Вспомни меня 2

Глава 1.  Другими глазами

Это Рэйчел. Она не улыбается, скорее, кривит рот в улыбке.

– Чего ты щуришься? – с ходу допрашивает.

– Глаза из-за солнца болят.

– Как ты?

– С божьей помощью.

– И зовут твоего бога Альфой? – ухмыляется.

Я обращаю внимание на её выбор слов. Не далее, как пару недель назад, она назвала бы его «нашим».

– Уверена, у него другое имя.

– У всех нас другие имена. И всё-таки, как ты?

– Уже лучше, спасибо. Аппетита только нет. И сил мало.

– Но они же возвращаются?

Рэйчел усаживается рядом. И опять я кое-что замечаю: она не боится заразиться, чего я ожидала бы от неё в первую очередь. Эта дама – самая осторожная в коллективе.

– Конечно. Правда, слишком медленно, – честно отвечаю ей.

Сегодня четвёртый день с тех пор, как я пришла в себя, и первый, когда мне разрешили самостоятельно выходить из хижины, греться на солнце и смотреть на море. Море – моё лекарство, а в дырчатых стенах хижины мне хорошо только когда он на месте, а когда его нет – душно. И страшно, что не вернётся.

Страх – штука странная. Все месяцы до этого мне не было так тревожно за него, как сейчас – болезненно, панически, но… и хорошо мне не было тоже. Это «хорошо» я называю «счастьем», потому что ничего другого не знаю… или не помню. Эти последние четыре дня – лучшие в моей жизни. В той её части, которая хранится в памяти, разумеется.

Это моё главное и любимое занятие теперь – перебирать в памяти кусочки, где мы вместе, взгляды, слова, прикосновения... Всё это очень странно.

Он называл меня «родной» во время болезни, я помню. Произносил это в те моменты, когда мне было больнее всего, а в его глазах скапливалось слишком много отчаяния. Сейчас, когда моё сознание с каждым днём всё прозрачнее, я часто повторяю это слово про себя.

Родная.

Что оно означает?

Если вернуться на месяцы назад, когда мы впервые очнулись на этом берегу, он был первым, кого я увидела. Так сложились обстоятельства. Но если бы я открыла глаза, и передо мной стояли бы все девятнадцать бедолаг, лишённых памяти во имя эксперимента или телешоу, я бы тоже увидела его первым. И не потому, что он самый высокий и объективно самый красивый человек из всех – есть что-то ещё. Нащупать это «что-то» и сформулировать прежде не виделось возможным, но теперь, после болезни, складывая кусочки воспоминаний, как мозаику, и владея словом «родная», я начинаю осознавать, кто он.

И дело не в легенде про «разорванную пару», которую каждый притягивает за уши в свою хижину, дело в том, что я чувствую, когда мы вместе. Не важно, в ссоре мы или «в поцелуях», если он рядом – мне спокойно. За себя и за него. В равной степени: за себя и за него.

– Вся деревня слышала, как он выл, – внезапно сообщает Рэйчел.

Её голос далёк и от веселья, и от иронии, так привычных ей. В нём тревога.

– Кто?

– Альфа. Я внутрь не входила из-за инфекции. Но ты же меня знаешь – любопытство когда-нибудь точно меня прикончит. Словом, когда Вожак воет, в срубе не усидишь. Ты как будто умерла, когда я заглянула, и уже не в первый раз, со слов Леннона. Альфа выглядел так, будто сошёл с ума. Сдавливал твою грудь, дышал в рот, будто хотел надуть… и, видно, разодрал твою болячку так, что всё твоё лицо было в крови. Да и его тоже… Жуткое зрелище.

Рэйчел задирает руку и указывает на угол своего рта в том месте, где у меня уже отвалилась корка.

Сегодня утром он поцеловал меня с той стороны, где мои губы здоровы, со словами «я с краешку». Это «с краешку» – мой талисман на сегодня. Я бережно храню его на языке, как последнюю карамельку, с которой никак не хочется расставаться.

– Кровь его, конечно, не пугала, – со вздохом заключает Рэйчел, – а вот, смерть – да.

Я ничего из этого не помню.

– Да, – продолжает Рэйчел. – Это действительно было из ряда вон – видеть самого сильного… сломленным. Мы ведь все зависим от него… ну, объективно.

Она снова умолкает, и мне очевидно, что ей нелегко рассказывать. Не такая уж она и циничная, какой хочет казаться.

– В общем, когда я заглянула, он на коленях стоял… и стонал.

Она резко поворачивает голову в мою сторону:

– Выл, как зверь. Если точнее.

Потом снова отворачивается, и, уставившись на море, добавляет.

– Что бы он ни делал, ты не дышала.

Я не знаю, что говорить. Поэтому сообщаю очевидное:

– Сейчас вроде дышу. Значит, у него всё-таки получилось.

Сердце моё бьётся так, будто до этого тонуло, а теперь выбралось на поверхность и не может отдышаться.

Проходит время, прежде чем Рэйчел натягивает улыбку и меняет пластинку:

– В деревне многое переменилось, пока ты болела. А пока выздоравливала, изменилось ещё больше. Угадай, кто объявил тебя ведьмой?

Тут даже гадать не нужно.

Глава 2. Точки над «i»

Beach House – Take Care

Ноги не хотят идти. На мой рай вылили цунами отрезвляющей правды, и все краски – и яркие, и пастельные тона – безвозвратно смыло. Осталась только серая реальность, которую я упорно не желаю величать адом. Не клеятся в моём сознании «ад» и парень с шоколадными глазами. «Альфа» – не его имя. Не его.

Из его хижины валит дым: он уже вернулся – сегодня неожиданно рано, а я впервые не рада. Я бы взяла «тайм-аут» – несколько часов его отсутствия на обдумывание его же решений.

Забавно, но раньше мне всегда приходилось расчленять только собственные промахи, а теперь вот его выходят на первый план. И что самое странное и… страшное, его поступки намного больнее.

Не правильно это, болезненно не верно, если Цыпа, как бы неприятна она мне ни была, осталась без его поддержки. Он участвовал в том, что сделало её беременной, а значит, самой уязвимой из всех. Без него ей не выжить, ясно же. На её месте я бы изо всех сил постаралась, но будем честными – шансы невелики.

И есть ещё кое-что. Как же можно оставаться таким безразличным к младенцу? Ладно я – все, включая меня саму, уже поняли, что со мной что-то не так, и я не вписываюсь в стандарт эмоциональных реакций на общие для всех события, но, если всё это отбросить, он ведь, получается… отец.

Мне кажется, у него это не обязанность, а потребность должна быть заботиться и защищать их обоих. Разве нет? Тогда чем же он сейчас занят?

В котелке варится птица – сегодня только одна – вот, почему он вернулся раньше.

Он не смотрит на меня, когда я вхожу, и, хотя я ему за это благодарна, меня одновременно забавляет и пугает то, как безошибочно он чувствует моё настроение. Как, впрочем, и я его. Он улыбается мне, когда я хочу ему улыбаться. Он тянется поцеловать, когда я думаю о том, какие красивые у него губы. Он не отрывает взгляд всякий раз, когда у меня вдруг возникает это странное головокружение и чувство, будто я проваливаюсь в другое измерение.

В тот самый первый день трезвости и сознания после болезни и началась моя сказка. Местами она была стыдной, неловкой, непонятной, но всегда до умопомрачения уютной, потому что обо мне никогда ещё так не заботились.

Первым делом он поменял мой спальник на сухой и помог переодеться в сухую одежду. Пока я боролась с напором стыда и смущения, он вынимал мои руки из рукавов так, будто делал это тысячи раз до этого. Моя нагота для него – уже вещь привычная, похоже. Я прикрывала грудь руками и ещё сильнее краснела, понимая, как это глупо: в течение пяти дней моего полусознания никто не прикрывал мне грудь.

И ещё мне открылось, что он умеет быть заботливым на гораздо более тонком уровне, нежели добыча еды и смена белья. Когда мой взгляд в очередной раз болезненно упёрся в галерею моих же трусов над костром, он снял с моей гордости плиту стыда и позора:

– Во время этой болезни люди очень сильно потеют.

И я вспомнила: о да, это правда! И Умник, и Леннон почти никогда не ходили в туалет, потому что вся жидкость выходила из них по́том. А постель бедолаги, чью хижину мы разворотили, была завалена тряпьём – он кутался во всё, что у него было, потому что мёрз, а мёрз, потому что был мокрым и не имел сил переодеться. Умника и Леннона тоже Альфа переодевал, поэтому я сразу и не сообразила.

– Я – гигантская нескончаемая проблема для тебя, – согласилась я с очевидным.

– Мир был бы скучным без проблем, а значит, бессмысленным, – ответил он.

Потом до меня дошло, что всё это он делал, болея сам, и никто о нём не заботился. Правда, и болел он легче всех, что ещё раз подчеркнуло, выпятило – он сильнее всех.

Но он всё-таки болел. У него тоже был жар, и он тоже потел.

Болеть вместе. Быть соучастниками не только в быту, но и в боли, в страдании, страхе. Даже если один менее болен или совсем не болен, болит у него не меньше, только в другом месте. Ему тоже страшно, только совсем другим страхом.

И этот его страх я осознала явно и трезво, когда он обернул меня в спальник, взял на руки и, будучи сам слабым после болезни, понёс на берег. Когда остановился передохнуть, и мы сидели на стволе не пережившего цунами дерева, я напомнила ему:

– Я тяжёлая.

– Нет, ты почти ничего не весишь, – ответил он. – Дело во мне.

Конечно, в нём. Он сам ещё не выздоровел.

А когда мы, наконец, добрались до пляжа, он сказал:

– Вот твоё море.

Альфа долго и тщательно моет руки в глиняной миске, которую вылепила когда-то я, потом принимается отделять крошечные куски мяса от тонких косточек птицы и протягивает их мне. Я не сопротивляюсь, молча жую всё, что он в меня пихает, хотя есть совсем не хочется. Всё это дело потом приходится запить бульоном, и он не соглашается взять хотя бы часть себе.

– Я крепче, – всегда его ответ.

Потом вынимает из моего рюкзака толстую бутылку с витаминами и даёт мне одну.

– Тебе тоже нужно, – настаиваю.

– Я крепче, – мотает головой и быстро прячет банку обратно.

Не было бы у нас этих банок сейчас, если бы не он. И у Леннона с Умником также не было бы шанса. Как и у меня, впрочем.

Глава 3. Бегство

Motion Sickness – Phoebe Bridgers

На мне куртка и рюкзак. В рюкзаке только лекарства. Всё тяжелое у него: наша одежда, спальники, мачете, запасы еды, палатка, нож, копьё, бутылки с водой и туалетные принадлежности. И всё равно я еле ноги волоку.

Рюкзаки собирал Альфа. Запасы еды тоже. Я понятия не имела, что у него всё давно продумано, рассчитано, заготовлено: сухие фрукты, вяленая рыба и мясо. Даже сахар есть кусочками и несколько консервов – не всё, оказывается, он отдал тогда Цыпе.

Я сама себя не узнаю: он сказал пора, и я встала, натянула куртку, повесила на себя рюкзак и вышла. Теперь вот топаю вслед за ним и не задаю вопросов. Не то что бы мне было не интересно, куда мы идём и почему выбрали этот путь, просто я уверена в его решениях.

Мы почему-то и в лес не пошли, и не спустились на пляж. Насколько я могу ориентироваться в темноте и узнавать местность, наш маршрут проходит вдоль побережья, но на возвышении. Мы проходим все точки, где в долгосрочном плане планировалось выстроить все десять срубов.

Уже очень короткое время спустя я с трудом передвигаю ноги – чтобы сделать шаг мне требуется усилие. Всё дело в ночном времени – я в этом уверена, просто мой организм – дневная птица, а не ночная.

– Можно передохнуть? – спрашиваю у него, вконец выбившись из сил.

Он останавливается, смотрит на меня с некоторой обречённостью, затем вздыхает и говорит:

– Снимай рюкзак.

– Да я сама понесу! Только давай немного передохнем.

– Некогда отдыхать.

Альфа протягивает руку и не грубо, но всё-таки резковато стаскивает с меня рюкзак.

– Ты думаешь, они станут нас преследовать? Считаешь, им заняться нечем?

– Не знаю, – отвечает он. – В последние дни так и было.

Ясно, значит, мы перестраховываемся. Что иногда тоже нужно.

– Но почему нельзя просто передохнуть? Ночью идти опасно. Давай дождёмся утра?

– Дойдём до лагуны, тогда и остановимся. Минут на двадцать.

Я в ужасе: такое расстояние, да ещё ночью, мне точно не пройти. Мало того, что силы не восстановились после болезни, так ещё и куртка – в ней тяжело идти! Раньше я в куртке только спала.

Спотыкаясь и еле перебирая ногами, я стараюсь не отставать от него.

– Ты правда, думаешь, они за нами пойдут?

– Теперь у них есть всё, кроме развлечений, – отвечает он, не задумываясь. – Гоняться за ведьмой очень увлекательно, а ненавидеть – вообще, любимое занятие всех времён и народов. Очень выгодно отвлекает от проблем насущных и тяжело решаемых. Сложно придумать, как пережить зиму без овощей и фруктов, но можно легко избавиться от ведьмы. Реальную проблему это не решит, но позволит чувствовать себя лучше.

– Они всерьёз ненавидят меня?

Альфа останавливается и некоторое время очень внимательно рассматривает моё лицо.

– Я не знаю. Ты почти всё время сама по себе. Если бы больше проводила с ними времени, у тебя однозначно было бы больше шансов на их снисхождение.

– Терпеть не могу снисхождение!

– Даже ценой жизни?

Я не знаю, что на это отвечать. Слишком сложный вопрос для моей скудной памяти и ненадежно работающего мозга.

– И Леннон тоже меня ненавидит?

– Не знаю.

Чуть погодя он решает всё же добавить:

– Леннон нет. Леннон точно нет.

Как только мы, с горем пополам, добираемся до скалы, я получаю долгожданные указания:

– Посиди пока, передохни.

Альфа вынимает из своего рюкзака верёвку. Она связана из двух: первую, пластиковую изумрудного цвета, мы нашли на побережье, вторую, сделанную из натуральных волокон, Альфа принёс из землянки, ещё когда наткнулся на неё в первый раз.

– Что ты будешь делать? – спрашиваю.

– Мы спустимся в низину тем же путём, каким однажды поднялись сюда, на скалу. Это сэкономит нам несколько часов пути.

Гениально! Только теперь я понимаю: если бы мы пошли по пляжу, на весь путь в моем нынешнем состоянии ушёл бы день, не меньше. А так, когда спустимся, нам уже будет рукой подать до лагуны. Там и отдохнём.

Альфа привязывает верёвку к своей талии одним концом, а второй обвязывает вокруг меня.

– Ты первая. Как только спустишься до выступа, подожди меня. Длины верёвки до конца лаза не хватит.

– Хорошо, подожду.

Мне бы сейчас главное только спуститься в целости и сохранности, как он и предполагает, а не шлёпнуться. Недостаток сил и слабость – это только одна проблема, вторая заключается в том, что я ещё и соображать стала хуже.

Свесив в лаз ноги, я долго не могу решиться опустить туда же живот.

– Не бойся, – приободряет меня мой спутник. – Я удержу.

Минут десять спустя, когда я в гордом одиночестве сижу на выступе и жду, пока он тоже слезет, меня развлекают размышления о том, что всего нескольких его слов – обещания удержать – хватило, чтобы я тут же рванула вперёд.

Глава 4. Нападение

Beach House – Another Go Around

Когда я просыпаюсь и открываю глаза, в них врывается обилие голубого света. Это такой красивый оттенок, у которого обязательно должно существовать какое-нибудь собственное название. Минут пять я зависаю в его беззаботном пространстве и сонно, а потому, может быть, завороженно наблюдаю за тенью сосновой ветки на потолке. Она так спокойно и размеренно раскачивается, словно ни зимы, ни цунами, ни дровосека с топором в природе не существует.

Это странно, я прожила в этой палатке больше месяца, те дни были дольше, начинались раньше, а солнце светило ярче, но я не разу не заметила всей этой красоты, ни разу не зависала в голубом свете, боясь дышать и шевелиться.

Альфу нахожу снаружи. Он сидит на земле, рядом с его правой ногой – мачете, маленьким ножиком он аккуратно строгает стрелы.

– Пойдёшь на охоту?

– Нет.

– Чего невесёлый такой?

Может, обнять тебя надо? – думаю про себя.

– Никак не могу выбрать из двух зол меньшее.

– Давай, помогу. Излагай варианты.

– Из отрезка пройдённого пути – ничтожного, к слову – я сделал вывод, что далеко и быстро мы не уйдём. Передо мной встал вопрос: есть ли смысл тебя мучить? Не факт, что нас будут преследовать, а чем закончится насилие твоего организма, вполне очевидно.

– И чем?

– Ничем хорошим.

Альфа поднимает на меня глаза, и мне очевидно другое: он опять зол.

– Тебе нужно сперва набраться сил, потом только выдвигаться в путь. Иначе мы точно не дойдём.

– А куда мы идём?

Давно следовало задать этот вопрос, конечно.

– Обратно, в нормальную жизнь.

– Ты знаешь, где она?

– Да. За горной грядой. Вдвоём это – две недели пути только чтобы пересечь горы, а сколько ещё за ними – неизвестно. Я знаю точно одно: там гораздо теплее, мороза, возможно, вообще не будет.

– Откуда ты всё это знаешь?

Альфа вздыхает.

– Мы все очень хорошо знакомы с природой, ориентируемся на местности, знаем, чем питаться в лесу, каких животных опасаться. Это означает, что мы на своей территории – где-то не очень далеко от тех мест, где выросли и жили раньше. Едва я вышел на пляж, как уже знал, что в этом песке зарыты съедобные моллюски. Умник разбирается в травах, даже водорослях, многие называли рыбу, которую смогли поймать. Всё это говорит о том, что мы местные и находимся на каком-то физически преодолимом расстоянии от дома.

– Ты Хромого туда отвёл?

– Только перевёл через гряду. Там равнины, и, я думаю, должны быть поля и люди. Не может земля в той местности не возделываться – слишком плодородная.

– Почему ты не пошёл с ним?

Лучше бы я не спрашивала. Этот коричневый взгляд так больно кусается, что я не выдерживаю и отворачиваюсь, но продолжаю чувствовать жжение в районе уха и шеи.

Похоже, Альфа вернулся из-за меня, и его это бесит. Как, в принципе, и то, что мы вообще сюда попали – по его версии, по моей инициативе. Нет смысла с этим спорить. Расклад наших характеров и ролей таков, что, скорее всего, так и было. Интересно только, как, зачем и почему эта мысль пришла мне в голову? А затем подкрепилась желанием и решимостью. Что такого он сделал? Ведь сделал же, не иначе! Не дура же я, ей богу, подписаться на такое из спортивного интереса!

Хотя, в любом случае, дура.

Альфа собирает палатку, надевает один рюкзак на спину, другой вешает на грудь, и мы снова выдвигаемся в путь. Примерно через час, преодолев тонны веток и поваленных деревьев, выходим на побережье прямо к лагуне.

Ну ничего себе! – думаю. Вот это он ориентируется! У него что там, компас в голове?

Альфа снова раскладывает палатку, но не закрепляет её крючками к земле, что может означать только одно: мы тут временно и ненадолго.

– Можешь прилечь пока, отдохнуть, – предлагает он мне. – Я попробую рыбу поймать.

Kinda Like It – Black Atlass

Само собой, «лежать» у меня нет настроения. Одно дело не иметь сил на долгую и сложную ходьбу посреди ночи и совсем другое – валяться трупом целый день в палатке. Поэтому я сижу. Возле неё. Но это только вначале, пока наблюдаю, как Альфа закатывает штаны до колен.

Когда он входит в воду, мне становится скучно, и я решаю передвинуться поближе к нему – на берег. Подумав ещё, возвращаюсь, чтобы прихватить рюкзак с лекарствами и его мачете – самое ценное, что у нас есть.

Альфа сосредоточенно бродит по воде в поисках рыбных жертв, а мне становится жарко – солнце припекает сегодня и не дает сидеть на месте. После цунами и шторма по обеим сторонам лагуны собралось ещё больше камней. Вероятно, всё, что цунами разбило и раскромсало, разбросало по побережью, шторм аккуратно собрал в кучи и сложил около берега, преимущественно в тех местах, где есть его выступы.

Мне приходит в голову, что там, где камни соединяются с водой, можно поискать что-нибудь съедобное. Например, тех же моллюсков, какую-нибудь их разновидность из тех десятков, что мы тут находили. Мне приходится долго лазать по камням, прежде чем удается найти одну в чёрной ракушке. Чуть поодаль от неё находится ещё одна, и больше ничего.

Глава 5. А что если?

Hania Rani – Buka

Пляж, простирающийся за лагуной, гораздо меньше нашего, вернее, того, на котором до цунами располагалась деревня, но даже этот путь занимает три часа. Альфа то и дело спрашивает, не устала ли я, и мне самой не понятно почему, но не устала. Я бы шла и шла, не останавливаясь.

В конце концов, песок заканчивается, и до следующего пляжа нужно пробираться по холмам и скалам, покрытым лесом. К счастью, он не густой, и передвигаться по нему довольно просто… если не тащить за собой тушу касатки. Я всё время называю её рыбиной, а Альфа каждый раз поправляет, что она – млекопитающее.

– Переночуем здесь, – командует он.

– Я не устала! – спешу заверить.

Альфа кивает, мол, знаю я.

– До землянки идти ещё минимум пол светового дня, а сейчас вечер. Нам придётся переночевать на полпути. И потом…– вздыхает он, – мы сегодня не обедали.

И не завтракали, собственно, тоже.

Альфа первым делом ставит палатку, я тем временем ищу сухие ветки для костра. Мы забрались на вершину холма – тут теплее и суше и видно далеко, а вокруг полно сухостоя и опавших веток.

Не знаю, откуда у меня столько сил, но их много! Я таскаю ветки, ломаю их, помогаю разводить костёр, и мне всё равно, кто из нас чья проблема. Если бы не обстоятельства, я бы осталась жить на этом холме. С одним только условием: чтобы Альфа был со мной.

Я поднимаю глаза, чтобы взглянуть на него, потому что безумно этого хочется, и наталкиваюсь на его карие. Он смотрит внимательно и спокойно. У него разбита переносица, но на лице нет и следа былой злости. Получается, он зол, когда встревожен?

Я выпрямляюсь и нисколько не медля делаю шаг, два, три, и пришвартовываюсь к его груди. Когда его руки обёрнуты вокруг меня, вот как сейчас, а моя щека прижата к его рёбрам – это все равно, что Вселенная тебя обнимает.

– Они снова придут за нами? – спрашиваю.

– Нет, – тихонько отвечает он.

– Откуда такая уверенность?

– Рауль упивается властью, – усмехается Альфа. – Ты разве не заметила? Если ему хватит ума её удержать, а ему хватит, они будут его слушать. Этим людям нужен поводырь, иначе они не могут. Раулю я только мешал, а к тебе у него нет и не было претензий.

Мы варим мясо добытой «не рыбы» в котелке над костром – Альфа ещё засветло успел соорудить над ним жердь. Запах бульона вкусно стелется по холму, и выдержать время, пока еда будет готова очень тяжело, если ты почти сутки не ел. Но мы не тратим припасенные на долгий путь домой сухофрукты и вяленую рыбу – едим моих моллюсков. Хорошо, что я успела спрятать их в карман рюкзака до того, как заварилась вся эта каша с касаткой и вражеским нападением.

Акула, которая не акула и не рыба, а млекопитающее, отвратительна на вкус. Если бы мы запекали её в фольге….

Фольга. Плотная металлическая обёртка, в которой можно готовить мясо и рыбу. Интересно, что существование такого явления как фольга, только сейчас всплыло в моей памяти. Вот так я и вспоминаю многие вещи, из чего следует, что она медленно, но возвращается.

Однако, почему я никогда и ничего не вспоминаю о нём, если мы действительно были парой? Он тогда признался, будто что-то вспомнил, но не уточнил, что именно. Может, на самом деле и не вспоминал ничего, а сказал так только для того, чтобы я была более послушной? Может, таинственная пара не мы?

Может, и не было никакой пары, просто человеку необходимо верить в то, что он не один? Что есть кто-то, кто тревожится о нём точно так же, как о себе самом? А все эти совпадения, дежавю – просто игра нашего разума?

Tom Odell - Flying

Вдвоём спать намного теплее, особенно если в обнимку, особенно если засунуть ладошки ему под мышки, а ноги между его ног. Если он обнимает со спины – это тоже очень неплохо. Чаще всего мы так и делаем: первым всегда он обнимает меня, потом я его – когда переворачиваемся на другой бок. Но, перед тем как уснуть, нам обязательно нужно полежать какое-то время носом к носу.

– Почему ты помнишь больше чем я?

Альфа пожимает плечами.

– Ты помнишь больше всех!

– C чего ты взяла? Просто далеко не все спешат это афишировать.

– Ну кто, например?

– Да хотя бы Рэйчел.

– Почему она?

– Когда она объявила своё имя, я провёл небольшой эксперимент, вернее, тест: неожиданно позвал. Она обернулась, хотя я действительно сделал это очень тихо. Рэйчел вспомнила своё имя, в отличие от Альфии. Та не откликалась ещё пару недель, и кричать иногда нужно было очень громко, – ухмыляется.

А я думаю: и зачем же она так сильно была тебе нужна, если та аж кричал её имя? Лучше бы меня позвал.

– Да ясно же, она придумала его! – говорю с раздражением. – Интересно только, почему именно «Альфия»?

– Ну, если исходить из того, что альфа – первая буква алфавита, то первая – означает главная.

– А, по-моему, она сделала это… из романтических соображений. Вроде как вы «та самая пара», и ты её выбрал.

Глава 6. Трио

Second Sun – Planetary Movement (2022) – Into The Nebula

– Альфа? – озаряется её лицо, как только их взгляды сталкиваются.

Её радость от встречи с ним так безудержна, что психика, как мне кажется, заретушировала то место в палатке, где лежу я. Короче, она не замечает меня до тех пор, пока его хриплый после сна, но не менее требовательный чем обычно, голос приказывает ей:

– Будь добра, выйди.

Полчаса спустя мы с Альфой жарим касаткино мясо на берегу. Из этого места до палатки подниматься с минуту, не больше, а тушу разделывать удобнее и безопаснее возиться с костром.

Цыпа расположилась неподалёку от нас. У неё тоже костёр, но не видно никакой еды.

Он молчит. Его настроение сейчас кажется таким опасным, что я тоже молчу. И недоумеваю: «Что происходит»?

Когда мясо на наших палочках начинает подрумяниваться, я аккуратно решаюсь спросить:

– Можно я Цыпе одну отнесу?

– Нет.

– Что-то не видно у неё еды, – обращаю его внимание.

– Нет.

Мне не очень понятно, что означает это «нет». «Нет», в смысле он тоже не видит у неё никакого пропитания?

Вероятно, я как-то выдаю царящий хаос в душе, потому что он методично уточняет:

– Мы ни с кем не будем делиться едой.

– Ни с кем? – повторяю я на автомате.

Альфа, не поднимая от костра лица, умудряется всё же с такой выразительностью взглянуть мне в глаза, что никаких вопросов уже не остаётся.

Только возражения:

– Мы же ни за что всю её не съедим! К вечеру туша уже будет целиком тухлая!

– Я сказал, делиться едой мы больше ни с кем не будем. И это не обсуждается. Точка.

Из меня прёт такой жар, что костёр позавидует.

– А чего это ты раскомандовался? Опять!

Альфа вскакивает, как ошпаренный, словно только этого и ждал, чтобы выплеснуть совершенно непонятно откуда взявшиеся недовольство и злость.

– Ты когда-нибудь начнёшь меня слушать? Когда-нибудь до тебя дойдёт, что всё, что я делаю, я делаю для тебя? Когда-нибудь уже ты перестанешь перечить, ломать всё, что я делаю, компрометировать мои решения?

Я тоже встаю.

– Альфа… – начинаю, но вся моя решимость испарилась от его неожиданного напора.

– Она не отвяжется от нас, ясно же! Переход долгий и сложный, а с тобой… он будет вдвое дольше и сложнее. Охотиться на птиц в лесу почти невозможно – нужен простор, а на другую дичь я просто не умею!

– Но кабана же ты…

– Это была случайность… Седьмая! Случайность! Тот кабан сам напал на меня! У меня нет уверенности, что смогу прокормить нас двоих, а с ней мы точно не дойдём! Она будет умирать от голода у тебя на глазах, потому что, запомни, я не буду отдавать ей твою еду! Свою тоже не отдам, потому что без меня, погибнешь и ты. А сейчас она ещё может вернуться в лагерь. И не быть такой стервой, наконец!

Его правда отрезвляет. Мне и в голову не приходило, что всё настолько плохо. Просто, рядом с ним так надёжно и безмятежно, что подобные мысли в принципе не возможны.

– Вам не хватало еды с… Хромым? Ну, когда вы…

– Одна птица на двоих на неделю.

– О боже… – вырывается у меня. – А вода?

– С водой нормально – было достаточно ручьёв. А если их не было, твоя бутылка спасала. Я поведу нас тем же путём, чтобы гарантированно пить. К тому же, я думаю, в эту пору в горах нас уже будет ждать снег – это упраздняет проблему воды, но поднимает другую…

– Мы можем замёрзнуть, – заканчиваю за него я.

– Не замёрзнем! Но мне не нужны дополнительные проблемы, – его взгляд нервно устремляется в сторону Цыпы… то есть, Альфии.

Как я могла... Как же я могла быть настолько уверенной, что он влюблён в неё?

– А я думала, вы друзья…

Он поворачивается снова ко мне и многозначительно смотрит. Так долго, что всё это наше странное приключение успевает промчаться перед моими глазами.

– А ещё ты была уверена, что я не просто враг тебе, но и угроза всему человечеству, – напоминают мне.

– Не всему, а только девятнадцати… – уточняю, потупив взгляд в костёр.

– Наелась? – спрашивает он строго и с нажимом.

– Да, – отвечаю, зная наперёд, что он сделает.

И когда его нога заканчивает пинать наши палочки с кусочками печённой касатки в костёр, довожу до его сведения.

– Ну и зря. Сырая туша к вечеру сгниёт, а вот приготовленная рыба сохранилась бы гораздо дольше. Мы могли бы и вечером поесть, и завтра пообедать ею. А припасы сохранили бы на худшие времена…

Теперь его распирает от эмоций так, что ступни не могут спокойно стоять на месте. Я узнаю шквал, который он никак не может утихомирить внутри себя, в том, как безумно и часто его дыхание. Но мудрости во мне всё-таки прибавилось за эти месяцы: намеренно не отрываю взгляд от костра, избегаю столкновения с ним.