Встретимся перед рассветом

Глава 1

Поленья в костре резко потрескивали, разгоняя вечерний мрак. Я аккуратно и методично полировал свою секиру. Она и так натёртая до блеска, не требовала особого внимания. Но, когда общение с другими приносит дискомфорт, приходится делать вид увлечённости хоть чем-то. Секира в моих руках блестела слишком нарочито – будто я пытался отполировать не сталь, а собственное терпение. Хотелось бы обдумать всё завтра, но я так никогда не умел. Вечерний сумрак, когда тени заполняют пространство, давая моей силе набрать полную мощь, самое удачное время для размышлений.

Вспоминаю как отец учил экономить время даже в мыслях. Он говорил: «Боль – это компас». А больно было всегда. Любое знание – боль. Новое умение – тоже боль. Само слово «боль» стало залогом. В один момент ты принимаешь её как друга, соратника, кровника. Она никогда не сможет обмануть и всегда укажет на правду. В детстве я думал, он говорит о ранах. Позже – о потере товарищей. Теперь понимаю: настоящая боль – это глотнуть собственную гордыню, когда каждая жила требует действовать, а разум подсказывает – ждать.

Когда ты ребёнок красного орка и будущее красного племени, то первое, чему учишься – принимать всё происходящее как данность. Нельзя жалеть своих детей. Жалость разъедает решимость, как ржавчина сталь. Нельзя указывать верное направление. Только протоптанная собственным упорством дорога приведёт к нужной цели. Орочья философия так же прозрачна, как вода в лесном ручье. Пот, кровь и боль – залог стойкости и выживания.

Мой отец был добр ко мне, на столько на сколько может быть добр суровый, закалённый сотнями боёв воин. Хотя тогда мне казалось, что он требует от меня невозможного. А невозможное требовал не он, требовала сама жизнь.

В данную минуту мне хотелось отрубить себе язык, за то, что я вообще согласился на то, на что согласился. Я давно перестал быть импульсивным. Такие врождённые пороки родители вытравливают из своих орчат ещё до первой смены зубов. Опять же, с болью. И я буду вытравливать из своих.

Превращаться в посыльного в мои планы не входило. Орки не становятся гонцами. Воин, закалённый в горниле сражений, охлаждённый реками крови и закованный в броню из потерь не бегает по континенту с плашкой посланий за воротом. Но ещё воин не отказывается от своих слов и не меняет решений только потому, что они идут наперерез его гордости и гонору. Поэтому я снова проглотил свой внутренний протест, как ломающее кости зелье орочьего шамана. Горько, противно, но необходимо.

Ящер, сидевший напротив, щурил на меня свои холодные змеиные глаза. Этот архов помёт смотрел как зверь, смотрящий на добычу. Так часто бывает: моё спокойствие принимают за недалёкость, молчание за страх, отстранённость за слабость. Вот только боевая секира, не покидающая рук и огромное шрамированное тело, не давало этой падали совершить действия, которые несомненно, закончатся его смертью. Но я чётко видел, как в этих глазах зреет план и всё что мне остаётся – не терять выродка из виду.

Архи... Когда-то я верил, что они - корень всех бед. Детская наивность. Казалось, что существа населяющие Райгос вздохнут свободно, стоит кому-то разъединить миры. Я мечтал стать таким героем. Любой орчёнок мечтает им быть. Только архи, это просто охочие до крови и магии звери, чуждые этой земле. Увидел такого, убил и следуешь дальше своему пути. Их даже ненавидеть получалось с трудом. Они делают это что бы выжить.

Другое дело лизард напротив меня. Его взгляд облизывал мои перевязи, высчитывая, сколько стоит бронёк, если снять его с трупа. И это он ещё не знал про связку посланий у меня за пазухой…или знал? В этом вся разница: арх разорвёт тебя, потому что голоден. Ящер продаст, потому что жаден. В его глазах отражалась выгода. Мелочность и малодушие, жажда наживы и отсутствие трудолюбия – вот истинные грехи, тянущие многих в пропасть…За такие слова и мысли я часто бывал наказан. Отец считал, что воину думать не к месту, для этого есть шаманы.

Костёр трещал. Ветер кусал спину. Не холодный. Злой. Такой же злой, как мои мысли. Он разносил звуки на сотни метров вокруг, забывая дать путникам хоть долю уединения. Ветер нёс с собой песок — мелкий, как пыль от костей. Он забивался в ноздри, царапал веки. Я щурился, но не отворачивался. Орк не прячет глаз.

На границе с пустыней жарко даже ночью. А в самой пустыне ночью бывает холодно как зимой и мне предстояло это проверить. Днём зной поднимается от иссушенной земли, искажая пространство и опаляя лёгкие при каждом вздохе. Он обжигает ноздри, сушит губы, заставляет пот мгновенно испаряться. Я бы сказал, что это невыносимо, если бы телесные страдания хоть сколько меня заботили. Через пару дней пути любой намёк на тень и возможность укрыться от преследуемого зноя пропадёт и Великие пески заполнят собой всё обозримое пространство. Я направлялся в Долину Водопадов с посланием для главы Песчаного пути Эрука. Сумка была набита припасами, деньгами и одеждой. Набита по-орочьи. Ничего лишнего, меньше вещей - меньше проблем.

Уже сейчас хотелось облачиться в свободные лёгкие одежды, скрывающие тело от обжигающего жара, но я тянул. Хотелось думать, что я всё ещё могу развернуться и направиться домой, а эти тряпки будто обрубают мне путь, как секира соприкоснувшаяся с арховой конечностью. Я споткнулся на мыслях о доме.

Ворг… Смерть друга изменила его. Он уже не первый год занимался поимкой отступников, тех кто пытается призвать архов и окончательно объединить миры. Когда он вернулся в первую крепость и стал правой рукой Гнома, я перестал узнавать друга, погрязшего в желании отомстить. Или это только повод? Нужно быть шаманом, чтобы разбираться в заковырках орочьих душ. Мрак у моих ног заурчал, напоминая: "Ты тоже не чист". Да, я помогал ему. Потому что, когда орк просит о помощи - ты либо помогаешь, либо становишься ему врагом. Третьего не дано. Путь Эрука мне близок, но он не был домом.