Последнее, что я помнила это были белые больничные стены и приглушенные голоса за дверью палаты. Мои дети, Максим и Светлана, снова спорили о наследстве, не подозревая, что их я прекрасно слышу.
– Мама еще жива, а ты уже делишь ее квартиру! – возмущенный голос дочери резал слух.
– А ты что, святая? Кто первым заикнулся о продаже дачи и фермы? – парировал сын.
Семьдесят лет жизни. Тридцать пять лет работы на ферме в роли директора. Двое детей, которых я вырастила одна после измены мужа. И вот чем все закончилось – склоками над моим смертным одром. Горькая усмешка искривила губы, а в груди что-то сжалось, словно тисками. Последней мыслью было сожаление – о несбывшихся мечтах, о том, что всю жизнь жила для других, забыв о себе...
Пробуждение было странным. Вместо привычной боли в суставах – легкость во всем теле. Вместо больничной койки – шелковые простыни. Вместо запаха лекарств – тонкий аромат лаванды.
Я открыла глаза и уставилась на балдахин над кроватью. Темно-синий бархат с золотым шитьем – такого я никогда не видела даже в музеях. Первой мыслью было – "Я умерла и попала в какой-то очень странный рай?"
– Миледи, вы проснулись? – раздался молодой женский голос.
Я повернула голову. У кровати стояла девушка в сером платье с белым передником – настоящая горничная, будто сошедшая со страниц исторического романа.
– Герцог интересовался вашим самочувствием, – продолжила монотонно горничная, опустив глаза. – Прикажете подавать завтрак?
"Герцог? Миледи?" – мысли путались. Я машинально поднесла руку к лицу и замерла. Вместо морщинистой старческой кожи – гладкая и упругая. Тонкие пальцы без артрита, ухоженные ногти.
– Зеркало, – хрипло произнесла я, не узнавая собственный голос.
Горничная опешила от такого, но не сказала ни слова. Она поспешно поднесла серебряное ручное зеркало. Из полированной поверхности на меня смотрело юное лицо незнакомой красавицы – не больше двадцати лет, с большими зелеными глазами, точеными скулами и копной светлых, словно солнечные лучи, волос.
"Я сошла с ума? Или это предсмертный бред?" – пронеслось в голове.
– Мэри, – произнесла я имя, внезапно всплывшее в памяти, – который час?
– Девять утра, миледи, – ответила горничная. – Прикажете помочь с утренним туалетом?
Вместе с именем горничной в голове начали всплывать и другие детали. Я – герцогиня Олесия Редфилд, супруга герцога Александра Редфилда. Живет в родовом поместье мужа в королевстве Эвия. Брак по расчету, заключенный три месяца назад.
Память услужливо подкинула еще детали – холодный взгляд мужа на свадьбе, шепотки слуг за спиной, одинокие вечера в огромной спальне. Но теперь все это воспринималось иначе – словно смотришь старый фильм, зная его концовку.
– Да, помоги мне одеться, – я резво откинула одеяло, чего не было уж очень давно. – И расскажи, что нового в доме.
Пока Мэри помогала мне с корсетом и платьем (боже, как же неудобно!), я пыталась собрать мысли в кучу. Я умерла в две тысячи двадцать четвертом году и очнулась в теле молодой герцогини в викторианском королевстве. Об этом кричит моя одежда. Звучит как завязка бульварного романа, но ощущения были слишком реальными – от пощипывания корсета до прохладного утреннего воздуха.
– Герцог будет завтракать в малой столовой, – докладывала Мэри, закалывая волосы. – Экономка миссис Хадсон просила напомнить о ежемесячном отчете по расходам...
"Отчет по расходам?" – Я чуть не рассмеялась. Тридцать лет я руководила своей фермой, которую построила с нуля, а теперь должна отчитываться о тратах как неразумное дитя?
Внезапно меня осенило. Это шанс. Новая жизнь. Молодое тело. Статус и возможности, о которых я и мечтать не могла. И никаких неблагодарных детей, делящих наследство над моим смертным одром. Даже муж, ему нет дела до своей новоиспеченной жены, а значит не быть разбитой моему сердцу.
– Мэри, – я поднялась, расправив плечи, – передай герцогу, что я присоединюсь к нему за завтраком. И принеси, пожалуйста, бумагу и чернила в малую гостиную после завтрака. У меня есть деловое предложение к его светлости.
Горничная удивленно моргнула – прежняя герцогиня никогда не завтракала с мужем и уж точно не делала ему деловых предложений. Но я лишь улыбнулась своему отражению. В прошлой жизни я жила для других, дети, семья, муж, свекр со свекровью. Ради них жертвовала всем. А в этой – буду жить для себя.
Спускаясь по широкой лестнице, я мысленно составляла бизнес-план. Викторианская эпоха, чопорные аристократы, скучающие без дела... О да, моя идея салона-пекарни придется весьма кстати. А уж с моим опытом ведению дела и страстью к выпечке...
Губы сами растянулись в улыбке. Кто бы мог подумать, что смерть станет началом новой, куда более интересной жизни?
В малой столовой меня ждал первый вызов – холодный взгляд герцога поверх утренней газеты. Что ж, я тридцать пять лет справлялась с трудными покупателями. Справится и с надменным аристократом.
– Доброе утро, дорогой супруг, – я присела в безупречном реверансе. – Полагаю, нам стоит обсудить одну деловую идею. Уверена, она покажется вам весьма... прибыльной.
Дорогие мои читатели! Добро пожаловать, в мою новую книгу. Надеюсь вам придет по вкусу)))
Я всегда считала себя счастливой женщиной. У меня было всё, о чём может мечтать любая – любящий муж, двое прекрасных детей, уютный дом. Каждое утро я просыпалась с улыбкой, готовила завтрак для своей семьи, собирала Светлану в школу, а Максимку в детский сад. Обычное утро обычной семьи. Кто же знал, что именно в такое обычное утро мой мир разлетится вдребезги?
– Мамочка, я не хочу надевать эту кофту, она колется! – капризничала Света, мой семилетний командир.
– Солнышко, на улице холодно, – я в сотый раз пыталась натянуть на неё тёплую кофту, подаренную свекровью. – Смотри, даже Максимка уже оделся.
Мой шестилетний сын действительно стоял уже полностью одетый, сосредоточенно завязывая шнурки на ботинках. В этот момент у Сергея зазвонил телефон, оставленный на кухонном столе.
– Дорогой, тебе звонят! – крикнула я, продолжая бороться с упрямой дочерью.
Но муж был в душе, и телефон продолжал настойчиво звонить. А потом пришло сообщение. И ещё одно. И ещё... Экран постоянно загорался, отвлекая внимание. Я никогда не проверяла телефон мужа – доверяла ему безгранично. Но что-то в этот момент заставило меня взглянуть на экран.
"Любимый, ты забыл у меня свои запонки. Заберешь сегодня? Целую, М."
Я перечитала сообщение несколько раз, не веря своим глазам. Пальцы сами потянулись к телефону, ввели пин-код (дата нашей свадьбы – как иронично). И вот она – переписка с некой "Мариной". Сотни сообщений, фотографии, договорённости о встречах... Полгода переписки.
– Мам, я готов! – голос Максима вернул меня в реальность.
– Сейчас, милый, – я поспешно положила телефон на место. – Света, давай быстрее.
Собрав детей, я отвезла их в школу и садик. Всё как обычно – поцелуи, объятия, "веди себя хорошо" и "люблю тебя". Только внутри всё горело и рушилось.
Вернувшись домой, обнаружила что муж забыл свой телефон, наверное в спешке, как обычно. Раньше бы я не взяла бы его телефон, но мои руки автоматический уже разблокировал пин-код. Я читала, перечитывала, искала какое-то объяснение, оправдание. Может, это рабочие отношения? Может, я всё неправильно поняла?
"Вчера было волшебно. Ты самый лучший мужчина в мире..."
"Скучаю по твоим рукам..."
"Когда ты наконец уйдёшь от неё?"
Последнее сообщение ударило под дых. Он обсуждал с ней наш развод. Планировал уйти. А я... я варила ему по утрам кофе, гладила рубашки, ждала с работы...
В дверь позвонили – свекровь. Галина Петровна всегда заходила по утрам, когда я возвращалась после развозки детей. Приносила свежую выпечку, делилась новостями, помогала с домашними делами.
– Олесенька, что случилось? – она сразу заметила мои красные глаза.
Я молча протянула ей телефон сына. Видела, как менялось её лицо по мере чтения – недоверие, шок, отрицание...
– Это какая-то ошибка, – она покачала головой. – Серёжа не мог... Он же тебя любит!
– Любит? – я горько усмехнулась. – Полгода встречается с другой. Полгода лжёт мне в глаза. Планирует уйти...
– Деточка, в семье всякое бывает, – Галина Петровна присела рядом со мной. – Мужчины... они иногда делают глупости. Но ради детей...
– Ради детей? – я вскочила с дивана. – А как же я? Как же моё достоинство? Моя жизнь?
– Олеся, – свекровь говорила тихо, но твёрдо. – Ты должна бороться за семью. Стать лучше, привлекательнее. Может, ты слишком погрузилась в быт? Забыла следить за собой?
Её слова били больнее предательства мужа. Значит, я виновата? Я, которая посвятила всю себя семье? Которая отказалась от карьеры ради детей? Которая...
– Нет, – я покачала головой. – Я не буду бороться за того, кто предал. Не буду унижаться и делать вид, что ничего не произошло.
– Подумай о детях! – в голосе свекрови появились стальные нотки. – Им нужен отец!
– Им нужна счастливая мать, – мой голос дрожал, но решение уже созрело. – Я подаю на развод.
– Ты разрушаешь семью! – Галина Петровна встала. – Николай Иванович будет в ярости. Мы столько вложили в вас, в этот дом...
– Семью разрушил ваш сын, – я посмотрела ей в глаза. – Когда решил, что может жить на два дома.
Вечером, когда Сергей вернулся с работы, я уже собрала его вещи. Дети были у моей мамы – я не хотела, чтобы они видели этот разговор.
– Что это? – он остановился в дверях спальни, глядя на чемоданы.
– Твои запонки остались у Марины, – я говорила спокойно, хотя внутри всё дрожало. – Не забудь забрать.
Он побледнел. Открыл рот, закрыл, снова открыл... А потом вдруг расправил плечи:
– Да, я встречаюсь с другой. И знаешь почему? Потому что ты превратилась в наседку! Только дети, дом, быт... Где та яркая девушка, в которую я влюбился?
– Она выросла, – я усмехнулась. – Родила тебе детей. Создала дом. А ты... ты остался тем же мальчишкой, который не готов к ответственности.
– Олеся, не делай глупостей, – он шагнул ко мне. – Давай всё обсудим. Подумаем о детях...
Двадцать лет спустя…
Утренний туман стелился над полями моей фермы. Двадцать лет... Кажется, только вчера я стояла здесь, на этом самом месте, с двумя детьми за руку и полной неопределенностью впереди. А сейчас "Молочная долина Олесии" – бренд, известный во всей области.
– Олесия Андреевна! – окликнул меня Петрович, мой бессменный управляющий фермой. – Новое оборудование для сыроварни привезли, надо бы глянуть.
Я улыбнулась, вспоминая, как этот же человек двадцать лет назад крутил пальцем у виска, когда я, городская женщина с двумя детьми, решила взять в аренду разорившуюся ферму. "Не бабское это дело," – говорил он тогда. Теперь же называет меня не иначе как "наша хозяйка" и советуется по каждому вопросу.
– Сейчас подойду, – ответила я, проверяя сообщения в телефоне.
"Мама, мы сегодня в семь приедем. Аня очень волнуется. Ты же будешь добра с ней?" – писал Максим.
Сын... Мой мальчик, который вырос здесь, среди этих полей. Который помогал мне с первыми телятами, который плакал, когда нашего первого бычка увезли на мясокомбинат. Теперь он успешный ветеринар, и я не могла быть более горда.
"Конечно, солнышко. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог," – ответила я.
Следующее сообщение было от Светланы: "Мам, прости, но мы с Димой сегодня не сможем приехать. Малыш температурит. Но ты расскажешь мне всё о невесте братика!"
Я вздохнула. Моя старшая, моя умница... Теперь сама мама двоих детей, работает в банке, строит карьеру. Как же она похожа на меня в молодости – такая же целеустремленная, только более удачливая в личной жизни. Дима – прекрасный муж и отец, не то что...
– Олесия Андреевна! – снова позвал Петрович. – Тут ещё из магазина звонят, заказ хотят увеличить.
Я направилась к новому производственному цеху. Каждый шаг по территории фермы отзывался гордостью в сердце. Современные коровники с автоматическим доением, собственная сыроварня, колбасный цех... Всё это появилось не сразу. Сначала были бессонные ночи над бизнес-планами, кредиты, отказы, слёзы отчаяния. Но я справилась.
К вечеру я вернулась в свой дом – большой, светлый, построенный пять лет назад. Совсем не похожий на ту съёмную квартиру, куда я переехала после развода. Включила духовку для пирога и остановилась перед зеркалом.
Годы были добры ко мне. Да, появились морщинки у глаз, в волосах серебрятся седые пряди, но осанка всё такая же прямая, а во взгляде – уверенность женщины, которая знает себе цену. Женщины, которая построила свою империю с нуля.
Звонок в дверь раздался ровно в семь. На пороге стоял Максим – высокий, красивый, так похожий на отца внешне, но совершенно другой по характеру. А рядом с ним – хрупкая девушка с копной рыжих волос.
– Мама, это Аня, – сын улыбался так счастливо, что у меня защемило сердце. – Аня, это моя мама, о которой я тебе столько рассказывал.
– Здравствуйте, – девушка протянула мне букет полевых цветов. – Максим говорил, что вы любите простые цветы больше магазинных.
Я улыбнулась – сын помнил такие мелочи. Помнил, как мы собирали ромашки на наших полях, как я учила его плести венки...
– Проходите, дети, – я посторонилась. – Пирог почти готов.
За ужином я наблюдала за ними. За тем, как Максим подкладывает Ане лучшие кусочки, как она смотрит на него с обожанием, как они заканчивают фразы друг за друга. Аня оказалась биологом, работала в лаборатории при сельхозинституте. Умная, скромная, но с внутренним стержнем – я это сразу почувствовала.
– Мам, – Максим вдруг стал серьёзным. – Мы с Аней подумали... У тебя ведь есть проблемы с выведением новых пород скота?
Я кивнула. Действительно, это был один из наших последних проектов – создание породы коров, более приспособленных к местному климату.
– Аня как раз специализируется на генетике, – сын взял девушку за руку. – И мы подумали... может, нам вместе заняться развитием фермы? Я как ветеринар, Аня как генетик...
У меня перехватило дыхание. Мой сын хотел продолжить моё дело. Не просто продолжить – вывести его на новый уровень.
– Мы понимаем, что нужно начинать с азов, – торопливо добавила Аня. – Я готова учиться всему с самого начала.
Я смотрела на них и видела себя двадцать лет назад – такую же решительную, готовую учиться новому. Только у них будет то, чего не было у меня, – поддержка, опыт, знания...
– Дети, – я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. – Это лучшее предложение, которое я слышала за последние годы.
Позже, когда они уехали, я долго стояла на террасе, глядя на ночные поля. Где-то там, в темноте, паслись мои коровы, работали ночные сторожа, гудело оборудование. Я создала всё это из ничего. Подняла детей, построила бизнес, заслужила уважение.
Телефон звякнул – сообщение от бывшего мужа: "Олеся, поздравляю с помолвкой сына. Максим сказал, что они с Аней будут работать на ферме. Ты молодец, построила отличный бизнес..."
Я не стала отвечать. Не было смысла. Всё, что нужно было доказать – себе, ему, всему миру – я уже доказала. Я построила свою жизнь заново, по своим правилам. И теперь могла с гордостью передать это наследие детям.
Десять лет спустя…
Июньское утро выдалось необычайно душным. Я шла по коридору нашего административного здания, собираясь обсудить с Максимом новую линейку органических продуктов. За эти десять лет наша "Молочная долина" превратилась в настоящую империю. Три фермы, собственная торговая сеть, экспорт в соседние страны... Я гордилась тем, что мои дети продолжили моё дело.
Светлана управляла финансами, приезжая раз в неделю с проверками. А Максим и Аня... они превратили нашу ферму в передовое предприятие. Новые породы коров, инновационные методы производства – всё это было их заслугой. Я постепенно отходила от дел, доверяя молодым, и радовалась, глядя на их успехи.
Дверь в кабинет сына была приоткрыта. Я уже собиралась войти, когда услышала голос невестки. Этот голос заставил меня замереть на месте – настолько он был непохож на привычный мягкий тон Ани.
– Сколько можно тянуть, Максим? – в её словах звенел металл. – Десять лет! Десять лет мы вкладываем силы в мамину ферму, а что имеем?
– Аня, но мама... – голос сына звучал неуверенно, как в детстве, когда он пытался оправдаться за разбитую вазу.
– Что мама? – перебила его Аня. – Твоя мать уже немолода. Ей семьдесят, Максим! Пора подумать о будущем. О нашем будущем. О будущем нашего ребёнка!
Я прислонилась к стене, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ребёнок? Они ждут ребёнка и не сказали мне?
– У нас будет наследник, – продолжала Аня. – И что мы оставим ему? Право работать на бабушкиной ферме? Нет, дорогой. Пора поговорить с ней о переоформлении собственности.
– Но как... – снова начал Максим.
– Очень просто! – в голосе невестки появились знакомые интонации – точно так же говорила когда-то Марина, любовница моего бывшего мужа. – Мы заботимся о ней, правда? Я уже подобрала отличный пансионат для пожилых людей. Лучший в области! Там прекрасный уход, медицинское обслуживание, общество её возраста...
В груди стало тесно. Я схватилась за сердце, но продолжала слушать.
– Загородный дом тоже нужно переоформить, – деловито продолжала Аня. – Он слишком велик для одной пожилой женщины. А нам нужно где-то растить ребёнка.
– Аня, мама никогда не согласится на пансионат, – в голосе сына звучало сомнение, но не протест.
– Согласится, – уверенно ответила невестка. – Мы же о ней заботимся! И потом, у неё не будет выбора. Либо она переписывает всё на тебя и получает комфортную старость, либо... ты же знаешь, сколько ошибок можно найти в бухгалтерии за двадцать лет? Особенно в первые годы становления бизнеса...
Это был удар под дых. Они угрожали мне? Угрожали проверками? Мне, которая подняла этот бизнес с нуля, которая дала им всё?
– Аня! – наконец возмутился Максим, но как-то слабо, неубедительно.
– Не будь ребёнком! – отрезала она. – Пора брать управление в свои руки. Твоя мать своё отжила. Пусть отдыхает, а мы...
Боль в груди стала невыносимой. Перед глазами поплыли чёрные круги. Я попыталась сделать шаг, позвать на помощь, но воздуха не хватало.
Последнее, что я услышала, был звук падающей папки и крик сына:
– Мама! О господи, мама!
А потом наступила темнота. И в этой темноте я видела себя – молодую, с двумя детьми на руках, стоящую перед разрушенной фермой. Видела, как сажала первые саженцы в саду загородного дома. Как учила Максима и Свету любить эту землю, этих животных, этот бизнес...
Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Но я видела не всю жизнь – только счастливые моменты. Первое молоко от наших коров. Первый сыр из нашей сыроварни. Гордые лица детей на открытии новых цехов...
Как же так? Почему история повторяется? Почему снова предательство от самых близких? Сначала муж, теперь сын...
– Быстрее! Вызывайте скорую! – доносился откуда-то издалека крик Максима.
– У неё инфаркт! – чей-то незнакомый голос.
А я проваливалась всё глубже в темноту, и последней моей мыслью было: "Неужели всё было зря? Неужели я снова осталась одна?"
Сирена скорой помощи... Суета... Чьи-то руки... Капельница... Всё это доходило до меня как сквозь вату. А в голове звучал холодный голос невестки: "Твоя мать своё отжила..."
Нет, девочка. Я ещё не отжила своё. И если тебе кажется, что старая больная женщина будет лёгкой добычей – ты плохо знаешь Олесию Андреевну. Я уже однажды начинала всё с нуля. И если придётся – начну снова.
Последнее, что я почувствовала перед тем, как провалиться в беспамятство, – это не боль и не обиду. Это была решимость. Решимость выжить. Решимость бороться. Решимость не позволить разрушить то, что я строила всю свою жизнь.
А потом наступила темнота...
Я резко открыла глаза — и первое, что почувствовала, был нестерпимый свет. Он резал веки, как лезвие, и я зажмурилась, пытаясь уцепиться за остатки сна, за привычную боль в теле, за запах лекарств и глухой гул голосов за стеной. Но вместо этого меня окутал незнакомый аромат — терпкий, с нотками лаванды и чего-то сладкого, почти медового. Я вдохнула глубже, и в груди разлилось странное, тревожное тепло.
Когда я медленно открыла глаза, передо мной предстал высокий потолок, украшенный лепниной и золотыми завитками. Солнечные лучи, проникая сквозь тяжелые бордовые шторы, играли на мраморных колоннах и нежно касались шелковых простыней, на которых я лежала.
Я не сразу осознала, где нахожусь. Всё вокруг казалось таким ярким, таким роскошным и таким… живым. Я попыталась пошевелиться и с удивлением обнаружила, что моё тело слушается меня без боли и привычной тяжести в суставах. Я подняла руку и посмотрела на свои тонкие изящные пальцы, на кожу без единого пятнышка и морщин. Моё сердце забилось быстрее. Это были не мои руки! Не мои…
Я села на кровати, и по моей спине пробежал холодок. Простыня соскользнула, обнажая мои плечи — молодые, гладкие, чужие. Я провела рукой по лицу, шее, ключицам, словно пытаясь нащупать что-то знакомое. Но всё было не так. Всё было новым.
Паника охватила меня. Я огляделась по сторонам и мой взгляд упал на огромное зеркало в резной раме, которое висело напротив кровати. Я встала, шатаясь, как после долгой болезни, и медленно подошла к нему. Сердце билось в ушах, дыхание сбилось.
В зеркале я увидела молодую девушку, на вид не старше двадцати. У неё были высокие скулы, тонкий нос, ярко-изумрудные глаза и копна светлых волос, которые волнами спадали на плечи, словно солнечные лучи. Я подняла руку, и отражение повторило моё движение. Затем я осторожно коснулась губ, и девушка в зеркале сделала то же самое. Я не могла отвести взгляд.
В груди поднималась волна ужаса и восторга одновременно. Тогда вспомнила свои последние минуты — больничная палата, запах антисептика, шёпот детей, холод, медленно подкрадывающийся к сердцу. Я точно помню, как всё стихло, как стало легко, словно я сбросила с плеч тяжелое одеяло. А теперь... я здесь.
Я крепко сжала кулаки, пытаясь унять дрожь. Это сон? Бред? Или... чудо? Я не верила в реинкарнацию, в сказки о второй жизни. Но разве то, что я вижу сейчас, не чудо? Я жива. В новом теле. В новом мире.
Я огляделась. Комната была огромной: с высоким потолком, мраморным камином, резной мебелью и коврами, в которых можно было утонуть. На столике у окна стоял букет свежих роз, а рядом — серебряный поднос с чайным сервизом. Всё вокруг дышало роскошью и покоем, но внутри меня бушевала буря. Медленно подошла к окну и отдёрнула тяжёлую штору. За стеклом раскинулся парк — аккуратные аллеи, цветущие клумбы, фонтан с мраморными статуями. Вдалеке виднелись крыши других зданий — всё это было моим? Или… её?
Я вернулась к кровати, пытаясь вспомнить хоть что-то. Кто я теперь? Как меня зовут? В голове всплыли обрывки воспоминаний — голоса, лица, имена. Олесия. Олесия Редфилд. Герцогиня. Супруга герцога Александра Редфилда. Я повторила это про себя, словно заклинание, пытаясь поверить.
В дверь тихо постучали. Я вздрогнула, сердце подпрыгнуло к горлу.
— Войдите, — голос прозвучал неожиданно уверенно.
В комнату вошла молодая женщина, одетая в строгое чёрное платье и белый передник. Она почтительно склонила голову, но в её взгляде читалось некоторое недоверие.
— Доброе утро, ваша светлость, — произнесла она. — Как вы себя чувствуете?
Я попыталась улыбнуться.
— Благодарю, вполне хорошо, — ответила я, стараясь говорить медленно, чтобы не выдать своего смущения.
Горничная кивнула и, не поднимая глаз, подошла к столику, чтобы налить мне чай. Я наблюдала за ней, надеясь увидеть хотя бы намёк на дружелюбие, но её лицо оставалось невозмутимым.
— Герцог интересовался вашим самочувствием, – продолжила монотонно горничная, опустив глаза. — Прикажете подавать завтрак?
Я вздрогнула. Муж. Герцог. Александр Редфилд. Я знала о нём только то, что всплывало в памяти — высокий, сдержанный, холодный. Их брак был заключён по расчёту, без любви, без страсти. Воспоминания были смутными, как будто я смотрела чужой сон.
— Мэри, —произнесла я имя, внезапно всплывшее в памяти, — который час?
— Девять утра, миледи, — ответила горничная. — Прикажете помочь с утренним туалетом?
Вместе с именем горничной в голове начали всплывать и другие детали. Я – герцогиня Олесия Редфилд, супруга герцога Александра Редфилда. Живет в родовом поместье мужа в королевстве Эвия. Брак по расчету, заключенный три месяца назад.
Память услужливо подкинула еще детали – холодный взгляд мужа на свадьбе, шепотки слуг за спиной, одинокие вечера в огромной спальне. Но теперь все это воспринималось иначе – словно смотришь старый фильм, зная его концовку.
– Да, помоги мне одеться, – я резво откинула одеяло, чего не было уж очень давно. – И расскажи, что нового в доме.
Пока Мэри помогала мне с корсетом и платьем (боже, как же неудобно!), я пыталась собрать мысли в кучу. Я умерла в две тысячи двадцать четвертом году и очнулась в теле молодой герцогини в викторианском королевстве. Об этом кричит моя одежда. Звучит как завязка бульварного романа, но ощущения были слишком реальными – от пощипывания корсета до прохладного утреннего воздуха.
— Герцог будет завтракать в малой столовой, – докладывала Мэри, закалывая волосы. – Экономка миссис Хадсон просила напомнить о ежемесячном отчете по расходам...
"Отчет по расходам?" – Я чуть не рассмеялась. Тридцать лет я руководила своей фермой, которую построила с нуля, а теперь должна отчитываться о тратах как неразумное дитя?
В голове роились вопросы: что мне делать? Как вести себя? Как не выдать себя? Я не знала ни местных обычаев, ни правил, ни даже того, как принято здороваться в этом доме. Устало закрыла глаза, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь. Там всё было просто: работа, дом, дети, заботы. Здесь — всё иначе. Я герцогиня. У меня есть власть, деньги, положение. Но есть ли у меня свобода? Или я всего лишь красивая кукла в золотой клетке?
— Мэри, – я поднялась, расправив плечи, – передай герцогу, что я присоединюсь к нему за завтраком. И принеси, пожалуйста, бумагу и чернила в малую гостиную после завтрака. У меня есть деловое предложение к его светлости.
Горничная удивленно моргнула – прежняя герцогиня никогда не завтракала с мужем и уж точно не делала ему деловых предложений. Но я лишь улыбнулась своему отражению. В прошлой жизни я жила для других, дети, семья, муж, свекр со свекровью. Ради них жертвовала всем. А в этой – буду жить для себя.
Спускаясь по широкой лестнице, я мысленно составляла бизнес-план. Викторианская эпоха, чопорные аристократы, скучающие без дела... О да, моя идея салона-пекарни придется весьма кстати. А уж с моим опытом ведению дела и страстью к выпечке...
Губы сами растянулись в улыбке. Кто бы мог подумать, что смерть станет началом новой, куда более интересной жизни? Коридор встретил меня прохладой и тишиной. Я шагнула вперёд, и звук моих каблуков эхом разнёсся по мраморному полу. Я шла медленно, стараясь не выдать волнения, но сердце стучало так громко, что казалось — его слышит весь дом.
На повороте я встретила двух служанок. Они остановились, склонили головы, но в их взгляде не было ни уважения, ни даже простого любопытства. Только холодная отчуждённость, почти презрение. Одна из них — рыжеватая, с веснушками на носу — едва заметно скривила губы, когда я прошла мимо. Вторая, постарше, смотрела сквозь меня, будто я — пустое место.
Я почувствовала, как внутри поднимается неприятное чувство. С этими девушками я не была знакома, и прежняя герцогиня тоже, но их отношение было слишком явным, чтобы не заметить. Но игнорировав их отношения, прошла дальше, стараясь держать спину прямо, но за спиной услышала шепот и сдержанный смешок. С ними разберусь позже.
В холле меня встретил дворецкий — сухой, седой, с лицом, на котором не отражалось ни одной эмоции. Он поклонился, но в его движении не было ни капли почтения.
— Доброе утро, ваша светлость, — произнес он ровно, почти машинально.
— Доброе утро, — ответила я, стараясь улыбнуться.
Он не предложил мне руку, не проводил взглядом — просто исчез за дверью, оставив меня одну. Направилась в сторону малого обеденного зала, и с каждым шагом воспоминания всплывали всё отчетливее. Словно кто-то разворачивал передо мной старую, потрепанную книгу, страницы которой были исписаны болью и одиночеством.
…Я стою в этом же коридоре, но тело будто налито свинцом. Служанка проходит мимо, не кланяясь, не здороваясь. Пытаюсь улыбнуться, но в ответ — только равнодушие. В столовой за завтраком никто не подаёт мне чашку, не спрашивает, чего я желаю. Всё внимание — только герцогу. Я — тень, пустое место, формальность, которую терпят из вежливости…
Вот ведь… Герцогиня тоже без прав. Теперь я понимала, почему в памяти так много боли. Герцогиня была здесь чужой. Слуги не уважали её, потому что не уважал её муж. А если глава дома относится к жене холодно, кто станет с ней считаться?
В столовой было светло. Сквозь высокие окна лился солнечный свет, играя на серебре столовых приборов. За длинным столом, у самого окна, сидел герцог Александр. Он читал газету, не поднимая глаз. На столе стояли блюда, но никто не спешил предложить мне сесть или налить чаю.
Я остановилась у порога, собираясь с мыслями. Воспоминания подсказывали: раньше бы села в самом конце стола, стараясь не мешать, не привлекать внимания. Но теперь… теперь я не позволю себе быть тенью. Не в этой жизни. Я прошла к столу и села напротив герцога, на почётное место. Он поднял глаза, и в его взгляде мелькнуло удивление — едва заметное, но я уловила его.
— Доброе утро, Александр, — проговорила я, стараясь говорить спокойно.
Он кивнул, откладывая газету.
— Доброе утро, Олесия.
В этот момент в комнату вошла горничная с кофейником. Она поставила чашку перед герцогом, даже не взглянув в мою сторону. Я почувствовала, как внутри закипает злость. Я не была злопамятной, но унижение — даже такое мелкое — ранит сильнее, чем открытая вражда.
— Миссис Хейл, — обратилась я к ней, вспомнив имя из воспоминаний, — мне, пожалуйста, чаю.
Горничная вздрогнула, будто не ожидала, что я заговорю с ней напрямую. Она кивнула и, не глядя мне в глаза, поспешила выполнить просьбу.
Герцог наблюдал за мной с легкой тенью иронии на лице.
— Ты сегодня особенно бодра, — заметил он.
Я улыбнулась, стараясь скрыть волнение.
— Новый день — новые силы, — ответила я. — И новые возможности.
Он чуть заметно кивнул, возвращаясь к газете. Я сделала глоток чая, когда горничная подала чашку. Не позволю им сломать меня. Не позволю быть пустым местом в этом доме. Я вспомнила, как в прошлой жизни мне приходилось завоевывать уважение — на работе, в семье, среди друзей. Здесь всё иначе, но суть та же: если хочешь, чтобы тебя уважали, начни с себя.
Подняв голову встретилась взглядом с одной из служанок, стоявших у стены. Она быстро отвела глаза, но уловила в её взгляде удивление — и, может быть, тень уважения.
Я улыбнулась. Всё только начинается.
Я сидела за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, и разглядывала золотистый отблеск на фарфоровой чашке. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь редким звоном посуды. Герцог, мой новый муж, сидел напротив, сдержанный, как всегда, с прямой спиной и холодным взглядом. Его лицо было словно высечено из мрамора, и только легкая складка между бровями выдавала напряжение.
Я не привыкла к этим высоким потолкам, к холодному блеску мраморных полов и к взглядам, которые скользят по мне, как по чужой вещи. В этом доме всё казалось чужим: от тяжелых портьер до запаха полированного дерева, от строгих портретов на стенах до самой себя — молодой, красивой, но такой незнакомой. Но больше всего я не привыкла к роли беспомощной женщины, которой, по мнению окружающих, положено лишь красиво сидеть и молчать.
— У вас есть ко мне дело, герцогиня? — наконец нарушил молчание герцог. Его голос был ровным, но в нем сквозила усталость.
Я глубоко вдохнула, собираясь с духом. В прошлой жизни, при муже я боялась говорить о делах, а потом… потом уже стала деловой женщиной. И сейчас не собиралась отступать.
— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Я хотела бы обсудить возможность открытия собственного дела. Я уверена, что смогу принести доход нашему дому.
Александр смотрел на меня немигающим взглядом, будто впервые меня увидел. Если судить по памяти бывшей хозяйки моего тела, то герцог Редфилд вообще не смотрел на нее. У него были дела поважнее. Нет, он не бабник и не изменщик, просто слишком верен короне. Королю, который и даровал этот брак, словно в насмешку. Олесия была из падшей аристократии покойного короля. Нынешний король восстал против своего отца, Александр был верным его соратником, но награда… Это просто насмешка судьбы.
— Герцогиня, — произнес в конце он, — вы, кажется, впервые покинули свои покои по собственной воле. И для чего? Для дела?
Мой муж словно издевался. Но я не дам слабину. Я чуть улыбнулась, стараясь не выдать волнения.
— Да, милорд. Я подумала, что пора перестать быть тенью в этом доме.
Александр приподнял бровь, и я заметила, как уголки его губ дрогнули — почти улыбка.
— Это неожиданно, — признал он. — Я привык к вашей… сдержанности.
Я опустила глаза, вспоминая, как в Олесия действительно боялась даже взглянуть на него. Его холодность, отстранённость, властность — всё это пугало ее. Но с опытом прошлой жизни за плечами, я видела в нём не только герцога, но и человека, уставшего от одиночества и предательства. Предательства своего хозяина. Александр из тех людей, которые не могут открыто показывать свои эмоции.
— Я многое переосмыслила, — сказала я тихо. — И хочу попробовать жить по-новому. Для начала — заняться делом.
Он удивлённо вскинул брови.
— Вы? И какой же опыт у вас, герцогиня? Насколько я помню, ты работала в пекарне… — Александр посмотрел на меня свысока, словно издевался надо мной. Или может мне показалось.
Я не отвела взгляда, хотя сердце забилось чаще.
— Да, в пекарне, — спокойно подтвердила я. — Но не только. Я управляла небольшим хозяйством, вела счета, закупала зерно, договорилась с поставщиками. И, если позволите, милорд, делала это весьма успешно. — я не лгала, Олесия действительно занималась этим, потому что нужно было кормить свою семью.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес, но он тут же спрятал эмоции за привычной маской равнодушия.
— Герцогиня, — медленно произнёс он, — вы удивляете меня всё больше. Обычно дамы вашего круга предпочитают вышивать или играть на фортепиано.
Я позволила себе лёгкую улыбку.
— Ну… мне бы не хотелось зависеть от вас, милорд. Все таки слуги в этом доме не очень-то жалует свою хозяйку, а от вышивки дохода не будет. Таким образом, вы сохраните свой доход, да еще можете получить дивиденды.
В столовой повисла пауза. Я чувствовала, как за дверью затаились слуги, ловя каждое слово. В этом доме новости распространялись быстрее ветра.
Герцог молчал, разглядывая меня с новым интересом. Я чувствовала, как его взгляд проникает в самую душу, оценивает, взвешивает.
— И что вы хотите открыть? — спросил он наконец.
— Пока не решила, — честно призналась я. — Но уверена, что смогу найти дело по душе. Мне нужно немного времени, чтобы изучить город.
Он кивнул, и на его губах мелькнула тень улыбки — или мне показалось?
— Хорошо, — сказал он. — Я готов вложиться в ваше предприятие. Половина дохода будет принадлежать мне.
Я едва не вскочила со стула.
— Половина? — переспросила я, не скрывая удивления. — Это слишком много. Я ведь сама буду работать, сама рисковать.
Он пожал плечами, не отводя взгляда.
— Вы используете ресурсы герцогства, мое имя, мои связи. Это справедливо.
Я сжала губы. В его словах была логика, но мне не хотелось отдавать так много. В прошлой жизни я привыкла рассчитывать только на себя, и делить доходы с кем-то казалось почти предательством самой себя.
— Я согласна на тридцать процентов, — сказала я, стараясь говорить твердо.
Он покачал головой.
— Пятьдесят. И договор на три года. По истечении срока все доходы будут вашими.
Я задумалась. Три года — не так уж много. Если я докажу свою состоятельность, смогу обрести независимость. Это шанс, который нельзя упускать.
— Хорошо, — кивнула я. — Пусть будет так.
Перед выходом в город я вернулась в свою комнату. Нужно было переодеться и выбрала самое простое платье из своего гардероба — серое, без вышивки, с чуть потертыми манжетами. Волосы убрала в тугой узел, спрятала под чепец. В зеркале отразилась молодая женщина с упрямым взглядом. Я улыбнулась себе: «Ну что, Олесия, посмотрим, чему тебя научила прошлая жизнь».
У ворот меня встретил привратник — молодой парень с веснушками и недоверием в глазах.
— Миледи, вам что-то нужно? — спросил он, явно не ожидая увидеть герцогиню в таком виде.
— Хочу прогуляться по деревне, — ответила я спокойно. — Свежий воздух полезен для здоровья.
Он замялся, но, видимо, не нашёлся, что возразить, и открыл калитку. Я шагнула за ворота, все еще чувствуя на себе его удивленный взгляд.
— Ваше сиятельство, — робко спросила молодая горничная, помогая мне надеть перчатки, — вы действительно хотите поехать в город без сопровождения камеристки и охраны?
— Да, Марта, — улыбнулась я, — сегодня мне хочется быть просто женщиной, а не герцогиней. Не волнуйся, я не собираюсь делать ничего опасного. После того как Мэри проигнорировала просьбу, я заметила эту девчушку прячущийся за колонной. Она смотрела на меня влажными от слез глазами и руки были в синяках. Марта смущённо кивнула, но я уловила в ее взгляде уважение.
Столица встретила меня шумом и суетой. На улицах сновали люди: торговки с корзинами, мальчишки-газетчики, дамы в кружевных шляпках, господа в цилиндрах. Я шла медленно, впитывая каждую деталь, словно художник, впервые увидевший палитру нового мира. Витрины лавок сверкали стеклом, на прилавках лежали фрукты, ткани, украшения. Я невольно сравнивала: где хлеб свежее, где булочник приветливей, где на углу толпятся покупатели, а где — пусто.
Я зашла в лавку с тканями, где пожилая хозяйка с ловкими руками перебирала рулоны шелка. Мы разговорились.
— Доброе утро, сударыня, — приветствовала меня хозяйка, — ищете что-то особенное?
— Доброе утро, — ответила я, разглядывая витрину. — Скажите, что сейчас в моде у столичных дам?
— О, нынче все гонятся за эгейским кружевом, — оживилась она. — Но, по правде сказать, наши мастерицы не хуже. Только вот платят им меньше, а берут с покупательниц — втридорога.
— А почему так? — спросила я, делая вид, что удивлена.
— Да кто ж их спросит, простых-то? — вздохнула хозяйка. — Всё для господ, всё через посредников. А у нас, что останется, то и наше.
Я кивнула, запоминая каждое слово. В другой лавке — уже с украшениями — я услышала, как две молодые девушки обсуждают, что "у герцогини всё новое, а у нас — всё по старинке". Я улыбнулась про себя: слухи здесь распространяются быстрее ветра.
— Видела новую брошь у маркизы? — шептала одна.
— Конечно! Говорят, из самой столицы привезли, — отвечала другая. — Вот бы и у нас такие были…
Я сделала вид, что не слышу, но внутренне отметила: женщины здесь жаждут новизны и внимания.
Дальше я отправилась в ремесленный квартал. Здесь пахло деревом, кожей, горячим хлебом. Я наблюдала за работой мастериц, вышивающих тончайшие кружева, и портных, ловко управляющихся с иглой. Их труд был кропотлив, а оплата — смехотворна. Я разговорилась с одной из женщин, Марией, у которой на руках спал младенец.
— Сколько вы получаете за такую работу? — спросила я, разглядывая изящную вышивку.
— Ох, сударыня, — смутилась Мария, — за день — медяк, а то и меньше. А заказов мало, всё больше для господ, а нам — что останется.
— А если бы вам платили больше? — осторожно поинтересовалась я. — Согласились бы работать только для одного салона, но за справедливую цену?
Мария удивлённо посмотрела на меня:
— Да кто ж нам такое предложит? Мы бы с радостью! Только бы деток прокормить…
Я сжала её руку:
— Всё может измениться, Мария. Главное — не терять надежду.
Я решила зайти в трактир, где собирались мужчины. Там было шумно, пахло табаком и жареным мясом. За одним из столиков обсуждали новый мужской салон — место, где господа могли отдыхать, обсуждать дела, заключать сделки. Я слушала вполуха, делая вид, что интересуюсь меню.
— Ты слышал, у барона новый салон открылся? — говорил один.
— Конечно! Там и бильярд, и сигары, и даже библиотека, — отвечал другой.
Я сжала губы. Вот оно, отношение. По дороге сюда, я не видела ни одного салона для девушек. Они собираются лишь в чайных комнатах. Но ведь именно женщины — движущая сила моды, слухов, семейных союзов. Почему бы не создать для них особое место?
Я вышла на улицу, и в голове уже складывался план. Почему бы не создать салон для аристократок? Место, где каждая дама могла бы не только отдохнуть, но и заказать лучшие наряды, украшения, косметику — всё, что создают местные мастерицы. Я видела, как много талантливых женщин трудятся за гроши, и как много знатных дам жаждут новизны, уюта, внимания. Еще можно объединить с пекарней. Подавать вкусные чаи и пирожные. Я могла бы соединить эти два мира, дать одним — достойную оплату, другим — новый уровень сервиса.
Я вернулась в поместье поздно, усталая, но вдохновленная. Но как только переступила порог, как меня встретил строгий взгляд экономки. Миссис Хадсон стояла у лестницы, скрестив руки на груди, и её суровое лицо не предвещало ничего хорошего.
— Ваше сиятельство, — начала она с ледяной вежливостью, — не гоже замужней женщине разгуливать одной по городу. Да ещё и без надлежащего сопровождения! Что скажут люди? Как посмотрит господин герцог?
Я устало сняла перчатки, но не позволила себе ни тени смущения. В прежней жизни я не раз сталкивалась с подобным тоном — и знала, что уступать нельзя.
— Агата, — спокойно ответила я, имя в голове всплыло сразу же, как по щелчку пальцев. — я не считаю нужным отчитываться за каждый свой шаг. Я взрослая женщина и сама решаю, где и с кем мне бывать.
Экономка всплеснула руками:
— Но, ваше сиятельство! Это против всех правил! Вы — лицо семьи, пример для прислуги и всей округи. А если с вами что случится? Кто будет отвечать?
Я проснулась ещё до рассвета. В прошлой жизни привычка вставать рано была необходимостью — коровы не ждут, куры требуют корма, а дела на ферме начинаются с первыми лучами солнца. Теперь же эта привычка оказалась кстати по другой причине.
Накинув простое платье — к удивлению горничной Марты, я отказалась от корсета и пышных юбок и тихо спустилась по каменной лестнице к кухне. Коридоры поместья были пусты, вероятно слуги ещё спали, лишь где-то скрипели половицы под ногами ранних слуг.
В кухне горела единственная свеча. У плиты возилась кухарка, в голове сразу всплыло ее имя. Берта. Она была полной женщиной с добрым лицом, которая, как помнила прошлая хозяйка, всегда первой поднималась и последней ложилась спать. Она обернулась на звук моих шагов и едва не выронила половник.
— Ваша светлость! — ахнула она, делая неуклюжий реверанс. — Что вы здесь делаете? Случилось что-то?
— Доброе утро, Берта, — улыбнулась я, засучивая рукава. — Ничего не случилось. Просто решила помочь с завтраком.
Берта смотрела на меня так, словно я объявила о намерении полететь на луну. В её глазах читалось такое недоумение, что мне стало смешно.
— Но, ваша светлость... — начала было она.
— Берта, — перебила я мягко, — можно просто "госпожа герцогиня". И покажите мне, где у вас яйца.
Бедняжка растерянно показала на кладовую. Я взяла корзинку с яйцами — свежие, ещё тёплые, видимо, только что из курятника. В прошлой жизни я собирала такие каждое утро, и привычное движение вернуло меня в прошлое на мгновение.
— Что будем готовить? — спросила я, разбивая яйца в миску.
— Обычно... обычно овсяную кашу для прислуги и... — Берта запнулась, явно не зная, как объяснить герцогине тонкости кухонной иерархии.
— А что любит есть герцог? — поинтересовалась я, энергично взбивая яйца вилкой.
— Его светлость редко завтракает дома, — осторожно ответила Берта. — Обычно ограничивается кофе и хлебом.
Я покачала головой. Неудивительно, что мужчина выглядит изможденным — он плохо ест. В прошлой жизни я твёрдо усвоила: сытый работник — довольный работник, а довольный работник — продуктивный работник.
— Сегодня будет по-другому, — объявила я, доставая масло. — Готовим омлет для всех. И побольше — я чувствую, что у нас будет много гостей.
И не ошиблась. Аромат жарящегся на масле омлета с травами — я нашла в саду дикий лук и петрушку — разносился по коридорам. Вскоре в дверях кухни начали появляться любопытные лица.
Первой пришла Марта, моя горничная. Увидев меня у плиты, она застыла с открытым ртом.
— Ваша светлость, что вы делаете? — прошептала она, словно боясь, что кто-то услышит.
— Готовлю завтрак, — ответила я, переворачивая омлет. — Помоги-ка мне накрыть на стол. Тарелок побольше.
За Мартой появились садовник Ганс, конюх Карл, две кухонные девки. Все они жались у дверей, не решаясь войти, но и уйти не в силах — зрелище было слишком необычным.
— Заходите, заходите, — позвала я, перекладывая готовый омлет на большое блюдо. — Берта, поставь, пожалуйста, чайник. Чаю нам всем не помешает.
Наконец в кухню вошла Миссис Хадсон, экономка герцога. Эта худощавая женщина лет пятидесяти держалась всегда неприступно, и даже сейчас в её взгляде читалось неодобрение.
— Что здесь происходит? — спросила она ледяным тоном.
— Завтракаем, — невозмутимо ответила я, раскладывая омлет по тарелкам. — Садитесь, Агата. Вы тоже.
— Я не привыкла есть с... — начала было она.
— С хозяйкой дома? — закончила я с улыбкой. — Тогда самое время привыкнуть.
Воцарилась неловкая тишина. Все смотрели на Агату, ожидая её реакции. Я понимала: если не сломлю её сопротивление сейчас, потом будет гораздо сложнее.
— Агата, — сказала я мягко, но твёрдо, — я не собираюсь превращать поместье в трактир. Но если мы хотим процветание нашему герцогству, нам нужно работать вместе. А для совместной работы нужно доверие. А для доверия — нужно знать друг друга.
Она медленно опустилась на стул. Остальные последовали её примеру.
Я села во главе стола — не потому, что хотела подчеркнуть своё положение, а потому, что так было естественно. В прошлой жизни я часто завтракала со своими работниками, особенно в горячие периоды сенокоса или уборки урожая.
— Расскажите мне о себе, — попросила я, разливая чай. — Сколько каждый из вас работает в поместье?
Сначала отвечали неохотно, односложно. Но постепенно языки развязались. Берта работала здесь двадцать лет, ещё при покойной герцогине. Ганс пришёл сюда мальчишкой и теперь знал каждое дерево в саду. Карл служил конюхом уже десять лет.
— А семьи у вас есть? — интересовалась я, и это был не праздный вопрос. В прошлой жизни я поняла: нельзя управлять людьми, не зная их нужд и забот.
Оказалось, что у Берты трое внуков в деревне, а она отсылает им почти всю зарплату. У Ганса больная жена, которой нужны дорогие лекарства. У Карла — мать-вдова, которую он содержит.
— Понятно, — кивнула я. — А вы, Агата?
Я три дня готовилась к этому разговору. В своей комнате, при свете свечей, я переписывала план за планом, вспоминая всё, что знала о ведении бизнеса из прошлой жизни. Тогда моя ферма была лишь небольшим предприятием в сельской местности, но принципы успеха везде одинаковы: найти потребность и удовлетворить её лучше других.
Александр вернулся из очередной поездки по делам герцогства поздно вечером. Я слышала, как хлопнула дверь его кабинета, видела полоску света под дверью. Муж работал допоздна — как всегда. В этом мы были похожи: оба не привыкли к праздности.
На следующее утро я попросила слугу передать герцогу, что мне необходимо с ним поговорить по важному делу. К моему удивлению, Александр согласился принять меня уже после завтрака.
Кабинет герцога был строгим и мужественным: тёмная мебель из дуба, стеллажи с книгами, карты владений на стенах. За массивным столом сидел мой муж — всё тот же холодный и неприступный. Серые глаза смотрели на меня без особого интереса, словно я была лишь очередным просителем.
— Слушаю вас, Олесия, — сказал он, не поднимаясь навстречу. — Что за важное дело?
Я подошла к столу и аккуратно разложила перед ним свои бумаги. Сердце билось быстрее — от этого разговора зависело очень многое.
— Александр, я все эти дни думала о своем предложении и конечно же обошла всю нашу территорию. — начала я, стараясь говорить уверенно.
Он поднял бровь — единственное проявление эмоций.
— Обошли? Сами? — В голосе слышалось легкое недоумение, даже легкий сарказм, сказала бы.
Я развернула первый лист — план развития поместья.
— Да, представьте себе, — не без сарказма ответила в тон. — Начнём с очевидного. Наше хозяйство работает неэффективно. Молочное производство можно увеличить втрое, если правильно подойти к селекции коров. Я изучила породы, которые дают больше молока при том же количестве корма.
Александр взял лист, пробежал глазами по цифрам. Я видела, как его лицо становится более внимательным.
— Новые породы кур несутся круглый год, а не только весной, — продолжила я. — Расширение огородов под теплицы даст нам возможность продавать свежие овощи даже зимой. В городе за них платят втридорога.
— Откуда у вас эти знания? — спросил он, не отрываясь от бумаг.
— Я много читала, — ответила я уклончиво. Не могла же я рассказать правду о своей прошлой жизни.
Александр изучал мои расчёты с растущим интересом. Я видела, как работает его ум — острый и практичный.
— Допустим, — сказал он наконец, — это разумно. Но требует значительных вложений.
— Которые окупятся уже в первый год, — возразила я. — Но это ещё не всё.
Я достала второй план — тот, что был мне особенно дорог.
— Наше герцогство находится на пересечении торговых путей. У нас есть всё для создания центра притяжения аристократии не только из наших земель, но и из столицы.
Александр отложил первые документы и взял новые.
— Салон для дам? — прочитал он вслух.
— Не просто салон, — воодушевилась я. — Место, где аристократки смогут получить всё необходимое в одном месте. Лучшие портнихи города, которые создадут платья по последней моде. Ткацкая мастерская с эксклюзивными тканями. Пекарня с изысканными десертами для чаепитий.
Я встала и подошла к карте на стене.
— Посмотрите: ближайший подобный салон — в столице, в трёх днях езды. А здесь дамы смогут провести целый день, заказать наряды, насладиться беседой в приятной обстановке, отведать деликатесы.
— И сколько, по-вашему, дамы готовы за это заплатить? — В голосе Александра появились деловые нотки.
— Много, — улыбнулась я. — Очень много. За удобство, качество и эксклюзивность аристократы всегда платят щедро.
Я вернулась к столу и показала ему подробные расчёты.
— Мастерицы из города получат постоянную работу и хороший заработок. Мы получим долю от каждой услуги. Плюс — аристократы будут останавливаться в наших гостевых покоях, покупать продукты нашего хозяйства.
Александр молчал, изучая цифры. Я видела, как он прикидывает, анализирует, взвешивает риски и возможности.
— А дальше? — неожиданно спросил он.
— Дальше — большой рынок, — ответила я, не скрывая энтузиазма. — Когда салон заработает, мы сможем привлекать торговцев из других городов. Ярмарки, фестивали, культурные события. Наше герцогство станет центром не только торговли, но и светской жизни.
— Амбициозно, — сухо заметил он.
— Но реально, — возразила я. — У нас есть всё необходимое: удачное расположение, талантливые мастера, плодородные земли. Нужно только правильно всё организовать.
Александр откинулся в кресле, не спуская с меня глаз. В этом взгляде было что-то новое — не только холодная оценка, но и... заинтересованность?
— И что вы хотите взамен? — спросил он. — Кроме финансирования и доли от продажи…
— Равные права в управлении проектами. Совместные решения по всем важным вопросам. И справедливое распределение прибыли между развитием поместья и нашими личными нуждами.
Я едва могла поверить своим глазам, когда утром следующего дня в мою комнату вошёл главный управляющий с тяжёлым кожаным саквояжем в руках. Его лицо, обычно суровое, как каменные стены замка, сегодня выражало сдержанное удивление.
— Герцогиня, — сказал он, ставя саквояж на стол, — герцог распорядился передать вам это. Для ваших… проектов.
Я открыла саквояж, и моё сердце замерло. Внутри лежали аккуратно сложенные пачки банкнот и увесистые мешочки с золотыми монетами, позвякивающие при каждом движении. Сумма была больше, чем я ожидала — достаточно, чтобы закупить новых коров, заложить фундамент для теплиц и начать работу над салоном. Александр сдержал слово, и это был его первый шаг навстречу моим идеям. Я почувствовала, как внутри разгорается искра — смесь восторга и решимости. Это был мой шанс, мой второй шанс, и я не собиралась его упустить.
— Благодарю, — ответила я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Передайте герцогу, что я начну немедленно.
Управляющий кивнул и вышел, оставив меня наедине с саквояжем, который был не просто деньгами, а символом доверия. Вчерашний разговор в кабинете Александра вспыхнул в памяти: его холодный взгляд, сменившийся искрой интереса, его твёрдая рука, пожавшая мою. Я знала, что это лишь начало, и впереди меня ждут трудности, но сейчас была полна энергии. Моя прошлая жизнь научила меня одному: успех начинается с действия.
Первым делом я созвала старшего управляющего фермой, мастера Томаса. Он был крепким мужчиной лет пятидесяти, с мозолистыми руками и скептическим взглядом, который говорил: «Женщины не должны вмешиваться в дела мужчин». Его тёмная шерстяная куртка пахла сеном, а лицо, покрытое морщинами, выдавало годы работы под палящим солнцем. Но я не собиралась отступать.
— Мастер Томас, — начала я, разворачивая на столе план, который рисовала при свете свечей до рассвета. — Нам нужно закупить новую породу коров. Голштинские. Они дают втрое больше молока, чем наши нынешние. Я связалась с купцом из соседнего графства — ферма за городом, в долине Рейнхолд. Он готов показать нам двадцать голов уже сегодня.
Томас нахмурился, потирая подбородок, заросший седой щетиной.
— Это дорого, госпожа. И кто будет за ними ухаживать? Наши работники и так едва справляются.
— Мы наймем новых, — ответила я уверенно, указывая на саквояж. — А ещё обучим тех, кто уже работает. Я сама покажу, как правильно доить и ухаживать за такими коровами. В моих… книгах, — я запнулась, чуть не сказав «в прошлой жизни», — я читала, как это делается.
Он посмотрел на меня с недоверием, его брови сошлись в одну линию.
— Книги? — переспросил он с лёгким сарказмом. — И что, эти книги научат вас отличить хорошую корову от плохой?
Я улыбнулась, стараясь не поддаться на провокацию.
— Не только книги, мастер Томас. Я знаю, что ищу. Поедем на ферму, и вы сами увидите.
Он пробормотал что-то о «женских причудах», но кивнул. Я чувствовала, что его скептицизм — это вызов, который мне предстоит преодолеть. Моя ферма в прошлой жизни начиналась с маленького огорода и десятка кур, но я научилась превращать землю в золото. Здесь я сделаю то же самое, только в больших масштабах. И все это благодаря моему мужу. Все таки, несмотря на холодную внешность, он беспокоится о своей жене.
К полудню мы с Томасом ехали в открытой повозке по пыльной дороге, ведущей в долину Рейнхолд. Воздух был пропитан запахом трав и земли, а над полями кружили птицы. Я смотрела на проплывающие мимо луга, и воспоминания о прошлой жизни нахлынули с новой силой. Моя ферма в той, другой жизни, была в похожей долине: зелёные холмы, коровы, мирно жующие траву, и мои дети, бегающие между амбарами. Я тряхнула головой, отгоняя тоску. Сейчас не время для воспоминаний — время для действий.
Ферма купца оказалась небольшой, но ухоженной: деревянные загоны, аккуратно сложенные стога сена, амбар с красной крышей. Купец, невысокий мужчина с хитрыми глазами по имени Герберт, встретил нас у ворот. Его улыбка была слишком широкой, как у человека, который знает, что может продать товар подороже.
— Герцогиня, какая честь! — воскликнул он, кланяясь. — Лучшие коровы в графстве, все для вас!
Томас хмыкнул, явно не впечатлённый его речами. Я же кивнула, сохраняя деловой тон.
— Покажите, что у вас есть, мастер Герберт.
Он повёл нас к загону, где стояло около тридцати коров. Некоторые лениво жевали траву, другие смотрели на нас с любопытством. Я сразу заметила, что стадо неоднородное: были и крепкие, здоровые животные, и несколько тощих, с тусклой шерстью. Герберт начал расхваливать всех подряд, но я уже знала, на что смотреть.
В своей прошлой жизни я часами изучала породы коров, выбирая лучших для своей фермы. Голштинские коровы славились высокой удойностью, но требовали правильного ухода. Я подошла ближе, игнорируя удивлённый взгляд Томаса, и начала осматривать животных. Мои руки скользили по бокам коров, проверяя их упитанность, я заглядывала в их глаза, оценивая здоровье, и даже принюхивалась, чтобы убедиться, что нет признаков болезни.
— Вот эта, — сказала я, указывая на крупную корову с чёрно-белой шерстью и широкой грудной клеткой. — Хорошая кость, ровная осанка, глаза ясные. Она даст не меньше двадцати литров молока в день при правильном корме.
Томас прищурился, явно не ожидая такой уверенности.
— Госпожа, — позвала меня Марта, — Ваша карета подана.
Моя горничная напомнила о встрече в городе. Сегодня так же был день выбора места для салона. Я знала, если правильно применить рекламу в нынешних реалиях и показать высококлассный сервис, то мой салон привлечёт не только местных дам, но и тех, кто проезжает через наши земли в столицу. Утренний успех с закупкой коров придал мне уверенности, но я понимала, что салон — это нечто большее, чем ферма. Это был проект, который должен был изменить восприятие герцогства, сделать его центром моды и изысканности.
В карете я перебирала свои записи: утром послала Марту в ту лавку, которую посетила в первый день. Она собрала список мастериц города, их оказалось не так много. Всего лишь двадцать швеи, но среди них мне нужно было отобрать самых лучших, а с остальными составить временный договор, в случае сезона и выплачивать достойную заработную плату. Так же Марта собрала образцы тканей, которую представляет местная лавка. И мои наброски идеи для десертов, которые могли бы подавать в салоне. Я вспомнила свою прошлую жизнь, когда пекла яблочные пироги для соседей. Их лица светились от простого угощения, и я поняла тогда, что еда и красота — универсальный язык, способный объединять людей. Здесь, в этом мире, я собиралась использовать этот язык, чтобы завоевать сердца аристократок. Еще оставила Берте несколько задании, чтобы та собрала списки местных десертов. Вдруг они ничем не отличаются от тех, что знала в своем мире.
Карета катилась по мощёным улицам города, и я смотрела в окно, впитывая его атмосферу. Узкие улочки были полны жизни: торговцы выкрикивали цены на рыбу и хлеб, дети бегали с корзинами, а дамы в пышных платьях прогуливались под зонтиками. Город был оживлённым, но ему не хватало изысканности, которой славилась столица. Мой салон должен был это исправить.
Первой моей целью было найти место для салона. Я попросила кучера остановиться на центральной площади, где сходились торговые пути. Здесь, среди лавок с пряностями и ювелирных мастерских, я заметила заброшенное здание — двухэтажный дом с большими окнами, потемневшими от времени. Его фасад был покрыт потрескавшейся штукатуркой, но я сразу увидела потенциал: широкие окна пропускали достаточно света, чтобы выставить платья на обозрение, а просторные залы внутри могли вместить мастерскую и чайную комнату для гостей.
Я вышла из кареты, сопровождаемая главным управляющим, которого звали Эдвин. Он был молод, но уже успел заслужить репутацию дотошного человека, знающего каждый уголок герцогства. Я указала на здание.
— Эдвин, что вы знаете об этом доме?
Он поправил очки и нахмурился, словно пытаясь вспомнить.
— Это старая таверна, герцогиня. Закрылась пару лет назад, когда хозяин разорился. С тех пор стоит пустая. Хотите посмотреть?
— Да, — ответила я. — И найдите владельца. Я хочу обсудить покупку.
Мы вошли внутрь. Пыль оседала на старых деревянных балках, но я уже представляла, как здесь зазвучат голоса портних, шуршание тканей и звон бокалов во время чаепитий. Залы были просторными, с высокими потолками, а лестница на второй этаж обещала место для будущей выставочной комнаты. Я мысленно расставляла манекены с платьями, столики с десертами, зеркала в золочёных рамах. Это место было идеальным — достаточно близко к центру, чтобы привлекать аристократов, но не слишком шумное, чтобы сохранить атмосферу уюта.
— Это будет наш салон, — сказала я Эдвину, который смотрел на меня с лёгким удивлением. — Свяжитесь с владельцем и предложите цену. Я хочу, чтобы сделка была заключена к концу недели.
— Как прикажете, герцогиня, — ответил он, записывая что-то в свой блокнот. — Но ремонт потребует времени.
— Это неважно. Наймем рабочих, — сказала я. — А вы проследите, чтобы всё было сделано качественно. Нужно уделять внимание к каждой детали, ведь посещать этот салон будут все аристократы от столицы до крайних городов.
Эдвин кивнул, и я почувствовала, как внутри растёт уверенность. Это место станет сердцем моего проекта, и я сделаю всё, чтобы оно засияло.
Следующим пунктом был визит к ткачихам и портным. Мне нужно было обсудить детали тет-а-тет. Предложить договор тем портным, которые не войдут в основной состав. Выбрать ткачих для будущих тканей, набрать вышивальщиц. Я направилась в мастерскую мадам Лорен. Так звали ту женщину. Хоть она не славилась лучшей портнихи города и репутация не гремела в соседних графствах, но образцы что она прислала с Мартой было достаточно высокого качества. Её лавка находилась в тихом переулке, окружённом цветущими клумбами. Дверь украшала вывеска с вышитым гербом — игла и нить, переплетенные в изящном узоре. Когда я вошла, запах лаванды и свежесшитых тканей наполнил воздух, напомнив мне о швейной машинке, которую я когда-то купила для своей дочери в прошлой жизни. Тоска кольнула сердце, но я отогнала её, сосредоточившись на цели.
Мадам Лорен встретила меня в просторной комнате, где за длинным столом работали две молодые швеи. Сама мадам была женщиной лет сорока, с острым взглядом и безупречной осанкой. Её тёмно-зелёное платье подчёркивало строгость, но в движениях её рук, снующих с иглой, чувствовалась страсть к ремеслу.
— Герцогиня, — сказала она, прищурившись, — слухи о вашем… интересе к делам дошли до нас. Чем могу помочь?
Я улыбнулась, стараясь расположить её к себе, и разложила на столе эскизы платьев, которые нарисовала, вдохновляясь модой XXI века, но адаптировав их к местным вкусам: изящные силуэты с приталенными корсетами, тонкие кружева, акцент на глубоких, но элегантных цветах — изумрудном, сапфировом, бордовом. Я добавила элементы, которые знала из своего времени: асимметричные подолы, лёгкие шлейфы, вышивку, напоминающую современные узоры.
— Я хочу открыть салон, мадам Лорен, — начала я, указывая на эскизы. — Место, где аристократки смогут заказывать платья, созданные вами, из эксклюзивных тканей. Мы построим мастерскую рядом с замком, обеспечим вас лучшими материалами и клиентами из столицы. Это будет не просто ателье, а центр моды, где дамы смогут провести целый день — от примерки до чаепития с десертами.
Её глаза расширились, но она быстро взяла себя в руки, взяв один из эскизов. Я видела, как её пальцы дрожат от возбуждения — она уже представляла, как воплотить эти идеи. Она провела рукой по рисунку, задержавшись на деталях кружевного воротника.
— Это… необычно, — сказала она, не отрывая взгляда. — Такие фасоны я видела только в столице, да и то у лучших мастеров. Откуда вы знаете, что сейчас в моде?
— Я много путешествовала… в книгах, — ответила я уклончиво, вспоминая журналы мод, которые листала в своей прошлой жизни. — Но главное — я знаю, чего хотят женщины. Удобство, красота, эксклюзивность. И я верю, что вы можете это создать.
— Это амбициозно. И дорого, — сказала мадам Лорен, возвращая эскиз. — Кто оплатит?
Я указала на саквояж, который принесла с собой, и открыла его, показав блеск золотых монет.
— Я, — ответила я. — Это задаток. Если согласитесь, вы станете главной портнихой салона, с долей в прибыли. Я также найму помощниц и обеспечу ткани — шёлк, бархат, тончайший лен.
Мадам Лорен молчала, изучая меня. Я чувствовала, как её взгляд оценивает не только мои слова, но и мою решимость. Наконец, она кивнула.
— Я в деле, — сказала она. — Но мне нужны помощницы. Лучшие. И ткани — не просто хорошие, а лучшие.
— Будут, — пообещала я. — Завтра начнем отбор мастериц. Ткани прибудут через неделю.
Она улыбнулась — впервые за весь разговор, и я поняла, что завоевала её доверие. Это была ещё одна маленькая победа.
Далее я отправилась к ткачихам, чья мастерская находилась на окраине города. Это было скромное здание, окружённое деревянными станками, на которых женщины ткали полотно с замысловатыми узорами. Главная ткачиха, Анна, была крепкой женщиной с натруженными руками и добродушной улыбкой. Она встретила меня с удивлением, но без той сдержанности, что была у мадам Лорен.
— Герцогиня? — сказала она, вытирая руки о фартук. — Нечасто нас навещают такие гости. Чем обязаны?
Я объяснила свою идею: салон, где её ткани станут основой для эксклюзивных платьев. Я показала образцы узоров, которые нарисовала, вдохновляясь современными дизайнами: цветочные мотивы, геометрические линии, тонкие градиенты. Анна внимательно слушала, её глаза загорелись, когда я упомянула, что её мастерская получит постоянные заказы и долю прибыли.
— Мы сможем ткать больше, если наймём ещё рук, — сказала она. — Но нужны деньги на новые станки.
— Это не проблема, — ответила я, показав саквояж. — Я вложу в вашу мастерскую, а вы обеспечите ткани, которых нет даже в столице.
Анна кивнула, и я видела, как её лицо озаряет надежда. Она позвала двух своих помощниц, чтобы показать мне их работы, и я была поражена качеством: ткани были тонкими, но прочными, с узорами, которые могли соперничать с лучшими столичными образцами. Я тут же заключила с ней договор на поставку тканей для салона, пообещав отправить рабочих для установки новых станков.
К полудню я вернулась в карету, чувствуя, как усталость смешивается с воодушевлением. Город гудел вокруг меня, но я уже видела его иначе — как место, которое скоро станет центром притяжения для аристократов. Я записала в блокнот планы: встретиться с пекарем для обсуждения десертов, нанять рабочих для ремонта здания, организовать отбор помощниц для мадам Лорен. Но главное — я нашла место для салона и заручилась поддержкой лучших мастериц города.
Вернувшись в замок, я прошла в сад, где дети Александра играли под присмотром няни. Старший, Маркус, бросил на меня настороженный взгляд, но младшая, Лидия, подбежала ко мне с ромашкой в руке.
— Это для вас, — сказала она, протягивая цветок.
Я опустилась на колени, принимая ромашку, и на миг моё сердце сжалось. В прошлой жизни мои дети тоже дарили мне цветы, собранные в поле. Их смех, их маленькие ручки, обнимающие меня, — всё это вспыхнуло в памяти, и я едва сдержала слёзы.
— Спасибо, милая, — сказала я, погладив Лидию по голове. — Хочешь помочь мне с чем-то особенным?
Её глаза загорелись.
На следующий день после моего визита в город, где выбрала здание для салона и заручилась поддержкой мадам Лорен, поместье всколыхнул внезапный приезд гостьи. Утро началось с привычной суеты: я сидела за письменным столом, перебирая чертежи теплиц и списки мастериц для салона, когда услышала топот слуг, спешащих к парадному входу. Их голоса, обычно приглушённые, звенели смесью радости и возбуждения. Я отложила перо и подошла к окну. Во двор въезжала элегантная карета, запряжённая парой белоснежных лошадей. На дверце красовался герб с золотым орлом, окружённым лавровыми листьями — символ семьи Вейлер, одной из самых влиятельных при королевском дворе. Моя рука замерла на подоконнике. Такой визит не мог быть случайным.
Я спустилась в главный зал, поправляя тёмно-синее платье, которое выбрала утром за его простую элегантность. Слуги метались по залу, поправляя бархатные портьеры, полируя серебряные подсвечники и расставляя вазы с только что срезанными розами. Их движения были нервными, как будто они готовились к приёму самой королевы. Александр уже стоял у входа, его тёмный сюртук подчёркивал строгую осанку, но в уголках его губ играла лёгкая улыбка — редкость, которая в последние дни всё чаще появлялась, когда мы обсуждали мои планы для поместья. Я остановилась в стороне, наблюдая.
Двери распахнулись, и в зал вошла леди Розалин. По памяти бывшей хозяйки тела я узнала эту девушку. Её рыжие волосы, уложенные в сложные локоны, горели, как закатное солнце, в лучах, лившихся через витражные окна. Изумрудные глаза сияли, отражая свет хрустальной люстры, а улыбка была мягкой, почти ангельской. Платье из алого шёлка струилось по её фигуре, облегая тонкую талию и заканчиваясь лёгким шлейфом, который скользил по мраморному полу. На шее поблёскивал кулон с изумрудом, идеально подходящий к её глазам. Она была воплощением изящества, созданным, чтобы очаровывать, и я сразу поняла, почему её имя шепталось при дворе.
Александр шагнул навстречу, и его лицо смягчилось, как будто он встречал старого друга.
— Леди Розалин, — сказал он, склоняя голову. — Какой неожиданный и приятный сюрприз. Добро пожаловать в наше поместье.
— Герцог Александр, — ответила она, её голос был мелодичным, как переливы арфы, с лёгкой хрипотцой, добавляющей шарма. — Я не могла проехать мимо, не навестив вас. Королева отправила меня с поручением в соседнее графство, и подумала, что это прекрасный повод возобновить наше… старое знакомство. Все таки прошло немало времени.
Она слегка наклонила голову, позволяя локонам упасть на плечо, и её взгляд, полный тепла, задержался на Александре чуть дольше, чем диктовали приличия. Это было искусное представление: каждый жест, каждая улыбка были отточены, как у актрисы, привыкшей играть на сцене королевского двора. Я знала, что она служит фрейлиной при королеве — роль, требующая не только красоты, но и хитрости, умения плести интриги и читать намерения других. В глазах Александра она казалась невинной, очаровательной девушкой, старой подругой, но я видела в ней нечто иное. Её улыбка была слишком совершенной, её взгляд — слишком цепким. Это была маска, за которой скрывалась интриганка. Может герцогиня Олесия не смогла бы увидеть истинное лицо этой бестии, но так как я живу во второй раз и на глаз могу определить какой человек стоит передо мной.
— Олесия, — Александр повернулся ко мне, его тон был ровным, но в нём чувствовалась искренняя попытка включить меня в разговор. — Позволь представить леди Розалин, дочь графа Вейлера. Она… давняя знакомая нашей семьи.
Я шагнула вперёд, расправив плечи, и улыбнулась, стараясь выглядеть радушной, хотя внутри зашевелилось любопытство, смешанное с настороженностью.
— Рада знакомству, леди Розалин, — сказала я, слегка кивнув. — Надеюсь, ваше пребывание у нас будет приятным.
Её изумрудные глаза скользнули по мне, оценивая с ног до головы. Улыбка осталась на месте, но в её взгляде мелькнула тень высокомерия, едва уловимая, как дымка в утреннем воздухе. Она наклонила голову, словно отдавая дань уважения, но движение было слишком театральным.
— Герцогиня Олесия, — ответила она, её голос был сладким, как мёд, но с лёгкой насмешкой, которую могла уловить только я. — Слухи о вашей… необычной энергии дошли даже до двора. Говорят, вы взялись перестраивать это поместье с небывалым рвением. Как мило.
Слово «мило» прозвучало как укол, завуалированный комплиментом. Я сохранила улыбку, игнорируя подтекст. Моя прошлая жизнь научила меня не реагировать на провокации, особенно от тех, кто привык играть в словесные дуэли.
— Я лишь стараюсь сделать наш дом лучше, — ответила я спокойно. — Надеюсь, вы оцените наши начинания. Возможно, наш новый салон заинтересует даже дам из столицы.
Её глаза чуть прищурились, но улыбка осталась неизменной. Александр, похоже, не заметил напряжения, и я поняла, что её игра рассчитана на него. Слухи о том, что Розалин и Александр когда-то были влюблены, доходили до Олесии ещё до свадьбы. Шептались, что их разлучила воля его отца, решившего скрепить дружбу семьи с помощью брака. Да, Олесия была дочерью давнишнего друга отца Александра, который спас жизнь предыдущему герцогу.
Я не придавала значения этим сплетням — моя прошлая жизнь научила меня, что слухи подобны ветру, который утихает, если не подбрасывать дров. Но теперь, глядя на Розалин, я чувствовала, что она здесь не просто так. Её приезд был частью плана, и я собиралась выяснить, какого именно.
Александр предложил Розалин осмотреть поместье, и я присоединилась, чтобы не оставить её наедине с ним. Не то чтобы я ревновала, просто потом опять пойдут слухи, что герцог обделяет меня вниманием. Мы прошли через галерею с портретами предков герцогов, а затем вышли в сад, где розы цвели так ярко, что их аромат кружил голову. Розалин двигалась с грацией, её шаги были лёгкими, как будто она плыла по траве. Она то и дело касалась руки Александра, поправляя локон или указывая на цветы, и каждый жест был пропитан кокетством. Александр отвечал сдержанно, но с теплотой, и я видела, как он невольно поддается её обаянию.
В саду Розалин остановилась у клумбы с алыми розами, наклонившись к цветам с такой грацией, что даже я на миг залюбовалась.
— Александр, — сказала она, касаясь лепестков тонкими пальцами, — помнишь, как мы гуляли в садах столицы? Ты рассказывал мне о своих мечтах возродить герцогство, сделать его великим. И вот, похоже, твоя новая герцогиня взялась за это с… энтузиазмом.
Её тон был лёгким, почти игривым, но слово «энтузиазм» прозвучало как завуалированный укол, словно мои усилия были чем-то наивным. Александр улыбнулся, не уловив подтекста.
— Олесия полна идей, — ответил он, посмотрев на меня с лёгким одобрением. — Её планы для поместья впечатляют. Салон, теплицы, новые коровы — она видит возможности там, где другие видят только рутину.
Его слова согрели меня, как солнечный луч, но я заметила, как Розалин слегка напряглась. Её улыбка не дрогнула, но глаза на миг стали холоднее. Она быстро сменила тему, начав рассказ о недавнем бале при дворе, где королева восхитилась её платьем. Её голос лился, как мелодия, и Александр слушал с интересом, иногда вставляя вопросы. Я молчала, наблюдая за незваной гостьей. Её умение подать себя было безупречным: она знала, когда сделать паузу, чтобы он сам продолжил разговор, когда рассмеяться, чтобы подчеркнуть его остроумие. Это была игра фрейлины, привыкшей манипулировать вниманием мужчин, и она играла мастерски.
Позже, когда управляющий вызвал Александра для обсуждения поставок зерна, я осталась с Розалин в гостиной. Слуги подали чай, и я заметила, как горничная, подавая Розалин чашку, чуть не пролила напиток, так старалась угодить. Когда двери закрылись, оставив нас наедине, маска невинности с лица Розалин спала. Она откинулась в кресле, держа чашку с небрежной элегантностью, и её улыбка стала острой, как лезвие кинжала.
— Олесия, — сказала Розалин, намеренно опуская мой титул, что было явным знаком пренебрежения. — Ты и правда думаешь, что можешь превратить это захолустье в нечто значимое? Александр всегда мечтал о величии, но он не из тех, кто терпит суету. И, знаешь, — рыжая бестия сделала паузу, пригубив чай, её глаза сверкнули, — он привык к женщинам… иного уровня.
Её слова были ядом, завернутым в сладкую конфетную обертку, но моя прошлая жизнь научила меня не поддаваться на такие уловки. В той жизни я сталкивалась с завистью соседей, когда моя ферма начала процветать, и научилась отвечать не гневом, а уверенностью. Я улыбнулась, глядя ей в глаза.
— Возможно, вы и считаете это место захолустьем, но для меня она самая лучшая, —спокойно ответила я, даже не моргнув. — И я не стремлюсь быть кем-то другим, нежели чем другие. — последнее слово я сказала с особым акцентом, намекая на нее. — Александр поддерживает мои идеи, и это говорит о том, что он видит в них ценность. А что до уровня… — я слегка наклонилась, повторяя её тон, — я предпочитаю доказывать свою значимость делами, а не словами.
Её улыбка дрогнула, и на миг я увидела в Розалин глазах раздражение. Она поставила чашку на стол с лёгким стуком.
— Поддерживает? — переспросила Розалин, её голос стал резче. — О, милая, он просто снисходит до тебя, чтобы не обидеть. Александр всегда был… добр. Но не обольщайся. Его сердце принадлежит тем, кто знает, как играть по законам двора. А ты… — она окинула меня взглядом, — ты всего лишь дочь барона, пытающаяся играть в герцогиню.
Я почувствовала, как внутри вспыхивает гнев, но подавила его. Слухи о прошлом Розалин с Александром — их якобы любви, разорванной обстоятельствами — не волновали меня. Я знала, что любовь строится на доверии, а не на сплетнях, и моя цель в этом браке была не завоевать его сердце, а построить будущее для поместья. Но слова этой фрейлины были не просто оскорблением — это была попытка посеять сомнения, подорвать мою уверенность. Розалин была интриганкой, привыкшей манипулировать, и я не собиралась становиться её пешкой.
— Тогда, леди Розалин, — сказала я, подчёркивая её титул с лёгкой насмешкой, — вам будет любопытно увидеть, как мои планы воплотятся. Салон, который я строю, привлечет дам из столицы, и, возможно, даже вы закажете там платье. А что до Александра, — я выдержала паузу, — я верю, что он ценит тех, кто действует, а не тех, кто плетёт интриги.
Её глаза сузились, и на миг я подумала, что Розалин ответит что-то резкое, но она лишь рассмеялась — холодным, звенящим смехом, который эхом отразился в гостиной.
— Посмотрим, Олесия, — сказала она, возвращаясь к своей маске. — Двор любит зрелища, и я с радостью понаблюдаю за твоим… спектаклем.
Я встала, давая понять, что разговор окончен, и вышла из гостиной, оставив Розалин наедине с её чашкой чая. Мои шаги звучали уверенно, но внутри я чувствовала, как напряжение сжимает грудь. Розалин была опасной — не потому, что могла очаровать Александра, а потому что её слова могли посеять сомнения среди слуг и местных аристократов.
После обеда, когда солнце уже миновало зенит и начало свой ленивый спуск к горизонту, я почувствовала, что мне нужно вырваться из стен поместья. Утро, омрачённое появлением леди Розалин с её рыжими локонами и изумрудными глазами, оставило во мне осадок — смесь настороженности и лёгкого раздражения. Её сладкий голос, её искусные жесты, её умение очаровывать Александра — всё это кружилось в моей голове, как назойливый мотив. Вроде я мужа не люблю и не питаю к нему нежных чувств, но какое-то чувство внутри меня гложило. Вероятно, это были чувства бывшей герцогини. Может у меня идет синхронизация? Но я знала, как справляться с такими бурями. Всегда находила утешение в работе. Земля не лжёт, не плетёт интриг, и её плоды — честная награда за труд. Здесь, в этом мире, ферма стала моим убежищем, местом, где я могла видеть, как мои планы обретают форму.
Я поднялась из-за обеденного стола, где слуги всё ещё убирали фарфоровые тарелки, украшенные гербом герцогства. Александр, занятый разговором с управляющим, не заметил моего ухода, а Розалин, сидевшая напротив него, бросила на меня мимолётный взгляд, полный скрытого любопытства. Её присутствие в поместье было как тень, скользящая за мной, но решила не поддаваться этому чувству. Вместо этого я направилась в свою комнату, чтобы переодеться. Выбрала простое серое платье из плотного льна, с длинными рукавами и подолом, не мешающим шагать по пыльным тропам. Его скромность успокаивала — в нём я чувствовала себя не герцогиней, а женщиной, знающей цену труда. Я заплела волосы в тугую косу, надела кожаные сапожки, потёртые, но удобные, и взяла плетёную корзину для овощей. В прошлой жизни я всегда носила такую, собирая морковь или яблоки с детьми, и этот ритуал возвращал мне частичку дома.
Выйдя в коридор, я заметила, как горничная Аннабель, та самая, что утром чуть не пролила вино, стараясь угодить Розалин, посмотрела на меня с удивлением. Мой наряд, корзина в руках — всё это, должно быть, казалось ей странным для герцогини. Я улыбнулась, встретив её взгляд.
— Передай Грею, чтобы подготовили карету, — сказала я. — Я еду на ферму.
Она кивнула, но в её глазах мелькнула тень сомнения. Я знала, что слуги шепчутся обо мне. Дочь барона, взявшаяся за дела, которые не должна делать герцогиня казалась им чужой, а теперь, с приездом Розалин, их лояльность и вовсе пошатнулась. Но я не собиралась завоёвывать их расположение угодливостью. Моя прошлая жизнь научила меня, что уважение приходит с результатами, и ферма была моим первым шагом.
Карета, запряженная двумя гнедыми лошадьми, ждала у парадного входа. Грей помог мне забраться внутрь, и вскоре мы тронулись. Дорога к ферме, расположенной в получасе езды от поместья, вилась через холмы, поросшие высокой травой. Я открыла окно, и тёплый ветер ворвался внутрь, неся запах полевых цветов и земли.
Карета остановилась у ворот фермы и я вышла чувствуя, как пыль скрипит под сапогами. Ферма встретила меня гомоном жизни. Воздух был пропитан запахами свежескошенной травы, тёплого молока и навоза — смесью, которая для других могла быть неприятной, но для меня была музыкой. Вдалеке мычали коровы, где-то звенели вёдра, а работники переговаривались, смеясь над чьей-то шуткой. Это была живая картина, и я чувствовала, как напряжение, вызванное Розалин, растворяется в этом шуме.
Ганс мне навстречу. Его выцветшая рубаха была заправлена в штаны, а шляпа, потрёпанная солнцем, низко надвинута на лоб. Обычно он был немногословен и хмур, но сегодня его лицо светилось сдержанной гордостью.
— Герцогиня, — сказал он, снимая шляпу и слегка кланяясь. — Рад вас видеть. Коровы превзошли все ожидания. Ваше чутьё на скотину — как у старого фермера. Идёмте, покажу.
Я улыбнулась, чувствуя тепло от его слов. Мои современные знания пригодились и в этой жизни. Хоть не нужно начинать с нуля, влезая в долги. Именно это доставляло больше всего радости. Мы прошли к хлеву, большому деревянному строению с новой крышей, которую я приказала починить вчера. Я выделила деньги на укрепление стен и замену прогнивших балок, чтобы коровы зимовали в тепле. Работники уже начали свою работу и дело идет как нужно мне. Запах сена и молока ударил в нос и я вдохнула его полной грудью. В следующий раз нужно будет предложить систему самоочистки и переработки навозов.
В хлеву царила деловая суета. Десять коров, купленных у купца, стояли в стойлах, лениво жуя сено. Их шерсть блестела, глаза были ясными, а вымя — полным. Я сама выбирала их на рынке, проверяя зубы, походку и аппетит, как учила меня старая соседка в прошлой жизни. Эти коровы были моим триумфом — доказательством, что я могу принимать решения, которые приносят пользу.
Доярки, три женщины в передниках, сидели на низких табуретах, напевая старинную песню о любви и полях. Их руки ритмично двигались, и струи молока звонко били в металлические вёдра. Одна из них, молодая девушка с длинной русой косой, заметила меня и улыбнулась, не прерывая работы. Я подошла ближе и увидела, как корова, которую она доила, ткнулась мордой в её плечо, словно благодаря. Это был знак доверия, и я знала, что такие моменты — результат заботы.
— Сколько молока в день? — спросила я, наклоняясь к ведру. Запах был свежим, с лёгкой сладостью, как в те дни, когда я доила свою козу в прошлой жизни.
— Около ста литров, госпожа, — ответил Ганс, почесав затылок. — Это больше, чем я рассчитывал. Если так пойдёт, мы сможем делать сыр и масло не только для поместья, но и для продажи в городе. А вчера ещё телёнок родился. Крепкий, уже на ногах.
— Телёнок? — переспросила я, чувствуя, как улыбка растягивает губы. — Покажи.
Когда я вернулась в поместье, усталость от долгого дня на ферме смешивалась с чувством удовлетворения. Запах земли и молока всё ещё цеплялся за мои волосы. Я ожидала, что большой зал будет наполнен привычным вечерним теплом: звоном посуды, сдержанными голосами слуг, а возможно, и лёгкой улыбкой Александра за ужином. Даже присутствие леди Розалин, с её неизменной маской очарования — рыжими локонами, изумрудными глазами и сладким смехом, — не пугало меня. Я была готова встретить её взгляды, её завуалированные уколы, потому что ферма, с её коровами, тёлёнком и огородом, дала мне уверенность. Но поместье встретило меня непривычной тишиной, и эта тишина была острой, как холодный ветер в тёплый вечер.
Атмосфера в доме изменилась, как будто кто-то затушил свечи, оставив лишь тени. Парадный вход, обычно оживлённый движением лакеев, был пуст. Мои шаги по мраморному полу эхом отдавались в высоких сводах, и я заметила, как бархатные портьеры, тяжёлые и тёмно-зелёные, слегка колыхнулись, словно скрывая чьё-то присутствие. Свет от хрустальной люстры, висевшей над лестницей, падал тускло, отражаясь в полированном дереве перил, но не разгоняя сумрак. Запах роз, которые слуги так старательно расставляли по вазам с приездом Розалин, теперь казался приторным, почти удушающим. Поместье, всегда казавшееся мне строгим, но живым, сегодня было словно заморожено, и я почувствовала, как внутри шевельнулась тревога.
Я прошла в прихожую, где сняла запылённые сапожки, оставив их у резной дубовой скамьи. Пыль с фермы осела на их кожаной поверхности, и я невольно подумала, как странно это выглядит в этом мире титулов и этикета — герцогиня, возвращающаяся с землёй на обуви. Но в прошлой жизни я не стеснялась грязи, и теперь она была для меня знаком честного труда. Я поставила корзину на пол и направилась к лестнице, ведущей в большой зал, когда услышала шорох за спиной. Это были слуги — их движения, обычно уверенные, теперь казались осторожными, почти крадущимися. Они накрывали стол в зале, но делали это тише, чем обычно, словно боялись нарушить невидимую границу. Их голоса, приглушённые до шёпота, доносились до меня, как шелест листвы в осеннем лесу, и я уловила обрывки: «…леди Розалин… такая грация… герцог…». Эти слова были как иглы, впивающиеся в кожу, но я отогнала их, решив, что они просто заняты своими делами.
Большой зал встретил меня пустотой. Длинный стол, покрытый белоснежной скатертью, был накрыт лишь наполовину: несколько тарелок, серебряные приборы, хрустальные бокалы, но ни одного человека. Огонь в камине горел слабо, бросая дрожащие тени на гобелены, изображавшие сцены охоты с собаками и всадниками. Я остановилась у двери, чувствуя, как тишина давит на грудь. Где Александр? Где Розалин с её улыбкой, которая всегда казалась мне слишком отточенной, как у актрисы перед публикой? Я ожидала увидеть их здесь, возможно, за лёгкой беседой о делах поместья или о столичных балах, но зал был пуст, и эта пустота была красноречивее любых слов.
Я повернулась, чтобы спросить у слуг, но в этот момент ко мне подошла Аннабель. Её фигура, тонкая и немного сутулая в сером платье с белым передником, казалась напряжённой, как струна. Она остановилась в шаге от меня, опустив глаза, и её пальцы нервно теребили край передника. Её лицо, обычно открытое, с лёгкими веснушками на щеках, теперь было бледным, а губы сжаты в тонкую линию, словно она боялась, что её слова вызовут бурю. Я знала Аннабель — она была одной из тех, кто помогал мне с чертежами теплиц, но с приездом Розалин её поведение изменилось. Утром она чуть не пролила вино, суетясь вокруг гостьи, и теперь этот страх в её глазах был почти осязаем.
— Госпожа, — сказала она тихо, почти шёпотом, так что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Герцог и леди Розалин уехали в город. В театр. Они… просили передать, что вернутся поздно.
Я замерла, чувствуя, как внутри шевельнулось что-то холодное, острое, как лезвие кинжала.
Театр? Слово прозвучало в моей голове чужеродно, как будто оно не принадлежало этому месту, этому времени. Александр никогда не говорил о театре. Утром, за завтраком, он обсуждал поставки зерна, а за обедом слушал мои планы о теплицах, кивая с той лёгкой улыбкой, которая в последнее время появлялась всё чаще. Я знала, что он редко покидал поместье ради развлечений. Его жизнь была связана с герцогством, с бумагами, которые он изучал в библиотеке до полуночи. Театр был для него чем-то далёким, частью мира, который принадлежал Розалин — миру балов, интриг и королевского двора.
Я представила Розалин рядом с ним в полумраке театральной ложи. Её рыжие локоны, уложенные с изяществом, сияют в свете свечей. Её изумрудные глаза, всегда такие цепкие, смотрят на него с притворной невинностью. А рука, тонкая и белая, невзначай касается рукава Александра, пока она шепчет что-то о пьесе. Её смех, мелодичный, как звон хрусталя, эхом разносится в тишине ложи. Эта картина была ясной, как отражение в зеркале, и она кольнула меня сильнее, чем я ожидала. Не потому, что я боялась её чар — моя прошлая жизнь научила меня, что любовь не крадётся в тени интриг. Но потому, что я знала: Розалин играет в игру, где я — препятствие, а Александр — приз.
Но тут же взяла себя в руки. Олесия, нельзя поддаваться эмоциям. Да, Александр может в любой момент потребовать развода, потому что между нами не было любви, как и детей. Поэтому я должна потратить все силы на постройке салона. Ведь основной доход будет с него, даже если разведусь, я не останусь без крова. И всё же я не могла игнорировать, что Розалин, с её умением манипулировать, была инициатором этой поездки. Она знала, как плести сети, как использовать каждый взгляд, каждое слово. Это был её ход, и я была уверена, что он не последний.
Ночь опустилась на поместье, окутав его тишиной, нарушаемой лишь треском поленьев в камине моей комнаты. После ужина, проведённого в одиночестве с горьковатым привкусом запеканки и мыслями о театре, я чувствовала себя измотанной. Чертежи теплиц лежали на столе, их аккуратные линии были моим якорем, но даже они не могли удержать тревогу, что поселилась в груди. Я задула свечи, и комната погрузилась в темноту, лишь лунный свет, пробивающийся сквозь тяжёлые шторы, рисовал серебристые полосы на полу. Я легла в кровать, надеясь, что сон смоет усталость, но вместо покоя меня ждало нечто иное.
Сон пришёл быстро, как будто поджидал меня за гранью яви.
Я оказалась в гостиной поместья — той самой, с высокими окнами и гобеленами, где часто обсуждала дела с управляющим. Свет лился из окон, заливая комнату золотым сиянием, но он был слишком ярким, почти ослепляющим, как будто мир вокруг был не настоящим, а нарисованным. Я сидела за столом, передо мной лежали чертежи салона, который я планировала открыть в городе. Я водила пальцем по эскизам, представляя, как мастерицы будут шить платья, а дамы из соседних поместий станут приезжать за новыми нарядами. Это была моя мечта — ещё один шаг к процветанию герцогства, к уважению, которое я завоюю делами, а не титулом.
Но внезапно двери гостиной распахнулись с громким скрипом, и в комнату ворвались Александр и Розалин. Их появление было как удар грома в ясный день. Они шли, тесно прижавшись друг к другу, их руки переплелись, а лица светились счастьем, которого я никогда не видела в Александре. Его глаза, обычно строгие и задумчивые, искрились радостью, а улыбка, такая редкая в реальной жизни, была широкой и открытой. Розалин, в своём изумрудном платье, казалась воплощением триумфа: её рыжие локоны струились по плечам, а смех звенел, как хрусталь, отражаясь от стен. Она держала Александра под руку, её пальцы, унизанные кольцами, покоились на его рукаве с такой уверенностью, словно она уже была хозяйкой этого дома.
Я замерла, не в силах отвести взгляд. Мои чертежи, мои планы — всё поблекло перед этой сценой. Они не замечали меня, словно я была тенью, призраком в собственной гостиной. Розалин остановилась посреди комнаты, её голос, сладкий и властный, разрезал воздух:
— С этого дня я буду жить в этом поместье, — объявила она, повернувшись к Александру с улыбкой, от которой у меня похолодело внутри. — И, конечно, я позабочусь о потомстве Редфилдов. Мы построим будущее вместе, мой дорогой.
Александр кивнул, его рука обняла её талию, и он посмотрел на неё с такой нежностью, что я почувствовала, как моё сердце сжалось. Он был счастлив — по-настоящему, без тени сомнений, которые иногда замечала в его взгляде, когда мы обсуждали дела поместья. Они стояли там, в центре гостиной, как идеальная пара, как герои баллады, а я, сидящая за столом с чертежами, была невидимкой, чужой в их мире.
— Александр, — попыталась я сказать, но мой голос утонул в их смехе. Я хотела встать, подойти к нему, напомнить о наших планах, о ферме, о теплицах, о том, что мы строили вместе. Но мои ноги словно приросли к полу, а руки стали тяжёлыми, как свинец. Я могла только смотреть, как они уходят, их силуэты растворяются в золотом свете, оставляя меня в пустоте.
Я проснулась в холодном поту, задыхаясь. Сердце колотилось, словно бежала от опасности. Лунный свет всё ещё лился в комнату, но теперь он казался холодным, почти ледяным. Я села на кровати, прижав ладони к лицу, и попыталась отдышаться. Это был всего лишь сон, но он был таким реальным, что я всё ещё слышала эхо смеха Розалин, видела её руку на плече Александра. Моя прошлая жизнь научила меня справляться с болью, но этот сон вскрыл страх, который я прятала даже от себя.
Я встала, накинув шаль на плечи, и подошла к окну. За стеклом раскинулся сад, тёмный и неподвижный, словно замёрзший под взглядом луны. Я смотрела на тени деревьев, и мысли, тяжёлые, как свинцовые гири, кружились в голове. Мой брак с Александром не был построен на любви. Это был союз, скрепленный долгом, уважением, общими целями. Он поддерживал мои идеи, выделял деньги на ферму, на таверну, слушал мои планы с интересом, но я знала, что его сердце не принадлежит мне. И если он вдруг решит развестись — если Розалин, с её титулом и чарами, сумеет занять моё место, — всё, что я строю, рухнет в одночасье. Ферма, салон, теплицы — всё это зависело от его поддержки, от его денег, от его доверия ко мне. Без него я останусь лишь дочерью барона, чужой в этом мире, с горсткой идей и без средств их воплотить.
Эта мысль была как удар. В прошлой жизни я потеряла всё — дом, семью, надежду. Здесь у меня был второй шанс, и я не могла позволить ему ускользнуть. Я вспомнила Александра — его тёмные глаза, его редкую улыбку, его голос, когда он говорил: «Олесия, твои планы вдохновляют». Это было не любовью, но это было началом, мостом, который я могла укрепить. Я не была Розалин, с её умением очаровывать одним взглядом, но у меня было кое-что другое — упорство, искренность и цель. Я решила, что завоюю его сердце, чего бы это ни стоило. Не ради титула или богатства, а ради будущего, которое мы могли построить вместе — для Лидии и Маркуса, для поместья, для нас.
Я вернулась к столу, где лежали чертежи, и зажгла свечу. Её слабый свет озарил комнату, и я почувствовала, как решимость возвращается. Завтра начну не только с салона и теплиц. Я начну с Александра. Я найду способ сблизиться с ним — не через интриги, как Розалин, а через дела. Как говориться, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. А значит, с него и начнем.
Рассвет только начинал трогать небо, заливая комнату бледно-розовым светом, пробивавшимся сквозь щели в шторах. Было рано, слишком рано для поместья, где слуги ещё не начинали свою суету, а тишина казалась почти осязаемой. Я встала, чувствуя, как холодный пол под босыми ногами возвращает меня к реальности. Сегодня не буду сидеть, терзаясь мыслями о Розалин или шаткости своего положения. Сегодня я начну завоёвывать сердце Александра — не интригами, а теплом, которое могу создать своими руками.
В прошлой жизни я научилась, что еда — это больше, чем просто пища. Это забота, это память, это язык, который говорит громче слов. Я вспомнила, как мои дети бегали вокруг стола, пока я пекла пироги, их смех смешивался с запахом ванили и мяса. Здесь, в этом мире, у меня был Александр, чьё сердце я хотела тронуть. Я надела простое платье из мягкого хлопка, тёмно-синего цвета, с длинными рукавами и удобным подолом, и заплела волосы в свободную косу. Затем, тихо ступая, спустилась на кухню поместья.
Кухня была просторной, с каменными стенами и огромным очагом, где уже тлели угли, оставленные ночным поваром. Медные кастрюли висели на крюках, отражая слабый свет свечи, которую я зажгла. Запах хлеба, испечённого накануне, всё ещё витал в воздухе, смешиваясь с ароматом сушёных трав, подвешенных над столом. Я нашла всё, что нужно: мешки с мукой, корзину яиц, кувшин с густыми сливками с фермы, кусок масла, завёрнутый в ткань, и корзину с лимонами, привезёнными из города. В кладовой лежали куски говядины и курицы, а в углу стояли банки с сахаром и специями. Это было моё поле битвы, и я чувствовала себя в своей стихии.
Сначала я занялась сладким пирогом. В прошлой жизни я пекла его с яблоками, но здесь яблок в кладовой не оказалось, зато нашла спелые персики, их кожица была мягкой и чуть пушистой. Я нарезала их тонкими дольками, чувствуя, как сладкий сок стекает по пальцам. Замесила тесто — мука, масло, щепотка соли, немного сахара, чтобы корочка хрустела. Движения были привычными, успокаивающими: раскатывала тесто, слушая, как деревянная скалка скрипит по столу, и представляла, как Александр откусывает кусок, а его глаза, обычно такие серьёзные, смягчаются. Я выложила персики в форму, посыпала их корицей и сахаром, накрыла второй половиной теста и защипала края, как учила меня мать в прошлой жизни. Пирог отправился в очаг, и вскоре кухня наполнилась тёплым, сладким ароматом.
Затем взялась за мясной пирог. Нарезала говядину мелкими кусочками, добавила лук, морковь с фермы и немного чеснока, который нашла в корзине. В сковороде, шипя, растопилось масло, и я обжарила мясо с овощами, добавив тимьян и розмарин для аромата. Запах был таким насыщенным, что я невольно улыбнулась, вспомнив, как дети в прошлой жизни спорили, кому достанется самый большой кусок. Тесто для мясного пирога я сделала плотнее, с добавлением яичного желтка, чтобы корочка была золотистой. Выложила начинку, накрыла её тестом и сделала несколько надрезов, чтобы пар выходил. Второй пирог присоединился к первому в очаге, и кухня превратилась в симфонию ароматов — сладких и пряных, обещающих уют.
Последним был лимонад. Я выдавила сок из лимонов, их резкий, свежий запах защекотал нос. В кувшине смешала сок с водой, добавила сахар, размешивая, пока он не растворился, и бросила несколько листиков мяты, которые нашла в горшке у окна. Пробуя, добавила ещё немного лимонного сока — я хотела, чтобы вкус был ярким, бодрящим, чтобы он разбудил всех за завтраком. Я представила, как Александр возьмёт стакан, посмотрит на меня с лёгким удивлением, и эта мысль придала мне сил.
К тому времени, как закончила, кухня ожила. Слуги начали появляться, их шаги были лёгкими, но я замечала их взгляды — удивлённые, почти настороженные. Кухарка вошла последней, его густые брови поднялись, когда она увидел меня, покрытую мукой, с кувшином лимонада в руках.
— Герцогиня? — пробормотала она, поправляя свою косынку. — Опять готовите?
— Хочу порадовать семью, — ответила я, улыбнувшись. — Надеюсь, ты не против, Берта. Пироги почти готовы.
Кухарка хмыкнула, но в ее глазах мелькнуло уважение, чего я не видела с приездом Розалин. Я попросила слуг накрыть стол в малой столовой — не в большом зале, где царила холодная официальность, а в уютной комнате с видом на сад. Там было теплее, и я хотела, чтобы утро было нашим.
Когда я вошла в столовую, стол уже был накрыт: белая скатерть, фарфоровые тарелки, хрустальные стаканы. Пироги, только что из печи, стояли в центре, их корочки блестели, а аромат наполнял комнату. Кувшин с лимонадом искрился в утреннем свете, мятные листья плавали в золотистой жидкости.
Александр вошёл, его тёмные волосы были слегка растрёпаны, а рубашка, небрежно заправленная, делала его моложе, чем обычно. Он остановился, увидев стол, и его брови приподнялись.
— Олесия? — сказал он, его голос был тёплым, с ноткой удивления. — Это ты устроила?
— Хотела начать день с чего-то особенного, — ответила я, глядя ему в глаза. Я чувствовала, как моё сердце забилось быстрее, но держала улыбку лёгкой, почти игривой. — Попробуй, Алекс. Надеюсь, тебе понравится.
Я специально сократила его имя, указывая что мы все таки супруги, нежели просто соседи под одной крышей. Он сел, и я заметила, как его взгляд задержался на мне чуть дольше, чем обычно. Это был мой шанс. Я отрезала кусок сладкого пирога, положила его на тарелку и подвинула к нему, нарочно коснувшись его руки кончиками пальцев. Его кожа была тёплой, и я уловила лёгкий запах его одеколона — сандал и что-то терпкое.
Вечер опустился на поместье мягко, как бархат. Небо за окнами окрасилось в глубокий индиго, и звёзды мерцали, словно отражая мои надежды. Я сидела в своей комнате, перебирая чертежи теплиц, но мысли возвращались к Александру — к его редкой улыбке, к тому, как он смотрел на меня за завтраком. Моя прошлая жизнь научила меня, что любовь строится не на громких словах, а на тихих моментах, когда двое разделяют что-то личное. Я знала, что библиотека для него — не просто комната с книгами, а память об его отце, герцоге, чье наследие он стремился сохранить. Если я смогу восстановить её, это станет не только подарком для поместья, но и шагом к его сердцу. Я знала, что герцогство зарабатывает достаточно количества золота, но для того, чтобы сохранить поместье в первозданном виде нужно вложиться, и это была крупная сумма. К тому же город при герцогстве немного завис в одном уровне, и это не соответствовала статусу. Принесенные мне дворецким документы подтверждают мои догадки. Наши доходы были существенно меньше чем другие герцогства. Возможно поэтому Александр решился на эту авантюру с бизнесом. За три года он очень хорошо поднимет свое состояние. А также это может притянуть внимание богатых наследниц, которые желают замуж за моего мужа. При мысли что по истечении трех лет мы можем развестись мое сердце неприятно кольнуло. Только я понимала что не влюблена в своего мужа. Для любви нужно нечто больше чем простые взгляды и улыбки. Но я не хотела бы чтобы Розалин его прибрала к своим рукам. Зная ее характер, она растратит все состояние на развлечение. Нет. Этого точно нельзя допустить.
Я решительно встала со своего рабочего места и подошла к гардеробу. Изучив содержимое я выбрала платье цвета слоновой кости, простое, но с тонкой вышивкой на рукавах, чтобы выглядеть достойно, но не вызывающе. Розалин, с её шелковыми нарядами и изумрудными глазами, могла сиять, как звезда, но я выбрала быть более приземленной. Я спустилась в главный зал, где договорилась встретиться с Александром. Слуги двигались тише обычного, их взгляды были уклончивыми, и я заметила, как главная горничная, отводит глаза, когда проходила мимо. Её поведение с приездом Розалин стало холоднее, и сегодня её молчание было особенно острым. Я отогнала тревогу, решив, что это усталость, и направилась к библиотеке.
Библиотека находилась в западном крыле, за тяжёлыми дубовыми дверями, украшенными резьбой в виде виноградных лоз. Когда я вошла, Александр уже был там, стоя у высокого окна, через которое лился лунный свет. Его тёмные волосы отливали серебром, а пальцы задумчиво касались корешка книги на полке. Он обернулся, и в его глазах мелькнула искра — та же, что я видела за завтраком, — но теперь она была мягче, почти уязвимой.
— Олесия, — сказал он, его голос был низким, с тёплой ноткой. — Ты серьёзна насчёт библиотеки?
— Конечно, — ответила я, подходя ближе. — Ты говорил, что она была важна для твоего отца. Я подумала, что мы могли бы вернуть ей былую славу. Вместе.
Он кивнул, и его губы тронула лёгкая улыбка. Мы начали осматривать комнату. Библиотека была просторной, но запущенной: полки из тёмного дерева покрылись пылью, книги стояли неровно, некоторые лежали на полу, их страницы пожелтели. Запах старой бумаги и кожи смешивался с сыростью, но в этом было что-то уютное, как будто комната хранила воспоминания. Я провела пальцем по корешку потрёпанного тома, и пыль осела на кожу, напомнив мне о днях, когда я читала сказки своим детям в прошлой жизни. Их смех звенел в моей памяти, но я отогнала тоску, сосредоточившись на настоящем.
— Здесь есть редкие издания, — сказал Александр, вытаскивая книгу в кожаном переплёте. — Отец собирал их годами. Это… его страсть.
Он открыл книгу, и я заметила, как его пальцы задержались на первой странице, где аккуратным почерком было написано: «Филиппу Редфилду, с благодарностью». Это был его отец. Я шагнула ближе, заглядывая через его плечо.
— Что это за книга? — спросила я, нарочно понизив голос, чтобы создать интимный момент.
— Трактат о садоводстве, — ответил он, его глаза оживились. — Отец мечтал о саду, который соперничал бы с королевским. Он даже делал заметки на полях.
Я взяла книгу, чувствуя тепло его руки рядом с моей. На полях действительно были заметки — аккуратные, с чернильными завитками, описывающие сорта роз и схемы посадки. Я улыбнулась, представив, как мы могли бы возродить этот сад, как ещё один проект, который свяжет нас.
— Может, мы могли бы продолжить его мечту? — предложила я, глядя ему в глаза. — Сад и библиотека — это было бы достойно герцогства.
Его взгляд смягчился, и Алекс кивнул, словно эта идея тронула что-то глубоко в нём. Мы продолжили разбирать книги, находя старые дневники его отца, письма, наброски стихов. Каждый том был как кусочек прошлого, и я видела, как Александр оживает, рассказывая о том, как отец читал ему здесь в детстве. Я слушала, задавая вопросы, смеясь над его историями о том, как он прятался за полками, чтобы избежать уроков. Эти моменты были нашими, и я чувствовала, как между нами растёт тепло — не страсть, но связь, которая могла стать чем-то большим.
Но идиллию прервал стук в дверь. Вошла Аннабель, её лицо было напряжённым, а руки сжимали поднос с чаем, который я не просила. Она поставила его на стол с такой поспешностью, что чашки звякнули.
— Леди Розалин просила передать, — сказала она, не глядя на меня, — что она хотела бы обсудить ремонт бального зала. Она считает, что это важнее, чем… старые книги.
Её тон был резким, почти вызывающим, и я уловила лёгкую насмешку в слове «книги». Александр нахмурился, но не ответил, а я почувствовала, как внутри шевельнулась злость. Аннабель всегда была почтительной, но с приездом Розалин её поведение изменилось. Теперь я поняла: Розалин подговорила её, возможно, намекнув на своё влияние или пообещав что-то. Это был её ход — подорвать мои усилия, напомнить, что я чужая в этом доме.