— Танюш, придётся на скорую выйти. Лариса слегла, — встречает меня заведующий усталым голосом. — Людей не хватает, сама понимаешь.
— Да, хорошо, — соглашаюсь я и плетусь в сестринскую.
Не люблю работать на скорой. Никогда не знаешь, к кому приедешь. Но выбора особо нет. Смена есть смена. Сказали — изволь выполнять. В принципе, работа мне нравится.
Я быстро переодеваюсь в форму, оставляю в шкафчике сумку. Телефон, ручка, блокнот, батончик для перекуса. Бейджик прикрепить. И вперёд. Отрабатывать.
До ночи особо сложных вызовов нет. Одна пенсионерка с давлением. Один ребенок с температурой. Всё штатно и без эксцессов. Веселье начинается ночью.
Приблизительно к двум часам ночи вызывают аж две бригады скорой помощи в клуб. Происшествие с участием перцового баллончика в замкнутом пространстве. Уже представляю, сколько там пострадавших. Кто вообще в клубе распыляет его?
Клуб встречает нас яркими вспышками света и грохотом музыки. Дальше небольшого фойе нас не пропускает охрана. Всех пострадавших вывели из зала и, пока мы ехали, оказали помощь. Промыли глаза и дали воды. Кто смог, уже уехал домой восстанавливать нервы и слизистые. Остались около пяти девушек и двое мужчин. Аллергическая реакция пошла на перцовый раствор.
Врач проводит осмотр, я заполняю бланк вызова. Морщусь, даже через маску чувствую эту вонь. Перегар, дым от дешёвых сигарет, очень сладкий парфюм. Девушка ещё ближе склоняется, на вопросы отвечает. Понимаю, слышимость тут нулевая, несмотря на то что мы за стенкой от грохочущей музыки.
Записав все данные, выпрямляюсь. Разминаю поясницу. В кармане вибрирует телефон. Вытягиваю аппарат и улыбаюсь. Собираюсь выйти из клуба, чтобы поговорить в тишине. Но прямо перед ним несколько неприятного вида парней стоят. Их в клуб не пускают, они с охраной ругаются. Нет. Туда не надо. Ещё пристанут.
— Извините, где у вас туалет? — спрашиваю у секьюрити.
Мужчина в чёрном неопределённо машет в сторону узкого коридора. Кивнув, быстро бегу. Толкаю первую попавшуюся дверь и попадаю в совершенно тёмное помещение. Наверное, свет надо было включить. Но сейчас важно ответить на звонок. Время третий час, явно же что-то случилось. Тем более тут тихо, даже музыки не слышно. Прижимаюсь к дверному полотну, глаза прикрываю, настраиваясь.
— Привет, медвежонок, — ласково тяну, прижимая к уху телефон. — Почему не спишь?
— Привет, мам, мне…
— Ну, привет, Машенька, — басит из темноты голос.
От неожиданности замираю испуганной пичужкой. До рези в глазах вглядываясь в темноту. Из темноты шагает туша. И всем своим немаленьким весом наваливается на меня.
Наглыми ручищами щупает. Трогает. Урчит как-то по-медвежьи. Упираюсь ладонями, но не успеваю пискнуть, только рот открываю. Захватчик в губы вгрызается. Сразу же языком толкается. Кажется, до глотки достаёт. Он так развязно и нагло целует, лишает крох кислорода, что ещё остались. Из рук падает телефон, и голос сына доносится гулко сквозь собственное громкое сердцебиение.
Я мычу, колошмачу слишком широкую и каменную грудь. Сдвинуть пытаюсь. Он совершенно не чувствует моего трепыхания.
Целует и целует. Жадно, нагло, жёстко. Борода трётся о нежную кожу подбородка и щёк. Он трогает. Щупает. Касается. Мнёт довольно болезненно. Жар от широченных ладоней через одежду и халат шпарит. Я дрожу и трепыхаюсь от страха. Слёзы брызжут из глаз от собственной беспомощности.
— Ничего такая Машенька, — усмехается, прервав поцелуй.
Получив столь небольшую передышку, вместо требования отпустить — я всхлипываю. Получается слишком громко в этой неестественной тишине.
— Ты чего, плачешь?
Мужчина резко дёргается, будто его ударили. Хотя я его била, эффекта ноль. Видно, понял, что я не его Машенька. Хватка слабеет. Чужая рука, что так нагло мяла мою небольшую грудь, исчезает. Он отступает на шаг.
Получив свободу, больше не задерживаюсь. Надо сыграть на опережение. Быстро наклоняюсь, хватаю телефон с пола. Незнакомец пытается остановить, цепляется за халат, но, вложив все силы, выдёргиваю материю и опрометью бегу.
— Мама!.. — зовёт из динамика сын.
Не боясь больше оказаться в компании неприятных парней, выбегаю на улицу и ныряю в карету скорой помощи.
— Я здесь, медвежонок. Телефон уронила. Так чего ты не спишь? Время видел? — шепчу, стараясь выровнять сорванное дыхание, и вытираю тыльной стороной ладони истерзанные губы.
— Мне сон приснился… Ты же утром придёшь?
— Приду, обязательно приду. Ложись спать. Один разочек поспишь, и я уже буду дома.
— Расскажи сказку, — просит Маркуша.
И я рассказываю. Тихо-тихо, успокаивающим голосом. А сама в окно смотрю на клуб, из которого выскакивает огромный бородатый мужчина в одной чёрной футболке и в джинсах. Зима на дворе, снег валит, а ему хоть бы что. Охранников на входе трясёт. Спрашивает чего-то. Взгляд по толпе девчонок мечется. На другую сторону дороги смотрит. Но на машину скорой внимания не обращает. Ну, конечно, для таких, как он, мы незаметный фон. Обслуживающий персонал. И слава богу.
— Ты чего сбежала? — ворчит Гриша, второй фельдшер и водитель нашей скорой.
День начался препаршивенько и закончился, собственно, так же хреново. С самого утра все наперекосяк. Опоздал на все важные встречи, пропустил тренировку. Хоть и завершил карьеру в MMA, но себя стараюсь держать в форме.
Так, ко всему прочему, один из лучших друзей загремел в реанимацию. Его партнёр полез искать нападавших, меня попросил приглядеть за их общим бизнесом. Ребят погонять, чтобы не расслаблялись. Тем более меня они знают, я частый гость в их агентстве, да и меня сопровождали на длительных поездках.
В общем, кручусь, мотаюсь, вопросы улаживаю. Устал как собака. К двум часам ночи организм требует передышки. И Кара, администратор, любезно предлагает отдохнуть. Если что случится, позовёт. Пара девчонок из гоу-гоу активно намекают на совместный отдых, но я их игнорирую.
Валюсь на диван, даже свет не включаю. Тишина и темнота — идеально для измотанного организма. Всё же эти клубы и прочие «творческие вечера» не для меня. Нет, надо как-то делегировать возложенные полномочия. Пусть завтра бесплатным кризис-менеджером побудет Стёпка. Я не вывожу. Староват уже. В тридцать пять, ага.
Шумно выдохнув, тупо вырубаюсь. Но меня будит голос. Тихий, мягкий, ласковый. Таким надо убаюкивать, а не будить. Какая-то девуля не поняла моего игнора и решила идти напролом. Ещё и медвежонком зовёт. Сладко так, аж член в штанах крепнет лишь от одного переливчатого тембра. Сейчас, Машенька, покажу, чем чревато медведя будить. Я ж не просто так Гризли зовусь.
Бесшумно вскакиваю, в два шага преодолеваю расстояние между нами. В темноте вижу только силуэт фигурки. Наваливаюсь, впиваясь пальцами в бока. Тело под моими руками совершенно миниатюрное, хрупкое. Даже не ожидал такой мягкости.
Эта нежность, хрупкость и некая покорность заводит так, что мозг отключает. Крепче наваливаясь, целую. Губы сочные сминаю, выпивая тихий вздох. Слышу собственное рычание, искажённое, низкое, как гул мотора. Сам хренею от собственной реакции. Она пахнет одуряюще. Чем-то чистым, нежным, не тем тяжёлым парфюмом, которым тут обычно обливаются.
Я беру своё так, как привык. Грубо, нагло. Мну податливое тело, что ёрзает в моих руках. Девчонка явно не ожидала столь быстрого перехода, но ведь знала, куда идёт. А познакомиться можно и после.
— Ничего такая Машенька, — улыбаюсь, облизывая собственные губы.
И совершенно не ожидаю услышать всхлип. Громкий, рваный. Отшатываюсь мгновенно. Меня будто кипятком ошпарили. Нет, насильником никогда не был. И всю эту фигню с доминированием и подчинением не воспринимаю.
— Ты чего, плачешь? — зачем-то уточняю и тянусь к лицу ещё на ощупь проверить.
Но девчонка проявляет небывалую скорость. Быстро склонившись, хватает телефон и выбегает. В последний момент, благодаря обострённой реакции, перехватываю за кофту, ожидая, что она остановится. Но и тут незнакомка рушит мои планы. Дёргает с силой материю, да так, что она трещит. И, вырвавшись, убегает.
Дверь громко хлопает, отрезая меня от той, кого я напугал. Пару секунд стою в темноте, к тишине прислушиваюсь. Остатки мозга, утёкшего в штаны, собираю.
— Вот это ты, Гризли… мо-ло-дец, — выдыхаю в пространство.
Мотнув головой, выхожу из комнаты. Сразу же направляюсь в переполненный зал. Морщусь от стробоскопов и хватаю первого попавшегося охранника.
— Кто ко мне заходил? — вопрошаю, рыская по танцующим девицами и официанткам. Явно кто-то из работниц, посетителей ещё в фойе задержат и не пустят.
Персонал смотрит на меня и руками разводит. Кара бежит, разрезая толпу, останавливает за предплечье.
— У нас тут происшествие… Генка решил познакомиться с гостьей и получил перцовкой в глаза. Правда, под удар попали ещё несколько посетителей. Скорую мы вызвали. Сева угостил менее травмированных бесплатными коктейлями…
— Меня не было каких-то полчаса! — натурально рычу, понимая, что не доглядел и подвёл Вадю.
Приходится отложить свои поиски и заняться делами. Правда, на улицу выхожу, чисто для успокоения собственной души. Мало ли, вдруг стоит одна в три часа ночи, плачет. Трясётся, боится в клуб обратно зайти. Она явно выбегала второпях, значит, без верхней одежды. А на дворе не май месяц. Зима. С ветрами, снегами и прочим антуражем, который меня не вставляет. А я вроде как не мерзавец. Во всё остальное время, кроме сегодняшнего вечера, ага.
Уже после закрытия клуба, когда всё утихло, возвращаюсь в эту комнатку. Прямо к дивану задрипанному. Дам глазам отдохнуть минут двадцать и поеду своими делами заниматься. В очередной раз себя убеждаю, что надо клубные вопросы отдать Стёпе. У него все по струночке ходить будут. Правда, и гости тоже. Но это уже не мои проблемы.
Носком ботинок задеваю что-то пластиковое. Отойдя вновь к дверям, включаю свет. И ловлю взглядом валяющийся у столика бейджик. Ха! Явно моя беглянка обронила. Поднимаю. На белом фоне значок медучреждения. Значит, со скорой приехала. Залётная. И меня не знает.
Можно выдохнуть и забыть. Ну, помял, ну, напугал. Так остановился ведь.
Падаю на диван. Карточку пластиковую кручу в пальцах. Вспоминаю податливое тело в моих руках. Сладость губ и дурманящий запах. Чистый, невинный, нежный.
— Вкусная ж ты, Антипова Т.В. Жаль даже, что при таких обстоятельствах встретились, — бормочу, читая фамилию.
Утро новой недели начинается, как всегда, в спешке. Отвожу сына в сад, клятвенно заверяю, что заберу его в пять вечера и ни минутой позже. Еду на работу. Привычная пятиминутка и обход.
С улыбкой захожу в палату к пациенту. Его в пятницу привезли в ужасном состоянии. Почти все выходные в себя не приходил, на сильных препаратах спал. Сегодня встречает меня с усталой улыбкой.
— Здравствуйте, Вадим Дмитриевич, — бодро захожу, держа в руках растворы для инъекций и ампулы с лекарствами.
— Привет, Танюша, — басит он.
Измеряю температуру, давление и пульс. Спрашиваю, не нужно ли чего, и выхожу. Я работаю в отделении травматологии, и случаи здесь бывают разные. Как и пациенты. Большинство, конечно, порядочные. Благодарят или пытаются откровенно флиртовать. Стараюсь со всеми держать дистанцию и быть вежливой.
— Вот и всё, отдыхайте, — закончив, подхватываю использованные материалы и выхожу.
— Танюх, — у поста встречает Саша, медбрат. — Пошли вечером в кино?
— Спасибо, но мне некогда по кинотеатрам бегать, — отвечаю, заполняя карту пациента.
Коллега по работе губы поджимает. И, смерив меня тяжёлым взглядом, уходит. Он уже не первый раз куда-то зовёт. Хотя прекрасно знает, что я несвободная женщина. У меня ребёнок. Да и по документам замужем. Правда, муж нас с Марком выгнал, но это никому знать необязательно.
— Дура ты, Тань. Личную жизнь надо строить. Тебе всего двадцать пять. Молодая, красивая, — встревает Лилька. — Сходила бы с Саньком. Нормальный мужик ведь. Не пьющий. Работяга.
— Меня дома ждёт самый чудесный мужчина, другого не нужно, Лиль, — качаю головой.
— Твой сын не считается, — усмехается она. — Я же про нормальные свидания говорю. Ужин, кино, поцелуи… Ну и сама понимаешь.
— Никто мне не нужен. Ужинаю я дома. И кино могу посмотреть дома.
— А поцелуи? — не сдаётся Лилька и бровями играет.
Хихикнув, бросаю в неё салфеткой. Вот ведь неугомонная. Отворачиваюсь, чтобы вернуть карту в картотеку. Губу закусываю, немного замерев. Неосознанно вспоминаю поцелуй в ночи. Грубый, властный, наглый. От него до сих пор в дрожь бросает.
Тряхнув волосами, подхватываю новую карту и занимаюсь рутиной. С Лилькой смена пролетает очень быстро. Она дама болтливая, я молчаливая. Создаём баланс в тандеме.
Смена пролетает в безумном ритме. Под конец рабочего дня, уставшая, с гудящими ногами падаю в кресло за стойкой. Заношу последние данные в компьютер. Лиля так привычно щебечет над ухом. Посетители снуют по коридорам. Врачей уже нет, они до обеда всех больных обошли. Здесь и сейчас царят только медсестры.
— Добрый день, — раздаётся над головой низкий рокочущий бас и пробирает до дрожи всё нутро.
Я узнаю этот голос. Или это подсознание играет со мной. Голову не поднимаю, старательно клацаю по клавиатуре.
— Здравствуйте, чем могу вам помочь? — активизируется Лиля, закрывая меня. Вот это она молодец! Вот это она умница! Расцелую и шоколадку куплю.
— Воронцов Вадим в какой палате? Его в пятницу доставили.
— Да-да, в бежевой, но к нему нельзя, — продолжает коллега.
— Может быть, мы сможем как-нибудь решить этот вопрос? — добавляет хрипотцы мужчина.
Сглотнув, поднимаю голову и чуть смещаюсь. Разглядываю его вблизи. Самый настоящий викинг. Рыжий, бородатый, волосы длиннее, чем нужно, торчат в разные стороны.
— …только по разрешению невролога, — заигрывает Лилька, явно оценив стоящего посетителя. — Я сейчас позвоню ему, подождите.
— Конечно.
Женщина быстро обходит стойку, лишая меня укрытия. Мужчина ловит меня за подглядыванием. Цепко так впивается взглядом голубых глаз. Чувствую, щёки полыхают. Резковато отворачиваюсь вновь к монитору. Слышу насмешливый хмык. Он явно решил, что я на него засматриваюсь. Закатываю глаза. Сколько самомнения.
— Ничего прекраснее этого заката не видел, — внезапно выдаёт со смешком мужчина.
— Что? — оторопело оглядываюсь, позабыв о конспирации. — Какого заката?
— Заката ваших глаз, — улыбается белозубо и волосы зачёсывает.
— Неужели такие подкаты ещё срабатывают? — фыркаю я и, подхватив стопку документации, ухожу в сестринскую.
Долго там копаюсь, прислушиваюсь. Лилька получает разрешение, и мужчина из поля зрения пропадает. Выхожу обратно.
— Господи, Танька, — вздыхает она. — Этот Воронцов мужчина видный, так и друзья у него — просто обнять и плакать.
— Кого обнять и плакать-то? — хихикаю над более старшей коллегой. Так как женщина явно не к месту использует выражение. — И как ты умудрилась в Вадиме Дмитриевиче видного мужчину рассмотреть. Там всё лицо — один большой синяк. Как и всё тело.
— Собственные коленки, — фыркает Лиля. — Потому что такие образчики мужественности и силы никогда не посмотрят на таких, как мы. И с лица воду не пить, Танюша. Главное в мужчине — совершенно другое… Так, капельницу меняю ему я.
— Ой, замечательно! — улыбаюсь широко и завариваю себе новую кружку кофе. Я лучше взбодрюсь немного, мне ещё за сыном ехать.
Выходные пролетают стремительно. Вроде бы только сегодня была суббота, и вот тебе понедельник, Матвеюшка. Не ждал, а он припёрся. Вообще, чем старше ты становишься, тем быстрее время летит. Дни, недели, месяцы — всё сливается в единую мешанину, которая особо и не запоминается.
Возможно, потому, что я привык к другому темпу. К вечным тренировкам, поездкам, перелётам. Эта обыденность и рутина обычного предпринимателя не для меня. На ринге каждая секунда на вес золота, и чаще всего исход решает мгновение.
После завершения карьеры я открыл несколько залов единоборств и тренажёров. Как для профессионалов, так и для начинающих. Даже детские секции имеются. В принципе, то, что я заработал и приумножил в UFC, хватило бы на долгую безбедную жизнь. Но почему бы не преумножить свои финансы? Как оказалось, просто преумножить не получится. Тут тоже пахать надо.
Вот и пашу. В цифрах пытаюсь разобраться, что подсунула мне наш бухгалтер. Нет, надо и эту часть работы делегировать.
— Ты к Вадиму ездил? — спрашивает меня Стёпа, заходя в кабинет.
— Нет, замотался, — бросаю взгляд на часы и передаю ему документы. — Глянь, я вот ни хера не математик.
— Надо его в Германию забирать. Есть у меня знакомые врачи. Своих подтянешь, вообще с комфортом устроим, и вылечат его там, — говорит, забирая бумаги. Долго изучает их и возвращает мне, указывая на строчку. — Это что за перевод?
Киваю, значит, не я один дурак.
— Это командировочные для наших. Я вот тоже от этой суммы охренел. Подпись стоит Балашова. Печать твоя, — рыщу в папке, что оставила дотошная Лина Фёдоровна. Достаю нужные акты и протягиваю компаньону.
— Гризли, мать твою! — вскакивает Стёпка. — У Балашова давно нет права подписи! Я вообще впервые вижу эти доки. И никогда бы не дал разрешения списать почти пол-ляма баксов на этих малолеток. Да я б на тебя столько не поставил! Он там охренел совсем?
— Эй! Чего это не поставил? Да на меня и больше ставили! — возмущаюсь постановке вопроса.
— Ага, в твои лучшие годы — возможно, — фыркает почти бывший друг и будущий мертвец. — Не пыхти. Потом покажешь мне свой коронный. Сначала Балашова найти надо и спросить, какого члена он там берега путает.
Вот когда прав, тогда прав. Набираю одного из тренеров, который всю эту кашу заварил. Но скот трубку отключил.
— Короче, поезжай к Вадиму. Выясни, что да как. С врачами встретиться не забудь. Я тут разберусь со всем, — решает Стёпа.
— Как раз есть о чём с ним переговорить, — соглашаюсь я.
— Про училку его? — хмыкает понятливо Степан.
Тоже усмехаюсь, вспоминая встречу с женщиной. Нет, я вроде бы где-то читал, что пухляшки добрыми и весёлыми бывают. А эта… какое-то исключение из правил, чесслово. И что в ней Вадя нашёл?
Стёпка долго не задерживается. Он вообще у нас человек дела. Требует всё выяснить у врачей, желательно копии заключений ему добыть. И отчаливает, забрав документы. Я же набираю Льва. Выходные прошли, что-то он молчит по поводу Антиповой. Да и я его не тряс. Забыл, умотался.
— Да, Матвей Александрович, — отвечает сразу же.
— Не звонишь, не пишешь, — с иронией тяну. И тут дверь открывается, безопасник собственной персоной заходит.
— Как раз шёл к вам, — усмехается, отключая связь.
— Проходи. Нашёл чего?
— Антипова Татьяна Владимировна никогда не работала в скорой, но числится медсестрой в третьей городской. График стабильный. Замужем. Есть сын. Поведенческий профиль закрытый. Минимум социальных активностей, — коротко и по существу излагает Лев.
— Замужем, значит, — цокаю, постукивая пальцами по столешнице.
— Да, муж финансист в международном банке. Годовой доход неплохой. Если нужно, мы покопаем глубже. Кредитную историю, недвижку…
— Всё, Лёв, закончим на этом. Спасибо, — перебиваю я.
Мужчина кивает и выходит из кабинета. Иду вслед за ним. В больницу. К Вадиму. Хотел найти девчонку и… извиниться, что ли. Ну, неприятный осадочек остался. От меня женщины-то в слезах ещё никогда не убегали. А тут вот замужняя оказалась. Вдвойне неудобно. Но нет, лучше не усугублять. Да и дама, поди, забыла инцидент.
К мужу вернулась, пожаловалась ли? Будет смешно, если этот банкир явится ко мне защищать честь жены. Возможно, даже позволю втащить мне разочек. Хотя нет, хрен ему. Сам втащу. За то, что при бабках жену на мороз работать отправляет.
Почему-то мысль о её семейном счастье дико подбешивает. Да какая мне на хрен разница, кто чего и как? Я её в глаза не видел. Ну, помял, поцеловал. Это не считается. И бейджик этот выкинуть пора.
Доезжаю до больницы. Поднимаюсь на нужный этаж. Флиртую с рыженькой медсестричкой. Перевожу взгляд на её коллегу и попадаю под прицел сердитых зелёных омутов. Столько неприкрытой агрессии, она аж от гнева вся кипит. Смерив меня, отворачивается.
Ведьма зеленоглазая.
Любуюсь её тонкой лебединой шейкой. И красивым профилем. Правда, девушка совсем не коммуникабельная. Чувствует мой взгляд и глаза закатывает недовольно.
Вывожу на диалог дешёвой фразой и застываю, когда она отвечает. Нет, голос совсем другой, резкий, сухой. Но что-то в её говоре цепляет. И ночную гостью напоминает. Прищуриваюсь, пытаясь разглядеть в зелёных глазах хоть каплю узнавания. Девушка долго не задерживается. Фыркает и уходит с высоко поднятой головой, прямой спиной. Малышка совсем хрупкая. Правда, белый халат закрывает большую часть фигуры.
— Антипова, пляши! — кричит Лиля на весь этаж.
И я понимаю: это полное фиаско. Даже если мужчина уже в лифте, он слышал этот крик. И, несмотря на свои явно перекачанные габариты, зачатки ума вроде как имеются. Сопоставить два плюс два сможет.
Выглядываю из своего закутка, крепко сжимая степлер. Коллега по работе несётся, тряся бумагами. А за ней, словно хищник, вышедший на охоту, идёт медведь. Глаза прищурены, челюсть сжата до желваков, волосы зачёсаны назад. Ну вот чего он не пострижётся? Явно ведь мешают, в глаза спадают.
О чём я думаю перед… а перед чем, собственно? Что он сможет мне предъявить? Обманула? Нет. Назвала девичью фамилию. Он ведь не сказал, что ищет Антипову.
— Ну чего ты орёшь? — устало вздыхаю, бросая взгляд на часы. Хорошо, что смена почти закончилась. Пора за сыном бежать.
— Графики получила, — трясёт бумажками Лилька и ставит на стол. — Ты только тридцатого ночью работаешь, а потом выходная. Аж на три дня, Танюш! Отдохнёшь, с сыном время проведёшь.
— Классно, — соглашаюсь с улыбкой. Я вправду ждала эти графики и уже подумывала, с кем бы смену новогоднюю поменять. А тут вот и менять ничего не надо.
— А я тридцать первого днём работаю и тоже три дня! — продолжает коллега, не замечая, как к нам приближается мягкой поступью мужчина.
А я вот его вижу и сильнее степлер сжимаю. Взгляд голубых глаз падает на моё оружие. На губах хищная улыбка расцветает. Будто прекрасно знает, для чего я его приготовила.
— На два слова, Антипова, — нет, он не просит. Приказывает. Низким рокочущим басом. Так что не ожидавшая вторжения Лилька подскакивает и, держась за сердце, разворачивается.
— У меня нет времени на разговоры. Если ещё что-то нужно, обратитесь к Лилии. Она подскажет, — очень стараюсь выглядеть строгой и говорить уверенно.
Подхватываю со стойки собственный бейджик, прижимаю к груди вместе со степлером. И, взметнув волосами, семеню в сестринскую. К сыну пора. В сад. Возле собственного шкафчика стягиваю халат и разуваюсь. Дверь за спиной открывается.
— Он ушёл? — спрашиваю, уверенная, что это Лилька, и стягиваю футболку бирюзовой униформы.
— Куда ж я уйду, когда тут всё самое интересное? — раздаётся голос, от которого в дрожь бросает.
Прикрываю грудь футболкой и разворачиваюсь. Бьюсь об него. Чёрт, как он бесшумно так подкрадывается вечно? Широченные ладони сжимают бока. Не так, как в той тёмной комнатке. На этот раз более бережно, но крепко.
— Что вы.. себе позволяете?! — возмущаюсь, дрожа от негодования и злости.
— Куда только твой муж смотрит, Зеленоглазка? — выдыхает этот викинг и, даже не обратив внимания на сопротивление, закрывает рот поцелуем.
Опять, чёрт возьми!
Упираюсь кулаками в грудь. Пихаю эту гору. Даже за язык наглый, что проникает в рот, кусаю. А этот медведь урчит, будто ему это нравится. Ладонями по голой коже скользит. Шпарит меня неожиданно приятной лаской. По пояснице, бокам, спине. Он везде успевает погладить.
Возбуждение охватывает всё тело, дрожу теперь точно не от негодования. Разозлившись уже на собственную реакцию организма, вкладываю все силы и отталкиваю. Прерываю поцелуй. И, замахнувшись, бью наотмашь по щеке. Пощёчина получается слишком звонкой и наверняка болезненной. У меня, например, ладонь болезненно горит.
Викинг трясёт головой, льдом глаз режет буквально. Испуганно замираю, губу закусив. Я ж не знаю, какой он. Вдруг сейчас мне прилетит затрещина? И вряд ли я смогу после неё, так же как и он, отряхнуться.
— В следующий раз кулаком бей. Вот так. Большой палец прижми к остальным пальцам, — говорит он совершенно не то, что я ожидаю. Ещё и показывает, как правильно сжать кулак.
Оторопело моргаю, рот открываю от удивления, но сказать ничего не успеваю. Меня отвлекает трель телефона. Быстро натягиваю обратно футболку. Достаю гаджет, отворачиваюсь и отвечаю на звонок.
— Привет, медвежонок.
— Мам, ты скоро приедешь?
— Да, мы же с тобой договорились. Я приду, когда большая стрелочка будет на двенадцати, а маленькая на пяти. Помнишь?
— Большая стрелочка уже на восьми, мам, — замечает Марк. Мой пунктуальный стражник.
— Я уже бегу, родной. Постараюсь успеть.
— Ладно, — вздыхает ребёнок и отключается.
Разворачиваюсь обратно. А он всё стоит. Смотрит.
— Зачем обманула меня, Танюша? — прислонившись плечом к шкафчикам, интересуется. И злым вот совсем не выглядит.
— Чтоб вы отстали. Но, видно, вы намёков не понимаете. Мне вправду пора, я не могу опоздать, — тараторю, собирая в пакет повседневную одежду. Из-за этого варвара придётся в форме ехать. Плевать! Дома постираю и принесу.
— Не опоздаешь, я подвезу.
— Не нужно, — фыркнув, хватаю сумку и огибаю его. Он ловит за локоть. Дёргаюсь, вырывая конечность.
— Да не трясись ты так! Не дикарь я, — раздражённо бурчит, но руки больше не распускает.
— Пока ваши поступки говорят об обратном. Извините, но меня сын ждёт.
— Здравствуйте, — мой вежливый мальчик здоровается и придирчиво осматривает открывшего для нас дверь Гризли.
— Привет, ныряй, — машет он в сторону салона.
Сын охотно забирается в этот внедорожник. Я ему помогаю и тоже прыгаю вслед за ним. Мужчина, что удивительно, ничего по поводу смены моей дислокации не говорит. Закрывает дверь и идёт за руль.
— А это кто? — спрашивает Марк шёпотом.
— Матвей, — услышав ребёнка, отвечает мужчина и ловит мой взгляд в зеркале заднего вида. Ничего себе! У Викинга есть имя. Да ещё вполне обычное, русское. — Тебя как звать?
— Марк, — отвечает воспитанный ребенок.
— Я думал, Миша, — хмыкает себе под нос Гризли и рулит к большой дороге.
— Почему? — это опять сын уточняет.
— Тебя мама Медвежонком зовёт, вот и почему-то ассоциация такая всплыла, — пожимает плечами Викинг.
— А при чём тут имя Миша? — хмурит брови Марк.
Я прячу улыбку в шарфе. Матвей сам завёл эту тему. Вот теперь пусть мучается и отвечает на детские вопросы. У сына как раз возраст «почемучки». Он может бесконечно спрашивать обо всём на свете.
— Медведей обычно Мишами зовут, — не унывает он и меняет тему: — Тебе сколько лет, Марк?
— Четыре.
— Совсем уже большой. Чем увлекаешься кроме садика? — похоже, мужчина решил переплюнуть ребенка в задавании вопросов.
— Садиком я не увлекаюсь, — фыркает сын. — Хожу туда, чтобы мама бабе Вере меньше денег платила.
— Марк, — предостерегаю, чтобы не сболтнул лишнего.
— Бабе Вере? А кто это?
— Наша соседка. Она…
— Я вам адрес не сказала, куда ехать, — перебиваю маленького болтуна.
— Скажи, — соглашается мужчина, хитро прищурившись.
Диктую и спрашиваю у сына, что было в садике. Надо заболтать, иначе все пароли и явки сдаст. Ребенок охотно переключается и остаток дороги рассказывает о своих проделках в течение дня. У него там своя банда мальчишек, с которыми он что-то да придумывает. Не даёт скучать воспитательнице и няням.
— Ты живёшь здесь? — прерывает нашу оживлённую беседу водитель, останавливаясь возле дома.
— Да, спасибо вам ещё раз. Пойдём, Маркуша, — вожусь с дурацкими ремнями безопасности, что натянула на сына.
— У тебя вроде муж банкир. Неужели нормальный район не смог подобрать? — интересуется Викинг. И этот его интерес больно впивается прямо под рёбра.
— Вас моя личная жизнь не касается, — резче, чем нужно, отвечаю. Наконец отстёгиваю сына и спешно выскакиваю. Обернувшись, смотрю прямо в эти голубые глаза, попадая под хмурый взгляд. — Я замужем, Матвей. У меня сын. И…
— За хреновым ты мужем, Зеленоглазка, — фыркает, перебивая.
— Это уже вас не должно волновать. Не ищите со мной встреч. Прощайте.
Хватаю ладошку ребенка и буксирую к подъезду. Марк всё ещё оглядывается на машину, но вопросов не задаёт.
Только оказавшись в собственной квартире, я выдыхаю и опускаю голову на собственные ладони. Меня поездка с этим Викингом больше умотала, чем вся рабочая смена. Что ж он пристал-то ко мне? Обычно мужчины бегут от девушек с детьми, уничижительно называя ребёнка «прицепом».
Собрав остатки сил, отправляю Марка переодеваться и иду готовить ужин. Что-то простое и то, что точно съест сын. Обычно это макароны по-флотски, картошка жареная с котлетами. Иногда я ругаю себя за лень, хочется порадовать ребёнка изысканными блюдами. Да и себя немного побаловать.
— Сегодня Ясмина хвасталась, что её папа приехал из дальнего рейса, — продолжает болтать ребёнок, макая хлеб в сладкий чай. — А когда мой папа приедет?
Замираю у плиты, стискивая лопатку, которой помешивала макароны. Тяжёлый ком перекрывает дыхательные пути и не даёт нормально вдохнуть. Давненько ребенок про отца не вспоминал. Примерно полгода как.
— Маркуш, твой отец оставил нас, — очень стараюсь, чтобы голос звучал ровно. — Мы просто стали ему не нужны. Но у тебя есть мама. Самая лучшая мама.
— Да, — соглашается, кивая, и широко улыбается. — Не плачь, мам, найдём другого папу. Которому мы будем нужны.
Усмехаюсь грустно и, оставив плиту, подхожу. На корточки сажусь, сын тут же сползает со стула в мои объятья. Целую в макушку и висок.
— У меня есть ты, а у тебя есть я. Разве нам нужен ещё кто-то?
— А баба Вера? — хмурится ребёнок, раздумывая над ответом.
— Вот видишь, у нас ещё баба Вера есть. И мы ей нужны, — воодушевлённо подхватываю его слова.
— Мам, а мы семья? — задирает голову ребёнок и смотрит моими зелёными глазами.
— Конечно, — киваю я.
— Ясмина говорит… — тянет задумчиво Марк. Явно там опять про папу-кормильца речь.
— Твоя Ясмина много умничает, — перебиваю, раздражаясь на эту девочку-выскочку. — Мы семья, Марк. Маленькая, но гордая и независимая. А теперь садись, твои макароны сейчас разварятся, останется одна вода.