Она появилась в самый разгар моего разговора с баристой о том, почему музыка в кофейне важнее, чем сахар в кофе.
— Ты серьёзно это обсуждаешь? — вмешалась она, с интересом приподняв бровь.
Голос — как будто свет через жалюзи: прямой, но мягкий.
— Абсолютно, — я кивнул. — В плохой музыке кофе теряет характер. Это наука.
Она уселась за соседний стол, повернувшись в мою сторону.
— А ты часто превращаешь мелочи в философию?
— Только те, которые того заслуживают. Кофе, музыка, разговор — вечная троица.
Она усмехнулась, и её улыбка была не из тех, что делают вежливо. В ней было настоящее любопытство.
— Ты не похож на тех, кто тратит слова понапрасну.
— Ты — тоже не из тех, кто просто заполняет паузу.
Между нами не было напряжения. Всё текло просто, без спешки.
Никакой игры, но будто оба знали: это начало чего-то. Может, даже настоящего.
Это была не та тишина, от которой становится неловко.
Это была тишина, в которой можно дышать.
Мы сидели на крыше — город под нами дышал огнями, а мы — друг другом.
— Обычно в такие моменты включают плейлист, — сказала она, опершись на локоть.
— Обычно — да. Но ты ведь не «обычно», да и музыка сейчас только мешала бы.
Она посмотрела на меня — не всерьёз, но и не в шутку.
— Ты умеешь говорить красиво, но не звучишь искусственно. Это талант?
— Нет, просто я не трачу слова на ерунду.
Она улыбнулась, но уже чуть мягче, чем раньше. Без защиты.
— И всё-таки, ты какой-то…
— Какой?
— Неуловимый. Тебя вроде много, но ты всё равно где-то чуть дальше, чем рядом.
Я чуть наклонился, взгляд не отрывая:
— Может, я просто жду, пока кто-то захочет подойти ближе не из любопытства, а потому что чувствует, что хочет остаться.
Она не ответила сразу. Просто посмотрела в небо — как будто искала в нём подтверждение. А потом вдруг, будто сама себе:
— Я не уверена, что умею оставаться.
— А я не прошу. Я просто здесь.
В ту ночь мы не поцеловались. Даже не прикоснулись.
Но я знал — что-то уже случилось.
Не между нами.
В нас.