Время золота и кандалов (австралийские приключения)

Пролог

Пролог

Судья мистер Эван Гилп был очень не в духе. Невыносимо болело за грудиной. Он с трудом поднялся утром с кровати, отказался от завтрака, гневно ткнул в живот старого слугу Аарона за какое-то промедление и с раздражением выхватил у того из рук перчатки и шляпу. Когда мистер Эван в наемном экипаже отправился на судебное слушание, домашние с легким облегчением перевели дух: ничего, отойдет хозяин. Работа всегда приводила его в состояние сосредоточенного спокойствия.

Только не в этот раз. Боль нарастала, сердце колотилось с безумной скоростью, появилась одышка, слабость, выступил обильный пот. Когда кэб добрался до здания суда и остановился, мистер Эван открыл дверь, но не сразу сделал шаг на ступеньку экипажа. Ему вдруг показалось, что он умирает. Пересилив накативший ужас, судья вытащил огромный клетчатый платок, вытер пот и шагнул на землю. Нечего бездельничать, работать надо. Встретившиеся по пути сотрудники провожали его недоуменными взглядами: никогда еще старик не был таким гневным и угрюмым.

Писец, противно шмыгая простуженным носом, подал судье мантию и парик и был нещадно отодран за ухо. Даже, кажется, чуть полегчало. Все, пора за работу. Слушается дело против Генри Картера.

Судья устроился в своем кресле, постарался принять позу, в которой боль не казалась такой ужасной, и оглядел зал. Дело не громкое, зрителей практически нет, всего один газетчик – пронырливый Джо. За исключением случайных зевак, сидят только представители пострадавшей стороны и их друзья: приказчик Питер Дайсон, старик Энтони Голдман с шестнадцатилетней дочерью Элис Голдман и его коллеги по цеху торговцев.

На отдельной скамье под охраной полисмена сидит изрядно исхудавший, небритый обвиняемый Генри Картер. От острого взгляда судьи не укрылось, что Элис и Генри постоянно переглядываются.

Старый судья нахохлился в своем кресле и привычно дал знак начинать. Прикрыв усталые глаза и стараясь не обращать внимания на жар и боль в груди, мистер Эван Гилп слушал уже известные ему обстоятельства дела:

– Двадцать третьего сентября сего года мистер Голдман вместе с пострадавшим приказчиком Питером Дайсоном засиделись допоздна за делами на втором этаже здания, где на первом этаже размещается лавка колониальных товаров, а наверху – жилые личные комнаты и кабинет. Примерно в двадцать часов мистер Голдман проследовал в магазин на первый этаж по винтовой лестнице, ведущей из коридора. Магазин на тот момент был уже закрыт. Мистер Голдман отсутствовал примерно двадцать пять минут. Когда он вернулся, то застал в кабинете беспорядок, на полу в луже крови лежал приказчик, а сейф с денежными средствами и драгоценностями оказался вскрыт и пуст.

Из допроса Майкла Вильямса, владельца дома напротив, следует, что он видел примерно в двадцать часов тридцать минут мужчину, торопливо проходившего мимо дома потерпевших. В сумерках господину Вильямсу все же удалось рассмотреть, что это Генри Картер – помощник лекаря, студент медицинского факультета.

Кухарка Эмми из соседнего дома, принадлежащего уважаемому мистеру Хопкинсу, заявила, что она видела Генри Картера, идущего в сторону дома мистера Голдмана. Это было примерно в девятнадцать часов пятнадцать минут, она в это время обычно подает ужин хозяевам. Мистера Генри Картера она и раньше часто видела выходящим из дома Голдманов.

Мистер Бичер, проезжавший в своей коляске мимо дома с магазином колониальных товаров, видел фигуру мужчины, который торопливо завернул за угол Гарден стрит. Он не совсем уверен в правдивости своих слов, но не исключает, что, судя по фигуре, человек в темном плаще мог быть Генри Картером.

При этих словах дотоле безучастно сидевший Картер вдруг выкрикнул:

– Неужели я один хожу в темном плаще? Неужели я один хожу по этой улице? Причем, в темноте?

Страдающему судье пришлось пошевелиться и прикрикнуть на обвиняемого, призывая того к порядку. Шаткое равновесие в теле было нарушено, и судья чуть не застонал от нового приступа жгучей боли в груди.

– Ах, мерзавец, Картер. Кто его просил кричать? – мелькнуло в голове страдальца.

С этой минуты боль уже не отпускала ни на секунду. Накатывали приступы страха перед скорой смертью. Мимо сознания судьи прошли ответы на вопросы о том, что делал Картер в течение дня, когда пришел домой, как относится к мистеру Голдману и почему принят в этом доме. Соблюдая процедуру проведения суда, страдающий мистер Гилп находил в себе силы задавать нужные вопросы, но ответы до сознания не доходили. Вызванного для дачи показаний пострадавшего Энтони Голдмана он не слышал совсем.

Он только со страдальческим выражением лица смотрел на огромную муху, то важно ползущую по столу, покрытому зеленым сукном, то с громким жужжанием летающую вокруг чернильницы, и мечтал, чтобы все это быстрее закончилось.

Когда присяжные удалились совещаться, судья с трудом вылез из-за стола и вышел в помещение писцов, примыкающее к залу суда, гневным движением руки выгнал всех из комнаты и растянулся на лавке. Боль не проходила. Неужели придется идти к этому выскочке Роджерсу, который опять будет уговаривать отказаться от мяса и вина? Надо менять доктора. Наверняка, есть лучшие доктора, которые не выдвигают столь кощунственных требований.

Весь гнев судьи обратился на негодяя Картера, который не к месту выкрикнул свои глупости и вынудил резко оборвать его. Прохвост, бездельник, мошенник! Бедняга Питер Дайсон едва оправился после того удара, а теперь этот мерзавец и до самого судьи руки дотянул. В горящей жаром груди разгоралось пламя гнева против несчастного обвиняемого.

Когда судью после перерыва позвали в зал суда, он был уже готов наказать подсудимого с максимальной строгостью. Пропустив мимо ушей все доводы присяжных о недостаточно тщательно проведенном расследовании, судья с изуверской мстительностью изрек приговор:

– Виновен. Каторжные работы, семь лет. Секретарь суда, подготовьте решение.

В звенящей тишине зала прозвучал резкий женский вскрик, заставивший сжаться сердце страдальца, глухо упала на пол скамья, с которой соскочил уже осужденный Картер, да раздался нестройный гвалт голосов присяжных. Кто-то из них, кажется, Нэд Трутт и Фил Фицжеральд почти одновременно выкрикнули:

Глава 1

Глава 1 Генри – каторжник

Над Портсмутом нависла тяжелая, свинцовая туча.

У стенки причала еле заметно покачивались три старых торговых судна. Предстоящий рейс для них, скорее всего, станет последним. И товар им предстояло перевезти специфический. Все три судна зафрахтованы для перевозки каторжников в новые английские земли в далекой Австралии.

Владельцы океанских судов-пенсионеров нещадно торговались за возможность получить максимальную прибыль за доставку живого груза. Все, что удалось получить с правительства, это по семнадцать фунтов с каждого человека, который поднимется на борт. Потому к вопросу размещения груза на судах отнеслись с максимальной изобретательностью. Задействовали буквально каждый клочок пространства. Не нужны осужденным особые роскошь и условия.

Уже то, что правительство заставило взять доктора на каждое судно, перевозящее каторжников, вызывало раздражение. Доктора надо кормить-поить, выделить ему место для проживания, да еще платить жалованье. Сплошные убытки для казны. Чаще всего, на нормальном торговом корабле нормальный морской волк сам выздоравливает, не отягощая кассу судна. А если не повезло, то груз бедолаге на ноги – и в океан, к рыбкам.

Капитан Джид Барк и боцман Рыжий Люк стояли на палубе, наблюдая за караваном каторжников, показавшимся вдали. Мрачная толпа преступников, тяжело шаркая ногами в глухо звенящих кандалах, не торопилась. Их и не пытались подстегивать. Конная охрана, как это ни странно, понимала, что для этих оборванных, заросших мужчин, был день прощания с родиной и долгий путь в пугающую даль. Несколько десятков женщин-каторжанок, шедших позади, выглядели чуть лучше, а некоторые из них даже перешучивались с конвоем. И каждый из этой обреченной колонны постоянно бросал взгляды вокруг, ожидая, что придут провожать родные. Даже те, кого точно никто не мог проводить, все равно кого-то ждал.

Но никого не было. Решение об отправке было принято внезапно, и родные обреченных ничего не успели узнать. Потому причал пуст, только стайка беспризорных мальчишек с любопытством выглядывала из-за угла склада.

Подойдя к крайнему судну, старший конвоя приветственно помахал рукой старшему охраны каторжников на судне, который уже ждал подопечных на борту. Потом сверился со списком и начал отсчитывать каторжан согласно заявке на размещение. Кузнец расковывал кандалы, чтобы можно было зайти по сходням. Но это не свобода. Внутри корабля у осужденных судьба быть скованными по трое. Экипажу корабля не нужны бунты и неповиновение.

На судне каждый поднявшийся попадал в уже отлаженную тюремную систему, отрегулированную предыдущими рейсами в колонии Америки и Австралии. Продуманы меры безопасности, поскольку опыт уже есть, подготовлены средства противодействия возможным бунтовщикам. Среди отъезжающих слишком много политических, а они люди организованные и изобретательные.

Кто-то из мужчин-каторжников наигранно бодрым голосом выкрикнул:

– Эгей! Баб на наше судно побольше! А то, как же мы без баб? Кто нам про цветочки и бабочек на лугу будет рассказывать перед сном?

Незамысловатая шутка вызвала хохотки в рядах осужденных и одобрительные возгласы:

– Верно, Тэд, говоришь! Покрасивше нам баб-то! Для вдохновения и радостей жизненных! Бабоньки, айда к нам! Мы ласковые, вам понравится!

Особо языкастые женщины не остались в долгу. И вскоре над мрачной колонной разнесся гомерический хохот.

Старший конвоя не одергивал осужденных, даже сам время от времени отпускал шуточки, и методично продолжал отсчитывать нужное количество пассажиров на старое судно.

Среди каторжан, видно, нашлись знающие морское дело, и они с недовольным видом рассматривали старые лоханки, которые на много месяцев становились их домом, и недовольно возмущались:

– Разве эти корыта доплывут? Да они при первом ветерке кверху брюхом окажутся! Неужто Короне все равно, доплывем мы или нет? Вроде, не к казни приговорил щедрый судья.

Услышав такие речи, не выдержал боцман Рыжий Люк, который до конца так и не верил, что «Утренняя Заря» идет в свой последний поход:

– Эй вы, земляные червяки! Кто там пасть разевает! Я сумею внушить всем почтение к лихому судну, медузу вам в задницу. Попадитесь только ко мне, огрызки сухопутные! Попотчую линьком!

Но с трудом сдерживаемое напряжение толпы, идущей в неизвестность, вдруг прорвало. И грозное замечание матерого морского волка не вызвало ничего, кроме оглушительного хохота. Даже охрана и старший конвоя не могли сдержать усмешек.

Побагровевший Люк бросился к сходням, по которым поднимались будущие бесплатные пассажиры Короны, размахивая грозным линьком. Но за своих подопечных вступился старший конвоя, который еще считал себя ответственным за толпу преступников:

– Но-но, Люк. Осторожно, старый волк. У тебя еще будет возможность рассчитаться со всеми, кто тебе не угодит. А пока не мешай погрузке. Принимай пассажиров.

Огромный Люк, который не смог не подчиниться представителю власти, застыл, тяжело дыша. Можно было не сомневаться, он запомнил всех, кто сейчас проходил мимо него на борт. И он жестко отомстит всем, в чьих глазах увидел насмешку над ним – Рыжим Люком – грозой морей, океанов и всех таверн старой доброй Англии.

Его взгляд смягчился только тогда, когда по сигналу старшего конвоя на борт начали подниматься женщины, которые должны были идти на этом судне. Глаза боцмана забегали по проходившим мимо каторжанкам. Он подмигнул высокой, красивой девице в ярком платье, дождался от нее томного взгляда, покрутил рыжий ус и, наконец, закричал:

– Пройдоха Джек, почему одни старухи? Уж если брать баб на борт, то молоденьких. Давай молоденьких! А этих старух только на корм акулам!

Услышав рев Рыжего Люка, принялись орать экипажи двух других судов, ожидавших погрузки:

– Рыжий, мачту тебе в бок! Заткнись! Почему тебе молоденьких? Нам давай красоток! Уж мы-то знаем, что делать с таким товаром, клянусь акульими кишками!

Глава 2

Глава 2 Австралия

На небольшой площади перед зданием тюрьмы стояли прибывшие заключенные с судна «Утренняя заря». Одно судно, которое вышло одновременно с ним, пришло два дня назад, а второе ждали со дня на день.

Было довольно холодно, и осужденные зябко поеживались на ветру.

Начальник тюрьмы молча прохаживался перед рядами осужденных. Он был доволен тем, что контингент прибыл с минимальными потерями. По сравнению с тем, как приходили самые первые этапы, так вообще отлично. Конечно, все заросшие и измотанные, но это не главное. И женщин привезли, это хорошо. Правда, женщин отправили в женскую тюрьму.

Голова после вчерашних проводов первого транспорта в этом году гудела, поэтому офицер Аткинс лишних движений не делал, чтобы не усугублять ситуацию. Сегодня еще вечеринка с участием командиров с «Утренней Зари» предстояла.

При этой мысли Аткинс повеселел и, наконец, заговорил:

– Парни! Приветствуем вас в Австралии – стране, которая станет для вас вторым домом. Многие из вас были не очень в ладах с законом. Здесь же придется жить по правилам: работать, работать и еще раз работать. И тогда у некоторых из вас есть шанс получить помилование от губернатора. Вы сможете стать вольными поселенцами. Такие люди уже есть, и они очень довольны жизнью в Австралии. Некоторые из них стали состоятельными гражданами. Так что, старайтесь и все может случиться!

Сейчас начальники отрядов разведут вас по вашим камерам. Сегодня и завтра вам дается отдых, приведите себя в порядок после дороги. Мы заботимся о наших подопечных. Тюремный парикмахер вам поможет стать похожими на людей, а доктор вас осмотрит. Потом каждый из вас получит задачу, которую будет выполнять. Я сейчас постепенно ознакомлюсь с вашими делами. Не сразу, но все обо всех узнаю. Не исключено, кто-то получит особое назначение, потому что нашей колонии до сих пор нужны хорошие специалисты, и мы будем искать их среди вас. Если у кого-то есть таланты – не скрывайте их. Возможно, это ваш шанс сделать свою жизнь лучше, и очень скоро стать вольным.

Парни, ваша свобода в ваших руках!

Офицер Аткинс оглядел неровные ряды осужденных. Все угрюмо молчали, не высказывая энтузиазма при сообщении о том, что возможно помилование. Не верилось в это.

– Все! Начальники отрядов, разводите заключенных! – Аткинс махнул рукой.

Камера тюрьмы после масштабов трюма корабля показалась Генри маленькой, хотя в ней находилось не менее двадцати человек.

Всем дали возможность помыться и переодеться в тюремные одежды. Потом по очереди под конвоем отвели в маленькую комнатку, где орудовал парикмахер из числа заключенных, прибывших ранее. Толпа обросших, бородатых мужчин вмиг помолодела, лишившись уже привычного за месяцы плавания волосяного покрова.

Затем всех отвели в лазарет, где доктор провел осмотр вновь прибывших. Главным образом, его интересовали вши, инфекционные заболевания и раны. Жалобы на другие симптомы доктор пропускал мимо ушей.

Услышав имя и фамилию Генри, тюремный доктор внимательно посмотрел на молодого человека. Он явно слышал это имя от команды «Утренней Зари», но ничего не сказал, только задал рутинные вопросы.

В камере заключенных не приковывали. Правда, кандалы на ногах оставили. Но и это уже было облегчением для людей, которые несколько месяцев провели скованными по трое вместе.

Вечером в камере отворилась дверь и вошла небольшая группа заключенных из старого состава, которая работала на уборке городских улиц. Они каждый день с утра уходили, а к вечеру возвращались. Ни на одном из них не было даже кандалов, однако у всех были серьезные увечья, в основном, связанные с ногами. Видимо, не очень руководство тюрьмы опасалось, что эти доходяги сбегут. В камере сразу стало очень шумно. Новички интересовались условиями жизни в тюрьме, а старички спрашивали о том, что происходит в Англии. Все же сведения вновь приехавших были свежее того, что знали старички.

На следующий день с раннего утра было вновь общее построение, и начальник тюрьмы объявил, что первые дни почти все направляются на добычу камня в карьер, который был расположен совсем рядом.

Исключение сразу сделали пока только для тех, кто что-то понимал в сельском хозяйстве. Как выяснилось, такие специалисты требовались до сих пор для развития земледелия и скотоводства.

Уже в первый вечер ранее прибывшие заключенные просветили новичков о ситуации с продовольствием. В те годы, когда колония только образовывалась и в плане обеспечения полностью зависела от поставок из Англии, было очень голодно. Первые суда с каторжанами были сформированы почти исключительно из городских жителей. Они ничего не смыслили в сельском хозяйстве. И, несмотря на то, что правительство прислало изрядное количество семян для организации автономного земледелия, вырастить ничего не удавалось.

Семена на новых почвах не всходили. Если всходили, то погибали. Практически ни одна культура не прижилась. Голодали как каторжане, так и администрация. Потому в Англию летели запросы присылать каторжников, у которых есть опыт в сельском хозяйстве.

Стихийно сложилась такая система: тем ссыльным, которые заслужили помилование от губернатора за различные услуги, и хоть что-то соображали в сельском хозяйстве, выделялся участок земли и в помощь назначались до десяти человек осужденных. Земли было много, по запросу могли выделить от двадцати пяти акров, это десять гектаров и более. И этот надел надо было обработать.

Бесплатные работники жили на фермах, хозяин (он же бывший осужденный) за них отвечал, был обязан кормить, одевать, лечить. Как складывались взаимоотношения между бывшими и действующими осужденными, зависело только от них самих. К сожалению, иногда первые вымещали на вторых свои обиды.

Некоторые из осужденных, оказавшихся в относительно свободных условиях ферм, пытались бежать. Их судьба часто бывала достаточно печальна. Во-первых, флора и фауна Австралии тогда еще не была достаточно изучена. Любая змейка, незаметная в листве, могла иметь смертельно ядовитый укус. Любая ягода, сорванная с куста, могла быть несъедобной, и убивала человека за несколько часов. Любой мелкий грызун мог оказаться жутким хищником, чьи зубы оставляют незаживающие раны. Столкновения с диковинными кенгуру при попытке убить зверюгу ради мяса часто заканчивались не в пользу неумелых белых охотников.

Глава 3

Глава 3 Элис в дороге

Почти через два с половиной года после памятного рейса «Утренней зари», в пассажирском порту Портсмута на пристани стояла скромно одетая девушка и взволнованно смотрела на покачивающееся у причала судно «Любезная Николетта». Рядом с ней суетились толстая служанка, возможно, няня, и высокий худой старик.

– Мисс Элис, оставьте эту затею. Куда вы собрались? Дорогая дальняя, опасная. Люди говорят, что бывают бури страшные в океанах этих. Чудовища морские так и норовят сожрать. Умирают там часто, не приведи Всевышний! – толстушка судорожно закрестилась, другой рукой вытирая обильно катившиеся по мясистым щекам крупные слезы. – А вы девушка нежная, воспитанная. Куда вам туда, к этим страшным морякам и этим, как их, абери... аберигентам жутким, безбожным. Я про них в газетах читала – сущие нелюди!

– Ах, оставь, нянюшка. Ты же знаешь, что я все решила. В Австралию уже простые люди едут, не только несчастные каторжники. Смотри, сколько приличных людей садятся. Вон даже с детьми – ты видишь?

– Ах, мисс Элис. Оповестят мистера Генри об освобождении. На это есть государственные люди. Они пошлют туда, в эту Австралию документ об освобождении, и вернется мистер Генри сам. Зачем вам самой ехать? Это лишнее. Дома ждите его. Так уж хорошо заживем! Я каждый день пироги печь буду.

– Молли, как не понимаешь! Генри оболгали нечестно, он за чужое преступление там страдает. Королевские служители все долго будут делать. Вдруг потеряют документы, и он так и останется там страдать? Нет, я так не могу. Я сама съезжу. Даже не уговаривай, нянюшка.

Высокий старик гулко откашлялся и обратился к Элис:

– Мисс Элис, я пойду багаж грузить?

– Иди, дорогой Пит. Саквояж я сама понесу. Молли, перестань плакать. Я не собираюсь умирать, попадать в пасть к морским чудовищам и воевать с аборигенами. Я тихо и спокойно доплыву до Австралии в своей отдельной каюте. Найду Генри и сообщу, что его полностью оправдали, потому что разобрались в невиновности. Его сразу отпустят, и мы вернемся в Лондон. Вы нас ждите, все будет хорошо. Тогда и пироги напечешь, нянюшка.

Молли залилась новой порцией горючих слез, а Пит подхватил огромный чемодан и направился к сходням, волоча за собой большой сундук. Там он встал в длинную очередь людей с сундуками, чемоданами, узлами, взявших билеты трюмных пассажиров. Через не очень продолжительное время их начнут называть пассажирами третьего класса. Уже не просто вповалку едущие в трюме, а солидно, по пять-восемь человек в наспех отгороженных каютах, но все в том же трюме.

***

Каютка Элис была крохотная. Она была самой дешевой из тех, которые могла предоставить «Любезная Николетта». Большой трюм бывшего торгового судна разбили легкими перегородками на каюты, на пять-восемь человек каждая. Кровати или нары были расположены в два уровня.

Одноместная каютка, которую купила Элис, оказалось одноместной из-за конструктива внутреннего пространства. Деревянный массивный брус обшивки не давал сделать в этом месте большую многоместную каюту, поэтому получился совсем закуток, где стояла только привинченная к полу кровать. Она была одноуровневой из-за нависающей балки. Ни стол, ни шкаф не предусматривались. Но это была совершенно отдельная каюта!

Старый слуга Пит затащил вещи в эту клетушку, и Элис поняла, что ей даже встать негде. Но девушка оптимистично решила, что будет заниматься новомодной гимнастикой, и станет перемещаться по каюте по своим чемодану и сундуку, уложенным на полу.

Пит и Молли помогли девушке достать одеяло и подушку, которые требовалось взять с собой согласно купленному билету, и Элис решительно выгнала стариков домой, потому что уже не могла выносить непрерывный плач няни и смрадный дух замкнутого пространства. В каюты справа и слева заселялись целыми семьями с детьми. Стоял оглушительный шум, крики, рев детей, визг женщин и перебранка мужчин.

Элис и старики с трудом выбрались наружу и еще долго стояли на палубе. Старая Молли, не веря в то, что трюмных пассажиров будут кормить, хотя это и было обещано по билету, насовала в чемодан рис, фасоль, сухари, сухое мясо, сушеные фрукты и еще какие-то продукты. И сейчас она уже в тысячный раз рассказывала, что можно приготовить из этого. Походный котелок и небольшой чайник висели, привязанные к ручке чемодана.

Наконец, капитан дал команду, и матросы принялись выгонять всех провожающих. Молли и Пит спустились на причал, и Молли еще что-то долго кричала оттуда. Сквозь шум Элис изредка слышала ее голос: «Сухари… каша… сушеные яблоки». Элис ничего не понимала, но энергично кивала головой и махала рукой. Все время, пока «Любезная Николетта» выполняла маневры и отползала от причала, Элис видела стариков и, наконец, дала волю слезам. Все последние дни она держала себя в ежовых рукавицах и старалась ничем не выдать своего страха перед дальней дорогой. Девушка не хотела, чтобы старики, единственно оставшиеся от прежнего родительского дома, видели, как ей сложно и боязно.

***

После памятного суда отец надолго слег. А когда встал, то уже не был тем молодцеватым, прожженным коммерсантом. Огромная брешь в финансах, нанесенная неведомым вором, так и не была преодолена. В магазине пришлось делать большие скидки, чтобы распродать товары и заплатить за полученные кредиты. Потом пришлось сдавать комнаты, чтобы свести концы с концами. Следом рассчитали почти всю прислугу. За конторкой в магазине теперь стоял сам хозяин. Но ничего не помогало.

Отец захотел выдать Элис замуж, чтобы она не нуждалась после его ухода, но здесь обычно послушная дочь встала против его воли. Оба предложенных им варианта она с негодованием отвергла.

Так несчастный отец ничего не смог сделать с непокорной дочерью, и в ночь на католическую пасху тихо отошел. Через две недели пришло сообщение, что найдены неопровержимые доказательства, что Генри Картер не совершал преступление, за которое был осужден. Элис потратила немало денег, чтобы получить документы, удостоверяющие, что Генри Картер невиновен и освобождается от дальнейшего наказания.

Глава 4

Глава 4 Встреча

Генри казалось, что в его теле не осталось ни одной целой косточки. Но Люк и не думал останавливаться. Закончив мять своими лапищами доктора Эдварда, он вновь взялся за Генри и от души колошматил его по спине, громогласно вопя:

– Я знал! Я знал, мачту мне в бок, что эти парни красавчики! Вы посмотрите, мамзели, посмотрите на этих парней! Я в них верил, чтоб мне сдохнуть!

Мадам Бонбон, которая немедленно прибежала в гостиную, как только из нее раздались крики, замахала успокаивающе руками:

– Мы знаем, знаем, мистер Люк! Господа Генри и Эдвард наши постоянные посетители и достойные джентльмены. Такая встреча у вас! Такая встреча! Прикажите организовать вам отдельный кабинет с угощениями и … девочками? Вам надо поговорить и развлечься, чтобы не мешали другие посетители!

– А вот это ты правду говоришь, ты все понимаешь и нос держишь по ветру, мамаша! Давай все по высшему разряду! Устрой нам тихую гавань с милыми рыбками. Плачу за все!

Люк подхватил под мышку блондиночку Сюзи и в сопровождении Эдварда и Генри отправился в малый зал. Мадам Бонбон подтолкнула туда же Мари и Жюли и ушла распоряжаться на кухню в предчувствии знатной выручки. По дороге заглянула в гостиную и прикрикнула на остальных девушек, чтобы продолжали работать.

Когда мадам вышла за дверь, Люк вмиг стал серьезным. Он усадил девиц на диван и велел сидеть смирно, пить шампанское и щебетать о своих делах, а сам увлек Генри и Эдварда в другой угол и начал свой рассказ:

– Я, парни, когда тот рейс закончили, сильно призадумался, что меня ждет в будущем. Денег не скопил, семьи не завел, всю жизнь хожу по краю: или утонешь, или пристрелят. Сколько мне еще жить? А сколько таких же, как я, просоленных океанскими ветрами бравых чертей оказывались по случаю на берегу и медленно подыхали без денег и сухопутной профессии?

Я смотрел на тебя, Генри, и понимал: вот ты каторжник, самая последняя рыбешка в стае! Неважно, что не совершал того преступления! Но правосудие наше сказало, что ты опасный злодей, значит, тебя надо отправить в далекую Австралию, чтоб ты сдох на тех каторжных работах!

Но ты лекарь! Я же видел, что ты знаешь и умеешь делать эту работу. Значит, ты нужен людям. Ты, Эди, тем более при деле. Уважаемый человек, полезный людям.

В общем, крепко призадумался я: что ты, Люк, сделал такого значительного в жизни. Выходит, что ничего. Только нажирался в портах и кулаками все проблемы решал.

А тут отовсюду слышу: золото, золото.

Не удержался, парни. Поговорил с кэпом, выпили с ним доброго рома, да он меня и отпустил. Со мной пошел еще один парень из команды, наш рулевой, не салага какой подкильный.

Потолкались мы тут по питейным заведениям, послушали что к чему, набрали провизии, оружия да материалов нужных, купили двух лошадок и фургончик, да и присоединились к парням, которые снялись с якоря на Балларат. Есть у них тут местечко такое, где говорили, что золото прямо под ногами валяется.

Ну, по земле ходить, это не по морям разгуливать. Тут ногами надо передвигать, да с лошадьми управляться! Особенно кишки все выела лошадь, которую в фургон запрягли. Первое время парни в караване хохотали, как мы с Сэмом с этой скотиной четвероногой язык общий находили. Она упрямая такая оказалась, зараза! Ты ей «но!», она стоит. Ты ей «тпру», она едет. Мы палили ей изо всех пушек, а она, дочь тухлой медузы, делала, что хотела! Но постепенно и к этому привыкли, научились, мы все же не килька палубная, а морские черти! Да и задницы перестали болеть к концу дня от седла.

Много чего интересного увидели. Природа здесь не такая, как в нашей Англии, да и привычных океанских картин нет. Только пыль, жара, да неизвестные деревья и кусты. Эвкалипты диковинные, которые к солнцу ребром листьев поворачивают, папоротники невиданные, огромные, как те деревья! Джибунг, ломонос – много чего интересного, но мы такое навидались, когда в заморские страны ходили. Птички разные чирикают, попугаи летают! Интересно, конечно, не стану зря воздух сотрясать, и красиво. Занимательно, но непривычно даже для меня, хоть я исходил моря-океаны вдоль и поперек!

И небо не такое, к которому привыкли в океане, солнце не такое. Все непривычно. По началу было очень тяжело, так тянуло на «Утреннюю зарю»! Так хотелось поднять паруса и только вперед, на закат! Не скоро это прошло.

Хорошо хоть дорогу на Балларат давно пробили. А то бывалые ходоки говорили, что она на косточках людских лежит. Эх, три тысячи каракатиц! Никто и не вспомнит тех бедолаг!

По дороге видели мы этих местных туземцев. Конечно, на островах, на которых мы швартовались, куда как приличнее были аборигены. А эти – нищета и злость. Не знаешь, то ли руку поцелуют, то ли из-за куста своими бумерангами по кумполу дадут!

Но, говорят, раньше-то злее были. А сейчас сильно к рому привыкли, три тысячи чертей. На все готовы, лишь бы дали к бутыли присосаться.

Так потные, пыльные, мы добрались до горы Александер, где знающие люди говорили, что золотишко есть. А там уже людей видимо-невидимо. Всюду палатки или хибарки стоят, скарб всякий старательский.

Знающие парни из каравана подсказали, что делать. Поставили мы себе палатку, отмерили делянку свободную, достали лопаты, кайло да лотки, да приготовились богатеть.

Да не тут-то было, чтоб я сдох! Часами стояли в этих шахтах, породу кидали. Все глаза просмотрели, выискивая крупинки золотые в лотках, а ничего не нашли. Врать не буду, мутить в трюме не привык, люди золото находили. Каждый день кто-то находил, но не мы. А вода питьевая заканчивалась, да и ее остатки протухать начали, жрачка заканчивалась, настроение тоже, как у висельника. Был там торговец, который питейное заведение да лавку держал, но и у него вода заканчивалась. Тысяча чертей! И деньги еще были, а купить на них нечего!

Парни говорили, что недалеко есть вода, только за ней надо было ехать. Ну, разыграли мы с Сэмом на пальцах, кто за водой едет, а кто остается в земле копаться. Выпало ехать мне. Запряг я скотиняку эту, дочь тухлой каракатицы, взял наши мешки и бочки для воды и поехал потихоньку. И еще несколько парней поехало. Мне было это хорошо, потому что сразу курс указали верный.

Глава 5

Глава 5 Элис в Австралии

Постояльцы гостиницы «Шипы и розы» просыпались рано. Как бы поздно не улеглись приехавшие новые жильцы, звуки просыпающегося людского жилья разбудили и их.

Элис очень не хотелось выбираться из уютной постели, где так сладко мечталось, что она сегодня найдет Генри, но маленькие Эшли и Мэй уже в четыре кулачка стучались в дверь, требуя, чтобы их впустили и заплели косички. Пришлось вставать и включаться в новый день.

В трактире на первом этаже оба семейства сдвинули два больших стола и разместились всей компанией вокруг. Кроме приема плотного завтрака, намечалось обсуждение планов на день. Главы обоих семейств намеревались идти в земельный отдел иммиграционного фонда с бумагами о том, что они переселенцы, и претендуют на обещанную помощь от правительства и два участка рядом. Это давно решили, потому что не хотели расставаться и планировали хозяйствовать рядом. Так как официальные бумаги у них уже на руках, надежды на быстрое решение вполне реальны.

Хозяйки особенно настоятельно хотели съехать из гостиницы, поскольку выделенные правительством деньги таяли. Надо было быстрее попасть на свой участок и начинать обзаведение хозяйством. Пока мужчины пойдут решать вопросы, миссис Сандерс и миссис Годор планировали помыть свое семейство и все постирать.

С ванны и стирки планировала начать день и Элис, поскольку вечером силы были только на то, чтобы добраться до кровати.

Гостиница оказалась достаточно комфортабельной. На первом этаже был помывочный отсек, где в крошечных комнатках стояли три ванны, которые прислуга заливала горячей водой.

Элис растянулась в ванне с твердым намерением не выходить из нее, пока вода не станет холодной. Девушка терла и терла себя мылом и жесткой тряпицей до хруста, смывая всю грязь и пот. Она входила в новую жизнь и должна быть чистой. Генри увидит ее благоухающей и прекрасной. С каждой минутой уверенность все крепла, что сегодня она обязательно увидит Генри, отдаст документ об освобождении, возьмет его за руку и выведет на свободу. Девушка так увлеклась этими мыслями, что не заметила, как начала подмерзать в остывающей ванне.

Элис поспешно вышла из ванны, досуха вытерлась, с удовольствием ощущая свое чистое тело. Обмотавшись тканью, быстро постирала свои вещи. Затем с наслаждением облачилась в совершенно чистое платье, которое весь долгий путь лежало в сундуке и ждало своего часа.

Уже в комнате насухо вытерла длинные волосы и распустила их, чтобы они быстрее высохли. Потом долго сидела перед маленьким зеркалом, разглядывая загоревшее лицо и пару новых веснушек на носу. Долгое пребывание на палубе не могло не сказаться на внешности. И волосы стали жесткими и немного ломкими. Вдруг Генри это не понравится? Нет-нет, ему понравится!

Элис в ужасе замотала головой и даже зажмурилась, потому что представила, как Генри говорит: «Ты стала другая. Вот этих веснушек не было, а волосы твои я любил за их мягкость. Ну, что же, привезла документ об освобождении, спасибо тебе. А теперь ступай, я пойду своей дорогой».

Мысль об этом была такой жуткой, что Элис немного поплакала. Поплакала бы больше, но прибежали чистые и душистые малышки Эшли и Мэй, которые наперебой рассказывали о том, как мамы их мыли и терли. Было так смешно, что Элис заулыбалась. Слезы испарились, да и волосы уже высохли. Их можно уже собирать в любимую прическу Генри.

Искренний восторг девчушек, которые восхищались преображенной няней, немного успокоил Элис. Она достала из сундука свои лучшие ботиночки и маленький вышитый ридикюльчик, в который положила заветный документ об освобождении. Когда Элис надевала шляпку, в комнату вошли мамы девочек в поисках своих детишек.

– Ох, мисс Элис, ну какая же вы красивая! Генри просто растает при виде вас и сразу замуж позовет! Правда, Эми?

– Правду говоришь, Мона. Только свадьбу играйте быстро, пока мы не уехали, – строго добавила миссис Эми, расправляя какую-то складочку на платье Элис и с гордостью оглядывая девушку.

Раскрасневшаяся Элис не нашлась что сказать и вылетела из комнаты.

***

Совсем молоденький кучер легкой наемной коляски напевал на ходу песенку про золотоискателя Билли, которому изменила жена. Элис это не мешало. Она с любопытством рассматривала окрестности, которые вчера при свете редких фонарей не успела рассмотреть. Только когда добрались до ресторации «Голубка», девушка начала вспоминать что-то уже знакомое.

Несколько жилых домов с садиками, затем белый домик с вывеской «Медицинский кабинет доктора Эдварда Грина. Женские, мужские и детские болезни». В садике этого дома возились с посадками мужчина и женщина. Потом несколько торговых лавок, потом розовый домик с надписью «Заведение мадам Бонбон». Вечером там было очень весело, играла музыка, смеялись люди. Сейчас было тихо.

Дальше коляска повернула на перекрестке и поехала по совсем незнакомым улицам, которые вчера Элис не видела. Ехать пришлось долго.

Наконец юный возница лихо осадил свою лошадь у казенного вида здания.

– Дирекция, мисс. Вам сюда.

Элис сунула в протянутую ладошку монетку и сошла на землю. Сердце норовило выпрыгнуть из груди. Его стук, кажется, слышала вся улица.

Она еще немного постояла, слушая шорох колес отъехавшей коляски и цоканье копыт молодой кобылки. Потом поправила шляпку и решительно шагнула ко входу в здание. Ей преградил путь грузный мужчина в военной форме:

– Куда вы, мисс? Что вам надо?

Элис не понимала в знаках различия, потому не знала, как обратиться к остановившему ее человеку, поэтому поспешно ответила, стараясь сдержать дрожь в голосе:

– Я к начальнику, по важному делу!

– По важному? К начальнику? Ну, пойдемте, провожу.

Они зашли в прохладное помещение мимо стоящего часового, который вытянулся при виде мужчины.

– Пойдемте к начальнику, мисс.

Они прошли на второй этаж мимо группы о чем-то разговаривающих военных:

– Майкл, ты кого это к нам ведешь? – весело спросил один из них, пока остальные внимательно рассматривали девушку.