руках я его уж точно не держу. В руках - сумки. Сумки увесистые и при беге тяжело бьют по ногам, мешая поддерживать темп.

Такие пробежки я устраиваю теперь каждые выходные, вот уже месяц, поскольку чинить сломавшуюся стиралку мне сейчас некогда, да и не на что. Нет, у меня есть деньги, но это деньги от отца, на карманные расходы. А я поклялась тратить на хозяйство только собственные средства, я не какая - то иждивенка, и я сама зарабатываю. Да и спешить мне надо, скоро придут гости, а стол ещё не накрыт.

-Да съезжай ты уже от отца. Сколько можно опекать взрослого мужика, как малого ребёнка! Ты просто не видишь, он не тот, который нуждается, чтобы ему постоянно подтирали сопли. Ты на себя посмотри, ведь совсем себя загоняла.

Это моя подруга Эльвира. Разница в возрасте у меня с ней почти четыре года, но жизненного опыта - лет на 10. Боевая, яркая и веселая девушка, мастер - парикмахер. По мне, так парикмахеры только такими и должны быть. Думаю, что большинство клиентов к нам приходят только благодаря её харизме.

Познакомились в парикмахерской три года назад. Мне тогда только исполнилось 18, и я решилась на небольшую смену имиджа - покраску волос с русого в темно-каштановый цвет, какой был у мамы. Можно было это сделать и дома самой, но я хотела придать торжественности моменту. Я села в кресло к Эльвире, и - вот, уже пару лет, как мы с ней вместе там работаем. Она стрижёт - я подметаю, мою и так далее.

Да, я выросла, но образования так и не получила. Долгое время у меня не было никакого стремления к получению какой - либо профессии вообще. Только после встречи с Эльвирой я воодушевилась её энтузиазмом и захотела тоже стать парикмахером.

Она, конечно, права, и я это уже сейчас осознаю. Но так трудно признаться самой себе в том, что в попытках скрыться от всепоглощающей пустоты после гибели мамы, я сама влезла в эту упряжку, годами исполняя не свойственную себе роль кого? Экономки, няньки у взрослого и здорового мужчины, который совсем и не нуждался в такой заботе? Я лишила себя права жить так, как живут мои сверстники - светло, легко, безоглядно и безотчётно.

Перед глазами мелькали сцены, которым я старалась в своё время не придавать значения: вот отец вернулся с работы и немного ошарашен, увидев меня на стуле с тряпками в руках, вытирающую пыль на шкафу в 23:40. В другой раз, я до ночи пекла пироги или что - то мыла и стирала, выбивала ковры. Работы по дому находилось всегда много, и я трудилась до изнеможения. Видок у меня при этом был ещё тот - волосы всклокочены, вся - в пыли, домашняя одежда - в разводах моющих средств.

Застав меня в таком виде, отец качал головой, провожал задумчивыми взглядами, и молчал. Однажды, правда, он поинтересовался, почему я не отдыхаю в это время. Я вспылила, не ожидая такой реакции на свои труды, и запальчиво стала объяснять, что я делаю всё так, как было раньше, и что чистота - это залог здоровья, а порядок в доме - это порядок в мыслях. Он тогда ничего не ответил, просто обнял, и мы постояли так с минуту, а я замолчала - доводы как-то кончились все сразу.

Да, насчёт отца Эльвира права. Горе не сломило его окончательно. В нём кипела жизнь. Никакой особенной красотой отец не блистал даже в молодости, а сейчас постоянно ходил с трёхдневной щетиной. Но у него было сильное мужское обаяние, которое заставляет смущаться и отводить глаза даже опытную женщину, не то, что - девушку. Поэтому я давно уже привыкла ловить по касательной эти заинтересованные взгляды, лишь только мы шли куда - то с ним по улице. И я не строила иллюзий, ожидая, когда же он приведёт в наш дом другую женщину, а он - всё не приводил и не приводил. Но, похоже, скоро этому всё же настанет конец.

-Да ладно, не всё так плохо. И потом, ты сама знаешь, что снимать жильё мне сейчас не по карману. Я же откладываю на парикмахерские курсы. Будем работать вместе.

-Глупости всё это. Тебе на прошлой неделе уже стукнуло 21? В твои годы уже замуж выходят, а у тебя и парня ещё нет.

Эльвира - девушка не жестокая. Она не из тех, кто любит ковыряться в ваших ранах иголкой. Высокая натуральная блондинка, она в школе играла в баскетбол, но спорт - оказалось, - не её. Эльвира всегда обожала делать причёски. Вся команда ходила в немыслимых укладках, порой, даже на соревнованиях. Хобби переросло в страсть и обусловило выбор профессии - парикмахерское искусство, о чём девушка ни разу не пожалела. Несмотря на рост, отбоя от кавалеров у Эльвиры никогда не было, поэтому ей были искренне непонятны мои проблемы.

А проблемы у меня явно уже были. Правда, они не были связаны с какими-то изъянами во внешности. Нет. Каштановые волосы по плечи. Не кучерявые и не прямые - волнистые. При росте 165 см, я не была толстой, как некоторые девушки невысокого роста. Да это и было бы невозможно при таких - то каждодневных нагрузках. Но, так как от спорта я также была далека, идеальной фигурой я тоже не блистала. Такая среднестатистическая девушка.

Правда, руки мои уже были в пятнах от моющих средств - пользоваться перчатками я часто просто ленилась. Передвигалась я практически всегда бегом, постоянно куда-то спеша. О красивой осанке не могло быть и речи. Носила, не снимая, джинсы и толстовки в течение всего года. Ну, были ещё платье и сарафан на совсем уж жаркое лето. Это было просто и удобно. Причёски - это долго и нудно, поэтому классический пучок - быстро и практично. Естественно, никакой косметики.

Я настолько не обращала на себя внимание, что мне проще было купить новый сифон в раковину, чем себе – обновку, так как в покупках для себя лично, я просто не видела никакой пользы и нужды. А зачем? Для кого? Я что - то не припомню, чтобы на меня кто-то из парней или мужчин постарше, обращал внимание. «Эй, красавица, подходи, покупай», - от харизматичного южного мужчины - продавца фруктов, здесь не считается.

Глава 2. Ожидаемые неожиданности

Шум мотора за окном прозвучал как раз тогда, когда я бдительно, и, как бы со стороны, внутренним взором обозревала дом на предмет чего - то упущенного при уборке. Всего два этажа: внизу столовая, кухня и кладовка, вверху - спальни: слева - моя, справа - ещё две. Одну из них сейчас занимал отец и называл кабинетом, а вторая пустовала. Ещё при строительстве мама с папой предполагали использовать её как гостевую. Она таковой и была. Там останавливалась Тамара Леонидовна на время своих затянувшихся ревизий, или на большие праздники, вроде Нового года.

Мои родители в своё время тщательно продумывали дом, стараясь воплотить в нём все свои мечты. Поэтому у каждой спальни был свой санузел с душем, а в кабинете отца появился большой камин. Он иногда зажигал его, но не для тепла. Любил смотреть на огонь, слушать треск сгораемого дерева. Наличие в этой комнате ещё и «плазмы» делало её, лично для меня, лучшим местом для вечерних посиделок в любое время года.

Выглянула в окно. На площадке перед домом стояла отцовская «бэха», её мотор уже не работал, но из машины пока ещё никто не появился.

Обычно, когда папа возвращался с работы, он вылезал из автомобиля практически сразу, как останавливался, находил меня взглядом в кухонном окне и махал рукой, после чего шёл к дверям. Другое дело, когда он приезжал с Тамарой Леонидовной. Тогда ещё с минуту папа стоял у машины, придерживая открытую дверцу, из-за которой с королевской грацией выплывала тётя, обозревая дом так, как будто собиралась его перестраивать.

Но этот приезд заставил сердце неприятно защемить. Что-то было не так, и не укладывалось в привычные рамки.

Почему я так решила? Ну, хотя бы потому, что даже с такого расстояния было видно, что в салоне шла какая - то возня. Там был кто - то, кого хотели выпихнуть, а он сопротивлялся.

Если бы мой отец был мафиози, я бы подумала, что он привёз «работу» на дом, и жертва отчаянно борется за жизнь, отказывается выходить наружу, боясь неминуемой расправы. Но мой отец простой предприниматель, он же лесом занимается, а не всем этим. Или нет? Ничего уже не понимаю.

Но даже неприятное ожидание не может длиться вечно. И - вот, как вознаграждение за моё нетерпение: кто - то изнутри шумно распахнул дверь, и сразу - на максимум. Дверца жалобно скрипнула, показала наружу все свои конструктивные особенности, но выдержала. Из салона сначала, как это и происходило обычно, появился папа. Он обошел машину, открыл пассажирскую дверь и помог вылезти, кому? Конечно же, Тамаре Леонидовне.

Вид у тётки был слегка потрёпанный. Она нервно оглядывалась и, хаотично дёргая руками, поправляла свою прическу так, будто у неё съехал парик. А вот это непонятно, непохоже на всегда собранную Тамару Леонидовну.

Желая знать все подробности, и просто сгорая от любопытства, я вылетела навстречу к приехавшим, споткнулась обо что-то, и чуть было не растянулась во весь рост. По-быстрому обняла отца, подалась поочерёдно каждой щекой к лицу тётки с обеих сторон, как она любит, «по-нашему, по – театральному».

Дверь машины всё это время была открыта. Я подошла к ней ближе. Тамара Леонидовна с отцом, напротив, незаметно немного отошли назад, и – в бок. Я видела краем глаза, как отец хитро щурился и поглядывал в салон, а тётка нервно жалась к нему и, наоборот, смотрела куда угодно, только не в машину. Да что ж там такое?

Не успела я подумать, что там могло быть, как это что - то, вдруг, буквально выкатилось мне навстречу в виде огромного белого пушистого комка. Комок ударился об меня и сразу же распался на два комочка поменьше. Комочки встали на ножки и, распрямившись, оказались двумя девочками лет 7 или 10, я не очень разбираюсь в оценках возраста малышей, обе - в пышных пушистых платьицах. Откуда ни возьмись у них в руках появился мяч, и они, не обращая ни на кого из присутствующих внимания, стали в него играть прямо у машины так, как будто они всегда тут жили и просто вышли погулять.

За ними из авто наконец - то показался последний на сегодня гость. Солнце светило мне в глаза, расплывалось радужными кругами, поэтому я видела её нечётко. Но - да. Это всё- таки была именно женщина. И - да, я её знала.

Да её знали, кажется, все. Администратор с папиной фирмы - Жабова Зинаида Ивановна. При первом знакомстве всегда немного «гундосит» свою фамилию, картаво проговаривая её немного в нос, и настоятельно просит ударение ставить на второй слог, намекая на, якобы, иностранное происхождение фамилии.

Она вся, какая-то, через чур: и в манере носить молодёжные миниплатья в её-то 50 с лишним, и в извивающейся походке, манерности в каждом движении. И характер у неё такой же змеиный: скольких толковых программистов сожрала своими придирками и нелепыми требованиями! Два - три месяца и фирму опять лихорадит, а отца опять нет дома сутками.

Я, насколько мне позволяла природная грация, шажок за шажком, не спуская глаз с Жабовой, пятилась назад, пока не упёрлась в папу. Зашла за его спину, встала на носочки и забубнила ему на ухо горячечным шёпотом:

-Папа, ты кого привёл? Это же Рыжая Бестия!!

Это не я придумала Жабовой такое прозвище. Для описания её характера, как по мне, хватало и фамилии, но, с чьей - то лёгкой руки, этот псевдоним закрепился довольно прочно и давно вышел за пределы папиной фирмы. А всё благодаря секретарше Верочке, добродушной и словоохотливой толстушке в очках, которая изнывала от недостатка общения в практически полностью мужском коллективе. Стоило только позвонить с невинным вопросом: «А папа уже выехал?», как я получала развернутую сводку всех последних новостей.

-Здра-а-а-вствуй, Катю-ю-ю-ю-ша! Какая встреча! Рада тебя видеть, - Жабова певуче поприветствовала меня, совершенно игнорируя тот очевидный всем факт, что я находилась за спиной отца.

-Какая милая непосредственность у вас растёт, Константин! Совсем уже невеста!

И, изогнувшись под немыслимым углом, настроила своё лицо чётко напротив моего, посмотрела мне прямо в глаза и я, аж вздрогнула, от неожиданности, - а ты можешь называть меня просто Зина. Мы можем стать хорошими друзьями!

Глава 2.1. Мой дом, милый дом

Мои дни превратились в одно сплошное, изматывающее ожидание команды. Жабова Зинаида Ивановна, наша новая временная хозяйка, оказалась мастером находить дела для моих рук, чтобы они «не бездельничали».

– Катюша, милая, пока ты тут без дела сидишь, не могла бы ты начистить до блеска столовое серебро? А то девочки мои любят, когда всё блестит, – раздавался её певучий, пропитанный фальшивой сладостью голос.

А я в это время не «сидела без дела», а пыталась сделать курс по цифровой иллюстрации, который наконец-то купила, чтобы вырваться из этого болота.

Но отказаться было невозможно. Стоило мне попытаться сослаться на учёбу или усталость, как на сцене появлялся отец с потерянным и виноватым видом.

– Катя, ну они же гости, помоги, ты же у нас такая хозяйственная! Зинаида Петровна так расстраивается, а у неё и так стресс из-за ремонта.

Гостевой статус Жабовой давно истёк, но её чемоданы прочно вросли в пол гостевой комнаты, а её племянницы – Снежана и Бежана – чувствовали себя в моём доме как полновластные хозяйки. Их проделки стали для них развлечением, а для меня – ежедневной работой по ликвидации последствий.

Однажды вечером отец сообщил радостную новость: его пригласили на важный отраслевой бал-маскарад. Можно было взять сопровождающих.

– Это прекрасно! – взвизгнула Жабова, хлопая в ладоши. – Девочки просто обожают балы! Мы все поедем! Константин, вы ведь нас не бросите?

– Ну, конечно, Зинаида Петровна, – растерянно улыбнулся отец.

– А я? – тихо спросила я.

Все повернулись ко мне. Жабова оценивающе посмотрела на мои простые джинсы и футболку.

– О, милая, ну ты же понимаешь, это светское мероприятие. Там нужен соответствующий лоск. А ты… ты у нас больше по дому. Да и платья у тебя, наверное, нет подходящего. Не беда! У тебя будет важная миссия здесь. Мы вернёмся поздно, и нам всем будет так приятно увидеть чистый дом и выпить горячего чайку. Ты так замечательно готовишь тот травяной сбор! Сделаешь? – её голос не допускал возражений.

Отец потупил взгляд. Я увидела в его глазах мимолётную жалость, но он лишь вздохнул: «Катюш, в следующий раз, договорились?»

В день бала дом превратился в салон красоты для Жабовой и её «принцесс». Они сновали туда-сюда, примеряя платья, распаковывая коробки с новой обувью, требуя помочь с застёжками и причёсками.

– Катя, будь добра, подшей подол у платья Бежаны, он ей велик! – командовала Жабова, и я, стиснув зубы, брала в руки иголку с ниткой.

– Катя, принеси мне воды с лимоном, а то я пить хочу! – капризно ныла Снежана.

– Катя, где мои серебряные серёжки-капли? Ты же последняя ими пользовалась, когда убиралась в моей комнате! – это уже визжала Жабова.

Я была для них универсальной службой быта: то горничной, то швеёй, то официанткой. В голове стучало: «Я не Золушка, я не Золушка…». Но чем больше я это повторяла, тем явственнее ощущала себя ею.

Наконец, сияющая троица, под руку с моим счастливым и гордым отцом, покинула дом. На пороге Жабова обернулась и бросила последнее напутствие: –Не забывай про чай, милая. И печенье к нему. И, конечно, общую комнату было бы неплохо пропылесосить. Мы оставили немного мусора от упаковок.

Дверь закрылась. В доме воцарилась тишина, которую нарушал только тихий стук моего сердца, полного обиды и гнева. Я посмотрела на заляпанную косметикой раковину, на лоскутки ткани на полу, на разбросанные вещи.

И тут во мне что-то перещелкнуло. Нет. Сегодня – нет.

Я не стала убирать. Я пошла в свою кладовку-комнату, достала из-под кровати коробку с красками, включила на полную громкость любимую музыку и начала рисовать. Я рисовала свой гнев, свою обиду, свою свободу. Это был бунт одной единственной свечи против целого болота.

Часа через два я всё же спустилась. Не из чувства долга, а потому что захотела чаю. Для себя одной. Я спокойно заварила себе кружку, взяла книгу и устроилась в гостиной.

Их возвращение было шумным и весёлым. Лицо отца сияло, Жабова томно смеялась, девочки взахлёб рассказывали друг другу что-то.

– Ну что, чайок уже готов? – первым делом спросила Жабова, скидывая пальто.

– Чай? – сделала я удивлённое лицо. – А я не готовила. Вы же сказали, что я тут «без дела сижу». Вот я и сидела. Без дела. Как вы и велели.

Наступила мёртвая тишина. Отец замер с вытаращенными глазами. Лицо Жабовой начало медленно менять цвет с загорелого на багровый.

– Как… что значит не готовила? – прошипела она. – Я же тебе сказала!

– Вы сказали много чего, Зинаида Петровна. Но я не ваша прислуга. И я не собиралась ждать вас с бала, как служанка. Я пила чай. Одна. И читала книгу. Это было прекрасно.

– Папа, она не убрала! – с актёрским ужасом в голосе воскликнула Бежана (или Снежана), указывая пальцем на несколько фантиков на столе.

– И не уберу, – парировала я. – Это ваш мусор. Вы его и уберите.

– КАТЕРИНА! – громовым голосом рявкнул отец. Я вздрогнула. Он так никогда на меня не кричал. – Немедленно извинись перед Зинаидой Петровной! Что это за тон!? Ты совсем обнаглела!

– Обнаглела? Я? – голос мой задрожал, но я не сдавалась. – Они живут здесь уже три недели, а не две! Они командуют мной как рабыней, а её чудо-племянницы уничтожают наш дом! И вместо того чтобы защитить меня, свою дочь, ты кричишь на меня за то, что я не захотела быть Золушкой?! Я не выдержала,развернулась и побежала наверх, в свою кладовку, хлопнув дверью.

Через несколько минут в дверь постучали. Вошёл отец. Он выглядел уставшим и постаревшим.

– Катя, это невозможно. Ты ведёшь себя ужасно. Я не узнаю тебя. Зинаида Петровна права – тебе нужна помощь. Психолог, может быть.

– Мне нужна не помощь, папа! Мне нужен мой дом! Мне нужен мой отец! – я расплакалась.

Он сел на кровать рядом и тяжело вздохнул. –Они уезжают послезавтра. Ремонт у неё закончен. Потерпи ещё немного. А сейчас… я прошу тебя, выйди и извинись. Ради меня.

Это было последней каплей. Он просил меня извиниться. Перед теми, кто унижал меня. Несправедливость этого мира сдавила мне горло.

Глава 2.2. Первые попытки самостоятельности

Тишина, наступившая после перемирия с Жабовой, была зыбкой, но драгоценной. И в этой тишине я с ужасом осознала, что моя жизнь, по сути, пуста. Учеба в институте давно превратилась в формальность, друзей не было — все разбрелись по разным городам после школы, а моё главное занятие последних месяцев заключалось в отражении атак трёх «оккупантов». Нужно было что-то менять. Срочно. И начинать следовало с самой очевидной и пугающей проблемы — отсутствия личной жизни.

Моей единственной подругой и спасительной соломинкой была Эльвира — парикмахер с золотыми руками и сердцем авантюристки. Мы познакомились в её салоне «Эльвира и волшебные ножницы», куда я пришла в отчаянии после того, как племянницы Жабовой «поиграли» в парикмахеров с моими волосами. Эльвира не только спасла мою шевелюру, но и стала единственным человеком, кому я могла выговориться.

Именно к ней я и примчалась одним из первых по-настоящему свободных дней. Салон пах краской для волос, лаками и кофе. Гремела какая-то бодрая итальянская музыка. Эльвира, с феном в одной руке и расчёской в другой, парила вокруг клиентки, но, увидев моё потерянное лицо, тут же сделала паузу.

— Котёнок мой! Что случилось? Рыжая Бестия опять свои когти показывает? — она сразу перешла на наш с ней секретный язык.

—Хуже, — сгорбилась я на барном стуле у её рабочего места.— Она не показывает. Она просто есть. А меня... меня нет. Никого нет. Я стала профессиональной затворницей и экспертом по отражению психологических атак. Мне нужен... парень. Или хоть какая-то социальная жизнь.

Эльвира выключила фен с таким видом, будто ей только что сообщили о чрезвычайном положении национального масштаба.

—Всё. Точка. Молчание. Это лечится. И лечится срочно! — Она указующе ткнула расчёкой в мою сторону. — Твоя проблема, Катька, в том, что ты ищешь принца в своём замке-кладовке. Надо идти в народ! Или народ зазывать к себе! Лови момент, пока гарпия со своими бандитами в масках зализывает раны!

Так началась операция «Купидон», главным стратегом которой стала Эльвира. Через два дня я, подобранная и немного напуганная, сидела в уютном углу претенциозного кафе «У камина». На столе передо мной дымился латте в высокой прозрачной кружке, а в нутри у меня всё сжималось от нервного ожидания. Эльвира, заняв столик поодаль под видом читающей дамы, подмигнула мне ободряюще поверх стека очков. Я нервно поправила складки своего самого простого, но единственного приличного платья. Сердце колотилось от смеси стыда, любопытства и дикой, наивной надежды. «А вдруг?.. Вот сейчас войдёт он. Нормальный. Свой».

Кандидат №1: Сноб-интеллектуал.

Он появился точно в назначенное время, словно вынырнул из тумана. Высокий, худощавый, в идеально сидящем пальто цвета мокрого асфальта и с томом Пруста под мышкой — не как аксессуаром, а как продолжением руки.

—Катерина? — его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне сверху вниз, задержавшись на моих скромных туфлях. — Очарован. Марк. Искусствовед.

Он не сел, а как бы воссел на стул, положив книгу на стол обложкой вверх — демонстративно.

—Надеюсь, вы разделяете мою страсть к постмодернистскому дискурсу в живописи? — начал он, не дожидаясь ответа.

— Сегодня я как раз анализировал, как Бэкон деконструирует телесность через призму экзистенциального ужаса. Вы, конечно, видели его триптихи?

Я почувствовала, как краснею. В искусстве я разбиралась на уровне «нравится — не нравится». —Это очень интересно, — вежливо улыбнулась я, пытаясь поймать его взгляд, устремлённый куда-то поверх моей головы.

— А вам не кажется, что...

— Позвольте, я продолжу, — мягко, но непререкаемо перебил он меня. — Вы, как человек, вероятно, далёкий от тонкостей, не вполне сможете оценить глубину его метафор. Бэкон — это не просто мазки краски, это крик души, пойманный в ловушку плоти...

Он говорил ровно пятнадцать минут монологом, не задав мне ни единого вопроса. Я сидела, кивала и чувствовала себя на устном экзамене по предмету, которого не существовало. Моя кружка латте остыла. Когда он на мгновение замолчал, чтобы сделать глоток воды, раздался изящный звук смс. Он взглянул на телефон с видом человека, которого отрывают от высокого искусства.

—А, простите, меня ждут на вернисаже. Молодой талант, надо поддержать. — Он поднялся, поправил пальто. — Было приятно... обменяться мнениями.

Он удалился, оставив после себя лёгкий шлейф дорогого парфюма, недопитый эспрессо и ощущение полнейшей интеллектуальной неадекватности. Я выдохнула, обмякнув на стуле. Эльвира с своего столика сделала большое круглое глаза и изобразила руками нечто вроде «Что это было?». Я пожала плечами и снова заказала латте. Новый кофе был горьковатым, как и осадок на душе. «Ну, ладно, — подумала я. — Первый блин комом. Следующий будет лучше. Не могут же все быть такими».

Кандидат №2: Пополамщик.

Пока я ждала следующую «жертву», я ловила на себе любопытные взгляды других посетителей. Мне стало неловко. Я чувствовала себя экспонатом на выставке «Одинокие сердца». Но вот к моему столику направился новый мужчина. Он шёл размашистой, уверенной походкой.

— Привет, Катя? Я Дима. — Он сел, не дожидаясь приглашения, с грохотом отодвинув стул, и сразу же схватил меню. — О, я голодный как волк! С утра ничего во рту не было. Ты не против, если я закажу? Я тут знаю, что вкусно.

Не дожидаясь моего ответа, он помахал официанту и сделал заказ на двоих: два стейка средней прожарки, салат «Цезарь», тирамису и два смузи. Он ел с аппетитом, громко разговаривая с набитым ртом и рассказывая о своих подвигах в тренажёрном зале. Я клевала своим стейком, почти не успевая вставить слово. Он съел свой стейк, большую часть моего, прикончил салат и принялся за тирамису. Пока я тянула свой кофе.

Когда принесли счёт, он взял его, внимательно изучил, достал телефон, открыл калькулятор и с солнечной, ничуть не смущённой улыбкой протянул мне. —Так, с тебя ровно половина. Я всё посчитал. — Он ткнул пальцем в цифры. — 3250 пополам — 1625 с человека. Я ведь заказывал на двоих, справедливо будет разделить.