Дом строится из камней, кольчуга плетется звено за звеном, а судьба целого города подчас складывается из почти незаметных решений. И принимают их те, кто даже не думал входить в историю.
Льюис Клемонт не был троллем, эльфом или магом. Он был обычным молодым человеком двадцати одного года, приятным, воспитанным и пригожим. Черноволосый, кареглазый, с холеными руками, привыкшими к перу, а не плугу, он переехал в другой город ради учебы. У него был план, которому он методично следовал: поступить в университет на факультет «Истории и философии», получить степень бакалавра, затем лиценциата, а если хватит ума, то и магистерскую. Преподавать и устраивать публичные диспуты можно было со второго пункта, писать и публиковать исследования – с первого.
Поглощать знания, как оголодавший – с момента приезда в город.
Именно этим Льюис и собирался заниматься. Он обожал раскапывать и разбирать исторические факты, взахлеб обсуждать деяния великих людей и излагать свои мысли на бумаге. После получения образования он планировал стать историком, библиотекарем или преподавателем. Любой вариант позволил бы ему добиться желаемого: читать книги в неограниченном количестве, писать объемные трактаты на интересные ему темы и получать за это достойное жалованье. Дома Льюис несколько лет проработал писцом, скопил денег и отправился поступать в университет. Родители не останавливали его, здраво рассудив, что взрослый сын волен распоряжаться своей судьбой. Грамотный человек, обладающий изрядной долей трудолюбия и прилежания, нигде не пропадет.
Первые пункты плана были исполнены безупречно: Льюис переехал, сдал вступительные экзамены и начал посещать лекции. Учеба давалась ему легко, преподаватели ценили смышленого и вежливого юношу, а все городские библиотеки раскрыли двери перед студентом. Он получил все, о чем мечтал и даже больше.
Неожиданно для себя Льюис влюбился. Но не в веселую горожанку или умницу-студентку, а в сам город. В его аккуратные маленькие дома, узкие улочки, в парки и скверы, островками зелени расцветающие посреди камня. В длинную, неглубокую речку, пересекавшую весь город. Через нее были переброшены десятки мостов: от широких и основательных, для проезда карет, до простых деревянных. Льюис бродил по ним с трепетом в сердце, нежно касался перил и обещал никогда не покидать это волшебное место. Город очаровал его, и он твердо решил связать с ним свою судьбу.
Знал бы он, чем обернутся подобные клятвы, надавал бы себе оплеух и бежал прочь быстрее ветра. Но Льюис не знал и беспечно наслаждался жизнью.
Жилье он снимал у госпожи Солоны Винтер, привлекательной и моложавой женщины средних лет. Комната была небольшая, в одном доме с хозяйкой, но зато своя. Никаких шумных соседей, мешающих заниматься или читать. Солона Винтер была тихой и милой женщиной, все дни проводила в собственной лавке, а вечерами кормила Льюиса ужином, хоть он и объяснял, что будет питаться отдельно.
Денег с него она за это не брала.
– Знаю я что студенты едят: пирожки с лотка, жареное мясо в трактире, а к концу месяца пустая похлебка и проблемы с желудком. Поешь нормально. Если что не любишь, так скажи, я это готовить не буду.
– Спасибо. Вы слишком добры ко мне.
Хозяйка лукаво прищурилась.
− Я ли одна? Стол на кухне больше не шатается, карниз висит ровно, а ножи стали резать. Не думаю, что это работа доброй феи.
Они оба рассмеялись.
− Я слышал, по городу ходит легенда о доброй фее и волшебной красавице, – сказал Льюис, – вроде бы ее волосы длиннее городской стены и сияют ярче золота.
– Да, это одна из наших любимых историй.
– Расскажете вечером побольше об этом?
− Непременно. Хорошего дня, милый.
− И вам.
Госпожа Солона была общительной, но ненавязчивой женщиной. Льюис охотно выполнял мелкую работу по дому и носил для нее тяжелые вещи, попутно удивляясь, что она живет одна. С ее внешностью и мягким характером, от мужчин отбоя быть не должно. Впрочем, его это не касалось. Льюис принимал заботу госпожи Солоны и старался вернуть, как мог. Пока было еще тепло (а тепло в городе было всегда), хозяйка любила накрывать вечерний чай в своем крохотном саду и слушать рассказы Льюиса об учебе. Убирали и мыли посуду они вместе.
– Госпожа Солона, а когда в городе наступают холода? – спросил он в один из таких вечеров. Ему ужасно хотелось попросить третий кусок ее восхитительного вишневого пирога, но он боялся показаться обжорой. – Ноябрь на исходе, а здесь до сих пор словно позднее лето. В моем родном Рейнпорте в это время уже снег лежит.
– У нас здесь снега нет, да и холода тоже. В городе всегда хорошая погода и очень мало дождей. Но если соберешься в пригород, оденься потеплее. Там снег идет уже давно.
– Но пригород же совсем недалеко, – удивился Льюис, – час пешего хода. Не может быть такой сильной разницы в температурах.
– У нас все может быть, – меланхолично ответила госпожа Солона, – не удивляйся ничему, что увидишь в городе.
– Наш город волшебный, – заулыбался Льюис и вдруг поймал себя на странной мысли. Не удержавшись, он тут же ее озвучил: – А как он называется?
Хозяйка посмотрела на него с удивлением. Льюис почувствовал, что краснеет от стыда. Как можно быть таким глупцом?! Не знать куда переехал!
– У него нет названия. Просто город.
– Но у всех городов они есть. Я всего лишь забыл его.
– А я никогда и не знала, – пожала плечами госпожа Солона, – не забивай себе этим голову, дорогой. Можешь мне помочь?
– Конечно. Уже убираем?
– Нет. Съешь, пожалуйста, еще кусочек пирога, а то он не влезет в буфет, – она улыбнулась одними глазами.
– Скоро вы меня не прокормите, – рассмеялся Льюис, беря предложенное, – давайте я буду платить за ужины.
– Не нужно, ты ведь часто покупаешь продукты. Послушай, твоя цветная прядь совсем смылась. Не забудь подновить.
– О, точно.
При поступлении в университет Льюис столкнулся со странным требованием: все черноволосые студенты обязаны были перекрасить волосы или выкрасить одну прядь в любой цвет, иначе не допускались к занятиям. Объяснений этому Льюис не получил, но спорить не стал. Нужно будет завтра сходить к цирюльнику. И обязательно посмотреть название города в своих записях, чтобы больше не позориться.
Первый учебный год пролетел незаметно. Никаких неприятностей с Льюисом не случалось, волосы он красил своевременно, с Прекрасным Принцем и Рыцарями больше не сталкивался. История госпожи Солоны позабылась, и опасения Льюиса рассосались сами собой. Подумав, он решил вначале окончить университет, а оставаться или уезжать, разберется позже. Проклятый город все еще не выглядел проклятым. В нем кипела жизнь: люди смеялись, влюблялись и расставались, торговали, спорили в кабаках, учились и работали. Зимой было тепло и солнечно, весной дождливо, но после по городу побежали сотни искрящихся ручейков, через которые даже Льюису хотелось перепрыгивать, как мальчишке. Городская детвора делала это не стесняясь и запускала по ним самодельные кораблики.
Город все еще был волшебным. Льюис не мог не любить его.
В конце года у него возникли проблемы с деньгами. Льюис был уверен, что ему хватит денег на первый год, а летом собирался устроиться на временную службу, после – на вечерние подработки. Но что-то неверно рассчитал, и деньги закончились в конце мая, а экзамены длились не только май, но и июнь. Ему едва хватало на жизнь, а о том, чтобы оплатить жилье, и речи не шло. Окончив первый курс, Льюис немедленно бросился на поиски работы, но образованных людей в городе хватало, и никому не нужен был ни секретарь, ни писец, ни библиотекарь. Пришлось довольствоваться разовыми подработками, за которые платили гроши. К концу июня он смог отложить лишь несколько монет и со стыдом ждал дня расчета с госпожой Солоной.
Однажды он бродил по улицам, читая объявления и ища хоть что-то пристойное, хотя был уже согласен на труд поломойщика, если за него нормально заплатят. Наконец, удача улыбнулась ему:
− Молодой человек, не могли бы вы мне помочь?
Дородный мужчина, явно торговец, заметно волновался.
− У вас что-то случилось?
− Вы местный?
− Почти. Я хорошо знаю город.
− Отлично! Мне нужно кое-что передать. Понимаете, я здесь всего на пару дней, уже уезжаю, но обещал передать посылку некоему Хэллингу или Хэррингу? Дьявол его разберет! В общем, он живет на улице Питфаул, тринадцатый дом. Я посылал слугу, но он его так и не нашел, бестолочь никчемная! Отнесете?
− Конечно, я знаю эту улицу, − кивнул Льюис, − и доставлю посылку за три серебряные монеты.
− Так дорого?! Юноша, это не смешно.
− Тогда идите на почту и наймите человека там.
− Я уже был на почте, свободных гонцов сейчас нет! Мне некогда, я деловой человек! Одна серебряная монета.
− Три монеты.
− А, к черту! Вот, держи! Отнеси только поскорее!
Льюис взял небольшую коробочку и отправился по названному адресу с улучшившимся настроением. Разодетый в шелка и покрикивающий на помощников торговец определенно не обеднеет от трех монет. Кстати, может на почту наняться? Неплохая идея: город он знает, посылки таскать сможет, а людей там сейчас не хватает.
Он обошел всю улицу Питфаул, но нужного дома не нашел. Еще часа два кружил по кварталу и подходил к каждому дому. Читал фамилии на табличках, спрашивал у прохожих дорогу. Трижды прошел от начала до самого конца улицы. К темноте сдался и вернулся домой.
«Хорош гонец, − мрачно подумал он, − первую же посылку доставить не смог. Но ведь там нет этого дома. Может, адрес неверно запомнил?».
Он покрутил посылку в разные стороны. На прямоугольной коробочке длиной с ладонь, был приклеен квадратик бумаги и чернилами выведено: «Господину Р. Хэррингу, улица Питфаул, дом 13». Льюис достал карту города. На улице Питфаул было семь домов, как и в реальности. И что теперь делать?
Он вытащил монеты, данные купцом. Все три были ходовыми в городе, но отчеканены в его родном Рейнпорте. Они были толще и крупнее местных серебрушек. Он ссыпал их в кошель. Все равно не хватает на оплату жилья.
Можно было написать родителям с просьбой помочь. Но деньги придут нескоро, а с матушки станется привезти их лично, чтобы отчитать нерадивого отпрыска в неправильном выборе жизненного пути. Он поморщился. Ни за что. Сам выкарабкается. Попросит госпожу Солону об отсрочке. Отдраит дом, будет мыть посуду, выполнит любые ее поручения. Завтра пройдется по домам на улице Питфаул, поспрашивает господина Хэрринга − купец мог запросто ошибиться с номером. Или даже с улицей: есть ведь еще Питласт и Питфейн. Верно, нужно сходить туда, проверить. Если и это не поможет, то Льюис наведет справки в магистрате, поищет господина Хэрринга по фамилии.
Он наскребет три золотых для госпожи Солоны, так или иначе.
Порыв ветра распахнул окно, и то снесло посылку со стола. Коробочка раскрылась от удара, и содержимое выкатилось на пол. Льюис закрыл окно и изумленно уставился на рассыпавшиеся золотые монеты. Ровно три штуки. Он осмотрел посылку, но больше в ней ничего не было.
Три золотых. Как торговец вообще додумался вручить такую сумму незнакомому человеку с улицы? Неужели не думал, что посылку могут вскрыть? Льюис потер виски. В голове застучало, а мерзкий голос внутри зашептал, что это знак. Чудо, решающее его проблему. Не придется унижаться, демонстрируя несостоятельность, а торговец сам виноват − отправил непонятно куда. Даже имени гонца не спросил − шансов, что его найдут, практически нет.
– Это же воровство, − тихо, но твердо сказал себе Льюис, − еще больший позор, чем отсрочка! Это дно, как можно так опуститься? А если этот господин Хэрринг голодает, и ему тоже очень нужны деньги? Нет. Мои родители не растили вора.
Он убрал монеты обратно и плотно закрыл коробочку.
Госпожа Солона позвала его ужинать.
− Льюис, прости, что говорю об этом сейчас, но не мог бы ты заплатить сегодня? − спросила она, пряча глаза. − Для моей лавки был неудачный месяц. Еле на жалованье помощнице наскребла, на себя уже не осталось. Ты не думай, это единственный раз, когда я прошу, больше не повторится.
− Сегодня? − беспомощно переспросил он.
− Ну, или завтра. Хоть половину суммы. Сможешь?
− Я еще не собрал… то есть не все собрал…
Неделя выдалась нелегкой. Льюис устроился работать на почту и целыми днями разносил посылки по городу. Ему некогда было даже присесть, а есть приходилось на бегу или один раз в день, поздним вечером. Через несколько дней такой жизни у него начал болеть живот, а лицо осунулось и побледнело, как у чахоточного. Глаза запали и казались совсем черными. Льюис с досадой думал, что придется отложить деньги на поход к доктору, а посылку господину Р. Хэррингу получится доставить нескоро.
Почерневшая монета не изменилась: на ней все еще был изображен кто-то очень на него похожий. Но ведь за секунду до того монета выглядела иначе и потемнела у него на ладони. Была натерта каким-то красящим составом, проявляющимся от тепла? Кто-то над ним подшутил? Но что за шутка, на которую тратят столько золота? Скаредный торговец на такое бы точно не пошел.
К концу недели Льюис совсем измучился: полуголодные рабочие будни привели к тому, что в выходные он ел не переставая. Сытость наступала ненадолго, уже через пару часов в желудке царила пустота. Льюис попытался отвлечься походом в библиотеку, но не высидел в ней и пяти минут. Он отправился бесцельно слоняться по городу, надеясь напитаться его волшебством, однако сегодня яркое солнце и красота улиц только раздражали.
К тому же, он стал замечать воронов.
Птицы торчали перед библиотекой, садились на дерево, под которым он пытался устроиться в парке и громко, противно каркали.
Проклятое воронье слеталось на него, как на падаль.
Когда Льюис медленно добрался до дома и вошел в сад, то не сразу понял, почему в нем темно. А когда поднял, наконец, тяжелую, гудящую голову, то обнаружил в саду несколько десятков черных птиц. Они заполонили его и уставились на Льюиса блестящими, круглыми глазками, будто ожидая, что он вот-вот падет замертво, и тогда они начнут пировать.
− Кыш! − неуверенно произнес он и взмахнул рукой.
Никакой реакции. Но если госпожа Солона наткнется на это сборище − может испугаться. Он сделал несколько шагов вперед.
− Кыш!
Птицы отскакивали у него из-под ног в самый последний момент, но не улетали, чего-то ожидая.
− Пошли вон отсюда! − закричал Льюис, чьи нервы в последнее время были на пределе. − Убирайтесь! Прочь!
Вороны взлетели с громким карканьем и хлопаньем крыльев, и он вошел в дом. Заперся, тяжело дыша, и через окно увидел, как птицы возвращаются.
− Ну, все. С меня хватит.
Наглых тварей необходимо было выдворить, но Льюис ощутил очередной приступ голода и завернул к кладовой. Сейчас, он только перекусит яблоком и займется этим. Хотя, какая из яблока еда? Можно отрезать пару кусочков копченого мяса и сыра − этого хватит. Доесть вчерашние булочки, госпожа Солона же просила… и еще вот немного супа осталось…
− Льюис!
Он моргнул и с ужасом уставился на надкушенную сырую картофелину в руке. Кладовая была разорена, словно в ней побывали очень голодные тролли и вымели все начисто. Ошметки и очистки валялись на полу рядом с ним.
В голосе госпожи Солоны слышался страх, а сам Льюис был готов рассыпаться прахом от стыда.
− Мне очень жаль, прошу вас, простите меня! Я сейчас же все приберу! И схожу, куплю еды!
− В нашем саду полно воронов, − тихо ответила она.
− Я выгоню их, я как раз собирался это сделать! Ох, прошу вас, не плачьте! Я очень виноват перед вами, но я все исправлю.
Солона Винтер закрыла лицо руками и содрогалась от рыданий.
− Это не ты… не твоя вина… господи, ну за что?! Ты ведь такой хороший мальчик! Этот дом проклят, точно проклят!
− Что вы такое говорите? У вас прекрасный дом, просто я чем-то заболел, наверное. Я сейчас все сделаю, только перехвачу что-нибудь.
Он осекся. Посмотрел на пустую кладовую. Он помнил, как в помрачении поедал все, что там было, но пустой желудок свидетельствовал об обратном. Есть хотелось так, словно он не делал этого неделю.
Госпожа Солона вытерла слезы и рвано вздохнула.
− У тебя всегда были черные волосы, − сказала она, − поэтому мы и не заметили сразу. Мой Сольвейн тоже испытывал тогда голод, который не могла унять обычная еда.
− Тогда?
Госпожа Солона кивнула. С минуту они молча смотрели друг на друга.
− Это невозможно, − потряс головой Льюис, − я ведь приезжий. Прекрасный Принц видел меня. Я не могу быть Вороном.
− Время Принца закончилось, − тихо ответила госпожа Солона, − в этом году появится новый Великий Ворон. И утянет за собой множество несчастных своим проклятьем. Может, он уже появился? Но все, что происходит с тобой сейчас, я уже видела. Дай мне руку.
Он протянул ладонь, и хозяйка накрыла ее своей. Сжала.
− Нет, − Льюис резко охрип, видя, как его ногти чернеют и заостряются.
Его ладонь потеплела, а у госпожи Солоны стала прохладнее. Желудок успокоился, боль ушла, а на смену ей пришло ощущение легкой сытости, почти забытое им в последние дни.
Он вырвал руку и отшатнулся.
Губы у госпожи Солоны дрожали.
− Бедный мальчик… бедный мой мальчик…
Льюис опустился на пол и обхватил себя руками. Все кончено. Он проклят. Волшебный город заманил его и подсадил в него демона. Или это из-за того, что он украл деньги? Несомненно. Он совершил дурной поступок, пошел по легкому пути и был наказан за это. Наверное, Вороны – это самые худшие люди города. На хороших людей проклятье не падает.
Госпожа Солона вытерла слезы и выпрямилась.
− Я тебя спрячу. Буду кормить. Если отдавать сил понемногу, то все будет в порядке.
− Нет, так нельзя. Я пойду к Прекрасному Принцу и спрошу, как мне быть.
− Он не станет разговаривать. Он сразу убьет тебя.
− Тогда я уеду отсюда.
Она покачала головой.
− Вороны не покидают город. Никогда. Я слышала историю о стражнике, который сумел спастись от них, выбежав за ворота. Они не смогли его дальше преследовать, словно были заперты.
− Но я не могу сидеть у вас на шее вечно, госпожа Солона! Вы не должны так поступать, это опасно для вас!
До убежища они все же пошли пешком. Жаль, но время для полета явно было неподходящим: их новый повелитель все время молчал и смотрел в пустоту стеклянными глазами. Рейвен узнал этот взгляд: такой частенько бывал у Воронов-новичков. Если они не кричали, не рыдали и не царапали сами себя, то вели себя так, словно их здесь не было. Редко кто принимал правду о проклятии спокойно и без истерик. Из более стойких Воронов он набирал себе бойцов, и погибали они обычно без страха, сражаясь до самого конца. Джон, Якоб, Малкольм. Сильные были ребята. Опытные. Знали, на что идут, но все равно пошли.
Рейвен коротко вздохнул, однако сожаление прошло, не задерживаясь. Его радость была слишком сильна. Дождались! У них снова есть Великий Ворон! Годы страха, боли и слабости окончены! А гнусный мясник и его шайка мертвы!
Рейвену хотелось петь или орать во все горло от восторга.
В холле убежища их встретила Шарлотта. При виде Рейвена ее лицо отразило облегчение.
– Вы вернулись! А где остальные?
– Мертвы. Шарлотта, собери всех Воронов в зале. У меня есть новости.
Она кинула любопытствующий взгляд на повелителя, но ушла, ничего больше не спросив. Рейвен и Сольвейн проводили Великого Ворона до его покоев. Рейвен подготовил их уже давно, а пару дней назад приказал там прибраться и принести необходимые вещи, старательно отгоняя мысль, что и в этот раз никто здесь не появится.
Появился.
Рейвен заулыбался. Сольвейн неуверенно ответил на его улыбку, а вот повелитель все еще смотрел мимо них.
– Вот мы и дома. Это твоя спальня. Если что потребуется – Сольвейн принесет. Он пока останется с тобой.
Сольвейн изящно склонил голову.
– Я выполню любой ваш приказ, повелитель.
«Молодец. Будет толк от мальчишки», – одобрительно подумал Рейвен.
Два года назад он так не считал. Потренировал немного и списал в бесполезный балласт: Сольвейн был изнеженным, пугливым, не мог держать удар и в бойцы не годился. Очередной голодный рот, который Рейвену надлежало кормить и защищать до прихода Великого Ворона. Но бегать умел хорошо и уже дважды спасался от мечей Рыцарей. Этим не каждый мог похвастаться. А теперь вот не струсил и бестолково, но все же поучаствовал в бою. Хотя, почему бестолково? Очень даже толково лишил Белую Мразь доспехов.
Кроме того, Сольвейн обладал одним интересным качеством – он всем нравился. Что-то в нем было, что привлекало окружающих и позволяло проклятым ненадолго забыть о своих горестях. Рейвен в минуты покоя не искал общества (делая исключение лишь для Шарлотты), а вот Сольвейн всегда был окружен Воронами. В его компании они расслаблялись и частенько улыбались. Свои стихи он всегда читал хорошо поставленным голосом, и были они, похоже, неплохими. Рейвен не разбирался в стихах, но Шарлотта называла их милыми.
– Милые стихи от милого юноши – настоящий подарок для этого унылого места, – говорила она, – и то с каким внимание он следит за своим гардеробом и манерами – тоже. Сольвейн подает остальным правильный пример: нечего распускаться и терять человеческий облик. Он разгоняет тоску, как маленькое солнышко. Это важно.
С точки зрения Рейвена важно было не умереть, не нарушать порядков, заведенных Элдриком, и дождаться нового Великого Ворона. Этим он и занимался все четырнадцать лет, следя, чтобы остальные Вороны делали то же самое. Чем они будут заняты помимо этого, его не волновало, но сейчас он сообразил, что способности Сольвейна могут пригодиться.
– Успокой повелителя, – негромко приказал он, когда тот, пошатываясь, удалился в ванную, – помоги ему привести себя в порядок и расслабиться. Развлеки, стихи прочитай.
– Не думаю, что ему нужны сейчас стихи, – возразил Сольвейн, – день был страшный, ему бы отдохнуть и поспать.
– Он должен показаться подданным.
– А что важнее: это или сохранить ему разум?
Рейвен нахмурился.
– Второе. Но с чего ты взял, что он безумен?
– С того, что любой потеряет рассудок после сегодняшней бойни. Кроме вас, но он не такой как вы, господин Рейвен. Дайте ему время прийти в себя, иначе повелитель не оклемается.
Были вещи, которых Рейвен не понимал, но у него хватало ума доверять тем, кто разбирался в чем-то лучше него. Сольвейн умел ладить с людьми, значит, стоило прислушаться к нему.
– Ладно, сам сообщу радостную весть. Пусть отдыхает. Останься с ним.
– Как прикажете.
Рейвен подошел к двери, но у порога обернулся:
– Сольвейн.
– Да?
– Ты – не бестолочь. Ты справился и выжил. Идея взять бутыли с кислотой у алхимика оказалась верной. Теперь это неважно, но раньше мы могли бы использовать это против Рыцарей.
– Сам не понимаю, как она пришла мне в голову, – Сольвейн пожал плечами, – но, эм… спасибо?
– Из тебя вышел толковый Ворон, – бросил Рейвен и отправился в зал.
Залом служила одна из больших пустых комнат на первом этаже. Настоящий зал для новостей они давно не использовали. В нем на возвышении стоял трон Великого Ворона, а сам зал был огромным. Примерно пять десятков Воронов прекрасно помещались в комнате поменьше, да и содержать ее в чистоте было проще.
Вороны взволнованно смотрели на него. Рейвен почувствовал, что его снова распирает радость. В кои-то веки он сообщал прекрасную новость:
– Великий Ворон появился и благополучно добрался до убежища. Годы наших страданий окончены! Мы под защитой нашего господина и сил, которые он нам даровал!
Рейвен распахнул крылья и зажег на ладони чернильное пламя. На лицах некоторых Воронов он увидел отражение своего торжества, но многие смотрели на него с растерянностью и испугом. Рейвен недоуменно оглядел их, а затем сообразил: среди Воронов были те, кто получили свою новую суть во Время Принца, и они знать не знали, как управляться с когтями, крыльями и магией. Без Великого Ворона в них не было ни капли его силы, а от людей отличал лишь цвет волос да невыносимый голод. Еще обучать их придется. Но хоть охотиться начнут сами. И возвращаться с охоты будут все.
После нервного срыва Льюис провалился в глубокий сон. Он не знал, сколько проспал, и не хотел просыпаться, но в какой-то момент его тело отказалось вновь погружаться в сон. Льюис лежал в большой двуспальной постели и смотрел в потолок. Он понятия не имел, где находится, и не интересовался этим.
Он убил человека.
Пусть он защищался, пусть пытался спасти госпожу Солону, но зачем было делать это с такой жестокостью?! Почему он вырвал Принцу Ричарду сердце? Он же не монстр какой, зачем было такое творить?
Льюис посмотрел на свои ногти. Они выглядели как обычно. Но стоило ему на секунду вспомнить, что он ими сделал – моментально почернели и удлинились. Льюис вздрогнул, и все пришло в норму. Он спрятал руки под одеяло.
Не надо вспоминать. И делать ничего не надо. Он просто будет лежать в этой теплой, уютной постели и спать. Может, удастся заснуть на сотни лет, как героине известной сказки. А когда проснется, никто не вспомнит о совершенном им убийстве, даже он сам.
В дверь тихонько постучали, после чего она распахнулась.
– Вы проснулись, повелитель? С добрым утром.
В комнату вошел Сольвейн. Он делал это не в первый раз, но раньше Льюис моментально закрывал глаза и делал вид, что спит, после чего Сольвейн уходил. Однако в этот раз он не стал притворяться.
В руках Сольвейна был поднос с чайником и двумя чашками. Он поставил его на прикроватный столик и коротко поклонился Льюису.
– Может, хотите чаю? Я пока открою шторы.
В комнату проник солнечный свет. Льюис искоса оглядел ее.
Большая. Роскошная. Чей-то богатый дом, похоже.
Сольвейн вернулся и наполнил чашку.
– Вам неплохо бы что-нибудь попить. Вы уже сутки ничего не пили.
Льюис промолчал. Но тут его носа коснулся приятный и знакомый запах.
Мята.
В горле было сухо, как в пустыне.
Льюис нехотя сел и протянул руку за чашкой. Сольвейн просиял, словно сдал экзамен лучше всех на курсе.
– Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь?
Льюис качнул головой.
– Это было «нет» или «да»?
– Да.
Сольвейн налил себе чаю и присел на стул возле кровати. Он был очень похож на госпожу Солону: те же тонкие черты, большие голубые глаза и общая миловидность лица. Красивая внешность. Волосы, брови и ресницы были угольно-черными, а вот кожа – нездорово бледной. Он болен? Но тут Льюис понял, в чем дело: такая светлая кожа обычно бывала у блондинов. До проклятья Сольвейн Винтер им и был.
Льюис вздохнул и сделал глоток. Госпожа Солона часто делала чай с мятой, и Льюис полюбил его после приезда в город.
– Любимый мамин рецепт, – заметил Сольвейн.
– Как она?
– Уже пришла в себя. Она была безумно рада увидеть меня живым. Еще она спрашивала о вас. Мама беспокоится, как вы тут.
– Ужасно.
– Еще бы. Я думал, что умру, когда стал Вороном. Это же проклятье, приговаривающее нас к смерти. Но господин Рейвен объяснил, что жить или умереть, выбираем мы сами. Те, кто выбрали смерть, до убежища не добираются.
Льюис молча пил чай. Он не помнил, как вообще попал сюда. Кажется, шел, держась за Сольвейна и Рейвена. Но это не было его выбором, он просто следовал за ними, потому что не хотел оставаться в саду.
Но чьим же выбором это было? Кто заставил его вырвать Прекрасному Принцу сердце?
Льюис вспомнил свое жгучее желание жить, за минуту до неминуемой гибели. Тогда он заключил бы сделку даже с дьяволом, если бы тот пообещал сохранить ему жизнь. И он выжил. Кошмар закончился. Но не всем так повезло. Он вспомнил тела Воронов и Рыцарей, пожираемых чернильным пламенем. Было бы лучше, если бы он лежал рядом с ними? Нет, ничего подобного. Смерть слишком страшна. Жизнь, даже жизнь проклятого убийцы, несоизмеримо лучше.
Он все еще не хотел умирать.
Льюиса немного отпустило. Он устроился в постели поудобнее и заметил, что Сольвейн замолчал.
– Я сказал что-то не то?
– А?
– Вы больше не говорите со мной.
– А! Я не хотел мешать вам думать, повелитель.
Льюис поежился.
Повелитель. Он – Великий Ворон. На него пало самое страшное проклятье этого города, и с этим ему предстоит жить.
А как ему обращаться к новому знакомому? Господин Сольвейн? Господин Винтер? Просто Сольвейн?
– Мы ведь не знакомы официально? Я – Льюис Клемонт, студент. Снимал комнату у вашей матери.
– Сольвейн Винтер, поэт. Наверное. Я не успел стать каким-то известным поэтом до превращения в Ворона, а теперь мои стихи вряд ли издадут. Но никто не помешает мне их писать.
Льюис вежливо улыбнулся. Вернее, попытался, потому что губы его плохо слушались. Бедный Сольвейн. Такое будущее оборвалось. Хороших поэтов нередко приглашали выступать в богатые дома и даже брали на содержание, для развлечения знатных семей. Льюис не знал, хорошие ли у него стихи, но в остальном Сольвейн наверняка понравился бы публике. Он был красив, одет с иголочки, даже отрастил длинные, ниже лопаток волосы и сейчас изящно закалывал их простой медной заколкой. Такую длину носила богема: как раз поэты, писатели, артисты, менестрели и прочие творческие личности. Вольнодумцы и бунтари всех мастей, впрочем, тоже любили выделиться из толпы, но среди них можно было встретить, как длинноволосых, так и обритых наголо людей.
Льюис внезапно осознал, что он валяется в постели непричесанный, в мятой ночной рубашке, неумытый и грязный. Позорище какое.
Сольвейн даже под проклятьем не забыл о подобающем внешнем виде. Нет, ну какая жалость, что такой достойный человек стал Вороном.
– Как вы справляетесь с этим? – спросил его Льюис. – Как жить, когда ты проклят?
Сольвейн вздохнул.
– Невесело, честно говоря. Быть Вороном тяжело, – но тут он оживился, – было тяжело, но благодаря вам стало намного легче.
– Почему?
Сольвейн замялся.
– Прекрасный Принц и Рыцари охотились на нас. Вы устранили смертельную угрозу для всех обитателей убежища. Обычно мы вообще его не покидаем иначе, чем для питания. Только здесь до нас нельзя добраться. И это добровольное заточение, в отрыве от родных, друзей, привычных дел было нелегко перенести. А теперь мы можем снова выходить на городские улицы. Я увидел маму и могу ее навещать. Спасибо вам огромное за это.