Катя использовала свой выходной с толком, а именно: убиралась в квартире.
— Ма, — заныл Димка,— можно на улицу? Там Санька новый мячик вынес.
— Ладно, иди, только мусор захвати, — и Катя сунула Димке в руки мешок с мусором.
В другое время он бы покочевряжился, но сейчас уж очень хотелось поиграть в новенький мяч.
Тут Катя вспомнила, что собиралась позвонить Димкиному папаше, напомнить, скоро День рождения сына. Услышав в трубке короткие гудки, она подумала: «Опять со своими девками треплется — козлина!» «Козлина» после Кати только официально два раза женился, а уж подружек было вовсе не счесть.
Его мать, в плане этих событий, относилась к первой бывшей снохе всё лучше и лучше, даже Димку в гости стала чаще брать, надеялась, что сын с Катей сойдутся. Бывший тоже Кате пару раз звонил, предлагал сойтись. Она отвечала в трубку:
— Жди, разбежалась, — и зачем-то показывала в пространство неприличный жест.
Вообще-то Катя была человеком культурным — преподавала хореографию в школе искусств, ругалась редко, а уж неприличные жесты показывала только тогда, когда речь заходила о бывшем муже.
Она вышла на балкон и вздрогнула, услышав звон разбившегося стекла.
— Нет, только не это! — прошептала она.
В прошлом месяце Катя закончила выплачивать соседу деньги за лобовое стекло иномарки. Димка кинул маленький камушек, но попал в какую-то точку, и стекло, которое должно было быть супер прочным, разлетелось вдребезги. Хорошо, сосед не вредный, согласился взять оплату частями.
Катя с тревогой выглянула с балкона на улицу, чтобы определить: чьё же стекло разбили «футболисты». Промелькнула мысль: «Только бы не у тёти Зои!». Тут же раздался звонок в дверь, и Катя поплелась открывать, уже понимая, что её надежда не оправдалась.
Соседка с первого этажа, тётя Зоя, стояла, уперев руки в боки.
— Я заплачу, — сказала Катя.
— Заплатит она! — завопила тётя Зоя. — А вставлять, кто будет? Ты что ли?
Тут соседняя дверь открылась и на пороге появилась Иринка, Санькина мама. Она тихо проговорила:
— Тётя Зоя, я уже позвонила Саше — старшему, он сейчас подъедет. Мы с Катюхой скинемся на стекло, и Саша вставит.
— Это что мне теперь весь день ждать, как привязанной! — не унималась тётя Зоя. Тут из двери напротив, высунулся ещё один сосед — заспанный Серёга.
—— Ну что орёшь с утра пораньше, в выходной день поспать не даёшь? — обратился он к тёте Зое. — Сказали же тебе, что вставят стекло, значит — вставят, и угомонись.
Серёга — единственный, кого соседка снизу немного побаивалась. Ветеран Чеченской войны он был, по собственным словам, «немного нервный», а, по словам той же тёти Зои «на всю голову больной». Скандал затих, не успев разгореться. Серёга ушёл досыпать, а Катя с Иринкой, услышав призывные гудки с улицы, начали бегом собираться. Им ещё надо было ехать за стеклом.
Вообще-то жильцы второго подъезда предпочитали кошек, особенно после нашествия мышей несколько лет назад. Но и собаки тоже имелись. На пятом этаже в одной квартире мирно уживались огромный британец кот Томас и маленький рыжий пекинес Джерри. Их обоих выводила на прогулку пятнадцатилетняя Аня.
Кот важно ехал у неё на руках, а Джерри бежал своим ходом, подбегая «поздороваться» ко всем встреченным по пути соседям. Если Ане было некогда, выгуливала животных мама; папе эту миссию не доверяли — он был слишком добрым и слабохарактерным, и кот с собакой этим бессовестно пользовались.
Соседи любили Джерри: он был дружелюбным, и когда находился дома, зря не лаял. Неизвестно каким образом, но он узнавал по шагам в подъезде не только жильцов, но и тех, кто часто бывал у них в гостях, и подавал голос, только если заходил кто-то чужой.
На втором этаже у деда Петрова жила овчарка Найда. Найда опровергала сложившееся у людей мнение об овчарках, она была глупой, пугливой, действовала исподтишка и не любила детей. Дед Петров долго выгуливал собаку без намордника, и никто не мог на него повлиять, пока, наконец, не вмешался Серёга. Он заявил, что если увидит, что собака идёт просто так, то намордник наденет на самого деда.
— И не дай бог твоей собаке напугать моих дочек! — добавил он.
В это дед поверил. Все знали, как нежно Серёга любит своих девочек-погодков, он и правда мог за них пришибить. Со следующего дня Найда щеголяла в новеньком наморднике.
А ещё имелась у овчарки отвратительная привычка лаять почём зря. Правда, дед Петров нагло заявил соседям:
—Это ваши дети ходят и её дразнят!
Учитывая, что у детей обострённое чувство справедливости, сразу стало ясно, что ложное обвинение деду даром не пройдёт.
Школа находилась от дома в двух шагах, занятия начинались в восемь-тридцать, и месть объединившихся детей второго подъезда выглядела примерно так. Без десяти восемь Анечка со своими питомцами останавливалась на втором этаже и, дождавшись, пока овчарка залает, спускалась дальше. Ровно в восемь Аня, возвращаясь с прогулки, опять ненадолго задерживалась около квартиры деда, Найда опять лаяла.
В восемь-десять отправлялись в школу Серёгины девочки. Они задерживались на втором этаже, топали ножками на месте, и шли дальше под яростный лай из-за двери. Только собака унималась, как в восемь-двадцать спускались Димка с Санькой. Они около дедовой квартиры прыгали пару раз — собака подавала голос. То же самое проделывалось и после школы и при выходе гулять. Дед Петров сам не выдержал непрерывного лая и отдал Найду сыну со снохой в частный дом.
А ещё около подъезда обитали бездомные собачки — Бомжик и Селёдка. Их и дворовых кошек подкармливали тётя Зоя с первого этажа и тётя Маша со второго. Тётя Маша особенно любила Бомжика. Она бы взяла его себе, но в её квартире безраздельно царствовала персиянка Матильда, ненавидевшая собак.
Если стены второго подъезда начинали слегка сотрясаться от громкой музыки, все жильцы узнавали, что Игорёк пришёл с занятий в техникуме. Правда, старшее поколение подъезда выражало сомнение, можно ли считать музыкой то, что доносилось из-за стенки. Игорёк слушал хард рок и, почему-то «клубняк». Непрерывное и монотонное «бум — бум — бум» раздражало всех, особенно Лиду — непосредственную соседку.
Выходя вечерком на лавочку, Лида говорила собеседницам:
— Помните, ещё при Союзе типа анекдота был: едет аксакал по пустыне, играет на домре и поёт: «Один палка, два струна — я хозяин вся страна. Вон саксаул растёт, а вон идёт верблюд». Для всей песни две ноты, вот и «клубняк» — то же самое.
По большому счёту к Игорьку придраться было нельзя: музыку он гонял исключительно в дневные часы, а вечером и вовсе выключал — гулять уходил. Но Лидины нервы не выдержали и, встретив Игорька в подъезде, она категорично заявила:
— Чтобы не смел больше так громко музыку включать!
Напрасно она такой тон взяла. Подростки — народ непредсказуемый. С ними общаться, как по минному полю идти: никогда не знаешь, какая фраза их обидит, какая разозлит. А попробуй им что прикажи! Да, к тому же, у них понятие «назло» — совершенно оригинальное: пусть мне будет хуже, но я тебе назло сделаю.
Тамара с первого этажа, вырастившая троих, утверждала, что подростковый период своих детей легче пережить, если мысленно вырыть себе окопчик, надеть каску с бронежилетом и в этот окопчик спрятаться.
Разобиженный Игорек зло затаил и, как только мать ушла в ночную смену, в двенадцать ночи врубил на всю громкость музыку. Лида разбираться не пошла, она вызвала полицию и написала заявление. После того, как родители заплатили не маленький штраф, Игорёк малость притих: музыку слушал в наушниках. Но его мозг лихорадочно придумывал, как отомстить, не нарушая закона, и ведь придумал.
Музыку разрешалось слушать с утра, вот он и врубил в восемь утра в выходные. Игорёк не учёл соседа-качка за стенкой из первого подъезда. Если в будние дни сосед пропадал на фирме, и никакая музыка его не волновала, то в выходные он любил поспать, о чём качок и известил Игорька, предварительно накостыляв тому по шее. Игорёк потом долго мечтательно посматривал на иномарку соседа, в смысле: мечтал шины проткнуть, но не рискнул. В подъезде наступила музыкальная пауза.
Вся эта история началась с того, что Тамара и тётя Маша увлеклись разведением цветов около подъезда. Да с таким энтузиазмом взялись они за дело, что заразили цветоводством весь подъезд.
Мужчины приволокли старые автомобильные покрышки для клумб, привезли земли. Иришка с Галкой, Серёгиной женой, съездили за саженцами чайной розы. Шланги для поливки выкидывали из Тамариного окна с одной стороны и тёти Зоиного с другой. Тамара и тётя Маша высаживали цветы и декоративные растения.
Особенно тётя Маша хвасталась семенами растения, названия которого не знала, но обещала, что вырастет красота необыкновенная. Оказалось, действительно — красота: как маленькие пальмочки с зелёными сверху и бардовыми снизу листьями.
Тут ещё Катюша вспомнила, что сын Лиды увлекается граффити и попросила, чтобы он клумбы-покрышки разрисовал. А художнику юному только поле деятельности предоставь! Лидин сын с друзьями не только клумбы, но и с разрешения домоуправления во всём доме двери в подъезды железные разрисовали. Так здорово получилось, что из соседних дворов приходили смотреть.
Тётя Маша с Тамарой даже подумывали принять участие в конкурсе на лучший двор, по телевизору ведь тогда покажут, но как-то руки не дошли.
А вот осенью их дом действительно в новостях показали и растение-пальмочку крупным планом, да вот только вовсе не так, как цветоводам мечталось.
Пока взрослые любовались красивым растением, не особо интересуясь его названием, юное поколение двора пробило по интернету, что это клещевина. Если пожевать её созревшие семена, то можно словить галлюцинации, или, как они сами выражались — «мультики посмотреть».
Вся возрастная группа от одиннадцати до четырнадцати лет с нетерпением ожидала, когда созреют семена — в колючих коробочках, похожие на пёструю фасоль. Клещевины во дворе выросло много, тётя Маша была человеком щедрым. Она не только засадила свои клумбы, но и поделилась семенами со всеми желающими. Взрослые пребывали в блаженном неведении.
Когда семена клещевины созрели, случилось то, чего и следовало ожидать: шестеро детей попали в реанимацию с отравлением. Неизмеримо больше юных натуралистов, попробовавших семена, отделались лёгким испугом — рвотой и небольшими галлюцинациями. Родителям, естественно, они о своём печальном опыте не сказали.
Четверых отпустили из реанимации, промыв желудок через несколько часов, Ритку с третьего подъезда через сутки, а вот Вадька из первого проторчал в больнице три дня.
Если Ритка, девица, несмотря на тринадцать лет, ушлая, прикинулась овечкой: «Меня мальчики угостили, я не знала, что это за семечки». То Вадька честно признался, что хотел «мультики посмотреть». Посмотрел! Вот как он сам после выписки рассказывал об этом маме: «Меня к столу привязали, капельница капает, приборы пищат. Смотрю, со всех углов жуткие монстры выползают и ко мне движутся. Они всё ближе, ближе, а я убежать не могу, к столу привязан».
Вадька так рыдал и клялся, что ничего подобного даже пробовать не будет, родители не то, что ругать, как успокоить его не знали.
Как-то вечером жильцы дома вышли на улицу. Надо было решить, что же делать с злосчастным растением. Риткина мама предлагала клещевину срезать. Анечкина мама утверждала, что без семян растение не опасно, пусть растёт.
— Хорошо тебе говорить, — завелась мама Ритки, — твоя вон почему-то семян не наелась!
— Да потому, что моя умная, а твоя дура! — ляпнула мама Ани.
Драку разнимали самые храбрые представители соседствующих подъездов: тётя Зоя со второго и баба Клава с третьего. Мужчины же заняли обычную для себя в подобных случаях ситуацию — в стороне.
В итоге решили этот год клещевину не трогать, но в будущем не сажать. Больше всех переживала Тётя Маша, она даже всплакнула.
— Тёть Маш, не расстраивайся, — успокаивал её Серёга. — На следующий год посадим что-нибудь такое, что сожрать не смогут!
Две квартиры во втором подъезде сдавались хозяевами квартирантам. Обе располагались на пятом этаже, одна над Серёгой, другая над Иринкой.
В ту, что над Серёгой, лет семь назад вселился Виталий. После развода он оставил жене с дочкой квартиру и всю обстановку, а сам перебрался в съёмное жильё. Виталий обживался обстоятельно: купил в кредит мебель, бытовую технику, сделал ремонт, и даже в счёт квартплаты вставил пластиковые окна. Что греха таить, бывало — выпивал, но не буянил и дружков к себе пить не водил.
Частенько к нему приходила женщина, прошмыгивая мышкой, с жильцами вежливо здороваясь, но в разговоры не вступая. Её поведение и то, что она никогда не оставалась с ночёвкой, наталкивало на определённые мысли. Эти мысли подтвердила наблюдательная Галка, она не замедлила поделиться своим открытием с соседками.
Как-то вечерком, когда женщины собрались на лавочке пообщаться, она заявила:
— А мадама-то Виталькина замужем! На днях я из магазина возвращаюсь, а она на площадке стоит и по сотику разговаривает. Я случайно конец разговора услышала. Дословно не скажу, но она просила мужа ужинать без неё и проверить у детей домашнее задание. А у неё на работе якобы аврал.
— Точно аврал, по имени Виталий, — засмеялась Лида.
— Да врёшь ты, Галка, что случайно услышала, стояла, небось, под лестницей и подслушивала, — сказала тётя Зоя.
— Ну и подслушивала, — мирно согласилась Галка, — нас Виталька как сосед здорово устраивает.
— Конечно, устраивает, — не могла угомониться Лида. — Когда на выходных Виталька дочку Снежанку привозит, ваши девчонки весь день там пасутся. А то мы не догадываемся, чем вы с Серегой, оставшись одни, занимаетесь!
— Ой, что расскажу, — вмешалась Иринка. — Когда Санька маленький ещё был, пришли мы к Саши — старшего родителям. Сидим за столом: свёкор со свекровью, мы с мужем, а наш детёныш заявляет:
«А я знаю, чем папа с мамой занимаются, когда меня спать отправляют!» Тут свекровь побагровела, свёкор на нас с Сашей стал грозно так посматривать. Дитё же продолжает: «Они закрываются в спальне, и семечки грызут, без меня!» С обидой такой сказал, вот мы смеялись.
Женщины тоже так дружно рассмеялись, что шедший мимо скамейки дед Петров заинтересовался:
— О чём растрещались, сороки?
— Да мы о своём, о женском, — ответила Лида.
— Так и знал, что о мужиках, — проворчал дед, пробираясь к подъезду.