Вторая жена - первая любовь

Глава 1

Мои руки дрожат так сильно, что хрустальный кувшин с вишневым компотом, который я несу Самрату, кажется неподъемной ношей. После работы в саду, пальцы, побелевшие от напряжения, судорожно сжимают прохладное стекло. Каждый шаг по длинному коридору нашего большого дома отдается гулким эхом, словно удары молотка по наковальне. В висках стучит одна и та же мысль...

Двадцать семь лет.

Двадцать семь долгих, счастливых лет я ходила этим коридором, зная, что за дверью массивного орехового кабинета меня ждет мой муж, мой единственный мужчина, отец моих детей. Человек, ради которого я превратила этот дом в настоящее гнездышко, вынашивала наших детей, создавала уют каждым своим прикосновением.

Но сегодня чувствовала, что что-то не так. Сердце было не на месте. Я гнала мрачное предчувствие подальше от себя.

Ведь у меня счастливая семья. Любящий муж, прекрасные дети, уютный дом…

Но сейчас к горлу подкатывает тошнота от предчувствия чего-то страшного. И страх сковывает сердце…

– Нет, сын мой, я категорически против! – голос мамы, моей свекрови, просачивается сквозь приоткрытую дверь кабинета, заставляя меня замереть на месте. Никогда раньше я не слышала в ее голосе такого отчаяния.

– Мама, это мое окончательное решение. По закону и традиции у меня есть полное право привести в дом вторую жену, – глубокий, властный голос Самрата, такой родной и одновременно пугающе чужой, вонзается в мое сердце острым кинжалом.

Вторая жена...

Эти слова отдаются пульсирующей болью в висках, словно удары тяжелого молота. Воздух становится густым, как патока, и я не могу вдохнуть. Перед глазами плывут темные пятна, а в ушах нарастает звон. Прислоняюсь к стене, чтобы не упасть – ноги стали ватными, непослушными.

– Адиля? Та самая Адиля, которая предпочла богатство твоей любви? – возмущенный голос мамы звенит от праведного негодования. – Ты забыл, как она разбила тебе сердце, выбрав того промышленника?

Адиля... Это имя, которое я никогда не слышала за все годы нашего брака, вдруг оказывается ядовитой змеей, притаившейся в сердце моего мужа все эти годы. Готовой в любой момент ужалить, отравить все, что мы построили вместе.

– Ты не понимаешь, мама! – в голосе Самрата я впервые за много лет слышу неприкрытую боль и... тоску? Эта тоска режет меня по живому. – Ее выдали замуж насильно! Ее отец даже не спросил ее мнения, когда заключал сделку с тем стариком. Она страдала все эти годы.

Он тоже страдал вместе с ней?

Неужели все эти годы, когда я рожала ему детей, создавала уют, была его опорой и поддержкой, делила с ним радости и горести, он думал о ней?

Каждый раз, когда целовал меня, когда занимался со мной любовью, когда держал на руках наших новорожденных детей – он представлял ее?

Желудок сжимается в тугой узел, к горлу подкатывает тошнота.

– Прошел всего год после смерти ее мужа! – в голосе мамы звучит неприкрытое презрение. – У нее есть старшие родственники, пусть они о ней позаботятся! Подумай о Самайе, о своих детях!

– Я все решил, – эти три слова Самрата падают тяжелыми камнями, погребая под собой мои надежды и мечты. Его тон не оставляет места для возражений – это тон человека, привыкшего, что его слово – закон. – Адиля будет жить здесь. Это мой дом, и я имею полное право...

Звон разбитого хрусталя оглушает меня. Отскакиваю на несколько шагов назад, словно от удара. Красный компот растекается по светлому персидскому ковру, как кровавая река – река моей разбитой жизни. Не помню, как выпустила кувшин из рук. Не помню, как коротко вскрикнула, крик вырвался из груди помимо моей воли, словно раненое животное.

Дверь кабинета распахивается с такой силой, что ударяется о стену. И я вижу его – высокого, статного, в безупречно сшитом костюме, с заметной сединой на висках. Его карие глаза, способные одним взглядом пригвоздить к месту любого подчиненного, сейчас смотрят на меня с смесью удивления и... раздражения? Мой муж. Человек, которому я отдала всю свою жизнь без остатка.

– Самайа, – его голос звучит глухо, будто сквозь толщу воды. Он делает шаг ко мне, протягивая руку, но я отшатываюсь, словно от прокаженного.

Я смотрю на него и не узнаю. Где тот пылкий юноша, который двадцать семь лет назад поклялся любить только меня до последнего вздоха? Где тот заботливый мужчина, который носил меня на руках во время каждой беременности? Кто не спал ночами, когда болели наши дети?

Передо мной стоит чужой человек – властный, уверенный в своей правоте мужчина, который собирается одним решением разрушить все, что мы строили вместе почти три десятилетия.

– Дочка, – мама делает шаг ко мне, ее лицо искажено тревогой и сочувствием, но я отшатываюсь и от нее.

Мир вокруг кружится в безумном танце. Компот на ковре расползается кровавым пятном – кровью моего разбитого сердца. В горле стоит ком размером с кулак, не давая вырваться ни единому слову. Руки трясутся так сильно, что я прячу их за спину, не желая показывать свою слабость.

– Позволь мне объяснить, – Самрат снова тянется ко мне, его широкая ладонь, когда-то дарившая мне столько нежности, теперь кажется занесенным для удара кинжалом.

Но я вижу только его глаза. Глаза, в которых больше нет той всепоглощающей любви, что грела меня все эти годы. Только холодная решимость. Решимость разделить свое сердце между мной и той, другой. Той, которую он, оказывается, любил все эти годы, пока я наивно верила в нашу единственную и неповторимую любовь.

______

СКИДКА!

ИЗМЕНА. ВТОРАЯ ЖЕНА МУЖА

ссылка для перехода: https://litnet.com/shrt/fyll

Аннотация:

Глава 2

Я столько раз любовалась им, гордилась тем, что этот успешный, красивый мужчина – мой муж. Но сейчас его карие глаза, обычно теплые и ласковые, смотрят на меня с холодной решимостью, от которой всё внутри сжимается.

"Сколько раз я смотрела в эти глаза? – проносится в голове. – Сколько раз в них видела любовь и поддержку? А теперь... теперь они чужие".

– Самайа... – его глубокий голос, который раньше заставлял моё сердце трепетать, звучит как приговор. В нём нет ни раскаяния, ни сожаления – только уверенность человека, привыкшего всегда получать то, что хочет.

Моя свекровь – женщина, ставшая мне второй матерью – стоит рядом. Её лицо, испещрённое морщинками прожитых лет, искажено гневом и болью. Я вижу, как подрагивают её губы, как сжимаются кулаки.

– Я не одобряю этого, сын. И никогда не одобрю! – её голос звенит от едва сдерживаемых эмоций.

Проходя мимо меня, она крепко сжимает мои пальцы своими морщинистыми руками. В этом пожатии столько любви и поддержки, что к глазам подступают слёзы. Хоть кто-то в этом доме всё ещё на моей стороне. Чувствую как предательски дрожит подбородок.

– Зайди, – Самрат делает шаг в сторону, указывая на свой кабинет. Это не просьба, а приказ, и я, по въевшейся за годы привычке, подчиняюсь. Мои ноги словно налиты свинцом, каждый шаг даётся с трудом.

Кабинет, где я провела столько счастливых моментов, принося ему чай и делясь новостями о детях, теперь кажется чужим и враждебным. Массивный стол красного дерева, кожаные кресла, стены, увешанные дипломами и наградами – всё это вдруг стало декорацией к спектаклю о крушении моей жизни.

Самрат закрывает дверь и становится у окна. Его силуэт чётко вырисовывается на фоне городского пейзажа – сильный, уверенный в себе мужчина, привыкший, что весь мир вращается вокруг него.

Сердце сжимается от боли и горечи: как я могла быть такой слепой все эти годы?

– Ты должна понять, – начинает он тоном, который обычно приберегает для сложных деловых переговоров. – Адиля нуждается в защите. Её брак был несчастливым.

Каждое его слово как удар ножом. В горле пересыхает, руки начинают дрожать сильнее.

– А наш? – мой голос срывается, но я заставляю себя продолжать, сжимаю кулаки так сильно, что ногти больно впиваются в кожу рук. – Наш брак был счастливым, Самрат? Или все эти годы ты думал о ней? Когда я рожала наших детей, когда поддерживала тебя в начале карьеры, когда создавала наш дом... ты думал о ней? - мой голос срывается и звучит надломленно.

Я ведь всегда была сильной. Всегда держалась стойко и никогда никому не показывала насколько мне тяжело. Никто не видел моих слез кроме стен нашей с Самратом спальни. Только муж знал какая я на самом деле уязвимая.

И теперь самый близкий и родной мне человек бьет по больному. По моей любви к нему.

– Не усложняй, – он разворачивается, и я вижу, как между его бровями появляется знакомая складка раздражения. – Ты мать моих детей. Ничего не изменится. Всё останется как прежде. Ты как была моей первой женой и хозяйкой дома, такой и останешься.

Внутри меня что-то окончательно ломается. Возможно, это последние осколки той наивной веры в вечную любовь, с которой я вошла в этот дом двадцать семь лет назад. Восемнадцатилетняя девушка, верившая в сказки о прекрасном принце... Где она теперь?

– Всё уже изменилось, – мой голос звучит неожиданно твёрдо, несмотря на бурю внутри. – В тот момент, когда ты решил разделить своё сердце. Когда предал не только меня, но и наших детей. Что скажут наши дети? Ты думал о помолвке старшего сына? А как близняшки наши воспримут эту новость? Какой пример ты подаешь младшему сыну?

– Я не спрашиваю твоего разрешения, Самайа, – его голос становится жёстче, в нём появляются стальные нотки. – Я принял решение. Дети не будут перечить мне. Адиля будет жить здесь. Это мой дом и моё право. Ты должна принять это, чтобы не было проблем с детьми.

Эти слова отзываются горькой иронией.

Я смотрю на него и впервые за все эти годы вижу чужого человека. Где тот молодой мужчина, который обещал любить только меня? Где отец, который с гордостью держал на руках наших детей?

Передо мной стоит успешный бизнесмен, привыкший, что весь мир подчиняется его воле. Человек, для которого я была... кем? Удобной деталью в его безупречной жизни?

– Да, это твой дом, – говорю я тихо, но каждое слово наполнено новой, незнакомой мне самой силой. – И ты прав, это твоё право. Но у меня тоже есть право защищать своё достоинство и покой наших детей.

Что-то мелькает в его глазах. Удивление? Неуверенность?

Он не привык к тому, что я могу возражать. Послушная, верная жена, занятая домом, хозяйством и детьми. Всегда стоящая за его спиной, в его тени. Именно такой он меня знал. Такой я всегда была.

– Мы поговорим об этом позже, – отрезает он тоном, не терпящим возражений, смотря на золотые часы на запястье. Эти часы тоже дарила ему я много лет назад на день рождение. – Сейчас я должен ехать на важную встречу.

Он проходит мимо меня, и его дорогой парфюм, который я сама всегда покупала ему из раза в раз, вдруг кажется удушающим.

У двери он останавливается.

– И пусть кто-нибудь уберет этот беспорядок в коридоре, бросает раздраженно в пустоту коридора.

Я стою у окна его кабинета, глядя, как его черный респектабельный автомобиль выезжает со двора. Руки всё ещё дрожат, а внутренности разъедает кислотой.

И я не понимаю, что мне делать сейчас.

Вторая жена...

Эта фраза теперь на повторе крутится в моей голове. Но еще страшнее осознавать, что все эти годы он любил ту самую женщину.

Наш брак был ложью? Его любовь была притворством? А как же наши дети?

Глава 3

Голова идет кругом, а перед глазами всё плывет. Как жить дальше? Как смириться с тем, что мой любимый муж, отец моих четырех детей, хочет привести в дом другую женщину? Ту, которую, оказывается, любил все эти годы, пока я наивно верила в нашу идеальную семью.

Ноги подкашиваются, и я медленно опускаюсь на диван в кабинете мужа. Кожаная обивка холодит кожу даже сквозь ткань платья, но я едва замечаю это. В голове пульсирует только одна мысль: "Вторая жена... Адиля... Все эти годы..."

В дверь тихонько стучат. Входит Зухра, наша экономка, с подносом в руках. Её морщинистое лицо выражает искреннее сочувствие.

– Госпожа, выпейте чаю. Хозяйка велела заварить с мелиссой и валерианой.

Я смотрю на нее отстраненно. Пить чай совсем нет желания, но годы дают знать о себе - я никогда не отказывалась от чая, присланного свекровью. В этот раз делаю тоже самое.

Мои руки дрожат так сильно, что фарфоровая чашка тихонько позвякивает о блюдце. Делаю глоток горячего напитка, но не чувствую ни вкуса, ни аромата. Внутри все онемело, словно после местной анестезии.

– Может, позвать девочек? – тихо спрашивает Зухра, но я отрицательно качаю головой.

Близняшки... Мои красавицы-дочери, такие разные и такие похожие одновременно. Что я скажу им? Как объясню, что их отец, которого они боготворят, собирается разрушить нашу семью?

Мои девочки, моя гордость. Амина и Джамиля учатся на последнем курсе медицинского. Сейчас они усердно работают над дипломными работами. Всего через пару месяцев станут врачами, как и мечтали. А сейчас они работают без устали, полны надежд и радости. Ничего не знают о грозовых тучах, сгустившихся над нашей семьей.

Словно в ответ на мои мысли, из коридора доносятся их голоса – звонкий смех Амины и более сдержанный голос Джамили. Они всегда были такими: Амина – порывистая, эмоциональная, Джамиля – рассудительная, спокойная. Мои девочки, мои умницы, заканчивают университет в этом году...

– Мама? – Амина застывает в дверях, её карие глаза, точная копия отцовских, расширяются от удивления. – Что случилось? Почему ты здесь одна? И что это за пятно в коридоре?

Джамиля молча проходит в кабинет, её взгляд цепко осматривает помещение, замечая каждую деталь. Она всегда была наблюдательной.

– Ничего страшного, милые, – пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются. – Просто уронила кувшин с папиным компотом. Такая неловкая сегодня...

– Мама, – Джамиля садится рядом со мной, берет мои ледяные руки в свои теплые ладони. – Ты никогда ничего не роняешь. И почему ты такая бледная?

– И растрепанная, – добавляет Амина, присаживаясь с другой стороны. – Что происходит?

Я открываю рот, но не могу произнести ни слова. Как сказать им? Как объяснить, что их идеальный отец, которого они обожают...

– Отец решил привести в дом вторую жену.

Резкий голос Рустама, моего младшего сына, заставляет всех вздрогнуть. Он стоит в дверях, сжав кулаки, его лицо искажено гневом. В свои восемнадцать он так похож на Самрата в молодости – та же прямая осанка, тот же волевой подбородок. Только глаза мои – зеленые, с золотистыми крапинками.

– Что?! – Амина вскакивает, её смуглое лицо бледнеет. – Это неправда! Папа никогда...

– Я сам слышал, – Рустам делает шаг вперед, его голос дрожит от ярости. – Какую-то Адилю, свою первую любовь. Говорит, она овдовела год назад, и теперь он хочет на ней жениться.

Джамиля крепче сжимает мои руки, я чувствую, как они начинают дрожать. Амина падает обратно на диван, прижимая руки к груди.

– Мама? – её голос срывается. – Это правда?

Киваю, не в силах произнести ни слова. К горлу подкатывает тошнота от нахлынувших эмоций.

– Но как он может?! – Амина вскакивает, начинает мерить шагами кабинет. – У нас же идеальная семья! У вас же с папой всегда было все хорошо. Он всегда заботился о тебе, уважал и любил тебя. А через месяц вообще помолвка Карима!

Точно, помолвка... Мой старший сын собирается официально объявить о помолвке с дочерью папиного делового партнера на праздновании пятидесятилетия Самрата. Что теперь будет? Как это повлияет на будущий брак Карима?

– Я поговорю с отцом, – Рустам выпрямляется, его лицо становится жестким. – Он не может так с тобой поступить, мама.

– Нет! – мой голос наконец прорывается. – Никто ничего не будет говорить, - произношу на удивление четко и твердо.

– Но мама... – начинает Алия.

– Я сама разберусь, – твердость в моем голосе удивляет даже меня саму. – Это наше с отцом дело. Вы не должны вмешиваться.

Джамиля молча обнимает меня, я чувствую, как подрагивают ее плечи. Рустам все еще стоит у двери, его поза выражает готовность броситься в бой. Амина падает на колени перед диваном, прячет лицо у меня на коленях, как делала в детстве.

А я смотрю в окно, на небо, постепенно темнеющее к вечеру, и впервые за сорок пять лет не знаю, что делать дальше. Как жить, когда весь твой мир рушится на глазах? Как защитить детей от боли предательства? Как сохранить достоинство, когда сердце разрывается на части?

И самое страшное – как принять то, что все эти годы я жила с иллюзией? Что каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое признание в любви могло быть ложью?

В этот момент я чувствую себя такой опустошенной, словно из меня вынули душу. Двадцать семь лет семейной жизни превратились в пепел за считанные минуты, и теперь я не знаю – был ли хоть один момент за все эти годы настоящим.

В кармане платья вибрирует телефон. Кто-то звонит. С замиранием сердца достаю мобильный, я не знаю как буду разговаривать с людьми после услышанного от мужа.

На экране высвечивается надпись “Старший”. Это звонит Карим. Телефон в руках подрагивает. Что мне ему сказать?

Дети смотрят на меня со смесью удивления, страха, растерянности… Да много в их взгляде эмоций.

Все равно сколько не таи шила в мешке… Карим тоже узнает о решении отца.

Трясущимися пальцами после пары попыток все же смахиваю зеленую трубку в сторону, представляю телефон к уху.

Глава

– Что ты имеешь в виду, Карим? – мой голос дрожит, хотя я изо всех сил пытаюсь говорить спокойно. Внутри всё сжимается от предчувствия того, что сейчас услышу.

От напряжения встаю резко, отчего девочки отстранятся от меня. Сердце будто вот-вот остановится, мне нужно хотя бы немного пространства вокруг. Мне тяжело дышать.

На другом конце провода тишина. Я почти вижу, как Карим хмурится, подбирая слова. Он всегда был похож на отца, такой же основательный, никогда не говорит, не подумав. Только вот в этот раз не подумал и сразу высказал все по елефону.

– Мам... – его голос звучит глухо. – Зря я тебе позвонил. Может, не по телефону?

– Карим, – твердо произношу я, крепче сжимая телефон, прохожу к окну, чотхожу от младших детей. – Скажи мне правду. Ты знал? - вопрос задаю уже шепотом.

Снова молчание. Я чувствую на себе встревоженные взгляды младших детей, но не могу оторвать взгляд от узора на ковре. Того самого, который мы с Самратом выбирали вместе десять лет назад.

– Отец говорил со мной, – наконец произносит Карим. Потом снова молчит с минуту и продолжает. – Месяц назад. Он сказал, что ждал, пока пройдет год траура. Чтобы люди не осуждали Адилю... понимаешь?

Каждое его слово как удар. Год траура. Люди. Адиля. А я? А наша семья? Мы тоже должны были ждать, пока закончится приличный срок, чтобы он мог привести в дом свою первую любовь?

– Значит, ты знал, – мой голос звучит чужим, надломленным. – Знал и молчал.

– Мама, я хотел сказать... – в его голосе слышится отчаяние. – Но отец...

– Достаточно, – обрываю его я, выпрямляясь настолько, что в пояснице появляется боль. Но только так я могу устоять на ногах. – Послушай меня внимательно, Карим. Я благодарна, что ты рассказал мне правду. Но дальше это моё дело. Только моё и твоего отца.

– Аяз тоже против, - с решимостью добавляет.

– Кто это? - спрашиваю недоуменно, сбитая с толку новой информацией.

– Это сын Адили, он ушел из нашей фирмы как только узнал, что хочет сделать папа.

Сын этой Адили против союза своей матери с моим мужем. Да еще и работал в фирме мужа.

Понимаю, что я ничего толком не знаю о жизни своего мужа вне семьи...

Но сейчас меня это не касается… Сейчас есть другие дела.

– Так, – твёрдость в моём голосе удивляет меня саму. – Я не позволю этой женщине войти в этот дом. Если твой отец хочет быть с ней, пусть будет. Но только через развод.

– Развод?! – его возглас эхом отдаётся в трубке. – Мама, ты не можешь...

– Могу, – отрезаю я. – И сделаю это. Прости, сынок, мне пора.

Отключаю телефон, не слушая его возражений. Поднимаю глаза на детей, они смотрят на меня со смесью страха и восхищения. Моя маленькая армия, которую я всегда защищала. Теперь пришло время защитить саму себя.

– Так, – я подхожу к ним, расправляя плечи. – У всех есть свои дела. Амина, Джамиля – у вас диплом. Рустам – тебе нужно готовиться к экзаменам.

– Но мама... – начинает Амина.

– Никаких "но", – мой голос звучит спокойно и уверенно, хотя внутри всё дрожит. – Это наше с вашим папой дело. Чтобы ни было, он ваш отец. Никаких разговоров и обсуждений, вам нужно заняться своими делами. Взрослые сами разберуться.

Иду к двери, стараясь держаться прямо. Только сейчас замечаю свое отражение в зеркале – бледное лицо, растрепанные волосы, в зелёных глазах с золотистыми крапинками застыла решимость. Я не узнаю эту женщину. Где та послушная, всегда улыбающаяся Самайа?

Захожу в спальню, не смотрю по сторонам, чтобы не стало еще больнее. Эта спальня была моим с Самратом маленьким миром. Беру сумку, проверяю, на месте ли документы. Они всегда там, привычка, выработанная годами брака с деловым человеком. Сейчас эта привычка сыграет мне на руку.

– Куда ты? – спрашивает Рустам, встречая меня внизу лестницы. Близняшки стоят за ним. Все смотрят на меня испуганно и настороженно.

– У меня свои дела, – отвечаю просто. Я не собираюсь говорить, что сейчас поед в суд, подавать заявление на развод в суд. Дети уже взрослые, Сарат не может мне видеться ними и не может угрожать отнять их в случае если захочу уйти. - А теперь по своим делам, дети.

Выхожу из дома, накинув на плечи пальто. Спускаюсь по лестнице и иду по мощеной камнем подъездной дорожке к воротам. Сегодня погода прохладная, но я ее не чувствую, внутри все горит от разрушенной жизни. Я могла бы позвонить на пост охраны и попросить подать машину для выезда, но мне нужно пройтись, чтобы хотя бы немного проветрить голову. Мое тело будто стало деревянным, все мышцы словно анестезией парализовало.

Только хочу окликнуть охранника, как сзади меня окликают:

– Госпожа Самайа, - кричит Сабит, наш управляющий хозяйством. - Госпожа, постойте…

Оглядываюсь на него, останавливаюсь. Он бежит, явно что-то серьезное случилось. Сабит взрослый мужчина, работает у нас уже больше десяти лет и я никогда не видела, чтобы он двигался быстрее обычного шага. Снова что-то случилось?

– Что случилось, Сабит? - встревоженно спрашиваю, когда он все же добегает до меня. Запыхавшись, сгибается пополам и с трудом пытается вдохнуть.

– Там, - запинается, выпрямляясь, - там, - он весь красный от бега открывает и закрывает рот как рыба, выброшенная на берег, не в силах сделать нормальный вдох. А у меня уже в голове гремит красная кнопка тревоги. И тут Сабит все же делает вдох и на одном дыхании тараторит - Там западные поля горят, госпожа. До господина Самрата дозвониться не могут, он уехал загород и его телефон недоступен.

_________________

Внимание!! Все написанные автором романы - это вымысел автора. Не полностью, через призму собственных прожитых лет, но все же вымысел. Все совпадения случайны!

Глава 4

– До западных полей! Быстрее! – кричу я водителю, запрыгивая в машину. Но водитель и так уже в курсе и он уверенно едет в нужном направлении.

Пальцы дрожат так сильно, что я не сразу попадаю по нужным кнопкам телефона, набирая номер Самрата уже в который раз. В висках стучит, к горлу подкатывает тошнота.

-- Абонент временно недоступен, – механический голос в трубке звучит как приговор. Сердце колотится где-то в горле, и я с трудом сглатываю.

Западные поля гордость Самрата, его первое серьезное приобретение пятнадцать лет назад. До сих пор помню тот день, словно это было вчера. Как мы выбирали этот участок, всего в получасе езды от города, с идеальной почвой для хлопка. Самрат тогда, высокий, статный, излучающий уверенность, обвел рукой пространство и сказал, что близость к городу наше преимущество. Сможем быстро доехать, чтобы решать вопросы на месте, переговоры с подписанием контракта провести или быстро среагировать на любые проблемы...

Как же он был прав. А теперь, когда проблема действительно случилась, его телефон недоступен. В голове мелькает непрошеная мысль: не у Адили ли он? У своей первой любви, к которой, как выяснилось сегодня утром, до сих пор питает чувства? От этой мысли к горлу подкатывает новая волна тошноты.

– Управа поселка? – мой голос срывается, когда наконец дозваниваюсь. Пытаюсь говорить твердо, как подобает жене владельца "Булут Корпорейшн", но получается плохо. – Говорит Самайа...

– Госпожа! – прерывает меня взволнованный голос. – Пожар начался примерно полчаса назад. Огонь охватил восточную часть поля. Пожарные уже на месте, но...

Каждое слово управляющего оглушает, он торопливо объясняет, что произошло, а я не могу оторвать взгляд от окна автомобиля, исступленно желая, чтобы дорога до места уже закончилась. Слишком долго. Невыносимо долго мы едем. Машина несется по трассе, а я считаю секунды, и каждая из них это тысячи сгоревших растений, месяцы труда десятков людей, огромные убытки.

В памяти всплывает лицо Карима, моего старшего.

-- Мама, ты слишком много работаешь, – сказал он недавно.

Потом Амина и Джамиля, мои девочки-близняшки, будущие врачи. Они всегда говорили, что восхищаются тем, как я совмещаю семью, дом и помощь отцу в корпорации. А Рустам, мой младший, так похожий на отца, только с моими зелеными глазами... Что они скажут, когда узнают?

Моя личная жизнь может полыхать не хуже этого пожара, но ее я смогу наладить, склеить... А вот сгоревший хлопок не вернуть. Он важное звено в огромной машине под названием "Булут Корпорейшн". Да, есть другие поля, но все же...

Полчаса кажутся вечностью. Еще издалека вижу черный дым, поднимающийся к небу столбом.

Сердце сжимается так, что становится больно дышать. Ветер доносит запах гари и пепла, который оседает на стеклах машины серой пудрой, когда подъезжаем достаточно близко.

Выскакиваю из автомобиля, не дожидаясь полной остановки. Каблуки вязнут в рыхлой земле, но я не обращаю на это внимания. Картина перед глазами заставляет задохнуться: половина поля чернеет выгоревшей пустошью, вторая заволочена дымом.

Машина скорой помощи стоит с включенными мигалками, рядом полицейский автомобиль. Фельдшер ходит от одного человека к другому, проверяя состояние каждого. Замечаю, что и женщины пришли из поселка помогать, они тоже участвовали в тушении пожара, их одежда покрыта сажей. Я им так благодарна. А я вот не успела, как бы ни хотела...

Рабочие, перепачканные сажей, бегают с ведрами между колодцем и тлеющими участками. Пожарная машина натужно гудит, выплевывая последние струи воды. В воздухе висит тяжелый запах гари, от которого першит в горле.

– Госпожа Самайа! – ко мне спешит Рашид, управляющий полями. Его обычно аккуратная форма измята и покрыта черными пятнами, на лице разводы от копоти, в глазах тревога. – Мы делали вечерний обход, все было в полном порядке. Рабочие разошлись по домам, и тут Азим, ночной сторож, заметил дым...

– Пострадавшие есть? – перебиваю его, продолжая окидывать пространство вокруг беспокойным взглядом. Сейчас главное люди.

– Нет, слава Всевышнему, все живы, – Рашид утирает пот со лба трясущейся рукой. – Успели вовремя среагировать. Азим сразу поднял тревогу, люди сбежались из поселка...

– Расскажите подробнее, как все произошло, – раздается знакомый голос. Оборачиваюсь. Ко мне подходит Ильдар, начальник местного отделения полиции. Мы знакомы много лет, наши старшие дети учились в одной школе.

– Это не может быть случайностью, – вступает Рашид, его голос дрожит от волнения. – Хлопок сам по себе не загорается, тем более в таком месте. У нас современная система контроля, госпожа Самайа сама каждый месяц все обходит и проверяет. Мы каждый раз проверяем все тщательно...

Что правда, то правда. В системе контроля я уверена на все сто. Рашид никогда не подводил нас за десять лет работы управляющим. На него всегда можно было положиться, он отлично управлялся и с работой системы полей, и с работниками, и со всем рабочим поселком.

К нам подходит начальник пожарной бригады, его форма покрыта пятнами сажи:

– Пожар локализован, госпожа. Удалось спасти больше половины поля. Мои люди сейчас проверяют, нет ли тлеющих очагов.

– Благодарю вас, – мой голос звучит хрипло то ли от дыма, то ли от отчаяния. – Вы сделали все возможное.

Обвожу взглядом почерневшее поле, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Через месяц здесь должен был начаться сбор урожая. Теперь... Прикидываю убытки – миллионы. И это не считая потерянных контрактов на поставку.

– Самайа, – Ильдар отводит меня в сторону, – нам нужно будет провести расследование. Выводы делать пока нельзя, но нельзя исключить поджог.

Телефон в кармане вибрирует, прерывая разговор. На экране высвечивается "Самрат". Наконец-то.

– Как это могло произойти? – его голос звенит от ярости, без приветствия, без вопроса все ли в порядке. – Ты же отвечаешь за надзор! Где ты была?

Глава 5

Экран телефона вспыхивает, словно удар хлыста по сердцу. Сообщение от Самрата короткое, как приговор: "Буду через полчаса".

Всего три слова, а внутри всё обрывается. Пальцы дрожат, когда я перечитываю эти буквы снова и снова, будто пытаясь найти в них какой-то другой смысл, другую реальность. Когда же это началось? В какой момент наш брак превратился в пустую оболочку? Может быть, он всегда был фальшивым, а я просто не хотела этого замечать?

Отвожу взгляд от телефона. Пожарные машины заканчивают свою работу, но запах гари въелся, кажется, даже под кожу. Небо над хлопковыми полями – беспросветно чёрное, будто сама природа оплакивает мою потерю. Дым стелется над землёй змеиными кольцами, цепляясь за редкие уцелевшие кусты хлопка. Совсем как мои воспоминания о счастливых днях – никак не желают отпускать.

Женщины из поселка, помогавшие тушить пожар, собираются у старого грузовика. Их лица, чёрные от сажи, несут на себе отпечаток той же усталости, что сковала и моё тело. В их глазах читается тревога – они знают, что потеря урожая означает тяжёлые времена для всех. Каждый шаг даётся мне с трудом, мышцы горят от напряжения, но я заставляю себя идти прямо. Нельзя показывать слабость, только не сейчас.

– Спасибо вам всем, – мой голос хриплый от дыма и непролитых слёз, но я выдавливаю улыбку. – Без вашей помощи потери были бы намного серьёзнее.

Райхан выступает вперед из группы женщин. Её некогда белоснежный платок почернел от сажи, но осанка всё такая же прямая и гордая. Мы с ней ровестницы, заа десять лет она стала мне очень близка. Моя опора, моя советчица, верный страж поместья в моё отсутствие.

– Госпожа Самайа, – её голос мягкий, но настойчивый, – поезжайте с нами в поселок. Вам нужно отдохнуть. По глазам вижу – вы едва на ногах держитесь.

Только она никогда не позволяет себе при других показывать что мы с ней очень длизкие подруги.

Киваю, чувствуя, как подступает тошнота от одной мысли о возвращении в городской дом. Там всё напоминает о Самрате, о нашей жизни, которая теперь разваливается на куски. О том, что я была всего лишь временной гаванью, пока он не вернет свою настоящую любовь.

При мысли о муже к горлу подкатывает горький ком. Он приедет с минуты на минуту, и я не готова встретиться с ним лицом к лицу. Не могу смотреть в эти знакомые глаза, зная, что они теперь смотрят с любовью на другую. Мысли о предательстве жалят, как рой разъярённых ос, не давая ни минуты покоя.

Дорога до дома в рабочем поселке занимает десять мучительно долгих минут. Двухэтажный особняк, построенный ещё отцом Самрата, встречает нас тёплым светом окон. Каждый уголок здесь пропитан воспоминаниями: здесь так же росли наши дети, здесь мы строили планы на будущее насчет работы, здесь я чувствовала себя счастливой. Теперь же каждое воспоминание отзывается болью в груди.

В доме пахнет свежезаваренным чаем и домашней выпечкой – Райхан всегда знает, как создать уют. Именно в такие тяжелые минуты ее уверенные движения, когда она разливает чай по чашкам, действуют успокаивающе. Сколько раз за эти десять лет мы сидели вот так, обсуждая дела поместья, делясь секретами, поддерживая друг друга?

– Расскажи мне всё, Рейхан, – прошу я, когда она наконец садится напротив. Руки дрожат, и я сцепляю пальцы вокруг горячих стенок сервисной чашки. – С самого начала. Каждую деталь.

Как бы не болело сердце, мне необходимо выяснить в какой момент все пошло не так на полях. Вдруг удасться поймать зацепку.

Райхан вздыхает, её морщинистое лицо становится озабоченным.

– Ничего необычного не было, Самайа. Рашид, как всегда, проверил все системы перед закатом. Потом рабочие разошлись по домам... – она замолкает, будто что-то вспоминая. – Разве что...

– Что? – подаюсь вперед, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.

– Неделю назад приезжал какой-то человек. Спрашивал про работу. Говорил, что из города... – Райхан хмурится. – Но Рашид его не взял, сказал, что сейчас работников не набираем. Но к нам постоянно кто-то приходит устраиваться на работу. Специалистов мало, а вот разнорабочих у нас пока что достаточно. Да и от Самрата не было распоряжения набрать новых работников.

– Ты можешь... – начинаю я, но она понимает меня с полуслова.

– Конечно, Самайа, не волнуйся. Я поспрашиваю осторожно. Может, кто что видел или слышал.

Киваю, чувствуя, как начинает пульсировать в висках. Поджог. Это слово пульсирует в голове в такт с ударами сердца. Но кому это нужно? И почему именно сейчас?

– Только тихо, Рейхан, без лишнего шума, - прошу напоследок, прощаясь и отсылая ее спать ии отдохнуть после всего произошедшего.

Рейхан хотела еще накрыть на стол, но мне кусок в горло не полезет. Я с трудом делаю глоток чая, не ощущая вкуса. И то, из чувства благодарности к Рейхан.

Тревога съедает изнутри, поэтому решаю подняться на второй этаж, просмотреть личные дела работников и отчеты последних месяцев. Может быть за что-то зацепиться глаз. Мне нужна хотя бы крохотная ниточка, чтобы понять, что могло привести к пожару. Конечно, специалисты сейчас работают на месте, но мне не сидиться на месте.

Эти поля не просто земля на которой растет хлопок. Это еще и наследие наших детей, их будущий капитал. Который сегодня сгорел у меня на глазах и я ничего не смогла с этим сделать. Так же как ничего не могу сделать со своим браком…

Шум подъезжающей машины заставляет меня вздрогнуть. Сердце начинает колотиться так сильно, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, но я упрямо вглядываюсь в бумаги на рабочем столе в кабинете.

Самрат. Его шаги по лестнице звучат как удары молотка по моим нервам.

Когда он входит в комнату, я заставляю себя не поднимать глаз от документов, хотя буквы пляшут перед глазами. Его присутствие заполняет пространство, делая воздух густым и тяжёлым. Краем глаза замечаю, как он опускается в кресло напротив – всё такой же красивый, статный, но сейчас его дорогой костюм помят, всегда уложенные волосы растрепаны.

Глава 6

– Мне нечего тебе сказать, – слова выходят едва слышным шепотом, пока я опускаю голову, избегая его взгляда. Каждое слово царапает горло изнутри, словно глотаю битое стекло.

Спина немеет от напряжения, я всегда неосознанно выпрямляюсь, когда чувствую угрозу, когда нужно защититься. Странно осознавать, что теперь так реагирую на него. На Самрата. На человека, рядом с которым всегда чувствовала себя в безопасности, с которым могла быть настоящей, без масок и защитных барьеров.

Сердце болезненно сжимается. Один день и мы превратились в чужих людей. Двадцать семь лет брака рассыпаются, как карточный домик, а я даже не могу заплакать. Внутри только оглушающая пустота и тупая боль где-то под ребрами.

– Урожай почти полностью потерян, – его голос дрожит от сдерживаемой ярости. Желваки на скулах ходят ходуном – раньше это было признаком крайнего напряжения, когда он пытался сохранить самообладание. – Говорят, что поджог. Ищут виноватого.

Мои пальцы нервно проходятся по поверхности документов. Понимаю, что не получается отвлечься на бумаги, поэтому откладываю золоченую ручку в сторону и прячу руки под столом на коленях. Поджимаю пальчики на ногах в домашних тапочках, руки сжимаю в кулаки, чтобы унять дрожь на кончиках пальцев.

Поднимаю голову и смотрю на Самрата. Мне просто надо пережить эту встречу, а дальше...

– До тебя не могли дозвониться, – мой голос звучит неестественно спокойно, будто говорит кто-то другой. Чужой человек, способный сохранять хладнокровие в момент, когда мой мир рушится. – Ты мог приехать раньше меня.

– Я был занят, – отрезает он, отводя взгляд к окну.

В висках начинает пульсировать.

Занят.

Такое простое слово, а сколько яда в нем скрыто.

– Так занят, что телефон отключил? – каждое слово сочится горечью. Поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом. Руки дрожат, и я сцепляю пальцы в замок, чтобы скрыть эту предательскую дрожь.

– Да, были дела, – его взгляд становится жестким, непроницаемым. Как стальная стена между нами.

– Понятно, – выдыхаю я, чувствуя подступающую тошноту. Голова кружится от наплыва мыслей и вопросов, рвущихся наружу. Желчь подкатывает к горлу.

Дела.

У него были "дела". С ней? С Адилей?

Картины, одна страшнее другой, проносятся перед глазами. Пока наши поля пылали в огне, пока люди, рискуя жизнями, пытались спасти урожай… он был с ней? Целовал ее? Шептал те же слова любви, что когда-то предназначались только мне?

Зачем я себя довожу этими мыслями?

Мне нужно все оставить в прошлом. По глазам Самрата вижу, что решение его окончательное. Да и не стереть его любовь. Насильно удерживать? Угрожать? Зачем? Чтобы удержать человека, который не любит меня? Чтобы с каждый днем ненавидел меня все больше?

Даже сейчас в его глазах читаю, что я раздражаю его.

– Ты даже не спросишь, где я был? – в его голосе появляются опасные нотки. Те самые, от которых раньше по спине бежали мурашки, но теперь вызывающие только глухое раздражение.

Что он хочет от меня увидеть? Может быть истерику? Я могу Только это ничего не решит м не вернет его любовь ко мне, а унижаться я хочу.

– Зачем? – поднимаюсь из-за стола на дрожащих ногах. Колени подгибаются, но я заставляю себя стоять прямо. – Чтобы услышать очередную ложь? Двадцать семь лет лжи мне достаточно.

Он резко встает, стул с грохотом отлетает назад. Делает шаг в мою сторону, глаза темнеют от гнева, как грозовое небо.Мне становится страшно, только это не тот страх какой бывал раньше. А приглушенный и словно не у меня это чувство вспыхивает.

– Я никогда тебе не лгал, - припечатывает со злостью.

– Нет? – горький смех царапает горло. В груди будто что-то обрывается. – Двадцать семь лет! За что, Самрат? За что ты так со мной? – голос срывается, дыхание перехватывает. Все жет чувства рвутся наружу. – Ты хоть понимаешь, что делаешь? Ты не просто решил привести в дом вторую жену. Ты перечеркнул все, что было между нами. – Каждое слово как удар хлыста по открытой ране. – Каждый момент, каждое прикосновение, каждое "я люблю тебя"... все это было ложью? У нас же все было хорошо. Мы были счастливы!

Все же упрямая слезинка сказывается из глаз. Я тут же ее стираю рукой.

Перед глазами проносятся воспоминания: наша первая встреча, робкие взгляды, тайные записки, свадьба, рождение детей, тихие вечера вдвоем...

Все это теперь кажется далеким сном, от которого остается только горький привкус во рту.

– Были, – его голос внезапно смягчается, и это причиняет еще большую боль. Словно соль на рану. – Я действительно был счастлив с тобой, Самайа. Ты была прекрасной женой и матерью. – Он делает паузу, и я вижу, как меняется выражение его лица. – Но я увидел ее снова.

Каждое его слово – как удар ножом в сердце.

Только я оказалась не настолько прекрасной, чтобы удержать любовь своего первого единственного мужчины. Того кому родила четверых прекрасных детей…

В сорок пять лет я оказалась у разбитого корыта. Моя жизнь разделилась на до и после. Что я сделала не так? КОгда загадала неправильное желание?

Отступаю к окну, ища опору. Прислоняюсь спиной к стене, чувствуя ее прохладу сквозь ткань платья. Кажется, только эта прохлада удерживает меня в сознании.

– Я долго боролся с этим чувством, – продолжает он, и я с ужасом замечаю, как теплеет его взгляд при мысли о ней. Тот самый взгляд, который раньше предназначался только мне. – Но время шло, я думал, что забыл о ней. С тобой я и вправду был счастлив, – он проводит рукой по волосам – жест, который всегда выдавал его волнение. – Но когда я снова увидел Адилю... – замолкает, подбирая слова, а я чувствую, как каждая пауза раздирает мое сердце. – Она держала траур, но мы иногда виделись. Случайно. В городе, когда она приезжала навестить сына в магазине.

Случайно.

Это слово отдается эхом в голове. Сколько таких "случайных" встреч было? О чем они говорили? Когда именно любовь всей моей жизни решил, что я больше не та единственная?

Глава 7

Я делаю шаг к двери, чувствуя, как каждое движение отдается болью во всем теле. Внезапно его рука, горячая и тяжелая, молниеносно хватает меня за локоть. Это прикосновение обжигает даже сквозь тонкую ткань платья – там, где раньше от его прикосновений разливалось блаженное тепло, теперь остается только горький, удушающий осадок.

Сердце предательски сжимается, словно в тиски.

– Никакого развода не будет, – его голос, низкий и угрожающий, звенит от едва сдерживаемой ярости. Костяшки пальцев на руке, сжимающей мой локоть, побелели от напряжения. – Это даже не обсуждается. Ты – моя жена, и будешь ею до конца жизни.

Медленно поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом. В некогда любимых карих глазах плещется такая неприкрытая ярость, что внутри все холодеет.

Раньше этот властный взгляд заставлял меня трепетать от желания, а сейчас вызывает только глухую, пульсирующую боль где-то под ребрами. Как могла я быть такой слепой все эти годы?

– Тогда я не дам разрешения на вторую жену, – мой голос звучит неожиданно твердо, хотя внутри все дрожит, как осиновый лист на ветру. К горлу подкатывает тошнота, но я заставляю себя продолжать. – Мы станем врагами, Самрат. Будем ненавидеть друг друга до последнего вздоха. Зачем тебе это? – делаю глубокий вдох, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе. Легкие горят, словно в них налили расплавленного свинца. – Отпусти меня. Так будет лучше для всех.

Его пальцы на моем локте сжимаются еще сильнее. Наверняка останутся синяки, но какое это имеет значение? Физическая боль сейчас кажется такой ничтожной по сравнению с той агонией, что разрывает душу на части.

Вижу, как дергается жилка на его виске, как раздуваются ноздри от гнева. Самрат всегда был сдержанным и немногословным, но сейчас в его глазах появляется что-то новое – дикое, первобытное.

– Адиля согласилась быть со мной только после того, как войдет в мой дом официально, – его голос становится глуше, в нем появляются хриплые нотки, от которых к горлу подкатывает новая волна удушья. В груди что-то обрывается при звуке имени любовницы мцжа. – Но ты... ты была со мной все эти годы. Как ты посмеешь уйти? Как ты будешь без меня?

Каждое его слово – как удар кинжала в самое сердце.

Адиля согласилась...

В висках стучит, перед глазами плывут черные пятна. Значит, они уже все обсудили. Все решили. За моей спиной. Пока я, как последняя дура, наивно верила в нашу идеальную семью с Самратом, строила планы на будущее с внуками, мечтала о старости вместе...

– Не беспокойся обо мне, – выдавливаю из себя, чувствуя, как немеют губы. Во рту пересохло, словно я наглоталась песка. – Строй свое счастье с ней. Я справлюсь сама.

Каждый мускул его тела напряжен.

Его лицо искажается от ярости. Его скулы заострились еще сильнее, желваки заходили под кожей, а крылья носа начали раздуваться при каждом глубоком вдохе. В карих глазах, обычно тёплых и притягательных, появился опасный металлический блеск. Тонкие губы превратились в жесткую линию, а на переносице залегла глубокая вертикальная складка.

Никогда раньше я не видела его таким, даже в самых страшных ссорах он сохранял хотя бы видимость контроля. Сейчас же передо мной стоит совершенно чужой человек, зверь, готовый разорвать любого, кто осмелится ему перечить.

– Ты никуда не пойдешь, – рычит он, схватив меня за плечи. Его пальцы впиваются в кожу как раскаленные прутья. Он яростно встряхивает меня как тряпичную куклу. – Живи в своем доме. Дети... Как же они без тебя? Я не отдам их тебе, - сверля меня свирепым угрожающим расправой взглядом.

Горький смех рвется из груди, больше похожий на зарождающуюся истерику. Неужели он думает, что после всех его слов на меня подействуют его угрозы?

– У тебя совсем не осталось уважения ко мне? – мой голос дрожит от сдерживаемых эмоций, каждое слово дается с трудом. – Ты хочешь, чтобы я жила рядом с твоей... – слово "любовницей" обжигает язык как кислота, но я сглатываю его вместе с подступающими слезами, – с твоей настоящей любовью? Смотрела, как ты строишь новую семью? Как она занимает мое место?

– Ты забываешься! – его крик эхом отражается от стен кабинета, от резко отталкивает меня от себя. Я машинально делаю несколько шагов назад и у меня получается устоять на ногах.

Самрат отрывисто дышит, смотрит на меня как на своего врага. Крылья его носа хищно раздуваются, глаза мечут молнии. Он нервно расхаживает по комнате. Он просто в ярости. Ему не нравится мое неповиновение.

А я его в этот момент безумно боюсь. Но больше я боюсь, что придется смотреть на него рядом с другой женщиной. И каждый день видеть как он с той другой счастлив. Этого я просто не перенесу. Лучше умереть прямо сейчас, чем оставшуюся жизнь провести под одной крышей с ним….

Я внимательно слежу за Самратом. Он меряет шагами комнату, сжимает и разжимает кулаки, взъерошивает короткий ежик волос, растирает с силой руками лицо. В него словно вселился кто-то другой. Он бесится от безысходности… А потом с такой силой впечатывает кулак в стену рядом с дверью, что штукатурка осыпается мелкой крошкой.

Я вздрагиваю, шагаю назад и впечатываюсь спиной в стену. Закрываю рукой рот и смотрю округлившимися от шока глазами на Смарата.

– Ты моя жена! Ты должна мне подчиняться! Не смей даже думать об уходе!

Это заявление заставляет еще больше удивиться.

– Я не твоя собственность, - рвутся из уст слова прежде чем я успеваю осознать их значение.

Самрат резко поворачивает на меня голову. Кажется, готов оторвать мою голову. Страх возрастает. На всякий случай делаю шаг в сторону. Потом еще шаг. Мне нужно отодвинуться от него подальше.

Мои манипуляции замечает муж. Мне пора уже бежать? Что он теперь задумал?

За окном занимается рассвет, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Какая жестокая ирония – природа празднует новый день, когда я хороню свою жизнь, рассыпавшуюся в мелкую труху.

Я знаю этот взгляд – взгляд человека, который привык получать все, что хочет, любой ценой. Но не в этот раз. Не со мной. Больше никогда.

Глава 8

Солнечный свет проникает сквозь тонкие шторы квартиры, рисуя причудливые узоры на паркете. Просторная гостиная выглядит нежилой — на журнальном столике нет привычных журналов, на стенах не развешаны семейные фотографии. Эта квартира всегда была резервным вариантом для приема внезапных гостей, но никогда не предполагалось, что я перееду сюда жить, пусть и временно.

Ключи от этой квартиры всегда висели у консьержки при входе. Запасной вариант. Как символично — теперь сама стала запасной в жизни Самрата. Теперь та роскошная вилла, где больше десятилетия строилось мое семейное счастье, осталась в прошлом. Тщательно подобранные шторы, которые так удачно подчеркивали оттенок стен, любимый кожаный диван с вмятиной от постоянного сидения в одном месте, цветы на подоконниках, которые требовали особого ухода — все осталось там. В другой жизни.

Думаю, Зухра справится со всем сама. Даже если новая хозяйка захочет сменить экономку, то вряд ли сможет. Потому что е нанимала моя свекровь и тона вряд ли уступит новой невестке.

Бывшая свекровь. Скоро она станет мне бывшей свекровью. Понятно, что она все равно останется со своим сыном, хотя и не согласна с его решением, но надеюсь мне как мать останется. Я к ней слишком привыкла и у нас были теплые отношения.

Часы на кухонной стене показывают почти три часа дня. Скоро приедут дети. Все четверо.

Пальцы непроизвольно проходятся по собранным в простой пучок волосам, поправляют воротник блузы. Сделала маскирующий темные круги под глазами макияж. Нельзя, чтобы они заметили следы бессонной ночи. Нельзя показывать, как внутри все выжжено дотла.

Нож мягко врезается в тесто яблочного пирога, разрезая его на аккуратные порции. Корица и ваниль наполнили воздух домашним уютом, создавая иллюзию нормальности. Не знаю сколько еще останусь в этой квартире, но надеюсь нас быстро разведут и я смогу скорее уехать.

Самрат не звонил сегодня. Как мы с ним расстались так и образовалась между нами пропасть тишины.

Звонок в дверь раздается ровно в три, заставляя вздрогнуть. Пунктуальность — семейная черта, которую Самрат привил всем детям. Они от него унаследовали эту хорошую черту характера.

На пороге стоят близняшки — Амина и Джамиля. Такие похожие и такие разные. Амина уже открывает рот, чтобы задать десяток вопросов, но Джамиля мягко касается ее плеча, заставляя сдержаться.

— Мама, — Джамиля обнимает по-медицински аккуратно, словно боится причинить боль. — Как ты?

— Все хорошо, милая. Проходите, я только что разрезала ваш любимый пирог с яблоками и корицей.

За ними входит Рустам, копия отца, только глаза зеленые, с золотистыми крапинками, как у меня. Сейчас в этих глазах застыла тревога. Мой мальчик уже так повзрослел, он понимает, что произошло и чувствует, что мир вокруг него рушится.

Последним появляется Карим. В свои двадцать шесть он уже настоящий бизнесмен — широкоплечий, подтянутый, серьезный, с цепким взглядом. Сейчас этот взгляд пронизывает насквозь, пытаясь разгадать, что творится в душе. Весь в отца характером.

— Проходите, садитесь, — голос звучит спокойно, хотя сердце колотится как птица в клетке.

Дети рассаживаются за непривычно маленьким столом по сравнению с тем массивным дубовым, который остался в бывшем доме. Все молчат, украдкой разглядывая обстановку, будто пытаясь найти в ней подсказки к разгадке семейной тайны. Напряжение повисает в воздухе, еще немного и его можно будет резать ножом.

Разливаю свежезаваренный чай по чашкам, раскладываю кусочки пирога на тарелки. Руки немного дрожат, но получается скрыть это, действуя методично и сосредоточенно. Аромат чая с бергамотом смешивается с запахом корицы, создавая иллюзию уюта и защищенности.

Все дети смотрят на меня выжидательно.

— Ну, как у вас дела? — фраза звучит неестественно бодро, но нужно как-то начать разговор.

— Мама, хватит, — не выдерживает Амина. — Что происходит? Папа ничего не объясняет. Ты теперь будешь жить здесь?

Пальцы сжимают чашку с чаем так сильно, что костяшки белеют. Лицо деревенеет в попытке сохранить нейтральное выражение.

— Мы с вашим отцом решили развестись, - произношу тихо, глядя на своих детей.

Тишина обрушивается на комнату, как лавина. Секунда, две, три.

— Что?! — Амина вскакивает, опрокидывая чашку. Чай растекается по скатерти коричневым пятном, напоминающим о пожаре на полях. — Тогда почему ты здесь? пусть папа со своей новой женой переезжает сюда, а ты должна быть в своем собственном доме!

— Амина, сядь, — Джамиля тянет сестру за руку, но та резко отдергивает её.

— Нет, я хочу знать правду! Почему из-за той женщины наша мама должна уходить? Это ей не место в нашем доме, а не маме?

Горло перехватывает спазмом при упоминании "той женщины". Как быстро она станет хозяйком в доме? Впрочем, меня это не должно касаться.

— Мы с вашим отцом пришли к взаимному решению, — каждое слово дается с трудом, словно проталкивая через сухое горло острые осколки. — Иногда так случается. Люди меняются. Двадцать семь лет — большой срок.

— Мама, не надо, — Рустам смотрит с неожиданной взрослостью во взгляде. — Мы же все знаем. Но эту Адилю никогда не примем в нашем доме.

Имя соперницы, произнесенное вслух младшим сыном, отзывается физической болью где-то под ребрами. Воздух становится вязким, трудно дышать. Но нельзя, нельзя показывать им, как это ранит.

— Послушайте меня внимательно, — голос звучит твердо, хотя внутри все дрожит. — Ваш отец всегда будет вашим отцом. То, что происходит между нами это наше личное дело, и оно не должно влиять на ваше отношение к нему.

— Но, мама. — начинает Амина.

— Нет, дай мне закончить. Мы с вашим отцом прожили хорошую жизнь. У нас есть вы — наши прекрасные дети. Это главное из того, что мы создали вместе, и ничто не обесценит этого.

Карим сидит молча, лицо застыло каменной маской. Только желваки ходят на скулах — точь-в-точь как у отца, когда тот сдерживает гнев. Он знал. Знал о планах отца еще до того, как все раскрылось, и теперь его терзает вина за молчание? Но мне не в чем его винить. Самрат с ним поделился, а Карим не говорил, что он на стороне отца.

Глава 9

Зеркальные витрины торгового центра отражают бледное лицо с неестественно прямой спиной. Даже сейчас, когда никто не смотрит, невозможно позволить себе сгорбиться, опустить плечи, показать слабость. Двадцать семь лет брака научили держать осанку теперь уже с разбитым сердцем.

Светлый мраморный пол сияет под ногами, дорогая обувь мягко ступает по нему, не создавая лишнего шума. Вокруг магазины класса люкс, где наценка начинается от трехсот процентов, а продавцы узнают постоянных клиентов по имени. Раньше походы сюда были как прогулка по своей территории, персонал кланялся, услышав фамилию Булут. Теперь каждый шаг дается с внутренним напряжением, словно вторжение на чужую землю.

После ухода детей я стояла, прислонившись к входной двери спиной еще очень долго. Потом сползла по ней на пол, потому что ноги уже не держали. Так я просидела еще полночи. А затем и вовсе легла, свернувшись калачиком, притянув колени к груди.

Я все хотела, чтобы спасительная темнота пришла и окутала меня, чтобы хотя бы ненадолго впасть в сон. Только сон не шел.

Я даже глаза закрыть не могла.

Из меня словно жизнь выкачали. Я стала бездушным существом. Осталось только тело, только физическая оболочка.

Эта жизнь потеряла всякий смысл.

В какой-то момент я провалилась в забытье. Однако трель звонка заставил вынырнуть из спасительной темноты. Я все не открывала глаз, думая, что сейчас звонок прекратиться и я снова смогу отключиться. Но звонок повторился.

Пришла мысль, что могут звонить дети, они будут беспокоиться, поэтому заставила себя разлепить веки.

Каждое движение было давалось через силу, тело отказывалось слушаться. А когда постаралась подняться на руках, то появилась тупая боль в костях, губы пересохли, в глазах рябило.

Сколько я так пролежала, что вся окоченела? Зуб на зуб не попадал.

Превозмогая себя и боль все же встала на ноги, переступая одеревеневшими ногами. Дошла до телефона, который на кой-то черт оставила на кухне. Это расстояние казалось невероятно далеким. Наконец дойдя до затихшего наконец мобильного. Разочарование прокатывается в голове, но раз уж дошла, то надо бы взглянуть. Провожу пальцем по экране и смотрю в экран. Пять пропущенных от Самрата.

“САМРАТ”

Он всегда был просто подписан у меня в контактах. Это было так привычно. И так по-родному.

Теперь же мы чужие друг другу люди. Да, общее прошлое есть, но наши пути разошлись.

Только хочу отойти как вновь приходит звонок от мужы. Скоро бывшего мужа.

Не даю себе возможность обдумать мысль. Дрожащими руками принимаю вызов.

– Алло, – голос хриплый, едва слышный. В горле пересохло, будто наждачной бумагой прошлись.

– Самайа, – голос Самрата звучит напряженно. – Я звоню тебе с утра. Почему не берешь трубку?

Молчу, не в силах выдавить из себя ни слова. Что я могу сказать? Что провалялась на полу у двери всю ночь, свернувшись калачиком, как побитая собака? Что мир вокруг потерял краски, превратившись в блеклую тень?

Самрат тоже молчит какое-то время, потом вздыхает:

– Документы на развод готовы. Ты можешь приехать, чтобы подписать?

Приехать. Увидеть его. Смотреть, как он ставит размашистую подпись, разрушая одним росчерком пера двадцать семь лет брака. Сердце сжимается так, что становится трудно дышать.

– Пришли их с курьером, – выдавливаю из себя. – Я подпишу.

Снова молчание. Тяжелое, густое, полное невысказанных слов и непролитых слез.

– Ты правда уезжаешь в родное село? – его вопрос застает врасплох. Откуда он знает? Потом вспоминаю, что поделилась новостью с детьми.

– Да, – отвечаю после паузы. Горло саднит, будто я наглоталась битого стекла.

Этот разговор выворачивает душу наизнанку, распарывает и без того искалеченное сердце. Но нужно держаться. Нужно сохранять остатки достоинства.

– Хорошо, – голос Самрата звучит отстраненно. – Я пришлю документы с курьером.

Он отключается, не прощаясь. Какое-то время смотрю на погасший экран, не в силах пошевелиться. Потом на автопилоте иду в ванную, бросаю взгляд в зеркало. Из отражения на меня смотрит чужая женщина – бледная, с потухшими глазами и темными кругами под ними. Даже не ужасаюсь увиденному. Просто стою, глядя на свое отражение, пока не начинает кружиться голова.

Захожу в душ, включаю воду. Горячие струи хлещут по телу, но внутри по-прежнему колючий холод. Переодеваюсь в первое, что попадается под руку, и сажусь в угол дивана, уставившись в одну точку. Не знаю, сколько проходит времени – минуты, часы? Реальность ускользает, теряя четкие очертания.

Звонок телефона выдергивает из оцепенения. Дочери. Интересуются, как у меня дела.

– Все хорошо, милые, – лгу, стараясь, чтобы голос звучал бодро. – Присматриваю билеты, думаю что закупить для поездки в родное село.

Бессовестно обманываю. Играю роль, на которую уже нет сил. Они рассказывают, что вчера вечером перенесли свои вещи в квартиру Карима. Теперь будут жить там. Молчу, не зная, что ответить. Что я могу сказать? Что бесконечно рада, что они сплотились, поддерживают друг друга? Что мне хочется кричать от боли, разрывающей грудь?

Заканчиваем разговор. Кладу телефон рядом и снова утыкаюсь невидящим взглядом в стену. Так и сижу, пока не раздается дверной звонок. За окном уже сгустились сумерки. Когда успело стемнеть?

На пороге курьер с конвертом. Подписываю документы в двух экземплярах, не читая. Какой смысл вчитываться в юридические формулировки? Один экземпляр отдаю курьеру, второй оставляю себе. Закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Ноги подкашиваются, но заставляю себя идти в гостиную. В голове гулкая пустота.

Кладу документы по пути на полку рядом с высушенными цветами.

Как символично – когда-то цветущие растения теперь напоминают далекую тень когда-то живых себя, как мое сердце.

Снова сажусь на диван, бездумно глядя перед собой. За окном сгущается ночь, комната погружается в темноту. Так и сижу, пока веки не начинают слипаться. Засыпаю прямо там, свернувшись клубком.

Глава 10

Нужный мне ювелирный бутик находится в дальнем крыле торгового центра. Продавщица встречает с профессиональной улыбкой, а в глазах мелькает узнавание.

— Госпожа Булут, ваш заказ готов. Подождите минутку.

Булут. Скоро придется свыкнуться с мыслью, что эта фамилия больше не принадлежит мне. Вернуться к девичьей фамилии? После почти трех десятков лет переучивать людей, документы, самой привыкать к новому-старому имени?

Продавщица возвращается с маленькой бархатной коробочкой. Открыв крышку, бережно извлекает две одинаковые броши: изумрудная змея обвивается вокруг золотой чаши. Символ медицины. Подарок дочерям к окончанию академии.

— Прекрасная работа, — глаза придирчиво изучают каждую деталь. Именитый ювелир не подвел, впрочем, за такие деньги иного и не ожидалось. Заказ был оплачен полность. заранее, поэтому сейчас этим вопросом не нужно утруждаться. — Упакуйте отдельно, пожалуйста.

Пока девушка заворачивает броши, взгляд невольно скользит по другим витринам. Кольца, серьги, ожерелья, все сияет и переливается под идеально подобранным освещением. Пятнадцать лет назад Самрат подарил сапфировый гарнитур — колье и серьги с россыпью бриллиантов. "Под цвет твоих глаз", — сказал тогда, хотя камни были темнее, насыщеннее оттенка зеленых глаз с золотистыми крапинками. В тот вечер его взгляд был полон такой нежности и обожания.

— Ваш заказ, госпожа.

Оплатив покупку, выхожу из магазина с маленьким, но увесистым свертком. Времени в обрез, еще нужно заехать домой, собрать последние вещи перед отъездом. Но ноги сами несут к эскалатору, поднимающему на второй этаж, где расположены бутики дизайнерской одежды и аксессуаров.

Просто привычка из прошлого. Позволяю себе последнюю слабость перед новой жизнью.

Стеклянные перегородки между магазинами создают иллюзию открытого пространства. Можно стоять у одной витрины и видеть, что происходит в соседних. Именно поэтому сердце вдруг сжимается болезненным спазмом, а ноги примерзают к полу.

В бутике напротив Самрат. Его безупречная осанка, широкие плечи, подчеркнутые идеально сидящим костюмом цвета графита, выделяют его среди других посетителей. За двадцать семь лет совместной жизни научилась узнавать его силуэт из тысячи подобных — по наклону головы, положению рук, движениям.

Он не один.

Рядом стоит женщина — изящная, с волосами цвета темного меда, собранными в элегантный пучок. Ее смуглая кожа светится здоровьем, а губы изогнуты в улыбке, когда она примеряет очередную сумку из новой коллекции. Адиля.

Дыхание перехватывает, словно невидимая рука сжимает горло.

Нас разделяет порядка двадцати шагов, все вокруг обставлено полками с одеждой и аксессуарами. Они не замечают вокруг никого, они полностью поглощены друг другом.

Самрат наклоняется к ней, что-то говорит на ухо, и женщина смеется звонко, заразительно. Ее смех не слышен сквозь стекло, но видно, как подрагивают плечи, как она шутливо толкает Самрата локтем.

Желудок сжимается в тугой комок. Как же мучительно больно видеть этот взгляд карих глаз, обращенный на другую.

Самрат держится иначе, чем обычно. В его движениях появилась… легкость? Да, именно так. Словно с плеч сбросили тяжелый груз. Он широко и открыто улыбается, как раньше улыбался только дома, только мне, только детям.

"Я снова чувствую себя живым".

Его слова эхом отдаются в голове. Теперь понятно, что он имел в виду. Он действительно словно ожил. Преобразился. Помолодел лет на десять. Адиля что-то показывает ему на своем телефоне, и Самрат смеется — искренне, всем телом, запрокинув голову. Когда он в последний раз так смеялся рядом со мной?

Продавщица подносит Адиле еще одну сумку — маленькую, изящную, насыщенного бордового цвета. Даже с такого расстояния видно фирменный логотип на золотой фурнитуре. Эта модель стоит как месячная зарплата управляющего на полях. Адиля вертит сумку в руках, прикладывает к плечу, смотрит на свое отражение в зеркале. Потом поворачивается к Самрату с вопросительным выражением лица.

Он кивает, не раздумывая. Конечно. Для нее все самое лучшее. Когда-то и для меня не существовало отказа.

Память услужливо подбрасывает картинку прошлого. Торговый центр только в городке намного меньше этого. Самрат держит на руках маленького Рустама, а рядом стоит, опираясь на его плечо, молодая женщина с округлившимся животом на последнем месяце беременности. "Выбирай что хочешь, любовь моя. Ты заслужила самое лучшее". Его голос тогда звучал с такой нежностью.

Пакет с брошами оттягивает руку. Свидетельство другой жизни, в которой были настоящие чувства. Или казалось, что были? Сейчас, глядя на эту пару, невозможно не задаться вопросом: не было ли все наше счастье лишь иллюзией? Может, он все эти годы представлял на моем месте ее?

Сердце колотится так сильно, что кажется, еще немного и оно просто выскочит из груди. На лбу выступает испарина, а кожа покрывается мурашками, несмотря на теплоту помещения. Надо уйти. Немедленно. Пока они не заметили.

Но ноги не слушаются. Словно приросли к полу, не давая сделать ни шага назад. Взгляд жадно впитывает каждую деталь… как Адиля поправляет волосы знакомым Самрату жестом, как он кладет руку ей на поясницу, направляя к кассе.

Адиля выглядит моложе своих сорока трех лет. В ней нет следов усталости, которая появляется после десятилетий заботы о семье. Ее фигура стройнее, движения грациознее. Неудивительно, что Самрат так очарован.

Продавщица упаковывает сумку в фирменный чехол, и они разворачиваются к выходу. Пора уходить, скрыться, спрятаться. Но тело словно окаменело. На глаза наворачиваются слезы, зрение затуманивается, позволяя видеть только размытые силуэты.

И тут происходит то, чего больше всего боялась. Самрат вдруг замирает, поворачивает голову, будто почувствовав пристальный взгляд. Его глаза скользят по перегородке, за которой стою я. На долю секунды кажется, что наши взгляды вот-вот встретятся.

Но Адиля что-то говорит, привлекая его внимание. Она берет его за руку, и Самрат отвлекается, переключаясь на нее. Их пальцы переплетаются в таком знакомом жесте, что к горлу подкатывает тошнота.

Глава 11

Холл юридической фирмы "Альтман и партнеры" поражает стерильной белизной и безличностью. Идеально ровные стены, минималистичная мебель, никаких лишних деталей, словно операционная, где собираются вскрыть и анатомировать двадцать семь лет моей семейной жизни.

Кажется кощунственным, что место, где разрезают живую ткань отношений, выглядит так бесстрастно. Даже воздух здесь пропитан холодной официальностью и запахом дорогого освежителя — искусственный аромат для искусственных чувств.

Секретарша с безупречной укладкой и вежливой улыбкой провожает меня в переговорную. Её каблуки цокают по мраморному полу, отмеряя секунды до неизбежного. Звук эхом отдается от стен, каждый мой шаг приближает к концу.

Во рту пересыхает, руки холодеют, кончики пальцев немеют так сильно, что я почти не чувствую свою сумочку в руках. В животе скручивается тугой узел, поднимаясь к горлу удушливой волной. Хочется повернуться и убежать, но ноги механически переставляются одна за другой, словно мне уже не принадлежат.

— Вам принести воды? — спрашивает секретарша, замечая, как я нервно облизываю пересохшие губы.

— Да, пожалуйста, — мой голос звучит хрипло, будто чужой.

Она кивает и ускоряет шаг. Слишком сочувственный взгляд. Жалость окружающих обжигает сильнее, чем собственная боль.

За стеклянной дверью уже ждут. Адвокат Самрата — худощавый мужчина средних лет в безупречном костюме цвета графита. Он тихо что-то обсуждает с моим юристом, пожилой женщиной с умными глазами и сединой в волосах.

Мы познакомились с ней еще год назад, периодически пересекались на общих мероприятиях. Теперь она защищает мои интересы в самой болезненной битве моей жизни.

Рядом с ними сидит нотариус — женщина с аккуратно собранными в пучок седыми волосами и тонкими золотыми очками. Её лицо хранит профессиональное спокойствие, но в уголках глаз затаилась усталость от чужих трагедий.

И ОН.

Самрат выглядит безупречно, как всегда. Тёмно-синий костюм сидит идеально, подчеркивая широкие плечи и статную фигуру. Дорогие запонки — те самые, что я подарила ему на двадцатую годовщину — поблескивают в свете ламп. Волосы с проседью уложены так, что седина только добавляет ему благородства. Сербезное лицо с четко очерченными скулами кажется высеченным из камня, такое же холодное и неприступное. Ни единой морщинки беспокойства, ни тени сомнения или сожаления — лишь легкое нетерпение в том, как он постукивает пальцами по столу.

Дверь за моей спиной закрывается с глухим щелчком, отрезая пути к отступлению. Этот звук отдается в моей груди болезненным эхом, словно захлопнулась не просто дверь, а целая глава моей жизни.

Колени подкашиваются, желудок сжимается в спазме, но я заставляю себя идти вперед с гордо поднятой головой.

Мои ноги словно ватные, каждый шаг требует неимоверных усилий, но я не позволю себе показать слабость. Пусть никто не видит, что происходит внутри. Пусть особенно он не заметит, как сердце разрывается на части.

Секретарша проскальзывает следом и ставит на стол стакан воды. Прозрачные капли конденсата стекают по стеклу — такие же прозрачные, как слезы, которые я отказываюсь проливать вне стен своего пристанища - временной квартиры.

— Госпожа Булут, — кивает мне адвокат Самрата, поднимаясь. Его голос звучит подчеркнуто вежливо. — Мы ждали только вас. Присаживайтесь.

Госпожа Булут.

Еще несколько минут и я потеряю привилегии этой фамилии.

Уже потеряла, если быть честной с собой.

Сколько раз я подписывала документы этим именем? Расписывалась в школьных дневниках детей, в больничных картах, на поздравительных открытках, на пригласительных.

Самайа Булут.

Фамилия, ставшее неотъемлемой частью меня. Фамилия, которая уже не принадлежит мне, украдено вместе с мужем, домом, уверенностью, семейным счастьем — всем, что составляло мою жизнь.

Из вежливости адвокаты и нотариус встают. Самрат не двигается с места, только бросает короткий взгляд, и сразу же отводит глаза.

В этом мимолетном взгляде мелькает что-то похожее на досаду или раздражение. Уголок его рта едва заметно дергается — единственное проявление эмоций, которое он не в силах контролировать.

Неужели ему так неприятно находиться со мной в одном помещении? Или он просто торопится закончить с формальностями, чтобы вернуться к ней — к Адиле, с которой уже живет последние дни? К женщине, ради которой он перечеркнул двадцать семь лет нашей жизни?

Занимаю место напротив него, стараясь не встречаться глазами. Спина деревенеет от напряжения, пальцы впиваются в подлокотники кресла с такой силой, что костяшки белеют.

Неимоверно хочется пить, но не осмеливаюсь взяться за стакан со спасительной водой. Боюсь, что не справлюсь со слабость и напряжением в теле и разолью всю жидкость по столу, вызвав тем самым еще большее раздражение некогда любившего меня мужчины. Ии притворяющегося любящим.

Перед глазами мелькают странные темные пятна, воздух становится густым, его трудно вдыхать. Сердце колотится так, что кажется, все в комнате должны слышать этот грохот. Каждый вдох обжигает легкие.

Все же тянусь к стакану с водой, иначе боюсь еще большим позором станет мой обморок на глазах у присутствующих. Но пальцы дрожат так сильно, что приходится обхватить его обеими руками. Делаю глоток, вода холодная, она прокатывается по пересохшему горлу, но не приносит облегчения.

— Итак, все документы подготовлены, — говорит мой адвокат, раскладывая перед нами бумаги. Её голос звучит ровно и профессионально, но в глазах я вижу сочувствие. — Согласно достигнутым договоренностям, раздел имущества произведен следующим образом...

Её голос становится отдаленным фоновым шумом. Слова превращаются в бессмысленный набор звуков, пока она перечисляет недвижимость, счета, акции, доли в бизнесе. Наша жизнь, разложенная по полочкам, оцененная и разделенная. Дом, который мы выбирали вместе, где рождались наши дети, где каждый уголок хранит воспоминания — теперь просто строка в документе.

Глава 12

— Нет, все в порядке, — слышу свой голос, странно спокойный и отстраненный, будто говорит кто-то другой. — Я внимательно изучила документы заранее, только просмотрю все еще раз.

Это правда. Я ведь еще три дня назад с курьером подписала заявление на развод, а потом увидела экземпляр раздела имущества. Я читала их снова и снова, пока строчки не стали расплываться перед глазами от слез, которые наконец смогла пролить в одиночестве.

Каждое холодное, юридическое слово казалось насмешкой над клятвами, которые мы давали друг другу. "До конца наших дней", "в богатстве и бедности", "в здравии и болезни".

Не из вредности или чтобы насолить, а ради детей снова прохожусь по строчкам глазами. Заставляю загнать свои чувства куда подальше, потому что именно в данный момент решается судьба наших детей.

Ради их счастья не спала ночами, чтобы не платить деньги бухгалтеру, а сама вела счета, вникала в каждую цифру, когда бизнес только начинался. Ради их благополучия в будущем я работала порой наравне с Самратом, когда старшие чуть подросли, хотя он настаивал, чтобы я оставалась дома. Я хотела быть для него не только женой и матерью его детей, но и партнером.

Я хотела быть полезной ему. Хотела, чтобы не чувствовал себя тянущим на себе целую семью…

То, что любила Самрата и делала все, чтобы он не волновался об уюте дома, о сытости детей, о чистоте и порядке его одежды, чтобы он встречался с инвесторами опрятным, утром воодушевляла на подвиги, а вечерами вселяла уверенность, что он сделал очень многое...

Наверное, это все были мелочи...

А я любила…

Любила самоотверженно и всепоглощающе…

Смотрела ему в рот и дышала им одним. Для меня он всегда был целым миром. Я была готова ради него на все. Через все прошла молча и никогда, ни разу не упрекнула, что чего-то мало или не хватает.

С ним мне всегда все было достаточно. Я была счастлива уже оттого, что нахожусь рядом с ним…

Но как выяснилось, что любовь моя безответна и была лишь тенью его первой любви — Адили, с которой он встречался еще до нашего знакомства.

К которой, как оказалось, никогда не переставал испытывать чувства.

У меня ведь целая жизнь прошла, я ведь никогда не думала, что может такой момент настать...

Что я буду не нужна ему...

Что двадцать семь лет могут превратиться в пыль от одного взгляда на другую женщину.

Как жить дальше, кто подскажет? К кому пойти и спросить совета? Какая женщина сможет показать дорогу, идя по которой я смогу приглушить эту боль внутри?

Есть ли вообще такая женщина?

Глубокий вдох.

Еще один.

Боль в груди не утихает, но воздух немного проясняет голову.

Переворачиваю последнюю страницу, вчитываясь в предложения, в которых каждому нашему ребенку Самрат оставляет наследство.

Он всегда был хорошим отцом — строгим, но справедливым, любящим на свой сдержанный лад.

И мне тоже выделил на безбедную старость — очень щедро, намного больше, чем полагается по закону.

Но разве деньгами и вещами можно откупиться от чувств? От предательства? От разбитых надежд и несбывшихся планов?

В висках пульсирует тупая боль. Перед глазами снова мелькают черные точки. Делаю еще один глоток воды, пытаясь успокоиться.

Дрожащими пальцами беру ручку. Она кажется непомерно тяжелой, словно весит тонну.

Каждый мой вдох теперь поверхностный и частый, грудь стиснута невидимым обручем. Подношу ручку к бумаге и замираю, не в силах поставить подпись. Сердце колотится где-то в горле, в ушах шумит, а перед глазами летают мушки.

— Самайа, — говорит вдруг Самрат, и его голос, произносящий мое имя, отзывается острой болью под ребрами. Он впервые обращается ко мне напрямую за все время встречи. — Если у тебя есть возражения...

В его голосе сквозит нетерпение, но есть что-то еще — может быть, тень вины? На его лице появляется выражение, которое я не могу расшифровать — брови слегка сдвинуты, в уголках глаз появляются морщинки, на мгновение губы сжимаются в тонкую линию, прежде чем расслабиться снова.

Нет, показалось.

Только раздражение.

— Никаких возражений, — обрываю его резче, чем собиралась. Каждый слог вылетает словно пуля. Не хочу слышать нотки нетерпения в его голосе. Не хочу видеть, как он смотрит на часы, думая о встрече с ней. — Все справедливо.

Самрат вздрагивает от моего тона, и на секунду его маска невозмутимости дает трещину. В карих глазах, когда-то смотревших на меня с любовью, мелькает что-то похожее на удивление. Но он быстро берет себя в руки, выпрямляется, поправляет и без того идеально сидящий галстук.

Справедливо.

Какое бессмысленное слово.

Разве справедливо, что после почти трех десятков лет семейной жизни я сижу здесь, готовясь поставить подписью крест на своем браке?

Разве справедливо, что четверо детей, рожденных в любви, теперь должны мириться с разрушением своей семьи?

Разве справедливо, что мое сердце разрывается на части, пока его, кажется, волнует только скорейшее завершение формальностей?

Моргаю, чтобы отогнать непрошенные слезы. Не здесь. Не при нем. Не дам ему этого удовлетворения.

Рука зависает над бумагой. Перед глазами всплывает картина из торгового центра — случайно увиденная мной сцена, ставшая началом конца. Самрат и Адиля, их переплетенные пальцы, его счастливый смех, который адресован не мне и который я не слышала в последний год точно. Легкий поцелуй, украдкой оставленный на ее виске. Интимность момента была настолько очевидна, что я застыла, не в силах двинуться с места, наблюдая, как рушится весь мой мир.

Двадцать семь лет ожидания, пока я уйду с дороги.

Сжимаю зубы так сильно, что челюсть начинает болеть, и решительно вывожу подпись на документе.

Самайа Волкан — возвращаю свою девичью фамилию вместе с девичьей свободой, которой никогда не хотела.

— Пожалуйста, здесь тоже, — адвокат переворачивает страницу, его движения профессиональны и отточены.

Глава 13

Рассвет застает меня в дороге. Я смотрю в окно такси, наблюдая, как первые лучи солнца окрашивают горизонт в розовато-золотистые тона. Дорога петляет между холмами, уводя меня все дальше от города, от прошлой жизни.

Дышать все так же тяжело. Я оставила часть своей души в городе. Или даже всю душу там…

Всего пять чемоданов – вот и вся моя жизнь после двадцати семи лет брака. Одежда, фотоальбомы, несколько памятных вещей и документы. Остальное осталось там, в доме, который больше мне не принадлежит.

Сборы были мучительны в своей краткости. Переступив порог некогда родного дома, я позволила себе лишь мимолетный взгляд на знакомые комнаты. Дрожащими руками собирала самое необходимое, стараясь не задерживаться у гардероба Самрата, хотя пальцы сами тянулись к его вещам.

Нижнее белье, повседневная одежда, верхняя одежда, несколько пар туфель и сапог – какая ирония, я, уже привыкшая к отдельной гардеробной, теперь умещаю свою жизнь в несколько чемоданов.

Свекровь встретила меня у лестницы, глаза ее были красными от слез. Она обняла меня так крепко, словно удерживала от падения в пропасть. "Прости, доченька, – шептала она, гладя меня по спине, – я не хотела, чтобы так вышло. Но он мой сын, и я не могу ничего сделать". Я только кивала, не в силах произнести ни слова, боясь, что рыдания вырвутся наружу. Благодарила за те годы, что она была мне второй матерью, за ее мудрость, за те моменты, когда мы находили общий язык, не доводя разногласия до конфликта, не вмешивая в них Самрата.

Зухра, наша старая экономка, плакала не таясь. Она собиралась со мной, говорила, что не может оставить меня одну, но я видела ее взгляд, брошенный на свекровь – пожилую женщину нельзя было бросать. Я мягко отказалась, обняла эту преданную душу, которая столько лет поддерживала порядок в нашем доме, и пообещала звонить.

Они провожали меня до такси – две женщины, ставшие семьей, которую я теперь теряла вместе с мужем.

Дети ждали меня в съемной квартире, куда я вернулась после подписания документов. Мои дорогие, они не смогли скрыть свою боль и досаду от произошедшего. Им самим нужна была поддержка и помощь…

Я была сдержанна, говорила о планах, о будущем, о том, что все наладится. Передала Кариму управление своей долей акций "Булут Корпорейшн" – мне они пока что ни к чему, а ему пригодятся. Близняшки и Рустам тоже временно доверили ему свои доли, чтобы не терять голоса при принятии решений, для них мир бизнеса неизведанный и непонятный.

Вскоре я отправила их по домам, сославшись на усталость. На самом деле, просто не могла больше притворяться сильной. Как только дверь за ними закрылась, я сползла по стене, сотрясаясь от беззвучных рыданий, пока не отключилась прямо на полу от изнеможения.

А утром позвонила в банк, обналичила часть денег, вызвала такси и отправилась в свое родное село, не сказав детям ни слова – я бы не выдержала прощания с ними.

Я позвонила им после обеда, сказала, что уже уехала и позвоню при приезде туда, пусть не волнуются.

Такси петляет по узким улочкам Алтынкея, водитель несколько раз сверяется с адресом, который я ему продиктовала. Наконец, рано утром, как раз застаем рассвет, машина останавливается перед знакомым двухэтажным домом из желтого камня, увитым диким виноградом.

– Приехали, госпожа, – говорит водитель, разворачиваясь ко мне. – Тут вроде никто не живет...

– Это мой родительский дом, – отвечаю, доставая из кошелька купюры, не забываю про щедрые чаевые, ему еще обратно ехать, а в дороге был очень тактичен, не лез с расспросами . – Помогите, пожалуйста, с чемоданами.

Вдыхаю полной грудью воздух родного села – запах горных трав, свежескошенной травы.

Водитель выгружает мои чемоданы, с любопытством оглядываясь вокруг. Для городского жителя сельская тишина всегда кажется подозрительной, словно затишье перед бурей.

Предлагаю из вежливости отдохнуть с дороги водителю, но тот отказывается, сказав, что он позавтракает в местной кафешке, которую заприметил по дороге сюда. Да и обратно ему надо, а то не успеет вовремя в город вернуться. На этом и распрощались.

Ключ скрипит, поворачиваясь в замочной скважине, и дверь со скрипом отворяется, выпуская затхлый, застоявшийся воздух. Темные силуэты мебели, укрытой белыми чехлами, кажутся призраками прошлого. Здесь остановилось время.

Оставляю чемоданы в прихожей, закрываю за собой дверь, и медленно иду по коридору, запуская пальцы в густую пыль на подоконниках. В голове пусто, даже мысли исчезли, оставив только гулкую, звенящую пустоту.

Отдергиваю шторы, и солнечный свет врывается в комнату, безжалостно обнажая следы запустения. Пыль танцует в солнечных лучах, оседая на мою черную блузку.

Это символично – пыль на одежде цвета траура. Я ведь действительно в трауре, только не по умершему человеку, а по умершей любви.

Опускаюсь на край застеленной кровати и только тогда позволяю себе сломаться. Рыдания вырываются из груди, сотрясая все тело, выплескивая наружу боль, которую сдерживала последние дни. Кричу в подушку, пока голос не срывается до хрипа. Никто не услышит. Никто не узнает, как разбивается на мелкие осколки сердце Самайи Волкан.

Звонок от Карима раздается уже после обеда. Голос сына звучит взволнованно, он расспрашивает о моей жизни, рассказывает новости. И затем, словно невзначай, сообщает, что отец спрашивал обо мне. Эти слова заставляют моё сердце сжаться болезненным спазмом. Часть меня отчаянно хочет узнать подробности, другая – боится любого упоминания о Самрате.

– Мама, как ты доехала? – его голос напряжен, в нем слышится неприкрытая тревога.

– Хорошо, милый. Дом немного запущен, но я уже привела кухню в порядок. Красиво здесь, надо будет вам всем приехать, когда закончатся экзамены.

В горле пересыхает от фальшивого энтузиазма, которым пытаюсь наполнить свои слова. Бросаю взгляд на виноградник за окном – лозы дикие, непослушные, требующие заботливых рук.

Глава 14

– Самайа? Самайа Волкан, это ты?

Оборачиваюсь на знакомый голос, щурясь на яркое солнце. У местного рынка стоит женщина, смутно знакомая. Её лицо озаряет улыбка, когда наши взгляды встречаются.

– Айдана?

Она бросается ко мне, обнимая с такой искренней радостью, что я на мгновение теряюсь. Моя школьная подруга, с которой мы не виделись... сколько? Двадцать лет? Больше?

– Ты не изменилась! – восклицает она, отстраняясь, чтобы оглядеть меня. – Все такая же красавица! Что ты делаешь в нашей глуши?

Краткий ответ о возвращении в родительский дом явно не удовлетворяет её любопытство, но она деликатно не расспрашивает дальше. Вместо этого приглашает на чай.

Ее дом через несколько улиц – маленький, но уютный, наполненный ароматами выпечки и детским смехом. Двое внуков играют во дворе, периодически забегая проверить, не готово ли угощение.

Айдана болтает без умолку, рассказывая о своей жизни, о детях, о внуках. О муже, с которым прожила счастливые тридцать лет и который умер три года назад от сердечного приступа.

– Я думала, не переживу, – говорит она, разливая чай по пиалам. – Но дети, внуки... Жизнь продолжается, знаешь?

Киваю, не доверяя своему голосу. Её слова проникают глубже, чем она могла бы представить. Жизнь продолжается. Даже когда кажется, что она закончилась, она продолжается.

Младший внук Айданы, шестилетний Алишер, вбегает в комнату с покрасневшими глазами и хлюпающим носом.

– Ба, Мухтар меня толкнул! – жалуется он, забираясь к ней на колени.

– Ну-ну, – она гладит его по голове. – Где болит? Давай посмотрим.

Айдана осматривает небольшую ссадину на коленке, промывает её, дует, чтобы "прошла боль", и маленький Алишер вскоре убегает обратно играть, забыв о своих горестях.

– Дети такие, – улыбается она, качая головой. – Вчера у него была температура под сорок, думала, с ума сойду от страха. Врача еле нашли.

– Врача? – переспрашиваю, вспоминая, что в детстве в селе был хороший медицинский пункт.

– Ох, не говори, – вздыхает Айдана. – С медициной у нас теперь беда. Молодые врачи уезжают в город, где платят больше. Остался только старый доктор Хасан, но он уже почти не видит, да медсестра Фатима. До ближайшей нормальной больницы пятьдесят километров. Вот и везем детей туда, когда прижмет.

Она продолжает рассказывать о проблемах села, но я уже не слушаю. В голове вспоминается разговор с детьми, где я говорила, что хочу восстановить местную больницу. Я об этом забыла, тогда я больше говорила, чтобы отвлечь детей, а теперь…

Теперь эта идея – сначала смутная, неясная, потом все более четкая и определенная.

Местная больница. Реконструкция. Современное оборудование.

Что-то, что может дать смысл моему существованию. Что-то, что может помочь людям. Что-то, что...

– Самайа? Ты меня слушаешь? – голос Айданы выдергивает из задумчивости.

– Прости, задумалась, – улыбаюсь, впервые за долгое время чувствуя, как внутри просыпается что-то похожее на энтузиазм. – Расскажи мне больше о медицинском пункте. Здание еще стоит? Кто им владеет сейчас?

Старое здание медпункта выглядит еще более заброшенным, чем мне помнилось. Облупившаяся краска, разбитые окна, покосившееся крыльцо. Внутри не лучше – протекающая крыша оставила на потолке разводы плесени, стены покрылись трещинами, от медицинского оборудования остались лишь ржавые металлические каркасы.

Доктор Хасан, сгорбленный старик с катарактой на обоих глазах, принимает пациентов в единственной относительно сухой комнате. Его осунувшееся лицо озаряется слабой улыбкой, когда он узнает меня.

– Маленькая Самайа, – его голос дрожит от возраста и волнения. – Помню, как ты приходила к нам с расшибленными коленками. Все бегала, лазила по деревьям. А теперь, гляди, какая дама...

Пожимаю его сухую, как пергамент, руку, чувствуя комок в горле. Этот человек лечил меня, моих родителей, многих односельчан. А теперь он вынужден работать в таких условиях – без оборудования, без медикаментов, почти без зрения.

Медсестра Фатима, женщина лет сорока с усталым взглядом, показывает мне остальные помещения, рассказывая о своей работе. Она единственная, кто помогает доктору Хасану, выполняя функции и медсестры, и санитарки, и иногда даже водителя скорой помощи, когда приходится везти тяжелых пациентов в районную больницу.

– Никто не хочет сюда ехать, – говорит она без особой горечи, просто констатируя факт. – Зарплата маленькая, условия ужасные. Молодым врачам здесь делать нечего.

В этот момент привозят новую пациентку – пожилую женщину с подозрением на инсульт. Фатима быстро преображается, становится собранной, четкой в движениях. Она ловко измеряет давление, проверяет зрачки, дает указания родственникам больной.

– Нужно в город, немедленно, – говорит она, бросая взгляд на часы. – Каждая минута на счету.

Наблюдаю, как они грузят женщину обратно в видавший виды джип, единственный транспорт, способный преодолеть разбитую дорогу до ближайшей трассы. Пятьдесят километров по горной дороге с человеком, которому нужна экстренная медицинская помощь.

Скольких можно было бы спасти, если бы здесь было нормальное оборудование? Сколько жизней можно было бы изменить к лучшему?

С этой мыслью отправляюсь прямиком к главе села – седому, морщинистому мужчине, который помнит еще моего деда. Он приветлив, но насторожен, когда я заговариваю о больнице.

"В бюджете нет денег даже на текущий ремонт, не то что на капитальный," – разводит он руками после долгого разговора. – "Из центра выделяют копейки, мы последние в очереди на финансирование. Единственный вариант – найти инвесторов или... сделать ремонт из своего кармана."

Из своего кармана... Я не думаю об этом варианте. Все полученное при разводе с основном оставила детям, перевела акции на Карима.

Но насчет инвесторов...

У меня неплохие связи благодаря годам работы с Самратом. Помогая ему управлять полями, я познакомилась со многими влиятельными людьми. Да и на званые вечера постоянно с еще тогда мужем выбиралась…