Время смерти

Глава 1

«Концепция конца света — финальной точки существования вещного мира — присуща человеческой культуре с момента зарождения. Однако трактовка, радикальность взглядов и неотвратимость во многом зависят от приверженности той или иной религии.

Так, культ четырех богов, распространенный в центральных королевствах, описывает наиболее мягкий вариант гибели сущего. По мнению его последователей, мир был создан четырьмя богами: Теодором (справедливость), Ингой (семейный очаг, в более широком понимании жизнь), Леоном (воинское искусство во всех проявлениях, защита) и Ереной (темные искусства, смерть). Отличаясь завистливым характером, Ерена не могла смотреть, как поклоняются ее собратьям, превознося жизнь, а ее имя поминают в ругательствах и в моменты скорби, и поклялась однажды уничтожить все, что им дорого.

Тысячелетиями она копила силы и искала соратников, создававших темные культы (сейчас они запрещены почти во всех королевствах, за исключением южных). Согласно легендам, если ее последователям удастся накопить достаточно сил (как правило, через жертвоприношения), Ерена явится в мир и пройдется по нему болезнями, мором и всепоглощающим пожаром. Спасением в этом случае станут остальные трое, которое явятся на молитвы людей, если те сохранят в себе свет и благочестие».

Официант поставил тарелку так тихо, что Ная заметила ее, только учуяв запах мяса. По столичным меркам ресторан считался бы крепким середнячком, но в небольшом курортном Рюсо снискал славу приличного места, если не сказать, роскошного. Персонал старался соответствовать, даже если посетитель совершенно неприлично, по мнению приверженцев этикета, уткнулся за столом в книгу и сидит в зале весь день, изредка заказывая что-нибудь по мелочи.

С другой стороны, с такими ценами и при почти полном отсутствии народу им грех жаловаться, особенно на постоянных гостей.

Книжку с интригующим названием «Агония мира: конец света в мировой культуре» некоего даргийского профессора Ная случайно отыскала в местной библиотеке, крайне удивив библиотекаря, не нашедшего тонкий томик в списках и разрешившего забрать под честное слово, что вернет. Возможно. Когда-нибудь. Судя по скривившемуся лицу мужчины при упоминании автора, профессор особой любовью среди специалистов не пользовался.

Погрузиться в чтение сразу ей не дали. В дом, который они снимали на пару с Эллен, незвано заявилась дальняя родственница, невесть как узнавшая, где леди Авильон предпочитала переживать потерю. Ная возмущенно настаивала на том, что ее надо проводить до гостиницы, там и оставить, но воспитание и преклонный возраст гостьи не позволили Эллен выставить двоюродную тетушку, леди Аллон Тирье.

И ладно, с посторонним присутствием Ная бы смирилась, но так ее начали воспринимать в качестве не то служанки, не то гувернантки Макса, что одинаково возмутило обоих. Вместе они и дезертировали, уже неделю появляясь дома только на ночь и убегая утром.

Вернийские слухи про любовницу лорда Мейсома нравились всем куда больше.

Про книгу она тогда на эмоциях напрочь забыла, вспомнив только сейчас.

«В вольных княжествах, как и на севере, убеждены, что мир возник из Хаоса. Источник сущего — гармония, нарушение которой приведет к необратимым катаклизмам и, как итог, вечной зиме, во время которой погибнет все живое, кроме идолов (иное именование богов). Только они, очнувшись, подтолкнут жизнь к возрождению. Такой вариант представляется сравнительно мирным, не предвещающим рек крови и страданий.

В случае с южанами доподлинно неизвестно, существует ли в их культуре сама идея конца света. Во многом их мировоззрения построены на всемогуществе самого человека без вмешательства высших сущностей. Их сила идет изнутри, а не извне, и, вероятно, под концом света каждый понимает смерть. Более подробно верования южан рассмотрены в трактате «Сам себе бог: мифы юга».

Самыми безжалостными по праву считаются саги северян. Согласно им, мир, возникший из гармонии порядка и хаоса, совершит полный цикл и вернется к изначальному состоянию. Принято считать, что существует четыре этапа существования: время Порядка (сотворение мира), время Жизни (хочется верить, мы находимся в этом моменте), время Смерти (его закат) и время Хаоса (возвращение к истоку).

Катализатором конца света в данном случае снова послужит нарушение гармонии, только виновником этого станут сами люди. Каждый неправедный поступок, метафорично выражаясь, раскачивание лодки, в которой переплываем океан жизни, влечет приближение времени Хаоса, после которого не останется ничего, в том числе богов-покровителей. Новый мир, который рано или поздно возникнет, будет уже совершенно иным».

— Извините, не помешаю?

Ная оторвалась от книги, становившейся все более пугающей, и недоуменно посмотрела на подошедшего мужчину. Светло-русые волосы, грустные зеленые глаза, болезненная бледность, не самая дешевая на вид рубашка и, главное, большой блокнот, который он прижимал к груди. Судя по тому, что его не спешили выгнать официанты — не случайный проходимец, заглянувший погреться и поклянчить на пропитание.

— Надеюсь, вы не собираетесь нарваться на местных пьяниц и устроить драку? — мрачно пошутила она, но юмор, ожидаемо, остался непонятым.

— Простите? — удивился мужчина, но долго ходить кругами не стал и протянул аккуратно вырванный из блокнота лист. — Не знаю, насколько с моей стороны это корректно, но у вас такое интересное лицо… Вот.

Раньше Наю уже рисовали — и в кабаре у Лу, и по заказу лорда Мейсома и некоторых владельцев заведений — но это всегда были полноценные большие портреты. На листе же оказался карандашный набросок, легкий, но живой и удивительно узнаваемый, нарисованный умелой рукой. Правда, Ная бы предпочла, чтобы в вечности ее запечатлели без глуповато-задумчивого выражения лица и булки во рту. Неужели и правда так сидела, зачитавшись? Какой ужас.

— Спасибо, — поблагодарила она, справившись с потрясением. Зато все встало на свои места: мужчина, похоже, был художником, а на них желание запечатлеть случайный сюжет могло снизойти в любой момент и в любом месте. — Хорошо получилось.

Глава 2

Дерево оказалось не кошмаром и не видением и утром никуда не исчезло, разве что выглядело не так зловеще: почти незаметное на солнце мерцание удавалось разглядеть, только уткнувшись носом, а переливчатый звон заглушался городским шумом.

Ная обошла дерево, придирчиво разглядывая ветви. Единственным, что отличало кристаллы от ледяной корки, оставался цвет, но кто знает, может, это чья-то дурная шутка? Подмешали в воду краску, возможно, даже светящуюся — у умельцев встречалась и такая, хоть и стоила раза в три дороже обычной. Потом облили, а на холоде схватилось. Например, хозяин вчерашнего ресторана захотел, вдохновившись панно, разбавить тоскливые осенние пейзажи, но тратиться на граненое стекло пожалел и решил сделать проще.

Нет, вряд ли. На улице не настолько холодно, чтобы вода замерзла сразу, значит, на стволе и вокруг него был бы лед, а не чистые дорожки.

Нае уже доводилось видеть зачарованные деревья — на архипелаге, где каждый остров обладал своим местом силы, связанным с Аангремом, оттуда и лезло. Они отличались причудливой изогнутой формой, цветом листьев, резной корой с цветными прожилками, но ни одно не выглядело так.

И где Инеистые острова, а где Рюсо, на континенте такого не бывает, даже в Стормгрите. По крайней мере, раньше.

Ная провела ладонью по одной из веток, и кристалл с легкостью оторвался, оставшись в руке. Он напоминал осколок аметиста, но совсем не ощущался голой кожей, как будто был обманом зрения. Она нахмурилась и сжала кулак, но так и не почувствовала граней, наоборот, показалось, словно зачерпнула сухой мелкий песок.

Вместо кристалла на раскрытой ладони лежала горстка темной пыли, как от раскрошенного угля.

Это было уже перебором.

Ная второй рукой достала из кармана платок, собрала им пыль и свернула, тщательно заворачивая края, чтобы не просыпать. Она совсем не чувствовала от дерева силы, как случалось с теми же охранными амулетами вроде того, который сделала Максу из монеты, и не могла с уверенностью сказать, с чем столкнулась, но не сомневалась: так быть не должно. Самое время обратиться за помощью к знающим людям, хотя бы к той же Арне. Главное, чтобы ничего не случилось за те недели, пока письмо дойдет до Стормгрита.

— Как хорошо, что вы зашли! — обрадовалась Ниоль, сотрудница почтовой станции, поднимая голову от разложенных на стойке стопок писем. — Все в порядке?

— Да, мне надо… — Ная рассеяно посмотрела на руку, в которой так и несла всю дорогу кулек из платка. — У вас есть что-нибудь под посылки? Можно небольшое.

— Конечно, — девушка развернулась к стеллажу, поворошила рукой среди разложенных на полках мешков и конвертов и, наконец, нашла деревянную коробочку размером вряд ли больше тех, которые ювелиры использовали под кольца или браслеты. — Вот, последняя. На неделе привезут еще, пока не сделали.

— Мне подойдет.

Пока Ная упаковывала кулек и обматывала коробочку сначала мешковиной, потом веревкой, Ниоль предусмотрительно достала бумагу и перо, а вместе с ними — пухлый конверт.

— На ваше имя пришло из Лангрии.

Ная отложила посылку и жадно вцепилась в письмо, едва его не порвав. Внутри помимо нескольких сложенных листов оказалось еще одно, запечатанное и потрепанное, с почтовым штампом Стормгрита и аккуратной надписью рукой Луизы: «Не знаю, когда ты вернешься, и надеюсь, что оно до тебя дойдет. Я подумала, это важно».

По адресу кабаре могли написать только родители или Арна, больше у нее на севере не было никого близкого — с родственниками не общалась, а со старыми детскими друзьями давно разошлись дороги. Но и мама, и отец ценили ее самостоятельность, без необходимости не лезли в дела и точно не были людьми, которые возьмутся за перо просто оттого, что соскучились.

Значит, что-то произошло. С творящимся вокруг — неудивительно, и от этого слишком тревожно на душе.

Ная одернула себя, не давая волю фантазии, и поскорее вскрыла письмо. Кто знает, может, ничего и не случилось, может, мама — она значилась отправителем, и почерк определенно принадлежал ей — тоже заметила что-то необычное и обеспокоилась. Это же не значит, что Стормгрит сгорел, а острова смыло штормом.

Но руки все же мелко тряслись, пока разворачивали бумагу.

«Ная, я убеждена, что у тебя все хорошо, и все же надеюсь, ты найдешь время ответить мне.

Арна в последние месяцы сама не своя, и пусть не говорит, в чем дело, но я вижу. Ее видения стали слишком хаотичными и только изматывают, мне пришлось переехать к ней, чтобы…

Рихард говорит, она боится, и страх этот глубже, чем простой кошмар. Хуже всего, что он передается мне, и я до паники не знаю, как могу защитить ее, Рихарда, и особенно тебя — с учетом расстояния. Будь осторожна.

Все чаще начинаю задумываться, что ты когда-то была права, и наш дар — проклятье…».

Строчка поехала, как будто дрогнула рука, и оборвалась. Но письмо продолжилось чуть ниже, уже более уверенно и словно спустя какое-то время.

«Я знаю, тебе не хватает навыков, но сама я не могу уехать, а больше просить некого. Арне становится хуже, она кричит по ночам, а дом, кажется, скоро развалится от неконтролируемых выбросов силы.

Если доведется бывать в Нигарте, найди печать. Когда-то ей было закрыто место разрыва ткани мира, но, кажется, она теряет силу. Если она действительно ослабла, сообщи мне, и… не знаю. Ее ставили древние ведьмы, я на такое не способна, но попробую узнать на островах.

Что бы ни случилось, помни: Хаос сильнее смерти».

Ная закусила костяшку пальца. Надежда не оправдалась — новости были хуже некуда, если даже тетю подкосило… Она же сама всегда говорила, что отказалась от серьезных прорицаний именно из-за этого, чтобы не видеть чужих страданий! Или одаренный не может ни отречься, ни контролировать, только страдать?

И что за печать? Что будет, если она не выдержит и исчезнет? Как хотя бы выглядит? Очевидно, речь не о штампе на документе, который лежит в архиве и который не составит труда найти, разве что потребуется пару дней покопаться. С другой стороны, возможно, ее удастся почувствовать?

Глава 3

— Я не знала, что здесь есть зал для выступлений. Мне казалось, только, ну… книги, может быть, городской архив, — Ная с любопытством огляделись.

Вошли они через главный вход, но тут же свернули в арку, обычно занавешенную тяжелой портьерой и оттого неприметную, попав в просторный холл, полный людей.

— Где еще? В ресторанах тесно, театр закрыт, а у библиотеки одно из самых больших зданий в Рюсо. К тому же это привлекает внимание и деньги от градоправителя, а значит, Морьен может вкладываться не столько в сохранность помещения, сколько в книги, — Эллен приветливо улыбнулась встречавшему их распорядителю и грациозно скинула шубку на руки подоспевшему лакею. Ная не рискнула повторять и передала уже снятую куртку. — Неоспоримое преимущество удаленности от столицы — отсутствие необходимости блюсти последние модные веяния.

Она хмыкнула, оглядывая собравшихся. Никто и правда не задумывался о изящности костюма и дорогих украшениях, но сама Эллен на их фоне даже в простом темном платье с серебристой вышивкой оставалась блистательной леди, несмотря на большую, чем обычно, бледность и припухшие глаза.

— Ты, кстати, не сказала, кто выступает.

— О, прости. Моя давняя знакомая, Мир… Мира, ты наверняка видела ее в столице и, может быть, в нашем шинтийском доме. Мы, конечно, не подруги, но в некоторой степени приятельницы, и я бы хотела тебя с ней познакомить, тем более, что она сама прислала мне приглашение.

Распорядитель глянул на протянутую ему карточку, кивнул и жестом пригласил следовать за ним. Зал находился на втором этаже и по ощущениям занимал его если не полностью, то на две трети точно. Сцены как таковой не было, ее обозначал только первый ряд обитых тканью стульев и стоявший у стены рояль.

Им достались места в центре, предусмотрительно отмеченные предупреждающими табличками — рассадка предполагалась свободной, исключение сделали только для специальных гостей.

— Тебе не кажется странным, что она нашла тебя в Рюсо? Или ты предупреждала, что будешь здесь? — подслушанный в Лангрии разговор не давал Нае покоя, заставляя с большей настороженностью относиться к Мире. Ее достоинства и талант как танцовщицы все еще вызывали восторг, зато отношение к вернийской политической жизни — опасения. На кого она работает и не опасно ли с ней связываться?

— Именно поэтому я хочу вас познакомить. С ней… не все так просто.

Это только усилило подозрения — значит, Эллен знает о Мире куда больше, чем о простой танцовщице, при этом сама же говорит, что они не подруги. И вряд ли речь пойдет о неких душевных качествах вроде доброты или способности к сопереживанию, о них можно было бы сказать прямо, не юля, да и найти человека в чужом городе, пусть небольшом, они не помогут. Хочет свести двух творческих личностей для создания невероятного произведения? Смешно, такое может прийти в голову только Джеймсу, всю жизнь посвятившему театру.

Вывод напрашивался сам собой: они знакомы ближе, чем кажется. Допустим, в этом даже нет ничего плохого или опасного, хуже другое — почему не рассказывал лорд Мейсом? Мысль о его неосведомленности абсурдна, значит, не считал нужным афишировать их сотрудничество, вероятно, из-за того, на кого Мира уже работала. Кажется, в том разговоре с Роем упоминался герцог Брамс…

Ная досадливо поморщилась. Неужели Мире было мало оставаться прославленной на все центральные королевства танцовщицей, зачем полезла в грязь политики? И ладно бы была бездарна и не обладала ни гибкостью, ни легкостью и плавностью движений — с другой стороны, тогда бы точно никому не понадобилась, слишком нарочито бы выглядело, что кто-то ей покровительствует. Каждый, видевший ее танец, смотрел влюбленными глазами, чувствовал, как меняется пусть не окружающий мир, но что-то в душе… Почему?

А ведь, если подумать, эти вопросы можно адресовать и самой Нае. Почему известная флейтистка отсиживается в небольшом городке в глубине Нилье, шарахаясь едва ли не от собственной тени и подозревая всех встречных в смертных грехах, вместо того, чтобы посвящать себя творчеству? Почему сама не захотела ограничиться достижениями в музыке? И не надо говорить про преданность и долг перед лордом Мейсомом за его помощь — вопреки расхожему мнению семьи Авильон, он не был плохим человеком и никого не брал в рабство, заставляя служить себе. Выгода всегда была обоим.

Амбиции? Скука? Захотелось тоже влиять на судьбы королевств, пусть и по чужой указке?

Ная тряхнула головой. Нет, так дело не пойдет, иначе можно превратиться в законченного параноика с трясущимися руками и дергающимся глазом, которого окружают одни враги. Это ведь не так, пусть даже непростые люди встречались ей чаще прочих.

Она огляделась и среди одухотворенных и предвкушающих лиц выцепила единственное знакомое — через ряд от них с краю устроился художник из ресторана. Он сидел, ссутулившись и уткнувшись в блокнот, и что-то чиркал на листе, но результат его, судя по хмурому лицу, не устраивал. В конце концов, мужчина аккуратно открепил неудавшийся рисунок, скомкал, но не кинул на пол, а сунул в стоявшую на коленях сумку. Удивительное терпение для творца, другие на его месте устроили бы сцену или пошумели, чтобы выпустить пар и скопившееся разочарование, и уж точно бы не проявляли подобную кротость.

Он вообще казался странным. Худощавый, но не изящно-тонкий, как Макс, и не жилистый, а словно похудел от долгой болезни, о чем, кстати, намекал и цвет лица, все такой же землистый, нездоровый, и слишком просторная рубашка, явно некогда сшитая по фигуре, а не купленная наугад.

Ко всему прочему чутье подсказывало: есть что-то еще, мелочь, незаметная глазу, но присмотреться, прислушаться к ощущениям, и…

К роялю подошел пианист, поклонился залу, и Ная отвернулась от художника, пообещав себе поймать его после выступления. В этом городе посреди парка потустороннее дерево растет; отличный повод прислушаться к интуиции.

Зрители взорвались овациями — из-за неприметной двери показалась Мира. В отличие от выступления в Лангрии, сейчас она собрала волосы, но не в пучок, а в хвост, оставив их спадать темным шлейфом, а свободное платье сменила облегающим, расшитым сверкающим бисером.

Глава 4

На следующий день Ная провела в гостиной библиотеки почти весь день, отлучившись пообедать. К счастью, ожидание рассказами об истории города и появлении в коллекции особенно редких или уникальных книг скрашивал скучающий Морьен, оказавшийся неплохим собеседником. Как выяснилось, его семья владела крупным производством тканей и лавками по всей стране, и в деньгах нужды не было, наоборот, имелась возможность вкладывать их в поддержание культуры. Он сам любил Рюсо и книги и старался, чтобы даже в отдаленном месте не чувствовалась провинциальность и скудность названий на полках.

История же города не отличалась громкими происшествиями и историческими событиями – курорт, что с него взять — зато изобиловала именами известных в Нилье, а иногда и за его пределами деятелей, дворян, писателей и поэтов. Особенно хватало последних, любивших драматично удалиться от мирской суеты для поиска вдохновения, но при этом со всем возможным удобством, не желая сливаться с природой до конца в землянках и шалашах.

Когда Морьен вернулся к работе, Ная сгребла подборку старых столичных журналов о путешествиях и с ногами устроилась в просторном кресле за шкафом. Место было удачным: от входа ее не заметить сразу, только если пройти к балконной двери у противоположной стены, зато она могла видеть практически всю комнату.

И к своему стыду задремала, пригревшись и запутавшись в занудной заметке о том, как героиня потерялась в переулках Кратена и долго по ним блуждала, рассуждая о коварстве бытия.

Появление Тома могла бы вовсе не заметить, но ее словно что-то толкнуло в плечо, заставив подскочить на кресле, из-за чего едва не снесла стоявшую на тумбе вазу, благо, вовремя успела подхватить.

Разложивший было вещи на низком столике мужчина вздрогнул и выронил карандаш, тут же закатившийся под шкаф. И наверняка побледнел бы еще больше, если бы было, куда — на бескровном лице отчетливо проступали синие тени под глазами, как будто Том не спал, не ел, не выходил на свежий воздух уже несколько дней. Хотя вчера, кажется, выглядел куда лучше, во всяком случае, не настолько изможденным.

И эмоции. В первый момент его захлестнул страх, граничащий с ужасом, но быстро сменился отчаянной решимостью приговоренного.

— Вы из Арнама, да? Ищете меня, — обреченно сказал он.

— Откуда? — переспросила Ная. Название она точно знала, вот только не могла соотнести с городом. Где-то в центре Верны?

— Из вернийской столицы, — в его голосе послышалось сомнение. Наверняка тот злодей, которого Том ожидал по свою душу, не мог этого не знать.

Она же смущенно хмыкнула. На ее памяти Арнамом называли всего пару раз, чаще просто — столица, незамысловато и понятно всем.

— Вообще-то из Лангрии, и вас первый раз увидела в ресторане, когда сами же и подошли, — Ная поежилась и натянула рукава свитера до самых пальцев. В гостиной словно стало холоднее, хотя огонь в камине горел и не собирался тухнуть. — Не знаю, какого злодея вы ожидали, но это точно не я. Почему вообще так решили?

— Мне показалось, я видел вас вместе с… знакомым мне человеком, — уклончиво ответил он, опускаясь на пол и пытаясь найти карандаш.

— Что, он пытается вас убить?

— Не лично, конечно, но я допускаю такую возможность.

Ная озадаченно посмотрела на ссутулившуюся спину, не в силах понять, о ком речь. Эллен и Мира? Так они производят впечатление самых безобидных женщин, и, по крайней мере, одна из них никогда не лезла без необходимости в темные дела, а вторая слишком известна. Макс и Тэя дети, Морьена он не боится, а больше за эти пару дней ни с кем не встречалась, только с Ниоль, но она местная и никаких связей с Верной, тем более столицей, не имеет.

При некоторой фантазии можно предположить, что они с мужем — вернийские шпионы, но слишком большая натяжка. Если Ниоль все время находится в Рюсо, Тому просто не с чего соотносить ее с преследователями из другого королевства.

— Мои знакомые не собираются никого убивать, хотя за случайных собеседников не поручусь. Другое дело, что самый подозрительный из них вы, если боитесь чего-то настолько, — все еще недоуменно ответила Ная, обходя шкаф и поднимая несчастный карандаш.

— А что вы хотели тогда? — спохватился Том, встал и покачнулся, вцепившись в шкаф. Она предусмотрительно придвинула к нему стул, чтобы потом не поднимать с пола.

— С вами все хорошо? Выглядите болезненно.

— Заметно, да?

— Еще как, — на столе лежала раскрытая папка с бумагой, а первым в стопке был незаконченный портрет. Ная присмотрелась и без особого удивления узнала лицо девушки-призрака, стоявшей тогда за спиной. — Простите за нескромный вопрос, но кто это?

— Хороший человек, которому не повезло, — ответил Том, дотянулся до папки и, придвинув ее к себе, начал перебирать рисунки. — Или проклятие для многих других. Она давно погибла. В ее смерти я прямо не виноват, и никто даже не пытался обвинять, но косвенно… Если бы она осталась дома, а не захотела встретиться со мной, была бы жива. А может, и нет, если жертву выбрали специально.

И на каждом одно лицо. Где-то девушка была изображена в полный рост, где-то по пояс, где-то только голова; иногда менялся возраст — совсем юная и постарше, какой бы она могла быть лет через десять. Каждый портрет объединяло то, что художник работал над ними с большой любовью — живые, хоть и грустные, глаза, загадочная полуулыбка, изящные позы, кажущиеся застывшим движением.

И едва ли не впервые Ная не могла понять, какие эмоции испытывал собеседник, не из-за того, что он пытался их скрыть, но из-за количества. В Томе причудливо смешивались любовь, грусть, досада, тоска и всепоглощающая вина, и, похоже, ими он успешно изматывал себя и без призрака, только усугубившего ситуацию.

— И вы поэтому рисуете только ее?

— Сначала мне было слишком больно отпускать, и через рисунки старался не сходить с ума и не наделать еще больше глупостей, чем к тому моменту успел, — он нежно провел кончиками пальцев по краю верхнего портрета и помрачнел. — Потом это превратилось в манию, мне казалось предательством рисовать кого-то другого. А сейчас просто не могу иначе, особенно после того, как… хм… со скандалом ушел со службы и переехал в Рюсо. Здесь слишком спокойно, чтобы можно было спрятаться от мыслей.