Второе дыхание. Книга 2. Вода живая и мёртвая

Глава первая,

в которой Принцесса возвращается в реальный мир, беседует с разными людьми и получает поддержку от доктора Коркеца

Один и тот же сюжет в её видениях повторялся вновь и вновь в бесчисленных вариациях. Эрика стремилась в подземелье — сломя голову неслась по лабиринту замковых коридоров, путаясь в неудобном платье и отпихивая тех, кто пытался её остановить. За ней гнались, повторяя на все лады: «Стойте, туда нельзя!» — но она была быстрее и никого не слушала. Выскакивала на широкую и очень крутую лестницу — наяву такой лестницы в замке Эск не было — делала несколько шагов вниз по ступенькам, спотыкалась, падала и, не долетев нескольких дюймов до изъеденных столетиями бурых камней, превращала падение в полёт. И продолжала лететь спиной вперёд, придерживая подол и глядя в изумлённые глаза преследователей. Внизу её ждала дверь — тяжёлая дверь без ручки, окованная железом. «Феликс! Феликс!!! Ты меня слышишь?! Открой мне!» — кричала Эрика, колотясь в глухую толстую створку, но та стояла не шелохнувшись, а сзади уже набегали люди, кто-то хватал Принцессу за плечи и оттаскивал её в сторону. От первых же касаний чужих рук видение обрывалось, чтобы затем начаться заново.

Менялись лица преследователей: Потрошитель, Король, герцог Пертинад, брат, мачеха, Валькирия, принц Аксель и старик Пинкус, и другие, порой совсем неизвестные люди; менялась одежда на них и на Эрике; менялись коридоры и их протяжённость; сезоны и времена суток тоже были разными. Не менялись только лестница, дверь и сюжет. В промежутках между видениями не было ничего, кроме тошноты, сердцебиения и сизого сумрака, из которого иногда выступали молчаливые женщины в белых нагрудниках и косынках. Этим женщинам Принцесса радовалась: их появление означало, что тошнота и сердцебиение хотя бы ненадолго прекратятся. Время от времени что-то горячее прижималось к её вискам, внутри головы становилось жарко, жар растекался по спине и плечам, и казалось, что сознание вот-вот очистится от бреда — но всё было тщетно.

Потом, однако, видения стали бледнее и короче, а промежутки между ними — спокойнее и длиннее. А потом Эрика очнулась. Она обнаружила себя полусидящей в подушках на узкой жёстковатой постели, с волосами, завязанными платком, и в серой сорочке с непривычно длинными рукавами. Платок, сорочка и койка были уже ей знакомы, но вспомнить об обстоятельствах знакомства сходу не удавалось. Ладони оказались перебинтованными и ныли, словно Принцесса не только в бреду, но и наяву со всего размаху стучала кулаками по чему-то твёрдому — наверное, так и было. Стрельчатое зарешёченное окно она, определённо, тоже видела не впервые. Правда, в прошлый раз за ним стеной стоял снег, а теперь сверху лилась вода, и непонятно было, капель это или дождь. Решётка на окне, старинная и очень красивая, Эрику почему-то сильно напугала. «Ерунда какая… Отчего мне так страшно? Решёткой больше, решёткой меньше, какая разница… я же и так всегда была пленницей…» Но в этой решётке таился какой-то ужасный, пока не разгаданный смысл.

Девушка повернула голову и осмотрелась. Умывальник и зеркало над ним, стул, придвинутый к стене, серый полированный квадрат прикроватного столика. На столике — пузатый кувшин и фарфоровая кружка. В прошлый раз там было что-то ещё… кажется, судки с едой — и мамино фото! В ушах возник раздражённый отцовский голос: «Где одно заклинание, там и два… сентиментальная дурочка, вся в мать…» — и тут же вспомнилось остальное! Принцесса простонала и спрятала лицо в забинтованных ладонях. Наследство Ирсоль. Ловушка. Феликс в подземелье. Манганина сделка. Свадьба. И то, что последовало за свадьбой. Если бы только она могла не помнить того, что последовало за свадьбой! Но память сохранила всё, до мельчайших отвратительных подробностей. Эрика судорожно дёрнулась, будто пыталась стряхнуть с себя липкую зловонную грязь; сердце снова зашлось, а к горлу подступила тошнота.

Перед свадьбой Принцесса верила, что вскоре станет легче. «Я буду тише воды ниже травы, — говорила она себе тогда, — я буду делать всё, чего от меня ждут, и тогда они поверят, что сломали меня, и оставят меня в покое!» Нет, конечно, она не надеялась, что мучители потеряют интерес к её персоне. Никто из них повода для таких надежд не давал. Ни Пертинад, с его навязчивостью и кабаньим пылом. Ни Придворный Маг и Король, взбешённые тем, что клавикорд Ирсоль упорствует в намерении остаться всего лишь музыкальным инструментом. Но, полагала Эрика, когда-то же они устанут её караулить! Уменьшат количество стражи вокруг её башни, перестанут присматривать за ней во всех её перемещениях, позволят ей иногда гулять по Замку в одиночестве. И вот тогда она, наконец, придумает, как спасти Феликса. Сумеет опять найти ключ, куда бы его в этот раз ни спрятали, проникнет тайком в подземелье и исправит то, что ещё возможно исправить.

Но неделя шла за неделей, а контроль и не думал ослабевать, он просто превратился в рутину. Единственное, что могла бы сделать Принцесса — оторваться от надсмотрщиков-телохранителей во время прогулки и улететь. И знать, что она убила этим Многоликого. Единственное, что скрашивало одинаково скверные дни и ночи — минуты, которые Мангана позволял ей провести у камеры Феликса. Какими бы горькими и больными эти минуты ни были.

Стараясь не задерживаться на деталях, Эрика мысленно перематывала ленту событий — ведь что-то же случилось с ней такое, после чего она угодила в «крыло для буйных»! «А может, тебе и не нужно помнить? — нашёптывал здравый смысл. — Ты же только что сама мечтала о забвении!» — «Не о забвении, — возражала ему Принцесса. — Я мечтала, чтобы последних месяцев просто не было. О том, что было, я хочу знать всё!» Но этому желанию её голова явно противилась: воспоминания обрывались праздником Весеннего равноденствия, на котором ничего неожиданного не произошло. От бесплодных усилий застучало в висках. «Ладно, потом продолжу», — отчаявшись, решила девушка и вознамерилась встать с постели.

Глава вторая,

в которой Принцесса принимает у себя врагов и союзников, обдумывает правило «минус на минус даёт плюс», успешно лицедействует и знакомится с готовым планом своего спасения

Если о брате своём Эрика и думала изредка в последние месяцы, сожалея о его разрушенной завистью жизни, то о мачехе она не думала никогда. Сейчас, глядя на Ингрид, которая пристроила свечу на прикроватный столик и бесцеремонно уселась в изножье кровати, она не могла вспомнить, когда видела эту женщину в прошлый раз. Должно быть, на свадьбе — Королю, изо всех сил старавшемуся соблюсти приличия, надлежало там присутствовать с женой, — но память Принцессы не сохранила ни того, как выглядела мачеха, ни того, что говорила и делала. Позже на приёмах и семейных трапезах Ингрид не появлялась, и судьба её Эрику совершенно не интересовала. Выходит, заговорщицу отправили в «крыло для буйных». «Что ж, здесь ей самое место, — заключила девушка. — Но где она взяла ключ от моей палаты и что ей от меня нужно?»

Сон как рукой сняло. Пока Принцесса лихорадочно соображала, как ей держать себя с гостьей — притвориться ли, что вовсе её не помнит, или называть чужим именем, — та приложила палец к губам и тихонько произнесла:

— Тссс! Не прикидывайся, что не знаешь меня, и не зови на помощь — в то, что ты сумасшедшая, я всё равно не поверю. Но если ты начнёшь будить сестёр, мне придётся уйти, а это совсем не в твоих интересах. В твоих интересах меня выслушать. Так что слушай молча, выскажешься потом. Если захочешь, конечно.

Эрика села спиной в подушки, подтянула к груди прикрытые одеялом колени и обхватила их руками. А и правда, слушать молча — самый простой способ узнать, зачем явилась гостья, не выдав себя при этом с головой.

Мачеха заговорила не сразу, некоторое время она сама молчала, разглядывая падчерицу и давая той возможность разглядеть себя. Под серым полотном больничной сорочки был уже хорошо заметен округлившийся живот. Ингрид оказалась из тех женщин, кого украшает беременность. Она не оплыла, а напротив, сильно похудела и больше не вызывала ассоциаций с клубничным пудингом; черты лица, линия шеи и плеч стали изящней и резче, словно какой-то неведомый скульптор очистил её тело от всего лишнего. Растерянная подавленность, которую мачеха демонстрировала в первые дни после своего провала, тоже исчезла — теперь перед Принцессой сидела замечательно красивая и уверенная в себе женщина, точно знающая, чего хочет и каким образом намерена получить желаемое.

Когда она заговорила, первое впечатление лишь окрепло.

— Кто бы мог подумать, что мы с тобой поплывём в одной лодке, — негромко произнесла мачеха. — Хотя с таким негодяем, как твой отец… Тише! Ни слова, милая! Я знаю, что ты его любила. Я тоже его любила, когда выходила замуж, но у него талант делать невыносимой жизнь каждого, кто его любит.

«Врёт и не краснеет, — равнодушно подумала Эрика. — Отец сдувал с неё пылинки, и вряд ли она хоть когда-нибудь его любила».

— Не веришь? А зря. Хотя сейчас это уже неважно. Я напрасно видела в тебе врага. Мне следовало раньше с тобой подружиться, тогда у нас обеих многое сложилось бы иначе. Сюда бы никто из нас, во всяком случае, не попал. Но если мы подружимся хотя бы теперь…

«Чудесное слово — подружимся! После того, что они с Марком собирались со мной сделать…»

— …Нет-нет, я не рассчитываю, что ты всё забудешь! И понимаю, что не стоит просить у тебя прощения — есть вещи, которые не прощают. Но я надеюсь, что мы хотя бы теперь найдём общий язык, милая. Ведь нам обеим требуется одно и то же — покинуть Замок.

Мачеха снова примолкла, всматриваясь в лицо Принцессы в надежде прочесть по нему её реакцию, но, кажется, так ничего и не прочла. Когда она заговорила снова, грудное воркование её голоса диссонировало с испытующим взглядом.

— Думаешь, я не понимаю, что ты готова всю оставшуюся жизнь провести в палате с решётками на окнах, лишь бы не возвращаться в супружеские покои? Ни одна женщина на свете не осудила бы тебя за это. Но зачем гнить тут, Эрика, если можно получить настоящую свободу?

«Получить свободу?.. Она предложит мне сбежать? Неужели?»

Подтверждая догадку, Ингрид продолжала:

— Не знаю, как ты, а я не буду хоронить себя заживо. Мой славный муженёк уверен, что решил мою судьбу: если я переживу роды, то сразу после них отправлюсь в Башню Безумцев… и даже имя моё в замке Эск будет забыто. Ты, вероятно, считаешь, что это справедливо? — она по-прежнему смотрела на Эрику так, словно хотела глазами просверлить её насквозь. — А мне плевать на справедливость! В нашем мире ей вообще нет места, в нём есть место только целеустремлённости. Я хочу, чтобы у моего ребёнка была мать, — она положила ладонь на живот, — да и самой себе, знаешь ли, желаю куда лучшей участи. Но в одиночку я сбежать не сумею. Ты видела, как охраняют вход в эту часть Замка?

Эрика видела. Она ходила через «крыло для буйных», когда Мангана водил её к Феликсу, и помнила, что у дверей сюда дежурят не меньше дюжины стражников. Причём появились эти стражники уже после свадьбы — судя по всему, именно тогда, когда здесь заперли мачеху.

— Крепостную стену и ворота охраняют не хуже. Я многое могу, милая, — Ингрид подмигнула и показала Принцессе ладонь другой руки — на кольце, надетом на палец, покачивалось несколько разномастных ключей, — и знаю, как находить подход к людям. Но свору сторожевых псов не уговоришь и не перехитришь. А Олаф, который заправляет этой сворой, терпеть меня не может ещё с тех пор, когда твой отец сделал мне предложение…

Глава третья,

в которой Принцесса усыпляет бдительность Придворного Мага, находит искомое, узнаёт, что правило одинаковых знаков иногда не работает, и улетает в ночь, едва живая от горя

Следующую неделю Эрика провела, играя в странную игру с Придворным Магом. Он приходил к ней каждый день, расфранчённый не хуже герцога Пертинада, приносил цветы и сладости и рассказывал о небесном блаженстве, которое испытывал, когда слушал, как она исполняет написанную им музыку. Принцесса кивала, хлопала ресницами, подсмеивалась над ним и твердила, что непременно поиграет для него снова, как только почувствует себя немного лучше. Это, наверное, было бы забавно и мило, если бы из её памяти, и правда, чудесным образом стёрлось, кто он такой. Но поскольку ничего не стёрлось, всякий раз после ухода Манганы Эрика без сил падала на постель, прятала лицо в подушку и лежала так до тех пор, пока её не переставало мутить от отвращения. Слишком мягкосердечная для того, чтобы утешаться придумыванием ужасных кар, которые однажды постигнут Потрошителя, порой она всё-таки воображала, как он превращается в таракана — мерзкого чёрного таракана с шуршащими лапками и шевелящимися усами — и находит бесславную гибель под подошвами её туфель.

При этом самым сильным желанием Принцессы было вновь попасть в обиталище Придворного Мага — во-первых, чтобы найти какой-нибудь артефакт из коллекции мачехи, во-вторых, чтобы разузнать хоть что-то о Многоликом. Но требовалось дождаться подходящего момента: то, как держался с нею Мангана, что за вопросы ей задавал, заставляло подозревать, что он проверяет её, ещё не до конца поверив в её безумие. А поскольку степень его доверия зависела лишь от того, насколько хорошо она будет играть свою роль, Эрика старалась вовсю, мысленно иронизируя, что после побега сможет зарабатывать на жизнь на сцене. Должно быть, она, в самом деле, оказалась неплохой актрисой, ибо спокойствия и самодовольства у «маэстро Фаэрини» прибывало с каждым визитом, по мере того как он утверждался в мысли, что дело на мази.

И наконец, в один прекрасный день она объявила, что уже достаточно здорова, чтобы выполнить просьбу своего настойчивого гостя.

— Но для этого я должна попасть в свои покои, а мне не разрешают, — посетовала она. — Мы ведь там с вами занимались? У меня прекрасный рояль, он достался мне от мамы. Я даже думаю, что именно его голос, а не мой талант пианистки — причина того, что вам так нравится моя игра.

Всю эту неделю она меланхолично жаловалась ему и сёстрам, как соскучилась по своим комнатам и по обычному образу жизни. В ответ на жалобы все трое вздыхали и говорили, что решение зависит не от них, а от доктора Коркеца. «А доктор, — будто по секрету, добавляла сестра Флориана, — наверное, ждёт возвращения его величества. Слишком уж тяжело вы болели, чтобы он мог отпустить вас отсюда под свою личную ответственность». Побочным эффектом нытья стало то, что Эрике принесли пару домашних платьев и перестали запирать её днём. Зная, что никуда не денется из «крыла для буйных», от палаты она далеко не уходила, но двигаться, в любом случае, было намного приятней, чем сутками напролёт сидеть в четырёх стенах.

Получив согласие Принцессы, Мангана засиял, как начищенная ложка, и всплеснул руками:

— Рояль?! О нет, ваше высочество, при чём тут рояль? Я пишу для клавикорда, как жаль, что вы и это забыли! Но ничего, совсем скоро вы познакомитесь с моим инструментом заново — надеюсь, он вам понравится.

— Как скажете, пусть будет клавикорд, — улыбнулась она. — Вы принесёте его сюда?

В глубине души Эрика опасалась такого поворота. Если Придворный Маг всё ещё испытывает сомнения насчёт состояния её ума и памяти, он не рискнёт выпускать её из больницы и распорядится принести относительно небольшой клавикорд прямо в палату — и что она тогда будет делать? Но, судя по всему, для Потрошителя важнее всего была сохранность Инструмента. Просипев:

— Нет-нет, у меня вам будет гораздо удобней! Я сейчас всё устрою! — он с неожиданной для своей немощи прытью выскочил в коридор.

Через некоторое время в палате появился врач.

— Господин Придворный Маг потребовал от меня… — удивлённо приподняв брови, начал он.

— …Да-да, я знаю! — остановила его Эрика. — Если хотите заручиться моим согласием, считайте, что вы его получили. Мне скучно, я совсем не против развеяться.

«Сборище комедиантов, — подумала она про себя. — Как будто не ты подстроил всё это сам ради Ингрид!» Но подыграть доктору Коркецу ей было несложно.

Вечером того же дня «маэстро Фаэрини» явился, чтобы препроводить музыкантшу в свои покои. Ей было очень любопытно посмотреть, как он будет объяснять ей, что перемещаться по Замку им придётся под конвоем — но этого удовольствия Мангана её лишил. На нём были перчатки; Эрика сообразила, что они непростые, ещё до того как почувствовала исходивший от них слабый ток магии. На выходе из палаты Потрошитель взял девушку под локоток, и хватка у крючковатых старческих пальцев под лаковой чёрной кожей оказалась стальная. Хитрец рассчитал правильно: с таким балластом, как он, Принцесса никуда бы не делась, даже если бы оглушила его, приложив чем-нибудь тяжёлым по голове. Впрочем, у неё подобных намерений не было.

Логово колдуна занимало верхний этаж одной из самых высоких внутренних башен замка Эск. Мангана привёл туда Эрику кружным путём, чтобы не встретить никого по дороге, и выпустил её руку лишь тогда, когда, повинуясь невидимому знаку, заработала магическая защита на дверях и на окнах. Клавикорд стоял на прежнем месте в гостиной, но сама гостиная несколько изменилась с тех пор, как Эрика была в ней последний раз. Тогда там рябило в глазах от несметного количества магических приспособлений, разложенных, расставленных и развешенных по стенам и углам. Принцесса жалела, что не рассматривала Манганины запасы до болезни — это могло бы ускорить предстоящие ей поиски. Теперь большинство артефактов были убраны с глаз, хотя и продолжали светиться сквозь стенки сундуков и ящиков. Самым ярким предметом в комнате, естественно, оставался Инструмент. Эрика чуть было не воскликнула: «Маэстро Фаэрини, ваш клавикорд — волшебный?!» — но вовремя вспомнила, что «композитор» — не тот человек, которому она стала бы демонстрировать свою Одарённость. Что же, тем проще: можно с чистой совестью «не замечать» разлитого здесь дыхания магии, не удивляться вслух голубоватой дымке в оконных проёмах и не бояться насторожить своим равнодушием хозяина жилища.