Второй шанс

1

«Если Судьба дает тебе второй шанс,

глупо не воспользоваться такой милостью

и начать жизнь с чистого листа, не оглядываясь на прошлое…»

Наконец-то, он вернулся домой!

Эта спонтанная поездка в Санкт-Петербург вымотала его окончательно. Музеи, выставки, архитектурные достопримечательности города, консультации с юристами и нотариусом, оформление его деловых и личных бумаг и апофеоз этой спонтанной поездки свадьба – и это все за одну неделю!

Конечно, он далеко не старик, но уже и не мальчик! Бизнес поубавил ему прыти, добавил серьезности и презрения к физическим нагрузкам – он привык всюду ездить на машине с водителем, подниматься на лифте (даже на третий этаж), сидеть в кабинете и ничего тяжелее ручки не поднимать. А Сашенька… Она моложе его на десять лет, полна энергии и юношеского задора - в дальнейшем ему будет очень трудно справляться с ее неугомонным характером.

То, что ему придется нелегко с Александрой, он знал с самой первой минуты их знакомства, но тогда он не предполагал, что их случайное знакомство закончится свадьбой.

Его красивое, холеное лицо дрогнуло при воспоминании о молодой, умной и серьезной девушке, и едва заметная усмешка тронула его надменно сжатые губы.

«- «Свадьба» - какое нарядное, волнующее слово, - думал Аркадий Завьялов, поднимаясь по ступеням на третий этаж к своей новой квартире. Сегодня он специально отказался от лифта, решив начать новую жизнь с минимальной физической нагрузки – надо держать себя в форме, как бы обременительно это ни было. – Хорошо, что Саша с вокзала поехала в Универ, а потом к деду – у меня будет время отдохнуть перед праздничным ужином в ресторане. Поднимусь в квартиру, выпью рюмочку коньячка и залягу в горячую ванну…»

Когда до вожделенной двери оставалось всего несколько шагов, Аркадий Завьялов опустил руку в карман длинного кашемирового пальто и, нашарив ключи от квартиры, довольно улыбнулся – гнездышко для молодоженов уже давно готово.

С лестницы навстречу Аркадию быстро шагнул мужчина в форменной куртке с надписью «Пицца от Антонио» и, театрально вскинув вверх руку, дважды выстрелил улыбающемуся молодожену в грудь.

Могучая убойная сила отбросила преуспевающего бизнесмена к стене, прижала к холодному равнодушному кафелю и ворвалась внутрь.

Удивившись пронзившей его боли, Аркадий широко открыл глаза и, теряя сознание, стал медленно съезжать по стене на пол, заваливаясь на бок…

2

Старший следователь Следственного комитета Константин Александрович Федин, последним прибывший на место преступления, обошел труп убитого мужчины, брезгливо поддернул серые костюмные брюки и, подобрав полы длинной черной куртки, присел на корточки.

- Кровищи то… - произнес он безрадостным голосом и еще больше поскучнел, хотя скучнеть ему было уже не куда – после смерти жены он совсем перестал улыбаться.

- Заказуха, - прокомментировал молодой опер и поскучнел за компанию со следователем, представляя, как начальство отреагирует на его сообщение об еще одном «глухаре» в конце месяца. – Два выстрела в грудь, контрольный в голову.

- Что-нибудь украли? – по привычке поинтересовался Федин, хотя с первого взгляда было ясно, что ни о каком ограблении речи идти не могло: если бы все случилось в темной подворотне, а не среди бела дня в охраняемом парадном элитного дома и орудием убийства служил бы банальный нож, то Федин еще засомневался бы, а так – грабитель редко решается на убийство в охраняемом подъезде и вооружается пистолетом с глушителем.

- Вроде нет, - пожал плечами молодой опер и с надеждой уставился в глаза «старшему товарищу» - вдруг опытный следак сходу вычислит исполнителя, а заодно и заказчика и пошлет его арестовывать супостатов.

Но ожидаемого чуда не произошло: следователь молчал, приглаживая рукой торчащие в разные стороны волосы на макушке, и молодой опер, повздыхав, стал настраивать себя на головомойку от начальства.

Эксперт-криминалист протянул Федину стопку документов и бумаг, ранее извлеченных из карманов убитого мужчины.

- Ого! – удивился молодой опер, заглядывая через плечо следователя и читая дату на свидетельстве о браке. – Два дня, как женился… Скора ты на расправу молодая жена - Раевская Александра Владимировна!

- Разберемся, - закрывая документы, веско пообещал Федин и, махнув рукой парням в синих халатах, дожидающимся на лестнице с носилками, отошел в сторону. – Если бы в жизни все было так просто и понятно…

3 Полгода спустя... Первое сентября

Эрика успела выскочить из электрички в самый последний момент, когда автоматические двери вагона уже начали закрываться.

Она перебежала платформу, перемахнула через невысокое ограждение, развернулась и, держась одной рукой за перила и балансируя на краю платформы, послала воздушный поцелуй молоденькому, запыхавшемуся полицейскому, пытавшемуся открыть автоматические двери уже начавшего движение вагона.

Покачиваясь на носках и издевательски помахивая рукой, Эрика еще успела состроить рожицу разозленному стражу порядка и показать язык, пока его красное от бега и злости лицо уплывало в набиравшей скорость электричке.

Он опять не поймал ее!

Где ему, толстому, неповоротливому увальню!

Она легкая и быстрая – ужом протискивается между стоящих в проходе пассажиров, словно козочка перепрыгивает через их сумки и баулы, а он высокий, плечистый с веснушками на курносом носу застревает на первом же «препятствии».

Эрика еще немного постояла на краю платформы, наслаждаясь победой, и, подобрав подол цветастой, широкой юбки, легко спрыгнула на землю. Высокая, желтеющая, сентябрьская трава спружинила под ее ногами, смягчая приземление.

Привычно согнувшись, девушка юркнула под платформу, чтобы, минуя железнодорожный мост, пробраться под ней и, избежав ненужных встреч с ментами и контролерами, выйти на привокзальную площадь.

Сделав несколько шагов под платформой, она неожиданно почувствовала сладкий, завораживающий аромат дорогого парфюма, превалирующего над привычными в таком месте запахами мочи, кала и прелости, и длинно потянув носом, как охотничья собака, пошла на этот аромат, не задумываясь о причине возникновения его в таком недостойном для французских духов месте.

Раздувая тонкие ноздри и зыркая по сторонам настороженными глазами, Эрика уверенно продвигалась в полутьме прикрытого платформой пространства к темному пятну, от которого так притягательно пахло ванилью и какими-то цитрусовыми корками.

Обворожительный запах духов привел ее к куче наваленного картона. Ей показалось странным, что такой хороший «строительный материал» до сих пор не обнаружен и не растащен жителями ближайшей свалки – их хибары строились из ветоши и драных клеенок, и коробочный, не продуваемый ветрами картон считался царской роскошью, но раздумывать над этим странным обстоятельством Эрика не стала. Потянула на себя верхний пласт картона и, увидев край темной одежды, настороженно замерла. Она выждала целую томительную минуту, готовая отскочить в сторону при первой же опасности, но, не уловив никакого движения под листами, стала быстро растаскивать картонную кучу.

Под наваленным картоном лежал человек – вернее, женщина: длинные тонкие ноги в колготках телесного цвета неживыми палками торчали из-под короткой кожаной юбки.

Откинув в сторону последний лист картона, Эрика коснулась холодного лица лежащей на земле женщины и непроизвольно отдернула руку. Снова замерев, несколько секунд она придирчиво нюхала воздух – ни резкого запаха алкоголя, ни тошнотворного запаха крови в окружавшем ее сейчас воздухе она не почувствовала. Эти запахи, как самые опасные и настораживающие, она научилась отличать от других в первую очередь.

- С пьяными лучше не связываться (себе дороже), а кровь надо обходить стороной (нарываются на неприятности с ментами только придурки), - учил ее Колька-Прыщ, как выживать в новом, незнакомом мире нищеты и борьбы за существование.

4

Воспоминания о Кольке-Прыще приободрили Эрику – это был единственный человек, которому она безоговорочно доверяла, но доверяла не безоглядно, а с опаской, как прирученный к рукам дикий зверек, часто и с тоской в глазах поглядывающий в сторону леса - и заставили действовать, словно здесь в полутьме под платформой она была не одна.

Девушка осторожно придвинулась вплотную к лежащей на земле женщине и дотронулась тонкими пальцами до ее белеющей в полутьме руки.

- Эй, дамочка, отзовись, - тихо позвала Эрика, быстро ощупывая кожаную куртку и ловко расстегивая блестящую молнию. - Это чужая территория и находиться здесь не безопасно.

Взгляд Эрики наткнулся на широко открытые безжизненные глаза женщины - рука ее, обшаривающая карманы куртки, дрогнула и похолодела. Но она тут же успокоила сжавшееся от нехорошего предчувствия сердце.

Чего она так испугалась?! Это всего лишь безобидный труп!

Колька-Прыщ учил, что бояться надо живых, а не мертвых!

Глубоко вздохнув, Эрика заставила себя вновь посмотреть в безжизненные глаза женщины и попыталась убедить себя в том, что перед ней лежит уже не женщина, с которой можно поболтать о чем-нибудь на досуге, поспорить или даже поругаться, а бессловесный, холодный, ничего не чувствующий труп. И теперь ей, Эрике, без разницы мужской он или женский: труп он и есть труп – что-то среднее между жизнью и смертью, как бревно среднее между деревом и изделием из него.

Кажется, так учил ее думать Колька–Прыщ, при обыске покойника (предусмотрительный, мать его!), но чистая наука одно, а практика совсем другое – это был первый практический опыт в ее жизни и давался он ей с большим трудом.

Эрика попыталась думать именно так: труп – это не человек, а бревно. И это сработало! Она снова, уже сознательно, дотронулась до мертвого тела, но уже не отдернула руку, а просто замерла, осознавая изменившуюся ситуацию.

- Это самый обыкновенный жмурик, - шептала она обветренными губами, подбадривая себя звуками собственного голоса. - И по всему видать свеженький и не общипанный…

Уже в следующую минуту Эрика ловко стягивала с мертвой женщины одежду, содрогаясь от страха и радуясь одновременно неожиданной добычи.

Мертвая женщина была молодая и не совсем окоченевшая – руки ее гнулись, расставаясь с тонкой кашемировой водолазкой и кожаной курткой.

Эрика сняла все, даже белье – трупы не имеют стыда, как, впрочем, и она не имела стыда, когда лежала в бреду голой на картонных коробках и куче тряпья в халупе на свалке под пристальными, бесстыдными взглядами мужчин и женщин, собравшихся поглазеть на Колькину «девку-найденку». Поглазеть, а заодно и прикинуть, какую выгоду они смогут извлечь, если она все-таки выживет, и они оставят ее в своей «стае».

С украшениями женщины пришлось повозиться – с коченеющих пальцев кольца снимались с большим трудом, и замок золотой цепочки никак не расстегивался. Пришлось Эрике задирать подол цветастой юбки и лезть за зажигалкой в карман стареньких джинсов, завернутых по колено, чтобы не мешали и не торчали из-под широкой, цыганской юбки с оборками.

Эрика поспешила воспользоваться светом – приблизила руку к замку цепочки и склонилась над ним. Справившись с замком, она сунула цепочку с кулоном в карман джинсов и, не удержавшись, поднесла зажигалку к лицу мертвой женщины.

Еще недавно молодая девушка была ухоженной, модно одетой девицей с короткими, каштановыми, подстриженными под каре волосами, а теперь даже тональный крем не смог скрыть мертвенную серость лица и фиолетовые круги вокруг серо-зеленых глаз. А может, Эрике только показалось, что глаза имеют зеленоватый оттенок из-за крупных, причудливой формы серег ядовито зеленого цвета.

Увидев серьги, Эрика на секунду задумалась: вынимать серьги из ушей или не вынимать – по ее мнению особой ценности они не представляли, но, решив, что если оставит серьги, то их присутствие на голом теле вызовет у ментов ненужные подозрения (бомжи вряд ли оставили бы на трупе хоть что-нибудь), и быстро вынула одну серьгу. Поворачивая голову мертвой женщины, чтобы удобнее было вынимать из уха вторую серьгу, Эрика потянула женщину за волосы, и волосы неожиданно полезли с головы.

Эрика отпрянула, снова щелкнула зажигалкой, наклонилась и поняла, что на голове у девицы был надет парик – настоящие, рыжие волосы, стянутые резинкой на макушке, представляли собой тонкий, крысиный хвостик.

Вынув вторую серьгу из уха девицы, Эрика внимательно огляделась по сторонам – шагах в десяти от тела лежала довольно вместительная кожаная сумка, и Эрика поспешно двинулась к новой добыче.

Стянув с себя широкую цветастую юбку, она аккуратно завернула в нее одежду, короткие сапожки с тонкими высокими каблуками и присоединила туда же каштановый парик. Положила сумку на образовавшийся тюк и, прижимая к груди свою добычу, стала пробираться к краю платформы.

Но выбираться из-под платформы Эрика не спешила, спряталась за бетонную сваю и стала ждать темноты – идти на виду у всех с такой заметной ношей было глупо и опасно: увидят «местные» и, как пить дать, отнимут!

5

Оглядываясь и прислушиваясь, Эрика долго сидела на корточках под платформой, крепко прижимая к груди неожиданно свалившуюся на нее «добычу».

Сентябрьская хмарь медленно превращала идущих с электрички пассажиров в серые, бесформенные силуэты. Еще немного, еще чуть-чуть и можно будет незаметно добраться в безопасное место – всего лишь нужно дождаться того времени, когда сумерки сгустятся, а фонари еще не зажгутся…

Сзади послышались осторожные шаги, и Эрика резко обернулась.

Под платформу забралась небольшая грязная собачина с желтыми голодными глазами.

Эрика знала эту привокзальную, вечно щенную суку, рыскающую по помойкам в сопровождении своих подросших, вислоухих щенков и нескольких дворовых кабелей. Знала и тут же насторожилась.

Увидев человека, собака недовольно дернула верхней губой, показывая желтые зубы, и зарычала, претендуя на свою часть добычи.

Но и Эрика была «не из робкого десятка», она нахмурилась, посмотрела прямо в собачьи глаза и, оскалившись, утробно зарычала.

Псина попятилась, но хвост не поджала и голову не склонила, стояла и смотрела, оценивая противника. Потом «кхыкнула» пару раз и снова оскалилась – уступать свою «добычу» она не собиралась.

На ее зов под платформу тут же полезли довольно крупные «детки», голодно урча и подозрительно жадно поглядывая в сторону мертвого человеческого тела. Кобели придвинулись ближе, но недовольства своего пока не выражали. Вся эта стая бродячих собак при дневном свете и на открытом месте была довольно дружелюбна, собаки даже махали хвостами в знак благодарности за подачку, но с наступлением темноты они становились злобными и непредсказуемыми, и лучше с ними было не встречаться на узкой дорожке.

Чувствуя эту озлобленность и принимая в расчет «усиление» противника, Эрика предпочла ретироваться и уступить «добычу» более многочисленным соперникам, тем, более, что свою часть добычи, она уже получила.

Кое-как прикрыв цветастый тюк и сумку полами поношенной куртки (отчего она стала толстой и неуклюжей, как беременная женщина), Эрика вылезла из-под платформы, смешалась с толпой пассажиров и, старательно обходя освещенные места, поспешила к привокзальной площади.

Дойдя до торговых рядов, Эрика нырнула в темноту за одну из палаток, охватывающих привокзальную площадь плотным палаточным полукольцом. Воровато огляделась по сторонам, точно так же, как голодная, грязная собачина постоянно оглядывалась по сторонам, ожидая увесистого тычка или строгого человеческого окрика, и успокоилась – поблизости никого не было. Она запихнула свою добычу под одну из размокших коробок из-под сигарет, валявшихся за палаткой, напялила на себя широкую цветастую юбку и быстро отошла от своей «похоронки». И вовремя…

Дверь табачной палатки приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась женская голова, повязанная темным платком.

- Кто тут ходит? – строго спросила женщина в темноту и басовито пригрозила: - Выходи, а то пальну из ружья!

- Это я тетя Клава, - Эрика появилась в узком освещенном прямоугольнике, склонив голову и отряхивая подол выцветшей цыганской юбки. - Ноги о траву вытирала – опять в дерьмо собачье вляпалась.

Насупленное лицо женщины разгладилось.

- Да уж, развели коблов, - заворчала она, подвигаясь и пропуская «сменщицу» внутрь палатки. - Людям пройти негде стало!

Согласно кивнув головой, Эрика протиснулась мимо дородной женщины, прошла в дальний угол палатки, присела на корточки между коробками и привычно замерла, обхватив колени руками, давая возможность женщине спокойно одеться и собрать объемные сумки с продуктами.

6

- Ну, все, я побежала, - внимательно оглядывая крохотное помещение – не забыла ли чего, произнесла тетя Клава. - Бутерброды на столе, можешь взять одну бутылку пива, но не больше, а то голова снова разболится. Слышишь меня, девонька?

- Угу, - снова кивнула головой Эрика из своего угла, стараясь унять внутреннюю дрожь – вдруг кто нибудь из бомжей, пока она тут сидит и слушает наставления продавщицы, случайно наткнется на ее «добычу» и присвоит ее! Хотя бомжи и остерегались подходить близко к сигаретной палатке тети Клавы – уж очень решительно та гоняла от своей «торговой точки» попрошаек и собирателей окурков, но кто их разберет этих бомжей – лучше бы ей сейчас быть поближе к своей «добыче».

- Завтра заканчивай свои гадания в электричках пораньше, моя кума к тебе прийти собиралась – погадаешь ей на картах, а то у нее младший сын жениться надумал. Представляешь, девку из детдома в приличный дом привел! Кума и так и эдак ее выживает, а девка оказалась непонятливая, да настырная, прицепилась к парню, как репей к штанам, и никак не уходит из их дома. Ну, хоть ты тресни!

«- Как бы ты завопила, если бы твой сын захотел жениться на мне?! – зло подумала Эрика и, представив эту картину, скривилась от распиравшего ее смеха. – Невеста без роду, без племени, да еще с помойки! Пусть твоя кума, тетка Клава, радуется, что девушка из детдома, а не с мусорной свалки, как я!»

Вслух, конечно, Эрика этого ничего не сказала, но себе пообещала не разрушать любовь молодых – пообещала не из чувства доброты или сострадания (этих чувств она давно ни к кому не испытывала, по крайней мере, сколько себя помнила), а пообещала из вредности (этого в Эрике было с избытком). Хорошо бы еще припугнуть куму тетки Клавы: сказать, что если она будет плохо относиться к невестке, то помрет раньше времени! Вот бы посмотреть на их встречу после такого предупреждения!

Но об этом Эрика только помечтала.

Гадая на картах, она никогда не обманывала: говорить правду всегда легче - сказала и с плеч долой, пусть человек сам разбирается, что ему с этой правдой делать. К тому же Эрика точно не знала, зачем кем-то сверху ей был дан «Дар предвидения»: она брала человека за руки, соединяла ладони и видела «кино» - всем клиентам она говорила одну и ту же фразу, возникшую в ее голове после первого же предсказания:

«- Вы получили шанс еще при жизни исправить зло, содеянное вами».

Прислушивались ли люди к ее словам и исправляли ли они это «зло, содеянное ими» (каждый сам ведает свои грехи), Эрика не знала, да и знать не хотела - для выживания это очень удобно: все направлено на одну цель, и не надо отвлекаться на все остальное…

Эрика разделила свои «гадания-предсказания» на три этапа: гадание на картах – сто рублей; гадание на картах и предсказание прошлого и будущего по руке – тысячу рублей; а вот «показ» человеку его прошлого-настоящего-будущего целых пять тысяч, но делала она «показ» очень редко, после него болела голова, ощущалась слабость во всем теле и приходилось долго отдыхать…

Наконец, тетя Клава выговорилась, вышла из палатки и, как обычно, постояла немного у двери, слушая, как Эрика закроет изнутри дверь на засов. Поудобнее перехватила тяжелые сумки и быстро пошла к своему дому.

А Эрика выждав несколько минут в напряженной тишине, погасила свет, открыла дверь, неслышно выскользнула из палатки, обогнула угол и, откинув размокшую коробку, жадно схватила свою никем не взятую добычу. Теперь она могла успокоиться и не бояться за нее!

Снова закрывшись в палатке на засов, Эрика включила тусклую лампочку и уже при свете стала внимательно рассматривать одежду и содержимое сумки мертвой девушки.

Одежда была дорогая, приятная на ощупь, правда, немного испачканная землей, но Эрика быстро справилась с этой неприятностью, потерев грязные места чистой тряпочкой, смоченной минералкой. Она аккуратно разложила одежду на сигаретные коробки подсохнуть и придвинула к себе дорогую блестящую сумку. Раскрыла ее, по одной стала доставать из нее вещи и раскладывать перед собой на застеленный газетой стол.

Вещей в сумке было много, но то, что она вынула последним из бокового кармашка сумки, заставило ее задрожать от радостного возбуждения – в руках у нее оказался паспорт! Настоящий российский паспорт с фотографией и пропиской!

Как давно Эрика мечтала о таком документе!

Рука девушки машинально потянулась к бутылке с пивом, но она вовремя сообразила, что пиво для нее сейчас самый большой враг, и отдернула руку.

Алкоголь резко менял ее настроение – делал Эрику агрессивной, злой и пытающейся вспомнить свое прошлое, а наказанием за эти попытки вспомнить была накатывающая огромной, безжалостной волной головная боль. И тогда Эрика стискивала голову руками и, качаясь вперед-назад, словно китайский болванчик, начинала подвывать.

Возможно, из-за этого животного воя и устрашающе безумных глаз ее никто и не трогал из помоичной братии, считая ее в таком состоянии способной на все (в том числе и на убийство); а возможно, не трогали Эрику из-за покровительства Кольки-Прыща, делавшего такие «клевые» наколки, что диву давались видавшие виды зеки – даже самые простые наколки под умелыми Колькиными руками превращались в произведения искусства с четкими линиями и готическими, каллиграфическими надписями. Но Эрике хотелось думать, что «местные» не трогали ее из суеверного страха и уважения, если не к ней, то к ее картам и предсказаниям уж точно – в ее руках бумажные картинки, как бы, оживали, открывая ей людское прошлое и будущее - к ее предсказаниям прислушивались, их побаивались, но даже недоверчивыми и скептически настроенными воспринимались всерьез. Никто не знал, что карты были совсем не главными в ее «гаданиях-предсказаниях», а были лишь привычным атрибутом гадания, и совсем даже не карты «показывали» ей «грехи» и будущее человека…

7

Держа в руках паспорт мертвой девицы, Эрика испытывала, прямо, таки, физическое удовлетворение – с каким наслаждением она теперь сунет в нос курносому зазнайке-полицейскому настоящий документ с пропиской и фотографией и с удовольствием посмотрит на его реакцию!

Теперь то ей не надо будет ни от кого убегать!

Это раньше она убегала от него – такого важного и строгого, при исполнении служебных обязанностей – а теперь фигушки!

Это раньше, когда он высокий и плечистый входил в вагон с напарником и контролером и спрашивал «документики» у кого-нибудь из пассажиров, сердце ее тревожно замирало от знакомого баска, а потом начинало биться, как сумасшедшее, в предвкушении «опасной погони».

У нее он «документиков» никогда не спрашивал – просто, увидев ее яркую цветастую юбку и красный платок на голове, хмурил брови, заливался краской гнева и пытался поймать девку-гадалку, занимающуюся «не санкционированными действиями» в общественном транспорте, то есть в электричке - догони он ее, то обязательно отвел бы в отделение транспортной полиции для выяснения личности и «наложении» денежного штрафа.

Вот так с его стороны все было серьезно!

Смешно! Для выяснения личности!

Если бы она сама знала свою личность, то уж точно не околачивалась бы на вокзалах и платформах, а первой же электричкой поехала бы домой!

Домой!

Какое манящее, непривычно безопасное слово!

Ведь был же у нее когда-то свой дом?! И своя постель, и своя ванна, и своя другая жизнь… И может быть, даже близкие люди были… Может быть, кто-то из родных до сих пор живет в этом ее доме и даже ждет ее возвращения!

Таких опасных мыслей Эрика старалась избегать – как только она пыталась что-то вспомнить о своем прошлом, голова начинала гудеть, предвещая очередной приступ боли.

Вот и сейчас, подумав о «своей личности», Эрика стянула с головы шелковый красный платок и привычно переключила мысли на другое.

- Интересно, сколько лет этой девахе? – задумчиво спросила она у самой себя, раскрыла чужой паспорт и занялась вычислениями. – Двадцать пять… А мне сколько? Старше она меня или младше?

Эрика взяла со стола круглую, блестящую пудреницу и, открыв ее, внимательно посмотрела в зеркало на свое отражение – из зеркала на нее смотрела довольно симпатичная, худенькая девушка неопределенного возраста со светло-русыми, выгоревшими на солнце, волосами в пределах от шестнадцати до двадцати. На бледном лице выделялись большие, карие глаза с влажной грустинкой, нос и рот, как бы отсутствовали – нос был маленький, аккуратненький, губы плотно сжаты в узкую полоску.

Эрика схватила со стола золотой тюбик с губной помадой и, поглядывая на фотографию в паспорте, густо накрасила свои бледные губы помадой – лицо в зеркале волшебным образом преобразилось: с красными губами оно стало игривым и довольно привлекательным

Она снова посмотрела на фотографию в паспорте и неожиданно для себя потянулась за париком девицы.

Когда после пятой попытки Эрика все же надела парик и посмотрела на себя в зеркало, то ахнула - с каштановыми волосами и накрашенными губами она стала так похожа на мертвую девушку, что отличить их можно было, лишь по цвету глаз.

Она перестала быть собой и стала двойником мертвой девушки!

Медленно повернув голову, Эрика посмотрела на чужую одежду, и шальная мысль тут же завертелась в ее мозгу.

А что, если?..

Сбросив свои вещи, она надела одежду мертвой девицы. Надела все – даже белье, хотя одежда ей была явно велика, но Эрику это не остановило!

Она примеряла на себя новый облик, словно хамелеон маскировалась под ситуацию, влезая в чужую шкурку. Чужая «шкурка» была не ее размера, терла в некоторых местах и висела в других, но обладала неоспоримым преимуществом – с новой внешностью и новым документом Эрика становилась совершенно другим человеком.

С новой внешностью и чужим паспортом у нее появился шанс, о котором так часто говорил Колька-Прыщ!

«- Каждому человеку хоть раз в жизни выпадает счастливый билет, – мечтательно произносил он, поднимая глаза к небу (или к картонному потолку своей хибары – смотря по обстоятельствам), - главное, не лопухнуться в это время, схватить его и использовать по полной программе!»

Возможно, смерть незнакомой девушки дала ей такой шанс?!

И она должна «схватить его и использовать по полной программе»!

Эрика посмотрела на чужой мобильный телефон и заспешила – времени до последней электрички в Москву оставалось совсем мало!

Побрызгавшись чужими духами, чтобы отбить въевшийся в ее кожу запах сигарет, Эрика натянула поверх разорванных колгот свои черные плотные лосины, сгребла вещицы со стола обратно в сумку и, переложив золотые украшения мертвой девицы из своих джинсов в кармашек сумки, сложила свою собственную одежду в большой целлофановый пакет. Покопавшись среди коробок, она вытащила из тайника банку из-под кофе со своими сбережениями, пересчитала их – больше пятидесяти тысяч и, выключив свет, неслышно вышла из палатки.

8

Колька-Прыщ без сна лежал на новом ватном матрасе, уложенном поверх картонных коробок, смотрел в грязный потолок своей халупы, накрытой сверху толстой (не рваной!) пленкой, и думал о будущем.

«- Зима скоро… Надо хибару утеплить и буржуйку починить – совсем тепло не держит. Хорошо бы еще одежонку теплую и чеботы справить, – по-хозяйски мечтал он о лучшей жизни и, достав из-под матраса пачку дешевых сигарет, закурил. - А может, ну ее к черту эту хибару?! Продам ее к едрене фене – охотники найдутся, а мы с Эрикой снимем комнату в настоящем кирпичном доме, отмоемся, отъедимся, отоспимся и заживем, как нормальные люди. Она будет гадать на картах, я татуировки колоть – денег заработаем уйму! А там, глядишь, может, у нас все и сложится. Хорошо, что я ее для себя поберег и на потребу помоичным мужикам не отдал, хотя они и просили – денег поимел бы с них с гулькин нос, а так я от нее столько денег получил, что могу и один комнату снять. Снять и зажить, как белый человек! Могу и один, но с ней лучше! Завтра утром увижу ее и предложу жить вместе в настоящем доме. Авось не откажет. Где она лучше меня мужика то найдет?»

Домечтать Кольке-Прыщу не дали – откинув тряпку, завешивающую импровизированную дверь в халупу, внутрь сунулся один из обитателей мусорной свалки.

- Колян! – зашептал мужичонка в замызганной спецовке и прищурил глаза, вглядываясь в дымную темноту. – Просыпайся, дружбан! У нас такая новость образовалась, ахнешь: под платформой мертвую бабу нашли! Голую! Айда, смотреть.

Тщательно затушив окурок в жестяной банке из-под кильки в томатном соусе (во как он теперь стал питаться!), Колька-Прыщ нехотя сполз с матраца на земляной пол, сунул ноги в стоптанные кроссовки и, прикрыв матрац чистым картоном, чтоб не запылился, повернулся к «двери».

- Молодая? – натягивая на голову вязаную шапку, безразличным баском поинтересовался он больше для того, чтобы поддержать дружеский разговор и уважить незваного гостя, а не из настоящего интереса к голой бабе.

Смотреть на покойников Колька-Прыщ не любил, но развлечений в их угрюмой жизни было так мало, что откажись он идти с мужиком на станцию, его бы не поняли, а непонятного в их «общине» боялись и старались от него побыстрее избавиться.

- Да-а кажись, молодая, как твоя чокнутая…

- Ну, ты, Митяй, фильтруй базар! – привычно рыкнул на мужика хозяин хибары и двинулся к выходу, на ходу застегивая длинную добротную куртку – к куртке прилагалась еще и зимняя подстежка, спрятанная под матрацем (во как он теперь стал одеваться!).

- Молодая, как твоя «девка-найденка», - быстро поправился тощий мужичонка, зная по опыту крутой нрав Кольки-Прыща и предпочитая не сердить его. – Поканали шибчее – там уже небось ментов полно, прогонят, заразы, не дадут насмотреться.

Они вышли из халупы и быстро зашагали к железнодорожной станции.

9

Стоя на платформе, Эрика ждала последнюю электричку в Москву и искоса наблюдала, как из-под соседней платформы доставали труп молодой, мертвой женщины.

Ни угрызений совести за то, что она ограбила найденный труп, ни обычного обывательского интереса Эрика при этом не испытывала – смотрела и взвешивала все шансы «за» и «против» своего побега из Петушков.

Что ждет ее в большом незнакомом городе под названием Москва?

Но как ни крути, а срываться отсюда ей все равно придется! Разве это жизнь?!

А насчет Кольки- Прыща… С ним она честно делилась заработанными деньгами – делилась поровну, не утаивая и не крохоборничая.

Она отдавала ему долг за свое спасение - только и всего!

Эрика поправила парик, плотнее прижала рукой к боку кожаную сумку и, посмотрев в сторону долгожданной электрички, вздрогнула: по путям спешно шли две фигуры – не смотря на темноту, одна показалась ей очень знакомой.

«- Неужели кто-то узнал меня в этой одежде? Узнал и предупредил Кольку-Прыща, что я хочу «свинтить» отсюда? – хладнокровно подумала она и сжала кулаки: делиться вещами и деньгами мертвой девицы она не собиралась – все это по праву принадлежало ей одной и никому больше. Это ее счастливый билет в новую жизнь, и она его так просто не отдаст!».

Она быстро достала из внутреннего кармашка сумки три золотых кольца и цепочку с кулоном и, незаметно сунув украшения в рот, прикрыла волосами раздувшуюся щеку – если что, она их проглотит, но делиться не станет!

Проходя мимо платформы, Колька-Прыщ привычно окинул недобрым взглядом людей – он не любил вечно спешащих пассажиров, свысока поглядывающих на помойную братию - и свернул к противоположной платформе за своим приятелем, устало, по-стариковски, перешагивая через рельсы.

Под соседней платформой и около нее суетились менты и штатские, и это было куда интереснее продрогших на холодном, осеннем ветру пассажиров. И все же Колька-Прыщ еще раз оглянулся на толпившихся на краю платформы людей – отчего-то, глядя на них, сердце его неприятно щемило. Нет, ничего странного и никого знакомого на платформе он не заметил...

Эрика осторожно повернула голову и, проследив взглядом за удаляющимися мужскими фигурами, переложила золотые украшения обратно в сумку, но не расслабилась, а продолжала искоса наблюдать за Колькой-Прыщом – главным человеком, способным помешать ее побегу, остановившимся в непосредственной близости от полицейского ограждения.

А Колька-Прыщ, чувствуя этот напряженный взгляд, постоянно оборачивался, ежился, осматривался, ища вокруг знакомое лицо, но знакомых лиц не замечал и зло сплевывал на землю через гнилые зубы. Он попытался отмахнуться от своего навязчивого, щемящего чувства тревоги, старался сосредоточиться на происходящем под платформой – из-под платформы как раз начали вытаскивать труп молодой женщины, кое-как прикрытый простыней.

Вдалеке показались быстро приближающиеся огни электрички, и Эрика, смотря теперь только на них, вздохнула с облегчением – вот сейчас она сядет в электричку, и та повезет ее отсюда в новую жизнь!

«- «Мосты сожжены! Рубикон перейден!» – решительно заявила она и удивилась своим мыслям – откуда взялся этот Рубикон, и что это может означать?!»

Но, чтобы это не означало, она ни за что не останется здесь – она попробует начать новую жизнь, надев на себя чужую одежду и заняв чужое место под солнцем!

И никакие угрызения совести и моральные принципы не собьют ее с выбранного пути – ей совершенно все равно за что убили эту молодую девушку (а ее, конечно же, убили, даже если никаких ран на теле не было видно: кто-то же ее затащил под платформу и основательно завалил листами картона) – пусть разбирается в этом родная полиция. Для нее это единственный шанс вырваться отсюда и упускать его она не собирается!

К платформе подъехала электричка, двери открылись, и Эрика быстро вошла в полупустой вагон. Она села на лавку и, стараясь не смотреть в окно, сжала кулаки, но как только электричка тронулась, кулаки разжались – теперь ей никто не сможет помешать!

Эрика повернула голову и долго задумчиво смотрела на темный убегающий назад лес.

- Ваш билетик? – раздался рядом громкий голос контролера, и девушка вздрогнула и слегка повернула голову.

У скамейки стоял пожилой мужчина в форме, а рядом…

10

Старший сержант транспортной полиции был озабочен отнюдь не поимкой безбилетных пассажиров. Начинались занятия в вечернем институте, а времени на поездки в Москву катастрофически не хватало. К тому же Михаил Судьбин был влюблен – влюблен невозможно и безнадежно.

Что больше огорчало его: невозможность или безнадежность он еще не определил. Да и о своей влюбленности Михаил догадался совсем недавно, когда уехал из родного Владимира в отпуск с друзьями на Волгу: порыбачить, отдохнуть, познакомиться с классными местными девочками, закрутить романчик и “секс, секс...”.

Но оказалось, что отдыхать от работы и знакомиться с «классными девочками» ему совсем не хотелось (а тем более крутить романчик), хотя внешность у него была располагающая - все они казались ему пресными и скучными по сравнению с той девчонкой-гадалкой, при виде которой у него закипала в жилах кровь, сердце начинало колотиться, как сумасшедшее, и возникало не преодолимое желание схватить ее за руку и уже не отпускать от себя.

Не отпускать никогда!

Ему стало скучно околачиваться на местном пляже, отнекиваться от знакомств с девицами, и Михаил, купив билет, один уехал во Владимир.

Вот тогда, проведя ночь без сна в трясущемся поезде, он понял, что влюбился! Серьезно и на всю оставшуюся жизнь!

«- Как же так? – мысленно удивился он, пришедшему откровению. – Разве я встретил свой идеал: красивую, длинноногую блондинку с пышной грудью и тонкой осиной талией? Вроде нет…»

Тогда, как так получилось, что влюбился он совсем даже не в свой идеал?

Из Москвы во Владимир он ехал на электричке, по привычке внимательно вглядываясь в лица пассажиров, пытаясь определить безбилетников, потенциальных нарушителей порядка и разыскиваемых преступников. Вглядывался и вдруг поймал себя на мысли, что не просто всматривается в лица пассажиров, а ищет определенного человека.

Михаил встал и пошел по вагонам на поиски этого человека – она могла просто сидеть в одном из вагонов, гадая на картах очередной доверчивой пассажирке.

Признавшись себе, кого же он все-таки разыскивает, Михаил, как вкопанный, остановился посреди вагона и долго не мог двинуться с места от мысли, что именно эту девушку он сейчас хотел бы увидеть, именно о ней он скучал, сравнивая с ней других девушек, и именно из-за нее он раньше времени сорвался из отпуска.

«- Как же так? – снова удивился Михаил, понимая, что без этой девушки дальнейшая его жизнь будет пуста и неинтересна. – Неужели можно влюбиться в гадалку-бомжиху?»

Да, он влюбился именно в гадалку!

Влюбился невозможно и безнадежно!

Невозможно потому, что предметом его «внимания и обожания» была бомжиха-гадалка, недостойная ни его внимания, ни тем более его обожания – он даже представить себе не мог, что приводит ее в свой дом знакомить с матерью, а безнадежно потому, что жила эта бомжиха-гадалка на свалке с каким-то мужиком, который ее охранял, откупал и обихаживал.

То, что предмет его обожания был не свободен, добило его окончательно.

Девушку-гадалку Михаил встретил в первый же день, как вышел на работу – это было счастье и несчастье одновременно: он видел ее, но она принадлежала другому мужчине, и это разрывало ему сердце. Чтобы хоть как-то оправдать перед сослуживцами свой интерес к этой девушке-гадалке, он пытался изобразить на своем лице праведный гнев и прикрыться служебными обязанностями: обман доверчивых граждан и вымогательство у них денег должны быть наказаны!

И плевать ему было на негласное соглашение между его непосредственным начальством и криминальными городскими авторитетами! Он дал себе слово поймать ее, доставить в отделение и… и попытаться перевоспитать.

Нельзя же в наше время верить в гадание и заниматься таким позорным делом!

Но все его попытки поймать бомжиху-гадалку заканчивались неудачей. Она оказывалась проворнее, легче его и, главное, симпатии большинства пассажиров были не на его стороне, они не помогали ему, а мешали, подставляя ноги и спины на его дороге.

Нет, он попытается вырвать эту девушку-гадалку из ее никчемного существования и предложить взамен достойную и правильную жизнь. Но в своем намерении помочь девушке-гадалке он не продвинулся ни на шаг – она была, по-прежнему, недосягаема для него.

Он тосковал о ней и злился на себя за свою тоску, запрещал себе думать о ней и не мог справиться со своими мыслями о ей. Он искал ее глазами по вагонам, высматривал на платформах цветастую, цыганскую юбку и красный платок и, если не находил, считал, что день прожит в пустую. Она мерещилась ему на улицах родного города, смотрела на него с экрана телевизора большими, карими чуть влажными и грустными глазами, чудилась в каждой молодой пассажирке пригородной электрички на его маршруте...

Вот и сейчас, взглянув на девушку, сидящую у окна в последней электричке, направляющейся в Москву, Михаил вздрогнул, увидев те же карие, грустные глаза, преследующие его днем и ночью. Всего на одно мгновенье встретился он взглядом с незнакомой пассажиркой, а сердце его радостно забилось.

«- Так и сума сойти не долго! – урезонивал он себя, заворожено глядя на то, как незнакомая девушка с каштановыми до плеч волосами достает из дорогой, кожаной сумки железнодорожный билет, протягивает его контролеру, потом кладет билет в карман куртки. – В каждой девушке она мне мерещится – вот и сейчас показалось…»

И все же, помимо своей воли, он шагнул вперед и, лихо козырнув, представился:

- Старший сержант Судьбин – транспортная полиция. Позвольте, ваши документики для проверки!

Длинные девичьи ресницы дрогнули, она вскинула глаза на молодого полицейского, но взгляд ее застыл на уровне его груди и опустился вниз к своей сумке. Тонкой рукой девушка медленно достала паспорт и протянула его патрульному.

С волнением Михаил раскрыл поданный ему документ, проверил прописку, печати, внимательно рассмотрел фотографию в паспорте – нет, это была совершенно другая девушка, живущая в городе Подольске, а не на мусорной свалке с Колькой-Прыщом в городе Петушки. Ему опять почудилось, что он видит перед собой «предмет своего невозможного обожания».

11

Когда сердце Эрики от выплеснутого в кровь адреналина немного успокоилось – вот так встреча! она подняла воротник кожаной куртки и, прислонившись к оконной раме, закрыла глаза. Ей надо было спокойно подумать и решить, что же она будет дальше делать в незнакомом городе, но мысли ее постоянно возвращались к молодому полицейскому – единственное, о чем она будет жалеть, расставшись с этой жизнью, это об их «волнующих играх» в догонялки. Она так привыкла видеть его сердитое, краснощекое лицо в уплывающих дверях электрички, что это стало приятной частью ее безрадостной жизни, с которой расставаться совсем не хотелось.

Однако, Эрика взяла себя в руки, отодвинула мысли о молодом человеке в сторону и попыталась выработать план своих дальнейших действий, но чем больше она думала о плане, тем отчетливее понимала, что не станет ему следовать.

Она вновь достала из сумочки чужой паспорт, раскрыла его и, воспользовавшись отсутствием рядом других пассажиров, по одной рассмотрела все бумажки, хранящиеся под кожаной обложкой главного документа: основной находкой стал договор о найме квартиры Ангелины Уваровой. Эрика прочитала его, запомнила адрес – вдруг понадобится. Сверху на договоре карандашом были написаны цифры.

- Код, - догадалась Эрика, вспомнив кирпичный дом продавщицы тети Клавы – на железной двери подъезда тоже стоял кодовый замок, и убирала паспорт в сумку. – Только не понятно, живет ли кто-нибудь еще вместе с Ангелиной в этой квартире или не живет…

Народ постепенно набирался в вагон и, подъезжая к Москве свободных сидячих мест уже не было.

Москва встретила Эрику огнями и осенней слякотью – первый день сентября выдался дождливым, но это нисколько не испортило ее впечатления от столицы – город поразил ее своей огромностью, суетливостью и безразличностью ко всем и каждому в отдельности, последнее ей было только на руку.

То, что Москва приняла ее, Эрика поняла сразу.

Поняла по тому, как уверенно шла она к выходу вокзала, как не боялась толпы, как решительно обошла стоянку такси и подняла руку, останавливая частника.

Ей казалось, что когда-то это она уже все делала, и, доверившись своему чувству, она села на заднее сиденье остановившейся машины и автоматически назвала адрес.

- Пожалуйста, на Верхнюю Масловку.

Откуда она взяла эту Масловку, да еще Верхнюю?! И что там на ней такое было, Эрика не знала.

Глядя в окно машины на залитые огнями ночные московские улицы, Эрике вновь показалось, что она уже ездила по этим улицам.

Это новое чувство обретенного города немного пугало, будоражило кровь, и девушка решила не теперь, на ночь глядя, ехать на эту самую Масловку. Потом, позже, она обязательно приедет на эту улицу, пройдет пешком из конца в конец, и будет прислушиваться к своему сердцу, а сейчас ей надо совсем другое: надо найти пристанище на ночь.

Ах, как бы пригодилась сейчас съемная квартира Ангелины Уваровой!

- Извините, пожалуйста, - обратилась она к водителю, - хотела сделать друзьям сюрприз, но вспомнила, что они на даче.

- Тогда куда вас везти? – поинтересовался водитель, забирая вправо.

- На Вологодский проезд.

- Мне что… - пожал плечами мужчина, доставая из бардачка карту Москвы, - куда скажите, туда и поедем – вам платить.

Пока они добирались до Вологодского проезда на самом краю Москвы, наступила глубокая ночь.

Расплатившись с водителем, Эрика нашла нужный подъезд в серой, неприглядной пятиэтажке, нажала нужные кнопки на кодовом замке железной двери и, войдя в темное парадное, сразу же наткнулась на искомую дверь.

Немного осмотревшись в полутемном парадном, она сняла парик, чтобы не напоминать убитую девушку – вдруг дверь откроет друг или подруга девицы и придется объяснять их невольное сходство, затолкала парик в пакет со своими старыми вещами и позвонила в квартиру.

Жала Эрика на звонок долго и усердно, прислушиваясь к тишине за дверью, и только после того, как ей не открыли, полезла в сумку за ключами.

Квартирка оказалась маленькой с одной бедно обставленной комнатой и крохотной кухонькой. Не зажигая свет, Эрика обошла квартиру – темнота никогда не бывает непроглядной, особенно в городе, но как только она увидела ванную, тут же забыла обо всем на свете. Ей очень хотелось налить полную ванну горячей воды с нежной пузырчато-радужной пеной и понежиться в ней, выпарив из себя накопившуюся грязь и вонь, но она позволила себе лишь быстро принять душ и вымыть голову.

Стоя под тугими, горячими струями, такими забытыми и такими знакомыми одновременно, Эрика только сейчас по-настоящему осознала, что с ее нынешней жизнью покончено окончательно – она перешагнула через пропасть, разделяющую эти две жизни и пути назад уже нет. Больше она никогда не будет жить на свалке, питаться объедками и носить драные, вонючие вещи!

Она сделает для этого все – даже убьет, если понадобится!

Завернувшись в полотенце, Эрика вышла из ванной и быстро обыскала квартиру: ничего интересного кроме небольшой шкатулки с деньгами и дешевыми побрякушками и сезонной одежды в шкафу Эрика не нашла. Денег было совсем немного: тысяч двадцать, но и это было здорово.

Она переоделась в чужие джинсы и теплый свитер, побросала одежду в дорогую, дорожную сумку с вензелями на замке, запихнула туда же шкатулку и остановилась в раздумье – уходить из квартиры ужасно не хотелось. Но и оставаться в чужой квартире было опасно: вдруг Ангелина жила здесь не одна и в любой момент мог нагрянуть ее сожитель.

С другой стороны, бродить одной с тяжелой сумкой по ночам довольно рискованно, а так у нее хотя бы была крыша над головой.

Подумав немного, Эрика решила остаться.

Обойдя чужую квартиру, она проверила окна, готовя путь к отступлению –первый этаж и решеток на окнах не было - на всякий случай, и подошла к старенькому дивану с горой маленьких подушечек.

- Королевское ложе для принцессы, - пошутила Эрика, борясь с желанием тут же улечься на диван и забыться крепким, здоровым сном – сто лет она не спала, как нормальный человек.

12

Машина остановилась на углу серой невзрачной пятиэтажки, и не понятно было, какой именно дом нужен вышедшим из иномарки мужчинам – этот или соседний.

Мужчины постояли немного у машины, о чем-то совещаясь в полголоса, и неспешно пошли к подъезду пятиэтажки, в который совсем недавно вошла Эрика.

Мужчина помоложе привычно набрал код на замке и открыл железную дверь подъезда.

На площадке первого этажа припозднившиеся гости замешкались.

- Подожди! – шепотом остановил высокий мужчина другого, достающего ключи из кармана. – Вдруг к ней в гости мамаша приехала или сестра… Надо позвонить.

И высокий потянулся к звонку. Дребезжащий перезвон старенького звонка наполнил крошечную прихожую.

Вздрогнув, Эрика проснулась, осторожно поднялась с табуретки и прислушалась.

За дверью слышались тихие мужские голоса.

Медлить было нельзя - девушка быстро надела невысокие сапоги и куртку, схватила сумки, пакет и метнулась к окну. Она беспрепятственно покинула чужую квартиру, осторожно с улицы прикрыла окно и, старательно обходя кусты в небольшом палисаднике, выбралась на асфальт.

Вволю назвонившись, мужчины открыли ключами дверь и быстро вошли внутрь чужой квартиры.

Они решили не зажигать света, чтобы не обнаруживать свое присутствие, и постарались не шуметь, но, наткнувшись на стоящую посреди прихожей табуретку, все же включили свет – слишком много шума производило их «тайное» пребывание в квартире: в отличии от Эрики у них не было навыка бесшумно бродить в темноте.

- Ты ищи в комнате, - распорядился высокий мужчина, задергивая плотные шторы, чтобы с улицы в окно нельзя было рассмотреть происходящее в комнате, - а я обыщу кухню и ванну.

После получаса интенсивных поисков они злые и разочарованные встретились в прихожей.

- Ну, нашел? – вяло поинтересовался высокий, уже зная ответ «напарника».

- Ты, знаешь, Петр Сергеевич, сдается мне, что мы здесь ничего не найдем, - мужчина пониже и помладше насупил прямые широкие брови и кивнул головой в сторону комнаты. – Такое впечатление, что нас с тобой кто-то опередил.

Смелое предположение «напарника» вызвало недоумение на худощавом загорелом лице высокого.

- Ты о чем, Антон?

- Посмотри сам! – молодой мужчина вошел в комнату и широко распахнул дверцы гардероба. – Вещей в шкафу нет. Куда они могли деться? Сегодня, вернее, уже вчера они еще были в гардеробе: Анка долго выбирала «чтобы такое надеть», попеременно прикладывая вещи к себе. А сейчас вещей в шкафу нет. К тому же ее дорожная сумка пропала.

Отсутствие вещей и дорожной сумки наводило на мысль об отъезде хозяйки квартиры, но о том, что Анка никуда не уезжала, оба мужчины хорошо знали и, прежде чем продолжить разговор на эту тему немного помолчали, думая об одном и том же: о своей причастности к исчезновению Ангелины Уваровой.

«- Если бы эта деваха не была бы такой любопытной и жадной, то не пришлось бы брать не себя еще один грех… - стоя в дверях комнаты, думал Петр Сергеевич Яковлев, вспоминая алчный блеск серо-зеленых глаз любовницы Антона. – Не совалась бы ты, деваха, куда не надо – дольше прожила бы. А то вздумала нас шантажировать! Вот и получила сполна…»

«- Эх, Анка, Анка! Хорошая ты была девчонка, сладкая, похотливая, но уж очень жадная – захотела по-быстрому бабки срубить, но не на лохов напала… - Антон прислушался к своим внутренним ощущениям, но ничего внутри себя не почувствовал – был человек и нет его, а ничего не изменилась. – Сама виновата – сидела бы тихо, жила бы дольше!»

- Значит, я прав – нас кто-то опередил и почистил квартиру! Но кто? Неужели Анка кому-то рассказала про наш нелегальный бизнес и подстраховалась, предупредив об опасности? Этот человек пришел и забрал компромат.

- Это вряд ли. Не такой уж она была и умной, твоя Анка. Просто спрятала флешки так, что мы их не нашли.

- А вещи? Вещи то, кто взял?

- Вещи?.. Может, воры? Такой замок вскрыть пара пустяков. А может, в окно влезли… - Петр Сергеевич подошел к окну, отдернул штору и толкнул створку окна – створка поддалась и распахнулась во всю ширь. – Что и требовалось доказать! Окно то не закрыто!

- Говорил я ей, поставь решетку на окна! – подосадовал Антон на жадность любовницы. - Так нет! Вот и получила теперь.

- Положим теперь твоей Анке все равно, но вот вопрос: почему воры взяли только вещи… Телевизор, видик оставили, хотя продать их можно хорошо. А компьютер? Компьютер у нее был?

- Его я сразу забрал и, пока она в прихожей перед зеркалом вертелась, в свой дипломат сунул, а вот флешками заниматься было некогда. Решил поискать, когда вернемся…

- Вот, вот – не нравится мне такое совпадение – вы из квартиры, а в нее тут же залезли. И взяли маловато, будто остальное их не интересовало.

Петр Сергеевич, окинул комнату внимательным взглядом, подошел к стулу, потрогал скомканное полотенце.

- Мокрое… Что-то здесь точно не так.

Антон тоже шагнул к стулу и тоже потрогал банное полотенце.

- Мокрое.

- Нет, не простые это воры, Антоша! Зачем мужикам женские вещи?! Одна морока с ними – аппаратура другое дело.

- Здесь Петр Сергеевич вы не правы: у Анки вещи классные были – вот и соблазнились воришки.

- Ну, да! Пришли воры, в душе помылись, принарядились в женские вещи и свалили из квартиры. Нет, Антоша! Я думаю, что здесь побывал кто-то свой. И этим своим была женщина – чувствуешь какая вонь в квартире стоит? А флешки с нужной нам информацией она взяла случайно – так сказать, заодно с вещами Ангелины. Если, конечно, их вообще взяли.

- Женщина? – принюхиваясь, искренне удивился Антон - он воспринимал женский пол лишь как объект жесткого траха и не более того. – Откуда здесь взялась посторонняя женщина?

Петр Сергеевич хотел постучать молодого человека по лбу и спросить: «Кто там?», но делать этого не стал – неровен час, обидится компаньон, а ссорится им сейчас никак нельзя.

- Ты же сам мне рассказывал про мать и сестру твоей пассии – говорил, что они иногда приезжают к ней в гости без предупреждения.

13

Подходила Эрика к автобусной остановке только с двумя сумками: дорогой дорожной и маленькой через плечо – от полиэтиленового пакета со своими собственными вещами она избавилась у первой же мусорки, распихав вещи по разным мусорным контейнерам.

Колесить по городу, дожидаясь утра, было хлопотно и дороговато, но пережидать ночь на вокзале было куда опаснее – полиция добросовестно собирала дань на своей территории, не позволяя бесплатные ночевки.

Мимо проехало такси и тут же сдало назад.

- Куда ехать? – открывая пассажирскую дверь, поинтересовался усатый мужчина средних лет, снизу вверх глядя на худенькую шатенку, прячущуюся от ветра и дождя за стеклом остановки.

- Вообще-то, мне бы переночевать в недорогой гостинице, - замялась девушка, глядя на мужчину печальными, карими глазами. – Завтра я позвоню кому-нибудь из подруг и договорюсь с ними о ночлеге, а сегодня… Я со своим парнем поругалась, вот и выставил меня, козел, среди ночи с вещами!

- Садитесь, - пожалел ее водитель такси. – Обычно мы пассажиров на улице не подсаживаем. Ну, да ладно, все равно пока вызовов нет. Отвезу вас куда надо.

Эрика села в машину на заднее сиденье, поставила сумки рядом с собой и расслабилась – хотелось побыстрее покинуть этот район. Но ни на одно мгновение Эрика не пожалела о своем бегстве из Петушков – здесь она была свободной и согласна была платить за свободу лишениями и бессонными ночами.

- А долго до гостиницы добираться? – спросила она, сдерживая зевок.

- Не очень, - увильнул от прямого ответа водитель такси – он был осторожным человеком, к клиентам относился с подозрением, попусту не болтал.

Машина тронулась.

- Скажите, пожалуйста, а нет ли у вас знакомой старушки с лишней комнаткой? Мне бы спрятаться на недельку от своего охламона в тихом месте – пусть поволнуется, – на всякий случай поинтересовалась Эрика: сдавать на регистрацию чужой паспорт было все-таки опасно, вдруг возникнут какие-нибудь проблемы. - У подруг или в гостинице он меня сразу найдет, а так у меня появится шанс его наказать и заставить поволноваться.

Поглядывая в зеркало заднего вида на разморенную теплом пассажирку, водитель задумался - пассажирка опасений не вызывала: бледненькая, худенькая, флегматичная «барынька», воспитанная и при деньгах (пахло от нее дорого и вкусно) – какая угроза может исходить от внимательных грустных, как у лани, глаз и тонких длинных, явно аристократических, пальчиков?!

- На ваше счастье, есть у меня такая старушка, - ухмыляясь в усы, сказал он и представил, как рассердится его мать, когда он явится к ней с пассажиркой среди ночи. - Правда, комнату она сдает редко – опасается воров, но попробовать можно: авось не откажет приличному человеку.

Старушка оказалась с гонором и встретила их неприветливо.

Стоя в дверях крохотной прихожей, недовольно смотрела она на сына, раздраженно запахивая полы байкового халата.

Глядя на этот домашний халат, Эрика тут же решила, что назад под дождь и пронизывающий насквозь ветер не пойдет.

Ни за что не пойдет!

В крайнем случае, если ее все же выставят из квартиры, останется до утра в парадном и подремлет на подоконнике, а утром займется своими жилищными проблемами.

- Не сердись мать, тут такое дело… - суетясь вокруг пассажирки, объяснял водитель, пристраивая ее сумки в прихожей на тумбочку. – Мужик ее среди ночи выгнал из дому – не мотаться же девчонке по улицам.

- Жалостливый ты наш, - поджав губы, заворчала пожилая женщина, строптиво вздергивая остренький подбородок. – Чужих людей ему, видите ли, жалко, а обо мне ты подумал?! Ночь на дворе, а ты гостей в дом ведешь!

Ночная гостья ей явно не нравилась – даже не смотря на ее безобидный вид, не нравилась!

- Да, ладно, мать, не ворчи. Заплатят тебе за ночь, а если не договоритесь, после смены я ее к кому-нибудь из соседок на квартиру пристрою, – и, повернувшись к Эрике, подбадривающе подмигнул – не тушуйся, мол, девка, договоримся.

Услышав про деньги, пожилая женщина смягчилась.

14

А Эрике было совершенно все равно, как принимала ее хозяйка – «ей бы только ночь простоять!», а там уж она обязательно устроится - с ее то деньгами!

- Ну, и как же тебя зовут? – недовольно поинтересовалась хозяйка, решив вопрос с лишней комнатой – хоть и небольшие, но деньги для нее не лишние.

- Эр… Это зависит от вашего желания - можно звать Анной, Гелей, Линой или Ангелиной.

Пожилая женщина прикинула выгоду и согласилась оставить у себя девушку.

- Ладно, утро вечера мудренее. На одну ночь оставайтесь, а там видно будет. Раздевайтесь, - разрешила она, переходя в кухню и, недовольно загремев посудой, крикнула оттуда: - Чаем напою, а на большее не рассчитывайте!

- Ничего, Аннушка, не обращайте внимания – мать моя женщина отходчивая, к завтраку привыкнет к вашему присутствию. Вот тогда и поговорите о комнате. Кстати, зовут меня Василий Николаевич, - мужчина протянул руку, и Эрике ничего не оставалось делать, как пожать ее…

Она предпочитала не касаться людей руками без надобности – просто так, без денег… Зачем ей знать прошлое и будущее совершенно посторонних людей? Людей, которые не просили ее «погадать»…

Прошлое, настоящее, будущее и их грехи…

Как это все ее достало!

Но иногда, например, как сейчас, приличия диктовали свои правила, вынуждая подчиняться им, хотя бы в благодарность за участие и доброту к себе.

Водитель крепко пожал руку «ночной гостьи».

Едва дотронувшись до ладони мужчины, Эрика вздрогнула: перед ее глазами встала трагичная картина будущего этого человека, и она, обреченно посмотрев в глаза новому знакомому, четко произнесла:

- «Вы получили шанс еще при жизни исправить зло, содеянное вами», чтоб изменить свое будущее... Скоро вам, Василий Николаевич, придется везти двух мужчин, вернее, двух парнишек лет по восемнадцать – вы посадите их в машину около метро, потому что на улице будет лить дождь, и вы пожалеете парней, подумав, что они совсем не опасны, но на этот раз вы ошибетесь: наркоманы перережут вам горло кухонным ножом и заберут дневную выручку.

На кухне громыхнуло.

Банка с чаем выпала из рук недовольной хозяйки, прислушивающейся к разговору в прихожей, и покатилась по полу.

- Что ты такое говоришь? – закричала пожилая женщина, вбегая в прихожую. – Ты беду на нас накликаешь!

Оторвавшись от побледневшего лица мужчины, Эрика медленно повернула голову и так посмотрела на кричащую рядом женщину, что та подавилась своими словами.

- Вы, мамаша, мне в ножки должны поклониться, за то, что я вашему сыну без его спроса Судьбу открываю – такого я раньше никогда не делала: человек должен сам попросить меня об этом. Слышите? Сам! За такое предсказание я могла бы с вас тысячу долларов взять, и вы бы мне их непременно заплатили! «Деньги ничто, когда речь идет о собственной жизни!» - сказал мне один умный человек, и я с ним полностью согласна – жизнь дороже любых денег. Но с вашего сына я возьму только пять тысяч, потому что, добро к себе ценю и в десять раз больше делаю. Слышите, Василий Николаевич? - Эрика повернулась к застывшему и онемевшему от страха мужчине и помахала рукой у него перед носом. – Ау-у! Василий Николаевич! С вас пять тысяч за предсказание – плата чисто символическая, но не взять я ее с вас не могу – профессиональная этика, знаете ли!

Но мужчина не реагировал на голос гадалки – расширенными от ужаса глазами, он смотрел на вестницу беды и не мог вымолвить ни слова – перед глазами его все еще стояла картина жестокой расправы над ним – будто кино, которое он увидел в печальных глазах ночной пассажирки, остановил кто-то на самой трагической сцене, нажав на пульте «стоп кадр».

- Ой, Боже, мой! Боже, мой! – запричитала пожилая хозяйка, хватаясь за щеки и без сил плюхаясь на невысокий стульчик у стены. – Горе-то какое!

Не обращая внимания на причитание женщины, Эрика равнодушно сняла с себя кожаную куртку, аккуратно повесила ее на плечики и убрала в шкафчик.

- Никакого горя пока не случилось, - равнодушно сказала она, прикрыла рот рукой и сладко зевнула. - И если ваш сын воспримет мое предостережение всерьез, и постарается «исправить зло, содеянное им», то его будущее изменится и ничего с ним не случится. По крайней мере, в ближайшее время уж точно. Где я могу помыть руки?

Не дождавшись ответа, Эрика обошла тихонько поскуливающую хозяйку, привалившуюся к дверному косяку, и скрылась за дверью ванной комнаты. Потом так же равнодушно прошла на кухню, перешагнув через рассыпанное на полу чайное месиво, взяла с полки чашку и налила себе заваривающийся в чайничке чай.

Она пила сладкий-пресладкий чай, откусывала пустой ломоть белого хлеба и, глядя на синие розочки на пластиковых дверцах кухонных полок, думала о том, что никуда сегодня не уйдет из этой квартиры.

Вот не уйдет и все!

15

Исчезновение девки-гадалки из Петушков заметили на следующее же утро.

Продавщица тетя Клава, придя в палатку, удивилась, что «сменщица», не дождавшись ее прихода, ушла, оставив палатку без присмотра: закрыла дверь на ключ, сунула его под козырек и убежала.

Но еще больше она удивилась, когда увидела на столе нетронутые бутерброды – как бы не уставала Эрика, как бы ни сыта она была, но от дармового угощения никогда не отказывалась.

Тетя Клава удивилась, но шума поднимать не стала – мало ли какие дела с самого утра могут быть у девки-гадалки: договорилась с какой-нибудь пассажиркой встретиться на первой электричке, вот и усвистала чуть свет.

В это утро всех в округе волновала другая новость: о найденном под платформой трупе молодой женщины, наполовину обглоданном бродячими собаками.

Не то чтобы это было из ряда вон выходящее событие – случались и худшие и более шокирующие убийства, но именно этот случай явился последней каплей, переполнивший чашу терпения городской администрации.

- Все! Эти собаки меня достали! – придя на работу и не церемонясь с подчиненными, орал мэр города на своих вицемэров и замов, после того как, дома за завтраком от домработницы узнал передающуюся из уст в уста новость. – Совсем обленились, козлы безрогие – уже и мышей не ловите!

И, как круги на воде от брошенного в нее камня, недовольство и агрессия власти держателей, набирая обороты, пошли вниз по инстанциям.

- Собак бездомных развели – по городу не пройдешь!

- Собаки бездомные трупы обгладывают! Как нам после этого с этими трупами работать?

И недовольство вышестоящих дошло до самого низа – до исполнителей и естественно виновников. Ловцы собак вооружились веревками и отравой и заколесили по улицам города, в поисках истинных виновных…

Все вокруг судачили только об этом.

И продавщица тетя Клава не стала исключением - обсудив со всех сторон эту новость и заодно перемыв косточки всей администрации города, она, наконец, вспомнила, о работе и заспешила к своей палатке.

У двери сигаретной палатки ее ждал Колька-Прыщ.

- А, Коля, - засуетилась продавщица, чувствуя свою вину – приглядывать за «девкой-гадалкой» была ее обязанность (за это она получала от Кольки пусть небольшие, но деньги, а к деньгам помоичная братия относилась серьезно и трепетно – это тетя Клава знала по опыту). – Я тебя хотела с утра найти, да вот с бабами заговорилась… Хотела пожалиться тебе: девка твоя меня сегодня не дождалась. Ты уж ее, мил друг, поругай – усвистала, товар без присмотра оставила и все такое…

- Как не дождалась? – насупился Колька-Прыщ, почуяв неладное. – Куда это она могла на ночь глядя из палатки смыться? Ей что – жить надоело?

Сжав кулаки, он сосредоточенно смотрел себе под ноги и, не слушая продавщицу, вспоминал прошлую ночь.

Вот они с Митяем идут на станцию, вот подходят к платформе, вот смотрят, как вытаскивают из-под платформы полуобглоданный труп молодой женщины…

- Когда ты ее последний раз видела? – недобро спросил Колька-Прыщ, стараясь отогнать прочь тревожную мысль о трупе под платформой. «- Если ее кто тронул – убью! – подумал он и, сунув руку в карман, нащупал выкидной нож».

- Дык, как темнело, она и пришла.

- И ничего странного не заметила?

- Не-а… - тянула свое продавщица, боясь признать свою вину. – Все, Коленька, как обычно: пришла, села в уголок, а как я ушла, дверь на засов закрыла.

- Точно закрыла?

- Вот тебе крест – закрыла, - истово закрестилась тетя Клава. – Да не волнуйся ты так, милок – что первый раз, что ли она на первой электричке уезжает…

- Труп под платформой нашли, слыхала?

- А как же, слыхала, - подобострастно закивала головой продавщица сигарет. – Бабы говорят совсем молодая девка была, только вот лицо собаки напрочь обглодали… Ой, батюшки! Чего это я так испугалась то, Коленька?.. Аж сердце захолонуло!.. Ты думаешь… Думаешь, это наша Эрика там, под платформой?..

Колька-Прыщ тупо смотрел в землю, ничего не видя под ногами – эта страшная мысль еще раньше пришла ему в голову, и он никак не мог от нее избавиться.

- Может, она ночью выходила куда? – игнорируя ужасное предположение продавщицы, спросил он, надеясь услышать уверение в обратном.

- Да зачем ей выходить то?!

- Не знаю, - давясь безысходностью, пожал плечами Колька-Прыщ и, сплюнув под ноги, потащился на станцию.

16

Он спрашивал об Эрике торговок газетами и пирожками в электричках, спрашивал нищенок и контролеров и даже наряд железнодорожной полиции – может ее, вопреки договоренности, просто забрали в ментовку, и она сидит себе преспокойненько в обезьяннике, но сегодня его «девку-гадалку» никто не видел.

Никто не видел!

Думать о том, что Эрику убила, раздела и бросила на съеденье бездомным собакам своя же помойная братия (они давно точили на нее зубы – она была белой вороной в их стае со своей чистоплотностью – это на помойке то! и «правильной речью» - это в полублатном то мире! с непонятным стоянием на одной ноге с соединенными над головой руками и другими не менее дурацкими «позами», со своими внутренними «правилами», не общительностью и скрытностью – хотя скрытность была понятна – она ничего не помнила о своей прошлой жизни) Кольке-Прыщу не хотелось: слишком трудно будет найти в этой истории виноватых - вряд ли кто-то из них по своей воле сознается в содеянном. Но разобраться во всем этом было необходимо – не столько уже из-за Эрики (ей теперича все равно), сколько из-за своего собственного авторитета – спусти одному такое неуважение, на тебя потом вся свора набросится. Так же, как на его «девку-найденку»…

Но чем дольше Колька-Прыщ ходил из халупы в халупу, от бомжа к бомжу, от торговки к торговке спрашивая о своей «девке-гадалке», тем все больше убеждался в непричастности помойной братии к ее исчезновению (о ее смерти он думать не хотел) – никто из бомжей не был ранен, поцарапан, укушен, а просто так, без борьбы, жизнь свою Эрика не отдала бы: Колька сам учил ее орудовать ножом, который всегда был у нее под рукой. К тому же, неслышно подойти к Эрике было невозможно – она обладала отличным слухом и отменным зрением и могла убежать и спрятаться от любой погони.

Правда, в жизни всякое бывает (шел человек, споткнулся, ударился головой о камень, очнулся – а он уже в раю), но верилось этому с трудом.

Всю ночь он гадал, что могло произойти, а утром взял часть спрятанных денег и пошел в морг. Пошел, чтобы посмотреть на труп молодой женщины, найденный под платформой – Колька знал каждый сантиметр кожи своей «девки-гадалки», каждую родинку на ее теле (пять дней растирая ее водкой он только и делал, что пялился на ее обнаженное тело) и надеялся, что сразу же узнает - она этот труп или не она.

Он заплатил служителю морга, посмотрел тело и… не узнал.

Если говорить честно, то узнавать-то было нечего – голодные собаки постарались на славу: мало что осталось от женского тела, но то, что осталось никак не могло принадлежать его «девке-гадалке».

Никого и ничего не замечая вокруг, Колька-Прыщ потащился к свалке на краю города, не желая верить, что Эрика не умерла, а просто сбежала.

Сбежала от него!

- Лучше бы она сдохла, сука, - шептал он потрескавшимися, корявыми губами, чувствуя в душе закипающую злобу. – Учил ее, кормил, а она, сука…

Когда показались первые хибары свалочных бомжей, Колька-Прыщ остановился, посмотрел на картонно-тряпичное поселение и зло сплюнул себе под ноги сквозь гнилые зубы.

- Молодец, девка! – неожиданно для самого себя похвалил он Эрику. – Хорошо усвоила мои уроки – не упустила свой шанс вырваться из этого дерьма.

Колька-Прыщ высморкался, вытер о штаны липкие пальцы и пошел в другую сторону от свалки, в лес подальше от людей, знавших его как «делового и злого мужика», способного пырнуть ножом обидчика и вцепиться зубами в горло насильнику, что нередко случалось в его беспризорном детстве. В лесу его одиночество становилось не таким страшным, как среди людей.

Он шел, спотыкаясь о жухлую траву и сучья, не замечая этого, и его мальчишеское сердце разрывалось от горя – никогда он не думал, что в свои четырнадцать лет так привяжется к другому человеку, что будет трудно дышать, сознавая его отсутствие. Жгучие слезы текли по его впалым щекам, оставляя на них чистые дорожки – горе поглотило его целиком.

Зайдя подальше в лес, Колька-Прыщ повалился на траву и зарыдал в полный голос. Худенькие мальчишеские плечи вздрагивали под толстой добротной курткой – его одиночество стало невыносимо тяжелой ношей для детской души, и надо было каким-то образом избавиться от нее.

- Каждый сам за себя! Каждый сам за себя! – снова и снова выкрикивал он сквозь рыдания хорошо усвоенный закон жизни, но облегчения это не приносило – он чувствовал, что его предали, бросили, почти убили…

Выплакав свое горе, мальчишка твердо пообещал себе больше никогда никому не верить и ни к кому не привязываться, и, вытирая слезы и сопли грязными ладонями, пошел обратно к станции, в глубине души надеясь, что Эрика одумается и вернется к нему на следующей же электричке.

17

Проснулась Эрика поздно.

Хозяйки в квартире не было, и она быстро обыскала комнаты и кухню – ничего интересного кроме денег в банке с гречкой и под бельем в гардеробе не нашла – нет, она не собиралась «обносить» хозяйскую квартиру, а просто хотела знать какие «сюрпризы» могут ожидать ее в том месте, где она ночует (так учил ее Колька-Прыщ).

Деньги Эрика не тронула, а лишь усмехнулась наивности умудренной на вид старушки: деньги должны быть спрятаны так, чтобы и самому до них было трудно добраться.

Приняв душ (позволить себе понежиться в горячей ванной временная гостья опять же не смогла – вдруг хозяйка против такого излишества, а с хозяйкой надобно дружить), Эрика вытерла мокрые, ниже плеч волосы, пожамкала их руками, придавая волнистость, и застыла перед чуть запотевшим зеркалом, внимательно разглядывая свою фигуру: тонкие длинные ноги, плоский живот, небольшую, упругую грудь…

- Сколько же тебе лет, девонька? – равнодушно, будто речь шла вовсе не о ней, спросила она свое отражение и, не дождавшись ответа, завернулась в полотенце – что толку смотреть на свое молодое тело, когда оно молчит.

Показав своему отражению язык, Эрика отправилась на кухню.

На столе лежала пятитысячная купюра и завтрак: на тарелке, прикрытые салфеткой, лежали тонкие кусочки белого хлеба с маслом и сыром, но Эрика к ним не притронулась. Не то, чтобы она к этой еде не привыкла – продавщица тетя Клава угощала ее и куда более изысканными яствами: красной рыбой и бужениной собственного приготовления - а то, что готовил эту еду для нее совершенно чужой человек.

Человек, которому она не доверяла...

«Каждый сам за себя!»

Так гласил хорошо усвоенный ей жизненный закон.

Поэтому, деньги Эрика спрятала в карман, а завтрак… отломила от батона толстенный кусок, достала из холодильника пакет молока, поболтала им, определяя количество жидкости внутри, и прямо из пакета стала запивать откушенные куски белого хлеба с оставшемся куском сыра.

Позавтракав, она вернулась в свою комнату, разложила на диване вещи из дорожной сумки и стала примерять их перед большим во весь рост зеркалом гардероба. Кое-что из вещей ей не нравилось, и они укладывались на дно сумки, но в основном Эрика осталась довольна своим новым «прикидом»: в джинсах она чувствовала себя особенно удобно и привычно.

Когда с вещами было покончено, она занялась небольшой шкатулкой с деньгами, бижутерией Ангелины. Среди квитанций внимание Эрики привлек толстый запечатанный конверт. Она осторожно разорвала его, заглянула внутрь и обнаружила несколько компьютерных флешек. Повернула к себе конверт лицевой стороной и прочитала адрес: «Москва, ул. Петровка д. 38. В отдел по расследованию махинаций и мошенничеств… в крупных размерах».

Адрес ей ничего не сказал, но интуиция тут же посоветовала девушке держаться от всего этого подальше, особенно от адреса.

- Ладно, потом разберемся, - пряча конверт в сумку, решила она.

Щелкнул замок входной двери, Эрика тут же насторожилась.

- Ангелина, ты уже встала? – прокричала вернувшаяся с рынка хозяйка и, проходя на кухню, неспешно стала выкладывать продукты из сумок на стол.

Настроение у хозяйки было преотличное – всю ночь, промаявшись без сна из-за ужасного предсказания поздней гостьи, она решила избавиться от такой «неприятной» квартирантки и с самого утра побежала к соседке этажом выше – одинокой старушке, все время жалующейся на безденежье. План Дарьи Ивановны был прост и в тоже время, как все простое, гениален: на месяц сдать однокомнатную квартиру соседки этой богатенькой девчонке, а они с подругой пока поживут у нее – оплату сдаваемой квартиры они поделят поровну.

- Вы, звали, Дарья Ивановна? – Эрика вышла из своей комнаты.

- Я тут подумала, - залебезила хозяйка, стараясь притушить алчный блеск выцветших глаз, - чего тебе у меня в комнатке то ютиться - вот подруга моя тебе свою квартиру готова уступить. В квартире - ты сама себе хозяйка!

- Сколько? – сразу же спросила догадливая «квартирантка».

- Двадцать пять тысяч, - не моргнув глазом, назвала цену предприимчивая старушка.

- Двадцать! И оплачу свет и воду!

- Согласна.

- Но у меня одно условие: чтобы в квартиру в течении этого месяца никто не входил, а то, то платье понадобится хозяйке, то кастрюля любимая.

- Конечно, конечно, - заверила Дарья Ивановна, жалея о том, что поспешила согласиться с ценой и явно продешевила. - Василий сегодня же перенесет вещи Веры Родионовны, и ты, Аннушка, переедешь.

Эрика согласно кивнула, и хозяйка поспешила наверх обрадовать подругу.

А покладистая гостья пошла собирать вещи обратно в дорожную сумку и подсчитывать материальные убытки от заключенной сделки.

Вместе с двадцатью тысячами Ангелины сумма у Эрики была собрана более чем внушительная.

Конечно, гаданием в электричке такую сумму не насобираешь: больше пятисот рублей доверчивые пассажиры вряд ли заплатят цыганке-гадалке. Это второй раз за предсказание они готовы были выложить уже сто долларов - Эрика немного хитрила и никогда полностью не предсказывала будущее в электричках. «На скорую руку» она лишь чуть-чуть приоткрывала завесу грядущего, вынуждая человека поверить ей и обратиться к ней еще раз, а тогда уже в действие вступала другая схема: желаешь знать свою Судьбу - заплати.

И люди платили!

Платили не за обман, а за предупреждение о надвигающейся опасности и появившийся у них шанс изменить свою собственную Судьбу.

Лишившись части сбережений, Эрика задумалась - деньги надо было экономить, но только одиночество и надежный засов давали ей ощущение защищенности.

Вечером она перебралась в квартиру этажом выше, понежилась, наконец, в горячей ванне и, закрывшись на все замки и цепочку (даже ручку двери привязала к вешалке и подперла стулом) и погасив свет во всей квартире, легла на диван.

Диван был старый, скрипучий с торчащими пружинами, но Эрика этого не замечала – ей приходилось спать и на более неудобных предметах, совсем не приспособленных для спанья. Она уснула.

18

Эрике снилась городская свалка, Колькина халупа и грязные, мальчишеские, шершавые руки, растирающие водкой ее мечущееся в огненной лихорадке тело…

Может, стоило взять с собой в бега Кольку-Прыща? С ним ей было бы куда спокойнее в этой новой, незнакомой жизни.

Нет! Это все сопли!

Каждый сам за себя!

Одной гораздо легче затеряться в большом городе. Затеряться, чтобы выжить, приспособиться и…

И что дальше?

Открыв глаза, Эрика включила свет, разложила на диване карту Москвы и углубилась в изучение их названия, ей они ни о чем не говорили.

Ни одна, кроме улицы Верхняя Масловка! При одном только взгляде на это место Эрику бросало в жар – щеки ее вспыхивали, сердце замирало, в голове начинало мутиться от начинающих просыпаться воспоминаний.

Дождавшись утра, она оделась и бесшумно выскользнула из квартиры.

Но, вопреки своему желанию, на Верхнюю Масловку Эрика не поехала – первым делом она зашла в парикмахерскую: сделала стрижку и маникюр (хорошо после ванны догадалась состричь острозаточенные ногти); прошлась по магазинам; побродила по улицам, внимательно читая названия; не гуляла, а, знакомилась с районом своего «теперешнего обитания»...

Неспешно проходя мимо одного бутика у метро, Эрика остановилась у витрины, разглядывая выставленную одежду. Открылась дверь…

- Милый, я прошу тебя хотя бы сегодня прийти домой пораньше!

Услышала Эрика женский, встревоженно-просительный голос и обернулась.

В дверях бутика стояла энергичная брюнетка бальзаковского возраста и с нескрываемым обожанием смотрела на молодого, смазливого парня, годящегося даме в «сыновья» – разница в возрасте «возлюбленных» была очень значительная.

- Да помню я! – отмахнулся молодой человек от назойливых просьб – он явно не собирался выполнять наставления «мамочки». – Приду, как освобожусь…

Страсть разодетой дамы и пренебрежительное равнодушие молодого человека со стороны были так очевидны, что Эрика тут же решила воспользоваться ситуацией и заработать.

Дождавшись пока «парочка» расстанется, она вошла в бутик и попросила девушку-консультанта провести ее к хозяйке – узнать по поводу работы.

Хозяйка стояла у окна, задумчиво глядя на отъезжавшую новенькую машину.

- Ирина Олеговна, к вам девушка насчет работы, - предупредила девушка-консультант и вышла из кабинета.

Дверь закрылась, машина уехала, а хозяйка все продолжала молча стоять у окна.

Без приглашения Эрика села на стул и расстегнула куртку.

- Я могу помочь вам решить ваши проблемы, - сходу заявила она, решив побыстрее покончить с этим делом.

На голос хозяйка бутика обернулась, но за стол не села.

- Работники мне не нужны! – резко отказала она и снова повернулась к окну.

- Вы, наверно, не расслышали, работа продавщицы мне не нужна, - усмехнулась Эрика, - я могу помочь вам решить ваши проблемы… вернее, я могу «показать» вам ваше прошлое-настоящее-будущее, а потом вы сами решите: устраивает ли вас такое будущее или вы захотите его изменить…

Женщина у окна резко обернулась и зло уставилась на Эрику.

- Только не говори, что ты его очередная любовница и беременна от него! Денег на аборт я не дам!

- Да Бог с вами! – презрительно скривилась гадалка. – Такое «сокровище» мне и даром не нужно! Да и содержать его слишком накладно.

- Это правда… - поскучнела вдруг хозяйка бутика. – Тогда кто вы и чего хотите от меня?

- Считайте, что я ваша добрая фея, решившая показать вам ваше будущее…

- И сколько же стоит ваше предсказание?

- Двадцать тысяч… Это гораздо меньше, чем его новая машина… И это не предсказание – вы сами, своими глазами увидите свое прошлое, настоящее, а, главное, будущее. А потом вы решите: платить мне или не платить.

- А если я не захочу платить?

- Тогда вы не узнаете, как изменить свое будущее и произойдет то, что произойдет… на моей памяти все хотели изменить свое будущее в лучшую сторону.

Хозяйка бутика, нахмурив черные брови, внимательно посмотрела на сидящую перед ней худенькую, уверенную в своих словах девушку с грустными, правдивыми глазами и неожиданно для самой себя решилась «на эксперимент».

Она села за стол и обреченно произнесла:

- Я хочу знать, какое будущее ждет меня с этим человеком.

Эрика протянула через стол свои руки ладонями вверх, женщина покорно положила свои руки сверху и посмотрела в карие глаза гадалки…

Их словно накрыло прозрачным, звуконепроницаемым куполом, звуки смолкли, реальность на какое-то время перестала существовать… Перед глазами женщины замелькали картинки ее жизни: школа, первая любовь, институт, ребенок, мать с ребенком на руках в далеком от Москвы городке, муж, развод, бутик, молодой любовник, деньги, таблетки, свадьба, растраты, транквилизаторы, скандалы, долги, продажа имущества, развод, депрессия, маленькая квартирка в далеком от Москвы городке…

Эрика первая осторожно отняла руки, а хозяйка так и продолжала сидеть с отсутствующим взглядом, все еще переживая свою несчастную, семейную жизнь с молодым мужем.

- Ну, и зачем вам это надо? – поинтересовалась Эрика, совершенно не сочувствуя зрелой женщине, так безрассудно поддавшейся своей страсти. – Потерять все с таким трудом нажитое, отдав все какому-то смазливому альфонсу…

- Не говори так! – возмутилась, приходящая в себя, хозяйка салона. – Он меня любит!

- Ну да! Ну да! – усмехнулась Эрика. – Особенно с рисом… Хотя… это не мое дело. Рассчитаемся?

Кивнув головой, женщина достала из ящика стола двадцать тысяч, потом прибавила еще пять и протянула гадалке.

Дернув плечиком – вольному воля, Эрика взяла деньги и встала со стула.

- Если захотите изменить свое будущее, «исправьте зло, содеянное вами»… Думаю, вы прекрасно знаете свой «грех» – ребенок не должен расти сиротой при живой матери и живом отце, который даже не знает о существовании своего ребенка – исправьте «зло» и ваше будущее изменится.

19

Так бы и прошло исчезновение «девки-гадалки» без последствий (ну, сгинул человек ни за грош), если бы не приехал во Владимир один криминальный авторитет.

Авторитет был так себе – из середнячков (особой властью и богатством этот вор в законе не обладал), но пользовался уважением «сидельцев» из-за неукоснительного соблюдения воровских законов: семьи не имел, жил в нищете и строго «по понятиям» – оттого часто выступал третейским судьей в спорах между группировками, борющимися за присвоение себе чужой собственности. В Москву он не лез, довольствуясь областями, особо опекая Владимирскую – ибо именно в ней находился «общелюбимый» зеками Владимирский Централ – пересыльная тюрьма, в которой сходятся все дороги «сидельцев» и решаются их Судьбы.

В прошлый его приезд в загородный дом в качестве развлечения на досуге (девочки в сауне, девочки на природе ему изрядно поднадоели) местные братки, гордясь своими наколками (они, и правда, вызывали зависть у всех приезжих «сидельцев»), привезли Глебу Семеновичу Нильскому для разнообразия Кольку-Прыща, а вместе с ним, для прикола, зацепили и его «девку-гадалку», заставив и ее сменить цыганский наряд на новое платье – пусть потешит пахана своими гаданиями на картах, предварительно попарив их в бане и одев во все новое,

Надо сказать, что среди местной братвы Эрика пользовалась особым успехом (конечно, не как женщина: слишком худа, непонятна и «опасна для забав» была эта девушка для туповатых, накаченных братков… одному слишком озабоченному она врезала между ног, другому чуть не отрезала под корень выставленные напоказ причиндалы, третьему чуть не выколола глаз остро заточенным ногтем, оставив на щеке выразительные «борозды» от ногтей… и это за одно только предложение «поразвлечься») - ее предсказания, в которые поначалу никто из них не верил, непременно сбывались, и это обстоятельство, обильно сдобренное суеверным страхом перед собственной кончиной, сделали свое дело: к девушке-гадалке потянулись, тайно договариваясь о встрече и скрывая потом от всех ее предсказания.

Но гадала Эрика браткам с большой неохотой – что проку предсказывать будущее людям, многие, из которых, не доживут и до тридцати и которые, даже услышав такое трагическое предсказание, ничего не собирались менять в своей жизни, а уж тем более «исправлять» или искупать свои собственные грехи.

Однако, были у Эрики и серьезные клиенты, готовые платить не только за ее предсказание, но и за науку изменить собственное будущее. Это были покровители Кольки-Прыща (бригадиры Нильского – Фрол и Батя, смотрящие за областью), от которых многое зависело в их с Колькой жизни. Но чаще Эрика довольствовалась пятисотками, гадая на картах в электричках и тысячными местных товарок тети Клавы.

Но, так или иначе, Колька-Прыщ и его «девка-гадалка» предстали тогда пред очами Глеба Нильского по кличке Крокодил - щуплого мужичонки неопределенного возраста в поношенном, но добротном костюме и мятой кепке, надвинутой на самые глаза.

Пока Колька-Прыщ показывал ему свое искусство, «на глазах у изумленной публики» поправляя наколки приезжей братве, Эрика сидела в уголке на мягком стуле, как примерная девочка, сложив руки на коленях, и уставившись в открытое окно, заворожено смотрела на раскинувшийся перед ней пейзаж.

За открытым окном простирался зеленый газон, а за ним начинался настоящий лес. Лес почти осенний, зелено-золотой, вперемешку с красным и коричневым… Листва начинала увядать, деревья готовились к долгой зиме, в воздухе чувствовалась легкая, влажная грустинка, но, глядя на все это лесное великолепие, печали в сердце Эрики не возникало, она насмотреться не могла на этот красочный, достойный кисти художника, «подарок» природы.

Вообще-то, лес, начинающийся сразу за станцией Петушки, всегда вызывал у Эрики приступ неосознанной дрожи, и она старалась не подходить к нему очень близко, но лес из окна огромного загородного особняка казался ей совсем не страшным. Он был светлый, прореженный, и Эрика даже подумала о том, что хорошо бы вот так пожить немного: сидеть в одиночестве в этом огромном доме на мягком стульчике, смотреть из окна на разноцветный, шумящий невдалеке, лес, наблюдать за ним и описывать его жизнь.

Откуда она взяла, что можно наблюдать за лесом и описывать жизнь и смерть деревьев?

Эрика так отчетливо представила себе большую толстую тетрадь в твердой клетчатой коричнев-белой обложке с длинной пластмассовой пружинкой, скрепляющей лощеные листы, что даже почувствовала запах типографской краски и услышала шуршание переворачиваемых листов...

- Эй, деваха, - позвал ее бригадир местной братвы Батя – невысокий, худой мужик, заросший седой бородой. - К тебе обращаются.

Очнувшись от своих мыслей, Эрика отвернулась от окна и вздохнула – там за окном было намного интересней, чем в этой просторной комнате, наполненной мужиками и роскошной мебелью. Она встала со стула, подошла к низкому узорчатому столику на гнутых ножках, опустилась перед ним на колени, присела на пятки и быстро раскинула свои потрепанные карты Таро.

То, что она увидела по ним, ее слегка озадачило.

Всю дорогу, пока их с Колькой везли в особняк под Владимиром, братки говорили о ворах в законе, паханах и некоронованных королях, эти разговоры мало интересовали Эрику, но даже из того, что она пропустила мимо ушей, ей стало ясно, что семьи этот человек не имеет.

Это по их разумению не имеет!

По картам же все выходило совсем иначе!

- Ну, давай, калякай, - поторопил ее Батя, желая угодить «дорогому гостю». – Колись, цыганочка.

Эрика вскинула выразительные, карие глаза на сидевшего у столика мужчину и слегка покачала головой.

- Пусть все выйдут, - равнодушно попросила она и опустила глаза к своим картам – вдруг она ошиблась, но нет – карты не врали, хотя любая карта имела несколько значений.

20

- Ты чё? Совсем сбрендила? – парень с только что выправленной татуировкой (не местный) схватил ее за шиворот нового платья и попытался оттащить от антикварного столика.

Но Эрика вывернулась, вцепилась в руку парня двумя руками, впиваясь в его кожу остро заточенными ногтями. Ногти тут же проткнули кожу руки, и парень, не ожидая такой боли, руку отдернул, выпуская ворот платья. Удивленно глядя на капли выступающей на руке крови, парень взревел и замахнулся на гадалку… но поскольку Эрика с пола не встала, а сидела на полу, вытянув ноги и упираясь в пол руками, парню, чтобы ее ударить, пришлось шагнуть и наклониться… Эрика сделала быстрый перекат и снова села на пол, но уже в метре от того места, где только что сидела. Ругаясь матом, парень снова шагнул к ней, замахиваясь кулаком… Послышался щелчок выкидного лезвия, в руке гадалки блесной нож, и стальное лезвие, взлетев вверх, словно молния, пронзила ботинок парня у самого носка, пригвоздив ботинок… и пальцы, если судить по реву парня, к полу. Эрика снова сделала перекат по полу, освобождая место падающему по инерции парню, быстро вскочила на ноги, сорвала с головы шелковый платок, взяв за концы, крутанула его несколько раз и, набросив получившуюся «веревку» на шею обидчика, села на пол, уперлась ногами в его плечи и натянула концы «удавки», слегка придушив перевозбудившегося братка… Выпрями она ноги, она бы его задушила… если бы от этого зависела ее жизнь, она непременно сделала бы это – нельзя оставлять за своей спиной врагов – так учил ее Колька-Прыщ - каждый сам за себя!.. Но поскольку здесь было полно взрослых, здоровенных мужиков…

- Такой большой мальчик, а не знает, что девочек обижать нехорошо, - тоном воспитательницы детского сада, произнесла Эрика.

Братки заржали. А Эрика посмотрела на мужечка в кресле и равнодушно произнесла:

- Уймите своего парнишу, дяденька, и пусть все выйдут – у нас с вами будет о-очень серьезный разговор.

Мужичок в кресле скривился, слегка нахмурил брови, и его два мордоворота в черных костюмах и ослепительно белых рубашках без галстуков, похожих на сытых, злобных ротвейлеров, тут же накинулись на нетерпеливого братка – подняли братка с пола, вытащили нож из ботинка и поврежденной ступни, откинули его к двери, заломили парню руки за спину, ткнули головой в стену и выжидающе замерли, глядя на своего хозяина: растерзать или покуда погодить?

Хозяин поддернул кепочку вверх с глаз, выждал пару секунд и махнул рукой в сторону двери – что означало «Все вон!», и все медленно потянулись к выходу.

Нагнувшись, Колька-Прыщ на ходу поднял с пола нож Эрики и спрятал в карман. Батя одобрительно похлопал Кольку-Прыща по спине – молодец, хорошо девку натаскал.

- Такой в рот не сунешь! – посмеивались братки Крокодила, впечатленные инцидентом. – Враз откусит.

- И в дырку не сунешь – ногтем по горлу и в колодец!

- Ее еще поймать надо, - зло усмехнулся Колька-Прыщ и сжал рукой в кармане выкидной нож Эрики. – Попробуйте, если смерти не боитесь…

Местные братки помалкивали – сунуть можно любой шмаре, а с этой лучше дружить (здесь ее считали не просто гадалкой, а еще и колдуньей – заглядывать в ее глаза, где видишь не только свою жизнь, но и смерть… остерегались, с такими видениями уже не до траха – к тому же Батя приказал ее не обижать – им всем это выйдет боком) – некоторым из них она, можно сказать, спасла жизнь, предупредив о грозящей смерти…

Все вышли, только хозяйские «псы», отпустив парня и подтолкнув его к двери, вернулись на свои места по бокам хозяйского кресла.

- Пусть и они уйдут, - все так же равнодушно повторила Эрика, глядя прямо в холодные, прикрытые козырьком и густыми бровями глаза Глеба Нильского. – Мне все равно, а вам, дяденька, будет неприятно, что о том, что я вам скажу, узнает еще кто-то.

- Ты думай с кем говоришь, малявка, - тихо и хрипло прошипел вор в законе и надсадно закашлял.

- Болеете вы, дяденька, - безучастно проинформировала его гадалка и ткнула длинным, тонким пальчиком в карту с нарисованной на ней смертью. – Но об этом вы и сами знаете, а вот о…

Не поднимаясь с колен, Эрика скользнула по полу к креслу, на котором сидел мужчина, оперлась о его колени и, приблизившись к его уху, четко, не слышно выдохнула слово «ребенок».

- Врешь, гнида! – как от удара, отшатнулся от нее мужичок, грозно нахмурившись и сверкая глазами, однако, не забыв приказать мордоворотам закрыть уши – те послушно выполнили приказ. – Я тебя за такой базар своими руками придушу, бикса малолетняя, чтоб и помыслить такого не смела…

Разумнее всего завравшейся девушке следовало бы испугаться угроз Крокодила, повиниться, признать ошибку и умолчать о своем знании, но это было не в правилах Эрики: она могла что-то недосказать о будущем, немного приукрасить или смягчить неприятное известие, но скрывать от человека его же собственное прошлое… Зачем? Прошлое уже произошло и его никому не удастся изменить!

- Вот, это вы зря, дяденька! – слегка обиделась Эрика. - Я никогда не вру своим клиентам – мое дело говорить правду и напоминать им об их же «грехах», а как они ее воспримут – меня не касается. К тому же прошлое - «дела давно минувших дней», его многие стараются забыть, но никому не дано его исправить… – девушка приблизила свое лицо к серому морщинистому лицу вора в законе, крепко взяла его за руки, и мужчина, встретившись с ней глазами, вздрогнул.

Их с «девкой-гадалкой» будто накрыла глухая полупрозрачная волна, отделяя от реальности. В глубине карих, бездонных глаз девушки, привезенной ему на забаву, возник белый увеличивающийся в размере экран, и на нем, как в старом немом кино, быстро-быстро промелькнула вся его жизнь, остановившись только один раз – в том месте, когда он вылезает из окна старого деревянного дома.

21

Это было очень давно, больше тридцати лет назад, в его разбитной, бесшабашной молодости, когда он вышел из тюрьмы после не первой уже отсидки и приехал домой в маленький городок. Родные встретили его не ласково и через две недели потребовали съехать из родного дома – чтобы не позорил родственников. Собрав нехитрые пожитки, Глеб Нильский уехал в деревню к своему крестному – дальнему родственнику отца, с дочкой которого у него тогда случился короткий и бурный роман…

- Вот вы и вспомнили, дяденька, - усмехнулась Эрика, заметив удивленно вскинутую бровь «клиента». - И задумались о прошлом, и засомневались в своей уверенности.

- Нет, этого не может быть! – не обращая внимания на неуважительную усмешку, возразил Нильский. Возразил самому себе, а не девушке-гадалке.

- В жизни все возможно, и не такие загадки задаются, - философски заметила юная предсказательница, бережно собирая свои карты Таро в колоду. – «Вы получили шанс еще при жизни исправить зло, содеянное вами…» - иногда, тот кто наверху, преподносит нам такие сюрпризы, что не знаешь, благодарить его за это или…

Другая мохнатая бровь вора в законе поползла вверх и скрылась под козырьком кепки – его давно перестали удивлять люди и их поступки, а эта девушка-гадалка удивляла его все больше и больше. Удивляла и озадачивала одновременно – в девушке-гадалке Крокодил чувствовал некое несоответствие между ее внешностью и внутренним содержанием. И он тут же решил, что об этом несоответствии подумает позже, на досуге, а сейчас его больше волновал собственный «сюрприз», преподнесенный ему в конце жизни «тем, кто наверху».

- Но как такое возможно? Почему она не сказала мне?..

- А это, дяденька, уже ваши проблемы – я лишь приоткрыла вам завесу прошлого и показала то, чего вы, по тем или иным причинам, не знали. Остальное зависит только от вас: захотите знать - узнаете, а не захотите… Вам решать. Кстати, с вас, дяденька, тысяча долларов за… развлечение.

Скривившись, то есть улыбнувшись, Глеб Нильский кивнул одному из своих телохранителей, и тот, достав из кармана пиджака толстенный кожаный бумажник, по одной выудил из него десять стодолларовых купюр. Протянул деньги гадалке, ни вздохом, ни движением, не показывая какие страсти бушевали у него в душе (на эти деньги в его родном кишлаке можно безбедно жить целый год!) - каждую бумажку он словно с кровью отдирал от своего сердца.

- Гран мерси, - принимая деньги, с французским прононсом поблагодарила Эрика здоровенного телохранителя Крокодила, повернулась к «дяденьке», сделала элегантный «придворный поклон» с прямой спиной, двумя пальчиками рук растянув юбку нового платья, уважительно-церемонный поклон головкой (воспитанница «Института Благородных девиц» да и только), и, задрав юбку и сунув деньги в карман подвернутых джинсов, не прощаясь, пошла к выходу.

- Если ты кому-нибудь заикнешься об этом… - прошипел ей в след мужичок, подавшись вперед и вцепившись в ручки кресла.

Обернувшись у двери, Эрика выразительно-презрительно дернула плечиком и делано печально вздохнула:

- Поспешите с поисками, дяденька, до Нового Года можете и не дожить!

Это «развлечение» произошло около трех недель назад, но вор в законе не забыл ни одного слова из их разговора с гадалкой, помня и мучаясь неизвестностью. Когда мука стала совсем нестерпимой, он приехал во Владимир. Приехал и потребовал привезти к нему ту же юную цыганку-гадалку. Братки бросились выполнять приказание, но вернулись с пустыми руками, чем очень разозлили вора в законе – он привык получать все, что хотел сразу и без проволочек.

Словно тигр в клетке, Глеб Нильский метался по огромному загородному дому, останавливался и задумчиво смотрел на мягкий стул на изогнутых ножках, на котором в прошлый раз так смиренно сидела «малявка», сложив на коленях изящные руки с тонкими аристократическими пальцами. Ему хотелось выть от собственной недальновидности и бессилия – почему он тогда так испугался этой «опасной» новости и ничего не узнал о своем собственном ребенке: где он, что он! Сейчас за информацию о ребенке он готов был заплатить огромные деньги!

Полцарства за информацию!

Ему самому так и не удалось найти дочь своего крестного отца. Все, что выяснили о ней, уместилось в несколько строчек рукописного текста ее сестры: «Через три месяца после вашего отъезда в Москву Лида собрала вещи и уехала из деревни. Куда уехала, мы до сих пор не знаем. Никто из соседей и знакомых после отъезда ее не видел…».

Вот и вся информация! Пропала девка, как в воду канула!

Крестный с женой погоревали, поплакали, но особо переживать было некогда – было у них еще пятеро детей мал мала меньше, да огромное хозяйство.

Глеб Нильский поднял на ноги всех своих осведомителей, подключил к поиску Лидии Волошиной не только криминальные, но и правоохранительные структуру, однако результатов поиски пока не дали – слишком много времени прошло с той поры: навели справки, поспрашивали соседей и поиски постепенно заглохли.

И снова стали закрадываться в душу Крокодила сомнения: может, наврала все гадалка, чтобы заинтересовать его и выманить такую огромную сумму денег?! Хоть сам он к деньгам не прикасался, но счет деньгам знал!

22

Однако, как бы не ругал Крокодил девку-гадалку, в душе он точно знал, что она права - зачем было убегать из дома его возлюбленной кроме как от позора нагулянного ребенка.

Есть у него ребенок – есть!

Его наследник!

Иначе кому он оставит все свои деньги, нажитые такой кровью?..

- Найти мне ее! – шипел Глеб Нильский, захлебываясь кашлем и пугая местных братков лихорадочно горящими глазами, не обещавшими им ничего хорошего.

- Так… говорят, ее того… - осмелился подать голос Фрол - один из бригадиров Крокодила, - свои же бомжи… и замочили.

На что Нильский лишь упрямо замотал головой.

- Не верю, - перешел на крик вор в законе, доставая из кармана белоснежный носовой платок и вытирая брызжущую изо рта слюну. – Такая пройда, как эта малявка, за пятак не откинется! Не тот характер! Ищите!

Братки в нерешительности мялись у двери.

- Может, Кольку-Прыща привезти? – предложил «местный» бригадир Батя, желая отвести от себя надвигающуюся грозу. - Он все про нее знает.

- Вези, пацана!

Братки поспешили исполнить приказание рассерженного пахана: помчались в Петушки за Колькой-Прыщом.

Но на свалке Кольку-Прыща они не нашли – после исчезновения его «девки-гадалки» он ходил сам не свой и все время торчал на платформе, на той самой платформе с которой ему в ночь исчезновения Эрики померещился чей-то пристальный, волнующий кровь взгляд.

Его нашли, насильно посадили в машину и отвезли во Владимир в загородный дом к Глебу Нильскому, где у них и состоялся долгий секретный разговор с глазу на глаз.

Проникшись уважительным страхом к вору в законе и удостоверившись, что Эрике ничего плохого не грозит (по крайней мере, паренек так думал), Колька-Прыщ честно рассказал всю предысторию появления у него в халупе «девки-гадалки». Рассказал, как нашел ее голую и избитую в лесу, как тащил ее на плечах в своей куртке к себе домой, как выхаживал, растирая водкой ее огненное тело, как учил выживать в непростой жизни на свалке; рассказал, какая она умная и понятливая, какая у нее гладкая, белая кожа и какая необъяснимая тяга к чистоте – явно не их поля ягода.

К тому же Колька-Прыщ высказал предположение, что так просто и без следов таких девиц на свалку не выбрасывают и, если хорошенько поискать в полицейских сводках (он бы и сам поискал, да кто с ним разговаривать будет) - вдруг кто-то из родственников заявил об исчезновении похожей девицы, может, и отыщется тоненькая ниточка, потянув за которую, возможно, они отыщут его «девку-гадалку».

Услышав совет пацана, Крокодил задумался – не смотря на возраст, Колька-Прыщ говорил правильные вещи: если узнать кто на самом деле и откуда эта «девка-гадалка», то искать ее будет намного легче (если она, конечно, еще жива) – недаром ему тогда показалось подозрительным ее заумные и дерзкие речи и такие же дерзкие (не по чину) взгляды, никак не вяжущиеся с ее нынешним обличием.

Он внимательно посмотрел на хилого, прыщавого подростка и решил никуда его от себя не отпускать – пока не отпускать, до той поры пока не найдется цыганка-гадалка или кем она там на самом деле является.

И вновь отдавались приказы, и начинались поиски, только уже другой, молодой женщины, пропавшей совсем недавно.

«- Может, эта гадалка кому-нибудь обмолвилась о нашем секретном разговоре и пошло, поехало: «знаешь тайну – владеешь человеком», а узнать тайну из моего прошлого многие захотели бы. Но в отличии от меня, они могли заставить малявку рассказать им кто мой ребенок и решили раз и навсегда избавиться от нее, убив и бросив труп бездомным собакам. Избавиться от нее, а затем взяться за меня… – размышлял Глеб Нильский, злобно поглядывая на своих притихших приближенных. – Кто способен меня предать? Он? Или он? Да все! Любой из этой своры голодных псов готов вцепиться мне в горло - только упади! Нет, не выйдет! Вот найду Лидку с ребенком или эту малявку и узнаю все про своего ребенка, тогда вы у меня попляшете!».

Чтобы избежать лишних разговоров поиски обеих женщин Крокодил доходчиво обосновал: Лидию Волошину он разыскивал, как свою дальнюю родственницу, по просьбе крестного отца – давно пропала его дочь, и слуху о ней нет, а «девка-гадалка» разыскивается по просьбе малолетнего Кольки-Прыща (поэтому и не отпускает от себя бомжа-подростка) – вот такая у него, Глеба Нильского, слабость: помогать своим верным людям. Он даже посулил вознаграждение за информацию – денежная заинтересованность в таких делах играет не последнюю роль, но информации не было - обе женщины, как в воду канули.

23

«Ищут пожарные, ищет милиция…»

Эрику и правда искала полиция.

Искала потому, что Глеб Нильский «попросил» помочь полицию в поисках девушки-гадалки, понимая, что и официальное расследование имеет место быть, а еще искал Михаил Судьбин – представитель транспортной полиции, не желавший верить, что такую молодую, быстроногую цыганку-гадалку с такими умными, выразительными глазами загрызли какие-то там голодные собаки.

После исчезновения Эрики Михаил еще пристальнее всматривался в дверные стекла вагонов, ища глазами цветастую цыганскую юбку и красный платок на русых с золотым отливом, волнистых волосах, но по прошествии нескольких дней, ни разу не встретив «предмет своих мечтаний», заметно занервничал.

- Не встречали девушку–гадалку в красном платке и цветастой юбке? – стараясь казаться равнодушным, спрашивал он у сослуживцев, надеясь, что девушка просто сменила направление электричек.

- Шустра девка! Помотросила и бросила!

- Такого парня заарканила! Все наши девки на тебя заглядываются, а ты за гадалкой гоняешься!

- Что, упустил свою девку? Теперь не поймаешь!

Сослуживцы подшучивали и похохатывали, а Судьбину было не до смеха. Он потерял аппетит, стал плохо спать по ночам и забросил занятия в институте – его жизнь опустела без этого человека.

Наступив на свою мужскую гордость, он спрашивал о девушке-гадалке у торговцев в вагонах электричек, у говорливых продавщиц на станциях, у замызганных бомжей и строгих билетных контролеров – все, как один, твердили о ее смерти.

Но при этом известии сердце Михаила не замирало от горя, и он не поверил слухам о смерти своей исчезнувшей «симпатии»!

Не поверил и все!

Не поверил, когда узнал о трупе молодой женщины под платформой в Петушках; когда читал протокол вскрытия, показанный ему следователем, ведущим дело о «нападении бездомных собак на человека», не поверил, когда разговаривал с продавщицей тетей Клавой, разыскивая Кольку-Прыща.

- А на что тебе Колька? – недовольно спрашивала женщина, подозрительно оглядывая статного молодого человека из окошка палатки.

- Да, так… По делу.

- Знаю я, какие у вас дела! - Тетя Клава не одобряла Колькины «занятия», хотя и признавала, что деньги за это «баловство» платили приличные. – Поди, татуировку надо сделать! А по мне все это баловство и разврат! Ишь, чего выдумали, срамники – тело свое разукрашивать! Потом пожалеешь, парень, об этом, да поздно будет.

- Это модно, - пожал широкими плечами Михаил и, купив несколько пачек сигарет, чтобы задобрить продавщицу, на всякий случай поинтересовался: - А вы девушку-гадалку случайно не знаете?

- Девку-гадалку? Эрику что ли? Как не знать, знаю, - закивала головой продавщица, всегда готовая поболтать с покупателем. - Правда, так ли ее зовут на самом деле или как иначе кличут - никто здесь не ведает. Как назвалась девка – так мы ее и кликали.

- Понятно. Псевдоним, значит. Странное имя. Э-эри-ика-а, - прислушиваясь к своим ощущениям, по слогам задумчиво произнес Михаил – внутри у него приятно защекотало, словно нежные женские пальчики прошлись по внутренностям. – Имя какое-то скандинавское…

- Не русское – это точно.

Тетя Клава всхлипнула, вспомнив о горькой Судьбе «напарницы», и, махнув рукой на торговлю, пригласила молодого человека в свою палатку.

Поговорить она любила и рассказала Михаилу все, что знала об Эрике: о том, как Колька-Прыщ, аккурат первого апреля в день дураков, нашел ее в лесу голую и избитую; как несколько дней выхаживал и пичкал ею принесенными таблетками; как откармливал девку-найденку супами и борщами ее приготовления и пристраивал к делу; о том, как они познакомились и дружно жили последнее время; о том, как полиция нашла под платформой труп девушки и об их с Колькой опасении.

- Так может это только слухи? Ну, то, что девушка-гадалка погибла. Может, живет себе ваша Эрика с Колькой-Прыщом на свалке и горя не знает.

- На свалке и без горя? – удивилась продавщица и не на шутку обиделась. – У каждого, молодой человек, свое горе, но, чтобы Эрика столько времени да ко мне не пришла - такого быть не может! Я ей за место матери родной была!

- А Колька за место отца? – горько усмехнулся Судьбин и повернулся к двери.

24

- Вот для кого ее смерть действительно горе – так это для Коленьки! Он ее так любил, горемычный! Да она его тоже любила – заработанные деньги при мне поровну делила, а это о многом говорит. Малец прямо с лица спал, когда узнал, что ее свои же бомжи порешили и собакам на съеденье бросили…

- Малец? – резко повернулся от двери Михаил и подозрительно уставился на продавщицу. – Сколько же лет этому вашему Кольке?

- Лет тринадцать-четырнадцать не больше, - запечалилась тетя Клава и кончиком платка утерла навернувшиеся на глаза слезы.

- Тринадцать-четырнадцать?! И они жили вместе? Ну… - молодой человек на секунду замялся, не зная, как сказать о невозможных на его взгляд отношениях. – Ну, как муж и жена.

- Да, ты что? – набросилась на него поборница справедливости и даже руками замахала для убедительности. – Как у вас пакостников язык поворачивается такое говорить? Про ее ухажеров на стороне говорить не буду - не знаю ничего, не рассказывала она мне о них, но с Колькой у них родственная любовь была! Если вы, товарищ дорогой, понимаете, что это так

Сделав покаянное лицо, Михаил присел на табуретку у двери и, спросив разрешения у продавщицы, растерявшейся от такой воспитанности, закурил, хотя, как бывший боксер, не курил.

- Э, да видать тебя милок зацепило, - хитро прищурилась понятливая женщина, глядя на потупившего глаза Судьбина. - Или нагадала чего нехорошее – вот ты ее и ищешь?

Михаил промолчал, в душе радуясь, что все его опасения насчет личной жизни своей «симпатии» не оправдались.

- Она тут одному бандюку тоже что-то нехорошее нагадала, - зашептала тетя Клава, испуганно поглядывая в окошко палатки на многолюдную привокзальную площадь. - Так ее, родимую, по всей области разыскивают. За ее поимку этот бандюган награду обещал – огромные деньжищи!

- А кто этот бандюган? – тут же поинтересовался Михаил.

- Ох, не знаю, милок. Говорят, человек очень важный, то ли вор в законе, то ли олигарх какой-то – пойди их разбери сейчас! Только такие сердитые и мордатые парни от него ко мне приходили, что лучше с ними на узкой дорожке не встречаться.

- Может, она от них и сбежала?

- Может, и от них, - покладисто согласилась продавщица. – Только Кольку они забрали и не вернули.

- Значит, и он пропал?

- Не знаю я ничего, мил человек! – замкнулась вдруг продавщица и начала выпроваживать гостя из палатки. – Иди отсюда, парень! Ничего я не знаю!

И Михаилу пришлось уйти.

- Э-эрика! Эри-ика! Эрика-а! – на разные лады произносил Судьбин имя понравившейся девушки, задумчиво бредя к платформе. – Что за странное имя?! Откуда она взяла-то его? История, рассказанная продавщицей, попахивает криминалом: «аккурат в день дураков голую и избитую нашел в лесу» - надо просмотреть полицейские сводки за этот год, может, в них что-нибудь подобное значится.

Весь следующий день – сразу после ночной смены Михаил посвятил просмотру по компьютеру полицейских сводок и фотографий пропавших людей.

- Это же, надо, сколько их… - ворчал он себе под нос, нервно дергая мышкой. – Январь, февраль, март, апрель… Стоп! Вот она! – не удержавшись, воскликнул он, увидев на мутной фотографии знакомые внимательные глаза, и пояснил, отвечая на удивленные взгляды сотрудников полиции: - Кажется, эту девушку я недавно видел в электричке. Александра Владимировна Раевская – Москва, Петровско-Разумовская аллея д 16…

Михаил тщательно записал сведения о пропавшей девушке в блокнот и довольный результатом поиска закрыл файл. Он тут же решил, что завтра же поедет в Москву, пойдет по этому адресу и поговорит с родными Эрики, вернее Александры – имя Эрика ему почему-то нравилось больше - в душе надеясь, что разыскиваемая девушка волшебным образом окажется дома.

Всю ночь он представлял себе их встречу, а под утро ясно понял, что Эрики-Александры по московскому адресу не найдет.

- Ведь говорила же тетка из палатки, что она не помнит, как ее зовут и где живет. А может, она просто не хочет вспоминать о том, что с ней случилось, специально скрывает свое имя, прячась от тех людей, которые ее избили и бросили умирать в лесу… Ну, будущий сыщик Михаил Судьбин, посмотрим на что ты способен: раскрой, это преступление, и оно будет началом твоей сыщицкой карьеры!

25

Но Эрику искали еще два человека.

Люди безжалостные и умные.

Съездив в Подольск и убедившись, что ни мать, ни сестра Ангелины о пропаже девушки не знают и в гости к ней последнее время не наведывались, они начали поиски женщины, укравшей одежду, а заодно и диски с компроматом, из квартиры Уваровой.

Очень осторожно ими были опрошены все подруги и знакомые, которые так или иначе соприкасались с Ангелиной и могли под тем или иным предлогом заполучить ключи от ее съемной квартиры. Поиски такого человека не увенчались успехом, и мужчины отправились в Петушки для того, чтобы узнать судьбу хозяйского комплекта ключей от квартиры Ангелины – мало ли кто мог их подобрать и воспользоваться ими в своих интересах, если же ключи имелись в полиции, то следовало расширить свои поиски.

Каково же было их удивление, когда торговки на привокзальной площади Петушков с удовольствием рассказали щедрым приезжим о съеденном собаками женском трупе – вот такая местная достопримечательность!

- Жуть какая! – притворно ужаснулся высокий мужчина в длинном пальто, брезгливо жуя купленный у дородной торговки румяный пирожок. – И давно это произошло?

- Та на днях. Сегодня эту деваху и схоронили.

- Бедные родители! Они, наверно, очень переживали, когда хоронили дочь в закрытом гробу.

- Да нет! – успокоила впечатлительного приезжего рядом стоящая торговка квашеной капустой. – Родителей девушки на похоронах не было. Они, конечно, где-то есть, но живут не в нашем городе. Полиция их не нашла, поэтому эту гадалку похоронили быстро и за государственный счет.

- Какую гадалку? – искренне изумился приезжий мужчина, размышляя о своих проблемах и не внимательно слушая рассказ торговки.

- Так ту, что собаки поели.

- А-а, собаки… Где случилось это несчастье?

- Я же вам говорила – под платформой нашли труп гадалки, объеденный бездомными собаками.

- Как под платформой? – нахмурился мужчина, лихорадочно прикидывая, каким же волшебным образом труп Ангелины Уваровой вдруг превратился в труп бомжихи-гадалки. – Вы сказали, что под платформой нашли труп молодой девушки.

- Ну, да. Гадалка у нас была молодая – лет восемнадцать или чуть больше.

- И что, хорошо гадала? – поинтересовался второй мужчина помоложе в кожаной куртке.

- Очень хорошо! Еще как хорошо то! Все тютелька в тютельку раскладывала! – наперебой отвечали торговки, давно желавшие поучаствовать в разговоре. – Все мы к ней ходили! Даже из самого Владимира к ней большие люди приезжали.

- Что же хоронили ее тогда за государственный счет? Денег у нее что ли не было?

- Это отдельный вопрос! Говорят, что из-за этих денег ее свои же бомжи и убили. А выкладывать свои кровные кому ж охота.

- Родных бы ее известили.

- Так никто не знает ни ее имя, ни откуда она родом – так, приблуда помоичная.

- А что же полиция не искала родителей? Документы ведь какие-нибудь у покойной были…

- Какие документы? Это у бомжихи то? Рассказывали, что ее Колька-Прыщ в день дураков в лесу подобрал избитую всю и притащил к себе на свалку. Она на него и работала потом.

- Да зачем полиции такая канитель! – встряла в разговор торговка квашеной капустой. – Дело побыстрее закрыли и молчок – мэр наш страсть как не любит бродячих собак!

Мужчины еще потоптались на месте, послушали словоохотливых женщин и отошли в сторонку подальше от моста.

- Дело ясное – что дело темное. Откуда взялась эта бомжиха-гадалка?

Мужчина помоложе пожал плечами и быстренько отвел глаза в сторону.

- Ты сделал все, как договаривались? – напрягся мужчина в длинном пальто, незаметно для торговок брезгливо выбрасывая надкусанный пирожок. – Оставил машину подальше от станции, дождался перерыва электричек, довел Анку до платформы, сделал ей второй укол и спрятал под платформой.

- Ну да. Я все так и сделал.

- И сумку оставил рядом с телом?

- И сумку рядом с телом.

- Тогда что не так? Почему полиция не нашла ее документы и не сообщила родителям в Подольск о наркотической передозе этой девахи?

- Не знаю, - Антон честно не понимал, что сделал не так – вроде все прошло гладко: никто их с Ангелиной не видел, но вот, поди ж ты, какая получилась неразбериха! – Может, кто-то из бомжей нашел сумку и взял ее себе?

- Даже если так, то Ангелину никак нельзя перепутать с бомжихой-гадалкой – одежда у нее дорогая, девка она ухоженная! Если только… Пойди, узнай у торговок в каком виде нашли тело девушки.

- Как это «в каком виде»?

- В одежде или без нее!

Подойдя к женщинам, Антон Дюков купил квашеной капусты и снова завел разговор о найденной под платформой бомжихе-гадалке.

26

Минут через пятнадцать он вернулся к терпеливо ожидавшему его мужчине и поделился полученной информацией.

- Девку-гадалку нашли голой, без одежды – местные бомжи постарались: девку убили, раздели и голодным собакам на съеденье бросили. Менты труп нашли, гадалку опознали…

- В уме ли ты?! – не на шутку рассердился Петр Сергеевич на своего бестолкового спутника. - Причем здесь цыганка-гадалка? Ты, что забыл, что это труп сучки твоей любопытной! Забыл, как ты ее сам под платформу тащил?!

- Но… как же… - растерялся Антон, растерянно захлопав черными, обжигающими (сводящими с ума женщин) глазами. – Это же гадалку убили.

- Гадалку? Что же, по-твоему, два трупа под платформой было?

- Это вряд ли…

- И я так думаю, что, вряд ли – не мог труп Ангелины испариться сам собой, а это значит, что обнаружили под платформой именно его.

- Но труп же опознали…

- Опознавали. Только опознавать то было нечего: торговки говорили, что собаки постарались на славу! Вот и ошиблись люди: голые бабы без лица все одинаковые – а ментам это опознание только на руку: никого из родственников искать не надо, вызывать, опознавать и так далее. Я так думаю, что и вскрытие тела не проводили – бомжиха, что с нее взять, а если и обнаружили наркотики у нее в крови, то лишние вопросы задавать не стали: списали передозу на бездомных собак, закрыли дело и забыли о нем – наркотики это тебе не пьяная драка, тут надо разбираться серьезно. Так что, давай думать, Антон, почему наш труп приняли за труп какой-то там цыганки-гадалки.

Антон насупился – каждое произнесенное слово «труп» напоминало ему о содеянном, а вспоминать такие вещи ему было неприятно.

- Возможно, его кто-то нашел раньше ментов и ограбил, - высказал он предположение, старательно избегая слово «труп». – Взял сумку с документами, снял одежду…

- Но кто? – допытывался Петр Сергеевич. - И почему все подумали, что это труп местной гадалки?

- Потому, что гадалку эту больше никто не видел.

- Правильно. Одна появилась, а другая исчезла.

- Совпадение.

- Я таких совпадений не люблю. Думается мне, что исчезновение местной гадалки и труп под платформой связаны между собой.

Смирившись с неприятным словом, Антон вздохнул – что сделано, то сделано и назад его не воротишь.

- Ты хочешь сказать, Петр Сергеевич, что это бомжиха-гадалка нашла Ангелину под платформой, ограбила ее и сбежала с чужими документами?

- Похоже на то. Чего ей тогда исчезать то – жила себе жила, и вдруг исчезла. Нет, была у нее причина исчезнуть!

Закурив каждый свои сигареты, мужчины немного помолчали.

- И куда же она сбежала? – не выдержал гнетущей тишины Антон и скривился нервной усмешкой. - Неужто в Москву побежала?

Петр Сергеевич кивнул.

- Могу сказать больше – именно она посетила квартиру Ангелины и взяла ее вещи, а заодно и флешки, на которые твоя сучка информацию перекачала.

- Почему ты в этом уверен?

- Кто же еще мог украсть вещи с трупа и документы?! Бомжи? Ну, это вряд ли – если бы они это сделали, то хоть какая-то вещь Ангелины всплыла бы. Сам же говорил, что вещи у Анки классные – бомжам такие без надобности, они бы их давно продали, а про чужие вещи здесь никто ничего не знает. А посему делаю вывод, что вещи украл один человек и их либо спрятал до поры до времени, либо уехал с ними в известном направлении - в сумочке Ангелины был паспорт с договором о найме квартиры и ключи от самой квартиры.

- Ну, и бомжиха-гадалка! – невольно восхитился молодой человек смелостью и оперативностью незнакомой девушки. - Не побоялась в саму Москву податься! Как же нам теперь эту воровку-бомжиху найти?

- Я ее курву своими руками придушу!

- А я помогу, только где ее теперь искать…

- Подумаем и найдем. Предположим, что, украв документы Ангелины, эта бомжиха прихватила и ее мобильный телефон – попробуем позвонить по этому номеру, и если она ответит… Я позвоню, а ты пойди, разузнай все что известно об этой бомжихе-гадалке и, главное, как она выглядит.

Швырнув в кусты, мешавшийся в руках все это время мешочек с квашенной капустой, Антон нехотя поплелся к торговкам.

Петр Сергеевич Яковлев достал из кожаного портмоне купленную на рынке на подставное лицо сим-карту и вставил ее в свой мобильный телефон.

27

Сидя на старом скрипучем диване, Эрика смотрела в угол комнаты поверх работающего телевизора и думала о своем.

Пора было начинать новую жизнь, и трудности, связанные с этим начинанием, ее не пугали – деньги зарабатывать Эрика умела – дело было не в деньгах, а в изменившейся ситуации – тогда она была бомжом, а теперь под чужим именем.

Может, зря она все это затеяла?..

Жила бы себе спокойно в Петушках… А дальше? Ну, год, ну, два от силы, она прожила бы так - скопила бы денег…

А что потом? Все равно ей пришлось бы что-то менять в своей никчемной жизни. Так почему не сейчас?! Люди же везде одинаковые: всем хочется хорошо жить, быть счастливыми и знать свое будущее!

Выводы были просты и правильны и подталкивали к действию.

Но пользоваться документами Ангелины Уваровой было опасно - когда-никогда труп девушки найдут, опознают, внесут в компьютер соответствующую информацию, и с той минуты Ангелина Уварова уже не будет существовать как личность, способная что-то открывать, получать и даже где-то проживать). Идти же к кому-то «в услужение» Эрика не хотела.

Во-первых, потому, что сознавала свою исключительность – у нее особое предназначение…

Однажды в сигаретную палатку тети Клавы заглянула черноволосая женщина, считающаяся в Петушках лучшим экстрасенсом. Она спросила у продавщицы про Эрику и долго ждала ее в палатке, с постным лицом сидя на табуретке у двери. А когда та пришла, быстро выставила продавщицу из ее же владений и долго расспрашивала «девку-гадалку» о своем будущем и прошлом, пытаясь испепелить девушку ненавидящим взглядом.

Эрике пришлось нелегко – почувствовав отрицательные энергетические посылы женщины, она собрала все свои силы, противясь негативу магини, хотя интуитивно понимала, что до той пронзающей ее мозг боли (возникающей при ее попытках вспомнить свое прошлое, которую она с трудом, но выдерживает), «негативным посылам» озлобленной магини было, ох, как далеко и, подавив в себе естественное желание «побороться» - она же умная, а «сражение выигрывает умный и без единого выстрела», избрала единственно правильную тактику: притворилась некомпетентной гадалкой, чтобы не наживать себе смертельного врага в лице местной колдуньи, покровители которой вряд ли обрадуются молодой и сильной конкурентке, обладающей поистине уникальным Даром «предвидения».

Это был, пожалуй, единственный случай, когда Эрика соврала про будущее клиента, «прочитав» мысли этой женщины, взяв ее за руку, и реально испугавшись за свою жизнь (за дверью палатки маялись здоровенные детины, готовые тут же исполнить задуманное магиней).

Во-вторых, потому, что львиную долю своего заработка придется отдать хозяевам салона, а это она уже проходила и сделала для себя вывод на всю жизнь: делиться чем-нибудь с другими занятие трудное и неблагодарное.

Нет! Делиться она ничем не станет! Особенно деньгами!

Эрика хотела денег! Больших денег!

Москва накладывала свой отпечаток на ее желания.

Размышления девушки были прерваны телефонным звонком.

Взяв в руки телефон умершей Ангелины, Эрика долго не отвечала, но любопытство взяло верх над осторожностью.

- Слушаю, - наконец, ответила она, вставая.

- Здравствуй, милая, - донесся из трубки мужской, ласковый голос. – Как тебе Москва?

- Вы, наверно, ошиблись, - вежливо ответила Эрика, уже жалея, что поддалась искушению.

- Возможно, ошибся, - согласился мужчина и быстро добавил: - но если это ты теперь занимаешь место Ангелины Уваровой, то тебе лучше меня послушать.

В первую секунду Эрика хотела бросить телефон и бежать из этой квартиры – ее обман раскрылся! - но вовремя сообразила, что разговаривает она по мобильному телефону и отследить ее местонахождение намного труднее, чем определить адрес стационарного телефона. Это обстоятельство ее немного успокоило, и она решила выяснить, какого плана угроза появилась на ее жизненном горизонте.

«- «Предупрежден – значит, вооружен!», - подумала она, и телефон не бросила».

Посчитав молчание хорошим знаком, Петр Сергеевич Яковлев продолжил разговор.

- Так это ты взяла документы Ангелины и побывала в ее квартире?!

- Я, - честно призналась Эрика, решив играть в открытую.

- Понимаю: каждый выживает, как умеет, но из квартиры Ангелины ты прихватила кое-что не принадлежащее ей. Так вот, девочка-гадалочка, эту вещь тебе придется вернуть.

Услышав слова «девочка-гадалочка», Эрика поняла, что мужчина кое-что знает о ее жизни. Как он узнал, что именно она взяла вещи Ангелины?

- В Петушках все по-старому? – спросила она, надеясь услышать ответ на свой вопрос.

- В Петушках все очень переживают твою смерть, - в намерение Яковлева входило запугать гадалку местного разлива и упоминание о смерти, как ему казалось, сыграет свою роль.

Брови Эрики удивленно взлетели вверх.

«- Значит, все думают, что под платформой нашли именно мой труп. Почему? Документы девушки я забрала, но нас трудно перепутать…»

- Двойниками нас с Ангелиной не назовешь, - задумчиво произнесла она вслух и тут же получила объяснение своим сомнениям.

- Собаки постарались.

- Ах да, там их целая стая.