Второе дыхание. Книга 3. Серафимов подарок

Глава первая,

в которой Принцесса принимает ванну, музицирует и сомневается в здравости своего рассудка, а Многоликий верит в вещие сны, встречается со старыми знакомыми и надеется обойтись без глупостей

Эрика проснулась, вздрогнув, будто её толкнули. Неяркий золотистый свет зимнего утра отчего-то показался ей странным — словно вчера, когда она ложилась в постель, снаружи была не зима, а лето. Она отвела взгляд от заледеневшего окна, невесть почему её смутившего, перевернулась на спину и уставилась в потолок. Но и тот, безукоризненно-белый, слегка скруглённый по углам и обрамлённый тонкой полоской лепнины, тоже выглядел совсем не так, как должен — ему следовало быть низким, скошенным и покрытым по всей площади потёками и трещинами. «Чушь какая!» — подумала Эрика, снова закрывая глаза. И тут же сообразила, что всё это ей приснилось: убогая комнатушка под самой крышей, за окном — бедная улица, залитая водой после ночного дождя, два чего-то ожидающих всадника в сине-серых мундирах… и ощущение обречённости, такое всепоглощающее, какого наяву у неё сроду не бывало.

Принцесса вздохнула со смесью облегчения и удивления. И откуда они только берутся, такие неприятные и непонятные сны? Ничего дурного накануне с ней не происходило, спать она ложилась утомлённой, но всем довольной и предвкушающей праздник. А теперь почему-то чувствует себя так, словно пережила утрату — только никак не может вспомнить, что именно потеряла.

Вдруг, ни с того ни с сего, захотелось взлететь. Немедленно, не вставая с постели! Такого с ней тоже раньше не было. Эрика снова вздохнула, посмотрела, закрыта ли дверь спальни, и подчинилась желанию — представила себя летящей, слегка оттолкнулась ладонями, и тело вместе с одеялом послушно пошло вверх. Приподнявшись на пару дюймов, она чуть-чуть повисела и покачалась в воздухе. Охватившее её волнение никакому разумному объяснению не поддавалось — сердце заколотилось, как бешеное, лицо вспыхнуло, в носу защипало. «Да что со мной такое, в конце-то концов?!» — рассердилась летунья, плюхаясь обратно на матрас. В голове у неё теснились мутные, расплывчатые образы, которые при всякой попытке к ним присмотреться распадались на сотни крошечных пепельно-серых лепестков.

Эрика снова открыла глаза и села. Вскинула руки, чтобы потянуться, и замерла от очередной странности. Шее было жарко, затылок оттягивало назад. Девушка недоумённо ощупала волосы и ничего необычного не заметила — немного перепутанные со сна, за ночь они не стали ни длиннее, ни гуще, их и так было в избытке. Но ей чудилось, что совсем недавно они едва достигали плеч. Она обвела взглядом спальню — здесь ничего не изменилось, не считая более чем уместного в такой день появления под окном огромного букета. Забытая на подлокотнике кресла книга, сиреневый батистовый халат на спинке кровати, неизменный утренний кофе и свёрнутая трубочкой газета на прикроватном столике… Газета её отчего-то встревожила. Всё было и так, и не так, как обычно — словно Принцесса вернулась в свой дом после долгого отсутствия и теперь узнавала его заново.

Она опустила руки, увидела браслет на левом запястье и опять замерла. Можно ли представить себе вещь, более привычную, чем украшение, которое много лет подряд носят, не снимая? Но сегодня и ажурный платиновый ободок выглядел так, словно Эрика давным-давно его не видела. Мало того, теперь он её пугал! Указательным пальцем она потрогала блестящие завитки и как будто уловила исходящий от них слабый ток магии. Браслет — волшебный? Он что, стал волшебным за ночь? Быть такого не может, померещилось, решила Принцесса.

Встала и, зарываясь босыми ступнями в толстый ворс ковра, подошла к букету. Охапка роз, роскошных, пахучих и нелюбимых, предстала перед нею во всей красе, как символ отцовского равнодушия.

Моей дорогой девочке в день Совершеннолетия.

В уме именинницы начертанные на карточке слова возникли раньше, чем она успела их прочитать. Этому она, впрочем, нисколько не удивилась: «Разумеется, а что ещё папа мог тут написать?» Выглянула в окно, посмотрела, как внизу расчищают наметённые за ночь сугробы, задумчиво поскребла ногтем ледяную корочку на стекле и, силясь совладать с беспокойством, вернулась в постель. Подумала, что может сама попросить горничную принести фрезии из оранжереи, тем более, что они нужны будут, чтобы украсить причёску и платье — любимые цветы теперь тоже вызвали тоскливые ассоциации, словно там, во сне, с ними было связано что-то скверное и даже унизительное.

Помедлив, позвала:

— Вальда!

Валькирия появилась тут же. Пышущее здоровьем конопатое лицо выражало обычную спокойную почтительность и желание поскорее заняться делом. Но там, во сне, в глазах горничной было насмешливое пренебрежение — Принцесса как будто снова увидела этот взгляд и зябко повела плечами.

— Доброе утро, ваше высочество, — прислуга, неизменно чуткая к хозяйскому настроению, озабоченно сдвинула светлые брови: — Что-то не так?

— Всё в порядке. Приснился дурной сон.

— Поспите дальше, может, приснится хороший. Я до полудня к вам никого не пущу.

— Будь добра, не пускай. Я хочу побыть одна. Завтрака не нужно.

— Чего ещё изволите?

— Позаботься о цветах для бала, — велела Эрика и надолго умолкла.

Вальда подождала продолжения и, не дождавшись, уточнила:

— Фрезии, как обычно?

— Да-да, — протянула Принцесса. — Принеси разные, всех цветов, какие есть в оранжерее.

Глава вторая,

в которой Многоликий совершает экскурсию вокруг замка Эск, проводит время в модном ветеринарном салоне и наблюдает в действии любовную магию

Ночные изыскания даром, конечно, не прошли. Хоть Феликсу и удалось немного поспать, спросонья голова у него была тяжёлая, виски ломило. Он замёрз, проголодался и хотел поскорее выбраться из этой дыры. Обретённые «воспоминания о будущем» никуда не исчезли, разве что немного поблёкли. Перелистав их в голове, как книгу, Многоликий ещё раз порадовался тому, что избежал повторения истории — если бы не вчерашняя паника на ровном месте, встречать бы ему нынешнее утро подопытной крысой в Манганиной «лаборатории».

Ночью главной задачей Феликса было восстановить последовательность событий, с чем он благополучно и справился. В деталях же не копался: во-первых, не хотел откапывать то, что застрянет в памяти постоянным источником муки, а во-вторых, просто стремился поскорее пройти весь путь целиком. Но и заснул, и проснулся он с именем Принцессы на устах, его душа просила новых видений с нею в главной роли, а потому он сразу же схватился за кулон.

Однако не тут-то было!

Оказалось, что выбирать образы произвольно нельзя — одни из них тянули за собой другие, белое и чёрное перепутались до полной неразделимости. Любая попытка всмотреться в какой-нибудь из драгоценных счастливых моментов, перечувствовать его заново вытягивала на поверхность такую смертную жуть сопутствующих воспоминаний, что Феликс быстро отказался от этой затеи.

«Ну и пусть, — сказал себе Многоликий, немного стыдясь своего малодушия. — Так даже лучше! Хватит мне той малости, которая у меня уже есть. Зато потом, когда я отсюда уеду, проще будет снова себя убедить, что это был просто сон!» После чего от греха подальше снял кулон и спрятал его на прежнее место в куртку. Поев и собравшись, вылез наружу той же дорогой, какой сюда проник. В некотором отдалении от дома вернул себе человеческий облик, поднял воротник и по протоптанной тропинке через заваленный снегом пустырь зашагал к тракту.

Вдох — выдох — вдох — выдох — вдох…

Какое это счастье — дышать!

Просто дышать, глубоко и ровно. Чувствовать, как разбегается по жилам кислород, несущий каждой клеточке жизнь и силу. Видеть белый пар, выходящий изо рта и оседающий изморозью на воротнике…

А если чудится, что воздух чуть-чуть горчит, так что с того?

Не смешная ли это плата за спасение — горечь?..

План действий на ближайшие недели Многоликому был совершенно понятен.

Наследство Ирсоль, чем бы оно ни было, он выбросит из головы раз и навсегда! Он и не смог бы получить его без Эрики, а новой встречи с нею не состоится. Хранителя-Пинкуса, конечно, жаль, но исполнить семейную миссию старику не придётся.

Жить нужно будет там, в погорелой больнице, более безопасного места в Белларии не найти. Если оборвать все старые связи и не светить свою физиономию в людным местах, с жандармерией и Охранной службой проблем не будет. Денег, хвала Небесам, предостаточно, о том, как пополнить запасы, можно не беспокоиться.

Прежде всего, предстоит дождаться объявления о принцессиной помолвке; если в королевской резиденции всё идёт своим чередом, это случится послезавтра. Затем — убедиться, что Эрика нормально себя чувствует, и проследить, чтобы её не обижали и чтобы ничьи козни не мешали подготовке к свадьбе.

И только после этого навсегда уехать из Ингрии или даже с Континента.

Единственная сложность — с осуществлением предпоследнего пункта: «Вестник Короны» о настроении наследницы трона и о дворцовых интригах не напишет. Значит, нужно найти того, кто владеет информацией, или же самому проникнуть в Замок. А лучше — и то и другое вместе.

Сегодня Феликс собирался сделать только одно — провести разведку на местности, для чего и отправился к Замку. В прошлый раз — как правильно называть отменённую версию будущего, оборотень не знал, но мысленно уже приспособился к «прошлому разу» — итак, в прошлый раз он носился здесь в качестве длинноногой кудлатой дворняги. Сейчас его первым побуждением было избежать повторения даже в мелочах, но, поразмыслив, он понял, что более удачной личины ему не найти. Маленький зверёк за время разведки окоченеет, более или менее крупный дикий зверь или бредущая без присмотра лошадь привлекут внимание стражи, а кот, хоть и не замёрзнет, и никого не удивит, попросту увязнет в снегу. Что ж, пёс так пёс — пусть будет так, как прежде. Главное, не повторять прежних ошибок.

Замок Эск, который вчера вечером сиял и переливался, как исполинское бриллиантовое колье, при свете дня выглядел довольно мрачно. Высоченная серовато-бурая стена, сплошь покрытая голыми ветками плюща, снаружи магической защиты не имела — уж это-то Феликс запомнил с прошлого раза. Будь она защищена, он бы не кинулся в Замок очертя голову, и тогда всё бы сложилось иначе. Ничего удивительного: защищать такую громадину магией — удовольствие не из дешёвых. А ловкачей, способных перебраться через многометровую преграду незаметно для стражи, во всём мире, наверное, единицы. Но с внутренней стороны стены кое-какая защита имеется. Скорее всего, там не только мышеловки, но что-то ещё, незаметное и оттого гораздо более опасное. «Вряд ли капканы поставлены через каждые полшага, — рассуждал Многоликий, — но как-то же я в один из них угодил. Похоже, меня специально приманили именно к нему!» Он сильно сомневался, что в этот раз ему удастся обойти колдовскую замануху, а потому от идеи штурмовать стену отказался сходу.

Глава третья,

в которой Многоликий позволяет Валькирии морочить себе голову, использует чужие заблуждения для достижения собственных целей и благополучно проникает в Замок

Почти до утра под скрип рассохшегося пола Многоликий измерял шагами комнату, ни замечая ни этого мерзкого скрипа, ни шума, что доносился снаружи — беспокойным жителям нижних этажей сегодня тоже не спалось, они орали дурными голосами и несколько раз подрались. За окном трещал мороз, сильнее которого не было с начала зимы. Маленькая железная печурка, куда Феликс то и дело подбрасывал дров, раскалилась докрасна. Отчего-то ему казалось очень важным, чтобы воздух в его убежище сохранял тепло. Наверное, оттого, что тепло, так же, как непрерывное движение, служило Феликсу ежесекундным подтверждением того, что он — живой! Вдох — выдох — вдох — выдох — вдох… От воспоминаний о не-жизни и о том, что ей предшествовало, слабели ноги, на лбу выступала испарина. Образы были разрозненными и не слишком чёткими, но для того, чтобы в голове мутилось от ужаса, их хватало с лихвой.

Инстинкт самосохранения уже не брюзжал и не подсказывал — он выл корабельной сиреной: «Беги, беги, беги!..»

Уноси ноги из этой проклятой страны.

Никогда! Никогда больше! Не приближайся к замку Эск.

Никогда! Никогда больше!.. Не говори: лучше бы я умер… — голосом Принцессы отзывалась память.

Лицо Принцессы. Запах Принцессы. Руки Принцессы — нежные девичьи руки, вытянувшие его из ада.

Феликс знал, что не может остаться.

И знал, что не может сбежать.

Если бы он мог хотя бы разгадать ребус! Хотя бы понять, чего ему ждать от ближайшего будущего. Во что он вляпался, когда свёл знакомство с Валькирией. Но отгадка не приходила, из-за чего было особенно тошно. «Если эта женщина мне подослана, то кем и с какой целью?» — снова и снова спрашивал себя Многоликий.

Пытаясь постигнуть логику происходящего, он представлял себя на месте Манганы. На месте человека, способного на что угодно ради клавикорда Ирсоль — но всё-таки не всемогущего!

Западню, в которую Феликс и Эрика попали в прошлый раз, не так уж сложно было подстроить. Когда Придворный Маг сумел вычислить, кому и на каких условиях завещан Инструмент, где он примерно спрятан и у кого хранится «Путеводитель», дальнейшее стало делом техники. Дождаться, когда Наследник появится у Пинкуса, а затем, как миленький, придёт в расставленные силки. Поспособствовать его встрече с Наследницей. Наследницу — хорошенько припугнуть, подтолкнув её к побегу из Замка вместе с ним. После чего преспокойно выследить беглецов и получить желаемое. Предполагалось, что Многоликий и Принцесса оба будут действовать, не раздумывая, самым естественным для себя образом. И расчёт, как оказалось, был абсолютно точен.

Но он нарушился. Манганин безупречный план не сработал. Надо полагать, сейчас Потрошитель рвёт и мечет из-за того, что его мышеловки стоят пустыми. Но, разумеется, не понимает, в чём ошибся. Тем более, что ошибки-то и не было — было чудо, благодаря которому о плане узнали наследники.

«Не прийти в Замок, когда меня ждали, я мог по одной-единственной причине — если чего-то испугался! Свести меня с человеком, который не мытьём, так катанием загонит меня в мышеловку — вполне в характере Потрошителя, — размышлял Феликс. — Но ведь с Валькирией я познакомился сам! Мог же и не познакомиться, не вспомни я, что её приятель — ветеринар. Искал бы тогда кого-нибудь другого! Чтобы подстроить нашу с ней встречу, Мангане пришлось бы отслеживать каждый мой шаг, как отслеживал Император. Допустим, у него есть такая возможность. Но если он так силён, тогда зачем ему вообще плести интриги? Проще и надёжнее было бы поймать меня, как поймал Император… но, в отличие от него, не отпускать, а отправить в подземелье! И главное — Пелена Любви. Уж она-то ни в какие хитрые планы точно не вписывается, независимо от того, заметил бы я её или нет. Если бы заметил, испугался бы ещё больше. Если бы принял всё за чистую монету, тогда влюбился бы по уши, но не в Принцессу, а в горничную. И как бы тогда господин Придворный Маг добрался до Наследства? Оставленного не мне и не Эрике — а нам с нею вместе…»

Как ни крути, Мангана тут явно ни при чём.

В таком случае, кто же? Неужели Принцесса?!

Многоликий чуть не взвыл от тоски, когда ему почудилось, что так оно и есть. Вдруг она тоже всё вспомнила? И догадалась, что он захочет окольными путями пробраться в королевскую резиденцию? Что станет подбивать клинья к прислуге? Может, Эрика решила, что другая любовь удержит его от опрометчивых поступков?

«В конце концов, разве я сам не желаю, чтобы она вышла замуж за принца Акселя?.. Но, во-первых, откуда бы она взяла Пелену? Не у Манганы же её попросила! Денег у неё нет, покидать Замок ей запрещено — разве что она нашла себе помощника по ту сторону крепостной стены. А во-вторых, что за нелепый выбор — её горничная?! Будто специально для того, чтобы меня поскорее заметила Охранная служба! Если уж Эрика сумела воспользоваться услугами стороннего мага, они придумали бы, как отослать меня подальше от Замка. Например, разыскали кого-нибудь из моих бывших подружек — искусник, который сплёл любовные чары, такую задачку решил бы в два счёта. Вон, хоть на Иде заставили бы жениться — Ида бы точно не возражала! Но не Валькирия же, Серафимы-Заступники, не Валькирия…»

Поразмыслив, версию об участии в происходящем Принцессы Феликс тоже отбросил — надо сказать, с изрядным облечением: мысль о том, что Эрика распорядилась его жизнью против его воли, причиняла ему почти физическую боль. А больше версий у него не было. Помимо всего прочего, сама Валькирия повела себя очень странно. «Если она выполняет чьё-то поручение — неважно, должна ли она заманить меня в замок Эск, или, наоборот, от замка Эск отвадить, — какого ляда она призналась, что раскрыла моё инкогнито?!»

Глава четвёртая,

в которой Многоликий подсматривает, подслушивает, мотает на ус и сходит с ума от ревности и любви, а Принцесса идёт за своими желаниями и почти не думает о последствиях

Охватившее Феликса облегчение было таким сильным, словно всё самое сложное осталось позади — хотя умом он понимал, что самое сложное ему только предстоит: разобраться в дворцовых интригах и разрушить иные из них, самому оставшись незамеченным, неузнанным и непойманным. Многоликий не был настолько самонадеян, чтобы считать, что всё перечисленное удастся ему без напряжения извилин и нервов. Но сейчас, маленькой пушистой молнией несясь вдоль плинтусов по коридорам замка Эск, он чувствовал себя освободившимся из долгого плена!

Отчасти, пожалуй, так оно и было. Позади осталась несносная Валькирия, чьё колдовское притяжение, которому приходилось сопротивляться, измотало Феликса так, как мало что изматывало. Разорвалась паутина сомнений и страхов, в которой он поневоле запутался. И наконец-то закончились вынужденные ожидание и бездействие.

А впереди теперь открылась возможность исполнить всё, что задумано.

И где-то совсем рядом теперь была Принцесса.

Предчувствие близкой встречи опьяняло. Не было никакого смысла напоминать себе, что эта встреча будет ненастоящей, коль скоро Эрика не увидит его и не узнает, что он приходил — главное, он-то её увидит!

Услышит её голос.

Самую чуточку подышит одним воздухом с ней.

Как выяснилось, Замок Феликс помнил превосходно. Ему были знакомы и душный запах натёртых паркетных полов, и звук шагов, гулко отдающихся в коридорах. Он знал, где нужно повернуть, чтобы попасть в Кедровый кабинет, какая лестница ведёт к гостевым апартаментам, какая галерея соединяет центральное здание с Башней Наследницы. Но сейчас ему следовало найти то помещение, где нынче вечером ужинают Король и его приближённые.

Судя по приглушённым светильникам и отсутствию экипажей перед главным входом, приёмов в Замке сегодня не устраивали. Значит, в залах делать нечего, рассудил Феликс. Сначала он заглянул в столовую — круглую комнату, дверь в которую была распахнута. Никого — только лунные блики на полу, да ярко белеет в лунном свете свежая крахмальная скатерть. Потом через щель под дверью пробрался в Малую гостиную — там горели напольные лампы под узорчатыми абажурами, но тоже было пусто. Оставалась Большая гостиная, расположенная на втором этаже. Он ещё карабкался наверх, когда запахи пищи, шум голосов и стук приборов уведомили Многоликого, что он на правильном пути. Мышиное сердечко заколотилось так отчаянно, словно стремилось вырваться из грудной клетки.

У двери, на этот раз слегка приоткрытой, он притормозил и перевёл дух. Не поднимая глаз на людей за длинным прямоугольным столом, осторожно засунул нос в помещение, чтобы присмотреть себе укрытие. Слева, в паре шагов от дверного проёма, обнаружился старинный диван с толстенными фигурными ножками, вполне подходящий для этой цели. Феликс прошмыгнул внутрь, по стеночке перебежал под диван, прижался к полу под выступом одной из передних ножек и только тогда решился взглянуть на собравшихся.

Во главе стола, лицом ко входу, в вальяжной позе устроился Король. Его холёная усатая физиономия в этот миг ничего, кроме самодовольства, не выражала — задерживаться на ней оборотню было незачем.

Тем более, что по левую руку от Скагера сидела его дочь.

Многоликий замер, забыв вдохнуть.

Прекрасна, Серафимы-Заступники, до чего же она прекрасна!

Прекрасней, чем он помнил. Прекрасней любой женщины… прекрасней всего, что он когда-либо видел! Ему даже больно стало внутри, до того она была хороша. Несколько бесконечных минут он не сводил с неё взгляда, припав к ней всем своим существом, как припадает к воде заблудившийся в пустыне путник. Поначалу он даже ни о чём не думал — он весь трепетал от счастья, переживая один из самых ярких моментов в своей жизни. Единственное, что слегка омрачало его восторг — монохромность мышиного зрения. Из-за неё убранные назад принцессины волосы казались Феликсу не шоколадными, а чёрными, а глаза — не синими, а серыми, и непонятно было, какого цвета у неё платье.

Потом сознание к нему вернулось, и тогда он заметил, что подавленной Эрика совершенно не выглядит. Нельзя сказать, чтобы она сияла, но ни в её глазах, ни в мимике не было и намёка на грусть. Она что-то рассказывала, обращаясь то к отцу, то к принцу Акселю, сидящему с другой стороны от неё, и обаятельно посмеивалась. Слов Многоликий различить не мог: чересчур громкие для мышиных ушей голоса в столовой слились для него в сплошное гудение; он был слишком взволнован, чтобы сосредоточиться на чём-то одном.

С крайней неохотой отвлекаясь от созерцания Принцессы, Феликс перевёл взгляд на её жениха — и мысленно выругался!

Аксель, стервец, тоже оказался красивей, чем запомнилось Многоликому. И тоже не производил впечатления человека, сколько-нибудь огорчённого происходящим. Ухаживал за Эрикой, следил, чтобы в её бокале было вино, то и дело касался невзначай её руки, внимательнейшим образом слушал, что она говорит, и расцветал в ответ на её улыбки — словом, вёл себя так, как и полагается хорошо воспитанному молодому человеку, очарованному своей невестой. Потрясающая пара, сказал себе Феликс, как когда-то. И, как когда-то, захлебнулся ревностью, а затем — отвращением к самому себе из-за неуместности этого чувства.

«В прошлый раз» Эрика и Аксель притворялись, изображая влюблённых, и притворство никого из них до добра не довело. «Я, злыдни болотные, не ревновать должен, а надеяться, что сейчас они не притворяются!» — попытался урезонить себя Многоликий.