Всё, что осталось за кадром

Глава 1. Ветер меняет направление

Объятья постепенно нас с тобой отпустят
Оттает сердце, но сейчас мне очень грустно
И как всего одна волна — для моря мало
Я ненавидела тебя и обожала

Моя Мишель, "Ветер меняет направление"

— По вчерашнему выпуску, — строго говорю я, покручивая ручку меж пальцев и поднимая взгляд на своих журналистов. Все ждут, затаив дыхание. Кто накосячил — тот знает. Я не люблю чихвостить публично, предпочитая делать это наедине, но иногда ошибки надо обсуждать вот так, чтобы не допускать их в будущем. — Я всё понимаю, опаздывали на эфир, но, ребят, ставить на коррупционера фото выдающегося хирурга — это ту мач.

— Извините, — подаёт голосок молоденькая журналистка Ерке, которой поручили ЗКТ об аресте сотрудника акимата (мэрии), пойманного на получении взятки.

Новость и оперативное видео пришло поздно, лица задержанного не было видно, и девочка вытащила фото из Гугла. Выпускающий редактор — мой сменщик — не успел проверить и получил по шапке от главного. Сегодня утром слёг с давлением, а я вышла в свой выходной. Боже, почему мужчины такие впечатлительные?

— Понимаете, — дрожащим голосом объясняет она, — они полные тёзки и примерно ровесники. Простите ещё раз.

Как же она напоминает меня в девятнадцать, когда я также сидела за похожим столом и боялась, что меня за очередной косяк погонят с работы мечты. Я продержалась на том канале почти два года и ушла по собственному. Но совсем по другой причине.

— В общем, добрым молодцам урок, — я стучу по столу ручкой и смотрю на главного редактора, который одобрительно кивает. — Проверяйте всё по сто раз! Сомневаетесь — лучше вообще не ставьте или посоветуйтесь с выпускающим, чтобы нам не пришлось краснеть перед светилами и зрителями, которые нам доверяют. Это понятно?

— Да, — по залу прокатывается хор.

— Если понятно, то давайте работать.

Журналисты получили свои темы и ЦУ, то есть ценные указания. Сегодня спокойный день без потрясений — разгар лета, мёртвый сезон, да и вообще скукота. Но все мы, умудрённые опытом, давно знаем, что самая лютая жесть происходит именно в мёртвый сезон. Поэтому ещё не вечер.

— Мара, что ты с ними делаешь, что они так тебя боятся? — шутит главный редактор новостей и мой хороший друг Айдар. Два года назад его повысили, и он предложил меня на своё место выпускающего. Когда я на выпуске он сидит спокойно, как Космос из "Бригады", который "не хочет стрелять, но наблюдает".

— Порю их розгами и пью их кровь, — мой взгляд вспыхивает, а брови летят вверх. Сжимая пальцами ежедневник, открываю дверь конференц-зала и выхожу первая. Айдар идёт за мной.

— Поэтому так молодо выглядишь.

Нет, он не клеится. У него несчастная любовь к замужней женщине, которая качает его на эмоциональных качелях. Просто мы очень хорошо друг друга знаем лет шесть и можем говорить на любые темы.

— У меня проверенная инфа, — пихает меня локтем. — Пошли ко мне — расскажу.

Свежие осеки от руководства — моя маленькая слабость. Плюхаюсь на диванчик в кабинете главного и жду с нетерпением.

— Шефа сегодня снимут с должности.

— Как? — я вся напрягаюсь.

Наш генеральный — хороший мужик, просто подустал. Мы держим рейтинги новостей в топе, но остальные проект откровенно хромают. Все понимают, что нужна свежая струя, но гендиректор так давно сидит на своём месте, что не особо заморачивается.

— Акционеры его убирают и ставят нового. Говорят, столичного.

— Блин, — фыркаю я. — Поди пришлют какого-нибудь старпера, а нам нужна свежая кровь. Хотя шефа очень жалко. Хороший мужик.

— В общем, — теперь он играет бровями. — В двенадцать в студии собирают всех для представления нового генерального. Так что, — вздыхает он, — на нас скоро подует ветер перемен.

— Ты знаешь, кто это?

— Понятия не имею, Мара. Самому интересно.

Мы гадаем, перебираем громкие имена, но всё это вилами по воде. К полудню все спускаемся на цокольный этаж, где у нас студийные павильоны. В одном снимаются новости, в другом — декорации сериалов, которые производит наш канал, и в третьем — скандальное ток-шоу. Сегодня там свободно, поэтому мы занимаем места в зрительном зале, переговариваемся, шутим и ждём. Наконец в центр студии, где обычно стоит ведущий и сидят эксперты, выходит наш главный акционер, наш нынешний предводитель и, по всей видимости, наш новый босс.

Я провожаю его взглядом, хотя он и не видит меня в толпе. Сердце, которое много лет назад успокоилось и больше не плачет по нему, вдруг пропускает удар. Это совсем не кстати, потому что моя любовь к нему давно умерла. Не сразу, нет. Постепенно, сначала мучительно, потом чуть легче. И сейчас я вспоминаю его слова без прежней страшной боли. Его жестокие, бьющие наотмашь слова, когда я думала, что всё можно спасти после того шторма.

— Я больше не вижу нашего будущего вместе, Мара, — его голос резал, вспарывал внутренности.

— А я всё ещё люблю тебя, Артур. Я очень люблю тебя. Может, мы сможем начать всё заново?

Но он молчал. Смотрел на меня пустым взглядом и молчал.

— Ты любишь меня? — спросила и мысленно умоляла его сказать «да».

— Боюсь, уже нет, — бросил он в ответ.

И вот теперь я сижу на четвёртом ряду и смотрю на него сверху вниз. Девять лет прошло, он изменился, повзрослел, стал ещё жёстче и смелее. Изменилась и я.

Вся речь акционера и нашего старого генерального пролетает мимо меня. И вдруг я чётко слышу:

— Дорогие коллеги, рад представить вам нового генерального директора АТВ — Артура Романовича Миллера — человека с большим опытом, который почти 20 лет назад начинал свой путь на телевидении с корреспондента и добился большого успеха благодаря своему таланту и труду.

А ещё тем, что не делал никаких поблажек даже своей жене и отобрал у неё эксклюзив, который она принесла ему, доверяя, и который в последующем сделал известным совсем другого человека.

Глава 2. Разве ты любил

Разве ты любил?
Как я тебя любила.
Разве ты не стал, моей судьбой?
Разве ты любил?
Тебе так просто было знать, что я живу.
Тобой…
Ани Лорак “Разве ты любил”

Аплодисменты. Громкие, неискренние, какими они всегда бывают в таких случаях. Я хлопаю вместе со всеми, автоматически, глядя на свои ладони, чтобы не видеть его. Но всё-таки замечаю каждое движение.

Артур делает шаг вперёд, берёт микрофон. Его осанка, его взгляд, его жесты — всё кричит о контроле. Абсолютном, леденящем.

— Спасибо за доверие, — его голос, тот самый, низкий и глубокий, что когда-то шептал мне на ухо пошлые глупости, а потом произнёс тот самый приговор, разносится по студии.

Он говорит чётко, по делу. О стратегии, эффективности, новых вызовах, рейтингах, развитии. Слова правильные, даже скучные. Никаких лишних эмоций. Никаких шуток.

И его взгляд скользит по залу, сканируя лица. Он проходит по первому ряду, по второму, по третьему… и на секунду останавливается на мне.

Это длится меньше мгновения. Скорее, это даже не остановка, а едва заметная задержка. Но я её чувствую каждой частичкой своего тела. Вижу, как его глаза сужаются. Но он не подаёт вида, что мы знакомы. На лице не шевельнулся ни один мускул. Он просто отводит взгляд, будто отстранив незначительную помеху, и продолжает свою речь. Я для него всего лишь рядовой сотрудник, с которой у него не было ничего личного. Ни бешеной страсти, ни оглушительно боли, ни обручального кольца на моём пальце, которое я с трудом снимала после развода.

А внутри у меня всё ходуном ходит. Глупая, холодная дрожь, поднимающаяся от живота к горлу. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

Соберись, Мара. Ты не та девчонка, которую он бросил. Ты профессионал. Ты здесь не последний человек и это твоя территория. Не его!

Внешне я, может, не изменилась, но внутри-то я уже совсем другой человек: толстокожий, сковавший сердце в броню, ставящий теперь разум выше чувств. Я больше не люблю его. Моё безумное и слепое обожание исчезло. Да, не сразу. Да, мне помогла терапия. Но спустя девять лет я совсем другая.

Артур заканчивает, и снова звучат аплодисменты. Наш бывший гендир жмёт ему руку, акционер что-то говорит ему на ухо. Артур кивает, его лицо — каменная маска.

— Ну что, этого мы с тобой не предвидели, — фыркает рядом Айдар, поднимаясь. — Я думал, Миллер никогда не уйдёт с “24”.

Айдар не знает, что Артур был моим мужем. Нет, он в курсе, что я разведена, но никогда не интересовался подробностями. Мы познакомились позже, когда я уже встала на путь перемен. И да, на канале о нашем прошлом с Артуром не знает и не узнает никто.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но получается какая-то жалкая гримаса.

— Пойдём, — говорю я, вставая и стараясь, чтобы голос не дрожал. — Работы выше крыши.

Мы пробираемся к выходу через толпу коллег, которые шепчутся, строят догадки. Я иду, глядя прямо перед собой, чувствуя его присутствие за спиной. Он где-то там, в центре зала. И он только что сделал вид, что меня не знает.

И самое противное — часть меня, та самая, глупая и недолеченная, от этого ледяного, ничего не значащего взгляда — снова почувствовала ту самую, старую боль.

Боюсь, уже нет.

Хорошие слова, чтобы отрезвить девушку в истерике. Ту самую, с которой самозабвенно занимался когда-то любовью (хотя больше подошло бы более грубое слово), а потом сказал, что это была просто всепожирающая страсть… Но она схлынула, и не осталось ничего — только выжженное поле.

А как хорошо всё начиналось.

Наша встреча не была чем-то из разряда “они случайно столкнулись в кафе и она случайно вылила на него горячий кофе”. Нет. Он пришёл к нам в универ на мастер-класс, рассказывал о работе новостной редакции на телевидении. У него были хорошие отношения с нашим преподавателем, которая им гордилась и всегда ставила в пример. Да, что там! Я со школы грезила телеком и смотрела Пятый канал, на котором он работал. В то золотое время гремели звёзды: Софья Касымова, Абзал Ахметов, Артур Миллер. Последним я восхищалась и запоем смотрела все его репортажи. До сих пор помню его стенд-ап на сгоревшей заставе Арканкерген, где убили солдат-срочников. Он первым из всех журналистов попал на место трагедии.

После той самой знаковой лекции я подошла к нему с подружкой и, наверное, немного нагло, попросилась к нему на практику. Артур усмехнулся, спросил, точно ли я этого хочу, потому что работа нелёгкая, а мне придётся совмещать с учебой. Я ответила, что трудности закаляют, а он снова кривовато улыбнулся и дал свой городской номер.

Я позвонила на следующий день, напомнила о себе, и он ответил, что может взять меня на практику, а там посмотрим — проявлю себя — останусь, нет — пинком под зад выгонят.

И я старалась. Боже, я из кожи вон лезла, чтобы остаться, чтобы меня заметили! С утра ездила на пары, потом на автобусе добиралась до канала, бралась за любые темы, хотя мне поручали всякую фигню: вернисажи, выставки кошек, театральные премьеры. А мне хотелось большего: побывать на месте ЧП, писать о политике, делать острые социальные репортажи.

Артур был жесток первое время. Он работал одним из выпускающих и дрессировал студентов тем, что требовал приносить сюжеты в распечатанном виде. И это в 2015 году! Говорил, что так текст воспринимается лучше. Мои первые самостоятельные сюжеты он перечёркивал красной ручкой со словами: “Всё х*йня, переделывай”. Потом я рыдала в туалете, умывалась холодной водой и всё-таки шла переделывать. Он принимал текст на третий раз.

Всё изменил День журналистики, который празднуют в конце июня. Канал вывез всех в горы, на базу отдыха “Лесная сказка”. Мы — молодые и неопытные — старались не отсвечивать и держались друг друга. Я к тому моменту уже работала внештатно, но всё ещё стеснялась. Старички вовсю веселились, пили и танцевали, а мы с Лерой — моей подругой и однокурсницей, которая тоже устроилась на канал в Департамент программ, — нашли на краю поляны высокие казахские качели — алтыбакан. Конструкция состояла из шести шестов, которые соединялись вверху, образуя треугольные опоры. Между ними натягивалась верёвка, а на поперечном шесте крепились сиденья или опоры для ног.

Визуалы

Давайте посмотрим на наших героев.

Мара (полное имя Акмарал). 30 лет. Выпускающий редактор новостей.

Артур Миллер - потомок депортированных в Казахстан немцев (об этом подробней расскажу потом), 37 лет. Сделал карьеру от репортера до генерального директора. Сложный, нордический характер.

Глава 3. Может сделаем вид, будто мы не знакомы?

Тишина, словно острые бритвы

В полумраке такси начинаются титры

Может сделаем вид, будто мы не знакомы?

Отмотаем назад, прямо в ту невесомость

Вельвет, “Здесь никто не живет”

Я сижу в своём кабинете, уткнувшись в монитор, где открыта версткой сегодняшнего выпуска. Правки незначительные — поменять порядок сюжетов, убрать одно слишком пафосное слово в подводке. Я с почти мазохистским удовольствием погружаюсь в эту рутину. И я тихо радуюсь, что я всего лишь выпускающий редактор, потому что главред новостей, Айдар, сейчас на ежевечерней аудиенции у нового шефа. Именно он утверждает эту самую верстку. Такие у нас правила, потому что есть-таки цензура — бессердечная сука.

Прежний шеф нас прикрывал, как мог. А вот как поведёт себя Артур — большой вопрос. Я ведь и правда его совсем не знаю. Те девять лет, что мы провели порознь, — пропасть. Мы оба изменились. Передо мной абсолютно незнакомый человек в костюме с иголочки и с холодным взглядом айсберга в океане. И я должна сделать всё, чтобы никак на него не реагировать. Он чужой. Как персонаж из далёкой-далёкой галактики, чьи законы и привычки мне неведомы и неинтересны.

Зажигается лампочка внутреннего телефона. Айдар.

— Мара, верстку утвердил. Без правок.

— Угу, — отвечаю я на автомате. — И как он тебе?

— Нормально, толковый вроде. Вникает. Задавал вопросы по делу. Кстати, мы с ним зайдём в аппаратную посмотреть эфир.

Я закрываю глаза и делаю глубокий, беззвучный вдох. Аппаратная — моя святая святых, мой командный пункт. И теперь он действительно окажется на моей территории.

— Ок, — говорю я. — Предупрежу ребят.

— Вроде сегодня всё тихо, ничего сверхъестественного, — пытается меня успокоить Айдар.

— Сплюнь, — фыркаю я. — Ещё не вечер, ты же знаешь, как может быть. Помнишь, как в прошлый раз тоже всё было тихо, а перед эфиром — авария на шахте, и мы до полуночи выходили со спецвыпусками.

Поговорив с Айдаром, я откидываюсь на спинку кресла. Мне нужно буквально две минуты. Закрываю глаза. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Я представляю, как все эмоции, все старые обиды уходят в землю через ступни. Его присутствие абсолютно ничего не поменяет. Оно не должно ничего менять. Потому что он меня больше не ранит. Потому что он — никто.

Я открываю глаза и снова смотрю на верстку. Всё в порядке. Я — профессионал. А он — просто новый генеральный директор. И сейчас у нас общая работа — выпустить новости в эфир.

Аппаратная встречает меня привычным гулом и мерцанием мониторов. Я толкаю тяжёлую звуконепроницаемую дверь и, войдя вовнутрь, погружаюсь в свою стихию.

— Всем привет, — здороваюсь, проходя к своему месту напротив главного монитора, где уже сидит Арнибек, наш невозмутимый ведущий, в последний раз просматривающий тексты.

Я присматриваюсь к картинке на экране, ловя каждую деталь. И замечаю кое-что. Нажимаю на красную кнопку микрофона, связывающего меня со студией.

— Девочки, у Арни белое пятно на рукаве. Срочно уберите, пожалуйста.

Мгновенно из-за кадра появляется Салтанат с салфеткой, лихо справляется с пятном и поправляет ему грим. Я перевожу дух и поворачиваюсь к ассистенту режиссёра.

— Дос, все сюжеты пришли?

— Ждём ещё два, но они в середине выпуска, успеем.

Я быстренько обзваниваю монтажки, получив подтверждение, что всё идёт по плану. Дос между тем запускает на проверку сюжет про международные учения пожарных, которые прошли сегодня в Алматы. На экране мелькают улыбчивые итальянские огнеборцы, все как на подбор — статные, двухметровые красавцы.

По аппаратной прокатывается довольное хихиканье.

— Была б моложе, — хмыкает наша режиссёр Лариса, крутя в руках раскадровку, — согрешила бы с таким мальчиком.

Мы все дружно смеёмся.

— Если грех двухметровый и похож на греческого бога, — парирую я, чувствуя, как стресс потихоньку отпускает, — почему бы не согрешить?

Лара складывает ладони в молитвенном жесте:

— Аминь, сестра.

— Святой отец, я согрешила, — театрально отвечаю я, сложив руки в молитвенном жесте и закатив глаза.

Наш смех такой громкий и звонкий, что я не сразу слышу, как за моей спиной закрывается дверь. Но ледяная волна тишины, прокатившаяся по аппаратной, заставляет меня обернуться.

Артур стоит за моей спиной. В безупречном костюме, но без галстука, с лицом, не выражающим ровным счётом ничего.

— Добрый вечер, — произносит он своим ровным.

Он всё слышал. Слышал мои дурацкие шуточки про грех и святого отца.

Внутри всё сжимается в комок, но я лишь киваю, сохраняя на лице маску профессионального спокойствия.

— Добрый вечер.

Стоящий рядом Айдар спешит представить меня, думая, что мы с ним незнакомы. На самом деле повезло, что на этом канале нет ни одной живой души, которая бы знала нас девять лет назад. Наших прежних коллег жизнь разбросала: кто-то в декрете, кто-то поменял сферу, кто-то эмигрировал, а кто-то даже умер. А здесь, на АТВ, коллектив более или менее молодой.

— Это Акмарал Юсупова. Но мы все зовём её Марой. Наш лучший выпускающий.

Артур скользит по мне оценивающим взглядом и едва заметно приподнимает бровь.

— Действительно лучший?

Лара, не смущаясь, поворачивается в своём кресле:

— Лучше не бывает.

Пока Айдар представляет команду, я чувствую вибрацию в кармане. Телефон. Достаю его и вижу сообщение в вотсапе от тёти. Странно, она никогда не пишет по пустякам. Сердце ёкает — вдруг что-то случилось. Я открываю чат.

«Мара, у нас на районе пожар. Детский дом горит».

Следом приходит видео. Я загружаю его, нажимаю на плей. На экране пылает четырёхэтажное здание, из распахнутых дверей выбегают перепуганные дети, следом — воспитатели. Адреналин ударяет в голову, сметая всё лишнее — его присутствие, неловкость, прошлое.

Глава 4. Убери руки с моего пульса

От твоего вскрика, без твоего вздоха
Я слишком отвыкла, я слишком свободна
Во мне столько силы от твоего слова
Когда вдруг решил ты крылатым стать снова

Убери руки с моего пульса
Я уже слишком жива

Гости из будущего, "Зима в сердце"

Мои глаза мечутся между двумя мониторами. На одном — наспех смонтированное видео: языки пламени, силуэты детей на фоне огня, перекошенные от ужаса лица воспитателей. Картинка дёрганная, сырая, но сила её — в жестокой правде момента. На втором мониторе — Вика. Она уже на месте, ветер треплет её волосы, за спиной видны отсветы мигалок и зарево пожара. В ухе жужжит её голос через телефонную трубку, прижатую к плечу.

— Вика, приготовься. После сюжета пойдёшь ты. Минута до эфира. Ни пуха ни пера, — говорю я, глядя прямо на её изображение на мониторе.

Она коротко кивает, её лицо сосредоточено.

— К чёрту, — бросает она в микрофон, убирает телефон в карман, поправляя наушник.

Я перевожу взгляд на счётчик. Тридцать секунд. Моя рука тянется к красной кнопке.

— Арни, у нас всё готово. Прямое включение. На месте событий — Виктория Кан.

Арнибек почти незаметно кивает, его взгляд становится собранным и проникновенным. Мой любимый ведущий. Мы годами оттачивали это невербальное понимание. Он — лицо, я — мозг и нервы в аппаратной.

Я работаю как запрограммированный робот, пальцы сжимают помятый лист вёрстки, весь испещрённый красными пометками. Айдар молча наблюдает с диванчика у стены. И Артур тоже. Сидит рядом, скрестив ноги. Его поза расслаблена, но взгляд прикован к мониторам, ко мне, к хаосу, который мы за секунды превращаем в структурированный эфир. Он не произносит ни слова. Просто смотрит.

Нам повезло, что пробок нет, — проносится обрывок мысли. Съёмочная группа добралась за пятнадцать минут. Вика успела.

Адреналин бурлит в крови. Я чувствую его ток по всему телу, слышу его гул в ушах поверх команд Лары и шума в аппаратной. Это тот самый драйв, без которого наша работа теряет смысл.

На мониторе сюжет подходит к концу. Арнибек, не теряя ни секунды, начинает свою подводку. Голос ровный, но с нужной долей сочувствия и тревоги:

— Возвращаемся к главной теме дня. В Наурзбайском районе Алматы в эти минуты пожарные тушат пожар в благотворительном детском доме «Перзент». Эвакуированы 35 воспитанников и 8 сотрудников. На месте событий сейчас находится наш корреспондент Виктория Кан. Виктория, что вам известно на данный момент?

Лара даёт отмашку. На большом студийном экране возникает лицо Вики — озарённое аварийными огнями, серьёзное.

— Здравствуйте! Ситуация остаётся напряжённой. Как нам удалось выяснить, пожар начался со столовой и перекинулся на кровлю примыкающего трёхэтажного здания на территории детского дома. Воспитанники своевременно эвакуированы и находятся на безопасном расстоянии. На месте находится начальник ДЧС города. Ожидается прибытие акима. Спасателями проводится вскрытие кровли для более эффективного тушения. Площадь пожара уточняется. Подача газа на объект оперативно перекрыта. И сейчас рядом со мной один из сотрудников…

Я отпускаю воздух, которого, кажется, не вдыхала всю последнюю минуту. Руки слегка дрожат. Я отпускаю смятый листок, и он падает на стол. Самая острая часть пройдена.

Но я не могу расслабиться. Я чувствую его взгляд на своём затылке. Тяжёлый, изучающий. Он видел меня сейчас в моменте наивысшего напряжения. Видел не Мару — бывшую жену и истеричку, которая кричала на него и била тарелки из сервиза, подаренного его матерью, а Мару-выпускающего-редактора. Повзрослевшую, хладнокровную, научившуюся контролировать себя и не показывать своих эмоций.

***

Заставка. Музыка. Тишина.

— Всем спасибо за работу, — благодарю ребят от души.

Эфир окончен. Все шумно и с облегчением выдыхают. Кто-то хлопает по столу, кто-то просто откидывается на спинку кресла. Адреналиновый пузырь лопнул, оставив после себя приятную усталость.

— Спасибо, команда. Отлично сработали, — хвали Айдар. Спасибо ему, что все это время не вмешивался, отдал мне выпуск полностью.

Артур подходит ко мне, его взгляд скользит по моему лицу, будто пытаясь заглянуть внутрь.

— Вы молодцы. Отлично отработали в экстренной ситуации.

— Спасибо, — киваю спокойно. — Команда у нас сильная.

— Теперь я хотел бы пройти в студию, посмотреть, — говорит он, обращаясь уже и ко мне, и к Айдару.

— Да, без проблем, — отвечаю я слишком быстро. — Пойдёмте, мы вам всё покажем.

Я делаю шаг к двери, стараясь выдержать дистанцию — ровно столько, сколько положено между генеральным директором и выпускающим редактором. Ни на сантиметр ближе. Мы идём по коридору — Айдар, я, Артур. Я чувствую его присутствие за спиной, как физическое давление.

В студии звукорежиссёр как раз снимает с Арнибека петличку. Артур подходит к нему первым, протягивает руку:

— Блестящий эфир. Сложный выпуск, но вы держались прекрасно.

Арни, уставший, но довольный, широко улыбается. Его взгляд сразу находит меня.

— Это всё она, — кивает он в мою сторону.

Артур медленно поворачивается ко мне. Его глаза задерживаются на моём лице.

— Согласен. Команда отработала отлично.

И тут я чувствую, как по щекам разливается предательский румянец. Глупый, детский, неконтролируемый. Я ненавижу свою светлую кожу в такие моменты.

— Если я уже не нужна, я пойду наверх, — говорю я, глядя куда-то в пространство между Артуром и Айдаром. И, не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и иду к выходу. Шаги отдаются в тишине студии громче, чем хотелось бы.

Дверь закрывается за мной, и я иду по коридору, переваривая всё, что произошло за последние сорок пять минут. Кладу руку на грудь, где когда-то бушевал ураган от его слов и взглядов. Теперь там штиль. И это хорошо. Я стала сильной, я отвыкла от него, я свободна. И я больше не завишу от его одобрения или настроения. Мой пульс совершенно ровный и не скачет от глубокого голоса Артура Миллера.

Глава 5. Фантомные чувства не ранят уже

Я двери закрою и станет легко

Не действует больше твоё притяжение

Ты больше не боль, для меня ты никто

Игра воспаленного воображения

Ани Лорак, “Новый бывший”

Убрав пальцы с ремешка, поднимаюсь с кресла, чтобы быть с ним хотя бы на одном уровне, потому как он на голову выше.

— Да. Надо успеть на развозку.

Я говорю спокойно, ровно, стараясь звучать оптимистично. Девять лет — это большой срок, чтобы проработать все обиды и посмотреть на ситуацию сверху, отсекая все ненужное. Мы выросли, и у каждого совсем другая жизнь.

— Извини, задержу буквально на пять минут.

Хорошо, что не предлагает подвезти. Держит дистанцию, соблюдает субординацию — как и я.

— Какие-то замечания по эфиру?

Уголок его губ чуть подрагивает.

— Замечаний нет. Я рад тебя видеть, Мара.

Я молчу. Просто смотрю на него, давая понять, что мне от этой новости ни жарко ни холодно.

Артур осматривает мой кабинет, его взгляд скользит по стопкам бумаг, по карте мира, на которой я отмечаю разноцветными флажками страны, где побывала. Я всегда мечтала путешествовать, и после того как купила квартиру в ипотеку, решила не обделять себя и каждый год на свой день рождения куда-нибудь ездить по горящим турам. Копить у меня получается, потому что я живу одна, и мне много не нужно.

— Ты изменилась, — констатирует он.

— Да, — соглашаюсь я. — Ты тоже.

В душе внезапный раздрай от его слов. Одна часть неожиданно хочет попросить его выйти, другая, более сильная, велит держать удар. Но есть один вопрос, который очень хочется задать.

— Ты знал, что я здесь работаю?

— Да. Я изучил информацию о канале перед тем, как принять предложение.

— И тебя ничего не смутило? — не отступаю я.

— Что именно? — он делает небольшой шаг внутрь кабинета. Руки — в карманах брюк.

— Что будешь работать с бывшей женой, например.

Он пожимает плечами, и в этом жесте — вся его прежняя, раздражающая самоуверенность.

— Нет. А тебя это как-то смущает? — он смотрит на меня пристально.

Я заставляю себя улыбнуться коротко и сухо.

— Если тебя не смущает, то и меня тоже. Welcome on board, как говорится.

В этот момент дверь приоткрывается, и в кабинет заглядывает Арни.

— Маруся, Айдар сказал, что не может тебя подвести. Поехали со мной?

Он замечает Артура и извиняется за то, что прервал. Его ничего не смутило — и слава богу.

— «Маруся»? — тихо, с хмурой ухмылкой, переспрашивает Артур.

— Всё нормально, Арни, — говорю я, не обращая внимания на его вопрос. Да, некоторые меня называют здесь Марусей. И что? — Хорошо, поехали. Я как раз закончила. Артур Германович, у вас есть ещё вопросы?

Беру сумку и уверенно смотрю на него.

— Нет.

— Тогда мне надо закрыть кабинет и сдать ключ.

Артур сухо кивает и выходит, а я иду следом, вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю его. Арнибек ждёт рядом и предлагает перекусить по дороге. Я соглашаюсь, потому что есть действительно хочется, но по вечерам я ем обычно салаты.

Меня не заботит, слышит ли нас диалог Артур. Он идёт по коридору, сворачивает к лестнице, на третий этаж, где у нас «коридор власти».

Его визит вежливости был совершенно ни к чему. Мы расстались так плохо, что за девять лет ни разу не позвонили друг другу. У нас не было совместного имущества — я жила в его квартире, доставшейся по наследству от знаменитого деда. И детей тоже не было — не успели.

Выйдя из здания, я заполняю лёгкие прохладным ночным воздухом. Он пахнет летним дождём и сочной листвой.

— Спасибо, что выручил, — говорю я Арни, идущему рядом. — А то на развозке я бы к одиннадцати приехала.

— Да без проблем, — он улыбается. — Меня всё равно никто не ждёт.

Он сказал это как-то грустно. Арни развёлся полгода назад. Дочери остались с матерью, но приезжают к нему на выходные. Он хороший, включённый отец и настоящий профессионал. Я очень его уважаю.

— Эй, не грусти! — толкаю его локтем в бок. — А то я сейчас расплачусь.

Мы подходим к его машине, он открывает мне пассажирскую дверь с преувеличенно галантным жестом.

— Для нашей королевы эфира.

— Королева эфира оценила, — киваю я, устраиваясь на сиденье.

Он заводит двигатель, корректирует зеркала, а я откидываю голову на подголовник, закрываю глаза, пытаясь стряхнуть напряжение.

— О, опять новый генеральный, — хмыкает и плавно давит на газ.

Открываю глаза — и тут же вижу его.

Артур идёт по почти пустой парковке к своему автомобилю. Он не смотрит по сторонам, задумавшись о чём-то. И в этот момент, будто почувствовав мой взгляд, Артур поднимает голову.

Наши взгляды встречаются. Всего на несколько секунд. В полумраке я не могу разглядеть выражения его лица, только вижу, как напряжённо он смотрит на меня и переводит взгляд на Арни. Тот, следя за дорогой и не обращая внимания, поворачивает. Я теряю Артура из виду.

— Марусь? Ты меня слушаешь? — переспрашивает Арни.

— Да, да, конечно, — быстро отвечаю я, заставляя себя вернуться в реальность. — Куда ты предлагаешь?

Саунд сегодняшей главы - Ани Лорак "Новый бывший". Завтра будет большая глава о том, что же все-таки привело к разрыву. Готовьте платочки.

Глава 6. Пусть все мосты горят в огне

Прости меня за каждый миг бессмысленных побед

Прости за то, что я жива, за то что помню о тебе.

Прости за тот недолгий путь, пожалуйста, постой,

Прошу не уходи, побудь ещё немножечко со мной.

Вельвет, “Прости”

Дверь с тихим щелчком закрывается за мной, и я остаюсь в объятиях привычной тишины. Моя однокомнатная крепость, за которую я всё ещё выплачиваю ипотеку. А если честно — осталось всего полтора года. На самом деле есть, за что себя похвалить. У меня есть своя квартира! Свое гнездышко, откуда мне не придётся позорно вывозить вещи, как девять лет назад из квартиры бывшего мужа.

Скинув туфли на коврик у двери, я бросаю сумку на стул и первым делом иду в душ. Горячая вода смывает остатки адреналина и нервного напряжения. Я стою под почти обжигающими струями, пока кожа не краснеет, а мысли не перестают метаться, как перепуганные мыши.

Надеваю мягкие, потертые шорты и просторную футболку — самое подходящее для ночного ничегонеделания. Плюхаюсь на диван, подтягиваю ноги и беру в руки мобильный. Ритуал начинается.

Включаю YouTube, нахожу сегодняшний выпуск. Проматываю прямо к включению с пожара. Смотрю уже холодным, аналитическим взглядом. Картинка сильная. Вика держалась молодцом. Читаю первые комментарии: «Бедные детишки», «Власти опять всё проспали» и так далее. Стандартный набор. Но хоть без хейта.

Потом лезу на новостной сайт. Да, пожар потушили. Детей распределили по другим учреждениям, всем оказали помощь. Выдыхаю с облегчением. Хорошо. Голова уже автоматически выстраивает завтрашний день: нужно сделать сюжет о том, куда именно определили детей, взять комментарий у соцзащиты, возможно, поднять тему проверки противопожарной безопасности в подобных заведениях. Три темы, как минимум.

И тут телефон тихо пикает. Вверху экрана всплывает уведомление: «Match. Вам новое сообщение от Жанибека».

Я на секунду замираю. Потом открываю приложение. Его профиль вроде бы не «фейк». Фотографии нормальные, без зеркал в спортзале и не с пивом в руке. Улыбка открытая. В описании скромно: «Люблю читать, путешествовать, ищу интересного собеседника». Честно, без хвастовства. Неужели такие мужчины ещё есть в приложениях для знакомств?

Читаю первое сообщение: «Привет. Как дела?»

Отвечаю просто: «Хорошо. Как твои?»

Жанибек: «Круто, что ты в сети. Давай знакомиться. Я Жанибек, можно Жан».

Я: «Я Акмарал, можно Мара».

И понеслось. Полчаса лёгкого, непринуждённого флирта. Он шутит — я парирую. Он любит Ремарка и Агату Кристи, обожает суши и рамен. У нас, чёрт побери, действительно много общего. Прямо-таки оправдывает название приложения — Match. Соответствие.

Это приложение мне установила двоюродная сестра. «Мара, тебе надо двигаться вперёд! Иначе ты так и состаришься на своём канале». Кажется, вся моя родня, затаив дыхание, ждёт, когда же я, наконец, снова выйду замуж после первого неудачного опыта.

Первый брак… Он был яркой, ослепительной вспышкой, которая закончилась так же стремительно, как началась, оставив после себя пепелище. А как же всё красиво начиналось…

И мысленно я снова там. Не в тихой квартире, а в шумной, пахнущей хвоей и свободой «Лесной сказке». Я стою на скрипучих досках алтыбакана, ветер бьёт в лицо, а где-то внизу, у изгороди, на меня смотрит он. Молодой Артур Миллер с острым взглядом и руками, которые через несколько минут возьмут моё лицо с такой нежностью, какой я ещё не знала. Тогда казалось, что этот поцелуй — начало самой главной сказки в моей жизни.

Я ведь и ответила ему только потому, что уже была тайно и, как я думала, безответно влюблена. И то, что наше притяжение взаимно, вскружило мне голову. Мне сорвало крышу от этой любви. Ему, как я потом поняла, — от страсти, от того, что он стал первым, от моей, как он говорил, отдачи, чувственности, естественности.

Первые месяцы прошли в эйфории. На работе всё получалось, он и другой выпускающий меня хвалили. Но разговорившись с Соней Касымовой, которая была чуть старше Артура, я получила от неё странный совет: «Миллер — не простой мальчик, — сказала она тогда. — Он родился с серебряной ложкой во рту. Просто будь осторожней, не растворяйся в мужчине».

То, что он не простой, я знала. Артур — внук известного казахстанского писателя Карла Миллера. В годы войны их семью депортировали в Казахстан, а после он остался, безупречно выучил казахский язык, писал повести, рассказы, переводил на русский и немецкий казахских классиков. Неудивительно, что его обожали, и даже в одном из скверов пару лет назад установили его бюст. Внук пошёл по стопам деда. Тот даже назвал его в честь американского драматурга Артура Миллера, который был, кстати, мужем Мэрилин Монро.

Итак, наша общая эйфория достигла пика, когда он предложил пожениться. Я летала на крыльях своей любви и согласилась. Мои родители не одобряли наше нежелание играть большую свадьбу. Я не хотела всей этой мишуры с кыз-узату, беташаром, миллионом гостей, считая себя современной и продвинутой. Вместо этого у нас была регистрация в районном ЗАГСе, семейная посиделка дома и вечеринка для самых близких друзей и коллег в баре. В день свадьбы на мне было простое белое платье на тонких бретельках и нарядный ободок. Артур тогда смотрел на меня таким взглядом, будто там же хотел всё с меня сорвать. В общем, вместо дорогущего тоя мы уехали в Таиланд.

Глава 7. Все забудется с летними грозами

Всё забудется с летними грозами,

И закружится жизнь не спеша.

Нет той девочки с длинными косами,

Лишь тихонечко плачет душа.

Вельвет, “Все забудется”

Я вздрагиваю и бросаю телефон на диван, будто он стал раскалённым углём. Эти воспоминания — острые и безжалостные, как заточенное лезвие — настигают меня в самый беззащитный момент, хотя я давно запретила себе о нём думать. Но Артур снова появился в моей жизни, и теперь у меня какие-то вьетнамские флэшбэки.

Я снова чувствую ту всепоглощающую ярость, с которой орала на него в редакции, и жгучую волну стыда, накатившую потом. А потом… та ночь. Та самая, унизительная, осенняя ночь, когда я приползла к его порогу, как побитая собака, и увидела его новую «протеже» в своей футболке. Боль, которая тогда меня сломала и заставила измениться, снова отозвалась тупым уколом под рёбрами.

— Хватит, — сурово приказываю себе вслух. — В топку его!

И словно в подтверждение, телефон снова запиликал. Match. Жанибек.

Жанибек: Заснула?)

Я:Нет, просто задумалась.

Жанибек: О ком? Обо мне? :-)

Я:О высоком. О смысле бытия и цене на гречку.

Жанибек:Мне нравится твоё чувство юмора. Серьёзно, всё хорошо?

Я:Да, просто рабочий день был напряжённый.

Он не стал копать глубже — за что я тут же воздвигла ему нерукотворный памятник. Вместо этого мой новый знакомый прислал фотографию. Не постановочную — живую. Он сидит на диване в просторной гостиной, на заднем фоне — свежий, стильный ремонт, стеллаж с книгами и гитарой. Серьёзный взгляд не в камеру, а чуть в сторону. Домашний. Уютный. Симпатичный.

Жанибек: Вот, ремонт почти закончил. Присел — и меня сестра сфоткала.

Я: С родителями живёшь?

Жанибек: Нет, один. Недавно купил квартиру, наконец.

Я:Поздравляю!

Промолчу, что у меня она тоже есть.

Жанибек:Давай теперь своё фото.

Нет уж. На аватарке и в анкете у меня фото вполоборота — вот пусть на него и смотрит. А показывать лицо незнакомцу? Не-а. Это уж точно ту мач.

Я:Я не большой любитель селфи.

Он не отвечает, а я лезу в свой Instagram* (соцсеть, запрещённая в РФ), пролистываю вниз в поисках нейтральной, но симпатичной фотографии, где я спиной. Может, из последней поездки?

В ленте мелькают кадры за последние десять лет: коллеги, пейзажи, мемы. Я увлекаюсь, пролистывая всё дальше вглубь своей цифровой жизни. И вдруг…

Моё сердце замирает.

Я долистала до фотографии, выложенной в день нашей свадьбы, с подписью «Сегодня началась наша история». Я была уверена, что удалила её, как и все остальные снимки с ним.

На ней я — в простом белом платье на тонких бретельках, с чёрным бархатным ободком, украшенным жемчужными цветами. На щеках милые ямочки, глаза закрыты. Я держу букет, в одной руке телефон, в другой — кофе, который принесла Лерка. Это было до регистрации.

Вспоминаю: была и другая фотография — где я смеюсь, запрокинув голову, а Артур обнимает меня за плечи. На фоне стены ЗАГСа. Он смотрел не в объектив, а на меня. Таким взглядом… полным обожания и желания.

Тогда я летала от счастья. Позже — видела в своих глазах только наивную девочку, не знающую, что её «история» закончится так быстро и так больно.

Я смотрю на своё счастливое прошлое и думаю: удалять ли фото?

Но приходит новое сообщение:

Жанибек:Извини, если был слишком настойчив. Не хотел тебя смущать.

Надеюсь, он правда искренен. Он не давит. Он отступает, давая мне пространство. Это плюсик в карму.

Я:Всё в порядке. Не смутил. Лови.

Я листаю ленту ещё немного и нахожу идеальный кадр: прошлогодний Париж. Я стою спиной, в лёгком платье, волосы растрёпаны ветром, позади — Эйфелева башня. Лица не видно.

Отправляю. Ответ приходит сразу.

Жанибек:Ого! Париж! Красиво. Люблю этот город.

Я:Да, он особенный. А где ты ещё был?

Жанибек:Люблю Азию. Таиланд, Вьетнам, Японию.

Мы обсуждаем путешествия. Он рассказывает про улочки Токио и запахи бан-ми в Ханое, а я — про паэлью, Толедо и венецианские каналы. Диалог течёт легко. Очень легко.

Каменная глыба на груди понемногу крошится. Мысли об Артуре уходят на второй план.

Через час я чувствую приятную усталость и заканчиваю разговор.

Я: Знаешь, а мне пора. Завтра рано вставать. Очень приятно было пообщаться. Спокойной ночи.
Жанибек:Тебе тоже спокойной! До завтра? ;-)
Я: Посмотрим :-)

Я откладываю телефон, встаю и иду в спальню. Переодеваюсь в мягкую шелковую сорочку, ложусь под одеяло и на мгновение замираю.

Завтра будет новый день, новые сюжеты. И, возможно, новые пересечения с Артуром. Но сегодня я сделала маленький шаг — шаг к тому, чтобы не дать прошлому диктовать правила.

Я укрываюсь одеялом с головой, создавая себе маленький, тёмный и безопасный кокон. И закрываю глаза, мысленно повторяя как мантру:

«Я не та девчонка. Я не та девчонка. Я не та девчонка».

И понемногу, в тишине ночи, я начинаю в это верить.

Дорогие мои! Спасибо вам за такой классный прием новинки и ваши комментарии. Вы же знаете, как они меня вдохновляют. Даже просто одна строчка вашего мнения заряжает меня. В связи с этим я решила на этой неделе сделать только один перерыв в воскресенье. Поэтому завтра глава будет. А пока посмотрите на Мару в день свадьбы

Глава 8. Эта тема табу, об этом не говорим

Я скажу тебе

Только послушай

Я измучила всю свою душу

И если есть сила воли

Это точно она

Я о нем ни за что

Я о нем никогда

Ева Власова и Алсу, “Табу”

— А он ничё такой. Симпатичный. Хата своя или как? — интересуется лучшая подруга Лера, которая висит у меня на громкой связи, пока я крашусь перед зеркалом. Утром я переслала ей фотографии Жанибека и рассказала, что мы познакомились в приложении.

Я смеюсь от её вопроса в голос и провожу кисточкой туши по ресницам.

— Говорит, своя. Недавно ремонт закончил.

— Зачётный ремонт, я тебе скажу. В наши дни такой ремонт миллионов десять стоит. Я те отвечаю.

Лера — моя родственная душа. Человек, который был рядом, когда я была счастлива и когда была на дне. Она тоже не замужем и никогда не была. Шутит, что это я виновата. Мол, мой первый опыт напрочь отбил у неё такое желание. С телевидения она ушла несколько лет назад и теперь работает руководителем отдела по связям с общественностью крупной строительной компании. Поэтому за цены на ремонт отвечает.

— Мы мило поболтали, он вроде адекватный.

— Хорошие сапоги, надо брать. В наше время ред флагов адекватный мужик на вес золота. Но не забывай, что сначала все они хотят произвести хорошее впечатление. Говно лезет позже.

Смотрю на себя в зеркало. Сегодня сделала хороший макияж. Надену офисное платье серого цвета без рукавов и с чёрным ремешком на талии. Ещё босоножки к нему. Хотя у меня в офисе сменные балетки, в них гораздо удобней.

— Чё задумалась? — Лера возвращает меня в реальность.

— Лер, Миллер вернулся.

Она ахает, потом молчит, переваривая информацию.

— Лер?

— К тебе, что ли, заявился?

— Нет, он теперь наш новый генеральный. Вчера его нам представили, он даже был в аппаратной во время эфира.

— О, и как? Скажи, что этот дурак с годами подурнел ещё больше.

Сказала бы, да не могу.

Артур всё такой же — собранный, выточенный, с этой резкой, уверенной линией подбородка, которую я некогда любила целовать по утрам, пока он ещё не проснулся. Я вдруг ещё вспоминаю, как он проводил ладонью по виску, когда нервничал… и как эта привычка сводила меня с ума.

Его взгляд — самый опасный из всех. Тёмный, спокойный, внимательный. Миллер всегда смотрел насквозь и не утратил этой способности.

Его лицо стало взрослее, строже. Он стал мужчиной, которого я больше не знаю. Но губы… те же. Чуть сжатые, упрямые, жёсткие.

— Немного изменился, возмужал. И мне сказал, что я изменилась.

— Так вы говорили?

— Он зашёл ко мне в кабинет после выпуска.

— Я надеюсь, ты запустила в него степлером?

— Нет, конечно. Мы поговорили спокойно, слава Богу. Я ничего не чувствую.

Лера снова переваривает информацию, а потом вздыхает:

— Это хорошо. Перегорело, значит.

— Перегорело, — соглашаюсь я.

Мы ещё немного говорим, а затем прощаемся, и я выхожу из дома. Доезжаю на автобусе минут за тридцать, потом ещё десять иду с остановки до офиса. Воздух утром свежий, начало дня наполнено новыми надеждами, и я не думаю о личном — лишь о том, как сегодня сделать хороший выпуск.

В девять утра я уже сижу за компьютером, просматривая новостные сайты, прокручивая Трэдс, чтобы узнать, о чём за последние несколько часов говорили казахстанцы. Главная тема, конечно, вчерашний пожар. Почему допустили? Кто виноват? Что делать? Какая-то благотворительная организация открыла сбор вещей и игрушек для детей. Безумно жаль ребят. Однажды, когда я уже ушла с Пятого канала и развелась с Миллером, меня отправили снимать материал о скандале в детском доме. И я никогда не была там, у меня самой было счастливое детство, но я увидела глаза детей и потом долго не могла отойти. Один мальчик — светленький, с голубыми глазами — подбежал ко мне, взял за руку и сказал, что он всё мне здесь покажет. И в его глазах была надежда, что я заберу его оттуда. Но я не могла. А его небесные глазки смотрели в мою раненую душу, и после съёмки я расплакалась в машине.

От этих воспоминаний защемило сердце. Стряхнув с себя мимолётную грусть и отпив горячий кофе из кружки, вбиваю темы в табличку. Звонит внутренний телефон, и я, глядя в экран, беру трубку и говорю:

— Ну приветушки!

Это Айдар. Пришёл вовремя, несмотря на амурные дела.
— Доброе! Нормально у нас всё?

— У нас — да. А у тебя?

— Не спрашивай.

— Не буду, — вздыхаю я.

— Новость. Генеральный хочет прийти на нашу летучку.

Замираю.
— Зачем? У него что, дел других нет? — мой вопрос звучит глупо, но я не хочу с ним снова сталкиваться.

— Скажу ему, что ты против, — хмыкает Айдар.

— Нет! — останавливаю его. — Не бери в голову. Считай, я встала не с той ноги.

— Короче, без нас не начинай.

— Ага. Давай.

Кладу трубку, смотрю в экран, но буквы расплываются. Итак, придётся вспомнить всё, чему меня учили на терапии. Встреча в любом случае могла произойти: не вчера, так до этого или спустя лет пятнадцать. Нужно уметь принимать любые свои эмоции и прорабатывать их. Это и есть взрослая позиция жертвы, в которой я жила несколько лет.

Без пяти десять я захожу в конференц-зал. Ребята уже собрались — кто с блокнотами, кто дожёвывает последний кусок бутерброда, кто допивает кофе из аппарата.

— Жуйте активнее, сейчас генеральный придёт, — предупредила я журналистов, и надо было видеть их растерянные, шокированные лица.

Так быстро они ещё не справлялись с поставленной задачей. В 10:02 дверь за моей спиной открылась. Я не оборачиваюсь, но по тому, как застывают лица моих ребят, как кто-то выпрямляется, а кто-то торопливо раскрывает закрытый блокнот, становится всё ясно. Адреналин коротким импульсом ударяет в виски.

Глава 9. Шагай, не грусти!

Это мой, мой жизненный принцип
Это мой, мой фирменный стиль
Не пытайся снова вернуть назад
Того, кого однажды отпустил.

Полина Гагарина "Шагай"

Артур сидит, откинувшись на спинку стула. Поза расслабленная, в глазах нет ни любопытства, ни осуждения. Только холодный, аналитический интерес. Он замечает моё смущение, видит, что я покраснела, и теперь изучает мою реакцию. Уголки его губ чуть поджаты — единственный намёк на какую-то внутреннюю работу.

— Ответьте, — говорит он перед всеми. — Наверное, что-то срочное.

Его голос ровный, без единой нотки насмешки, но я воспринимаю его вмешательство слишком остро. Вскинув подбородок, смотрю на него с его же знаменитым нордическим спокойствием.

— Подождут, — отрезаю. — А мы продолжим.

Его глаза на пару секунд сужаются. Не ожидал. Ну и не надо было комментировать. Мало ли, кто мне пишет.

Я возвращаюсь к плану, новостям и заданиям. Говорю чётко, по делу, не давая ни малейшего повода заподозрить, что внутри меня точит червячок негодования, потому что я всё ещё чувствую его взгляд на себе. Не на редакторе казахских новостей, не на редакторе корсети Яне, которая сейчас рассказывает, какие съёмки будут сегодня в регионах. Нет, блин, именно на мне.

Тем не менее планёрка проходит спокойно и продуктивно. Ребята включатся в обсуждение несрочных, но интересных тем. Артур всё это время молча сидит и слушает. И вот звонит его телефон. Он встаёт и выходит, бросив на нас последний взгляд и кивнув на прощание.

Барин почтил нас своим присутствием и покинул. По конференц-залу прокатывается волна облегчения.

— Выдыхайте, дети мои! — шучу я, и все смеются.

После планёрки мы с Айдаром закрываемся в его кабинете.

— Что это было? — шиплю я, подходя к нему. — Шеф никогда не приходил на наши планёрки.

И только теперь я замечаю его состояние. Он бледный, на лбу выступила испарина. Друг судорожно глотает воду из пластиковой бутылки.

— Айдар? Что с тобой?

— Да так, — он машет рукой, но рука дрожит. — Кажется, отравление.

— Тебе надо домой, — говорю я категорично. — Сейчас же.

— Куда домой? — он смотрит на меня мутными глазами. — А работать кому? Верстку ты пойдёшь к нему утверждать?

У меня по спине пробегает холодок. Идти к Артуру один на один? Нет уж, спасибо.

— Ой, нет, только не я, — почти стону я.

— Ну вот, — он хрипло смеётся и тут же хватается за живот. — Чёрт, опять… Прости, Мар, не могу уже терпеть.

Он пулей вылетает из кабинета, пригнувшись и прижимая руку к правому боку. Я остаюсь стоять, и в голове вдруг щёлкает. Одиннадцатый класс. У меня были такие же симптомы: тошнота, потливость, боль в животе. Меня отправили домой, и я промучилась до вечера, пока родители не пришли с работы. Они вызвали скорую, и меня забрали в больницу. Оказалось, аппендицит.

Я бегу за ним и без стеснения толкаю дверь в мужской туалет. Он выходит из кабинки — весь белый, как бумага.

— Айдар, — осторожно говорю я, прикладываю ладонь к его лбу. Он горит. — Слушай, у тебя, кажется, аппендицит.

— Что? Не может быть, — он мотает головой, но его лицо искажается от новой волны боли. — Просто отравился…

— Нет. Тошнота, температура, боль в правом боку. Это он. Я звоню в скорую, — достаю мобильный и набираю номер.

— Мара, не надо, обойдётся… — он пытается возражать, но голос слабый.

— Нет, не обойдётся, — говорю я твёрдо, уже набирая номер. — Если лопнет, будет перитонит. Молчи и слушай меня.

Он смотрит на меня выцветшими от боли глазами и, наконец, кивает. Я договариваюсь с диспетчером, описывая симптомы, и чувствую странное спокойствие. Кризис вытеснил из головы и Артура, и его колкие взгляды, и сообщения Жанибека.

Есть только чёткий план действий. А всё остальное… всё остальное может и подождать.

Скорая приезжает через 15 минут. Осмотрев Айдара, фельдшер говорит, что это действительно подозрение на аппендицит. Он просит дать ему две минуты и звонит Артуру.

— Артур Германович, простите, что беспокою, — превозмогая боль, говорит он. — Дело в том, что… в общем, меня забирает скорая с подозрением на аппендицит… Да, неприятно. Так получилось.

Ох, Артур-Артур. Не все же люди, как ты, — роботы.

— Вместо меня сегодня Мара Юсупова подойдёт.

Округлив глаза, смотрю на Айдара, а он снова морщится от боли. Хочется придушить его, но жалко.

— Спасибо! Буду держать в курсе, — говорит он и убирает телефон. — Мара, прости, но кроме тебя некому. И Шавкат как назло ушёл в отпуск.

— Блин! Какой ушлый! То в кусты, то в отпуск, — негодую я.

— По графику, говорит. Так что, Маруся, ты за старшего.

— Всё, давайте, поехали, — подгоняет фельдшер.

Мы провожаем его всей редакцией. Я обещаю ему, что всё будет хорошо, что мы не накосячим и не подведём его, и прошу написать мне, как только будет окончательный диагноз.

Весь оставшийся день я провожу как на иголках. Аппендицит подтвердился, Айдара прооперировали. Ещё я написала Жанибеку, что у меня аврал на работе и мы спишемся вечером. Он извинился за беспокойство и пожелал удачи. О, да, она мне понадобится.

В редакции, слава богу, всё проходит без эксцессов. Команда работает слаженно, будто чувствуя мою нервозность и стараясь не подвести.

К шести вечеру в моём кабинете мы с Яной, редактором корреспондентской сети, заканчиваем подбивать верстку. Яна, молодая, восторженная и не знающая ничего о моём прошлом, вздыхает:

— Везёт же тебе. Пойдёшь к генеральному.

— Сомнительное везение, — фыркнула я, нажав на иконку с принтером.

— Ты что, слепая? — округляет глаза. — Он же красавчик! Я сегодня пробила, ему всего тридцать семь. Какой шикарный, брутальный мужик. Прям с обложки мужского журнала.

При этих словах в голове против моей воли вспыхивает яркая, обжигающая картинка. Не его холодный взгляд с утра, а совсем другой. Тёмная спальня. Запах его кожи и моего парфюма, смешавшиеся в один. Наши тела, горячие и влажные после очередной ссоры и секса. Его губы, грубые и требовательные, на моих. Этот поцелуй, который был не примирением, а продолжением борьбы, где мы оба пытались доказать что-то друг другу, чуть не съедая — в прямом и переносном смысле. Мы тогда горели…

Глава 10. Немного слёз твоих, слёз твоих и моей любви

Я вспомнил сотни разных мелочей,

Что ты любила, что ты любила

Когда ещё была со мной

И в этом, впрочем, нет вины ничьей

Но ты забыла, но ты забыла

Что ты тогда была другой

Батыр, “Немного слез твоих”

Артур

Я действительно знал, что Мара работает на АТВ. Увидел ее имя и фамилию в списке сотрудников новостной службы, когда изучал документы. Я мог отказаться, я действительно думал об этом, но акционеры сделали предложение, от которого невозможно отказаться. В любом случае, прошло 9 лет - достаточно, чтобы мы после большого перерыва могли нормально контактировать. Вчера я увидел, что это возможно. Она повзрослела, изменилась, в глазах нет уже того юношеского максимализма, движения стали плавными, ушла ее порывистость.

На канале у меня развязаны руки, чтобы поднять то, что на дне. И это не новости. Они как раз приносят рейтинги и рекламодателей. Вся остальная сетка трещит по швам после кризиса, когда закрылось большинство проектов, и хорошие журналисты ушли на другие каналы. Плюс - руководство хочет в эфире больше собственных сериалов. В павильоне уже снимается один, но нужен крепкий процедурал - медицинский или детективный.

Плохо, что сейчас июль и я ограничен по времени, потому что новый сезон стартует в сентябре. Времени в обрез, но идеи есть.

В 18.30 по внутреннему звонит секретарь и сообщает, что Мара Юсупова пришла с версткой.

— Пропустите, — прошу я и сажусь ровно, сцепив руки в замок на столе.

— Здравствуйте, — говорит она, войдя

— Проходи. Садись, — указываю взглядом на длинный стол. Она молча подходит и опускается на стол, положив перед собой лист с версткой и передав один экземпляр мне.

Беру его и пробегаюсь по тексту.

— Пожар в детдоме логично в топе, — констатирую, подняв на нее взгляд. Никакой суеты, никакого нервного покусывания нижней губы. Та девочка с горящими глазами исчезла.

— Да, но после предварительного слушания над Кайрат, — говорит она все также смотря в верстку.

— Есть, за что зацепиться в сюжете?

— О да. Вину она не признала, говорила, что на нее оказывают давление и в СИЗО ее якобы избили.

Она поднимает на меня глаза, а я уже удивленно дергаю бровью.

— Они дали видео с камер…в камере, — уточняет она. — Там вроде все чисто, никто ее не трогает. Но…мы же знаем, как бывает.

— Ладно, — опускаю этот момент о том, что именно мы знаем. — Сюжет?

— Да, текст я проверила, утвердила, уже сели на монтаж.

Мы обсуждаем другие сюжеты. Она говорит четко, по делу, ее комментарии исчерпывающие, голос ровный, ни секунды не дрожит.

Сейчас в работе она кажется безупречной. Как отлаженный механизм. А у меня внезапные флэшбэки красных от слез глаз, когда она приходила с третьим вариантом текста и я утверждал его, хотя мог заставить отшлифовать и в четвертый раз. Я просто знал, что она сможет. Она была талантлива и отличалась от других практиканток, но я никогда ей этого не говорил. Я требовал от нее слишком многого и не делал ей поблажек.

Девять лет я не искал встреч, не интересовался ее судьбой. Тогда все вышло из-под контроля слишком быстро. Я и сам не понял, как эта девчонка захватила все мое пространство — и рабочее, и личное. Как я, скептик и циник, стал как маньяк реагировать на ее запах, на ее смех, на эту дурацкую смесь наивности и упрямства. А потом и на тело, чувственность, неопытность.

Это было наваждение. Одурманивающее, ослепляющее. Но после него пришло лишь опустошение и горькое послевкусие. Первый и последний брак, получившийся комом. После него я зарекся жениться и решил, что больше ни одна женщина не сможет так вскружить мне голову, как это сделала в свое время Мара.

Я ушел, потому что действительно устал. От того, что наши отношения сошли на нет, от того, что она не анализировала, не думала о последствиях, а лезла на рожон, не слушая моих аргументов. Но было еще кое-что: страсть…она просто схлынула также резко, как накрыла. И когда волна ушла, как ни странно, но любви не стало.

И вот Мара снова здесь, но уже не та. Что скрывается под этой толстой кожей, которую она, очевидно, отрастила за эти годы, - неизвестно. Но на ледяном фасаде нет ни трещинки.

— По хронометражу есть риск перебора, — ее голос вернул меня в реальность. — В конце несколько коротких сюжетов. При необходимости уберем.

— Сделай так, чтобы не перебрали. Следи за этим, — отрезал я, отодвигая от себя лист.

Она молча кивает и встает из-за стола, вкладывает верстку в ежедневник, и я пользуясь паузой спрашиваю:

— Как у тебя дела, Мара?

Она не ожидала этого вопроса, а в моей голове проносится: «Зачем? К черту это. Прекрати».

Она не улыбается, прижимает блокнот к груди.

— Все хорошо. Как видишь.

— Вижу. Ты выросла.

И вдруг уголки ее губ вздрагивают, она опускает глаза и сразу же поднимает ее, усмехнувшись.

— У меня были хорошие учителя. Я выросла здесь.

Мы смотрим друг на друга секунду, две, три, четыре. Холодная. Как лезвие скальпеля. Точная, острая и абсолютно непроницаемая. Ее ответ «У меня были хорошие учителя» повис в воздухе, наполненный скрытым смыслом, который мы оба прекрасно понимали. Я был одним из этих учителей. Самый строгий. И, возможно, самый неудачный.

— Можешь идти.

Не сказав больше ни слова, она выходит из кабинета и тихо закрывает за собой дверь.

Позже, уже ближе к эфиру, я включаю плазму на стене, настроившись на прямой эфир АТВ. Выпуск начинается ровно, все идет как по маслу. Но к середине диктор Раяна Ильясова замолкает на полуслове, растерянно переводит взгляд на стол, извиняется перед зрителями и опускает глаза к бумагам.

Глава 11. Я не ангел, ты же знаешь

Ты не ангел, но скучаю,
Пряча боль внутри себя.
Снова дом приснился мне
Опустевший в ноябре.
Иван Бреусов и Макпал Исабекова — «Ноябрь»

Мара входит и выглядит сосредоточенной, но не напряжённой. Как шахматист, ожидающий первого хода противника.

— Это был не первый случай с суфлёром, как я понял, — начинаю я, откидываясь в кресле. — Почему проблему не решили раньше? Непрофессионально допускать такие косяки в прямом эфире.

— Заявки на новый суфлёр подавались и при прежнем руководстве. Но в целях экономии ремонтировали старый. До сегодняшнего дня он в целом справлялся.

— Экономия, которая стоит репутации, — парирую я.

— Я всё это прекрасно понимаю, — она чуть вздёрнула подбородок.

— Хорошо, — я делаю паузу. — Подготовь служебную записку о покупке нового суфлёра.

На её губах дрогнула почти неуловимая улыбка.

— Прямо сейчас?

— Завтра утром.

— Хорошо. Если это всё…

— Да, Мара, это всё, — я киваю, и мой взгляд снова невольно задерживается на ней. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Артур Германович.

Она выходит, и кабинет снова погружается в тишину. Я встаю и поворачиваюсь к окну, за которым горят огни ночного города. Неожиданно копаюсь в себе, вытаскивая из глубин то, что пролежало на самом дне много лет. И сейчас, на удивление, во мне копится не раздражение, а нечто похожее на азарт.

Внезапно тишину разрывает настойчивый звонок мобильного. Я смотрю на дисплей, лежащий на столе. Звонит моя девушка Нелли, но я принимаю звонок не сразу, а лишь после того, как сбрасываю своё пресловутое наваждение.

— Привет.

— Привет, дорогой, — её голос ласковый и томный, выверенный, как и всё в ней. Нелли тридцать три, она — заместитель директора по связям с общественностью национального авиаперевозчика. Умна, красива, целеустремлённа. Мы встречаемся почти год. Всё идёт ровно, спокойно, без лишних драм. — Звоню, как ты и просил, только после эфира.

— Как дела, Нель? — спрашиваю участливо.

— Всё хорошо. Скучаю очень.

Она ждёт ответа, но я, задумавшись, молчу. Она же сразу переходит к делу:

— Прилечу, как договорились, да? В пятницу вечером встретишь?

Я смотрю в тёмное окно, где ещё секунду назад видел отражение другого лица.

— Да, — отвечаю я. — Приезжай.

— Отлично, — радуется. — Ну а теперь рассказывай, что у тебя там? Ты уже всех построил?

Время близится к десяти ночи. Я курю на крыльце, выпуская горьковатый дым. Дедушка курил, когда печатал на своей машинке, и мне казалось, это круто. Вот он сидит, пьёт кофе, который ему сварила бабушка, и пишет очередную главу. Когда я пришёл на телевидение стажёром, тоже начал курить и пить кофе литрами.

Дверь открывается, и на крыльцо выходит Мара. Она не замечает меня, потому что я стою в стороне, у урны. Бывшая говорит по телефону, и именно сейчас я слышу её экспрессивность, которую она тщательно скрывала сегодня.

— Как только выздоровеешь, я сама оторву тебе голову за то, что ты меня подставил со своим аппендицитом! И этот грёбаный суфлёр опять завис, а потом Миллер вызвал к себе.

Она слушает ответ и фыркает:

— Нет, сказал служебку написать на новый. И этот новый будет ещё месяц идти, если мы даже насадки на микрофоны в Лондоне заказываем!

С губ слетает короткая усмешка. Она вырывается даже громче, чем я планировал. Мара замирает, затем медленно поворачивается. Её глаза встречаются с моими. Во взгляде нет даже намёка на панику.

— Я тебе перезвоню, — быстро говорит в трубку и опускает телефон.

— Привет ещё раз, — снова выпускаю кольцо дыма, которое растворяется в полумраке.

Она кивает безэмоционально, ничем не выдавая эмоций от нашей новой встречи. Быстро потушив сигарету о пепельницу, установленную на мусорном баке, я шагаю вперёд.

— Расслабься, Мара.

Она небрежно ведёт плечом:

— Я и не напрягалась.

Я делаю ещё один шаг. Дистанция между нами сокращается, и только теперь я чувствую её напряжение.

— На развозку?

— Сегодня нет.

— Я могу подвезти.

— Спасибо, но я уже заказала такси. Оно подъезжает.

Она указывает взглядом на дорогу и снова возвращается ко мне. Мы молча смотрим друг на друга в желтоватом свете уличных фонарей. И в этот момент я подмечаю то, чего не позволял себе заметить днём, при ярком свете и в окружении коллег.

За девять лет она внешне почти не изменилась. Всё та же чёткая линия скул, те же чёрные волосы, те же губы… та же красота. Но в то же время — уже другая. Её глаза когда-то согревали меня, особенно в самые паршивые дни. А сейчас они как два кусочка льда. И я вдруг с болезненной чёткостью вспоминаю, как она смотрела на меня с обожанием, доверием, с дурацкой верой, которую я в итоге похоронил.

Мара первая отводит взгляд, не выдерживая этого немого диалога.

— Я понимаю, ты не ожидала меня здесь увидеть. И, скорее всего, не хотела, — начинаю я, ломая тишину. — Но теперь нам надо вместе работать, поэтому…

— Не переживай, Артур, — перебивает она. — Я сделала работу над ошибками. В этот раз я не стану для тебя проблемой, будь спокоен.

— Ты никогда не была проблемой.

— Какая короткая память.

— С памятью как раз-таки у меня все в порядке.

Мара многозначительно вздыхает, поворачивает голову к подъехавшей машине:

— Такси.

Не попрощавшись, она спускается по ступенькам, открывает заднюю дверь, садится и захлопывает, так и не взглянув на меня.

Я стою и смотрю, как отъезжает машина и скрывается в темноте. Потом медленно вытаскиваю из внутреннего кармана пиджака пачку, достаю ещё одну сигарету и прикуриваю. Дым вновь заполняет лёгкие, но кайфа не приносит. Лишь какое-то странное послевкусие и осознание неприятного факта: мне стоило семь раз отмерить и один отрезать, перед тем как соглашаться на эту должность. Не думал, что встреча с бывшей женой, от которой я сам ушёл, всё-таки станет для меня проблемой.

Глава 12. Меланхолия

Развязан узел и нельзя потушить.

Шестое чувство одинокой души

Будто тонкий росток сквозь обиды песок

Рвётся пламенем на свободу.

Полина Гагарина “Меланхолия”

Мара

«Я, наверное, написал тебе очень не вовремя?»

Сообщение от Жанибека застало меня в такси. Я смотрю на экран, и по телу разливается странная смесь вины и раздражения. Не вовремя? Ещё бы.

Я: «Ничего страшного. Всё нормально, просто планёрка была».

Жанибек: «Ага, понятно. А где работаешь, если не секрет?»

Я: «На телевидении. Выпускающий редактор новостей».

Жанибек: «Круто! На каком канале?»

Я: «АТВ. А ты кем работаешь?»

Жанибек: «Финансовым директором в VL-brand».

У меня глаза на лоб лезут. VL-brand — это один из крупнейших импортёров люксовых брендов в стране. Те самые монобрендовые бутики, мимо витрин которых я иногда прохожу и фыркаю на ценники, а моя богатая родная сестра спокойно там отоваривается. Иногда мне перепадает пара вещей от нее. Теперь понятно, откуда такая квартира и ремонт.

Но внутри тут же включается скептик, воспитанный годами работы в журналистике. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Я: «Хм… Ты привозишь Луи Виттон и Прада в Казахстан, но сидишь в приложении для знакомств? Не брешешь?»

Жанибек: «Подловила))) Но скажу честно, у меня нет времени куда-то ходить просто так, чтобы кого-то найти».

Честно. Но моя внутренняя Баба Яга не отступает. Решаюсь на прямой вопрос.

Я: «Ты был женат?»

Жанибек: «Нет, ни разу. Хотя мама и ажека меня уже подгоняют. А ты?»

Вот он, момент истины. Делаю глубокий вдох и выдаю свою порцию правды.

Я: «Я в разводе. 9 лет».

Он молчит. Сообщение прочитано, а троеточия, говорящего о том, что он пишет ответ, нет. Чёрт. Наверное, я его спугнула. Начинаю нервно кусать губу. Что, не ожидал, что я порченый товар? Решаю добить, чтобы уже точно отвадить или, наоборот, прояснить ситуацию.

Я: «Если ты пытаешься посчитать, то да — я вышла замуж в 20, развелась в 21. Мы не сошлись характерами, я ушла с головой в работу».

Он снова не отвечает. Глупость. Полная глупость была так сразу выкладывать все карты. Быстренько делаю скрины и скидываю Лере.

Лера реагирует мгновенно.

Лера: «БОЖЕЧКИ! Ты хоть знаешь, какие скидки в их бутиках для тех, кто там работает?!»

Я: «Лерка, ты — чайка. Или, как говорят зумеры, — тарелочница».

Лера: «А ты — коза. Нафиг ты ему написала, что была замужем?!»

Я: «Хотела быть честной».

Лера: «Блин, Мара, женщина должна быть хитрой, как лиса!»

Я: «Ой, ладно. Даже если я его напугала — мне всё равно. Приятно пообщались. Если не врал».

Лера: «Ты видела его ремонт? Он точно не врёт».

И тут вверху экрана появляется уведомление о новом сообщении. Открываю.

Жанибек: «Прости, я принимал доставку. Так, значит, ты много работаешь. Расскажи мне что-нибудь интересное про свою работу».

Выдыхаю. Прикусываю губу, думаю, что же такого «интересного» рассказать.

Я: «Ну, например, сегодня у нас в прямом эфире полетел суфлёр, диктор читала с листа, а потом меня вызвал генеральный и ругался».

И снова, как навязчивая мелодия, в голове всплывает Артур. Его взгляд. Его слова: «Ты выросла».

Отвожу взгляд, смотрю в окно на проплывающие в темноте огни, но вижу не их, а почему-то его. Да, он изменился. От него веет такой сильной, подавляющей мужской энергетикой. Гораздо сильнее, чем когда ему было 27. В нём появилась какая-то массивность, основательность. Щетины на щеках стало больше, и она ему… идёт. Чёрт возьми.

А в глазах — не просто строгость, а опыт и какая-то новая, отточенная годами мудрость. Та самая, что позволяет одним взглядом заставить весь зал замереть и замолчать.

Но я просто наблюдаю и реагирую на всё спокойно. Я ведь, как он и отметил, повзрослела.

Телефон снова вибрирует в руке.

Жанибек: «Ха-ха, представляю! И что этот твой генеральный, суровый мужик?»

Я смотрю на этот вопрос и медленно улыбаюсь. О, Жан, если бы ты только знал.

Я: «Да. Очень суровый».

С ним действительно легко. Слишком легко, пожалуй. После вчерашнего вечера, когда мы обсуждали путешествия, сегодня разговор сам собой перетёк на кино. Оказалось, что мы оба считаем «Крёстного отца» лучшим фильмом всех времён. Возник спор — какая сцена самая знаковая.

Жанибек: «Однозначно, сцена крещения племянника Майкла».

Я: «Классика. А почему? Хочется услышать твоё мнение».

Через пару минут приходит голосовое, которое я слушаю уже дома:

«Сцена крещения в “Крёстном отце” показывает одновременное совершение двух противоположных событий: духовного возрождения и кровавого насилия. Майкл Корлеоне, будучи крестным отцом, отрекается от Сатаны во время крещения своего племянника, в то время как на самом деле его люди совершают серию убийств глав других мафиозных семей, тем самым завершая его приход к власти, — он выдерживает паузу и добавляет: — Признаюсь, я прочитал это с Гугла».

Я рассмеялась, сидя на пуфике в прихожей. Его честность меня подкупает. И вдруг совершенно не к месту вспоминаю, как смотрела «Крёстного отца» с Артуром. Я не хотела, предлагала какой-нибудь ромком, но он сказал, что это must-see (обязателен к просмотру) для каждого интеллектуала. Да, я обожала в нем его мозги и стремилась дотянуться до его уровня: смотреть картины из его списка, читать книги, которые он советовал, подсматривать за известными российскими и американскими журналистами, чтобы брать от них лучшее в их владении словом, поведении в кадре и так далее. Он и я не учли мой максимализм и излишнюю вспыльчивость.

Глава 13. Этот крик одиночества любви

После нажмём на пульте кнопку

И в рай легко и ловко

Ковровая дорожка, кривые зеркала

Ну а кого мы любим

С тем никогда не будем

Зачем же мы забыли, что мы люди?

Винтаж “Одиночество любви”

Мне снятся качели. Я взмываю над соснами почти до небес, задираю голову, смотрю на пушистые облака, чувствуя ветер в волосах и пьянящее ощущение полёта. А потом опускаю глаза и вижу на другой стороне качелей Артура. Мы не говорим, мы просто раскачиваемся. Вверх-вниз, вверх-вниз, в такт, как когда-то. И просыпаюсь я с ощущением, что меня всё ещё кружит, только теперь на кровати.

Списываю этот дурацкий сон на то, что за последние два дня Миллера стало слишком много в моём пространстве. Если бы не аппендицит Айдара, я бы с бывшим вообще не пересекалась. Выпускающие редакторы не ходят утверждать верстку к генеральному и не получают от него звёздюлей за сбой суфлёра. Но до конца недели мне придётся каждый день приходить к нему в кабинет, видеть его лицо, слышать голос. И вроде бы всё нормально, вроде бы он не вызывает во мне прежнего урагана, но я всё равно не хочу так часто с ним видеться.

Я просто не хочу вспоминать себя девятилетней давности — свой максимализм, истерики, концерты. Мне до сих пор жутко стыдно перед бывшими коллегами за последний скандал на работе. Наверное, после него все поняли, почему Миллер со мной развёлся. Вспоминаю — и передёргивает.

Сегодня встаю пораньше, быстро собираюсь, но не крашусь, беру спортивную сумку и выхожу из дома. Рядом с телецентром есть фитнес-клуб, куда меня отправила старшая сестра — Айнаш. Она замужем за топ-менеджером нефтяной компании и живёт, как у Христа за пазухой. Вот уж кто в нашей семье выиграл эту жизнь, так это она. Она мудрее и спокойнее меня. Живёт в доме, не работает, воспитывает троих детей и два раза в год ездит отдыхать за границу.

И я, которая развелась через год после свадьбы, ходила на терапию и расстановки, чтобы понять себя, научиться проживать эмоции и выстраивать личные границы. После взяла однушку в ипотеку — не без помощи родителей, которые дали деньги на первоначальный взнос. Я выстроила свой мир, который оберегаю и люблю. И главное — я полюбила себя такой, какая я есть. А я временами упрямая, временами ранимая, иногда вспыльчивая, но учусь гасить огонь на уровне искры.

На тридцатилетие сестра вручила мне годовой абонемент в зал. Через два месяца он закончится — мне исполнится тридцать один, и я вроде как честно отходила, отбила её вложения. Надо подумать, стоит ли продлевать.

Внутри меня уже все знают. Здороваюсь с охранником, девчонками за стойкой, переодеваюсь в раздевалке в чёрный топ и лосины и поднимаюсь в тренажёрный зал.

— Мар, здарова! — тренер Витя протягивает кулак, я отбиваю.

— Привет.

— Мар, привет! — машут мне знакомые девчонки.

— Маруся, как жизнь? — Аташка-пенсионер стреляет глазами.

— Лучше всех, ага! Как внуки?

— В сад отвёл, сюда пришёл!

— Ну вы молодец!

Я встаю на беговую дорожку, кладу бутылку с водой в отсек, запускаю тренажёр. Первые минут пять разгоняюсь, просто иду быстрым шагом, глядя на просыпающийся город в панорамное окно. На соседнюю дорожку встаёт мужчина. Я сосредоточена на своих мыслях и не обращаю внимания в стекло.

— Доброе утро, Мара.

Да твою ж дивизию. Поворачиваю голову — и вижу бывшего мужа. Когда он успел сюда записаться? Меня потряхивает, но лицо сохраняю каменное.

— Доброе.

— Не знал, что ты сюда ходишь. Ты же не любила спорт? — говорит он и нажимает на кнопку.

— Полюбила, — бросаю я и увеличиваю скорость на тренажёре.

— Ясно. Как твой друг?

Сразу понимаю, что он про Айдара.

— Хорошо. Навещу его сегодня в обед, если ты не против.

— Не против.

— Служебку на новый суфлёр напишу сразу, как приду в офис.

— Оставь в приёмной у Макпал.

Само собой, пфф.

Мы снова погружаемся в молчание, каждый бежит в своём ритме. Но я не могу долго находиться рядом. Он нарушает моё личное пространство даже здесь.

Через десять минут я отключаю дорожку, схожу с неё и иду качать ноги. Чтобы отгородиться, вставляю наушники и включаю инди-рок. Музыка заглушает всё вокруг.

Тем не менее, за какой бы тренажёр я ни бралась, я всё ещё ощущаю на себе его взгляд. Кажется, он смотрит на меня время от времени. Не понимаю, зачем. Мне становится не по себе, и я решаю сменить локацию — пойду в бассейн.

На выходе из зала болтаю с Бауром — ещё одним тренером, приятным и весёлым парнем.

— Мара, когда ко мне на индивидуальные придёшь? — спрашивает он, улыбаясь.

— Баур, у меня скоро абонемент закончится, а ты про индивидуалки, — смеюсь я, открываю бутылку, присасываюсь к горлышку и делаю большой глоток, запрокинув голову.

— Продлевай давай.

И в этот момент правую щёку будто прожигает насквозь. Я опускаю бутылку, облизываю влажные губы, поворачиваю голову — и встречаюсь взглядом с Миллером. Вспотевший, взъерошенный, он сидит на скамье для жима, ноги расставлены по обе стороны, ладони лежат на коленях. Он смотрит на меня исподлобья.

Я равнодушно, насколько это возможно, отвожу взгляд и снова обращаюсь к Бауру.

— Ладно, пойду я.

— Давай, мать, не забывай нас, — он выставляет кулак, я отбиваю его.

Наконец ухожу, чувствуя, что Артур провожает меня взглядом. Когда оказываюсь в коридоре, вздыхаю с облегчением. Его присутствие здесь давит на меня больше, чем на работе.

В обеденный перерыв я рванула в больницу. Заскочила в магазин у входа, набрала бананов и яблок.

— Вот тебе витамины, кайфуй, — говорю я, входя в палату к Айдару и ставя пакет на тумбочку.

Он бледный, но в глазах уже есть привычный огонёк. Сосед по палате как раз выходит, и Айдар смотрит на меня, как на спасительницу.

Глава 14. Без суеты

Наверное неверно, продолжать ей портить нервы
Окликну прилюдно и зачем она вернулась
Где тонко – порвется трижды до захода солнца
Я плачу – она смеется.

Валерий Меладзе, "Без суеты"

Артур

Ранним утром я пью кофе в своей новой, стерильно чистой алматинской квартире, которую купил после продажи дедовской. До этого там восемь лет жили квартиранты. Ровно столько же я жил в столице, куда уехал по предложению возглавить Департамент информационных программ на национальном канале. Спустя три года я стал генеральным директором нового круглосуточного новостного канала. Там я сделал всё, что хотел: поставил паравоз на рельсы и только расслабился, как на меня вышел один из акционеров АТВ с предложением переехать в Алматы и исправить то, что сейчас происходит на канале. К новостям претензий нет, хотя я вижу, что некоторые технические проблемы замалчиваются. Но к остальным проектам — есть.

В утреннем эфире идёт программа «Сегодня утром». И это самое унылое говно, которое я видел за последнее время. Заставка, студия, плашки — всё устарело. Ведущие — парень и девушка, билингвы, хорошо справляются, переходя с русского на казахский и обратно, но читают откровенно слабые подводки. Я знаю два языка благодаря деду, поэтому могу оценить и то, и другое. Здесь нет драйва, бодрости, креатива. Неудивительно, что рейтинги ниже плинтуса, а на YouTube просмотров — кот наплакал. Тут надо менять всё. И начать, пожалуй, с главного продюсера этого цирка.

В мыслях я уже перекраиваю эту богодельню на свой лад, когда взгляд падает на часы. Пора в спортзал. В Астане я ходил в клуб рядом с домом, здесь же выбрал тот, что в двух шагах от офиса. Удобно.

Пока еду, невольно думаю о том, увижу ли там бывшую. В прошлый раз я опешил, когда заметил, как она встаёт на дорожку в топе и лосинах, обтягивающих упругие ягодицы и стройные ноги.

Только тогда заметил, что её фигура изменилась за эти годы. Исчезла угловатость, появились плавные, женственные изгибы — округлые бёдра, более выраженная линия талии. Она не похудела, она сформировалась. И я, чёрт возьми, не смог отвести взгляд. Это была неосознанная, чисто физиологическая реакция на привлекательную женщину. Женщину, которую я когда-то знал наизусть.

Потом она сошла с дорожки, и я подумал, что на этом всё. Но позже я снова увидел её, когда взмокший и выдохшийся сидел на скамье после жимов. Мара стояла у выхода и разговаривала с каким-то подкачанным типом в форме тренера. Смеялась. А потом подняла бутылку с водой и, запрокинув голову, сделала несколько глотков. Затем опустила бутылку, провела по губам языком, ловя убегающую каплю, и посмотрела прямо на меня.

Наши взгляды встретились на секунду. Может, на две. В её глазах не было ни смущения, ни интереса. Просто констатация факта — «а, ты ещё здесь». И затем она так же спокойно отвела взгляд, словно отвлеклась на пролетающую муху.

А я сидел и чувствовал, как что-то старое и знакомое, погребённое под прахом и руинами много лет назад, вновь шевельнулось внутри. Я не хотел этого. Не планировал. Я был абсолютно уверен, что работа с бывшей женой никак на меня не повлияет. Ведь то, что было между нами, случилось очень давно и умерло.

Но Мара, как назло, стала появляться везде. В моём кабинете. В спортзале. На крыльце телецентра. И эти перемены в её характере — новая холодная собранность, броня, которую я не мог пробить, — разбудили во мне грёбаный охотничий интерес.

Я встал со скамьи, чувствуя, как адреналин от этой мимолётной встречи бьёт в виски сильнее, чем от любой тренировки. Контакт с ней надо ограничить. И я подумал, что хорошо, что в пятницу прилетает Нелли.

Итак, наступила пятница. Сегодня я снова пришёл в спортзал. Тело требует нагрузки, и я выкладываюсь на полную катушку, но всё равно периодически ищу её глазами. Освежившись в душе, одеваюсь и выхожу в холл.

И вот здесь я вижу её. Мара протягивает ключ от шкафчика девушке на ресепшене.

— Хорошего дня! — бодро говорит администратор.

— Спасибо, — коротко бросает Мара, но сразу не уходит, а отвлекается на сообщение в телефоне. Наблюдаю за тем, как она улыбается, когда её пальцы быстро строчат текст. И странно, но мне захотелось узнать, кому она пишет и почему дрожат уголки её губ.

— Привет, — говорю я, подойдя ближе.

Она останавливается, поворачивает голову.

— Привет.

Я протягиваю свой ключ. Пока администратор его принимает, я спрашиваю, глядя на неё:

— Я не видел тебя в зале.

— Сегодня я плавала в бассейне.

И всё. Она не развивает тему, не задаёт встречных вопросов. Просто кивает на прощание и идёт к выходу. Я смотрю ей вслед, чувствуя, как внутри закипает какое-то ещё непонятное мне чувство.

Что я вижу в ней сейчас? Во-первых, она больше не взрывная, невероятно страстная девчонка с горящими глазами. В нашу последнюю встречу девять лет назад я не пошёл за ней, потому что знал — это ни к чему хорошему не приведёт. Мы опять могли поругаться, прилюдно наорать друг на друга, а я от этого устал. Но те её глаза я запомнил. Огня в них уже не было, он потух. Потом я думал о том, что был с ней слишком строг, требовал в два раза больше, чем с остальных, чтобы никто не обвинял её в том, что я делаю ей поблажки. Но в то же время я не вывез всей её неуемной энергии и характера. Её было слишком много везде.

А что сейчас?

Сейчас мне как будто её мало…

Весь оставшийся день мы не пересекаемся. У меня совещание с программным директором, разбор сетки на новый сезон и обсуждение закупки нового рейтингового турецкого сериала.

Потом я уезжаю на встречу со знакомым генеральным продюсером продакшн-студии, которая славится качественными сериалами. Мы пьём кофе в его офисе, и я говорю честно, чего жду.

— Мне нужна новая история. Свежая, сильная, с узнаваемым именем. Я думаю о Лауре Абдуллиной. Её «Пленница» была событием. У неё есть вкус и смелость.

Глава 15. Сто шагов назад

Давай начнём движение первыми.
Сегодня я сыграю белыми,
А ты иди вперёд своею дорогою,
Спасайся в сумерках тёмных комнат.
Валерий Меладзе и ВИА ГРА, «Притяженья больше нет».

Понедельник начинается с разноса утренней программы. Стенания продюсера и просьбы дать ей пару месяцев, чтобы всё исправить, абсолютно не трогают, а только раздражают. В её руках — утренний эфир канала, вещающего на всю страну, а она сливает его потенциал в унитаз. Это, на минуточку, рекламные блоки и компании, которые могли бы зайти со своей продукцией, но не сделают этого, потому что наше утреннее шоу где? Правильно — в жопе. Даю две недели на разработку новой концепции. Нет — прощаемся.

Этот день я вновь провожу в разъездах и никак не пересекаюсь с новостной службой до вечера. Возвращаюсь на канал после шести, киваю секретарю в знак приветствия и прошу сделать крепкий кофе.

— Хорошо, Артур Германович. И Мара Юсупова звонила по поводу вечерней верстки.

— Пусть заходит, — бросаю, заходя в кабинет и оставляя дверь открытой.

Через пару минут на пороге возникает она. Всё такая же собранная, отстранённая.

Я киваю, жестом приглашая её к столу. Она садится и начинает рассказывать. Голос — чёткий, профессиональный, без единой лишней эмоции.

— Первым пойдёт сюжет о массовом отравлении в аквапарке Атырау. Тринадцать детей отравились, предположительно, парами хлора в бассейне. Трое малышей — в реанимации.

Я встаю, потому что от долгого сидения за рулём, пока стоял в пробках, чувствую дискомфорт.

— Следом идёт сюжет про суд над Перизат Кайрат. Прокуроры озвучили, на что она тратила пожертвования казахстанцев пострадавшим в паводках: брендовые шмотки, путешествия, недвижка.

Засунув руки в карманы брюк, медленно прохаживаюсь по кабинету, слушая её голос.

— Второй блок начинаем с сюжета о шакалах в Жамбылской области. Они в край оборзели: людей не боятся, свободно бродят по улицам и нападают на скот.

И вдруг я чувствую, я вижу, как её спина напряглась, едва я оказываюсь сзади. Она не прерывается, не оборачивается, но каждое слово теперь отдаётся этим едва уловимым напряжением. Ей неприятно, что я сзади. Но именно в этом положении я улавливаю аромат её духов. Раньше он был фруктово-цветочным — помню, как на тумбочке у неё стоял флакон Nina Ricci. Теперь она сменила парфюм, у которого более зрелое звучание, и оно мне… нравится.

— …И в конце у нас выставка Ван Гога в Almaty Museum, а потом прощалка, — заканчивает она и замолкает.

— Всё? — спрашиваю, встав очень близко к её стулу, глядя вниз, на её макушку, на блестящие чёрные волосы.

— Да, — Мара закрывает блокнот, резко встаёт, разворачивается и натыкается на меня.

Я не отступаю ни на сантиметр. Мы стоим так близко, и наше противостояние настолько очевидно и остро, что я сам себя перестаю понимать.

Пока мы смотрим друг на друга, я наблюдаю, как меняется её лицо. На каменной маске появляется лёгкая трещинка. В глубине её чёрных глаз вспыхнул… не страх, нет, а гнев. Я всё-таки вывел её на эмоции. Впервые.

— Шаг назад, Артур, — произносит она гордо.

Я остаюсь на месте. Руки в карманах сжались в кулаки. Они чешутся. Ей-Богу, до красноты чешутся от того, что хочу прикоснуться и провести пальцем по этой трещине в её броне. Просто чтобы посмотреть, что будет дальше.

— Я же попросила, — холодно говорит она и толкает меня в грудь ладонью, но я крепко стою на ногах и перехватываю её руку, сжимая пальцами запястье. Оно тонкое, мягкое, хрупкое. Мара пытается вырвать его, но я сильнее и упрямее.

В этот момент на столе звонит телефон. Резкий, пронзительный звук возвращает мне утраченный рядом с ней здравый смысл.

Я делаю шаг назад.

— Иди работай, — говорю холодно.

Ни слова не говоря, Мара уходит, а я подхожу к столу и с силой нажимаю на кнопку отбоя — звонка от своей девушки. Потому что сейчас мне нужны пять минут тишины.

Эфир я смотрю в кабинете. Всё идёт ровно, репортажи сменяют друг друга, пока не доходит до сюжета про нашествие шакалов. И ведущая, Райана, произносит подводку: «…а тем временем жители Жамбылской области жалуются на нашествие волков…»

Волков? Мара говорила, там шакалы.

Это режет слух. Мара сама редактирует и утверждает тексты. Это же я взрастил в ней педанта до мозга костей. Шакал и волк — не одно и то же. Потеряла сноровку? Или не нашла синоним?

Перед уходом я медлю на втором этаже, но всё-таки решаю зайти в ньюсрум. Подхожу к кабинету выпускающего и останавливаюсь у приоткрытой двери. Оттуда доносятся голоса. Я не планировал подслушивать, но стою и слышу, как ругается Мара.

— Мы обсуждали это перед эфиром, и я сказала тебе, что это шакалы, а не волки, — жёстко говорит она. — Это принципиальная разница.

— А я сказала тебе, что из моих уст это слово не прозвучит. Оно ругательное, — парирует Райана, в её тоне слышна нервозность и высокомерие. — Я не хотела его говорить и не сказала.

— Не хотела? Ты что-то в последнее время слишком многого не хочешь, — голос Мары становится тише и оттого ещё опаснее. — Мы не в игрушки играем, и тут тебе не личный канал, Райана. Ты читаешь подводки, от тебя большего и не требуется.

Райана нервно усмехается:

— Да ты что? Скажи это своему ебарю, под которого ты специально пишешь подводки. Весь канал знает, что ты с ним спишь.

Воздух в лёгких задерживается и режет изнутри. Какая грязь.

Но ответ Мары вызывает вопросы. Она не кричит, не оправдывается. Она… смеётся. Коротко, сухо, ядовито.

— С кем я сплю, тебя не касается. Я тебя предупредила в последний раз. Ещё один косяк — и твой «ага́шка» тебя не спасёт.

Не дожидаясь продолжения, разворачиваюсь и ухожу. Шаги отдаются в пустом коридоре громче, чем хотелось бы. Движения мои яростные, порывистые, мозг кипит.

Оказавшись в машине, я захлопываю дверь, но не завожу мотор, а просто сижу, смотря перед собой в темноту. И тогда волна гнева накатывает с такой силой, что я сжимаю пальцы в кулак и несколько раз с силой бью им по рулю.

Глава 16. Сотри его из memory

Я из памяти стираю дождями по стеклу
Я буду ластиком — фантастика
Убегаю, улетаю, а он прозрачным стал
Я с чистого листа хочу листать

Виктория Дайнеко, "Сотри его из memory"

Мара

Я уже не девчонка, чтобы проглатывать оскорбления и убегать в слезах. Спасибо психологу за то, что научила отстаивать личные границы. С Райаной у меня давние тёрки. Она слишком много себе позволяет, потому что наверху у неё сидит агашка, благодаря которому она каждый раз выходит сухой из воды после своих косяков.

Она любит переставлять слова и предложения в подводках и не согласовывать правки с редакторами. А ещё, придя в ньюсрум, может с важным видом отчитать журналиста за то, что ей, видите ли, сюжет не понравился. А это, блин, зумеры. Они не только ленивцы обыкновенные, у них от таких наездов потом депресняки с потерей трудоспособности.

В общем, сегодня утром я искренне рада, что два дня будет не её смена. Подходя к телецентру, получаю новое сообщение от Жанибека, с которым мы продолжаем переписываться. Он желает мне хорошего дня, я отвечаю тем же.

— Маруся, привет! — сзади меня нагоняет весёлый Арни. Он улыбается во весь рот, в руках — упаковка казахстанского шоколада с девушками в национальных костюмах на обёртке. — Держи, — протягивает он.

— О, по какому случаю? — удивлённо принимаю сладкий подарок.

Арни пожимает плечами, всё так же улыбаясь:

— Да просто так. Спасибо за то, что нашла эту...Лабубу для дочки. Ей очень понравилось.

На душе становится чуточку светлее. Такие простые, человеческие жесты ценишь больше всего.

— Ааа, да не за что. У меня племяшка от них балдеет, я для нее заказывала. А за шоколадку спасибо, — искренне говорю я. — Сейчас чаёк заварю и всё слопаю.

Мы разворачиваемся к зданию, и мой взгляд случайно скользит в сторону. Артур идёт в телецентр со стороны парковки. Он смотрит на нас. Вернее, сначала на меня, потом его тяжёлый, медленный взгляд опускается на Арнибека, на шоколадку в моих руках, и снова возвращается ко мне.

Внутри всё сжимается. В памяти вспыхивает его рука на моём запястье, его близость, от которой горела кожа.

Фантомный ожог, как фантомная боль.

Зачем он это сделал? Чтобы проверить? Снова вывести меня из равновесия? Показать, что всё ещё может до меня дотронуться?

Мы втроём сталкиваемся у двери. Арни, как всегда открытый и дружелюбный, протягивает руку:

— Артур Германович, доброе утро!

Артур пожимает её. Даже спустя много лет я вижу то, чего не замечают другие: делает он это нехотя, как будто одолжение.

— Доброе, — бросает он в мою сторону.

Я просто киваю, не поднимая глаз, и прохожу внутрь, сжимая упаковку шоколада так, что она шуршит.

Артур идёт за нами, проходит через турникет, пересекает холл, но вместо лестницы поднимается на лифте. Я бы рада не думать о нём, но мысли всё равно крутятся вокруг Миллера и того, что было вчера.

«Пусть смотрит, — с вызовом думаю я, заходя в свой кабинет. — Пусть слушает. Он больше не увидит от меня ничего, кроме профессиональной вежливости».

После полудня, когда я подбиваю список тем для анонсов, которые мы монтируем для эфира и соцсетей, из опен-спейса доносятся крики. Не просто разговор на повышенных тонах, а настоящая перепалка. Бросаю работу и выхожу из кабинета.

В центре ньюсрума стоят Вика и Женя. Вика, красная как помидор, тычет пальцем в Женю. Та, с перекошенным от злости лицом, стоит в защитной позе. Остальные репортёры застыли за своими компами и слушают каждое слово.

— Ты хоть понимаешь, как меня подставила и как на меня все смотрели? — почти кричит Вика.

— Я не виновата, что она дура! — огрызается Женя. — Ко мне какие претензии? Почему нельзя было один на один сказать, а не выносить на всю редакцию?

— А мне приятно было, когда на весь пресс-клуб эта психованная сказала: «Где та шалава с АТВ, которая увела у меня мужа?»

Тут уже я не выдерживаю.

— Так, стоп! — мой голос звучит резко и громко, все вздрагивают. — Хватит орать. В чём дело?

Вика, увидев меня, тут же начинает, захлёбываясь:

— Мара, я поехала на прессуху в Казпресс-клуб. Зашла туда с микрофоном, а следом за мной эта… как её… Лиля Хайруллина с Пятого канала. И такая: «Ну и где та шалава с АТВ, которая увела у меня мужа?» Все на меня смотрят, а у меня микрофон с нашей плашкой!

Я перевожу взгляд на Женю. Та стоит, уперев руки в бока:

— Я не уводила Кирилла! — заявляет она, и по опен-спейсу прокатывается шёпот. Ну да, Кир — наш оператор, все знают, что у них с Женей шуры-муры. — Он сначала ушёл от неё, подал на развод, а потом мы стали встречаться. Она просто мстит!

Я вздыхаю. Эх, молодо-зелено. Были там, проходили.

— Так, давайте успокоимся, — говорю уже ровнее. — Вика, мне правда жаль, что ты оказалась в таком положении и без вины виноватой. Но такие вещи действительно лучше обсуждать не публично. Женя… тут мне, честно, нечего добавить. Но да, по факту, из-за вашего любовного треугольника пострадала Вика и, как следствие, репутация канала. Так что, ребят, на будущее, если…

Я поднимаю глаза на остальных, но они смотрят не на меня. Их взгляды устремлены куда-то за мою спину. С неприятным предчувствием медленно оборачиваюсь.

В проходе стоит Миллер с каменным лицом. Пошутила бы, что это его обычное табло, да не до шуток. Неужели девочки так орали, что их услышали на третьем этаже?

Он обводит испепеляющим взглядом моих журналистов, и те дружно опускают глаза — кто в пол, кто в мониторы. Потом останавливается на мне. Холодный, как айсберг в океане. Я знаю это выражение. За годы он только его отточил.

Миллер не станет сейчас ничего выяснять. Не будет читать нотаций.

— Зайди, — говорит он, глядя мне прямо в глаза, разворачивается и уходит.

В опен-спейсе воцаряется гробовая тишина, в которой звенят мои расшатанные нервы. И снова накрывают эти чёртовы вьетнамские флэшбэки. Я ненавижу чувствовать себя рядом с ним провинившейся стажёркой, а не руководителем, которая только что пыталась погасить конфликт.

Глава 17. Драмы больше нет

Драмы больше нет
Нету обид
Больше не болит
Больше не болит, больше не болит

Полина Гагарина, "Драмы больше нет"

— Так, всем за работу, — велю я репортерам, — а вы, девочки, по разным углам.

— Мара, простите, — извинения Вики летят мне вслед, когда я иду по коридору. Обернувшись, улыбаюсь ей. Она не виновата в том, что Миллер меня вызвал, это вообще не из-за нее. Это наша с ним странная, холодная война, которая вышла за пределы здравого смысла.

Дойдя до приемной, вижу, что секретаря на месте нет. Ну и слава богу. Мне лишние вопросы не нужны. Дверь в кабинет Артура открыта. Я вхожу в него и вижу, что он не сидит за столом, а стоит возле него и ждет меня.

— Закрой дверь, — командует. — И подойди.

Делаю, как велит, а у самой внутри все бушует от гнева. Я давно не зеленая девчонка, чтобы так со мной разговаривать. Сделав несколько шагов, останавливаюсь на безопасном расстоянии, которое все еще позволяет мне дышать. Но этого ему было мало. Он сам сокращает оставшееся между нами расстояние, и теперь мы стоим так близко, что я слышу его дыхание и запах крепкого черного кофе.

— Почему у тебя в редакции бардак? — Артур смотрит на меня сверху вниз, пытаясь пробить мою броню.

— У меня нет бардака. Девочки просто повздорили.

— Твои «девочки» не поделили мужика!

— Все не совсем так. Или ты теперь слышишь звон, но не знаешь, где он?

Искры, острые и раскаленные, посыпались в разные стороны. Он злится, и я вижу это по гуляющим под кожей желвакам. Он больше не может мной управлять, не может диктовать свои правила, и это сводит его с ума.

А я… я в этот момент наслаждаюсь каждой секундой его бессилия. Смотри, Артур, какая я стала, после того как девять лет назад ты катком прошелся по моей любви.

— Любишь пословицы? — бесится он. — Знаешь такую: «Рыба гниет с головы»?

— О как! — я прищурилась, чувствуя, как адреналин ударяет в кровь. — Предъявить мне что-то хочешь?

Мы стоим слишком близко. И наша холодная война вот-вот закончится ядерным взрывом, когда один из нас нажмет на красную кнопку.

— Ходят слухи, — выдохнул он, и его слова повисли между нашими лицами, — что у тебя роман с ведущим.

Я усмехаюсь ему прямо в лицо, в эти потемневшие, полные гнева глаза.

— С каким именно? У нас их несколько.

Это была последняя спичка, брошенная в разлитый бензин. Его рука молниеносно поднимается, обвивает мою талию и с силой прижимает к его телу, стирая последние сантиметры.

— У тебя роман с Мукановым? — пальцы впиваются в мой бок. — С ним ты спишь?

Он пристально смотрит на мои губы, будто впервые их видит. Наклоняется, остановившись вблизи от них, а я, пользуясь этим, отвечаю шепотом, обжигая легким дыханием его подбородок:

— Ты же уже сделал выводы. Зачем спрашиваешь?

— Хочу услышать от тебя, — вижу, как кадык нервно дергается.

— Не твое дело, — выплевываю ему в лицо, упираюсь ладонями в его грудь и с силой отталкиваю.

Наверное, он ждал такого отпора, поэтому отступает на полшага, его хватка на моей талии ослабевает.

— Больше не смей так делать. Никогда, — сквозь сжатые зубы шиплю я, смотря ему прямо в глаза. В них нет страха, только холодная ярость. — Еще одна подобная выходка — и я пожалуюсь в отдел кадров. Не уволюсь, нет. В этот раз не дождешься, — тычу в него указательным пальцем. — Просто не лезь в мою жизнь и в мои отношения. Не трогай меня и только попробуй хоть как-то зацепить его.

Он понимает, что я говорю об Арни. Он все прекрасно понимает. И в этот момент все нордическое спокойствие Миллера улетучивается. Воздух выходит из его легких с шипящим звуком.

— Тогда никаких романов на рабочем месте. Поняла меня? — тихо, со злостью цедит он сквозь зубы.

— А я на старые грабли не наступаю, — вновь усмехаюсь. — И со своими любовниками сплю в нерабочее время.

Развернувшись, открываю дверь и оказываюсь в приемной. Макпал уже сидит за компьютером и, раскрыв глаза от удивления, провожает меня взглядом. Я знаю, что она нормальная женщина, сплетничать не станет. Но все равно потряхивает от того, что кто-то стал свидетелем моего «падения».

— Мара, все хорошо? Ругался, что ли?

— Да, — обернувшись и улыбнувшись, отвечаю я. — Бывает. Все нормально.

Я прохожу по коридору, не видя ничего перед собой, и толкаю дверь в женский туалет. Убедившись, что я одна, поворачиваю замок.

Прислонившись спиной к холодной плитке, я судорожно глотаю воздух, но в горле стоит ком. Подхожу к раковине, поворачиваю кран, и поток ледяной воды с шумом обрушивается в раковину. Этот звук на секунду заглушает гул в ушах.

Меня накрывает, как несколько лет назад. Слезы вырываются наружу, я зажимаю рот ладонью, пытаясь заглушить их, но меня трясет от ярости, от унижения, от шока.

Он был так близко. Его дыхание обжигало мою кожу, а пальцы впивались в нее, и я не сразу это остановила. И этот фирменный взгляд, который я вспомнила. Он хотел поцеловать меня с той же яростной силой, с какой мы когда-то разрушали друг друга. И если бы я его не остановила, он бы это сделал.

Выпрямившись, с силой провожу руками по лицу, смахиваю слезы, смотрю на свое отражение. Размазанная тушь оставляет черные подтеки под глазами, нос красный, веки опухшие. В этом заплаканном лице угадывается та самая двадцатилетняя дурочка, которую когда-то разбило вдребезги его равнодушие и нелюбовь.

— Не дождешься, Миллер, — шепчу я своему отражению.

Я судорожно набираю в ладони ледяной воды и с силой плескаю себе в лицо. Потом еще, и еще, пока холод не начинает жечь кожу, прогоняя жар стыда и слабости. Я промокаю лицо бумажным полотенцем, снова смотрю в зеркало. Ледяная маска. Только легкая отечность век выдает пережитый шторм.

Я поправляю волосы, глубоко вдыхаю и выхожу из туалета. В коридоре пусто. Шаг твердый, спина прямая. Я отшвырнула его назад. Я защитила свои границы. И этот внезапный прорыв старой боли — лишь временная слабость.

Глава 18. Littlest Things (Мелочи)

Даже мелочи возвращают меня в то время.

Я знаю, это звучит глупо, но это правда.

Я знаю, это неправильно, но кажется таким нечестным,

Что все вокруг напоминает мне о тебе.

Lilly Allen, “Littlest things”

— Еще раз для глухих. Что ты ему сказала?

Лера смотрит на меня, застыв с трубочкой в губах. Мы сидим с ней на летке кофейни в старом центре. Есть у нас маленький ритуал — раз в воскресенье мы встречаемся на завтрак и делимся новостями за неделю. На этой неделе Лера была в командировке в Сеуле и только вчера вернулась, но наш традиционный бранч не пропустила.

— Со своими любовниками я сплю в нерабочее время. Вот что я ему сказала.

Лера выпускает изо рта трубочку и хлопает в ладоши, с гордостью глядя на меня.

— Моя девочка наконец-то вышла из детской позиции и зашла обратно нормально.

— Лер, — с укоризной смотрю на нее.

— Молодец. А он что? Ну когда ты пошла к нему верстку утверждать?

— Совершенно спокойно, будто ничего между нами не было, — щедро поливаю румяный блин клубничным джемом. — Прошлась по всем сюжетам, он задал пару уточняющих вопросов, я ответила, он сказал “ок”, и я ушла.

— Смотри-ка, истинный ариец, однако.

— Он — да, — хмыкнула горько. — А меня как будто на девять лет назад отбросило. Все плохое, что во мне было, хотело вырваться наружу. Я еле себя контролировала.

— Вот поэтому бывшие муж и жена в одной компании — это катастрофа, — пока во рту тает нежнейший блинчик, Лера берет вилку и нож и отрезает кусочек омлета. — Это невысказанные обиды, незакрытые гештальты и тлеющие искры былой страсти.

Она активно жует, а я потягиваю свой латте, задумавшись над ее словами.

— Хорошо, что Айдар выходит в понедельник и мне больше не нужно будет ходить к нему верстку.

Лерка нанизывает на вилку помидорку-черри и размахивает ею.

— Давай так: если он все равно тебя вызовет и что-то предложит по работе, значит, у него точно насчет тебя незакрытый гештальт.

— К счастью для меня, у нас нет больше точек соприкосновения, — развожу руками. — Я выпускающий, всего лишь винтик в механизме.

— Есть еще спортзал, — красный кружок пропадает во рту подруги, которая аппетитно жует и подмигивает мне. — А вообще, знаешь, странно, что он за девять лет так и не женился. Ему сколько? 37?

— Ну, может, я ему прививку от брака поставила, как и он мне.

— О, вакцинированные, — Лера водит по воздуху вилкой, удерживая ее изящными наманикюренными пальцами. — Интересный для науки любви клинический случай… как и мы, одиночки.

— Ох, Лерка, — качаю головой, но все-таки задумываюсь над ее словами. В последнюю неделю работать рядом с Миллером стало… неудобно. Я чувствую на себе его взгляды, когда сижу в кабинете, уткнувшись глазами в верстку. Мы пару раз сталкивались в коридоре и на крыльце, но были не одни, поэтому ничего друг другу не сказали.

А еще… еще иногда меня действительно отбрасывает назад, когда я внезапно вспоминаю о нем. Это происходит случайно, спонтанно. Когда я слышу старый хит, под который мы пели в его машине. Вернее, я пела и размахивала руками под “I Don't Wanna Miss a Thing” его любимой группы “Аэросмит”. Он такой — любит что-то совсем старое, как кино семидесятых и девяностых. Или когда я правлю текст и вижу слово “является”. Миллер ненавидит его, считая громоздким, формальным. Канцелярщиной, одним словом. Когда он впервые увидел это в моем сюжете, зачеркнул со словами: “Что это за явление Христа народу?” В общем, из-за Артура и я невзлюбила это слово и теперь везде удаляю его, заменяя другим.

— Так, а что там с твоим богатеньким Буратино? — Лерин голос возвращает меня на землю.

— Так-то он не мой.

— Хорошо, просто богатенький Буратино? Пишет тебе?

— Пишет. С ним легко и интересно. Предлагает встретиться.

— Ну вот, — всплескивает руками она. — Нефиг тянуть кота за яйца. Иди.

— Я сказала, что подумаю.

— Боже, — подруга закатывает глаза. — Так и молодость пройдет. Я, кстати, тоже скачала себе это приложение. Вдруг мне тоже какой-нибудь красавчик напишет — и будет мне счастье.

— Счастье, — улыбнулась я. — А ты не думала, что мы так-то уже счастливы? Прямо здесь и сейчас? Без парней, мужчин, мужей? Вот просто счастливы в этом месте и в это время?

— Счастье - это весьма и весьма сложное понятие и состояние, — филосовствует Лера. — Сегодня ты можешь быть счастлив от своего одиночества, потому что пресытился всем. А завтра это одиночество тебя будет тяготить и ты захочешь мужа, детей, семью, собаку и дом с голубыми ставнями.

Я понимаю, о чем она говорит. В ее словах, как всегда, есть смысл.

— Почему именно с голубыми?

— Не знаю, я просто хочу дом с видом на реку или озеро, и голубые ставни с белыми узорами, как у моей бабушки.

Мы еще немного пофилософствовали, посмеялись и обсудили новости. Потом она подкинула меня на своей машине до станции метро, откуда я поехала к родителям на традиционную семейную сходку.

Дорогие! У нас будет две спокойные главы, а потом начнется все веселье. Думаю, на этой неделе выходной будет в четверг. А еще я закинула в блог саундтрек с переводом: https://litnet.com/shrt/jabf

Глава 19. У мамы дома на кухне

У мамы дома на кухне так хорошо

Мы посидим, поговорим с ней о чём-то неважном, папа пришёл

У, мама, если б ты знала о ком я молчу

Но о нём говорить, мама, просто не хочу

Потап и Настя “У мамы”

По субботам или воскресеньям за большим столом собирается вся семья. Мама любит готовить, потом собирает нам с сестрой контейнеры с едой, которую у Айнаш съедают за час, а я растягиваю на два дня.
Папа сидит во дворе за столом и смотрит по мобильному Уимблдон. Он у меня большой фанат большого тенниса. Благодаря ему я знаю, кто такой Джокович, Лена Рыбакина и Мирра Андреева. При этом папа ни разу за всю жизнь не играл, но просто любит.

— Пап, ну что там Лена?

— Проиграла датчанке, — вздыхает он. — Вылетела.

— Эх, жаль.

Племянники бегают в саду с водными пистолетами — уже мокрые до нитки, загорелые и неугомонные. Иногда хочется вернуться на пять лет назад, когда они были еще маленькими булочками и таскались за тобой с просьбой поиграть. Младший брат укатил в центр на свидание с девушкой. Мама всё надеется, что он скоро женится и приведет в дом новую хозяйку.

На летней кухне, которую мы любя называем чайханой, мама с Айнаш лепят манты. К моему приходу уже закрыли один лист мантоварки. Я мою руку и подключаюсь к работе, слушаю, как сестра рассказывает о том, что в этом году ехать на Мальдивы уже скучно, хочется чего-то нового.

— Мы в третий раз в Турцию поедем, нам нравится. В этом отеле мы уже все знаем.

Мама с папой еще не пенсионеры. У папы золотые руки. Он сантехник, но не в КСК (ЖЭК), как в 90-х, а, так сказать, свободный художник, работающий на себя. В нулевых во время строительного бума он устанавливал раковины, ванны, душевые в элитных ЖК и домах бизнесменов. Платили очень хорошо, благодаря чему родители накопили на участок со стареньким домом, снесли его и построили новый, не продавая нашу двушку в панельке, которая теперь приносит им дополнительный доход. Ну а еще помогли мне с первоначальным взносом за мою однушку.

Моя мама работает фармацевтом в Центральной аптеке, сестра — переводчик китайского, благодаря которому она и познакомилась со своим будущим мужем — переводила на переговорах. Брат Алмас — Frontend-разработчик: создает пользовательский интерфейс сайтов и приложений.

В общем, мы довольно обычная, среднестатистическая семья. В роду у нас не было знаменитостей, писателей, музыкантов и прочих творческих личностей. Поэтому, когда я пошла на журфак, родители удивились, но поддержали. Как и поддерживали, когда я ушла от Миллера. Мама тогда очень злилась и хотела позвонить своей кудашке (сватье). Папа остановил, сказав, что мы с Артуром взрослые люди — сами разберемся. Вот и разобрались.

— Акмарал, а ты что такая загадочная? На работе все хорошо? — участливо спрашивает мама, ловко соединяя кончики теста.

— Да, — вздыхаю я. — У нас новый генеральный. Из столицы прислали.

— Ого, — подключается Айнаш. — И как, нормальный? Главное, чтоб не решил свою команду привезти.

— Не думаю.

— И как зовут?

— Артур.

Мама с сестрой замирают и поднимают на меня глаза. В их взглядах немой вопрос и интерес.

— Миллер?

— Да, Миллер, — спокойно отвечаю я, продолжая лепить.

— И-и-и? — ждет продолжения сестра.

— И на этом все. Мы снова работаем вместе.

— И как он? Ничего не сказал? Кто-нибудь знает на работе? — пытает сестра.

— Первый вопрос: нет, ничего не сказал. Второй: нет, никто не знает и не узнает.

— И что, — мама поджимает губы и как-то внезапно остервенело защипывает края на мантах, — женился? Дети есть?

— Насколько я знаю, нет. Не женат и детей нет.

Далее мама красноречиво оформляет свои мысли непереводимым казахским фольклором.

— Мам, ну что ты? Мы же расстались по обоюдному согласию.

— Угу, — бубнит сестра. — Помним мы твою истерику, когда ты приехала сюда после работы.

Хорошо, что они не знают, что я унизилась и ходила к нему через полгода после развода, где и увидела ту блондинку в его футболке. Тогда я позвонила Лере, и она забрала меня из парка.

— Да все нормально. Правда, — улыбаюсь я, не желая вспоминать свое прошлое состояние. — Я просто тогда не умела справляться с сильными эмоциями.

— Угу, — не унимается Айнаш. — Осознанная ты наша. Только не вздумай снова в него влюбиться.

Я кладу на раскатанный круг мясо с луком.

— Я об этом не думаю. И вообще, я сейчас общаюсь с одним парнем. Он зовет меня на свидание.

Глава 20. Без меня

Продолжай без меня, я не твой идеал,
И нет сил, день за днем подниматься на этот пустой пьедестал.
И душа не болит, ты любить перестал. Продолжай без меня,
Ты свободен, увы, все закончилось. Это финал!
А теперь уходи...

Вельвет, "Без меня"

Семь двадцать утра. В прохладной раздевалке спортзала я натягиваю свой старый зелёный купальник, прячу волосы под силиконовую шапочку и защёлкиваю ремешок очков для плавания. Беру полотенце и открываю тяжёлую дверь, ведущую к бассейну.

Идеальное время. Вода не холодная, крайняя дорожка полностью свободна. На двух других несколько бабулек неспешно плавают у бортика — у них в восемь начнётся аквааэробика. У меня есть полчаса тишины и одиночества. Потом — хамам, чтобы погреться, и на работу.

Захожу в воду, чувствуя, как приятный холодок обволакивает кожу. Папа учил меня плавать ещё на Иссык-Куле, а мне это очень понравилось. Делаю разминку, проплываю два бассейна в спокойном ритме. На третьем чувствую, что кто-то зашёл на мою дорожку. Ничего страшного, места хватит всем.

Останавливаюсь, прислоняюсь спиной к кафельной стене, чтобы отдышаться, поднимаю очки на лоб. С другого конца бассейна мускулистый мужчина рассекает воду идеальным брассом. Руки мощно и грациозно взмывают над водой и уходят вглубь. Картина, достойная замедленной съёмки в олимпийской трансляции. Признаюсь, это даже завораживает.

Но вот он подплывает ближе, встаёт, и вода оказывается ему по пояс. У меня в груди всё обрывается.

— Привет, — говорит он, поднимая очки на синюю шапочку.

Чёрт. Чёрт бы тебя побрал. И здесь ты.

— Привет, — отвечаю я, и мой голос звучит как-то сипло.

— Наблюдал за тобой. Ты всё так же хорошо плаваешь.

— Спасибо, — бросаю я и, не глядя на него, опускаю очки и резко отталкиваюсь от бортика.

Включаю кроль на полную мощность, пытаясь заглушить бешеный стук сердца в ушах.

Он меня преследует? Почему он везде? Слава Богу, сегодня не нужно идти к нему с версткой.

Я чувствую его присутствие рядом. Он тоже перешёл на кроль и плывёт параллельно, пытаясь обогнать. Я сжимаю зубы и добавляю скорость. Мы одновременно разворачиваемся у противоположного бортика — быстрый взгляд, полный молчаливого вызова, — и снова бросок назад.

Итак, мы перешли на соревнование. Глупое, детское, но от этого не менее яростное. Я чувствую, как он настигает меня, слышу всплески в сантиметрах от себя. И вот мы оба, выложившись до конца, одновременно касаемся руками бортика и выныриваем, тяжело и прерывисто дыша.

Я срываю с себя очки. Он делает то же самое. Вода стекает с наших лиц, и мы просто смотрим друг на друга, задыхаясь. Не хватает воздуха, в груди что-то колотится — адреналин, ярость, что-то ещё… что-то сильное и неожиданное, что просыпается во мне от его взгляда.

Я первая отворачиваюсь. Молча поднимаюсь по лестнице, остро чувствуя его взгляд на своей спине, на мокром купальнике, прилипшем к коже, на моей неприкрытой попе. Я не оглядываюсь. Подхожу к своему шезлонгу, снимаю шапочку и очки, бросаю их на полотенце.

Затем направляюсь в общий хамам. Там уже сидят те самые пенсионерки, негромко переговариваясь.

— Здравствуйте, — киваю им и опускаюсь на мраморную скамью.

Жар обволакивает тело, но внутри всё ещё колотится лёд. Я закрываю глаза, пытаясь прогнать его образ — мокрого, с трудом дышащего, смотрящего на меня так, будто мы только что не плавали, а занимались… нет, чёрт возьми.

Он снова нарушил моё пространство. Снова влез в мою голову. И самое противное — сегодня я отозвалась на этот вызов. И это пугает больше всего.

Я скрещиваю руки, кладу ладони на плечи и разминаю мышцы, запрокинув голову. Горячий пар заполняет лёгкие, проникает под кожу. От этого жара кровь стучит в висках. Бабушки, переговариваясь, выходят, и дверь бесшумно закрывается за ними.

Открываю глаза, затянутые влажной пеленой, и сквозь неё вижу, как дверь снова отворилась. Входит Артур. Мы остаёмся одни. Пар сгущается, стелется между нами, но не скрывает. Мы снова смотрим друг на друга, когда он садится на скамью напротив, расставив широко ноги.

— Тебя стало слишком много, — первой очерчиваю границы.

Он усмехается коротко и беззвучно.

— Я не виноват, что этот клуб рядом с телецентром.

— Ну да, — хмыкаю я. — Ты всегда ни в чём не виноват.

— Что ты хочешь этим сказать? — его голос становится ровным и опасным.

— Я? Ничего. А что ты хотел услышать?

Артур ничего не отвечает. Вместо этого он отталкивается ладонями от скамьи и встаёт. Капли пота стекают по его торсу, мышцы играют под кожей при каждом движении.

Он подходит ко мне.

Я сижу неподвижно, и когда Артур останавливается передо мной, я смотрю на него снизу вверх, показывая, что не боюсь. В хамаме невыносимо жарко, голова начинает кружиться. На его лоб спадает мокрая челка, которую он всегда так тщательно зачёсывает назад. Сейчас он выглядит… другим. Более реальным. Более опасным.

— Здесь мы не на работе, — говорит он.

— Мне всё равно, я не собираюсь… — начинаю я, но он резко, даже грубо, хватает меня за руку, поднимает на ноги и тянет на себя.

Артур силой прижимает к своей мокрой от пота груди моё тело. Я пытаюсь вырваться, упираясь ладонями в его плечи.

— Отпусти меня, козёл! Отпусти! Я закричу!

Но я уже в плотном кольце его рук. Он давит ладонью на мою спину, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Его взгляд пылает, отражая жар парной и тёмное, злое на самом дне. Но этот телесный контакт - кожа к коже и тяжелое дыхание у обоих - может погубить.

— Не надоело меня провоцировать? — низко рычит прямо у моего лица.

— Мир не крутится вокруг тебя, а ты — не пуп Земли, Артур Миллер.

Я снова бросаю ему вызов, снова смотрю на его губы. И шепчу в них, обжигая его кожу своим дыханием:

Глава 21. Рыцарем без страха и упрека ты, увы, не стал любовь моя

Почему так путаются мысли
Почему так часто меркнет свет
Я к тебе пришла из прошлой жизни
В этой мне с тобою жизни нет

Любовь Успенская, "Кабриолет"

Я сижу за компьютером, уставившись в монитор. Передо мной — текст, который только что сбросила Ерке после утренней съёмки. И он… никакой. Вода водой, общие фразы, ни одной яркой детали. Чувствую, как внутри закипает раздражение. Она способна на большее, я же знаю.

Набираю её номер. Она поднимает трубку, и на фоне слышно гул голосов и звон кофейных чашек.

— Ерке, где ты?

— Мара, привет! Я в кофейню вышла, за пончиком. Бежать?

— Нет, ладно, — делаю глубокий вдох, стараясь говорить спокойно. — Но как придёшь, зайди ко мне, есть вопросы по тексту.

Вешаю трубку и откидываюсь на спинку кресла. Не стала её по телефону ругать, но придёт — получит. Вот меня Миллер в своё время заставлял переписывать, не жалея. И ничего, справилась же, выжила. Это я теперь знаю, что только так и можно набить руку. Писать, читать, переписывать.

В этот момент на телефон приходит новое сообщение от Жанибека. Мы продолжаем общаться, и он стал для меня каким-то островком спокойной, предсказуемой жизни.

Жанибек: Хорошего тебе понедельника.

Я:И тебе.

Жанибек: Слушай, я понимаю, что отвлекаю, но больше молчать не могу. Давай встретимся?

Я прикусываю губу. Перед глазами снова всплывает утро: бассейн, взгляд Артура, его тело, это безумное соревнование на дорожке и… Мне срочно нужно переключиться. Вытеснить эти опасные, навязчивые картинки. И предложение Жанибека кажется тем самым спасительным кругом.

Я:Хорошо, давай. Только на этой неделе я работаю каждый день до десяти, поэтому, может, в субботу?

Жанибек: Отлично. В субботу. Какую кухню ты любишь?

Я:Я всеядна, поэтому на твой выбор.

Жанибек:Спасибо, что даёшь мне возможность быть джентльменом 😉

Я:Я люблю джентльменов ☺️

Да, джентльменов. Предсказуемых, вежливых, не качающих на качелях.

Мысли прерывает резкий звонок внутреннего телефона. Поднимаю трубку.

— Мара, занята? — узнаю голос Айдара.

— Для тебя нет, — улыбаюсь я. — Что случилось?

— Зайди-ка ко мне.

Поднимаюсь и иду к его кабинету. Вхожу с улыбкой.

— Ты что, с утра соскучился по мне что ли?

Но Айдар не улыбается в ответ. Он смотрит на меня серьёзно, почти сурово. Я опускаюсь на диванчик у стены, и веселье как рукой снимает.

— Меня вызывал Миллер, — говорит он без предисловий.

Я замираю, настораживаюсь.

— Так… и…?

— Меня и Райану. Ты почему не сказала, что она опять слова переставила в подводке? Опять самодеятельность?

— Не хотела тебя нагружать, — пожимаю я плечами. — Я всё разрулила, поговорила с ней.

— Вы ругались? — пристально смотрит он на меня. — Наезжала на неё?

— Ну, как обычно, — не понимаю, к чему он клонит. — А что?

— В общем, это как-то дошло до Миллера. Хрен знает, может, кто-то вас услышал и донёс.

Резко бьёт в грудь неприятное чувство. Мог бы и сказать, например, сегодня.

— Мне он ничего не говорил, — пожимаю плечами.

— А мне сказал, — Айдар тяжело вздыхает. — Вызвал нас обоих. Сказал, что узнал, что такое у Райаны не в первый раз. Сказал мне, чтобы я не спускал это на тормозах и лучше контролировал процессы в редакции. А ей, — он делает паузу, глядя на меня, — велел поумерить свой пыл, потому что её личные амбиции не должны влиять на качество выпуска. И что если она ещё раз позволит себе самоуправство и хамство в адрес коллег, её контракт расторгнут. Мгновенно.

Я сижу, не в силах вымолвить ни слова. В голове гудит. Он знал. Он знал про наш конфликт, про её слова, про мои. И он… принял мою сторону? Публично? Без всяких «воспитательных бесед» со мной?

А потом до меня вдруг доходит.

Его слова про слухи, что мы спим с Арнибеком. Ему не донесли — он это сам услышал! Услышал нашу перепалку с Райаной.

— Он сказал это при ней? — наконец выдавливаю я.

— При ней, — кивает Айдар. — И знаешь, что самое странное? Он добавил, что ценит в людях профессионализм. И надо делать свою работу так, чтобы тебя невозможно было в чём-то упрекнуть.

Я замираю. Миллер однажды сказал мне это, когда я в очередной раз вспылила. Ну вот я и запомнила их, как мантру.

— По-моему, это был такой… завуалированный намёк, — говорит Айдар, всё так же пристально глядя на меня.

— Намёк на что? — спрашиваю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Ну, вообще-то, эти слова очень похожи на твою коронную фразу, — отвечает он.

Я откидываюсь на спинку дивана, пытаясь переварить эту информацию. Артур не просто навёл порядок. Он использовал наши принципы, чтобы это сделать. Это не похоже на простую справедливость. Это похоже на послание. Сложное, запутанное послание, которое я не могу расшифровать. Это поддержка, но какая-то молчаливая.

— Мара, ты не хочешь мне ничего сказать? — Айдар сканирует меня взглядом, и я правда уже не могу скрывать это от него.

— Он — мой бывший муж, — выдавливаю я.

— Кто? Миллер? — у главреда глаза на лоб лезут.

— Да, Артур Миллер — мой бывший муж. Мне было двадцать, ему двадцать семь, но мы прожили всего полтора года и развелись.

И я вкратце рассказываю ему, почему, но опускаю некоторые постыдные детали.

— Только, пожалуйста, никому не говори, — умоляю его. — Мы не виделись девять лет, и вот он теперь наш босс, и он…

— Снова подкатывает к тебе? — уточняет Айдар.

— Нет! Он просто… давит на меня. Мне тяжело с ним работать после нашего прошлого.

— Мужик он сложный, конечно.

— Мне ли не знать? — хмыкаю, сложив руки на груди и положив голову на подголовник дивана. — Боже мой, я раньше на работу как на праздник шла. А сейчас я боюсь наткнуться на него где-нибудь в коридоре.

Глава 22. Мы боимся любить

Мы боимся любить, ищем путь по прямой.
Душу кровью облить, доступ кода слепой.
Звук любви одолжить, чтоб с ума не сойти,
Лучше все позабыть, но почему же мы…

Валерия, "Мы боимся любить"

Я хожу по комнате после душа в шортах, майке и с полотенцем на голове. Сегодня у меня, наконец, свидание с Жанибеком. Я немного нервничаю, потому что одно дело — переписываться онлайн, и совсем другое — встретиться вживую. Да, у нас много общих тем, но всё решит именно этот первый вечер. На диване звонит телефон — это Лерка по видеосвязи.

Взяв мобильный, иду в ванную, ставлю его на шкафчик, прислоняю к зеркалу и принимаю вызов, подхватив со стиралки расчёску.

— Перышки почистила, курица? — сразу ржёт Лера, её лицо занимает весь экран.

— Ой, иди уже на фиг, — фыркаю я, пытаясь распутать мокрые пряди.

— И я тебя люблю, — беззаботно отвечает она, цепляет пальцами калёную вишню из миски и отправляет её в рот. — Чё наденешь?

— Бордовое платье-миди, которое мы в «Меге» взяли. Помнишь?

— Манговское? — уточняет Лера.

— Ага, — киваю я, борясь с узлом на затылке. — Волосам придам объём.

— На ноги чё?

— Босоножки чёрные.

— Норм. За тобой приедет?

— Да, — вздыхаю. — У нас столик на шесть в «Амичи».

— Ууу, итальяшка, — одобрительно протягивает Лера.

— Я сама сказала, что на его усмотрение.

Лера не отключается. Она висит на телефоне, пока я сушу феном волосы, крашусь, натягиваю то самое платье, облегающее фигуру и мерцающее при свете тёмно-бордовым шёлком.

Уже на кухне ставлю телефон к кружке и отхожу на расстояние, чтобы показать весь образ.

— Ну как я тебе?

Лера качает головой, её глаза сияют.

— Моя! Давай там особо не умничай про политику и повышение НДС. Много не пей, и если мужик нормальный — можно и поцеловаться.

— Лерка! — цокаю я языком, хотя сама улыбаюсь.

— Я так нервничаю, как будто сама иду на свидание, — признаётся она. — Волнуешься?

— Немного, — отвечаю я честно.

На самом деле — очень. Потому что всю эту неделю мои мысли, против моей воли, вертелись вокруг Миллера. Мы не виделись неделю. Знаю только, что в четверг он улетел в Астану. Если его нет поблизости, то я действительно дышу свободно.

Ровно в назначенное время звонит Жанибек.

— Я во дворе, — сообщает он.

— Бегу.

Выйдя из подъезда, вижу его и поднимаю руку в знак приветствия. Отмечаю про себя, что он действительно очень симпатичный. Высокий, видный, в серых брюках и голубой рубашке, рукава которой по-модному закатаны до локтя. Чёрные густые волосы, гладко выбрит, кожа смуглая, высокие скулы.

Подхожу к нему и протягиваю руку.

— Привет.

— Уау, — выдыхает он. — Ты очень красивая.

— Спасибо, — улыбаюсь я в ответ, чувствуя, как теплеют щёки. — Ты… тоже.

Он поворачивается к машине, открывает заднюю дверь и достаёт оттуда шикарный букет — нежные розы и эустомы.

— Тебе.

— О, благодарю, — принимаю я цветы, вдыхая их тонкий аромат. Как давно, безнадёжно давно мне никто не дарил цветов. Последний раз, наверное… нет, лучше не вспоминать.

— Поехали? — предлагает он.

— Да.

Жанибек открывает мне дверь, сам садится за руль, заводит двигатель и плавно трогается с места. Пока он выезжает со двора, я пишу Лере сообщение, прикладываю его номер телефона и машины, который я быстро запомнила. Хоть Жанибек мне симпатичен, но я журналист и видела всякое. Поэтому, если я не отзвонюсь вечером подруге, или она не дозвониться до меня, то будет искать по этим данным. Но я все же надеюсь на адекватность мужчины и на хороший вечер. В дороге мы с Жаном, как он попросил себя называть, легко переходим с темы на тему — работа, путешествия, книги. Неловких пауз нет; с ним интересно и спокойно. Я начинаю расслабляться.

Наконец, мы останавливаемся неподалёку от ресторана. Жанибек выходит первым, обходит машину, открывает мне дверь и подаёт руку. Я вкладываю свою ладонь в его. Всё выглядит очень красиво, как в романтическом фильме. Именно так я когда-то и представляла себе идеальное свидание.

Входим в ресторан. Нас встречает улыбчивая хостесс.

— Добрый вечер. Столик на имя Жанибека? Пожалуйста, за мной.

Мы следуем за ней вглубь зала. У нас, как и обещал Жанибек, столик у панорамного окна с прекрасным видом на вечерний город. Я иду рядом с ним, мой взгляд скользит по полутёмному залу, по другим гостям. И вдруг… сердце ударяет, пробивая грудную клетку.

За одним из столиков сидят родители Артура. Мои бывшие свёкор и свекровь — Герман Карлович и Галия Абаевна. Они смотрят на меня в лёгком шоке.

Мой взгляд автоматически скользит дальше — и я понимаю, что напротив них сидит Артур, его младший брат Даниал и блондинка с длинными волосами — вероятно, жена или девушка Дани.

Артур по изменившимся лицам родителей понимает, что что-то не так. Он медленно поворачивается. И его взгляд, тёмный и тяжёлый, впивается в меня.

Меня штормит, будто я не иду, а плыву в открытом море на хлипкой дощечке. Машинально, из простой вежливости, киваю Герману Карловичу и Галие Абаевне. И мельком, на секунду, смотрю на бывшего мужа. Он переводит взгляд с меня на Жанибека, который стоит рядом, абсолютно не ведая, что происходит.

Я прохожу мимо их столика, чувствуя, как мелкий дождь барабанит по коже. И вдруг ладонь моего спутника ложится на мою поясницу. Совсем легонько, ненавязчиво, но обозначая, что я с ним. Может, мне только показалось, что Жанибек ничего не замечает. Может, он на самом деле увидел то, что не должен был.

Мы садимся за наш столик, и я провожу ладонью по обнажённой руке, пытаясь согреться.

— Тебе холодно? — сразу замечает Жанибек, его брови сдвигаются от беспокойства.

— Нет, всё хорошо, — пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто.

Поворачиваю голову направо. Лучше бы не делала. Артур не сводит с меня глаз. Если он продолжит так смотреть на меня весь вечер, это будет не свидание, а самая настоящая пытка.

Глава 23. Спектакль окончен

Спектакль окончен
Гаснет свет
И многоточий больше нет
Останови музыку
Спектакль окончен
Happy end

Полина Гагарина, Спектакль окончен

— Всё нормально? — тихо спрашивает Жанибек, его брови сдвинуты к переносице от беспокойства. — У тебя резко настроение изменилось.

Я вижу искреннюю тревогу в его глазах. Мне ужасно неудобно перед ним. Он такой милый, всё продумал, подарил цветы, а я… сижу, как на иголках и толком не могу ничего сказать.

— Прости, — выдыхаю я, опуская взгляд на белую скатерть. — Просто… за соседним столиком сидит мой бывший муж со своей семьёй. Мы в своё время не очень хорошо расстались.

Жанибек медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть. Я замираю, стук сердца в ушах отдаётся. Я боюсь этого момента, боюсь столкновения их взглядов.

И это происходит. Я вижу, как его плечи слегка напрягаются.

— Твой бывший муж смотрит на нас, — констатирует он, возвращая взгляд ко мне. Его голос спокоен, но в нём появилась новая, стальная нотка.

— Чёрт, — прикрываю глаза. Стыд и раздражение на всю ситуацию накатывают с новой силой. — Прости, пожалуйста.

— Ничего страшного, — в его тоне нет ни капли упрёка. — Хочешь уйти? Можно поехать в другой ресторан.

— Нет, не хочу, — отвечаю ровно. — Мне здесь нравится.

— И мне.

Он поднимает руку, и почти сразу же к нашему столику подходит официант.

— Простите, — обращается к нему Жанибек вежливо, но твёрдо. — Скажите, есть ли у вас свободный столик на втором этаже? Мы хотели бы пересесть.

Официант кивает:

— Позвольте, я уточню. Одну минуту.

Он уходит, а я смотрю на Жанибека с огромной благодарностью.

— Спасибо тебе. За понимание.

— Нам правда будет лучше пересесть.

Официант возвращается спустя минуту:

— Да, как раз один столик на двоих на втором этаже освободился. Можете пройти.

— Отлично. Тогда мы пересядем, — говорит Жанибек и встаёт.

Мы поднимаемся, Жанибек подходит ко мне и мягко предлагает взять его под руку. Я киваю, потому что сейчас мне нужна эта опора. Физическая, осязаемая, способная удержать меня на месте.

Мы снова проходим мимо их столика, и на этот раз я смотрю строго перед собой, но всё равно чувствую, как Миллеры провожают нас взглядами. Боже мой, из тысяч ресторанов в городе мы с ними оказались в одном. Что за насмешки судьбы?

На втором этаже просторнее и тише. Наш новый столик тоже у окна, с прекрасным видом на ночной мегаполис. Я опускаюсь на стул и только сейчас осознаю, как сильно свело желудок от нервов. Я голодна и измотана.

Заказываю стакан холодного лимонада и салат с утиной грудкой. А он — просто воду без газа и пасту с морепродуктами. Нам приносят напитки, я обхватываю стакан пальцами и поднимаю его.

— Теперь всё хорошо? — снова спрашивает Жанибек. Сейчас он кажется мне мягким и внимательным. Таким, каким и должен быть настоящий джентльмен.

— Да, — выдыхаю я, и на этот раз в моём голосе появляется искреннее облегчение. — Отлично. Прости ещё раз, что так вышло. И спасибо, что всё решил.

— Не за что, — он отмахивается. Потом делает небольшую паузу. — Не хочу лезть в душу, но… ты же говорила, что вышла замуж в двадцать.

— Да, — подтверждаю я, делая глоток лимонада. — Он был редактором, а я пришла на канал стажёром. Ну и… закрутилось. Потом мы развелись, не сошлись характерами.

Я решаю не говорить ему, что этот самый «бывший редактор» сейчас генеральный директор. Эта информация кажется слишком взрывоопасной для первого свидания. Пусть пока всё останется в рамках «неудачного первого брака».

— А давай про что-нибудь другое, — предлагаю я, чувствуя, как разговор снова скатывается в опасную зону. — Расскажи, как ты попал в свою компанию? Ты вообще из золотой молодёжи или сам всего добился?

Он улыбается, и разговор плавно перетекает в другое русло. Он рассказывает о своём пути, о том, что он из маленького городка Степногорска недалеко от столицы, о том, что в студенчестве подрабатывал официантом, консультантом в «Заре», потом стажёром в аудиторской компании. И вот — построил блестящую карьеру финансиста. Я внимательно слушаю, стараясь утопить в его спокойном, уверенном голосе навязчивую мысль о том, что внизу сидит человек, способный одним своим присутствием перевернуть всё внутри с ног на голову. И что, несмотря на все положительные качества мужчины напротив, эта мысль всё ещё жжёт меня изнутри.

Я выхожу из кабинки, чувствуя лёгкое головокружение от духоты и нервного напряжения. Подхожу к раковине, включаю прохладную воду и смачиваю ладони. Из соседней кабинки выходит женщина, в зеркале я вижу, что это моя бывшая свекровь. Элегантное платье, аккуратно уложенные чёрные волосы, внимательный, оценивающий взгляд. У Миллера мама казашка, но внешне он пошёл в отца. Даниал, кстати, больше взял от матери, чем Артур.

Она тонко улыбается, ставит свою сумочку на край раковины и встаёт рядом, включая воду.

— Здравствуйте, Галия Абаевна, — говорю я первой, и мой голос звучит удивительно ровно.

— Здравствуй, Акмарал, — отвечает она, неторопливо намыливая руки. — Вот так встреча, да?

— Да, — соглашаюсь я, глядя на струйку воды. — Неожиданно.

— Мы, наконец, выбрались всей семьёй, — продолжает она, как будто мы просто старые знакомые, обсуждающие погоду. — А то Артурчик постоянно занят. У нас Даня женился полтора года назад.

— Я так и поняла, — киваю, выключаю воду и беру бумажное полотенце. — Передайте ему мои поздравления.

— Конечно, — говорит она, и в её голосе звучит удовлетворение. — Её зовут Марина. Хорошая девочка, спокойная.

Я вздрагиваю. Камень в мой огород или мне просто кажется? Я никогда не подходила под стандарты идеальной келин, хотя и старалась. Но однажды мы с Артуром устроили жаркий спор прямо при его родителях и брате. Галия Абаевна тогда отвела меня в сторону и тихо, но очень чётко сказала, что я веду себя, как истеричка, и что мужчине нужен покой в доме. Интересно, после нашего развода скольких тарелок из их фарфорового сервиза она не досчиталась?

Глава 24. Я зову вчерашний дождь

Я зову вчерашний дождь,
Прожитый день тихо угас.
Где он мой случайный гость?
Где он теперь, где он сейчас?
Я зову вчерашний дождь,
Чтобы не знать новых потерь.
Где он, мой случайный гость?
Где он сейчас, где он теперь?

Татьяна Анциферова, "Вчерашний дождь"

— Надо же, прогноз погоды опять соврал, — говорю я, глядя на дождь за окном.

За стеклом — летний алматинский вечер, затянутый тяжёлой, непроглядной пеленой. Дождь барабанит по крыше так громко, вода стекает по стеклу сплошными ручьями, которые тут же разбиваются и снова сливаются. Фары проезжающих машин превращаются в расплывчатые жёлто-красные шары, а уличные фонари, затянутые водяной пеленой, плывут в темноте, как призрачные маяки. Влажный воздух, проникающий сквозь чуть приоткрытую форточку, чтоб не запотели стёкла, густой, насыщенный запахом мокрой листвы и далеких гор — того самого чистого, холодного дыхания Заилийского Алатау, которое всегда чувствуется в алматинском ливне.

— Бывает, — усмехается Жанибек, плавно сворачивая в мой двор.

Внутри машины — островок тишины и покоя. Мягкие кожаные сиденья, меланхоличная мелодия по радио, которую почти заглушает шум дождя. Всё здесь пахнет чистотой, порядком и моими цветами. Нервы, затянутые в тугой узел после встречи с бывшим мужем и его семьёй, потихоньку приходят в норму, уступая место усталости и пустоте.

Припарковавшись и заглушив двигатель, Жанибек берёт с пассажирского сиденья цветы и свой пиджак и протягивает всё это мне.

— Подержи, пожалуйста, а я открою дверь.

Мужчина выходит под дождь, обегает машину и открывает мне дверь, подавая руку. Я прижимаю букет к груди, а он поднимает пиджак над моей головой и укрывает от ливня. Вот так мы и бежим к подъезду.

Под козырьком я смеюсь от нелепости, благодарю несколько раз, смущённая тем, что всё вышло в лучших традициях романтических фильмов.

— Спасибо тебе. Поступок настоящего джентльмена.

Он кивает, но не отходит, а наоборот приближается, глядит на меня, словно ищет ответ в моих глазах. В тусклом свете лампочки я вижу в его взгляде надежду и робость.

— Можно я тебя поцелую? — спрашивает он тихо.

Я смотрю на Жанибека. На этого доброго, красивого, галантного мужчину, который так старался. И в голове у меня нет ни одной причины, почему я должна ему отказать.

— Да.

Он наклоняется и легко, осторожно касается моих губ своими. Первый поцелуй. В нём есть нежность и благодарность. Я чувствую тепло его губ, запах дождя и его приятного парфюма.

Но в моём сердце — тихо. Тело не взрывается миллионом искр. Нет ни бабочек в животе, ни головокружения, ни безумного желания вцепиться в него и не отпускать. Есть только лёгкая теплота и щемящее чувство вины.

Через несколько секунд мы отстраняемся друг от друга. Жанибек улыбается, а мне стыдно.

— Мне очень понравилось наше свидание. Я бы хотел повторить.

— Хорошо, давай, — отвечаю я на автомате, всё ещё ощущая на губах призрак его поцелуя.

— Ты замёрзла, беги домой.

— А ты позвони, когда приедешь. В дождь всегда тяжелее добираться.

— Спасибо за заботу.

На этот раз он наклоняется и целует в щёку. Затем прикрывает голову пиджаком и бежит к своей машине. Я захожу в подъезд, поднимаюсь на третий этаж, достаю из сумочки ключи и открываю квартиру.

Включив свет, разувшись и положив цветы на стол, иду на кухню. Там, в темноте, подхожу к окну и смотрю на то, как машина Жана выезжает со двора и исчезает за поворотом.

В этот самый момент моё сердце замирает, потому что из тёмного седана, припаркованного прямо напротив моего дома, выходит человек.

Нет! Нет, нет, нет!

Артур.

Он бежит к моему подъезду. Под дождём. Без зонта, без куртки.

— Нет! — из груди вырывается тихий крик в тишине полутёмной квартиры. — Миллер! Нет! Разворачивайся!

Конечно, он не слышит. Он исчезает из моего поля зрения под козырьком подъезда.

Через секунду оглушительно звонит домофон. Долгий, настойчивый, разрывающий барабанные перепонки звук.

Я подхожу, снимаю трубку. Не жду, не слушаю.

— Уезжай. Я не хочу тебя видеть.

— Впусти меня, Мара.

— Нет. Уходи. Уйди, иди к чёрту. Просто дай мне нормально жить!

В ответ — тишина. Только шум дождя в трубке и собственное прерывистое дыхание. Думаю, что он ушёл. Облегчение, смешанное с какой-то дикой, невыносимой тоской, подкатывает к горлу.

Я всё ещё стою в прихожей, прижавшись спиной к холодной стене, и слёзы текут по моим щекам горькими, горячими ручьями. Я роняю трубку домофона, и она сначала бьётся о стену, а после болтается на шнуре.

И тогда раздаётся стук прямо в дверь. Глухой, мощный удар кулаком по металлу.

Я вздрагиваю. Подхожу к двери на цыпочках, заглядываю в глазок.

— Давай просто поговорим. Я прошу тебя. Просто… мне нужно тебя увидеть.

— Я не хочу. Не надо, — шепчу я, прижимаясь лбом к двери.

— Я не уйду. — Его голос звучит хрипло, но с той самой железной уверенностью, присущей ему. — Я буду стучать в твою дверь, пока твои соседи не вызовут полицию.

Отчаяние и злость, наконец, прорываются наружу.

— Мне всё равно! Стучи!

И он начинает. Не колотит с яростью, нет. Он стучит с пугающей, методичной настойчивостью. Раз. Пауза. Два. Пауза. Три. Четыре. Пять...

Каждый удар отдаётся у меня в висках, в желудке, в каждом нервном окончании. Это пытка, возвращение на те самые качели, с которых я давно спрыгнула.

Слёзы текут рекой. Я закрываю глаза, но не могу заглушить этот звук. Он выбивает из меня остатки здравого смысла, остатки сил.

Мои пальцы сами тянутся к замку. Легко касаются защёлки. Я чувствую вибрацию каждого его удара прямо под подушечками.

Зачем? — кричит во мне всё.

Зачем открывать? Чтобы снова обжечься? Чтобы снова погрузиться в этот кошмар?