Набиль вошёл в дом, а я так и лежала, рыдая, на диване. Совсем сильный плач прекратился, но слёзы лились и лились. Однако присутствие супруга заставило меня встать и посмотреть на него.
- Что случилось? – обеспокоенно спросил он и двинулся навстречу мне. Я выставила руки:
- Стой!
Он остановился.
- Что с тобой, Элен?
- Я кое-что узнала.
- Да? – он бегал глазами по моему лицу, пытаясь понять, что так потрясло меня. – И что же?
- Я хочу, чтобы ты честно ответил мне на кое-что. Честно, правдиво, глядя в глаза.
- Да в чём дело?
- Ты женат? – кулаки до боли сжались, ногти оставили бороздки на ладонях.
- Конечно, на тебе, - улыбнувшись, попытался сделать он шаг вперёд. Я отступила назад. Набиль опять остановился.
- Кроме меня.
- Да что с тобой?! Ты опять за своё? – напустил злость на лицо Набиль. Мне вдруг показалось, что он именно её изображает, а не злится на самом деле. Почему раньше мною не замечалась эта неестественность гримасы? – Что, Фатима заявлялась? Она не должна была…
- Насчёт Фатимы мы ещё поговорим. Но сейчас речь не о ней.
- А о ком тогда? Я не понимаю тебя, Элен.
- Не притворяйся! – повысила голос я. Он изумился этому, потому что до этого момента я никогда не позволяла себе кричать. Я и вообще не припомню, чтобы что-то в жизни меня настолько вывело, чтобы я заорала. Но всё бывает впервые. – Я даю тебе последний шанс, Набиль! Будь мужчиной! Признайся, что у тебя есть жена!
- Да кто тебе сказал это? С чего ты взяла?!
- Не хочешь быть честным? Ладно, - я открыла телефон и нашла в нём присланную Фатимой фотографию. Чудесный семейный квартет, папа с мамой и два ребёнка. Я развернула экран к Набилю. – Её зовут Асма. Будешь и дальше отпираться?
Наконец, я смогла его удивить по-настоящему. Я увидела, как приоткрылся и захлопнулся его рот, как расплылась по лицу растерянность и, что было особенно неприятно, в глазах мелькнула трусость. При всём при этом, Набиль попытался не терять самообладания:
- Откуда у тебя это?
- Какая разница? Я всё знаю, и жду признания.
Опустив голову, он вздохнул. Набирался смелости? Придумывал очередные байки? Молчание затягивалось.
- Ты расскажешь мне всё или нет?! Или мне лучше собрать вещи и уехать?
- Хорошо, да, - выпрямился он и бросил прямой взор на меня, - да, я женат. Да, её зовут Асма. Но между нами уже давным-давно ничего нет! Это был договорной брак, сплотивший наши семьи.
Сердце дрогнуло. Оно всё ещё хотело верить в лучшее, оно не хотело погружаться в пучину мрака, где нет ничего светлого, искреннего. Фатима ведь сказала, что Асма – дочь партнёра его отца.
- Допустим. Почему ты не сказал мне о ней?
- Я боялся, что иначе ты не согласишься быть со мной. Я полюбил тебя, Элен, и не мог вообразить, что услышу отказ!
- Но именно его бы ты и услышал, если бы сказал всё честно!
- Потому я и не сказал! – воспользовавшись моим замешательством, Набиль подошёл ко мне, притянул к себе, обняв, стал гладить по спине. Моя ярость немного утихла. В самом деле, я же сама дала понять, что для меня недопустимо никакое прошлое. А что с ним мог сделать Набиль? Детей никуда уже не деть. Господи! Как я хочу понять и принять, что он сделал это всё из любви ко мне, но ложь была слишком глобальной, слишком чудовищной!
- Но ты же не развёлся с ней…
- У нас дети, ради них я не хотел этого делать.
- А если вдруг дети будут у нас? Они что, будут незаконными? Мы не сможем оформить официальный брак?!
- Мы с тобой женаты.
- Но не по документам!
- По закону Аллаха, что куда важнее, мы с тобой связаны.
Вдруг что-то щёлкнуло в моей голове. Я высвободилась из его рук, отстраняясь:
- А ты получил разрешение на никах от Асмы?
Мимолётное выражение бессилия и отчаяния выдали его с головой, но Набиль умудрился улыбнуться:
- Зачем?
- Потому что на второй брак должно быть получено разрешение от первой жены!
- Я получил разрешения от кади…
- Но не от неё!
- Да зачем нам её разрешение?
- Не нам! Это требуется по вашему же закону! Без весомого обоснования и дозволения первой жены второй брак недействителен!
- Ерунда, не делай вид, что ты разбираешься в законах шариата лучше меня.
- Да что там разбираться? Даже Малик, твой брат, сказал, что без разрешения первой жены нельзя!
- Малик? – Набиль прищурился. – Так это он тебе всё выложил? Не ожидал от него…
- Нет, твой брат тут ни при чём, мы просто говорили как-то о браках, и он сказал…
- Что он понимает? Кади уж, пожалуй, лучше ведает, что разрешать.
- Или он ведает, что ты кинул ему много денег, которые решили проблему? – угадала, судя по изменившемуся лицу Набиля, я.
- Чего ты добиваешься? Доказать, что наш брак недействителен?
- Напротив! Я хочу, чтобы он был настоящим, правильным, по всем законам. Чтобы его можно было признать по всем параметрам!
- Он настоящий, Элен.
- Нет, пока ты женат на другой женщине – нет!
- Забудь об Асме, у нас уже три года никакой совместной жизни! Она жена только по названию.
- Которой ты, однако, не решился сказать, что надумал жениться повторно?
- Элен…
- Разведись, Набиль.
- Ты же слышала, что брак этот – договорной, наши семьи совместно владеют некоторыми акциями, я должен разрушить семейный бизнес из-за твоей прихоти?
- Ах, моей прихоти?! А, может, это была твоя прихоть, что ты наврал мне, чтобы затащить в этот лживый брак, который и браком-то не является! – Я схватилась за голову. – Господи…
- Ну, ты тоже не была совсем честна со мной, если уж на то пошло!
- О чём ты? – запутавшаяся и разбитая, перестающая осознавать, что творится в моей жизни, посмотрела я на него.
- О том, что скрыла, что ты русская.
- Да как это повлияло на наши отношения? От этого ничего не зависит, ничего! Русская я или француженка – какая разница? Это не то, как если бы я оказалась замужней.
...За три месяца до этого.
- Элен, - одновременно с постукиванием о косяк открылась дверь кабинета, который я делила ещё с двумя сотрудницами, но сейчас их не было. Заглянула секретарша отдела по связям музея. – Ты не занята?
- Пишу к понедельнику лекцию, а что? – я подрабатывала преподаванием первокурсникам в одном колледже, помимо основной работы в Лувре.
- Там из Сотбис позвонили, нужен оценщик, помочь определиться с покупкой.
- И?
- Все в отпусках, да и выходной, к тому же, профессоры задницу не поднимут – им не по статусу.
- А мне по статусу, значит?
- Элен, ну чего ты артачишься? Ты и не семейная – тебя отрывать не от чего. А до Фобур Сент-Оноре[1] всего пять минут езды, возьми такси и скатайся.
- Господи… - вздохнула я, не желая закрывать книгу перед собой и выпускать ручку, которой выписывала полезную для своих конспектов информацию. Молодая, незамужняя, значит, должна быть у всех на побегушках.
- Это не бесплатно, - уточнила секретарша, - экспертные услуги оплачиваются, разумеется.
Что ж, деньги лишними не бывают, это довод неплохой. Я всё мечтала перебраться поближе к центру, но на аренду квартиры получше не хватало, а занимать и пользоваться спонсорской добротой родни, как в начале своего переезда во Францию, не хотелось. Заработать надо самостоятельно. Я поднялась.
- Ну, хорошо.
Переобувшись и сняв с носа узкие очки – зрение у меня было почти нормальное, но мне нравилось носить их, преследуя цель казаться старше и строже – я без лишних расспросов покинула рабочее место, чтобы переместиться на другое. Дома продуктивно трудиться не получалось, там почему-то всегда было шумно, либо от соседей, либо за окном. Да и теснота не способствовала полёту мысли. Само же ощущение, что я нахожусь в стенах Лувра, всегда пробуждало во мне восторг и вдохновение.
До Сотбис действительно было рукой подать. Не жди меня там покупатель, я бы пешком прогулялась. Если выйти из Лувра на улицу Риволи, то достаточно перейти её в сторону Пале Рояля, и вот ты уже на Сент-Оноре. После перекрёстка с поворотом на церковь Мадлен она превращается в Фобур Сент-Оноре.
Галерея Шарпантье – трёхэтажное здание постройки начала девятнадцатого века – находилась напротив резиденции президента Франции, Елисейского дворца. Когда-то здесь был отель, во Вторую мировую, при немецкой оккупации, тут давались подпольные концерты музыкантов сопротивления, затем открывал ресторан Пьер Карден (нынче магазин его одежды в доме напротив, через дорогу), а теперь вот – аукцион. За это я и обожала Париж – повсюду история, во всём, с каждым местом, с каждым уголком что-то связано.
Я представилась, предъявив удостоверение научного сотрудника. Меня вежливо проводили на второй этаж, попросили подождать перед очередной дверью. Постучали и дождались разрешения войти. Женщина заглянула туда без меня и, не прошло минуты, как вышла, сказав:
- Пожалуйста, проходите.
Поправив воротничок блузки под пиджаком и пригладив волосы к пучку, я вошла. На специальных стойках были расставлены экспонаты, предлагающиеся для приобретения. В первую очередь я оглядела их, а не человека, который тут стоял. Профессиональный интерес преобладал во мне, я всё же искусствовед, а не антрополог. Но потом мой взгляд перевёлся на мужчину. В мгновение во мне возникло предубеждение и отторжение – он, кажется, был арабом. Я насмотрелась за пять лет во Франции на них, и во мне жило убеждение, что приезжие убивают культуру этой страны, разрушают её, ведут к деградации. Большинство из них не ценило окружающих архитектурных шедевров, памятников, европейского стиля. В местах их проживания часто множился мусор, стены исписывались граффити. Но то были представители бедных низов, а если кто-то хотел купить картину через Сотбис, то вряд ли он совсем уж ни бум-бум в искусстве.
Мужчина тоже посмотрел на меня не сразу, как я вошла. Он разглядывал одно из полотен.
- Добрый день, - поздоровался он, повернувшись.
- Здравствуйте, - подошла я, протянув руку для делового пожатия, - Элен Бланш, Лувр, отдел современного изобразительного искусства.
Он бросил взгляд на мою ладонь.
- Простите, вас обидит, если я не отвечу на этот жест? В наших традициях по отношению к женщине это было бы неприличным.
Я расслышала акцент, лёгкий, но уловимый. Понятно, типичный представитель исламской цивилизации. Я улыбнулась по-деловому дозволительно:
- Мы с уважением относимся к любым традициям, - я забрала назад руку, - ничего, в таком случае, что вам не предоставили эксперта-мужчину?
- Нет, я не настолько консервативен, - засмеялся он и развернулся обратно к полотнам. – Что скажете?
Даже не представился. Ну да, что тут со мной расшаркиваться? Женщина же. Я, однако, успела его краем глаза оглядеть. По чертам и опрятности он был приятнее и не одним уровнем выше тех, кого я привыкла наблюдать. Брюки от дорогого костюма, явно недавно купленного или мало носимого, потому что нигде не растянулись и сидели идеально. Тёмно-синяя, почти чёрная рубашка не висела и не обтягивала излишне. Отсутствовал живот, так часто мною зафиксированный у восточных мужчин, слишком уж сидячий у них образ жизни – большинство из них предпочитает торгашество, не подразумевающее физическую подвижность.
- Вы приобретаете для себя?
- Нет, в подарок.
- Коллекционеру?
- Нет, просто… нужен очень хороший подарок, - покосился на меня он, мельком улыбнувшись. Черты лица тоньше, чем у арабов. Либо метис, либо повезло родиться красивым. Но волосы чёрные, стильно подстрижены и уложены, как у героев турецких сериалов. Глаза карие, гладко выбрит, хотя чувствуется, что щетина у него должна быть густой.
- Мужчине или женщине?
- Это играет большую роль? – изогнулась одна его чёрная бровь.
- Учитывая ваши традиции – конечно, некоторые полотна… несколько откровенного содержания.
Когда началась рабочая неделя, из головы быстро всё выветрилось. Вечная беготня с занятий в музей, оттуда на выставки, оттуда на конференции не давала отвлекаться на постороннее. Но вот, стоило добраться до квартиры, как зазвонил неизвестный номер.
- Алло? – подняла я механически на русском.
- Элен Бланш? – раздалось мужское сомневающееся и вопросительное.
- Да, это я, - перешла обратно на французский.
- Вы хотели узнать, понравится ли картина, которую вы посоветовали. Она понравилась.
Не сразу сообразив, о какой картине идёт речь, и кто это вообще мне звонит, я вдруг опомнилась и, шокированная, застыла на несколько мгновений с разинутым ртом.
- Откуда у вас мой номер?
- Я попросил мне его дать.
- Это конфиденциальная информация, они не имели права.
- Прошу меня простить, я очень настаивал. Вы огорчены?
- Я рада, что подарок понравился, - немного злясь, и в то же время обуреваемая странными эмоциями, польщённая и вспыхнувшая, признала я.
- Я буду на следующей неделе снова в Париже. Могу я отблагодарить вас ужином? Знаю, - не дал он мне возразить, - вы заняты, я помню. Но это просто… жест вежливости. Кроме того, я считаю непростительным, если вы не были в ресторанах, которые, как вы выразились, другого уровня.
- Это нормально и соответствует моим доходам.
- Я это сказал и не с претензией к вам, а к тому, кем вы заняты.
- А я не говорила, что я занята кем-то.
Возникла заминка. Может, зря я сказала это? Зря намекнула, что свободна?
- Тогда… как же?
- Я занята чем-то – работой.
Он засмеялся расслабленно:
- Вот оно что. Значит, проблем с ужином нет?
- Есть.
- Какая?
- Я даже не знаю, как вас зовут.
- О, простите! Конечно. Можете называть меня Набиль. - Надо же, интернет не наврал, чудеса. – Всё? Или нужно преодолеть ещё какие-то преграды?
Мне льстило его предложение. Я не могла поверить, что меня зовёт на ужин миллиардер! И в то же время, идти не хотелось. Во мне было много предрассудков, и главный из них – он мусульманин. А я – дочь православного священника. У нас не было никакого будущего, а если его очевидно нет, то никогда не стоит начинать подобное знакомство.
- Нет, извините, Набиль, я не смогу.
- Почему?
- У меня очень много работы.
- Элен, невозможно работать без выходных! Это вредно.
- Некоторые виды отдыха тоже бывают вредны.
- Давайте найдём ресторан вкусной и здоровой пищи? – пошутил он. Я улыбнулась его юмору, и в то же время напряглась от его настойчивости. Все эти красноречивые горячие мужчины, не то с юга, не то с востока, хотят затащить девушек в постель, и больше ничего. А я хочу одного-единственного: принца, рыцаря, кабинетного ботаника, не важно, и чтоб венчание, свадьба и первая брачная ночь, и только в ней в постель, не раньше.
- Позвоните мне где-то через пару лет, возможно, я передумаю.
- Элен…
- До свидания!
Положив трубку, я ощутила кисло-горький вкус чего-то упущенного, и в то же время испытывала гордость. Кто-то же должен щёлкать по носу этим «королям жизни», считающим, что в Европе все женщины – проститутки. Нет таких денег, которые заставили бы меня изменить моим принципам.
Квартиру я снимала в девятнадцатом округе, неподалёку от станции метро Сталинград. Да, в Париже была такая. Когда я рассказывала об этом кому-то из России, всегда думали, что я шучу. Но здесь всюду было множество удивительных и не всегда связанных с Францией названий, например, я помимо того жила в десяти минутах ходьбы от площади Марокко; с некоторых пор она сделалась для меня триггером, постоянно возвращающим мыслями к мсье Сафриви.
Ехать на работу в Лувр мне надо было по прямой, по седьмой ветке, и я выходила возле пекарни, где покупала какую-нибудь булочку, бриошь или эклер к полднику, и отправлялась в кабинет, делимый ещё с двумя сотрудницами. Одна из них уже вышла из отпуска, вторая – ещё нет.
Сегодня у меня было самое что ни на есть романтическое настроение, так что на мне была длинная свободная юбка до середины икр, сочного тёмно-голубого цвета, с широким поясом на талии, белая блузка с коротким рукавом и стоячим откладным воротничком, как раз чтобы в разрезе красиво расположился шарфик. В общем, просто Одри Хепберн в «Римских каникулах», только волосы светлые, забранные в высокий пучок. Несмотря на то, что кокетничать и флиртовать я не умела, мне нравилось хорошо выглядеть и ловить на себе восхищённые взгляды – маленькое женское тщеславие. Возможно, саму себя я тоже позиционировала, как музейный экспонат, доступный к просмотру, но недоступный для приобретения.
Выбрав себе булочку с марципаном, я вышла на ступеньки пекарни и услышала:
- Элен!
Подняв голову, я чуть не выронила свой бумажный, источающий прекрасный запах пакет. Это был Набиль. Заметив мою растерянность – скорее невообразимое удивление – он улыбнулся и подошёл.
- Как и обещал, я приехал снова в Париж…
- Мне вы ничего не обещали, - поспешила поправить его я. Очередная встреча дала мне разглядеть его ещё подробнее, чем в прошлые разы. Он выглядел привлекательно, чего уж лукавить. Держал солнечные очки в руке, видимо считая, что прятать глаза при разговоре – дурной тон. У него были длинные и тёмные ресницы, на зависть всем девушкам.
- Да, но я сказал, что сделаю это…
- А я предложила позвонить мне через два года.
- Я предпочёл сразу встретиться.
- Потому что это должно произвести больше впечатления, чем телефонный разговор?
- Почему вы так категорично настроены против того, чтобы поужинать со мной?
Заявить свои истинные причины, объяснить ему, что да как я считаю, это фактически напрямую сказать «я девственница, и берегу свой цветок для принца». Не хотелось, чтобы он узнал обо мне хоть какую-то интимную подробность, бабники слишком хорошо умеют этим пользоваться и манипулировать. Кроме того, при учёте некоторых нюансов, он мог бы принять меня за националистку, а я, даже если была ею немного, не хотела светить этим смертным грехом лицемерно-толерантного общества, где таких же скрывающих своё настоящее мнение – большинство.
Работалось туго, потому что нельзя было не думать о грядущем вечере. Рассуждая о предстоящем свидании, я сама себя невольно заставила нервничать, беспокоясь из-за всего подряд: а действительно ли я нормально одета, а не даю ли я согласием повода думать, что легкомысленна, а прилично ли вообще соглашаться ехать куда-то с человеком, которого почти не знаю? Поскольку у меня остался номер после его звонка, я раз десять тянулась к мобильному, чтобы позвонить и отменить всё, но успокаивала себя и призывала не паниковать. Просто я никогда в жизни ещё не была на свидании… Нет, в Томске была как-то раз, однокурсник пригласил в кино, и я без задней мысли согласилась, думала, что это дружеский поход. Когда же оказалось, что идём мы вдвоём, без друзей, я ощутила дикую неловкость, жалась к противоположной от него стороне сидения в кинозале, делала очень увлечённый фильмом вид, чтобы поменьше говорить, а после сеанса отказалась, чтоб он меня провожал, позвонила двоюродному брату и попросила отвезти домой. В Париже я уже всегда понимала, куда меня зовут, поэтому отказывалась. В основном приглашали коллеги, кто-то, с кем связана по работе – других знакомств мне взять было неоткуда, - но я предусмотрительно избегала романов в кругу, в котором всё равно потом пересекаться до конца жизни. Если роман закончится ничем или взаимными претензиями, зачем портить отношения? Да и настойчивостью французы не отличались. Во-первых, их «выдрессировали» феминистки, указав отведённое им место, во-вторых, они были какими-то слишком рациональными и прагматичными для больших поступков и красивых ухаживаний, так что это граничило с жадностью, и совсем не располагало мою «широкую русскую душу».
И вот, впервые я сознательно иду на свидание. Несмотря на то, что сама же себе сказала «из этого ничего не выйдет», несмотря на то что понимаю – браком это не закончится. Почему же я иду? На что надеюсь? Покорить Набиля настолько, что он примет православие? Или переедет сюда? Впрочем, у него же какие-то дела в Париже и без этого есть, значит, он мог бы какую-то часть времени проводить во Франции… Боже, неужели я всё-таки начинаю строить серьёзные планы? Но почему я не должна? Если таково моё требование, согласованное с моим воспитанием, что любовь – это про брак, один и на всю жизнь, а не про кратковременные случки с каждым встречным. Почему же тогда я должна смириться с чужим взглядом на эти вещи и сказать: «Ах, Лена, вы должны просто общаться, не рассчитывай на многое и оставь свои устаревшие целомудренные законы поведения!». Нет, я останусь при своём, и если его не устроит то, чего я хочу – он может больше не приезжать.
Даже если бы захотела, я бы не смогла его не заметить. Когда вышла из Лувра, то увидела Набиля, стоявшего у всё той же чёрной машины, но – на этот раз – с букетом алых роз в руках. Понимая, что придётся взять их в свои, я почувствовала себя одной из тех фальшивых инстадив с бровями шириной в палец и губами-сардельками, которые хвалятся подобными букетами от своих «папиков», выдаваемых за женихов и любовь всей жизни. А букет и впрямь был огромным.
- Mon dieu![1] – подошла я к нему. – Сколько их тут? Сотня?
- Всего лишь пятьдесят одна.
- Не стоило.
- Пустяк.
- Кому как… - интонация у меня вышла такая, что это не он уязвил меня относительной бедностью, а я поддела его понтёрством и показушничеством. Набиль открыл заднюю дверцу и положил туда цветы, поняв, что я не оценила до писка этот амурный жест:
- Если тебе не нравятся…
Когда это мы перешли на «ты»? Но я не стала делать замечания.
- Нет, я люблю цветы. Не люблю только, когда они становятся средством достижения цели.
- Твой острый ум и деловой подход так… не сходятся с твоей юностью! – просиял он, подобрав устроившие его слова. Как будто бы он подразумевал что-то другое.
- А, так я ввела тебя в заблуждение? Выглядела наивнее, чем есть? Всё ещё можно отменить… - развернулась я и сделала вид, что ухожу.
- Нет, Элен! – он поймал меня за запястье, но отпустил, как только я остановилась. Засмеялся. – Напротив, я приятно удивлён, что ты столь… рассудительна?
- Я, кстати, не так уж юна. Мне двадцать семь.
- Шутишь? Я думал, что тебе лет двадцать, ещё удивился, что Сотбис принял у себя студентку…
- Льстишь?
- Нет, правда, ты не выглядишь на свой возраст. Совсем.
- Значит, ты рассчитывал на двадцатилетнюю? – прищурилась я, опять вызвав у него улыбку. От неё по мне бежали мурашки. Было что-то в этой уверенной мужественности от жеребца, застоявшегося в стойле, когда лучше не выпускать его оттуда, если не умеешь укрощать.
- Мне всё равно, что написано в твоём паспорте. Я об этом не думал, просто поделился впечатлением.
- А сколько тебе лет?
- Тридцать пять, - он кивнул на машину, - может, продолжим беседу за ужином? Что тут стоять.
Окинув взглядом округу, убеждалась, что никто знакомый не видит совершаемого, точно это было преступлением или как минимум неблаговидным проступком, я кивнула:
- Кажется, мы достаточно взрослые для этого, как только что выяснилось.
- Тогда – прошу, - обошёл он авто и открыл мне дверцу. Я, придерживая юбку, чтобы она не помялась, опустилась в салон.
- Куда поедем?
- Я хотел заказать столик в «Мёрисе», но там за несколько часов это невозможно, поэтому обойдёмся банальностью – «Жюль Верн».
Я поняла, почему он назвал это банальностью, ведь ресторан располагался в Эйфелевой башне, а романтический ужин и башня Эйфеля – это самый избитый шаблон в мире.
- Фи, какая пошлость, - поморщила я нос в шутку. Набиль поддержал веселье:
- Вот и я об этом. Прости за предсказуемость.
- Это не самое плохое качество.
Мне понравилось, что с ним было легко иронизировать и не возникло никакой напряжённости. Удивительно, но пока что я действительно не замечала каких-либо культурных расхождений. Глобализация дала более глубокие корни, чем думалось. Может, я была неправа в своих предубеждениях? Его смуглая рука с увесистыми наручными часами на запястье легла на коробку передач. От неё исходила сила, привычная к властвованию и управлению. Почему-то это действовало возбуждающе – в таких руках хотелось бы оказаться. Но при условии, что это не на одну ночь, а на всю жизнь. Нет смысла испытывать что-то прекрасное, чтобы вспоминать потом об этом до смерти. Оно либо должно быть постоянно, либо нечего и начинать.
Закончив ужин, мы решили пройтись по Марсовому полю. Набиль предложил, и я не смогла отказаться. Вечер выходил чудесным, и не хотелось его быстро заканчивать. Когда ещё гулять, если не тёплыми летними вечерами? Мы шли вдоль подстриженных самшитов, выстроившихся ровной аллеей, и не касались друг друга. Его руки были в карманах, мои – на сумочке.
- Могу я поинтересоваться твоими планами на выходные? – спросил он.
- Ну-у… обычно я стараюсь сходить в театр или на какую-нибудь выставку.
- Не против, если я составлю тебе компанию?
- Нет, не против, - пожалуй, слишком быстро согласилась я.
- Тогда выберешь, куда мы пойдём – и сообщишь мне, я возьму билеты.
- А сам ты не хочешь выбрать?
- Я ничего не понимаю ни в театрах, ни в музеях. Доверюсь эксперту.
Он остановился на углу аллеи. Вытащил ладонь и, протянув её, взял мою руку. Я вздрогнула, посмотрев на это, но тотчас застыла в нерешительности: отобрать руку или оставить? Почему мне так тревожно? Что это за чувство? Так горячо стало! Неужели мне это нравится? Нравится – да, но вся моя моральная сущность восстала и кричит, что происходит нечто нехорошее. Касание рук – нехорошее? Как же я старомодна! Набиль, пользуясь моим замешательством, подтянул меня к себе, попытавшись положить вторую ладонь на талию. Здесь уже я не выдержала и воспротивилась. Выставила руку, сохранив между нами расстояние.
- Не нужно.
- Почему?
- Здесь столько людей ходит…
Набиль поозирался по сторонам. Да, гуляющие парижане и туристы, куда без них?
- Если бы я попытался с тобой уединиться, ты бы подумала, что я тащу тебя в постель. Прилюдно тебя тоже всё смущает. Как же быть?
- Не торопить события? – растерянно предположила я.
- Разве я тороплю?
- Мне кажется – да. Это ведь первое наше свидание…
Не настаивая, он улыбнулся и сбавил обороты. Оставляя, всё же, одну мою ладонь в своей.
- Что ж, поскольку я хочу получить второе, постараюсь вести себя хорошо.
- Уже поздно, отвезёшь меня домой?
- Конечно, - с улыбкой указал он в ту сторону, где мы припарковались. Пойдя туда, мы так и держались за руки, и это переставало казаться мне странным или неприемлемым.
В дороге я подумала – не зря ли покажу, где живу? Не станет ли он заявляться без приглашения? Плохо зная Набиля, я всё же предполагала, что он довольно вежлив и выдержан, чтобы ломиться в дверь или устраивать сюрпризы. Хотя, перед работой же он меня поймал? Всё же, может, я рискую? Но разве это было бы неприятно, если бы, выйдя из дома, я встретила там его снова с цветами? Такие неожиданности радуют, а не огорчают.
Машина остановилась возле моего подъезда.
- Спасибо за доставку! – поблагодарила я.
- Не за что. Не забудь спланировать нам на выходные программу.
- Обязательно, - вдохновлённая, что впереди новая встреча, я взялась за ручку дверцы.
- Элен…
- Да? – повернулась я. И в этот момент Набиль, взяв меня за плечо, привлёк к себе и, перехватив другой рукой мой затылок, поцеловал прямо в губы. Остолбеневшая от неожиданности, я попыталась сказать что-то против, но тем только помогла ему углубить поцелуй, проникнув языком к моему. Запаниковав окончательно, я вырвалась и подалась назад. – Набиль!..
Прикрыв пальцами губы, я, задыхаясь от возмущения, но не способная выплеснуть гнев из себя на виновника, до того была шокирована, безмолвно глядела на него, облизавшегося и тоже чуть сдвинувшегося назад. Мой первый поцелуй! Первый! Я никогда прежде не делала этого! Нельзя начинать сразу вот так… с языком!
- Ты… ты поцеловал меня! – выговорила я.
- Да, - бесстыже признал он. Соблазнительно улыбнулся. – А что такого?
- Я не давала согласия.
- Это всего лишь поцелуй, Элен.
- Ах, всего лишь поцелуй? Если для тебя это ерунда, то для меня – нет!
Он прищурился:
- Тебе точно двадцать семь?
- Причём здесь это?
- Я понимаю, если бы тебе было шестнадцать или восемнадцать, и я бы сорвал твой первый поцелуй, но так реагировать сейчас…
Я залилась алой краской до ушей. Меня бросило в жар. Страшась, как бы он не понял, что всё так и есть, я отвела глаза, но этим лишь всё испортила. Набиль, запнувшись, неуверенно хохотнул, предположив как будто в шутку:
- Ты же… целовалась прежде?
Мне было не до смеха. Я не хотела врать, но и правду произнести была не в силах. Поэтому опять схватилась за ручку дверцы:
- Созвонимся! Спасибо за хороший вечер…
- Элен! – он опять поймал меня за плечо, но на этот раз не для поцелуя, а чтобы развернуть на себя и поймать взгляд. Ему пришлось постараться, наклоняя голову и заставляя меня приподнять лицо. – Элен… ты… в самом деле? Никогда прежде… нет?
- А если так, то что? Ты мне уже не вернёшь то, что забрал! – зло воззрилась я ему в глаза. Набиль замер, пытаясь осознать, что я не вру. Девица под тридцадку, в центре современной жизни, в Европе, в Париже, заливает ему, что никогда не имела ничего общего с мужчиной! В это трудно поверить, учитывая, что я не выгляжу как Горбун, спрыгнувший с Нотр-Дама. – Что ты молчишь?
- Пытаюсь понять, что не так с вашими мужчинами! Такую шикарную девушку до сих пор никто не пытался поцеловать?
- Может, девушка никому прежде этого не позволяла? У нас тут не всё, знаешь ли, зависит от мужчин.
- Я понимаю, и всё же, - ошарашенный, продолжая разглядывать меня будто заново, он откинулся на сиденье и погладил руль. – Ты с каждым новым фактом всё более невероятная, Элен. Теперь я… да, теперь лучше понимаю, почему ты отказывалась и стеснялась…
- Давай не будем это обсуждать?
- Почему? Сохранить себя в таком безумном мире – это прекрасно.
- Я знаю! Я и не говорю, что стыжусь этого, но мне неловко обсуждать это с тем, кого я… толком не знаю.
- Я не против, чтобы ты узнала меня получше.
- Для этого нужно время.
Набиль слегка нахмурился:
Самолёт у Набиля вылетал поздно вечером, но я всё равно ушла с работы пораньше, чтобы удалось побыть подольше вместе. Сев к нему в машину, я приняла долгий и глубокий поцелуй, превращавший моё нутро в сплошное трепещущее бабочками пространство.
- Ты восхитительно выглядишь, - сказал он, - впрочем, как и всегда.
- Спасибо.
- Ты голодна?
- Нет, не успела ещё проголодаться.
Тронувшись с места, Набиль включил негромко музыку. У него всегда играло что-то восточное, марокканское – арабское, по сути. И я привыкала к этому звучанию, находя его не таким уж чужеродным и непонятным, какими казалась мне иммигрантская культура до недавних пор. Сразу представлялись бескрайние пустыни с каменно-песочными дворцами-крепостями посередине, во внутренних двориках которых оазисы, похожие на рай.
- Куда поедем?
- Заедем ко мне, я ещё не все вещи собрал.
Напрягшись, я попыталась промолчать, но не выдержала:
- Набиль?
- Да?
- Ты же знаешь, я против посещений гостиничных номеров…
- Но не останешься же ты в машине? – он посмотрел на меня, притормозив на светофоре. – Я улетаю чуть больше, чем через три часа, и ты останешься здесь, а не пойдёшь со мной?
В другой раз я наверняка бы отказалась, но на этот раз довод был весомым.
- Ну… хорошо. Но ты же не будешь ко мне приставать?
- Элен, если ты не захочешь – ничего не будет, - он мягко улыбнулся, снова нажимая на педаль акселератора, - я похож на насильника?
- Находиться наедине с мужчиной всегда немного опасно, разве нет?
- Если мужчина не излучает опасность – он не мужчина.
- А я думала, что для своей дамы он должен создавать ощущение безопасности. Или это только после свадьбы? – стала я подготавливать почву для обсуждения того, что мне было важно. Набиль пожал плечами:
- Мужчины – охотники, даже если дома он ведёт себя тихо и спокойно, все знают, что, выйдя за порог, он вновь будет другим.
Была доля истины в его рассуждениях. Я и сама уже подмечала, что будоражит и возбуждает ощущение силы рядом, крепость рук, властность тона, которому трудно противоречить, да и не очень хочется. Хотя Набиль со мной разговаривал всегда нежно и ласково, я слышала, как резок он бывал по телефону, когда его отрывали дела. В нём включался хозяин жизни, господин и повелитель, умеющий решать все проблемы и во всём побеждать. И как же это притягательно выглядело со стороны! Мне так страстно захотелось стать его женой, что я накануне перечитала в интернете, возможно ли венчание между православной и мусульманином? Венчание в церкви оказалось невозможным, христианство не допускало брака с иноверцем, но, вот уж сюрприз, исламский никах дозволялся с христианкой! Мужчина-мусульманин мог вступить в священный – по их вере – союз с женщиной Писания, то есть, исповедующей одну из авраамических религий: иудаизм, христианство или ислам.
И всё же, никах – это не венчание. Это, возможно, будет важно и ценно для Набиля, но что это будет значить для меня, если я – не мусульманка?
Приехав, мы поднялись наверх. В номере, на кровати, лежал раскрытый чемодан, наполовину заполненный одеждой. Его путевой вид сковал мне грудь тоской. Расставание на неопределённое время! Минимум недели на две! Проводившая прежде вечера за работой и исследованиями, я вдруг подумала, что не хочу возвращаться к этому, хочу и дальше гулять с Набилем по Парижу, держась за руки и целуясь в укромных уголках без посторонних. Нет, это вовсе не обозначало, что я хочу уволиться и сесть ему на шею, чтобы быть женой олигарха, напротив, я бы хотела сохранить своё занятие, даже если создам семью. Но свободное время тянуло тратить уже на другое. Как же заразительна романтика! Как трудно перебороть возникающие желания, прорастающие глубокими корнями в душу.
- Не хочешь вина или шампанского? – предложил Набиль, положив ещё одну рубашку в чемодан.
- Ты же знаешь, я не пью.
- Ну, вдруг это только без повода? – улыбаясь, подошёл он ко мне.
- Нет, совсем. Меня так воспитали.
- У тебя очень хорошая семья.
- Да. И… я как раз хотела поговорить насчёт этого…
- Да? Я слушаю, - он отошёл в ванную, проверяя, ничего ли не забыл там. Как-то совсем не то перекрикиваться о том, что я хотела сказать, через стенку. Мне нужен был контакт глаз, присутствие. Поэтому я замолчала. Выйдя, Набиль оказался позади меня и, вдруг, его губы коснулись моей шеи. Волосы были забраны вверх, в строгий рабочий пучок, поэтому их не пришлось сдвигать, чтобы коснуться кожи.
Смущённая, я резко развернулась к нему и оказалась в его объятьях.
- Что ты хотела сказать?
- Это… насчёт… как раз… моей… и твоей…
- Да? – он снова наклонился, и на этот раз поцеловал меня в шею спереди. По спине пробежали мурашки, особенно когда губы стали подниматься выше, к подбородку, по скуле. Замерли возле моих губ.
- Я же… христианка.
Набиль чуть отстранился, поглядев в мои глаза.
- Я знаю. И что же?
- А ты… ты – мусульманин.
- Это я тоже знаю, - усмехнулся он. – Ты считаешь, Аллах осудит то, что мы вместе?
- Нет, я думаю, что Бог как раз сторонник любви и того, чтобы люди любили друг друга. Только… по-честному.
- По-честному? – недопонял он, сузив глаза. Чёрные брови приопустились, делая его взгляд хищным, но тем не менее ещё более красивым.
- Я имею в виду… законно. Перед Богом.
- Не совсем понимаю…
Наверное, у них, всё-таки, никах описывается как-то иначе.
- Я о том, что мы с тобой не сможем повенчаться, - выпалила я, набравшись решимости, - по-христиански это невозможно. Никак. Если один из нас не поменяет религию. Вот.
Набиль посмотрел на меня продолжительно, задумчиво, продолжая держать за плечи. Потом расслабился и улыбнулся:
- Элен, но ведь сейчас религиозные браки не обязательны.
- Для меня это важно.
- И что же ты хочешь?