Всего один неверный шаг

Глава 1. Валерия

Посвящается каждому, кто в пылу разбитого сердца

хотя бы раз в жизни принимал неправильное решение

— Да чтоб тебя! — я отставила банку с огурцами.

Потрясла уставшей рукой. Пальцы уже болели, а крышка не сдавалась.

В старой квартире у меня на этот случай в кухонном столе лежал старый нож, которым я просто поддевала крышку, и дело с концом. Но в новой все ножи были дорогими самурайскими с острыми кончиками, которыми никак нельзя рисковать, вставляя в непокорные банки.

В новой квартире всё было не так, но я бы соврала, если сказала, что мне здесь не нравится.

Нравится. Ещё как!

В новой квартире.

В старом новом городе, из которого мы с мужем как-то уехали, а теперь вернулись.

А в каком восторге были девчонки, когда три месяца назад муж сказал, что мы переезжаем.

— Что? В Питер?! Вау! — выдохнула Аня, наша восемнадцатилетняя бунтарка.

— Не в Питер, а в Санкт-Петербург, — едва сдерживая улыбку, поправил её отец.

— А как же школа? — заволновалась младшая.

«Мам, ты родила бабку», — говорила мне Аня про сестру. На шесть лет младше Вероника была её полной противоположностью. Я прям видела фразу про бабку у старшей на лбу, когда она скривилась.

— Вероник, ну, конечно, мы сначала закончим школу, я сдам грёбаные выпускные экзамены, ты закончишь свой шестой класс, и поедем. Тут осталось-то — уже май! Я же правильно понимаю? — повернулась она ко мне. — Или вы уедете без меня?

— Ну, конечно, мы тебя дождёмся, — улыбнулась я. — А как же выпускной? Последний звонок без нас?

— Блин, прикольно, что я еду поступать, а вы переезжаете вместе со мной, — выдохнула Аня.

— А где мы будем жить? — тут же спросила Вероника у отца.

— А это сюрприз, — улыбнулся Игорь дочери ещё довольнее.

— Надеюсь, приятный, — хмыкнула Аня.

— Папу переводят на новую должность. Он теперь будет директором филиала банка, — не могла я больше скрывать крутые новости.

«Лер, ты не представляешь, сколько мне обещают платить», — сказал накануне муж.

Мы только закончили заниматься сексом, и он был в ударе.

Давно у нас не было такого горячего секса, да ещё два раза подряд. Почти двадцать лет брака всё же давали о себе знать. И хоть секс был регулярным и разнообразным (для нас обоих это была неотъемлемая часть жизни), так страстно и неутомимо мы занимались сексом разве что в первый год брака, когда ничего, кроме любви, у нас не было: ни его должностей, ни квартир, ни машин, ни детей.

Только мы, беззаветно и безответственно влюблённые, сходившие с ума друг от друга.

— Папа купил нам квартиру, — сказала я дочерям.

— В Питере?! — опять вытаращила глаза Аня. — То есть, простите, В Санкт-Петербурге?!

— Угу, — сдержанно кивнул отец.

— Вот это да! — присвистнула она. Одними губами сказала: «Охренеть!»

И я была с ней полностью согласна.

О, боги! Какая это была квартира! Двухуровневая, с отдельным входом, тремя гардеробными, четырьмя ванными и пятью комнатами: спальня, гостиная, комнаты девочек и ещё одна… пока названная гостевая. Но я знала, что это была за пятая комната: Игорь думал о третьем ребёнке.

— Девчонки выросли, помогут тебе с сыном, — муж почему-то был уверен, что обязательно родится мальчик. — Давай не будем предохраняться, — предложил он.

— Давай, — малодушно согласилась я, не зная, как ему сказать, что не хочу.

Я только смогла позволить себе расслабиться: не стоять с девчонками в больничных очередях, не водить за руку на занятия, не проверять, что они едят (они уже разбирались в этом лучше, чем я). Мне и грёбаной школы, которую Вероника ещё не закончила, более чем достаточно.

Чёрт, мне так нравится спать ночами, выпивать вечером бокальчик вина, смеяться вместе с детьми над шутками, иметь время на любимые занятия. И представить опять беременность, тошноту, отёки, растяжки, роды. А потом вот это всё: пелёнки, какашки, сцеживание, кормление — у меня волосы вставали дыбом от ужаса. И я ещё молчу про развороченную родами, простите, промежность.

Я честно сказала мужу, что врач меня отговаривала.

— О чём же вы думали, Валерия, десять лет назад, когда вероятность родить здорового ребёнка была в разы выше? — спросила гинеколог.

— Не знаю, — я виновато пожала плечами. — Тогда мы и жили похуже, и дети были маленькими. Мы не могли себе позволить третьего малыша.

— Ну тогда я скажу вам как врач: риск патологий плода после сорока настолько высок, что здоровых детей у возрастных женщин почти, если не сказать больше — совсем не рождается. Сейчас молодые то рожают с проблемами. И одно дело, когда нет выбора или есть весомые причины родить в сорок, но совсем другое — идти на риск сознательно просто из-за прихоти мужа. Я не просто не советую, я категорически не рекомендую. Конечно, решать вам, — развела она руками, — но особенный ребёнок, а он будет особенный, — она качнула головой, — это очень тяжело. И не только для матери. Тяжело отцу, тяжело старшим детям, тяжело бабушкам-дедушкам. Обрести на страдания всю семью — крайне безответственно.

Глава 2

— Четыре туалета? — бегала по этажам радостно-возбуждённая Аня, проводя ревизию новой квартиры. — Неужели мы больше не будем каждое утро стоять в очереди к единственному толчку?

— А тут не скользко? — инспектировала Вероника душ, проверяя пальцем шершавость напольной плитки.

Когда девчонки получили свои отметки: Анька с ЕГЭ и аттестат, Вероника, окончив очередной класс, мы всей семьёй посовещались и решили, что переезжаем налегке — ничего старого в новую жизнь не потянем. Прежнюю квартиру мы сдавать не собирались, поэтому можно было оставить в ней всё как есть. А на новом месте купить всё новое: посуду, вещи, текстиль — что душе угодно.

Мы втроём летели практически с ручной кладью, и только Вероника наложила два чемодана: со своими любимыми вещами, игрушками, книгами и прочим скарбом, который теперь украшал её комнату. Она даже одеяло с подушкой привезла, и старенький плед, кутаясь в который сидела на новом широком подоконнике, глядя на уличную суету и немного в открытую книгу.

Периодически я, конечно, жалела, что не взяла что-то из старой утвари. Хотя везти старый нож с обломанным кончиком, чтобы открывать банки, было бы странно.

Игорь сказал, если что-то надо — пишите список, ему всё равно придётся периодически летать туда-сюда по работе, он всё привезёт.

Список лежал в ящике кухонного стола и уже был исписан Вероникой с двух сторон.

Я открыла створку окна, чтобы выпустить бившуюся в стекло муху.

Достав из холодильника бутылку, подлила в бокал вино.

На плите в густом соусе булькали тефтели. На столе стоял салат, в который осталось добавить только чёртовы маринованные огурцы, что никак не хотели открываться.

Девчонки пошли гулять по городу. Вероника — точно гулять, она каждый день выбирала на карте какую-нибудь улицу и шла изучать. Анька наверняка встречалась с каким-нибудь мальчишкой. Она поступила в универ (сразу решили, что пойдёт на платное, поэтому всё поступление заняло десять минут, дольше в очереди стояли: сдали документы и заплатили) и уже завела с десяток друзей, город ей показывали они.

У меня осталось меньше часа до того, как девчонки вернутся, а Игорь приедет с работы.

Пятничный ужин в нашей семье — святое. Все собирались за столом, обсуждали накопившиеся за неделю события, шутили, смеялись, делились новостями. Конечно, мы делились друг с другом и в другие дни, но не каждый ужин проводили вместе: Игорь часто задерживался на работе, девчонки любили таскать тарелки к себе в комнаты, я — отдать ужин врагу, заменив его кефиром.

Любой другой, но не пятничный.

Я отхлебнула вино, добавила громкость телевизора.

По местному каналу шла передача об уличном озеленении.

Ведущая с восторгом рассказывала про удачно подобранные композиции, где весной акцент падал на одни растения, а к осени сместится на другие. Камера крутилась вокруг клумб у ювелирного магазина. И витрины магазина, и клумбы украшали шикарные инсталляции из коряг, камней и злаков.

Я решила применить к банке с огурцами что-то вроде приёма Геймлиха. Вспомнила, что надо соединить в замок пальцы и с силой нажать ладонями на крышку с двух сторон до щелчка.

Скрестила пальцы, скользнув взглядом по экрану, и замерла…

За спиной ведущей, отражаясь в стекле, проезжали машины, летали голуби, шли люди — много людей, разных, праздно гуляющих и торопящих по своим делам, но меня заинтересовал только один, а точнее, двое: мужчина, что придержал дверь ювелирного, и девушка, что вышла из неё с фирменным пакетом.

Она уже хотела уйти, но мужчина что-то сказал и задержал её за руку, словно не хотел отпускать. Девушка что-то ответила, поцеловала его в щёку, стёрла за собой помаду, ещё что-то сказала, отчего он довольно улыбнулся, и всё же ушла.

Мужчина, всё ещё улыбаясь, посмотрел на часы и пошёл в другую сторону.

Картинка давно сменилась, сменилась даже локация — теперь ведущая ходила по какой-то площади, а я всё стояла со скрещёнными пальцами, смотрела в экран и видела случайно попавшую в камеру сцену: как мой муж склоняется к коротко стриженной брюнетке, получает поцелуй и нехотя её отпускает.

Нет, нет, нет, — качала я головой.

Мне показалось. Это не он. Это кто-то похожий на него.

Да мало ли по улицам ходит мужиков в костюмах. Мало ли их, широкоплечих, сорокапятилетних, с щетиной, тёмными волосами, в итальянских галстуках ручной работы с авторскими рисунками и подаренными жёнами зажимами.

По телевизору началась реклама, я отмерла, метнулась в спальню и вернулась с ноутбуком.

Как же называлась эта чёртова программа?

Цветущий город? Прогулки с дизайнером?

Я открыла программу передач Пятого канала.

Вот она! Что б её!

Дрожащей рукой нажала запись, подхватила курсором бегунок, следя за мелькающими картинками. Стоп! То самое место. Увеличила картинку.

Сердце пропустило удар.

Это был он. Мой муж. Игорь Наварский. И с ним какая-то тощая брюнетка.

Глава 3

— Рано ты сегодня, — удивилась я, глянув на часы.

А потом увидела его лицо, серьёзное, хмурое. Играющие желваки.

— Что-то случилось? — я замерла.

Но, кажется, уже знала, что.

Он тяжело вздохнул.

— Надо поговорить. Девчонки у себя? — обернулся Наварский.

— Нет, гуляют.

— Тем лучше. Лер, я… — он сглотнул. — У меня… В общем, есть женщина…

Я покачала головой.

— Прости, что?

— Я встретил женщину, девушку…

Я открыла рот, потом закрыла, как выброшенная на берег рыба. Не хватало воздуха. Не хватало слов. Не хватало разумного объяснения, чтобы поверить, что он сейчас не шутит.

— Другую женщину? А я? — спросила я, словно до меня не доходил смысл его слов.

Он снова тяжело вздохнул.

— Ты мать моих детей. Ты самой близкий мне человек. Ты… — он снова сглотнул.

Я неожиданно поняла, что жду какого-нибудь клише: ты не устраиваешь меня в постели, перестала меня привлекать, но он не опустился до банальностей.

— Ты это ты. А она… С ней… С ней я чувствую себя живым. Не функцией, механизмом, роботом, исправно приносящим зарплату, регулярно приходящим домой к ужину и исполняющим супружеские обязанности. Я живу. Мечтаю, дерзаю, лечу.

— Но у нас же…

— Да, у нас всё хорошо, — перебил он, словно точно знал, что я скажу. — У нас дети, общий быт и досуг, хороший секс.

— Разве этого мало? — стояла я, словно стукнутая по голове.

— Не мало, но недостаточно. Мне этого недостаточно.

— И чего ты хочешь от меня?

— Понимания, — вздохнул он.

— Понимания чего? — кошмар, в который я так отчаянно не хотела верить, ища разумные объяснения, кажется, начал сбываться.

— Ситуации, — ответил он коротко.

— Ты хочешь уйти? — кажется, превращалась я в собственную младшую дочь, задавая вопросы, ответы на которые были очевидны, но вдруг я что-то поняла не так.

— Нет. Я не знаю. Не знаю, что делать. Не знаю, как поступить правильно. Надо как-то всё обсудить, подготовить девчонок.

— Подготовить к чему? — почти выкрикнула я. Упоминание детей меня словно разбудило. — Что у тебя есть другая баба и ты уходишь к ней? Что тут обсуждать?

— Ну, всё не так. Не настолько, — сглотнул он.

— А как? Как ты им объяснишь… — что он должен озвучить, он и сам знал.

— Честно говоря, я не думал, что им придётся что-то объяснять. И у тебя всегда лучше полу…

— Ну нет, — перебила я. — Я не буду облегчать тебе задачу. Девчонкам говори сам. Как хочешь, так и говори. Как есть, глядя им в глаза.

— Хорошо, — просто согласился он. — Скоро они придут?

— Можно подумать, ты не знаешь. Сегодня пятница. Они вернутся к ужину. А ты… ты пока можешь собрать свои вещи, — выразительно махнула я рукой.

— Лер, я…

— Что ты? Что ты, твою мать! Ты действительно считаешь, что можешь заявить жене, что у тебя другая, а после этого как ни в чём не бывало наложить себе тефтелей и налить бокальчик вина?

Кстати, о тефтелях. Я судорожно выключила плиту.

Игорь посмотрел на бокал.

— Это какой за сегодня? Второй, третий?

— Да откуда я знаю! Я что их считаю? Я что, не имею права выпить вечером бокал вина? В пятницу вечером, между прочим!

— Конечно, имеешь…

— И при чём здесь вообще я! Ты трахаешь другую бабу и ради неё уходишь из семьи, а мне предъявляешь за бокал вина?

— Я ничего тебе не предъявляю. И никуда не ухожу. Нам надо это обсудить.

— Что именно? Твою тощую брюнетку?

— Откуда ты… — растерялся он.

— От верблюда, — открыла я ноутбук и сунула ему в руки. — Давай телевидение, просвещай!

Все полминуты записи он стоял с каменным лицом, но я видела то, что он не смог бы от меня скрыть при всём своём желании — как он на неё смотрит.

Я закрыла глаза. Это было невыносимо.

Сглотнула. Открыла глаза.

— Уходи, — прошептала я. Забрала у него ноутбук. — Собирай свои вещи и уходи.

— Я скажу девочкам.

— Ты считаешь… — горло перехватило. — Правда считаешь, что им нужны твои объяснения? Нужен такой отец?

— Ну другого у них нет.

— Кто она, Игорь? — обняла я себя руками, словно боялась, что рассыплюсь на части. Словно смертельно, до костей промёрзла. Но меня колотило не от озноба.

— Это неважно. Ты её не знаешь.

— Мне важно.

— Неважно, — ответил он, и я знала этот категоричный тон — он означал, что больше муж ничего не скажет.

Глава 4

Зло топая, словно вымещала обиду на ламинате, я прошла по коридору и остановилась в дверях гардеробной. Я думала, мы будем счастливы в этой квартире, думала…

Господи, какая же я дура: мне даже в голову ни разу не пришло, что у него есть другая, что у меня за спиной он…

— Вы вместе работаете? — скрестив на груди руки, я встала в дверях гардеробной. — Мне кажется, я видела её на корпоративе. Ты заказывал ей напитки.

— Я же сказал: ты её не знаешь, — в его голосе звучал не столько холод, сколько вселенская тоска, словно чем больше я говорила, тем сильнее его разочаровывала. — И напитки там были бесплатные, за счёт компании. И её там не было.

Я пропустила мимо ушей его ремарку.

— Но вы познакомились на работе?

— Нет, она не имеет отношения к банку, — бросал он в чемодан вещи прямо на вешалках.

— А где вы познакомились? — давила я.

— В подворотне. Мы познакомились просто в подворотне.

— Что, прямо на улице?

— Да, прямо на улице.

— Как давно?

— Месяца три назад. В мае. В начале мая.

Я была уверена, что он точно знает не только дату, но и время по трём разным поясам, когда это случилось.

— Я приехал смотреть квартиру.

— То есть тем, что ты её встретил, я обязана этой чёртовой квартире?

— Считай, как хочешь, — он развернулся. Поднял на меня глаза. — Я хотел обсудить это позже, но раз уж ты настаиваешь всё решить сейчас. Я буду, как и прежде, переводить тебе деньги, платить за квартиру и вообще, пока…

— Пока? — перебила я. — Пока — это сколько? Пока новая любовь всей твоей жизни не заявит права на твою собственность и не скажет: а не до хрена ли ты оставил бывшей?

— Она такого не скажет.

— Да ладно! Святая простота. Сколько ей лет?

Я ждала, что он скажет двадцать с небольшим. С экрана она выглядела именно так: на двадцать.

Почти угадала.

— Двадцать восемь, — ответил Наварский.

Я покачала головой.

— И как давно ты с ней спишь? С мая?

— Я с ней не сплю, — отвернулся он, взял с полки ещё что-то, кажется, не сильно понимая, что именно. Кинул в чемодан.

— Очень смешно. Хочешь сказать, что уходишь к женщине, которую даже не трахнул? Не знаешь, насколько она устраивает тебя в постели?

— Я ухожу не к женщине, а в гостиницу. Поверь, это было не самое простое решение: прийти к тебе с этим. Но я решил, что не хочу тебя обманывать. Я люблю тебя, Лер. Это разрывает мне сердце, я даже не представлял, что так бывает, — он взмахнул руками. — Не думал, что встречу кого-то, кто... но…

— Но я и так никуда не денусь, а она ждать не будет, уведут, — горько усмехнулась я. — Жёстко, видать, она прихватила тебя за яйца, что ты даже решил признаться.

— Я не завязываю новые отношения, пока не порвал с прежними. И ты, как никто это знаешь. С тобой я не спал, пока не расстался с бывшей.

— Дай-ка вспомнить… Это, кажется, случилось на следующий же день, как мы познакомились. И в этот же день мы переспали, — съязвила я.

— Я был моложе.

— Ну да, сейчас тебе понадобилось целых три месяца, чтобы решиться. Стареешь, Наварский.

— Сейчас всё совсем не так, намного сложнее и... — он вытащил то, что положил.

Это оказался свитер, который был ему не нужен.

— Что ты ей купил? В ювелирном?

— Ничего. Она покупала мужские часы. На подарок коллеге. Я помогал выбрать.

— Да ладно! Она вышла такая довольная. А что ты сказал, когда не хотел её отпускать?

— Спросил, может, её подвезти. Но она отказалась.

И на всё то у него были ответы. И звучали они так невинно, прям, обнять и плакать.

— А вот и они, — услышала я, как открылась дверь, и девчонки что-то громко обсуждают в коридоре. Смерила Наварского взглядом.

— Ух ты, — заглянула в гардеробную старшая. — Мы куда-то едем?

— Не мы, — хмыкнула я, невольно сжав руки. Они тряслись. Да меня и саму изрядно потряхивало.

— Папа! Ты уже дома! — кинулась к нему младшая. — Обняла. Прижалась.

— Девочки, папа хочет вам что-то сказать, — громко анонсировала я. — Ну удачи тебе, дорогой! — горько усмехнулась и вышла.

Глава 5

Подслушивать из кухни было не очень удобно, да ещё собирая с пола стекло и разлетевшиеся огурцы. Наверное, я больше никогда не прикоснусь к маринованным огурцам и никогда не буду делать этот салат, — думала я, швыряя в ведро осколки.

Сердце разрывалось: как девчонки воспримут новость.

У Ани был затянувшийся период бунта: пирсинг, яркий макияж, короткая стрижка, каждую неделю разного цвета пряди. Она, наверное, психанёт.

Вероника расплачется. Она папина дочка и привязана к отцу куда сильнее, чем старшая, которую сейчас куда больше интересуют мальчики.

Стояла подозрительная тишина. Ни слёз, ни криков. Потом шаги по коридору.

Я почувствовала себя глупо, что разоралась, скатилась до истерики, выяснения отношений, грубости, язвительности, а дети повели себя так по-взрослому.

Может, он сказал им, что я сама виновата? Может…

— Чёрт! — вскрикнула я. Стекло вонзилось в кожу.

— Ты как? — зашла в кухню Аня.

— Палец порезала, — я зажала рану.

Она подала салфетку. Потом ещё одну. Упала на стул.

— А ты как? — спросила я, бинтуя салфеткой порез.

— Плохо. У него другая?

— А он что не сказал? — поднялась я, чтобы смыть кровь.

— Он сказал, что вам надо на время расстаться. Поэтому он поживёт пока отдельно. А ещё, что это твоё решение.

— Вот му… — я не закончила фразу, покачала головой и сморщилась от боли. Рану щипало.

Ну что, сама виновата. Он же говорил: может, скажешь детям. Но я понадеялась на его хвалёную порядочность, которой он так гордился.

— Он тебе изменил? — собрала Анька останки банки совком, поставила на место мусорное ведро.

— Не знаю, — выдохнула я. — Он сказал, что встретил другую.

Я закрыла воду и прям там у раковины, сползла по стене на пол.

Жизнь рушилась с таким грохотом, что я боялась оглохнуть.

И это мужчина, которого я любила, без которого не представляла, как жить, ещё не ушёл.

Я ещё могла его окликнуть, попросить остаться, не уходить. Он ведь не хотел.

Только всё равно уйдёт. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так на следующей неделе.

Я встретил другую.

Я думала самые страшные слова, что могу от него услышать: я тебя не люблю.

Но встретил другую — страшнее.

Он меня не просто разлюбил, не просто предал, он... словно вышвырнул меня на помойку, как ненужный хлам, просроченный товар, устаревшую вещь.

Я встретил другую.

Значит, она лучше. Интереснее, моложе, стройнее. С ней слаще.

Слов больнее я не знала.

— Лера, — заглянул Наварский в кухню.

— Убирайся, — ответила я.

— Лер…

— Ты что не понял? — подскочила Анька. — Она сказала: убирайся!

— Ясно, — неожиданно попятился он, не желая вступать ни в дебаты, ни в перепалку.

Хотя в любой другой день, наверное, осадил бы бунтарку. И осадил жёстко. Но не сегодня.

Анька протопала мимо него в коридор.

Толкнула входную дверь. И судя по звуку, вышвырнула в неё чемодан.

— Это было не обязательно, — сказал Игорь спокойно.

— Можешь не возвращаться, — крикнула ему вслед старшая дочь.

Младшая, заплаканная, несчастная, прижалась ко мне, усевшись рядом на полу.

А у меня не было сил её даже утешить. Едва дверь захлопнулась, я и сама разрыдалась.

И плакала навзрыд, обнимая свою малышку и роняя слёзы на тёмные, как у отца, волосы.

— Как мы теперь будем жить без папы? — причитала Вероника.

— Как-нибудь справимся, — упрямая, непоколебимая, — встала у окна Аня.

— Как? — рыдала младшая.

— Как всегда, — кусала губы старшая.

Резко отвернулась к окну.

— Давайте ужинать? — предложила я, вытирая слёзы.

— Ну не голодать же теперь, — сорвала Анька с груди подаренный отцом медальон — летучую мышь с настоящей чёрной жемчужиной на кожаном шнурке, швырнула в мусорное ведро. — Это заправить? — кивнула на миску с недоделанным салатом.

— Да, только огурцов больше нет, — встала я, помогла встать Веронике.

— Да и хер с ними. Хер с ними со всеми, — схватила она ложку и зацепив непростительно огромную порцию майонеза, заправила нарезанные овощи.

В окно всё ещё билась глупая муха. На стене всё так же бубнил телевизор. Солнце садилось за горизонт, чтобы завтра снова подняться над теми же крышами.

Всё было как всегда, только наша жизнь разделилась на «до» и «после».

Глава 6. Игорь

— Твою мать, эт что? — стоял посреди гостиничного номера Ден.

Он же Денис Соколов, он же Денчик, он же Сокол.

Высокий, стройный, жилистый. Спортивный костюм, потрёпанный вид (или правильнее сказать, потасканный?), в одной руке бутылка водки, в другой — пакет с закуской.

— Тебя что, Лерка выгнала?

Озабоченность на лице старого друга читалась неподдельная.

Наварский увидел своё кривое отражение в солнцезащитных очках на шевелюре друга и тяжело вздохнул. Грёбаные кривые зеркала! Всё кажется не тем, чем является: слова, поступки, чувства.

Брак Игоря Наварского без пафоса можно было назвать образцовым. Мир, согласие, взаимопонимание. Дом — полная чаша, жена умница-красавица, дочки — загляденье. Были, конечно, порой и ссоры, и разногласия — куда без них за столько лет, — но в целом крепче семьи в их общем окружении не было. И вот…

— Я, конечно, думал, всё выйдет немного не так, но вышло как вышло, — он развёл руками.

— А как, ты думал, выйдет? — сунул Ден водку в крошечный холодильник, оценил скудный гостиничный ассортимент, открыл банку газировки.

Наварский думал, они сядут с Лерой на кухне: он всё объяснит, она выслушает, обо всём спокойно поговорят, обсудят, как обычно обсуждали, когда возникала проблема, которую надо решать, но сейчас побоялся произнести такое вслух — глупо это прозвучало даже у него в голове.

Хотя глупым Игорь не был, у него были и основания, и причины рассчитывать на то, что жена его хотя бы выслушает, но, видимо, о них помнил только он.

— А в чём дело-то? — отхлебнул Сокол газировку. Скривился: — Фу! Ну и гадость, — посмотрел на этикетку. — Надо запомнить, чтобы случайно не купить.

Он поставил банку на стол у пакета с закусками.

— Я встретил другую. И сказал об этом жене.

Соколовский нарочито закашлялся, словно подавился. А может, и правда подавился.

— Навара, ты идиот? — прохрипел он. — Кто ж так делает-то? Ну, встретил и встретил, еби себе потихонечку. Кто ж такое рассказывает, да ещё жене, — постучал он себя по груди.

Спасибо, что не покрутил у виска.

— Правда? А как же доверие? Как же честность? Как же в горе и в радости? Да и не хочу я так, — вздохнул Игорь. — Не умею. Не могу.

— Не могу. Не хочу, — передразнил друг. — А чего ты хочешь?

— Не знаю, как-то по-человечески, мирным путём. Девчонок не травмировать, жену не обижать. Они ж мои, родные.

Соколов всё же покрутил у виска.

Потом махнул рукой, как бы говоря, что Наварский безнадёжен, и стал разбирать пакет.

— Что за баба-то хоть? — разглядывал он упаковку салата с таким видом, словно ему не сильно-то и интересно, что ответит Наварский. — Я её знаю?

Игорь набрал в грудь воздуха.

— Знаешь, — сказал на выдохе. — Твоя риэлтор.

Сокол замер, повернулся:

— Светка, что ли? Блядь, ты трахнул Светку?

Ну вот, — отметил Наварский, что от неподдельной озабоченности Сокол перешёл к неподдельному удивлению, а Сокола трудно озадачить, а ещё труднее удивить.

— Света, — кивнул он.

Второй вопрос Соколова он оставил без ответа.

Хрупкая, темноволосая, с жёлтыми кошачьими глазами, конечно, первое время девушка вызывала у Игоря вполне объяснимые реакции и фантазии: хотелось смять чёртову ткань её юбки, пройтись руками по упругим бёдрам, стянуть трусики, что проступали отчётливыми полосками на тазовых косточках, погладить, приласкать, услышать короткий вожделенный вздох.

Света была совсем не похожа на жену.

Валерии от природы достались широкая кость и светлые густые волосы, а с возрастом она немного поправилась, но это её ничуть не портило — Игорю нравилась мягкость её груди, пухлость попки, белизна плеч, покатых, королевских. А как ей шли бальные платья с открытыми плечами. Жаль, что с некоторых пор она стеснялась их носить.

Светлане открытые плечи тоже шли, хоть плечи у неё были совсем другие — прямые, худые, острые. Она носила короткие корсеты, оголяющие не только плечи, но и плоский живот, а ещё жилеты на голое тело, божественно строгие и вызывающе развратные.

Наварский тяжело вздохнул.

— У меня нет слов, — небрежно бросил на стол салат в одноразовой упаковке Сокол.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Игорь.

— Да много чего, — взял Денис с чайного столика стаканы, заглянул, дунул в оба. — Но не мне тебя учить жизни, Игорёк. Ты мужик умный, взрослый, состоявшийся. А чего хочешь ты? — он поставил на стол стаканы, сел. Стул на гнутых ножках, которых в номере бизнес-люкс стояло аж шесть вокруг овального стола, недовольно скрипнул.

Спортивный, блядоватый, бездетный, не обременённый обязательствами, Денис Соколов давно развёлся, мог заказать в сауну пять проституток и всех пятерых выебать и был, наверное, полной противоположностью Наварского, что ходил в баню попариться и пообщаться, имел семью, детей, границы и принципы.

Глава 7

Наварский и пожал плечами. Сейчас он не хотел ничего. На душе было тошно и словно насрано.

— Сохранить семью и отношения с другой женщиной, — ответил он.

Прекрасно знал, как это звучит, и точно знал, что это возможно, потому что однажды был в похожей ситуации, обратной той, в которой сейчас находился, но вряд ли Соколу стоило это знать.

Он критически осмотрел содержимое пакета: негусто для литровой бутылки водки, но он хотел сегодня напиться, а не нажраться.

— Отношения со Светкой? — достал из кармана и подал ему Сокол складной нож.

Швейцарский нож был у Сокола для всего: и колбасу нарезать, и в зубах поковыряться, и грязь из-под ногтей почистить. Сколько Навара помнил, Сокол с ножом не расставался, а если старый терялся, тут же покупал новый.

— Со Светой, — и ответил, и поправил он.

Светка, Лерка, Машка, Глашка — это из лексикона Дена, или Денчика, как звали его девчонки, Игорь предпочитал более уважительный вариант — он ему и по характеру ближе, и по должности, да и сорок пять лет обязывали.

— Я не хочу ничего менять, — вскрывал он упаковки, словно потрошил рыбу. — И точно не хочу ссориться… хотя бы с детьми, — тяжело вздохнул.

Как старшая дочь вышвырнула в дверь его чемодан, наверное, резануло куда сильнее, чем скандал, что устроила жена. Язвительность жены была понятна, оправдана и продиктована болью. Обидой, гневом, шоком. Но его малышка…

— До хрена ты, конечно, всего хочешь, брат, — Сокол забрал нож и срезал крышку с одноразового контейнера, чтобы не мешалась. — Но я сейчас про Светку. У вас всё настолько серьёзно, что ты решил бросить жену?

Что-то было в его голосе.

— Что ты хочешь сказать? — принёс Наварский из холодильника бутылку. Хватит ей уже прохлаждаться — душа горит.

— Ничего, — пожал тот плечами, — просто интересуюсь. Для информации.

Игорь слишком хорошо его знал, чтобы поверить.

Что-то сквозило во псевдо равнодушном тоне друга.

Наварский догадывался, что: не было у Сокола знакомых баб, которых он не трахнул, или хотя бы не попытался. И пренебрежительный тон (с которым он спросил: со Светкой?!) наталкивал на соответствующие выводы. Но Игорю было всё равно: Сокол или кто-то другой. Понятно, что в двадцать восемь Света не монашка — у неё были партнёры. Но и Наварский взрослый мужик, его не интересовали девственницы, скорее уж наоборот: девушки с опытом, раскрепощённые, умеющие и дарить, и получать удовольствие.

То есть в принципе, вообще, теоретически, если бы он решил завести интрижку, его бы интересовала именно такая женщина.

Всё это не относилось к Свете, потому что не было у них ничего, да и не могло быть.

После первой рюмки Наварский вспомнил, как они встретились…

— Господи, простите! — воскликнула девушка. Она налетела на него в подворотне, Игорь едва успел повернуться и её подхватить: запнувшись, она чуть не упала.

Глухо стукнулся об асфальт телефон, выскользнувший из её руки.

— Чёрт! ЧЁРТ! Твою мать! — подняла его девушка, пыталась включить, но покрывшийся трещинами экран лишь тускло блеснул и тут же потух. — Блядь! — безнадёжно выдохнула она, тут же забыв про мужчину, на которого налетела, и обращаясь исключительно к экрану: — И как мне теперь работать? У меня ещё три показа. Как?

Она бессильно опустила плечи. Увидела стоящего истуканом Наварского.

Две секунды, не дольше, держал он её в объятиях. Две секунды касался пальцами нежной кожи, вдыхал пьянящий запах молодого тела, а оглушило.

В глазах плыло. В ушах шумело. Пульс сбился и не торопился восстанавливаться.

Потом Наварский, конечно, об этом подумает и придёт к простому выводу: нет, это была не любовь с первого взгляда. Девушку он толком и не рассмотрел. Это вообще не любовь — он словно получил ожог, удар под дых, пинок по яйцам и оказался бессилен против этого чувства. Оно согнуло его пополам, застало врасплох, смяло, расплющило.

И чувство это было даже не связано с этой конкретной девушкой, оно было какое-то вообще, как откровение о себе, как знание, прозрение, истина.

— Что же делать-то? — безнадёга в её голосе была такой беспросветной, что не стой Игорь спиной, когда девушка на него налетела, он извинился бы и взял вину на себя.

Впрочем, он уже знал, что делать: он купит ей телефон, но это не помешало ему догадаться.

— Вы, наверное, Светлана? — спросил он.

— А вы?.. — удивилась она.

— Наварский. К сожалению, не Генрих, — привычно пошутил он. — Игорь.

— Боже!.. Я ждала вас попозже. Хотела к вашему приходу немного прибраться, — ещё больше расстроилась она, но тут же поняла, какую сморозила бестактность. — Ой, простите, я хотела сказать: очень рада познакомиться. Спасибо, что приехали. Светлана, — протянула руку. — О̀гнева. Хотя на самом деле Огнёва, но О̀гнева лучше звучит. Шикарная у вас фамилия, — повела она его к выходу из подворотни — вход в квартиру был сразу за ней.

Короткая стрижка. Большие блестящие глаза, в тот момент тёмные из-за расширенных зрачков. Это потом Наварский увидит, что они золотисто-медовые и просто невероятные: чистейший янтарь, без вкраплений и переливов. Позже узнает, что в её случае это аномалия — избыток феомеланина — пигмента, придающего радужке жёлтый цвет.

Глава 8

Это неправда, когда говорят, что мужчины замечают у женщин только грудь или задницу.

Мужчины замечают всё. Маленькие мочки ушей. Пухлые губы. Стройные лодыжки.

Просто эта информация им часто не пригождается — она не несёт пользы для продолжения рода. Это не молочная грудь или крутые бёдра. Инстинкт размножения интересует только один вопрос, а точнее, два.

Вдул бы он ей или не вдул? Даст она или не даст?

И только один ответ на оба: да.

Потому что, если «нет», какого хрена её вообще рассматривать.

К счастью, мужик — это не только набор инстинктов и первичных потребностей. Неважно, последует за этим что-то или нет, Свету Наварский рассмотрел потом, потому что его геном решил, что смысл есть.

Но в тот момент ответил в её стиле:

— На самом деле Наварский — это не про Наварру и знаменитого герцога, это от слова «навар», или «наваривать», то есть мои предки, скорее всего, были поварами или кузнецами.

— Или предприимчивыми, успешными в делах людьми, — удивила она не только искренностью своих эмоций и простодушной непосредственностью, но и умением думать.

Уже в квартире Наварский решил, что это опасный коктейль. Очень опасный. Умная, красивая женщина, непосредственная и лёгкая в общении — это заявка на разбитое сердце.

Что это будет другой вариант разбитого сердца, не тот, о котором он подумал, ему и в голову не пришло, да и сама мысль скользнула по краешку сознания и пропала.

В конце концов, он приехал смотреть квартиру. Она интересовала его куда больше, чем риэлтор, какой бы неожиданно приятной она ни оказалась.

С прошлого показа в квартире остались подносы с недопитыми напитками и засохшими бутербродами. Пустая бутылка шампанского. Оплавленные ароматические свечи.

Свечами нежнейшего сливочного оттенка в цвет интерьера пахло до сих пор.

— А какой запах вы хотели предложить мне? — прочитал Игорь на использованной упаковке «бурбонская ваниль».

— О, нечто особенное, — улыбнулась Светлана, уже вполне придя в себя. Телефон, конечно, был невосполнимой утратой, но клиента это не должно волновать, а она профессионал, ну или очень хотела им казаться. — Сейчас.

Наварский невольно проводил её глазами.

— Кстати, бурбонская ваниль — это не про виски, это про остров рядом с Мадагаскаром, где растёт ваниль, — сказала она, мимоходом собирая мусор. Наварский бросил упаковку ей в пакет. — Раньше остров назывался Реюньон, потом остров Бонапарта и являлся французской колонией, потом Бурбон, а сейчас вернул себе историческое название.

Она унесла мусор и достала из пакета чёрную свечу.

— Вот, — протянула она с благоговением.

Пошутить про лавку, где продают свечи для сатанинских ритуалов, Наварский не решился, хотя именно на такую вещь этот кусок чёрного воска и походил. Ему всё же хотелось послушать про квартиру, а не про свечи, но он слушал всё и вовсе не из вежливости. Её голос, неожиданно чувственный и глубокий для её субтильного тельца, как звук шаманского бубна, определённо что-то в нём вызывал: тёмные силы, зов предков.

— Шторм, — прочитал он на этикетке к чёрной свече…

А сейчас подумал: идеальный шторм.

Занюхав первую рюмку кусочком ржаного хлеба, он налил им с Соколовым по второй.

— Ты знаешь, что такое идеальный шторм? — спросил он.

Тот подцепил ножом кусок селёдки.

— Знаю, есть такое кино.

— Это совокупность нескольких неблагоприятных факторов, в результате которой общий разрушительный эффект значительно увеличивается.

Сейчас Наварский подумал, что Света — его идеальный шторм.

В их встречу всё сложилось так, что не сложись оно всё вместе: его ранний приезд, её разбитый телефон, что она его риелтор, он приехал один — и ничего бы не было.

Столкнулись бы и разошлись, и не случилось никакой разрухи.

Глава 9

Но тогда она поправила:

— «Thunderstorm» переводится как гроза. Лёгкие нотки озона. Аромат воздуха после дождя. Запах влажной земли.

— Считаете, мне уже должен нравиться запах сырой земли? — иронично улыбнулся Наварский.

— Я очень на это надеялась, — она вздохнула с сожалением и улыбнулась. — Но теперь понимаю, да, сырая земля — это не то, про что стоит напоминать клиентам. Хотите, я включу музыку? Может, кофе? Здесь чудесная кофемашина. Кстати, она идёт в подарок, — наконец вспомнила она, для чего они собрались.

Наварский хотел невежливо спросить: сколько квартир она уже продала?

«Ни одной» — ответ, что он ожидал услышать. Но где-то уже тогда понял, что принял решение: он купит эту квартиру, сколько бы она ни стоила. В какие бы долги ему ни пришлось залезть.

— Можно, — пожал он плечами, исключительно чтобы порадовать девушку, что так старалась создать для клиента уникальную атмосферу.

По мнению Игоря, всё это было лишним — квартира была прекрасна сама по себе.

Идеальная звукоизоляция, четыре санузла, в том числе гостевой, а в спальне — с двумя раковинами, надёжная лестница с крепкими деревянными ступенями, тихий двор, своя парковка, подвал, в котором можно не только велосипеды хранить — переоборудовать подо что угодно. Ещё и центр города — до всего рукой подать.

Его практичную жену тоже скорее заинтересовали бы ближайшие школы, чем запах выпечки, но Наварский хотел сделать жене сюрприз, поэтому прилетел один.

А музыка… Ну, музыка так музыка.

— Картины демонстрационные? — спросил он, потягивая кофе, густой и тягучий, как голос саксофона, что включила умная колонка.

— Да, но, если вам нравится, можем оставить. Как и шторы. Как и всю посуду, — оживилась Светлана и посмотрела на него с такой надеждой, что он просто не мог её не оправдать.

— Буду очень благодарен, — улыбнулся он.

Может, уже не хотел расставаться с двухэтажными хоромами, а может, с хрупкой девочкой в мужском жилете на голое тело.

Острые плечики, крошечные сисечки, что почти не скрывали глубокие проймы, мурашки, что от волнения покрыли её нежную кожу, подняв дыбом каждый волосок, и жёлтые глаза дикой кошки, которую нестерпимо хотелось приручить.

Он подумал, что мог бы отодрать её прямо там, прямо в ванной между двумя чёртовыми раковинами. Засунуть тяжёлый член в её маленькую дырочку, заставить орать от удовольствия, кончать в мучительно прекрасных судорогах и хныкать, выпрашивая ещё.

Он с таким же успехом мог подумать о ком угодно.

Это ничего не значило, так, помечтал, и ладно.

Хотя почему-то был уверен, что у неё очень узкая дырочка. Впрочем, и это было неважно. Никогда было неважно, потому что у него толстый член. Средней длины, но хорошего диаметра. Ему в любой дырке было тесно, тепло, уютно. Плотно обхваченный стенками влагалища, твёрдый, с большой головкой, его член пользовался популярностью у женщин. Без шуток. Без преувеличения. О нём рассказывали. К нему в общагу приходили «переспать». В юношеские годы Наварский немного комплексовал по этому поводу, но потом узнал, что бабам его член по-настоящему нравится, и смирился со своей участью.

Женщин у него было много.

Но в двадцать шесть он встретил будущую жену, и все они перестали для него существовать…

Глава 10

Наварский посмотрел на Сокола.

Тот ковырялся в зубах ножом. Не лезвием, конечно, — были в швейцарской игрушке и зубочистка, и штопор, и ножнички.

— Что-то жена выгнала меня, а вид унылый у тебя.

— Да, так, накрыло. Ты и Лерка расстались… не укладывается в голове, — разлил он по третьей. — Что делать-то будешь? На развод подавать?

Игорь думал об этом. Его воспалённое воображение даже однажды нарисовало во сне картину, как он приезжает в гости к Свете с женой и у всех всё хорошо.

Но это был просто сон и ничего больше.

В реальности всё, чего он хотел — не добраться до чьей-то узкой дырочки, ему нравилось мечтать. Нравилось чёртово ощущение полёта и пьянящих возможностей, что дарил янтарный взгляд, от которого захватывало дух, но изменять жене не планировал.

Ему не было нужды трахать другую женщину. Ему достаточно жены. Порой даже её много. Он своё давно отгулял. И давно дорожил другими вещами.

Наварский сидел на встречах со Светой, как на наркоте.

Не на физических ощущениях: звуке её голоса, запахе волос, хрупких ключицах, бусинке пирсинга в ямке пупка, хотя голос у неё действительно потрясающий.

На ощущении жизни, что у него никогда не было: лёгкой, богемной, свободной. Выросший в маленьком городке, скорее рабочем посёлке при горно-обогатительном комбинате, где работали его родители, он мог только мечтать о жизни в кругу Питерской интеллигенции, о досуге не у телевизора, а общении в среде поэтов, писателей, актёров, художников.

На стихах, что Света декламировала, то стоя на мосту над чёрной водой канала, то кружась по площади, ведомая музыкой рифмы.

На шальном, влюблённом взгляде жёлтых глаз.

Ничто не вернётся.
Всему предназначены сроки.
Потянутся дни,
в темноту и тоску обрываясь,
как тянутся эти угрюмые, тяжкие строки,
которые я от тебя почему-то скрываю…*

___

*Ольга Берггольц

Это было первое, что она ему прочитала.

Но Игорь понимал: рано или поздно их кто-нибудь увидит, Лера начнёт подозревать, переживать, догадываться. Игорь решил предвосхитить события. Только что-то пошло не так.

Что-то чуть больше, чем всё.

Верность, в отличие от неверности, увы, недоказуема.

И сейчас, конечно, он должен был не сидеть с Соколом, а трахать Свету.

По законам жанра, раз уж его всё равно обвинили во всех грехах и выставили из дома, как чужого, вышвырнули, как мешок с мусором, какой смысл строить из себя примерного семьянина. Он должен обидеться.

Он и обиделся. Эта обида желчью жгла в груди и разъедала вены.

Он хотел просто поговорить, просто рассказать, что есть женщина, девушка, которая ему дорога. Что он с ней не спит, они не вместе и это даже не отношения. И, конечно, они расстанутся, то есть не будут больше видеться, потому что семья и жена ему важнее, но если вдруг Лера ему позволит, как когда-то он позволил…

Глупо. Наивно. Бессмысленно. Хотя Наварский не был ни глупым, ни наивным. Разве что с теми, кто дорог и близок. Кто изнутри его брони, у самого сердца, под доспехами.

Только с теми, кому безоговорочно доверял. Кого безусловно любил.

Но он ошибся. Ошибся, что его умная рассудительная жена услышит, поймёт, поверит.

Ошибся — и не нашёл понимания.

Да, он не сидел бы сейчас с Соколом, заливая тоску водкой, но, во-первых, не собирался изменять жене, и во-вторых не собирался, хотя Света и уехала к подруге в Сестрорецк.

Наварский пил и скучал. Но скучал не по ней.

Скучал по жене. Скучал по своим девчонкам. Переживал, как они там.

Злился, но всё равно переживал.

— Может, шлюх закажем? — налил ещё по одной Сокол и скрестил руки за головой.

Наварский посмотрел на него исподлобья.

Он не любил шлюх. Не осуждал. Не брезговал. Не считал зазорным продавать своё тело или платить за пользование им. Просто не любил. Это был не его «продукт», как брынза или булочки корицей. Он не любил корицу, не любил брынзу, не любил шлюх ну и что-то там ещё.

— Да брось, семь бед — один ответ. Жене ты уже изменил, а с одной или тремя, вряд ли для неё важно, — уговаривал Сокол.

— Для меня важно, — ответил Наварский.

«И жене я не изменял», — мысленно добавил он.

Наверное, рисковал прослыть импотентом, и после десятой встречи не затащив желтоглазую в койку. Самозабвенно трахал жену, получая отчаянное болезненное удовольствие от этой близости, отчасти замешенное на страхе её потерять. Но в этом, наверное, и был его кайф — представлять, предвкушать, сублимировать, окрашивая привычную близость новыми, острыми, неведомыми желаниями.

Конечно, можно поспорить, является ли это изменой.

И что есть измена: вожделение другой женщины или только совокупление с ней?