Время Надежды

1

Кирстен 1

Я пытаюсь сдвинуть взглядом чашку. Подозреваю, лицо у меня при этом смешное, гримаса такая, будто приседаю с булыжником. Красная перекошенная физиономия, вот это вот все… Хорошо, что кроме сестренки никто меня дома не видит. А сестренка всегда мной восхищается, просто так, потому что я умею находить еду и сшила из лоскутов куклу.

Ей все равно, что я пустая, как эта неподвижная чашка. Ну нет у меня способностей!

Я знаю, что чудодействовать запрещено. Если кто-то узнает, донесет в Инквизицию, и за мной придут, как когда-то за мамой. Из катакомб, если нужно, достанут. Но если бы я хоть что-то смогла, хоть самую малость… Это была бы моя ниточка к маме. Единственное, что еще может нас связывать. Я бы снова чувствовала ее дыхание рядом.

Пытаюсь и пытаюсь. Без результата.

- А можно, я всегда буду малышкой? - Вдруг спрашивает сестренка.

Ее зовут Габи, ей скоро будет четыре. Она очень похожа на папу. Тот же излом бровей, те же длиннопалые руки, и улыбка тоже его. А больше я ничего о папе не помню. Его убили недавно, и будто вечность назад, еще до рождения Габи. Память уже размывает родные черты. Иногда перед сном я лежу, смотрю в потолок, и пытаюсь мысленно собрать папин образ. Вспоминаю его низкий голос, манеру двигаться и говорить.

С каждым днем папы все меньше. От этого больно щемит в груди. Маму у меня позже забрали. Но я знаю, чувствую: близок тот день, когда память-предательница и ее потеряет.

Хорошо, что осталось несколько чернильных набросков. Родители изображены на пергаменте, небрежными тонкими линиями. Теперь мои близкие люди просто портреты. Неподвижные картинки. Я не в силах их оживить.

Наивный вопрос сестренки меня согревает. Габи вообще горячая, будто печка. У нас редко бывает возможность покупать дрова. Ну да ладно. Есть несколько замечательных одеял, под которыми мы спим бок о бок. Габи сопит, уткнувшись мне в грудь твердой головушкой. Рядом с ней все плохое словно бы растворяется. И тогда я думаю, что все будет хорошо. Я справлюсь.

Мои губы сами собой расползаются в грустной улыбке:

- Конечно, можно. Всегда будь маленькой. Ну, такой как сейчас.

О да. Пусть подольше побудет в своем солнечном мире. Пусть не знает о боли и ужасах, что творятся вокруг. Пусть верит, что я от всего смогу ее защитить. Спасти от крыс, от одичавших собак, от пьяных прохожих и страшных теней, собирающихся по углам. Смогу прогнать галдящих оборванцев с комками навоза. Для Габи я всесильная Кирстен. А не вчерашняя девчонка, пытающаяся свести с концами концы.

- Здорово. Значит, я всегда буду есть кашку на завтрак! И играть с Авиком. Знаешь, завтра мы поженились. И поцеловались.

- Не завтра. Вчера, наверное. - Со смешком поправляю. Скоро мы будем болтать как подруги.

Хотя… По правде, я немного завидую сестре. Если бы мне кто-то нравился, я бы не смогла так открыто рассказывать о своих чувствах. При одной только мысли об этом все внутри отчаянно протестует. А у меня даже нет парня. Зато, у Габи все просто. Поцеловались они, ага. Губками чмок-чмок в пухлые щечки.

- Ладно, пойдем. Йерген ждет.

Я помогаю сестре застегнуться, потом застегиваю крючки на своей истрепавшейся ваточной стеганке. Когда-то ее мама носила. Дверь мы не запираем, все равно брать у нас нечего. Я просто прижимаю створку снаружи рогатиной.

От нашего дома до мастерской Йергена идти около получаса. По правде, это давно не наш дом. После ареста мамы туда поселили другую семью, а Йерген выкупил нас с сестрой из городского имущества. Так что по документам мы с Габи не городские, мы собственность Йергена, эльфа, вольного художника, большого друга моих покойных родителей. Если бы не он, я не знаю, что бы сейчас с нами стало. Даже думать не хочется.

В доме была клетушка для зимовки скотины, и Йерген договорился с новой хозяйкой, чтобы мы там остались. Он помог мне заткнуть щели, насыпать пол и сколотить нехитрую мебель, - кровать, пару лавок, ларь для вещей. И с тех пор ежемесячно передает через меня ей два медяка как аренду.

Вот так. Мы снимаем угол для животных в доме, в котором вырослая, и где родилась Габи. По утрам я прихожу работать у Йергена, пять дней в неделю, если ему не требуется больше помощи. В основном, мои обязанности просты, например, прибраться в тесной, заваленной холстами, неоконченными статуэтками и досками вывесок мастерской. Воздух там так напитался запахом пигментов и масел, что кажется, его можно резать на ломти. В мастерской эльф живет и работает. Еще мне нужно приготовить еду, выполнить нехитрые поручения, на рынок сходить. Бывает, я позирую, - то есть пытаюсь не двигаться, пока не заломит в спине и перед глазами не потемнеет. Простая работа, честная и достойная, к тому же, Габи всегда крутится рядом. Йерген делится с нами едой, и иногда даже дает маленькие серенькие монетки. В народе они зовутся горошинами. «На ленты», так он говорит. Я знаю, что с хозяином нам повезло.

Родительский дом находится на самой окраине, и сейчас мы с сестрой продвигаемся в сторону центра, в район более зажиточный. Впрочем, не сильно. Кроммов там еще не увидишь. Зато, они часто присылают карателей.

Я крепко держу Габи за руку, как всегда, оценивая обстановку. В совершенстве выучила навык горожанки из бедных кварталов. Нужно одновременно смотреть вверх - как бы чего из окошек не выбросили, вниз - как бы не вляпаться в самое смрадное, и разом по кругу - чтобы не обворовали, не толкнули, чтобы самой никого не задеть и не нарваться. А если увидишь карателя, нужно стать незаметной и смотреть вниз. С ярлыками у нас все в порядке, вон они, у обеих на шеях, но играть с судьбой очень не хочется.

2

К ночи силы покидают меня. После дня за станком все болит, с непривычки на пальцах вздулись мозоли. Я едва доползаю до общей комнаты. Тюфяки занимают почти все свободное место. Некоторых приковывают вдоль стен к кольцам в полу. Я не удивляюсь, заметив, что там оказывается и моя дневная соседка. Зато, та кошмарная лысая женщина на свободе. Я по-прежнему чувствую на себе ее взгляд.

Ищу свободный тюфяк.

- Эй, новенькая, сюда. - Изможденная, какая-то выцветшая девчонка стучит по продавленному тюфяку рядом с собой. О счастье, на нем даже обнаруживается одеяло!

Я опускаюсь на предложенное место. Нет, даже не так. Я ссыпаюсь, будто меня из кошелька вытряхнули. Мне уже все равно, сколько поколений спало на набитых соломой мешках, и сколько насекомых в них водится.

- За что ты тут? - Быстро спрашивает девчонка.

- Ни за что. На моего хозяина написали донос, и нас с сестрой у него отобрали. Не знаешь, куда отвозят маленьких детей?

- Нет. Но это не важно. Вы с ней больше не встретились. Если ты здесь из-за хозяина, ты никогда не отработаешь его долг. И поэтому отсюда не выйдешь.

- Я выйду.

- Все сначала так думают. - Вздыхает девчонка. - Но посмотри на старух. Они тут тоже из-за ошибок хозяев. Говорят, их всех сюда девчонками привезли. Вся жизнь в этих проклятых стенах, представляешь? Хотя, о чем я… Нужно прям постараться, чтобы год здесь протянуть. Я тут с весны, поверь, знаю о чем говорю. Кормежка, болячки, холод этот, надсморщики калечат… Ну и она.

- Лысая? - Догадываюсь я.

- Ее зовут Сигридюр. Но мы зовем ее Жаба. Она ест наши волосы.

- Что?!

- Заткнитесь! - Нас прерывает грубый голос надсмотрщика. Я даже не слышала, как он подошел. Зато хорошо различаю свист, с которым хлыст обжигает мне спину. Рядом вздрагивает соседка. Больше мы не говорим.

Гордиан 2

- Во дела… - Качает головой Джон Роу, подкручивая ус. - Дела…

Отпустив меня, отец заметил, что с сегодняшнего дня турнир и приезд королевского двора перестают быть секретом для всех. Начинается обширная подготовка к празднествам и приему гостей. Три недели - слишком маленький срок для серьезного мероприятия. Но Арглтон справится. Мой отец знает, что делает.

Я чувствую себя погано.

Организовать турнир Восьмигорья очень непросто. Переговоры велись на протяжении полугода, быть может, даже нескольких лет. Сейчас я уже понимаю, с какой целью отец написал письмо в Герру. Позвал сюда, и ни слова мне не сказал. Я столько времени потратил впустую! Теперь у меня нет запаса, чтобы подготовиться к смертельным схваткам с лучшими воинами из числа кроммов.

3

Что такое три недели? Ничто! Хотя, с кроммами и три года - ничто.

Поразительно! Он бросает меня на ристалище как кусок мяса. Верит, будто я перебью всех и поднимусь на пьедестал победителем. Иначе не ставил бы на королевскую дочь. Но как я, простец, смогу выиграть?!

Перед лицом позорной и мучительной смерти возможность женитьбы не кажется устрашающей. До нее нужно дожить. Наверное, мне должен льстить план породниться с королевским двором, но я не чувствую радости. Хотя, должен быть счастлив, что наконец-то отец выбрал меня, а не сделал ставку на Филиппа, моего младшего брата. Его не отсылали почетным заложником. «Миссия» Филиппа состояла в понятной жизни в родных стенах. Он учился всему у отца, а может, даже у матери…

Смотрю, как Джон Роу встревоженно теребит ус. Мальчишками мы вместе играли мяч, толкались, пытались камушками подбить голубей, учились грамоте, искусству войны и пересмешек с девчонками. Он вырос в чужого мне человека. Но я вернулся, и Джон Роу пришел, чтобы снова стать моим лучшим другом.

После встречи с отцом не могу отделаться от гадкого чувства, словно обманули и предали. Для семьи я фишка на столе для политических игр. Меня с рождения используют для усиления политических интересов. Наверное, в этом смысле я ничем не лучше раба. Такая же степень свободы. Все, кого знаю, хотят что-то от меня получить. Им нужны выгоды: деньги, связи, влияние… Никому не нужен я сам по себе.

Такова природа вещей. И природа людей. Не важно, восьмигорцы они или кроммы. Всё и все в нашем мире одинаково хорошо продаются.

Мне становится легче при мысли о том, что я действую не только ради собственных интересов. Мои неудобства несут пользу Арглтону. Здесь живет наш народ, такие же как мы простецы, за которых семья Анэстей в ответе. Приятно думать, что делаешь нечто хорошее.

Джон Роу все еще мучает ус. Русый кончик успел превратиться в подобие пакли. Дружище так старательно изоражает сочувствие… Словно пришел на отбор актеров в Галерейный театр, не меньше. Представляю Джона в ярком гриме и парике.

Становится очень смешно. Растерявшись, Джон на всякий случай тоже хохочет.

- Гордиан. Вот ты где! - Голос брата. Значит, слухи уже поползли.

Коротко кивнув Филиппу, Джон Роу сразу же удаляется, насвистывая безобразно фальшивую песенку.

«Кобра сплюнула ему в уши», - сказал бы мастер Семиуст. Про Филиппа он бы заметил, что брат сам как кобра.

- Слышал новость? - Оборачиваюсь к брату.

4

Тот чуть ниже меня, и, пожалуй, уже в плечах. В остальном мы очень похожи, семейное родство заметно с первого взгляда. Между нами год разницы. Год - и целая вечность, потому что я всегда буду старшим, а он останется младшим. Теперь Филипп один, пару лет назад его брат-близнец Даниель подцепил ржавку, отвратительную заразу, от которой не смог оправиться. Так Филипп остался в Арглтоне за главного сына. Должно быть, успел себя убедить, что из Герры я не вернусь. И тут… Какой жестокий удар по надеждам!

Филипп изучает меня своими льдистыми голубыми глазами. Кажется, он не умеет моргать. Его русые волосы по здешней чудовищной моде зачесаны вбок, бородка выстрижена узеньким клинышком, усы напомажены и лихо подкручены. Все мы здесь не очень похожи на кроммов, черноволосых, смуглокожих и темноглазых. Чтобы усилить сходство, многие восьмигорцы красят волосы и пропитывают кожу отварами. Брат тоже пытается выдать себя за другого. Его светлые корни уже отросли, краска смылась неравномерно. Волосы выглядят жидкими, добавляя с десяток прожитых лет.

На лбу брат носит неудобное украшение, металлический обруч с багровым камнем по центру. Мне обруч кажется чересчур вычурным. Но я понимаю, зачем брату это олицетворение власти.

- Уже празднуешь? - Желчно спрашивает Филипп. - Думаешь, тебя ждет триумф на ристалище?

- С чего ты взял, брат? - Вздыхаю я.

Как в детстве, он все неправильно понял. Что-то придумал себе, ничего не стал выяснять, и сейчас кипит от обиды. Раньше нас мирил Даниэль, - у него хватало терпения докопаться до истины. Думаю, из Даниеля бы вышел отличный судья. Да что там, отличный правитель, добрый, справедливый и честный. Проклятая ржавка забрала хорошего человека!

Филипп вскидывается, его голос ломается и становится каким-то высоким, неожиданно женским:

- Почему ты мне ничего не сказал?! Нет! Не такого я ждал после твоего возвращения. А ты… Ты! Уже играешь у меня за спиной.

- Да я только что сам узнал.

- Быть не может! Это же турнир Восьмигорья.

- Ну, вот так вот. Можешь не верить. - Я развожу руками. - У меня нет причин строить козни. Или что ты придумал. Ты же знаешь отца.

Филипп почти кричит. Он вдруг кажется мне мальчишкой с крашенными волосами:

- Меня готовили к этому всю мою жизнь. Я терпел столько лишений… Нет! Ты даже не можешь представить, через что мне пришлось пройти. Чем пожертвовать!

Почему все так сложно? Почему нет Даниеля, который бы все починил?

- Филипп, послушай…

Он не дает мне сказать:

- Хорошо же ты подсуетился, братишка.

Развернувшись на каблуках, Филипп уходит. Я долго вслушиваюсь в его удаляющиеся шаги.

5

Дом Драконов сложен из камня, по цвету напоминающего уголь в камине. Поэтому кажется, будто здание еще много веков назад выгорело дотла. Словно его схватил безумный дракон, жевал, давился им, обжигал пламенем, но так и не смог проглотить. Попросту выплюнул здесь, в северной части необъятного пояса стен. И осталось стоять это огромное уродливое сооружение, странное нагромождение колонн, башен, выступов, чешуи черепицы, узких окон, больше похожих на бойницы…

В детстве Дом драконов казался мне мерзкой опухолью, приросшей к изнанке Серого замка. Казалось, чуть зазеваешься, тьма вырвется из него и расползется. Все вокруг заболеет черной заразой. И станет выглядеть так, как нравится кроммам. Ни цветка, ни фонтанчика, ни милой сердцу скульптуры, только угрюмые угольно-черные стены и полосатые флаги.

Сейчас, по прошествии времени, я испытываю те же самые чувства. Только теперь я знаю, что никаких драконов нет ни внутри, ни снаружи. Есть люди, многим более страшные. И заправляет всем моя мать. То есть, женщина, когда-то так звавшаяся. Последние двадцать два года она посвятила себя служению культу кроммов, их жестокому Перекрестному богу. Перекрестному - потому что ходит между мирами.

Сколько мы не виделись? Лет пятнадцать, наверное… С тех пор, как меня отправили в Герру, я не получал от нее писем. Наверное, я ей не нужен. Не ошибка молодости, нет. Просто перевернутая страница.

Мне было бы удобней думать, что мать умерла. Но она часто посещает меня. Преследует в видениях, в мыслях. Она стоит в черном платье, отделанном лентами цвета спекшейся крови, седые волосы рассыпались по плечам. Красные глаза ее смотрят через меня. Они не видят, не замечают сына, ведь я лишь песчинка перед ликом ее Перекрестного бога…

Дохожу до обитой железом входной двери, пожалуй, единственной во всем здании. В Герре вокруг молелен в честь богов разбивают сады, там в ухоженных прудиках плавают карпы и цветут огромные лилии. Дети резвятся, под плетущими розами назначают встречи влюбленные. Вокруг Дома Драконов ничего подобного нет. Последние пять сотен шагов я преодолеваю по черной гальке, горестно шуршащей и постукивающей под моими подбитыми железом подошвами. Ни былинки, ни ростка, ничего. Безжизненная каменная пустошь раскинулась, словно полоса отчуждения. Отгораживает Дом Драконов от нашего мира.

Я не вижу других людей. Сколько хватает взгляда, нет никого… Меня встречают одни лишь погнутые временем крестовины остовов. Ветер треплет натянутые на них красно-черные полотнища с краморовыми гербами. Точно пугала на выгоревшем поле.

На ближайшей ко мне крестовине машет крыльями большой черный ворон. То ли приветствует, то ли предупреждает: не заходи.

«Дельный совет. Стоит прислушаться», - сказал бы сейчас мастер Сеиуст.

Но я уже на пороге, возле единственной ведущей в Дом Драконов двери. Не удерживаюсь, провожу пальцами по камню фасада. Всегда было интересно узнать, испачкается ли палец. Правда ли порода на ощупь похожа на уголь?

Фасад здания теплый, словно живой. На мгновение мне кажется, что камень даже подается вперед, сам льнет к ладони. Он чуть шершавый, как кожа.

Смотрю себе на руку - ничего. Вижу свои красноватые, натруженные тренировочным мечом пальцы, застарелые мозоли где нужно - от весел и меча настоящего. До сих пор не сошли…

Дверь распахивается так неожиданно, что я едва не получаю ей по лицу. Мне по привычке хочется схватиться за оружие, но вооруженным сюда пути нет.

Меня никто не встречает. Говорят, каждый здесь находит свою единственную дорогу.

Я помню первое детское впечатление. Внутри здание многим больше, чем представлялось снаружи. Хотя, снаружи оно и тогда, и сейчас впечатляет размерами. Но я наивно считал, будто подготовлен к встрече с тем, что увижу внутри. Как же сильно я ошибался! Дом Драконов… Невероятных, неописуемо грандиозных масштабов! Будто вырос вместе со мной.

Сделав вдох - выдох, чтобы успокоить всполошившееся сердце, заставляю себя шагнуть внутрь. Как падаю в пропасть. Пол подо мной туго прогибается, словно натянутая на барабан парусина.

Нет, не так.

Словно я ступаю по драконьему животу. А дракон - это здание. Теперь я отчетливо это чувствую. Вот ребра, они устремились ввысь сводчатыми рядами колонн…

Я иду к матери, которая меня позабыла. Для которой я тень ненавистного прошлого.

Как мне к ней обратиться? «Мама»? «Мать»? «Матушка»? Или по имени? «Дебора»? Дебора Анэстей, в девичестве Мидли. Должно быть, свое имя она тоже успела забыть…

Все называют ее просто. Владычица.

6

Сейчас я увижу ее, и, быть может, она меня не узнает. Захочет ли помогать? Я не нужен ей. Не был нужен тогда, и не нужен сейчас. Я простец. Владычица будет довольна, когда я рухну, побежденный первым же кроммом. Пал от рук чистокровного. Значит, очищен от скверны…

- Гордиан. - Мне кажется, я слышу голос у себя в голове.

Боги! Почему я ее раньше не видел? Мать восседает на черном костяном троне. Далеко и рядом со мной - одновременно. Ее белые волосы точно водоросли, колеблются под неощутимыми порывами ветра. Она прекрасна. Поцелованное годами лицо исполнено подлинного величия.

Я узнаю его, с первого взгляда. Узнаю каждую черту, каждую морщинку. Я тысячи раз их видел во сне…

- И вот ты здесь, сын.

Кирстен 3

Следующие несколько дней проходят в изнурительном труде. Саднит обожженное хлыстом плечо. Я стараюсь не нарываться на ярость надсмотрщиков. Утром нам дают холодную жижицу и ломоть хлеба, в котором извести больше, чем муки, на обед какое-то варево, а про ужин вообще забывают. Я кутаюсь в прихваченное с тюфяка одеяло, но оно не спасает. Холод исходит от промороженных пола и стен. К середине дня едва чувствую пальцы. Дышу на них, пытаясь согреть. Почему нельзя установить здесь жаровни? Все бы работали лучше…

Соседку свою я больше не видела. Утром обнаружила пустой тюфяк да сбившееся одеяло. Чувствую тревогу за нее, а еще из-за Жабы, которая плотоядно косится на мои волосы. Меня пугает и неопрятный мужчина с мышиными волосами, тот самый, который меня в работный дом принимал. Он заходит к нам в зал и слишком долго стоит, наблюдает, как неуклюже я управляюсь со станком. Под его пристальным взглядом у меня все из рук валится.

7

Каждый проведенный здесь день отдаляет меня от Габи. От той чистой, доброй, невинной крохи, какой я ее знаю. Мне нужно что-то делать, спешить. Нужно выбираться отсюда. Но как?! Я даже не знаю, с какой стороны подступиться. Смотрю на крепких охранников, неустанно следящих за нашими действиями. Смотрю на старух. Их в одном только нашем зале десятки. Смотрю на то, с какой отточенной годами ловкостью их руки обходятся с нитями и челноком.

Нет. У них просто не было Габи…

Вечером я чувствую признаки надвигающейся болезни. Нос мой заложен, голова тяжелая, в горле начинает саднить. Я злюсь сама на себя, проклинаю непослушное тело, призываю себя собраться. Меня знобит. Какая я жалкая!

На тюфяке рядом обнаруживается соседка, тихо лежит, кутаясь в одеяло. Я замечаю, что у нее разбито лицо. Почувствовав на себе мой интерес, она натягивает одеяло повыше.

Я переворачиваюсь на спину, чувствуя, как придавливает лихорадка. Слушаю звуки ночи. Всхлипы, кашель, дыхание, храп…

Мысли сами собой переползают от Габи к Йергену, нашему хозяину. Наверное, я только сейчас по-настоящему поняла, что это такое, «хозяин». Жила в блаженном неведении. Хозяин - тот, кто владеет твоими жизнью, телом, дыханием. Тот, кто может сделать с тобой то, что надсмотрщики сотворили с соседкой. Йергену я помогала искренне, как члену семьи, мне приятно было приходить в его мастерскую. Как он там вообще? Жив ли? Кроммы не слишком жалуют эльфов, последнее воплощение магии древних, а мои соплеменники не любят нелюдей, не даром их в здешних краях не осталось… Потом на меня наваливается черная пустота.

Я просыпаюсь мокрая и холодная. Словно ледяной водой окатили, рывком выдернув из сна в настоящее.

Она сидит у меня на груди, она, Жаба! Возвышается, будто гора, такая тяжелая, что я не могу ее сбросить. Да что там, я не могу даже пошевелиться. Мои руки прижаты к телу, а в рот она успела запихнуть тряпку. Давлюсь кляпом, чувствую гадкий плесневелый вкус. Пытаюсь выплюнуть, - тщетно.

Надсмотрщиков нет! Куда они подевались, когда так нужны?! Остальные женщины спят, или притворяются спящими. Должно быть, у них такое в порядке вещей.

Жаба грубо оттягивает мне волосы. Больно! Я дергаюсь, пробую вывернуться, потом замечаю у нее в руке нож. В полумраке лезвие едва заметно поблескивает. Сообразив, что только себе наврежу, я замираю. Чувствую, как холодный металл ползет по коже головы, и с тихим шорохом волосы отделяются. Я ощущаю тошнотворную легкость.

8

Потом до меня доносится сбивчивый мужской голос:

- Она столько не съест!

- Съест. Прям в один присест слопает. Три горошины ставлю.

- А я медяк, что не влезет!

О боги, надсмотрщики все это время были тут! И теперь они делают ставки!

Жаба слезает с меня и уходит к себе на тюфяк. Я вижу, как качается в ее руках моя распушившаяся коса. Моя - и не моя больше. Под стеной хихикает безумица, та самая, в первый день нахваливающая мои волосы.

Я снова вспоминаю Габи. Как она меня спрашивала:

- Кирстен, можно, я всегда буду малышкой?

Можно, Габи, можно. Можно, и я ей побуду?..

Мои руки двигаются так медленно, словно я под водой. Кажется, я и вправду погружаюсь на дно. Все размыто пеленой лихорадки, звуки приглушены…

Я схлопочу порку, если буду плохо работать. Сознание пытается уцепиться за эту мысль, как-то взбодриться. Тщетно. А ведь надсмотрщик уже несколько раз прикрикивал на меня, и больше он церемониться не будет.

Непривычно голая голова мерзнет. Я так и не нашла, чем ее можно укрыть.

Бездумно скребу ногтями пенечки волос. Зацепляюсь за кровавую корочку. Больно! От этого сознание чуть проясняется.

Кто-то рядом стоит. Чувствую запах скисшей браги. Поднимаю голову, разлепляю склеившиеся ресницы. Ну конечно…

- Вставай. - Приказывает управляющий.

Я поднимаюсь, удивляясь, какими ватными стали ноги. И какое тупое безразличие на меня накатило. Наверное, я очень, очень больна… Настолько больна, что он побрезгует меня трогать. Кашляю. Мне не нужно играть. Внутри грохочет жестяной лист.

- Вот же зараза. Иди давай! - Он толкает меня в сторону выхода. Во двор, который мы видим дважды в день. Когда выходим работать и когда возвращаемся спать. Я чувствую на себе множество взглядов. Слышу тихие, неразборчивые перешептывания. Никого прежде не забирали вот так, в середине дня.

Вместе с управляющим и одним из надсмотрщиков плетусь мимо кажущихся бесконечно длинными зданий. И только потом соображаю, что мы идем в сторону въездных ворот. В сторону выхода!

Меня выталкивают наружу с такой силой, что я едва не падаю на колени. С плеч сдергивают одеяло.

- Что вы с ней сделали? - Узнаю голос Йергена.

Наверное, у меня галлюцинации. Лихорадка разум разъела.

- Насекомые. - Вздыхает управляющий, разводя руками, мол, ну что тут поделаешь. - Я прощаюсь с вами и желаю всяческих удач, полумастер эльф.

Все еще не веря глазам, смотрю на Йергена снизу вверх. Мое сердце сжимается, когда замечаю на точеном лице следы побоев. Правая рука эльфа подвязана в лубке, виднеются только кончики пальцев.

Расплывшись в кривой ухмылке, Йерген хромает навстречу. На мгновение кажется, что хозяин хочет меня обнять. Я с мучительно остротой ощущаю, как сильно желаю этих прикосновений, как каждый клочок моего измученного тела тянется к ободряющей ласке. Мне так не хватает жалости и тепла. Сильных рук, которые бы укрыли от жестокого мира. И чтобы все стало как раньше…

- Пойдем. - Говорит Йерген, неловко стукнув меня по плечу здоровой рукой.

Ко мне возвращается подобие способности соображать.

- Где Габи?! - Спохватываюсь я.

На избитое лицо Йергена возвращается тень:

- Я ее не нашел.

9

Такое страшное чувство.

Словно земля превратилась в огромное одеяло. И его подо мной перетряхнули. А я пылинка. Лечу.

- Это как?! - Задыхаюсь.

- Садись уже, по пути все расскажу. - Йерген с заметным трудом забирается в крытую повозку.

Я лезу следом. На мое счастье, внутри много шкур. Мы устраиваемся друг напротив друга, наискосок, так, чтобы не касаться коленями. Я заворачиваюсь в меха и превращаюсь в большой пушистый сверток.

Кучер трогает. Повозку начинает трясти на смерзшихся ухабах дороги. Высунувшись, я смотрю, как, подпрыгивая, остаются в прошлом угрюмые здания работного дома. Потом начинаю пытать Йергена:

- Ну?! Теперь расскажите про Габи!

Эльф болезненно хмурится:

- Хреновая ты рабыня. Хорошая бы сначала справилась о здоровье хозяина. Или поблагодарила за то, что он ее из задницы вытащил. Ооо, столько заманчивых возможностей проявить банальную вежливость. И благодарность, знаешь такое слово? Говорят «бла-го-дар-ность». Спасибо, Йерген Дас Мирт, ведь вместо того, чтобы отлеживаться на перинах, вы подняли на уши половину Арглотона. Спасибо, мой любимый достопочтенный господин! Ну, все такое.

Мне становится стыдно. Конечно, он прав.

- Извините. Болею… Как вы?

- Знаешь что, даже не начинай. - Отмахивается Йерген. - У тебя отвратительно получается. Я разделяю твое беспокойство о сестре. Но не знаю, чем ей можно помочь. Она в Черном доме. Это все, что получилось узнать. Мне выплатили за Габи двойную компенсацию.

Мимо ползут голые черные деревья. Я вспоминаю, как летом Габи сидела над ямкой с песком, возила в ней палочкой. Солнце золотило ее кудрявые волосы. Я спросила сестру:

- Что ты делаешь?

- Варю суп счастья. Все попробуют мой суп и станут радостными. Будут улыбаться, танцевать. Здорово, правда? - Сказала тогда Габи.

А теперь она в Черном доме, о котором ходит много легенд и историй. Не известно ни где он находится, ни что там происходит с детьми. Говорят, это место в самом сердце у кроммов, и как-то связано с культом Перекрестного бога…

Йерген поправляет вытертый меховой ворот своей зимней куртки:

- Это все из-за меня.

- Вы не виноваты. - Нахожу силы ответить. Звучит не очень убедительно. Это из-за него Габи теперь в Черном доме.

По правде, мне хочется, чтобы хозяин тоже страдал. Страдал как я. Так, словно ему раскрошили и тело, и душу.

10

Йерген качает головой:

- Нет. Я виноват. Виноват, потому, что я эльф. А люди эльфов не любят. Будь я человеком, на меня бы не писали столько доносов. А так… Все смириться не могут. Их даже не останавливает то, что я им не угроза. Не поднимусь в гильдии выше звания подмастерья. А чтобы претендовать на статус мастера, мне надо жениться. Ты случайно не видела здесь незамужних эльфиек?

- Я вообще эльфиек не видела. Впрочем, вы и в качестве подмастерья успешный художник.

- Который может нарисовать гранат с закрытыми глазами. Вот этим. - Йерген указывает взглядом на правую руку в лубке.

- Вы левша.

- В тебе нет ни капли сочувствия. Вся в мать. Да и папаша твой был точно таким же. Чокнутая семейка.

- У меня сестра в Черном доме. Я должна ее оттуда спасти.

То, что не может помочь Габи, больше не имеет для меня смысла.

- Я помогу, клянусь. - Вдруг обещает Йерген. - У меня даже есть план.

Гордиан 3

- Мама. - До чего неловко звучит.

Я не могу осознать ее присутствие. Вот мать сидела на своем костяном троне - напротив меня. А может, и нет. Она всегда была в дальнем конце сводчатого зала… В это же мгновение мы оказываемся лицом к лицу, точно возлюбленные. Голова кружится. Я перестаю понимать, где реальность, где вымысел, где иллюзии Дома Драконов.

Владычица не кажется красивой вблизи. Ее череп обтянут морщинистой кожей. Запавшие глаза мутные, словно слепые, отливают багровым огнем. Она поводит носом, принюхиваясь. Я слышу характерное фырканье. Но не чувствую ее запаха и тепла.

Мать шелестит:

- В тебе нет его дыхания. И во втором тоже.

Мне кажется, сейчас она меня оттолкнет. Не руками. Одним своим взглядом вышвырнет из Дома Драконов обратно на черную гальку. Поэтому я начинаю торопиться, сбивчиво прошу:

- Отец наказал мне к тебе обратиться. Через три недели Турнир Восьмигорья…

На ее черепе расцветает злая усмешка:

- О да. То будет славная жатва! Реки крови во славу Перекрестного бога. Мой дракон любит такое веселье. Он жадный. Такой жадный, что я не знаю, как его накормить. Ему всегда мало…

Пол вздымается знакомой волной - точно на гребне лодку подбросило. Привычка помогает мне устоять на ногах. Я понимаю, что нужно просить прямо сейчас, или момент будет упущен. Выпаливаю скороговоркой:

- Я должен сражаться с лучшими воинами Восьмигорья. Мне не выстоять против кроммов. - Зачем-то я начинаю оправдываться. - То есть, никому не выстоять. Из людей. Из простецов, то есть.

11

«Простецов». Она морщится от этого слова, как от площадной брани. Ее длинные белые волосы колышутся, их швыряет, прядь влажными водорослями мажет мне по щеке.

А вокруг уже сгущается тьма. Густая, непроглядная тьма, и я не знаю, покажет ли Дом Драконов дорогу обратно.

Она протягивает мне иссохшуюся руку. Так резко, что если бы в ней был кинжал, мать вонзила бы его мне под ребра. Смотрю, как завораживающе медленно разжимается ее кулак. На скелетной ладони лежит небольшой черный камень. На первый взгляд точно такой же, как плиты, из которых сложен Дом Дракона. Камень заключен в оправу из потемневшего от времени серебра. В петлю вдета простая цепочка, - змейкой обернулась вокруг оберега.

Оберега же?! Мне кажется, будто кончик цепочки на мгновение приподнимается.

Я осторожно забираю дар. Это первый раз после рождения, когда я касаюсь собственной матери. Ее ладонь кажется бесплотной. Потом я расстегиваю петли камзола, долго терзаю ворот рубашки, пока не открываю ключицы и грудь. Замечаю, с какой брезгливостью она смотрит на портовую наколку поверх моей заросшей густым волосом груди. Хочется объясниться, что кроме женщин и лекарей наколку никто не увидит. Я ничью честь не позорю.

Какие глупые мысли… Словно мы всамделишные мать и сын.

Когда за моей спиной со влажным скрипом закрывается входная дверь Дома Драконов, на меня накатывает ощущение, что только что я сделал большую ошибку. Нельзя было брать этот камень.

«Ты вляпался, сынок», - сказал бы мастер Семиуст.

Кирстен 4

Грустно видеть разгромленную мастерскую. С ней сделали тоже, что и с моей жизнью, - сломали, исковеркали, уничтожили все прекрасное, лучшее, что в ней было. Самое дорогое забрали.

Это сделали кроммы. Проклятые кроммы, убившие моих родителей и заточившие маленькую сестру. Сломавшие многие тысячи судеб. Лишившие свободы целый народ, веками населяющий эти места. Наше рабство имеет разные формы, но все они равно уродливы…

Рисовать гранаты оказалось делом неожиданно перспективным. Йергена вызволили из тюрьмы влиятельные заказчики из числа торговцев и зажиточных горожан, редкой прослойки восьмигорских счастливцев, которая смогла выкупить права и вольную грамоту. Йерген называет их «покровители безграничного таланта».

Эти покровители Йергенова безграничного таланта подтвердили заказы и на злополучную статую, и на другие работы, так не понравившиеся доносчикам. Было проведено небольшое разбирательство, в ходе которого подтвердилось, что статуя имеет очевидное сходство с тучной мельниковой женой. Кроме того, эльф не успел расписать потолок в ванной комнате пожилой леди Жансен. Никто не хотел связываться с ее разгневанным сыном.

12

Все это Йерген рассказал мне за очередной чашкой отвара из рожки.

После возвращения с фабрики я еще не была в месте, которое прежде звала своим домом. Сначала не нашлось сил, а потом… Наверное, я просто боялась войти в пустую комнату. Без Габи чудовищно, беспредельно пустую.

Теперь это не дом. Это кладбище, полное выцветающих воспоминаний.

В общем, как-то само собой получилось, что я осталась жить у Йергена в мастерской. Теперь, когда не было большей части картин, для меня нашлось свободное место, угол за натянутыми на подрамники холстами. Получилась хорошая ширма. Тюфяк после работного дома показался роскошной пуховой периной. Вещи я постирала, а на полученную от эльфа горошину купила необходимые мелочи. Сам Йерген обосновался в противоположном конце, на узкой деревянной кровати за занавеской.

У хозяина имелось небольшое мутное зеркало в простой раме. Помню, как впервые заглянула в него, и отшатнулась от собственного отражения. На меня уставилась тощая, бледная лысая немочь. Оболваненные Жабой волосы едва отступали от кожи, сквозь них просвечивала исцарапанная лезвием кожа. Моя роскошная темная грива! Сколько ей теперь отрастать? Лет десять, наверное…

Выглядела я также, как себя чувствовала. Отлежавшись, мы вместе прибрали разгром. Вывезенные работы Йергену не вернули, без них мастерская казалась чужой. Лишилась прежних души и уюта.

Сейчас мы сидим друг напротив друга на лавках. Завтракаем за измазанным краской и клеем рабочим столом. В наших плошках одинаково жидкая каша. Йерген никогда жирно не жил, но после ареста особенно издержался.

- Почему вы не уехали вместе с другими? - Сбалтываю я, невольно глядя эльфу на здоровую руку.

Рукав его вязаной кофты подвернут возле локтя, показывая татуировки. Какое-то здание, листья, цветы и узоры. И косой штопаный шрам, разрубающий пополам эту тонкую красоту. Ладонь у него длиннопалая, ногти чуть длиннее, чем нужно, с облупившимся черным лаком. У людей не бывает таких рук, сильных, ловких, притягательно совершенных. Рук, созданных для того, чтобы делать нечто прекрасное.

- Ваш поганый край меня вдохновляет. - Пожимает плечами Йерген, как всегда уходя от ответа.

Я раньше думала о том, каково это, жить с кем-то кроме родителей или сестры. Жить с мужчиной. Получится ли у меня? Не будет ли мне тяжело, не захочется ли обратно в семью? Не устану ли я? А может, он устанет, потому что я его собой утомлю? Тогда у нас все испортится. Загниет где-то там, в сердцевинке.

Но с Йергеном оказалось легко.

13

Хотя, возможно, после мучений в работном доме я бы радовалась даже выгородке в хлеву. И стаду скотины вместо общества Жабы и злобных надсмотрщиков. Или дело в том, что нам с Йергеном сейчас одинаково плохо? Я едва оправилась от потрясения и болезни, а Йерген на удивление тяжело восстанавливается после побоев. По возвращении в мастерскую я поняла, скольких усилий ему стоила многочасовая дорога за мной. Даже странно, ведь про эльфов судачат, будто они очень крепкий народ. По крайней мере те, что жили здесь в прошлом…

Наверное, нужно было поблагодарить Йергена за то, что бросился вызволять меня сразу, как сам вырвался из тюрьмы. Что едва не терял сознание в той повозке от боли. Но я не нашла подходящий момент, и так ничего не сказала. Все равно, он упустил Габи. И каждый мой день здесь, с ним, - это день одинокой трехлетней девочки там, в Черном доме, где Жаба покажется просто тенью в углу.

Я вздрагиваю. И возвращаюсь к не таким болезненным мыслям о Йергене. Да, все дело именно в этом. В том, что сейчас я чувствую себя рядом с ним в безопасности. Нам с эльфом одинаково плохо. Это значит, у него не возникнет неправильных мыслей из числа тех, что посещают неженатых хозяев юных рабынь. Выгляжу я так скверно, что в здравом уме на меня никто не позарится.

Хотя, о чем только я думаю?!

О самой возможности отношений между человеком и нелюдем. Мерзость какая! Еще недавно за это отправляли на костры Инквизиции. А теперь нелюдей в Восьмигорье нет. Эльфы, флопсики, карлы, веды, - все ушли… И кострища сами собой потухли, осталась только стена, - стена Скорби, так ее в народе зовут. До пояса черная от копоти многих тысяч костров. Способных к колдовству людских чудодеек тоже уже не осталось, всех нашли и сожгли. Как мою маму.

На место великих пришли пустышки вроде меня. Даже чашку придвинуть без рук неспособные. Эх, если бы я хоть что-то умела! Только и остается, что уповать на излечение Йергена. Что там с ним делали, если он до сих пор едва волочится, и с заметным трудом пишет очередные блюда с гранатами? Я его без рубашки ни разу в жизни не видела. Даже теперь эльф не подпускает меня помочь ему промыть ссадины. Что-то делает за своей занавеской.

14

Хотя, может, и хорошо, что я ничего толком не видела. Кто знает, что бы пришло мне в лысую голову. Йерген собой очень хорош, даже сейчас, со шрамом и с сине-желтой половиной лица. Он цепляет не внешностью, чем-то особенным, тем, что идет из самого его существа. Я вижу, как смотрят на него дочери и жены заказчиков.

И раз за разом возвращаюсь к мыслям о том, чем отличаются эльфы и люди. Ну не может же быть, чтобы только ушами…

Ох! Ожидание не идет мне на пользу. Я изнываю в бездействии и забиваю голову лишними мыслями.

У нас с хозяином уговор. Теперь, когда рука эльфа в лубке, я выполняю роль его подмастерья. Подмастерье у подмастерья, забавно. Помогаю открывать баночки с краской, разводить пигмент, ухаживать за кистями, натягивать холсты на подрамники и многое, многое другое. Ведь он даже палитру не может держать. Все это я умею. Насмотрелась, пока мы с Габи крутились здесь, в мастерской.

В числе других лучших городских скорописцев Йергена пригласили ко двору. Писать хронику Турнира Восьмигорья, церемония открытия которого состоится через неделю. Говорят, из Карпедайна прибудет король со всей своей свитой. В ходе Турнира состоятся пышные празднования, балы, застолья и прочие радости избранных. Сынки господ будут изображать что-то смертельно опасное, дамы вздыхать и обмахиваться платками…

Йерген нанят делать быстрые зарисовки гостей, схваток, интересных событий. Так вместе с хозяином я окажусь там, где не чаяла быть - за могучими стенами Серого замка.

Судьба дает мне единственный шанс найти Черный дом. Я знаю, что распоряжусь им правильно.

Гордиан 4

Я сыто обвожу ногтем впадинку ее пупка. На бледной коже остается едва заметная розовая линия. Линия напоминает цепочку, обернувшуюся вокруг дара Владычицы.

Снова вспоминаю тянущуюся ко мне сухую руку. Дом Драконов не отпускает, тяжелое послевкусие даже кудеснице Фрейе не прогнать.

Она раскинулась на сбитых простынях. В покоях жарко натоплено, мы все еще разгорячены. Зевнув и по-кошачьи прикрывшись рукой, Фрейя гибко перекатывается на бок. Щурится на меня зелеными глазами, на дне которых пляшут знакомые хитрые искорки. Для полноты сходства с кошкой не хватает только ушей и хвоста.

Вздыхаю:

- Не знаю, когда еще смогу тебя пригласить. Скоро Турнир. С завтрашнего дня подготовка будет отнимать у меня все время.

Она грустнеет. Впрочем, самую малость:

- Значит, сегодня последний день вашей свободы. Нужно это хорошенько отметить. Ваша милость, я буду очень скучать. Очень-очень…

15

Наши тела снова соприкасаются, липкие и горячие. Фрейя тянется через меня к резному прикроватному столику. Она собирается наполнить бокалы. Берется за восточной работы кувшинчик с узеньким горлышком, и замечает рядом подвеску. Я не знал, что с ней делать, и по возвращении из Дома Драконов попросту оставил лежать на столешнице.

Очень глупый поступок! Ведь подвеску могли отсюда украсть, - недоброжелателей в Арглтоне полно. Тогда я бы остался без последней надежды.

Возможно, так было бы лучше.

Часть меня все еще сопротивляется дару Владычицы. Словно я сделаю непоправимое, если буду носить амулет. Хотя, по правде, непоправимое я уже совершил.

Принял приглашение участвовать в Турнире Восьмигорья. В Турнире, который не выиграть. Обрек себя на верную гибель. И, соглашаясь, я не был пьян. Не был разгорячен азартом легких побед. Не был воодушевленным юнцом, еще не видавшим крови и кишок. Это всего лишь игра, пусть и с высокими ставками. Мне даже не нужно отстаивать родину и любимых людей…

Столько разных вариантов, и ни одного верного. А правда проста: я не смог отцу отказать! Повел себя как ищущий признания сопляк. Обрадовался, что небожитель наконец-то до меня снизошел!

Как легко я попал под влияние амбиций отца! Со мной ему даже не нужно было стараться. Интересно, Филиппа бы пришлось уговаривать? Наверное, нет. Раз этот крашеный идиот мне завидует.

Я идиот. Ничем не лучше своего брата.

Подкатывает едкий ком тошноты. Плохое предчувствие не сглотнуть и не выплюнуть. Я ненавижу себя за сделанную ошибку. От недавнего блаженства не осталось следа.

Фрейя все еще разглядывает амулет. Красотка не была бы собой, если бы проигнорировала нечто блестящее:

- Какое любопытное украшение… Откуда оно у вас? Привезли из странствий к дальним берегам?

Интересно, придет ли к мысли о том, что подвеска предназначается ей в подарок? Если придет, наверняка будет разочарована выбором. Слишком дешевая безделушка, медальоном из угля не щегольнешь во дворце. Конечно, Фрейя подобное не оценит.

Я знаю, кто она. Но все равно чувствую разочарование. Во мне просыпается темный, царапающий раздражением интерес:

- Лучше расскажи, что думаешь об этой вещице.

16

Не заметив смены моего настроения, Фрейя игриво подцепляет за цепочку подвеску. Камень раскачивается перед ней, как грузик ярмарочного фокусника. Изогнувшись, чтобы мне было видно умопомрачительный перепад между тяжелыми грудями, талией и бедрами, она изображает из себя знатока:

- Ну… Не совсем безделушка, но огранка на редкость простая. И камень чудной. Это что, уголь? Подозрительная вещь, весьма подозрительная… Пожалуй, я бы обратилась за советом к подругам… Лили наверняка бы сказала, что медальон похож на знак гильдии трубочистов. А Агнет была бы уверена, что это вдовья подвеска. - Фрейя грациозно тянется, возвращает амулет на место. - О нет, Ваша милость, счастливые дамы таких украшений не носят. А я благодаря вам счастливая дама, очень счастливая…

Забирает со столика бокал, делает несколько мелких глотков:

- Я буду очень… Очень сильно скучать по вашему обществу. Но мою боль могут скрасить воспоминания о наших общих приятных минутах. Только прошу, Ваша милость, оставьте мне что-то повеселее этой вдовьей подвески.

Играет со мной, как кошка с мышонком. Я приподнимаю ее остренький подбородок:

- Разве не хочешь стать веселой вдовой?

Фрейя притворно смущается:

- О нет! Не говорите так! Моему мужу это не понравится.

- Кстати. Как там добрый сир кох Нейм?

- Подагра замучила… Но бедный Хенрик смеет надеяться, что его прошение дойдет до вашего отца. Нас так измучили тяжбы… Небольшая отсрочка до осени помогла бы поправить дела. Мы рассчитываем на большо урожай.

Забавно. Я думал, она попросит для себя украшение. И даже приготовился снять с руки перстень. Но Фрейя кох Нейм оказалась рачительной хозяйкой пришедшего в упадок имения. Или, что у них там стряслось? Гусеницы капусту сожрали? Старый пень вконец проигрался?

Внезапно Фрейя становится очень серьезной. Едва ее узнаю.

- Я принесла с собой копию прошения. Вас не затруднит передать Его сиятельству? Или мастеру Ватабэ? Пожалуйста, Ваша милость. Очень прошу.

- Давай. Посмотрю, что с этим можно сделать. - Обещаю, чувствуя неприятный осадок.

Я не раб. Я волен распоряжаться собственной судьбой сам. У меня есть выбор.

Какие пустые слова…

Когда Фрейя уходит, я чувствую облегчение. Я очень устал от ее общества. Устал делать вид, будто весел и беззаботен, что надо мной не висит тень Турнира. Устал от ее неприкрытого безразличия. Сегодня я понял, насколько ей на меня наплевать. Достаточно было послушать, как она говорит о своем непутевом хозяйстве. С какой искренностью просит о помощи. Ее томная маска мигом слетела.

17

Впрочем, так было всегда. Сега, малышка Милли, Бьянка, рыжая Соня… Им всем я был не нужен. Только то, что могу предложить. Статус, деньги и связи. Пожалуй, безымянные девушки гораздо честней. Они называют скромную плату и ничего не разыгрывают.

Иногда я думаю, что беднякам живется проще, чем мне. Счастливцы! Никто от них ничего не ждет и не требует. Бедняки дружат, потому что им интересно общаться, любят, потому что их зовет страсть, сотрудничают, потому что сегодня так выгодно.

Наливаю себе чашку отвара из рожки, и в рассветной серости всматриваюсь в лежащий на столешнице оберег. Самая обычная вещь. Ничего особенного. Ни намека на магию, или что там должно ощущаться. Фрейя тоже необычного не приметила.

Я должен устроить подвеску на шее. Хватит оттягивать!

Тем более, назад пути нет. Я участник Турнира Восьмигорья, об этом судачат на каждом углу.

Протягиваю руку, осторожно поднимаю за медальон, чувствуя, как мерно раскачивается цепочка. Надо же, какой камень тяжелый…

Не расстегивая цепочку, через голову протягиваю подвеску на шею. Медальон соскальзывает на грудь и там замирает. Лежит, медленно согреваясь от тепла моей кожи. Я возвращаюсь в постель, долго ерзаю, сбиваю под боком кучу одеял, и, наконец, забываюсь прерывистым сном.

Утром, - хотя, по правде, солнце близится к зениту, - на тренировочной площадке меня встречает арбузный маршал. Тяжело дышит, усы возбужденно топорщатся. Он пробегается взглядом по отметинам, оставленным Фрейей на моей шее, да и по всему моему помятому виду. Обещание помочь с прошением воодушевило шалунью больше, чем нужно.

Несмотря на лихо задранные усы, лицо маршала Торда впервые выглядит по-настоящему старым. Словно за одну ночь постарел. Честный вояка вздыхает:

- Я слышал новости. Не знаю, чем теперь могу быть полезен, мой мальчик. Да и все мои костоломы. Неправильно это… Не нужно было тебе соглашаться.

«Ага. Каким местом ты думал?» - Вторит ему мастер Семиуст в моей голове. Мне как никогда его не хватает.

- Давайте работать как прежде. А там будь что будет. - Предлагаю я, хорошо понимая, как жалко звучат собственные слова.

18

Кирстен 5

- Что-то шумно там…

Для клиентов еще слишком рано. Мы едва успели позавтракать, Йерген еще страдает над дымящейся чашкой отвара из рожки. Недавно я заметила, что уши у него не всегда плотно прижаты к черепу. Иногда, как сейчас, кончики чуть отвешены в стороны. От этого вид получается то ли унылый, то ли растерянный, но по большей части просто домашний. Собственно, эльф сейчас дома.

Сама я вряд ли выгляжу лучше. Теперь не нужно причесываться и переплетать косы, так что мне нечем украсить себя. Каждое утро я заново наматываю сбившийся за ночь шерстяной платок. Даже спать без него не могу - голова мерзнет. И вообще, без платка я чувствую себя голой. Ощущение такое реальное, что от возникшей на пустом месте неловкости разбегаются мысли. Даже двух слов не выходит связать.

Не представляю, как смогла бы показаться без головного убора кому-то, кроме хозяина. Да меня попросту засмеют! А может, как больную забросают камнями.

Возня снаружи не прекращается.

- Второго нашествия карателей мои руки не переживут. - Вздыхает Йерген.

Мне становится страшно. Воспоминания о проклятом дне накатывают кошмарной волной, я холодею, мну подол юбки. Мое сердце колотится. Сквозь мелкие оконные стеклышки уже различимы смутные пятна. Вроде бы, экипаж. Да-да, определенно, крытый экипаж. Вороные кони, силуэт кучера… Повозка темно-красного цвета, значит, принадлежит высшей знати. Уффф… Кто-то из заказчиков шуму навел.

В три глотка допив отвар, Йерген подходит заглянуть в смотровую щель двери.

- Это леди Ровенна.

Резко распрямившись, эльф охает, досадливо трет себе бок и начинает суетиться. На мой взгляд, совершенно бессмысленно. Я впервые вижу его в таком разболтанном состоянии. В голове моей проносятся десятки жутковатых вариантов, но в конечном итоге все сводится к самому очевидному:

- Вы че, забыли про ее заказ?! Она вам второе ухо откусит!

С богатыми клиентами шутки плохи. Могут испортить репутацию. Или пожаловаться в гильдию маляров, тогда житься Йергену станет еще тяжелее. Он и так почти не получает заказов напрямую от гильдии - там ушастых инородцев не жалуют. Зато, эльф платит пятикратный ежемесячный цеховой взнос, отдельный взнос своему мастеру за право зваться его подмастерьем, все городские и королевские налоги с поправкой на нелюдей, аренду, а еще за нас с Габи налог на имущество.

19

«Нас с Габи»… Я по-прежнему думаю о ней именно так. Словно мы вместе. Просыпаюсь и засыпаю с муторным чувством. У меня болит там, где в душе место сестры. Я каждый миг ощущаю, как сильно мне ее не хватает. Сейчас бы держала за ручку - пухлую сверху, внутри с тонкими косточками. А она бы, наверное, раскачивалась и хихикала, мешая мне спрятать себя за недописанной вывеской…

Быстрей бы уже начался этот проклятый Турнир!

- Не забыл. Хуже! - Досадливо морщится эльф. Отеки уже сошли, остались желтоватые пятна, и его лицо снова кажется нечеловечески привлекательным. Даже разбитый нос странным образом восстановился. Наверное, помогла эта их древняя кровь, о которой ходят легенды.

- Зеленые боги, дайте мне сил! - Вздыхает Йерген, обреченно хромая к двери. Распахивает ее и преображается, склонившись в одном из самых галантных поклонов.

- Леди Ровенна, словами не выразить, как я счастлив вас видеть. В это пасмурное утро только вы озаряете своим присутствием мою скромную обитель искусства.

- Какая ты душечка, полумастер Йерген. - По комнате прокатывается голос, слишком громкий и хриплый для леди. - У тебя есть что-нибудь выпить?

Эльф отступает, и в проем втискивается крупная женщина в кричаще алом платье с пышным подъюбником. Она балансирует на высоких деревянных подошвах, каждый ее шаг сопровождается глухим стуком. Никогда прежде не видела настолько чудных и неудобных башмаков. Я боюсь, что она здесь споткнется и что-нибудь себе расшибет. У нас с хозяином и без того проблем предостаточно.

Вид у леди Ровенны тоже весьма примечательный. Лицо и грудь неровно усыпаны белой пудрой, из-под нее просвечивает желтоватая кожа. На пышном бюсте лежит золотая цепь со звеньями толщиной в палец. Подвеска с самоцветом щедро разбрасывает искорки отблесков. Камень настолько огромный, что кажется стеклянной блестяшкой. Ее волосы ярко-рыжего цвета, зачесаны в полумесяц. Я приглядываюсь и понимаю, что это парик, из-под которого у виска выбилась седая прядь. Должно быть, леди Ровенна кутила всю ночь, и утром заявилась сюда.

- У нас есть что-нибудь выпить?! - Оборачивается ко мне Йерген, делая большие глаза.

Я не понимаю, что он хочет сказать. И что мне полагается отвечать в таких случаях. Есть или нет?! Поэтому, замешкавшись, признаю правду:

- Только остатки отвара из рожки.

- А это че за краля? - Гремит леди Ровенна таким тоном, словно обнаружила вместо меня большую кучу навоза.