Время снов

Пролог

Девятнадцать лет назад

– О чем ты говоришь, малышка? – ахнул дедушка Рор, деревенский охотник, натягивая на дрожащие худые плечики найденыша свой громадный ватный жилет. – Подожди, не вертись, помочь же хочу! Сэл!

Так ведь назвал ее брат, когда приказал убегать? Нелепая кличка, да еще мальчишеская, девочке совсем не подходит.

– Меня зовут Асэлиари, – обиженно протянула малышка в ответ, подтвердив худшие опасения Рора. Ее лицо совсем посерело от холода, и подбородок дрожал. – Мама зовет меня Аса. Тебе не нравится мое имя?

– Красивое, – выдавил из себя улыбку ошеломленный старик, панически соображая. Значит, та самая Аса, ошибки быть не может! Дочка осужденного графа – последователя Аспида, чудовища, сводившего с ума и убивавшего людей во сне, как все теперь говорят. – Расскажи-ка мне про сны подробнее.

– Я люблю, когда мне снится Акеар, это мой брат, – простодушно выдала девочка страшный секрет, который убил ее родителей и мог стоить жизни и ей, и ее брату, и самому Рору, если бы он промедлил и не сдал найденыша воинам короля сегодня же. С каждым словом Асы у старика темнело в глазах от ужаса: – У Ака самые интересные сны! Он посылает за мной бабочку, которая блестит. Только она зеленая, как светлячок. И от ее крыльев – такая дорожка!

– И ты идешь за бабочкой? – зачем-то спросил Рор, уже зная ответ. – Прямо во сне?

– Да! У Ака там есть домик на дереве! Он теплый и спокойный. Только нельзя трогать ничего, что серое, от этого мерзнешь, и потом сложно проснуться, – с воодушевлением кивнула малышка. – А все зеленое – можно, оно теплое и звенит! В домике Ака все-все зеленое, коврики, окна, подушки, птицы и даже солнце немного. Не веришь?

– Ну...

– Я скажу Аку. Он пошлет и за тобой бабочку!

– Не приведи Творец, – машинально отозвался старый Рор, поднимаясь на неверных ногах. В растерянности он прижал руку ко рту и выдохнул в ладонь, грея заледеневший кончик носа. – Ох, малышка... А твой брат не говорил, что про сны никому нельзя рассказывать?

Миловидное детское лицо стало вдруг озорным, как если бы Аса намеревалась совершить какую-то шалость:

– А давай я тебе сказала, а ты ему не скажешь!

– Давай, – машинально согласился Рор. – Подожди, Аса. Вот... – Дрожащими пальцами старик развернул перед найденышем бумажную обертку, в которой носил кусок черного хлеба для перекуса, когда уходил в лес надолго. Девочка тут же схватилась за ломоть так, что посыпались крошки, но нахмурилась в нетерпении: ждала разрешения, несмотря на ужасный, должно быть, голод. Воспитанная, как и положено знатной, хоть и в бегах, помилуй ее Творец... – Ешь вот... – спохватился Рор, отступая на шаг.

Пока Асэлиари Вэргос, дочка казненного пару недель назад графа Западных земель, уминала скудное угощение, Рор обессилено опустился на пенек, не зная, что делать дальше.

Тысячи человек по всему Ауренстадту в одну из ночей не проснулись, как клялись странствующие торговцы! Даже в небольшой деревне Рора мертвыми нашли двоих – дочку мельника и пожилого пастуха. Смерть гуляла по снам, не щадя ни детей, ни стариков, никто не мог уберечься от ее прихода, с ней было не сторговаться. Увидел черно-белый сон с цветными вспышками – умрешь. Каждый это знал.

Разве можно не спать? Долго ли выдержишь в своем уме, ложась в кровать со страхом не проснуться?

Так что нового короля, объявившего Аспиду и творцам цветных сновидений решительный бой, а затем нашедшего даже среди знатных семей причастных к убийствам гадов, подданные готовы были носить на руках. Политика истребления в отношении одаренных оказалась жесткой, но эффективной: меньше, чем за полгода таинственные смерти почти прекратились.

Две недели назад в деревню заявились люди с тиснеными коронами на кирасах – уставшие, озлобленные наступающим холодом и долгой дорогой, испуганные, как и все вокруг. Они приказали старосте собрать представителей всех семей на рыночном пятачке, чтобы во всеуслышание объявить страшные, невозможные новости: граф Алиам Вэргос и вся его семья были уличены в сонном искусстве, «кое с потворствования Аспида использовали для наведения смертоносной болезни на всевластного монарха и детей его».

Чем повергли деревенских в ужас.

До того о старом графе сам Рор слышал только доброе. Крестьяне любили своего господина и жили лучше, чем на востоке или юге. Еще вчера деревенские благодарили «отца Алиама», как его ласково звали, за защиту от сонной напасти: он где-то закупил мешками травы, чтобы спать без снов, и раздавал их всем бесплатно; он построил на краю деревни храм Аграны с его громадными курительницами и предлагал боявшимся закрывать глаза собираться под его сводами – ходили слухи, что богиня защищает сны от чудищ.

Два человека на деревню – невероятно мало, где-нибудь на Севере умирали десятками. Всего двое... это была заслуга графа, а не вина.

Но как бы благодарны деревенские ни были «отцу», какими бы лояльными себя не считали, как бы ни сомневались в правдивости обвинений, спорить с солдатами не посмели. Все уже год как знали: король скор на расправу, и стереть деревню с лица земли для него – всего лишь забава... Рор немного винил себя, что промолчал тогда. Но разум его был высушен страхом, как и у всех остальных. Как и все, он выкрикнул: «Слава королю!» без малейшей заминки.

Глава 1. Пропажа Рора (Саэли)

«Считающий себя ничтожным творит великие дела, не зная об этом. Творец зачастую правит пути руками людей, не ждущих славы. И потому говорящий с гордецами и равняющий остальных с пылью Аспид никогда не одержит верха».

Откровение матери Эриицы, жрицы храма Творца.

__

.

Брат появился как раз в момент, когда отчаявшаяся, готовая разрыдаться Саэли опустилась на груду дров, чтобы дать короткий отдых дрожащим ногам. Ее трясло. Она даже не сразу услышала стук копыт, но как только поняла, что больше не одна, бросилась открывать калитку.

Кеар здесь. Кеар всегда знает, что делать, он все исправит!

– Слава Творцу, ты вернулся! – выдохнула Саэли, кинувшись к набросившему на забор повод брату. Кеар поднял на нее глаза, его лицо едва заметно вытянулось: он всегда чувствовал волнение сестры еще до того, как она рассказывала о причинах. – Я... я во всем виновата!

Слезы жгли глаза. Дыхание, сбитое от бега, царапало горло и отдавало металлом.

– Рассказывай, – распорядился Кеар коротко. Затем оглядел сестру, дрожащую на ветру, и добавил мягче: – Только пойдем внутрь. Холодно, а ты одета как попало.

– Меня не было всего четверть часа, – торопливо начала Саэли, послушно отступая вглубь небольшого садика. – Я отдавала готовые книги учителю из столицы, он проверял, все как обычно. Я знаю, надо было запереть дверь, и я уверена, что запирала... Да и обычно дедушка просто лежит, у него же последнее время ноги болят... И я забыла, наверно... Дошла до тракта только, а когда вернулась, дедушка Рор пропал! Его нигде нет!

– Сэл, – твердо взял рыдающую девушку за плечи Кеар. Он легонько тряхнул ее, а потом обнял, погладил по голове. И хотя брат старался говорить ровно, Саэли, уткнувшаяся в пропахшую дымом кузни и царапающую щеки куртку, услышала сомнение в его голосе: – Успокойся. Дед и раньше уходил в забытьи, но всегда сам возвращался. Скоро объявится. Тут же все его знают, домой уж доведут. И я позову парней, мы его поищем, хорошо? Давай домой, завари смородины с медом. Ты совсем замерзла, когда с тебя платок-то слетел? – мягко натянул он шерстяное полотно ей обратно на голову.

– Нет, ты не понимаешь! Оура заметила, как он шел к тракту огородами. Сейчас же многие едут в столицу на праздник, я всех расспросила, кого на дороге встретила. Его видели! Торговка посудой вспомнила, что какого-то старика стража вела в город! Она точно описала дедушку Рора! И что старик без обуви был, а дедушка правда сапоги надеть забыл! Это мог быть только он... Кеар, что теперь делать? В город мне пробраться не удалось, там же стража. Рор же не понимает, где он... Они же его покалечат...

Мысли смешивались, скакали. Отсюда до западных врат в столицу – всего-то полчаса, если на телеге. Но сейчас, во время недели торжества по поводу долгожданной беременности королевы, Энстадт закрыли от простого люда. Несколько мостов, по которым можно было бы попасть в город, неусыпно и пристрастно охраняла стража, и даже для того, чтобы просто посетить рынок, требовалась специальная въездная грамота. Живущих по эту сторону реки крестьян, как и многочисленных путников, не пускали вовсе: слишком боялись за знатных гостей, собравшихся во дворце.

Саэли пыталась примкнуть к каким-нибудь торговцам или музыкантам, но никто не согласился ее взять. Немудрено, что каждый опасался приютить у себя шпиона или убийцу и перестраховывался: король установил строгие и жуткие правила, по которым главу каравана могли и казнить, если кто-то из его работников нарушал порядок. Поэтому умоляющей Саэли сочувствовали, жалели, но твердо прогоняли.

Саэли трясло от злости, когда она вспоминала, что, смачно плюнув себе под ноги, ответил ей краснолицый стражник на мосту: «Знатные господа нынче празднуют, вас еще не хватало». Саэли пыталась ему возражать, но вояка только смеялся: «Нам тут страшные старики ни к чему, праздник, понимаешь? Пра-аздник! Никого из деревенских не пускают, и его бы не пустили! Если у него крыша свистит, его б зарубили уже, больно надо королю перед графьями и иностранцами позориться!»

И как потом другой воин, постарше и почеловечнее, отвел Саэли в сторонку, чтобы сочувственно похлопать по спине и развести руками: «Возвращайся через четыре дня, дочка».

.

Брат почти что силой усадил Саэли на небольшую скамейку, которую совсем недавно на городской манер обтянул кожей с войлоком, чтобы дедушке Рору тепло и удобно было сидеть под низким козырьком навеса и смотреть на небольшой сад. Саэли схватилась руками за жесткую от ветра и холода обивку, и ей стало еще горше от нахлынувших воспоминаний.

Сам Кеар присел перед ней. Взял руки сестры в свои, согревая – надо же, она и не заметила, как замерзла! – и уточнил:

– Сэл, ты точно всех наших расспросила? Обычно дед ходит по кромке полей и леса, а потом приходит обратно. Мало ли кого могли вести в Энстадт.

– Всех, я три часа бегала, – кивнула Саэли. И добавила намного тише: – Его видели не только торговка посудой и Оура. Марта не уверена, но когда она сети чинила, по мосту под руки тащили старика, а он пытался вырваться. Он был в серой рубашке, Кеар, – умоляюще прошептала она. – Только не говори, что большинство стариков босые и в серой одежде. Дедушка совсем один, ничего не понимает, и без обуви, в одной рубашке в такой холод! Стража может его покалечить! – повторила она с болью.

Глава 2. Каждый однажды засыпает (Ноам)

«Как иронично: я был историком королевских родов прежде, чем оказаться здесь.

Со времен первого короля – просвещенного Фариана Аморвеса из рода Ищущих Звезды. И во времена его преемника, верного Аргаина Нургоса из рода Ратного Меча, захватившего половину континента и заставившего весь мир уважать нас. И во времена Лайола Сакриса из рода Грозы Времен, развивавшего науки и искусство, подарившего нам богатую культуру и не менее богатые знанием школы. И следующего за ним Альвиана Вэргоса из рода Светлого Пути, миротворца. И Одарио Аморвеса, и Виаго Сакриса, и последнего настоящего короля – Пелрана Энклира из рода Нежного Шелка, присоединившего к нам Холодный Север...

Никогда еще уничтоживший знатные рода бесталанный самозванец, сын дворовой девки и конюха, не сидел на троне. И никогда еще Ауренстадт не шел по пути Аспида.

Аспид сеет страх, и страх – величайшая его сила. И каждый, кто страхом сковывает других, служит ему, зная или не зная своей присяги. Паника отупляет совесть, а ужас за близких оправдывает любое предательство.

И сдается мне, его величайшая победа ныне, когда Голодные Тени истреблены, -- здесь. Устами самозванца объявить поле боя за наши души – мир снов – лишь своей вотчиной, а воинов, способных дать отпор, – злом во плоти.

Кто бы ты ни был, читающий эти строки, задумайся над моими словами. Хотя бы ты один... Впрочем, я этого уже не увижу».

Из надписей, нацарапанных на обратной стороне металлической кровати королевской темницы и счищенных бдительными стражниками. Автор неизвестен.

__

.

«Каждый однажды засыпает», – так говорил учитель с едва заметной усмешкой, от которой даже у Ноама кровь стыла в жилах. В эти моменты он понимал, почему учителя избегает даже Голодная Тень.

Каждый, пусть и противящийся сну, засыпает – и оказывается во власти того, кто являет его сон.

Каждый непокорный засыпает – и душа его открывается пытливому, беспощадному взору учителя, как исписанная детскими каракулями книга, из которой так легко вырвать страницы или переписать текст.

Каждый волевой гордец засыпает – и больше не владеет собой.

И остается только воля являющего сон.

А среди являющих сон никто не мог сравниться в темном искусстве с Дэймаром Лаэром Лестосом, графом Северных земель и Холодного Пика, которого Ноаму повезло называть учителем.

.

И необразованные хлебопашцы, и храбрые вояки, и знатные землевладельцы из поколения в поколение передавали друг другу искаженные, нелепые знания о том, как защититься. Они раскладывали вокруг ложа букетики из сухоцветов, оставляли тлеть в медных чашах травяную смесь, приговаривали молитву Творцу и накидывали поверх одеяла плетеное узлами покрывало.

Люди боялись. Но, отупленные страхом, не задавали себе самых главных вопросов.

А Ноам знал большинство ответов.

Частично их знал и обязанный темному искусству троном король-самозванец. Знала являющая-королева, знали большинство глав знатных родов Ауренстадта, получивших власть и земли благодаря передававшимся в их крови слабым талантам к явлению сна, знали церковники. Но все они молчали, опасаясь кто за свою жизнь, кто за власть – и реальная опасность приобрела карикатурные до нелепости черты, обросла мифами и надеждами на смерть всех одаренных.

Подумать только: это и правда сработало!

Поддерживаемое жадным до власти монархом варварство, укрощавшее толпу, сделало из таланта преступление, наказания за которое избегали лишь свои.

Впрочем, Голодные Тени не появлялись в Ауренстадте уже двадцать лет. Может, они питались там, где являющие сны еще остались, но Ноам сомневался в этом. Даже та самая Голодная Тень, последняя, пряталась где-то в пустоте чужих кошмаров, а значит, отступила. Это можно было счесть победой

.

.

– Так он согласился встретиться? – обычно грохочуще-высокомерный, а сейчас пропитанный скрываемым страхом голос всевластного монарха Деаго Сакриса едва заметно дрожал. – Что твой учитель ответил? Он же уже в столице? Да говори же!

Кажется, на резной поверхности серебряного кубка, который Деаго стискивал в пальцах, образовались вмятины. Король был напуган, а оттого впал в еще большую ярость. Тяжелый нрав его величества, заостренный сосредоточенной в руках абсолютной властью, был известен каждому в Ауренстаде. Монарха не зря боялись уже двадцать лет.

И находиться сейчас рядом с ним было по-настоящему жутко: скорый на расправу, он не раз рубил головы слугам лишь за то, что попались под горячую руку.

«Я – не его слуга, – напомнил себе Ноам, не сумев выдержать тяжелого взгляда голубых водянистых глаз и делая вид, что заинтересован орнаментом на столешнице. – Я – ученик и воспитанник графа Лестоса. Деаго не захочет гневить того, кто ему так нужен».

– Сказал, что ваше величество может не утруждать себя визитом, граф посетит дворец сам, – послушно ответил Ноам, облекая в вежливую форму куда более пренебрежительные слова, которые бросил ему господин.

*** Просьба

Почти десять часов спустя двери предспального зала распахнулись, пропуская внутрь троих. Впереди вежливо семенил мальчишка-камердинер, лишь пару дней как сменивший на службе заснувшего на посту и потому брошенного в каменный мешок для исправления отца. Учитель не следовал за ним – скорее, он просто появился из оранжевой от факелов тени коридора и широким шагом пересек зал, не обращая внимания ни на убравшегося с его пути слугу, будто того и не было, ни на Ноама.

Темно-синие глаза Дэймара Лестоса скользнули по спешно вскочившему ему навстречу монарху, затем – по небрежно и обольстительно изогнувшейся перед трюмо королеве. Вот учитель Ноама усмехнулся самым уголком губ, заметив, как та подняла подбородок, делая вид, что ей все равно, и снова обратился взглядом к рослой и округлой фигуре Деаго.

За плечом учителя, скрипнув кожей колета и брюк, застыла Индиви – вторая слуга и ученица графа Лестоса, венчанная жена самого Ноама. Она заметила мужа, подмигнула ему, будто и не было трех недель вынужденной разлуки, и небрежно перебросила за спину толстую светлую косу. Сердце Ноама сжалось от радости.

– Лорд... Его сиятельство Дэймар Лаэр Лестос, граф Северных земель и Холодного Пика, – громогласно объявил слуга, путаясь в обращениях, что, конечно, являлось непростительной ошибкой. – Яд-ядовитая Тень, – еще и споткнулся он на необычном титуле гостя и весь поджался, будто ожидая удара.

Многие боялись произносить необычный титул семьи Лестос. Он звучал куда менее невинно, чем титулы остальных знатных семей: на фоне «Грозы Времен» Сакрисов, «Ратного Меча» Нургосов, «Нежного Шелка» Энклиров и даже давно потерявших влияние «Ищущих звезды» Аморвесов, «Ядовитая Тень» звучала пугающе. Может, недалекий камердинер даже считал титул оскорбительным и боялся кары.

Индиви прыснула, делая вид, что закашлялась. Этот розовощекий и перепуганный до икоты мальчишка в расшитых металлической нитью панталонах разве что не писался со страху, как маленькая дрожащая собачонка. То, как он тянул вперед тощую куриную шею, и правда выглядело потешно, но куда смешнее был официальный тон в столь далекой от церемоний обстановке.

В недоступных, защищенных, как крепость, покоях всевластной королевской четы. Там, куда не было ходу ни вельможам с их манерностью, ни советникам, ни родственникам. Допустить гостей в зал, за которым уже начиналось спальное крыло, было неслыханно. Да еще глубокой, глухой ночью.

– Да, да, прочь, – махнул рукой король. Он бросил на Индиви недовольный, но, похоже, совсем не испугавший ее взор, и промолчал, сдвинув густые светлые брови. Только добавил раздраженно: – Нашел когда горланить, идиот. Все прочь!

Мальчишка сориентировался быстро: его тут же как ветром сдуло. Вслед за ним медленно, глухо звякая металлическими латами, покои короля и королевы покинула угрюмая стража – Ноам заметил, что детины, не сговариваясь, обошли графа Лестоса, словно вокруг того раскинулась сфера пламени. Последней из сапфировой гостиной выпорхнула миловидная пухленькая служанка королевы. Убегая, она исподлобья заинтересованно глянула на знатного гостя, вспыхнула краснотой, потупилась и неслышно притворила за собой дверь.

По-прежнему не приветствуя взволнованного монарха, граф Лестос кивнул своей ученице – и Индиви тут же встала у проема, словно охраной теперь стала она.

Трещал духотой камин. В покоях королевской четы было очень жарко и совершенно неподвижно: даже пламя многочисленных свечей не дрожало. За окнами, наглухо закрытыми тяжелыми бархатными шторами, вился первый снег.

– Мой дорогой друг! – протянул король к неподвижному, с прежней почти незаметной ухмылкой наблюдавшему отчаяние монарха графу раскрытые ладони.

Но тот не подался ему навстречу, даже головы не склонил.

– Ваше величество, – прозвучал его низкий, чуть насмешливый голос, и Ноаму почудилось, что Деаго как-то померк.

Неслыханно! Произойди такая сцена на глазах у толпы, король потерял бы значительную часть авторитета, и по стране вновь прокатилась бы волна показательных кровавых репрессий – единственный известный Деаго способ вселять в подданных уважение.

Продолжая наблюдать за тем, как гордый монарх пытается наступить себе на горло и попросить помощи снова, не дожидаясь дозволения, словно был у себя дома, граф Лестос, сбросил на фигурную софу тяжелый черно-синий плащ, обитый мехом, оставшись в рубашке и камзоле без рукавов. Блеснула витая гарда над длинными ножнами: конечно, граф Северных земель не посчитал нужным сдать свой меч-скьявону при входе во дворец. Еще одна неслыханная наглость, которую король будет вынужден проглотить.

Королева прикусила губы, будто ошеломленное лицо мужа доставило ей удовольствие.

– У тебя не забрали оружие, – оскалился король, и Ноам подумал, что стражам конец. – Друг.

Несмотря на рост и широкую спину Деаго Сакриса, он смотрелся как громадная аморфная тень, тогда как граф Лестос – высокий, широкоплечий, жесткий и прямой, как клинок на его поясе, выглядел высеченным из обсидиана.

– Ты не дал им таких полномочий, – заметил граф Лестос, словно за этим стояло что-то большее. – Нет смысла переживать об этом, ваше величество.

Даже назови он монарха по имени, не прозвучало бы так пренебрежительно, как самое уважительное из обращений, произнесенное с подобной интонацией. Ноам представил, как учитель достает клинок из ножен и одним мощным ударом пригвождает раздобревшего за годы правления Деаго к золоченой панели стены, и плотно сжал губы, чтобы не засмеяться, что тут же заметила поднявшая брови Индиви.

Глава 3. Семья (Саэли)

«Творец – это все вокруг и даже больше, ядро и мякоть нашего мира. Дочери его, Аграна и Кута – воплощения великих сил, которые мы способны понять, – созидания и беспристрастной истины.

Но и Аспид – оборотная сторона Творца, несущая хаос и разрушение. Аспид погружает людские души в хаос, ослепляя их страхом и питая ненавистью.

Аграна защищает нас, а Кута удерживает баланс. И там, где владетель вечного холода создает из людей голодных чудовищ, богини подарили нам дар явления сновидений, чтобы защититься. Несколько семей были благословлены на борьбу особыми талантами.

Благодаря им мы еще здесь – и имеем выбор, по какую сторону быть.

Но горе нам, если хотя бы один представитель великого рода являющих перейдет на сторону Тьмы, нарушая баланс!»

Ученый-церковник эпохи правления первого короля – Фариана Аморвеса из семьи Ищущих звезды.

__

.

Услышав громкий вдох, Саэли напряженно вгляделась в лицо брата.

Кеар очнулся ото сна, словно вынырнул из глубокой воды: задыхаясь, хватая ртом воздух. Несколько мгновений он невидящими глазами всматривался в пустоту, будто не мог прогнать им же созданный образ, но спустя пару секунд медленно несколько раз моргнул и с силой сжал пальцами виски, приходя в себя.

Лицо брата смотрелось в темноте серым, почти бесцветным. Вьющиеся темные волосы, которые он, как и обычно, скрутил в петлю на затылке, разметались по грубой дощатой стене и сейчас обрамляли его узкое лицо с высокими скулами, как черный нимб. Он выглядел почти смертельно измотанным. Но почему? Заглянуть в сон дедушки никогда не было сложно! Может, Рор совсем плохо себя чувствовал?

И еще до того, как Саэли, державшая его руку, успела рот открыть, Кеар первым спросил:

– Сэл, ты как?

– Я как?! – возмутилась она. – Ты как? – Брат хмыкнул, словно это было неважно, и Саэли добавила: – Как дедушка? Ты же нашел его, да? Тебя долго не было. Тебе удалось хотя бы успокоить его? Сказать, что мы идем?

Кеар сел прямее, как ни в чем не бывало размял шею. Его движения выглядели демонстративно небрежными, как и обычно. Вот только Саэли напряглась лишь больше: брат явно скрывал, что очень, очень устал. И ладонь, которую она держала на случай, если придется выдергивать его из сна, была совсем ледяной – плохой признак.

­Саэли поворошила угли в небольшой яме – в ставшем им укрытием полузаброшенном портовом складе, к счастью, оказался земляной пол, – и подкинула в пламя еще одну полусгнившую доску: Кеару обязательно нужно согреться. Сегодня, как назло, все-таки ударил мороз, и стоило немного удалиться от огня, изо рта начинал идти пар. Горячая еда была бы кстати. Но дорожный мешок пришлось оставить на мосту: страже не понравилось, что кузнецы несут припасы – или они просто сами хотели есть. Так что ужином стали вяленое мясо, которое Кеар купил у лоточника, и несколько найденных здесь полусгнивших картофелин, давно уж запеченных и съеденных.

– Даже не знаю, с чего начать, – протянул Кеар мрачно. – Во-первых, хорошо, что пошел я, а не ты. Дедушка сейчас спит, с ним все более-менее в порядке, насколько я могу судить. Во-вторых, я был там, как бы, не один. Помнишь, мы сокрушались, что не знаем других являющих сон? И еще предполагали, что они могут быть хорошие, как мы? Так вот, я больше сокрушаться не стану.

– Ты видел другого являющего? – прижала Саэли пальцы к губам. Дыхание ее замерло, даже сердце пропустило пару ударов. На миг она даже забыла о Роре. – Их же не осталось! Кого? Он представился? Как он оказался во сне дедушки?!

– О, это совершенно восхитительная сволочь. Она не мужского, а женского пола. Во сне разряжена в жемчуг и шелк, а под кожей будто чешуя блестит. И знаешь, рассказы о последователях Аспида, ради своего господина пытающих и сводящих с ума, начинают для меня приобретать некоторый смысл. И да, она прямо представилась. Не мне, конечно, а Рору, когда пыталась вытащить из него все о нас. Она – королева, Сэл, по крайней мере, так зовет себя. Королева Лианари Сакрис. И очень хочет знать, куда делись дети Вэргос и откуда они знают, кто служит короне.

– Ч-что? – только и сумела вымолвить Саэли.

Это звучало как абсолютный, невозможный бред. Такой, что как его ни крути, в голову не уложить. Саэли вдруг ощутила вкус металла и поняла, что прикусила щеку изнутри до крови.

Королева.

Где-то вдалеке гремели фейерверки и музыка: жители столицы вовсю гуляли. Из бывшего оконного проема Саэли могла видеть только темную воду – и к лучшему: если бы сейчас ей пришлось наблюдать всеобщую радость по поводу беременности истязающей ее дедушку Лианари Сакрис, то это стало бы пыткой. Былые мечты о ярмарке теперь казались чужими и смехотворными.

– Знаю. Тоже сначала решил, что лжет. Но подумай: дед во дворце. Не так уж это невероятно.

Саэли поджала колени к груди. Сердце рвалось наружу.

– Но тогда она знает, и его величество тоже, – прошептала она. – Что мы – не приспешники Аспида. Что не нужно нас убивать. Почему же?..

– Почему же последние двадцать лет великий монарх казнит даже за упоминание об этом? – поднял бровь Кеар. – Может, это для него новость? Ну ты и наивная, Сэл, а еще столько книг переписала. А знаешь, было бы даже здорово, окажись его величество не в курсе. Королева-являющая. Кстати, слабая и глупая. – Кеар закинул запястье за голову, будто прилег отдыхать. – Цвет – что-то среднее между болотным и серебряным. Я закрыл деда, и она общалась с созданной мною иллюзией, думая, что допрашивает его. Угрожала, проклинала, пыталась испугать и пообещать помощь. Даже не заподозрила. – Он немного помолчал. – Нет, только подумай. Мать наследника, в честь которой закатили недельный пир. Это столь иронично в Ауренстадте, где за подобное зверски вешают, режут и сжигают, что я бы смеялся, узнай в другой обстановке. Теперь мне хочется найти способ рассказать об этом всем.

Глава 4. Первая встреча с настоящим являющим (Саэли)

«Иногда я пытаюсь понять, что могли чувствовать те, кто заключил сделку с Аспидом. И, не имея более возможности даже поговорить о моем мире снов, прихожу к выводу: одиночество. Только настоящее, режущее одиночество могло разорвать душу столь глубокой пропастью, чтобы Аспид нашел путь наверх. Избегайте его, избегайте всего, что делает людей одинокими! Даже искренняя вражда лучше этой пустоты, когда сомневаешься в своем рассудке. Иногда мне кажется, я слышу его голос».

Ваур по прозвищу Медный, безумный отшельник, утверждавший, что был являющим сон. После прихода к власти Деаго Сакриса прятался в горах. Все его заметки сожжены.

__

.

Стремительно холодало.

Когда Кеар заснул, Саэли поднялась с тонкого тюфяка, на котором сидела, и укрыла им ноги брата, чтобы хоть немного его согреть. Тонкий, набитый сгнившей соломой матрас противно пах, но температуру держал неплохо. Подкинув в костер еще досок, Саэли набросала у стены смоляного елового лапника, оставленного кем-то, кто прятался тут раньше, и забралась на обсыпающуюся хвою, пачкая юбку. Иголки кололись сквозь двойной слой сукна, но сидеть было даже мягко.

Затем снова взяла Кеара за руку: надолго отпускать ее было рискованно. Пальцы брата не дергались – он не просил помощи, – значит, все в порядке, и будить его не нужно. Скорее всего, он задержался лишь потому, что снова успокаивал дедушку.

Саэли плотнее переплела пальцы с пальцами Кеара и положила ему на плечо голову. Она вертела булавку в руках, рассматривая блики на гладкой металлической поверхности, оставляя тревожные мысли пустыми, и это убаюкивало. Саэли всего на миг прикрыла веки, давая отдых уставшим глазам, в которые словно кто-то песок насыпал, и сама не заметила, как задремала.

И почти сразу Кеар сжал ее ладонь.

Саэли проснулась, как от удара. Прежде чем вонзить острие брату в руку, чтобы боль точно выдернула его из сна, она привычно дернула Кеара за плечо, расталкивая. Пальцы ее соскользнули по краю ватной куртки, ворот чуть сместился вниз... И тут она увидела узор на шее.

Багровый, ветвящийся, как древесная лоза, он прямо на глазах растекался то ли по коже, то ли под ней, вздуваясь, влажнея, темнея. Всего мгновение, пока Саэли заносила булавку – ожог уже добрался до щеки и устремился вверх, минуя закрытое веко, по виску, к брови.

Со вскриком Саэли ударила брата булавкой, но он не только не открыл глаза, но и весь как-то обмяк, сползая по стене. Неровные, ветвящиеся линии тем временем начали лопаться, как кракелюр, но крови отчего-то не было, вместо того запахло паленой плотью. Паникуя, Саэли зачем-то попыталась подтянуть брата обратно вверх, но сразу поняла, что не сможет, и неловко уложила его головой на лапник, чтобы не ударился.

– Нет, нет, нет, – шептала Саэли, продолжая колоть Кеара булавкой. Это было похоже на кошмар наяву, где она, беспомощная и слабая, наблюдала за неминуемой и неотвратимой смертью самого близкого ей человека. Десятки мыслей проносились в голове, одна другой страшнее. За все время, что Кеар путешествовал по снам, его ни разу никто не ранил. Что же за чудовище могло быть на той стороне?! – Просыпайся! Пожалуйста, Кеар! Творец всемогущий!

Отчаявшись, Саэли несколько раз ударила Кеара раскрытой ладонью по щекам, а потом положила брату кулак на грудь, прямо туда, где багровела рана, и с силой провела по грудине костяшками, надеясь, что хоть такая боль заставит Кеара очнуться. Пальцы скользнули по чему-то скользкому и горячему, но брат даже не дернулся, наоборот, словно расслабился еще больше.

Дыхание его замедлилось – вопреки всему, он только глубже уходил в сон. Из полуоткрытых губ, посеревших от холода, доносился слабый, далекий стон.

Происходило чудовищное.

Дрожащими пальцами Саэли зажала головку булавки между пальцами и уперла ее острие себе в ладонь, отбрасывая мысль, что это никогда не срабатывало, а затем бросилась за Кеаром.

.

.

И упала в бездну, разрываемую лишь острыми, оглушающими вспышками.

Несколько мгновений Саэли не могла понять, где верх, где низ. Ее одновременно будто оглушило и ослепило. Все невесомое тут тело отозвалось болью, как если бы ее протащили сквозь плотный терновый куст.

Никогда еще переход в сон не был таким изматывающим и болезненным.

«Это какая-то защита, – пришло в голову. А затем и вторая мысль, острее первой: – Кеар такого не умеет. Это делает не он. Королева?»

Она все еще пыталась по-настоящему открыть глаза – и по-прежнему не удавалось.

– Девочка, – шепот дедушки Рора пробился сквозь пелену. – Уходи скорее! Чудовище тебя спалит! Гроза гремит, нужно спрятаться, спрятаться...

Только теперь Саэли поняла, что за грохот слышит – это и правда походило на раскаты грома и шум ливня. Значит, дедушке Рору снится гроза.

Свинцовые веки ныли. «Раз, два, выдох. Открой глаза. Просто открой».

Сейчас.

Выдох.

Свет на мгновение дезориентировал Саэли – и вернул ей немного сил. Она лежала на траве – живой, шевелящейся, мокрой от тяжелых капель дождя, обвивавшей и прораставшей сквозь пока еще призрачные руки и ноги. Спина, касавшаяся травы, уже захолодела и онемела – земля являлась частью голодного серого сна. И только ладонь будто держала уголек: сквозь сон пробивалось ощущение вонзавшейся в кожу булавки.

Глава 5. Поражение (Кеар)

«По улыбке силача не поймешь, тяжела ли ноша».

Народная поговорка.

__

.

Неизвестный являющий разделал праздновавшего очередную победу над королевой и не ждущего подвоха Кеара, как щенка.

Пожалуй, с болью от удара молнии не могли сравниться даже те ужасные мгновения, когда Кеара, тогда еще подростка, схватили воины короля. Они требовали указать, где прячутся сестра и брат, все сильнее и сильнее нажимая тяжелым сапогом на вытянутую между ножками стула руку, а за окном уже лежало окровавленное, обмытое ливнем тело отца.

Кеар всегда считал, что та ночь стала пиком его страдания, но эта ослепляющая боль оказалась даже страшнее.

Не только ощущение, что сквозь тебя, по жилам и костям протекают мягкие расплавленные пруты, но и страх, такой же, как и тогда, и превративший Кеара ненадолго в прежнего одиннадцатилетнего мальчишку – враг хотел знать, где скрывается Саэли. Еще немного, и разум обездвиженного Кеара раздели бы, как луковицу, слой за слоем, кромсая и поджаривая.

И как и тогда, Кеар выдержал, не сказав ни слова. Ни одного воспоминания, ни одной подсказки – на это его хватило. Вот только Сэл пришла сама, дурочка.

Пришла и спасла его.

На самом деле, он был даже немного рад, что никогда и ничего не слышал о том, чтобы в людей били молнии – только встречал покореженные небесным огнем вековые деревья, обугленные, выжженные, но продолжавшие каким-то чудом зеленеть хотя бы одной своей половиной. Знай Кеар хоть одного умершего от удара молнии человека, атака Ноама вполне могла бы убить.

«Реально то, что осознаешь». Так учил отец.

Поэтому когда Кеар очнулся, цепляясь за храбрую, но такую опрометчивую сестру, то первое, что обрушилось на него – это оглушающее онемение ожога, змеившегося по щеке, шее, торсу, поясу, правому бедру и правой же руке, вплоть до онемевших кончиков пальцев. Кеар знал, что еще немного, и первый шок спадет, и тогда он начнет ощущать все в полной мере. До того момента необходимо было... Что?

Сквозь плотный, бесполезный комок мыслей пробивался плач сестры, и Кеар хватался за него, с трудом не переваливаясь за грань обморока.

– Кеар, – плакала Саэли. – Нам срочно нужно к лекарям! Это выглядит очень плохо. Пожалуйста, ты же знаешь город, скажи, куда тебя вести! Пожалуйста, Кеар, не теряй сознание! – слишком аккуратно шлепала она его по здоровой щеке. – Куда? Где здесь лекари?! Я же не знаю! Скажи мне!

Губы и язык не слушались. Глаза слезились.

Сестра закинула руку Кеара себе на шею и теперь неловко пыталась подтащить его наверх. Для хрупкой, миниатюрной, не поднимавшей ничего тяжелее ведра с водой Саэли широкоплечий Кеар был непосильной ношей. Поэтому он собрал в кулак остатки воли – «Не время размякать!» – и оттолкнулся от земли ногами, вставая и путаясь в каком-то тюфяке.

Оранжевое лицо сестры плыло перед глазами. Она что-то говорила, и Кеар хотел ей ответить, но язык никак не хотел ворочаться. Он будто наблюдал за собой со стороны: ростовая тряпичная кукла, набитая плотью, пытается ожить. Это было и смешно, и мерзко.

В голове мелькали нужные образы: больница для бедных, лазарет для военных. Приют при храме Аграны, куда приходили за исцелением паломники. Он пытался поделиться с сестрой опасением, что в больницы и храмы обращаться нельзя, ведь именно там их могли бы искать в первую очередь. Ребята в кузнице рассказывали, что у северной стены жила пожилая травница. Был еще торговец, продававший разные странные порошки, у него мастер Огар покупал мазь от ожогов...

Кажется, Саэли выволокла его на улицу – стало холоднее. Шаперон, который сестра натянула на голову, скрывал лицо и приглушал цвета, а еще царапал ожог. Но умница Сэл была права: нельзя попадаться на глаза в таком виде. Наверно, страже уже дали какой-нибудь приказ. А если и нет – обязательно дадут. Обожженный молнией – отличный ориентир.

Кеар с трудом переставлял ноги. Вспышки масляных фонарей резали глаза. Кто-то рядом хохотал, когда они пробирались через веселящуюся и пританцовывающую толпу моряков и их одноразовых продажных девиц с цветами на тугих корсетах. Пахло мясом, вином, огнем, морем, табаком. Взвизгивали пляшущие люди, свистели свирели и пиликали скрипки.

Саэли все время спотыкалась. Ее тяжелое дыхание то и дело срывалось, а она перехватывала Кеара чуть удобнее. Бедная сестра! Это он, Кеар, старший брат, должен был заботиться о ней, а не она, испуганная до смерти, тащить его тушу через празднующие припортовые районы.

Почему-то вспомнились последние слова мамы, обращенные к Кеару: «Пожалуйста, береги их. Ты теперь самый старший!» и страшный выбор, о котором наследник семьи Вэргос не вспоминал долгие годы: кого спасти – сестру или брата. Фэара Кеар уже не спас. Осталась только Саэли.

Реальность совсем поплыла, и единственное, что по-прежнему пробивалось через пелену путанных, похожих на кошмар воспоминаний – это ощущение саднящей ожог ткани.

«Не сейчас! Переставляй ноги, она же и так еле идет, ты, тряпка!»

– Еще немного, Кеар, держись, – шептала Саэли. – Прости, мне нужно закрыть лицо. Знаю, что больно, прости.

Она натянула его шаперон ниже, до самого носа, что опалило щеку и шею, и Кеар был ей благодарен. Боль удерживала его в сознании. Он специально пошевелил обожженной рукой, чтобы прийти в себя, а потом попытался провести ладонью по горевшему боку. Помогло: шепчущие образы – малыша Фэара, черного леса, плачущей мамы, недвижимого отца и сурового, обветренного лица Рора, – наконец, пропали, уступив место огням уже ночной ярмарки и хохоту пьяных шлюх.

Глава 6. Храм Куты (Саэли)

«Холодные разумом дети Куты ставят истину превыше морали – и с недоумением смотрят на нас, иногда предпочитающих не знать правды, чтобы оставаться людьми. Так люди ли они? Никто не скажет, что происходит за закрытыми дверями, но не теряет ли обратившийся к бесплодной дочери Творца человеческую природу?»

Четвертая книга странствий лекаря и философа милосердия Олграана Открытого.

__

.

– Эту рану моему брату нанесли во сне.

Как вообще язык повернулся сказать подобное? Услышь кто... Уже после того, как треугольные ворота распахнулись, Саэли поняла, что, упав прямо на землю под тяжестью потерявшего сознание Кеара, выпалила заготовленную формулировку сразу же, даже не оглядевшись, не подслушивает ли кто.

Она терла оцарапанные о ледяную грязь руки и молилась Творцу, чтобы решение оказалось верным и сохранило Кеару жизнь. Он дышал, но как-то совсем слабо, как будто воздух не наполнял грудь целиком. При виде бледного, с багровым следом лица забывались даже аргументы – и оставалась только острая надежда, смешанная со страхом так плотно, что Саэли не понимала, чего в ее душе больше.

Открывшие на стук служители Куты, богини знания и равновесия, молча помогли Саэли подняться.

Она почти ждала, что они сейчас схватят ее под локти, но вместо того один служитель молча кивнул другому, и тот быстрым шагом ушел куда-то вглубь темного сада. Саэли искала на бесстрастном лице оставшегося в дверях аскета осуждение, удивление, желание помочь – что угодно! – и не находила ничего, будто он надел маску. С таким выражением служитель мог бы прикончить и ее, и Кеара прямо тут, положив всему конец.

Однако и не проявляя эмоций, мужчина в сером помог ей устроить Кеара на спину. Сама Саэли села на пятки, чтобы голова брата легла ей на колени, а ноги и руки не выворачивались под неудобным углом.

Те долгие, невероятно долгие мгновения, пока приходилось ждать, Саэли кляла себя, что отправилась к монастырю. Ледяной рукой она пыталась хоть немного охладить горячий без пота лоб Кеара и изредка бросала на бесстрастного служителя быстрые, опасливые взгляды.

– Ты пришла к нам, – негромко констатировал аскет, распрямляясь.

Это не был вопрос, и оттого стало жутко. Будто он поставил точку в предложении, которое Саэли написала сама, но не могла прочитать.

– Да. Помогите, прошу, – хрипло ответила она, сама не понимая, зачем вообще просит: очевидно же, решение было принято еще в тот миг, как отдали приказ второму аскету то ли донести, то ли позвать помощь.

«Если это будет стоить жизни Кеару, и я убью его, как обрекла дедушку, я не знаю, что с собой сделаю».

Конечно, Саэли пришла сюда! Да, в столице, как и в любом крупном городе, работали больничные корпуса, но разве не в больницах станут искать обожженного прежде всего? И разве, не обнаружив ничего, не отправят голубей во все храмы богини исцеления и плодородия Аграны, осведомляясь, не было ли среди многочисленных ищущих помощи мужчины с ветвистыми ожогами, будто от удара молнии? Не пошлют допрашивать лекарей? Кто, кроме фанатиков, может промолчать в ответ на прямой вопрос от имени королевы?

Малочисленные, холодные храмы Куты, старшей дочери Творца, большинство предпочитало обходить стороной. Господствовал слух, что служители богини знаний и равновесия освобождены своей госпожой от человеческой этики и руководствуются одной лишь холодной логикой, не разделяющей знание на светлое и темное и не поддерживающей ничьей стороны.

Совсем недавно, когда Саэли переписывала учебники для учеников Энстадтской основной школы, она прочла в них запавшую ей в память фразу из откровения пророка Куты: «И если жизнь, власть и семя человека положить на одну чашу весов, а на другую – лишь крупицу знания, мои дети выберут второе».

Как некстати всплывали новые, пугающие мысли. Если нет света и тьмы, плохого и хорошего, значит, и жизнь, и воля человека в стенах этого монастыря стоят ничтожно мало. Им не помогут, исходя из того, что помочь правильно. Достаточно ли Саэли предложила? О чем еще придется рассказать здесь, чтобы ее посчитали заплатившей сполна?

Даже Кеар говорил: пройти во внутренние треугольные врата означало стать пленником, так дорожили аскеты тем, что прятали внутри. Он же рассказывал, что за стенами монастыря действуют особые законы, с которыми традиционно смиряется даже королевская семья – и прошлая, и нынешняя, – чтобы иметь возможность обращаться к неиссякаемому источнику знаний.

А вдруг они уже отправили весть королю?

В дверях тем временем возникли трое. Двое высоких мужчин держали в руках простые тканые носилки с деревянными ручками.

Тот же, что привел помощь, вышел вперед и, чуть склонившись к дрожащей Саэли, мягко, но степенно проговорил, словно читал молитву:

– Мы изучим ваш вопрос. Вы пришли не зря.

Что, что, Творца ради, он имел в виду?! Однако аскеты помогли Саэли подняться, а затем очень бережно переложили на носилки брата. Что бы ни крылось за их ответом, Кеар умирал прямо сейчас, а они, похоже, согласились оказать ему помощь.

Даже не спросили о цене. Похоже, необычный ожог сам по себе стал платой, и хотя Саэли именно на это и надеялась, произнося запретные слова, у нее задрожало что-то за солнечным сплетением, когда ворота бесшумно сомкнулись, и грязный переулок пропал из виду.

Визуализация

.

Как вы еще заметите, боги тоже являются героями этой истории.
Так что покажу вам и их образы.

.

И небольшой бонус: символ Куты. Его живую версию можно увидеть у меня в группе (есть в разделе "о себе") - сюда, к сожалению, видео не вставить.

Глава 7. Ты забудешь (Кеар)

«Голодная пустота существовала до Аспида и в конце поглотит его самого. Но и такая тьма состоит из отчаявшихся душ, жаждущих жизни. Помнить об этом – единственный способ заглянуть Тени в глаза и не исчезнуть».

Неизвестный мастер сновидений, переживший собственную смерть.

__

.

– Кеар, ты меня слышишь?! Я здесь! Я нашла дедушку!

Кеар без труда – как и в любом видении Саэли, – открыл глаза и огляделся.

Сон – черно-белый с несколькими цветными жилами, как обычно. В отличие от Кеара, сестра обладала целыми тремя цветными нитями, хоть и была слабее брата.

Слава богам. Мало что было ему привычнее, и мало где он ощущал себя увереннее. С детства ориентируясь во снах, как рыба в воде, Кеар вздохнул с облегчением. Ни боли, ни ожога, ни слабости – все они остались спящей оболочке. Даже поражение, которое пришлось потерпеть от рук Ноама, теперь казалось далеким и необходимым опытом. В тот раз Кеара застали врасплох техникой, о которой он не знал, но в этот, здесь, отдохнув – Кеар в любом случае готов ко всему.

Как и всегда в созданных Саэли снах.

Знакомая запруда с ветхим деревянным причалом, клонящаяся к воде плакучая ива, шумящий тростник, расходящиеся по воде круги, быстро бегущие облака на голубом небе и тонкие полосы солнечного света – здесь светло-серого, с небольшой примесью шафраново-золотой силы сестры.

По воде рябью растекалась патина – еще один цвет, которым Саэли рисовала миры. В воздухе вместо солнечного тепла едва заметной пылью висела охра. В отличие от живого и многоликого изумруда, которым расцвечивал сны сам Кеар, цвета сестры были приглушенными, умиротворяющими, как и все здесь.

Именно этот пейзаж – кусочек рощи вблизи первого домика Рора, – нравился Сэл больше всего. С самого детства, когда она показывала деду и Кеару, чему научилась, все чудеса происходили над этой заросшей кувшинками и камышом стоячей водой. И до сих пор пчелка машинально то и дело воссоздавала запруду, как сам Кеар раз за разом воскрешал образ дома в раскидистой кроне дерева-исполина – создание привычного почти не тратило сил.

Кеар огляделся. Саэли стояла по пояс в воде, точно как на свой двадцатый день рождения. Она закатала рукава и шарила по дну, ища подаренную Рором каменную подвеску, которую обронила, пока чистила котел. Кончики темно-серых волос плыли по воде. Головы девушка не поднимала, занятая своим занятием, как крякающие утки или танцующие стрекозы. И жизни в стройной фигурке было не больше, чем в окружающем пейзаже.

А вот это странно. Просто оживленное воспоминание? Зачем сестра создала свою копию?

– Сэл?

Сам Кеар сидел на мостках. Он поднял руки, чтобы убедиться, что может их увидеть. Да, все под контролем – стоило сосредоточить на ладонях и пальцах внимание, и в спокойствие летнего дня врывался изумруд.

– Сэл, ты где?

– Меня схватили, – раздалось вдруг из-за грани сна. Голос Саэли прерывался, будто между ней и Кеаром бился водопад. – Я не... могу прийти! Я только хотела сказать, не высовывайся, хорошо? Оставайся, где...

– Где ты? – Кеар вскочил и тут же ощутил, как кружится голова. Не успев понять, почему сил так непривычно мало, если изумруд по-прежнему наполняет его, являющий в несколько шагов преодолел путь до берега, а затем погрузил босые ступни в ил. Идти оказалось очень сложно, словно он пробирался не через воду, а через жидкий свинец. – Что происходит?!

Ему удалось схватить «Саэли» за плечо. Она обернулась – лицо девушки размывалось, как будто его кто-то стер – конечно, ведь сама Саэли никогда не видела себя во сне. Куда больше испугало другое: по всем оттенкам серого живой кровью текла смесь шафрана и патины, будто кто-то разбил пепельный, заполненный краской сосуд.

– Сэл... – прошептал Кеар, наконец понявший: сестра так пытается показать, что происходит. И вверх: – Где ты?! Где тебя искать?! Как помочь?!

– За... Там... что...

Голос все отдалялся, и картинка начала тускнеть. Еще немного, и сестра совсем пропадет, проснется! Кеар с ужасом вообразил издевательства, во время которых Саэли еле держит и эту несложную композицию. Пытаясь успеть, пока еще не слишком поздно, он затараторил:

– Я видел пики и треугольные ворота! Тебя схватили там? Королева? Этот Ноам?

Саэли под его руками бесшумно растеклась, как горячий воск. Дрогнул, окончательно сдаваясь, пейзаж.

И вдруг мир окрасился уже совсем забытым Кеаром огненно-рыжим.

Теперь уже откуда-то издали послышался голос Рора, дребезжащий, по-старчески с трудом выговаривающий слова:

– Саэли здесь, со мной. Она смогла как-то найти сон королевы и предложила обменять на мою жизнь свою свободу. Но как ты допустил это, Кеар? Ты все еще в храме Куты? Ты бросил ее, а сам отсиживаешься там?

– Я не знаю! – в ужасе прокричал Кеар. – Наверно! Как она? Королева не пытала ее?!

– Нет, – почему-то грустно ответил Рор. – Тебе нужно проснуться. Храм Куты – плохое место. Из него нужно бежать как можно скорее. Зачем ты обратился к ним?

– Знаю, я бы не рискнул так, – сжал виски Кеар. – Я сильно ранен. Это Сэл привела нас сюда.

Глава 8. Приглашение (Дэймар и Саэли)

«Когда головорезы с севера осаждали наш храм семьдесят лет назад, я была ещё молода. Фьер головорезов полюбил меня и вознамерился забрать своей женой. Он взывал к логике, объясняя, что мы глупы, просил меня стать сильнее и прочил всем детям Аграны скорую гибель, потому что нас слишком легко сломать чужой болью. Темные воины лишены этого недостатка. Нас всех сострадание вело к смерти – мы бросались в ловушки, спасая своих братьев и сестер.

Была ли истина в его словах? Возможно. Хотела ли я выжить? Конечно.

Но чем мои воззрения отличаются от наличия сердца? Пронзи его – и я умру, а если бы не было сердца, лишь одним способом убить меня стало бы меньше. Наличие ещё одного места для удара рапиры – условие моего существования, не плохое и не хорошее.

А если бы я вынула сердце, и жилы, и связки, и чрево, чтобы стать неуязвимой – что бы от меня осталось? Лишь пустая оболочка.

Поэтому я защитила сердце, а не вырвала его».

Неизвестная преподаватель этики в школе при храме Аграны. Надпись найдена в конспекте ученика – великого миротворца эпохи Расцвета, одного из основателей рода Вэргос.

__

.

ЧУТЬ РАНЕЕ

Ставки в этот раз были выше, чем обычно, что придавало новому открытию вкус азарта. И дело не только в том, что сильнейшие являющие мира, испуганные пришествием Теней, прямо сейчас спешили в Холодный Пик, и надеялись на союз, а сильная являющая сон благородного происхождения, да еще и в опале, могла бы стать отличной разменной монетой при заключении договора с Каладаром или Таргассией.

Асэлиари Вэргос – теперь безродная Саэлира – как являющая сон была по-настоящему уникальна, несмотря на всю заурядность своей бедной опытом жизни. Давно Дэймар не встречал того, что заинтересовало бы его как мастера снов – обычно реальность оказывалась куда более щедра на события.

Даже не будь ему нужен именно этот талант, даже не служи он одним из ключей к окончательному уничтожению того, что остальные опасливо именовали Голодной Тенью, именно так Дэймар Лестос предпочитал поступать с открывающимися возможностями: исследовать способность, разложить на составляющие, научиться самому, в очередной раз дополнив собственную природу и преодолев ее предел, раз выдался шанс. Использовать, не разбрасываясь ресурсом.

А окажись сама девчонка сильна, после нет смысла от нее избавляться: можно и оставить, чтобы работала в связке с Ноамом или даже с Кеаром, если тот примет верное решение и согласится следить за сестрой.

Саэлира, конечно, сначала начнет протестовать, станет строить из себя оскорбленную невинность и требовать, чтобы темный приспешник Аспида оставил ее в покое, втайне надеясь на настойчивость. Все встретившиеся на пути «правильные» девочки, которым не повезло родиться с даром, вели себя именно так, не понимая, что их мысли для Дэймара – открытая книга, а попытки спрятать истину даже от себя не вызывают уважения, а выдают слабость.

Игра, где определен каждый ход, не требующая особых усилий и даже серьезных временных затрат. Фигуры в такой ходят сами. Дэймар последние годы даже не следил за подобными самородками, после беглой оценки предоставляя это ученикам.

Сколько всего существовало шаблонов реакций потенциальных являющих, узнавших о своих перспективах? С десяток? Опасение, жажда власти, желание быть особенным, смутный страх, что это подвох и за это накажут – и гордость за то, что на них обратил внимание сам граф Лестос, изредка приправленная мечтами о том, что теперь-то жизнь изменится и сравняется с судьбами великих мира сего. Первый ужас сменялся удивлением, оно – восхищением, то – надеждой и энтузиазмом.

И сколько вариантов поведения он видел за последние двадцать с лишним лет? Три, если огрублять?

Радостное согласие.

Опасливое «докажите мне, что это не обман, и я могу вам доверять», за которым крылось такое же радостное согласие, только вымоченное в тревоге, как хлеб в вине – потерявшее собственный вкус. Стоило оставить такого сомневающегося надолго, и он сам готов был искать того, кого сможет назвать господином. Скорее всего, Кеар Вэргос пойдет по этому пути.

И, конечно, «Я никогда не стану этим заниматься!», которое, переламываясь, превращалось в столь ярое служение, что рвение остальных слуг на его фоне блекло – примером тому стала бывшая благочестивая жрица Аграны Индиви.

Сомневающимся и не слишком талантливым являющим Дэймар обычно определял судьбу донора, предпочитая иметь возможность при встрече спутать видение Голодной Тени их силой, а не своей. Возиться с бесполезными он не любил, отдавая эту роль Ноаму, этому не избалованному судьбой и тревожному пареньку, во снах с удовольствием преображавшемуся в великого мастера, каким мог себя представить.

В отличие от своего господина, пользовавшегося даром являющего раз в пару недель или реже, Ноам не пропускал ни ночи и жил только снами, к огорчению Дэймара не проявляя способностей ни к политике, ни к военному делу, ни даже к мелкому управлению. Но дело, во время которого он ощущал себя властителем умов, воспринимал как поощрение.

Впрочем, весь этот затягивающийся – пусть и вокруг чужих шей, – узел следовало разрубить. И появившаяся Саэлира Вэргос воплощала в себе шанс окончательно освободиться от последствий произошедшего двадцать лет назад и оставить себе только силу.

Глава 9. Вспышка (Дэймар)

«Любовь – великая иллюзия. Создать призрачный мир, в котором столь сильная привязанность имеет смысл, под силу лишь богам. Но и мы – мастера иллюзий. Так что и эта нам подвластна, кто бы что ни говорил. Научись. Только не дай лезвию этого клинка пронзить себя».

Бывший учитель Дэймара Лестоса, Веал Вэргос.

__

.

За окнами уже брезжил рассвет, а граф Лестос так и не ложился. Черный кабинет, отведенный ему в королевском дворце, был холоден и пуст: он просил не растапливать камина там, где не собирался спать.

Граф задумчиво крутил в руках ларец, оставленный ему Лианари, но мысли его были не о куске плоти внутри. И даже не о событиях завтрашнего дня – безусловно, одного из поворотных в истории Ауренстадта. Не о Каладаре, Таргасии и Солисаре, как бы интересно ни было договориться с ними. Даже не об открывшейся возможности поймать, наконец, Голодную Тень.

А об упрямой и по-детски идеалистичной Саэлире Вэргос.

– Господин, я сегодня больше понадоблюсь? – неуверенно, почти виновато нарушил тишину застывший в дверях Ноам. – Мы с Индиви долго не виделись...

– Вы оба на сегодня свободны, днем я пошлю за вами, – ответил Дэймар, со стуком ставя лакированную шкатулку на стол.

Ноам замялся, явно желая не только уйти, но и задать мучивший его вопрос. Иногда его стремление к поощрению было столь сильным, что Дэймар не сомневался: парень видит в своем опекуне настоящего отца, гнева которого боится даже больше, чем жаждет близости с женой. И оставлять его в таком состоянии не стоило: Ноам только извелся бы, а завтрашняя разлука с Индиви совсем подорвала бы его дух.

Поэтому Дэймар добавил:

– Твоя встреча с Кеаром Вэргосом на самом деле нам на руку. Нет смысла винить себя. Днем поговорим.

Ноам выдохнул, явно сдерживаясь, чтобы не вышло шумно.

– Спасибо, – тихо поблагодарил он. – Если я что-то еще могу... – Затем сам остановил себя: – Завтра.

И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

И снова Дэймар представил, что сказала бы внучка Рора, узнай она о том, как именно Лианари предоставляет Дэймару всегда иметь возможность вторгнуться в сон старика, и что было бы, увидь Саэли содержимое ларца.

Девочка Вэргос все никак не шла из головы. Никогда не склонный к тому, чтобы застревать на размышлении о ком-то, Дэймар Лестос с интересом крутил в голове вспыхнувший интерес, пытаясь найти его истоки.

«Благословенные рода тянутся друг к другу», – говорилось в том огрызке трактата о Голодных Тенях, что он читал пару лет назад, ища способ избавиться от вновь появившейся твари. Могло ли странное неожиданное притяжение оказаться следствием этого правила, по сути скрепляющего союз против пустоты? Вэргос и Лестос – две из трех сильнейших семей являющих сон. Они учились друг у друга поколениями, усиливая могущество, пока двадцать лет назад этот круг не оказался разорван.

«Судьбы не существует. Только выбор».

Конечно, удивляла и несработавшая метка. Как только Саэли проснулась, оставленный Дэймаром знак растворился, и хотя обычно подобный маяк позволил бы ему проникнуть и в сознание бодрствующей Саэли, погружая ее в дрему наяву – чего не умел даже давно почивший стараниями самого Дэймара учитель, – теперь метки словно не существовало.

Вряд ли сама Саэлира могла снять ее. Вряд ли кто-то помогал ей. Храм? Не являвшаяся смертным богиня знания могла вмешаться?

Коротко усомнившись в себе, граф коснулся сознания жреца Куты, которого собирался использовать для помощи девочке Вэргос – и он тут же отозвался, с теми же ненавистью и почтением, что и обычно, и так же верно, как всегда.

А Саэли... будто не было. Связь обрывалась в пустоте.

И это оказалось... досадно? Почему? Неужели он и впрямь хотел ощутить ее – и возникающее в близости к ней то же чувство, что пропитывало наспех сотворенный ею «кошмар», – тепло и уют?

До Арноара Саэли доберется – у нее просто нет другого выхода. Приказ уже действовал, вряд ли она могла думать о чем-то другом.

Дэймар со смешком поймал себя на том, что размышляет, не стоит ли, не полагаясь на изворотливого жреца, встретить девушку прямо у ворот храма Куты и забрать сразу, чтобы не подвергать лишней опасности.

Это было бы глупо. Сама придет.

Глава 10. Учитель (Ноам)

«Фьеры Севера не похожи ни на королей, ни на генералов. Их обычаи непонятны нам. Они редко передают власть по наследству, а если теряют влияние и силу – сами склоняются перед преемником. В народе говорят, сердца северян суровы, как вечные снега, и не знают ни жалости, ни смирения. Они не уважают волю дочерей Творца. Их боятся простые люди. И поэтому я против того, чтобы Холодный Пик становился частью Ауренстадта. Мое мнение таково: эта их показная слабость – ловушка, и нужно всеми силами сохранить границу».

Советник короля Пелрана Энклира, граф Веал Вэргос.

__

.

Ноам никогда не видел Дэймара Лестоса в гневе. Не видел он господина и всерьез расстроенным. Почти двадцать лет – что там, всю свою жизнь! – Ноам служил этому человеку и за все время не застал ничего, что мог бы посчитать потерей контроля хоть в малейшей степени. Граф воплощал собой каменное, почти ледяное спокойствие, и даже когда казалось, что вот-вот все рухнет, и головы Лестоса и его учеников полетят с плеч, в последний миг Ноам вновь убеждался, что господину подвластны какие-то невидимые нити, не только во сне, но и наяву пронизывающие людей.

Это, конечно, было сродни суеверию. И все же что бы ни случалось – нападения, заговоры, даже попытка пойти на Холодный Пик войной – Дэймар Лестос в результате выворачивал положение себе на пользу, вновь расширяя территории, убирая с политической арены ставшие ненужными фигуры и противников, и неверных союзников, создавая очередную легенду, которая неслась потом и по знатным, и по черни.

И ему, Ноаму, повезло оказаться по нужную сторону. Повезло быть доверенным – насколько это вообще возможно, – лицом опаснейшего правителя Ауренстадта.

Когда Ноаму было восемь, он узнал от няни, что дед Дэймара Лестоса заключил с правящим тогда королем Золотых земель Пелраном Энклиром сделку, в результате которой независимые до того земли Стормсундта, или Холодного Пика, как их называли на юге, формально подчинились короне Ауренстадта. Выходило, что граф Лестос – по праву рождения тоже король, или фьер, как называли правителей на севере.

Ноам пришел тогда к учителю и, не в силах держать в себе новое знание, которое так меняло его мир, спросил:

«Как мне теперь обращаться к вам?»

«Как тебя учили?»

«Всех, кто барон и выше, можно звать лордами. Своего господина – милордом. Графа можно звать «его сиятельство». Но ведь вы на самом деле даже не граф...»

«Фьером был Лаграл Лестос. Неужели считаешь, стоит цепляться за не слишком славное прошлое? Твой род и титул по праву рождения – не ты сам, Ноам. А мой, и уж тем более, бывший – не я».

«И вам... совсем не жалко?»

«Нет. Я одобрил восхождение Деаго на трон, он – очень удобный король, не осмеливающийся влиять на Холодный Пик. И знаешь, что делает его таким удобным? Он самонадеян, привязан к красивому званию и считает себя великим монархом по праву рождения в знатном роду Грозы Времен. А значит, слеп. Сейчас ты рассуждаешь, точно как он».

«Это неправильно?»

«Дело не в правильности, а в эффективности. Эта логика делает тебя слабым и со временем заменит реальные действия мечтой о них».

Ноам тогда очень испугался, что господин начнет войну за независимость с родным краем самого Ноама, исправляя ошибки деда. Но войны все не было, и, взрослея, Ноам понял, что господин имел в виду: Деаго Сакрис не управлял землями Холодного Пика, не посылал туда даже дежурных войск и всегда предупреждал о своих визитах. При этом граница владений Лестоса медленно смещалась южнее и южнее.

И граница эта охранялась. Когда-то бесплодный, скудный земельными недрами север расцвел, постепенно становясь самым безопасным и богатым краем всего Ауренстадта. В Сундт, столицу – единственный город, звавшийся в народе столицей, если не считать Энстадта! – стекалось все больше народу, и получить разрешение на строительство или покупку дома в нем считалось величайшей удачей в жизни, несмотря на климат.

Став старше и несколько раз появившись на королевских балах в роли воспитанника и подручного графа Лестоса, Ноам начал получать письма от знатных семей. В них выражали почтение и просили помощи в рассмотрении их предложений к правителю Севера, и заискивающий тон этих посланий отражал реальную картину событий на политической арене лучше, чем чопорные обсуждения политики на приемах во дворце.

Конечно, граф Лестос не воспитывал Ноама. И все равно сирота, выросший на руках у служащих Лестосу нянь и в детстве видевший спасшего его благодетеля раз в полгода, считал графа своим названным отцом. И господин не высмеивал это. Наоборот: признавал заслуги и отмечал верную службу даже чаще, чем Ноам решился бы претендовать на награду. И в самые тяжелые для ученика моменты оказывался рядом, готовый предложить выход из тупика – даже если Ноам сам себя в него загнал, – и не требовал ничего взамен. Находил на это время.

Пожалуй, это было ближе всего к заботе. Не каждый отец вел себя так: стоило только послушать Индиви или кого-нибудь из разоткровенничавшихся за вином вельмож.

На самом деле, все приближенные господина знали, что им повезло. На фоне его величества Даего Сакриса, без сомнения не только швырявшегося людьми, но и самолично обрывавшего жизни провинившихся, на фоне остальных графов – слабых, заискивающих перед посадившей их в кресла правителей короной, граф Северных земель казался незыблемой твердыней. Пожалуй, вассалы Лестоса были единственными, кто мог спрятаться от гнева Деаго, а так как его характер и паранойя короля заострялись, желающих обрести защиту становилось все больше.

Глава 11. Неожиданная помощь (Саэли)

«И если жизнь, власть и семя человека положить на одну чашу весов, а на другую – лишь крупицу знания, мои дети выберут второе. И нет пути, что запрещен, и не существует метода, что презренен ради сияния истины, что осветит путь тысячам поколений, следующих за нами.

Нет и не будет ни одного правителя, что не пришел бы на поклон к нам. И нет ни одного вопрошающего, кто не признал бы, обратившись, что всезнающая Кута – могущественнейшая из богинь, хоть и не создает армий».

Откровение неизвестного служителя Куты.

__

.

Спустя семь часов, когда Кеар очнулся, Саэли не сказала ему о своей затее и глупости ни слова. Скрывать от брата что-то столь важное – впервые за всю жизнь! – неожиданно оказалось намного проще, чем она думала, но вместе с тем и тяжелее. Сразу заметив, что сестру что-то мучает, Кеар задал пару вопросов, на которые Саэли ответила общими фразами, упомянув Рора. Брат, доверявший ей целиком, и тут сочувственно кивнул, не сомневаясь, от чего на душе стало еще хуже.

Но Саэли не могла открыться! Она хорошо знала, что ответит Кеар, и даже что сделает: запретит ей выходить из монастыря и будет поить настойкой горянки, предупредит аскетов, чтобы следили за гостьей, потребует больше не высовываться и подпишет приговор всем, кроме них самих.

«Мне надо спасти тебя, Сэл».

Нет, хорошо, что он не знает.

А Саэли будто ступала по тонкому льду. И от трещин под ее ногами расходились разломы, грозящие потопить других. Да, у Рора теперь появилось немного времени, в этом Саэли не сомневалась. Наводящему сон не так просто солгать, это обнаружил еще Кеар. Саэли тысячу раз испытывала это на себе, поэтому сейчас тоже надеялась: и королева не лгала. На момент разговора с Саэли она вполне могла думать отпустить дедушку, и это грело душу.

Но не лгала королева и в остальном. Она станет искать других заложников.

– Сэл? Не волнуйся, ты все сделала правильно, главное, мы живы, – прервал ее размышления брат, к радости Саэли с небывалым аппетитом уплетавший принесенные аскетами свежий хлеб и что-то вроде жирного супа из корений со специями. – Главное, нам нельзя во дворец.

– Я... – очнулась Саэли, заглядывая в уже опустошенную Кеаром кружку. – Тебе не плохо? Они сказали, что если добавить в чай лапчатку и мяту, будет не так плохо после горянки. Не тошнит?

Брат чувствовал себя хорошо, раны поразительным образом покрылись тонкой коркой, и воспаление практически спало. Какие бы мази и снадобья ни использовали здешние врачи, средства работали. Только сейчас Саэли подумала, опять коря себя за несвоевременность, что стоило спросить лекарей и о средстве от подступающего к Кеару временного недуга.

– Близко, само собой, – отмахнулся Кеар, словно речь шла не о чудовищном, почти парализующем похмелье после настойки от сновидений, а о безобидной икоте. – Но пока меня не выворачивает, я намерен выхлебать столько этой питательной дряни, сколько смогу. Глядишь, суп и проскочит. – Он залпом выпил варево через край металлической миски и со звоном отставил ее на столик. Потом поглядел на сестру своим черными от расширившихся зрачков глазами: – Ты молодец, что сообразила закрыть меня от снов. Если бы не подумала, носитель молний меня бы уже добил. Знаю это выражение лица. Не грызи себя, Сэл, ты умница.

– Я не уверена, что все сделала правильно, – позволила себе немного приоткрыться Саэли.

– Да уж, храм Куты – не лучшее место, – хмыкнул Кеар, не считая нужным даже понизить тон, и Саэли замахала на него руками. Брат только улыбнулся. – Конечно, нас просто так отсюда не отпустят, но теперь у нас, по крайней мере, есть шанс убежать. Нам придется сделать это как можно скорее. И насчет больниц и храмов Аграны ты права. А здесь... Ну, не принесли в жертву на входе – дальше уж разберемся, – как-то даже слишком весело, будто и сам был не уверен, добавил он. – Не закроешь окно? Уже ярко.

Чтобы исполнить его просьбу, Саэли расправила простую холщовую занавесь и подоткнула ее под раму. Небольшая комнатка, и до того еле освещенная, теперь погрузилась в сумрак. Сама Саэли почти ничего не видела, но зажигать свечей не стала: Кеара бы огонь слепил. Поэтому на ощупь нашла деревянное ведро, которое аскеты принесли утром, и ближе подвинула к изголовью кровати ближе. Похоже, брат кивнул – чуть дернулся силуэт.

– Ладно, этот день мы потеряли, но когда меня отпустит, двинемся дальше. Что я успел узнать, служа в столице, так это что у каждого есть цена. И у святош должна быть, и у их стражи. Можешь совершенно точно повторить ваш диалог со жрицей? Слово в слово, насколько это возможно. Проклятье!

Первый спазм скрутил его, и Кеар неловко обхватил живот руками, задевая повязки. Все же не вырвало – спустя несколько мгновений он опустился на подушки, долго выдыхая ртом.

– Кеар, я пойду, – прошептала Саэли. – Мне жрица назначила встречу. Вода вот здесь, в кувшине, и аскеты придут забрать посуду и дать еще супа около полудня. Меня может долго не быть, до самого вечера. Не волнуйся, я потом все расскажу. А если засну во время их многочасовых молитв, расскажу и раньше, – попыталась неловко пошутить она.

И Кеар, конечно, понял.

– Сэл? – его приглушенный голос звучал полным тревоги. – Рассказывай. Чего они от тебя хотят?

Слава Творцу, он подумал не о том. Можно было не лгать.

Глава 12. Сердце Энстадта (Саэли)

«Разве кто-то может кому-то принадлежать, хоть родителю, хоть учителю, хоть божеству, хоть королю? Все сделки такого рода – вздор. Невозможно продать то, чего у тебя никогда не было. Так и тебя никто не сможет продать, и ты никем не владеешь и ни перед кем не в ответе. Принадлежишь только себе и решаешь только за себя».

Автор неизвестен. Говорят, слова взяты из откровения последователя Аспида.

__

.

Последнее, что Саэли себе представляла, когда думала, как выбраться из храма, это что ей просто откроют двери.

Адриан, отдавший аскетам приказ снять засов – правда, не со знаменитых треугольных ворот, а с металлических скоб одной из небольших калиток, проводил Саэли внимательным взглядом.

«Ты сформулировала вопрос?»

«Я могу попробовать сейчас…»

«Не спеши. Пока ты не сделала этого, ты наша. Тебе повезло».

«Почему?»

«Ты думаешь, что идешь на смерть, но Кута не даст тебе умереть. Не переубеждай меня, сама же понимаешь, как это глупо. И возвращайся, как только сможешь».

«А если... со мной что-то случится?»

Саэли до дрожи боялась, вдруг мастер Адриан скажет, что жизнь Кеара зависит от ее возвращения – но он не сказал. Не ограничил жрец и срока пребывания снаружи, словно не посчитав нужным. Саэли было не по себе от мысли, что мастер Адриан знает что-то о ее договоренности с королевой и молчит. Да что там! Она почти готова была поверить, что Кута и правда дает своему последователю знания, которые не доступны больше никому.

Кеар назвал бы это самовнушением. Он все, что касалось религий, называл так, а после неудачи жрецов Аграны в излечении Рора только уверился в своем мнении. Если бы сестра рассказала ему о ярких, дающих ответы воспоминаниях при взгляде на символ знания Куты, Кеар, конечно, не стал бы откровенно поднимать ее на смех, но отпустил бы пару саркастичных комментариев, как он умел.

Может, сейчас это пошло бы на пользу.

На пороге Саэли обернулась: мастер Адриан все так же не сводил с нее глаз. Прямой, как у птицы, взгляд, по-прежнему казался и заинтересованным, и бесстрастным.

Нет, что-то явно не так!

Саэли неловко подняла руку, прощаясь, но жрец не отметил ее жест. Вместо этого аскеты захлопнули деревянную калитку перед носом Саэли, и она осталась одна – прямо посреди улицы, с вскинутой рукой.

«И по другую сторону стены от Кеара».

Она оглянулась, вдруг ощутив себя невероятно уязвимой и одинокой, поймала взгляд какого-то бродяги и спешно отвела глаза, а затем натянула капюшон поглубже и заспешила прочь от высокой стены, чтобы никто не обратил на нее внимания.

Солнце было почти в зените. Вокруг шумел большой город, пахло луком, свежим хлебом со специями, лошадиным пометом, пылью и почему-то дымом. Завернув за угол чуть косого, заброшенного каменного дома с деревянной надстройкой на крыше, Саэли замедлила шаг и обернулась.

Стены храма Куты даже отсюда казались такими высокими, что преобладали над разномастными, все как один заброшенными зданиями, которым то ли повезло, то ли не повезло с подобным соседством. Чуть вдалеке, но прямо над покосившимся шпилем дома с надстройкой блестели, отражая солнечные лучи, похожие на перья пики, и это зрелище отозвалось смутной тревогой. Саэли отошла еще, чтобы посчитать – их же не меньше полутора дюжин!

– Что встала! – прикрикнул на нее проезжающий мимо всадник в зеленом бархатном тапперте с золотыми листьями, явно из свиты какого-то из графов.

Саэли ушла с дороги, прижимаясь к дому напротив, чтобы не мешаться. Риттер прогарцевал мимо, более не удостаивая ее вниманием, а вслед за ним, не сворачивая к храмовым стенам, пробежали несколько мальчишек, явно использующих заброшенные дома как игровую площадку и не боящиеся ютящихся в этих строениях бродяг.

«Я впервые здесь одна».

Как она вчера не заметила этих странных трущоб? Или подходила к храму с другой стороны?

– Деточка, ты дай старику на опохмел, – схватил ее за плечо какой-то мужчина в лохмотьях. Разило от него невероятно, и Саэли перепугалась, что он бросится искать у нее кошель, поэтому она только рванулась, чуть не оставляя в грязных пальцах кусок рукава. – Во имя короны! – плюнул ей вслед пьяница, а она уже неслась прочь из неблагополучного района.

– Фонарики за медяк! Фонарики! – надрывал горло мальчишка, которому еще и пятнадцати явно не исполнилось. – Фонарики и чистая вода на сдачу!

Саэли обогнула повозку с разбитым колесом, стараясь не привлекать к себе внимания. Справа визгливо захохотала женщина, кто-то толкнул Саэли плечом, и она схватилась за карман своего короткого плаща, боясь потерять остатки денег, которые были так нужны, чтобы пробраться в поместье Арноар. Нет, случайный прохожий не оказался карманником – простой человек, такой же, как и она сама.

Сердце почему-то колотилось очень быстро. Хотелось плакать. Хотелось оказаться дома или хотя бы рядом с Кеаром. Ругая себя за навернувшиеся слезы, Саэли перебежала еще одну улицу, шмыгнула в темный, но короткий переулок, перегороженный веревками с бельем, обогнула телегу с битыми горшками, быстро улыбнулась пожилой женщине, отчищавшей черепки, и выскочила на портовой площади, переводя дух.

*** «Предательница короны и опасная преступница»

Изрядно потрепанное и пропахшее душными эфирными маслами коричнево-рыжее платье, должно быть, смотрелось смешно – в просторном поясе вполне могла бы поместиться еще одна Саэли. Торговка, утянувшая «обновку» из какого-то тюка богатой белошвейки, помогла приладить поверх вороха ткани пояс и даже заложить складки, чтобы скрыть неподходящий размер, и все говорила, как к лицу Саэли «достойное одеяние», как она его называла.

– Настоящая благородная эдле! – то и дело восклицала она.

Подделка под парчу кололась, была тяжелой и неудобной, но Саэли удовольствовалась и этим: так, по крайней мере, мало кто мог бы узнать в ней деревенскую. Косы пришлось уложить на голове, а поверх натянуть платок. Когда она глянула в тусклое металлическое зеркало, не поверила своим глазам: на нее смотрела почтенная городская матрона с лицом молодой девушки.

С маской пришлось сложнее: чудом найденная ею на рынке бумажная заготовка, раньше бывшая, наверно, каким-то чудным зверем, немного промокла, и теперь сморщилась с одной стороны и пошла волнами с другой. Ушлый паренек, продававший ее, предложил заклеить неудачные места потрепанным кружевом, и Саэли отдала за это последний медяк. Теперь, выбравшись из-под глухих крыш рынка, она рассматривала получившегося монстра на свету и готова была истоптать ногами и маску, и себя за подобную глупость.

Таким никого не проведешь! Да ее просто засмеют!

– Дорогуша, а твой-то плащ что, куда девать? – нагнала ее торговка. – Забыла она!

– Да я... – не нашлась сразу Саэли. По привычке она замешкалась, думая, что бросать хорошую вещь жалко, но одернула себя: какой ей плащ? Пережить бы ночь. – Вы себе оставьте, тетушка, – махнула она рукой.

– Хорошо, – расплылась в улыбке довольная торговка, явно радуясь очередной «обновке». – Спасибо, деточка. Хочешь, медяк верну? Нет? – сама ответила она на свой вопрос и довольно вздохнула. – А я тебя не спросила, куда ты так вырядилась-то? На работу кто взял?

– Попробовать устроиться горничной хочу, – вслепую соврала Саэли, хватаясь за шанс спросить о поместье как бы невзначай. – В поместье Арноар, слышали о таком, тетушка? Знаете, где оно?

– А-а-а, так ты из этих... – протянула торговка понимающе. – Ну, удачи. Только я вот думаю, глупости все это. Сказки. Я как считаю: тебе совершеннолетие пришло – в сказки верить перестань. А то все как с ума сошли.

– Какие сказки? – переспросила Саэли ошарашенно.

– Дак что можно приглянуться кому важному. Платье я тебе хорошее продала, но как по мне, мужики, что знатные, что наши, одно любят – молодость и деньги, да не считают ни того, ни другого. – Торговка пожевала губами. – А вы, дурехи, платите кровные, чтобы на виду у графьев показаться. Не понимаешь, что ли, что мы как были, так и есть для них невидимки? Вот ты сколько заплатила за Арноар этот проклятый?

Кажется, сердце пропустило несколько ударов. Не ослышалась?! Заплатить, чтобы попасть в поместье?! Такая удача?! Может, и правда благоволит Саэли какое божество...

– Я пока не платила, только слышала, что можно, – выдохнула Саэли, в очередной раз поправляя высокий колющийся воротник. – Умоляю, вы мне расскажите, к кому обратиться?

.

.

Семья барона Арноар содержала большое и очень хорошо защищенное поместье на юге от столицы и славилась пышными и многолюдными ночными приемами-балами, на которых часто видели местную и даже высокую знать. У самого барона было пятеро неженатых молодых сыновей, снискавших славу охочих до женской ласки кутил. Неудивительно, что когда девушки Энстадта мечтали о событии, которое могло бы изменить их жизнь, они чаще всего представляли себе, как окажутся на балу и попадутся на глаза своей судьбе.

Кеар посмеялся бы над наивностью. Торговка тоже ругала глупышек, а Саэли отчего-то стало очень горько, и сердце защемило: как же должна складываться жизнь, чтобы верить в подобные сказки? Да и каким медом намазана жизнь знатных? Чтобы в любой момент всю семью могли объявить предателями и казнить?

Но городские мечтательницы считали это шансом на счастье.

Оказалось, что купец, распоряжавшийся свежими цветами и украшавший поместье Арноар к праздникам, иногда приторговывал и весьма небанальным товаром – билетом в лучшую жизнь для незнатных столичных красавиц. Каждый раз нанимал новых цветочниц, вот только не он платил им, а они отдавали все свои сбережения, чтобы попасть на бал. Ходили слухи, что кто-то однажды не вернулся из поместья, и остальные посчитали это успехом, а купец поднял цену вдвое.

У Саэли не было двух десятков серебряных монет, она не договорилась с ловкачом заранее. Поэтому она внимательно выслушала торговку и, грустно улыбнувшись, поблагодарила и побрела к цветочной лавке, надеясь убедить купца хотя бы подкинуть ее до поместья.

«Мне везет, – повторяла Саэли, убеждая себя, гоня из памяти данный королевой пароль и стараясь не думать, что будет вечером. – Теперь я знаю, где поместье. Мне даже не пришлось спрашивать людей на улицах или в тавернах и привлекать к себе лишнее внимание. Я знаю, кого туда точно пропустят. Наверно, купец доставляет цветы заранее, чтобы все украсить. Не придется сидеть здесь до ночи, не зная куда приткнуться. Будет время осмотреться, может, там есть, где перелезть через забор. Разберусь. Я со всем разберусь. Буду пробовать столько, сколько нужно. И главное, если и поймают, никого это не удивит: скажу, что просто мечтаю посмотреть на гостей. Не может же стража не знать о делах цветочника. Маленькие шажки. Ты по крайней мере не узнаешь, что я внутри, пока я не загляну тебе в глаза».