Второй шанс для мастера по макияжу

Глава 1. Киношный «бах»

Мирослава — успешный мастер по макияжу — на пике карьеры погибает в авиакатастрофе… И приходит в себя в далёком прошлом — в теле юной девушки, которую родной брат, не желая кормить лишний рот, продал за мешочек серебра.

Теперь её жизнь — это покосившаяся изба, муж — списанный со службы дружинник с приступами ярости, и худенький, как щепка, малыш.

Мирослава не знает правил этого мира. Зато она точно знает, как с помощью подручных средств сделать из любой женщины настоящую красавицу. Поможет ли это ее новой семье выбраться из нищеты?

Глава 1.Киношный «бах»

— Ты меня не стыди, Горыня. Не на что мне её ни лечить, ни кормить, понимаешь? Мать наша померла, отец тоже в землю лёг, а мне что — на своём хребте хворую тащить? В горячке вон третий день… — продиравшийся, как сквозь толщу воды, злой хриплый голос явно принадлежал молодому мужчине.

— Родня ведь твоя, Ждан, — буркнул второй, постарше. Видимо, тот самый Горыня. — Грех-то.

— Грех? — изо рта молодого мужчины вырвался короткий смешок. — Грех — помирать с голоду. А у посадского сынка живот не впалый. Сестрица ему моя издавна приглянулась. Вишь, какая… гладкая да белая. Вот пущай и платит.

— Ладно уж, будь по сему. Там Деян подойти должен, пошли-ка встретим.

Вскоре раздался тяжёлый топот, скрежет открываемой двери. На мгновение пахнуло холодом. Те двое, что находились рядом, — ушли. Воцарилась тишина.

Мирослава уже какое-то время пришла в себя и прислушивалась к каждому слову этих двоих, но глаза открывать почему-то не решалась. Лишь оставшись одна, попыталась вдохнуть поглубже. Подавилась, закашлялась. Во рту было так сухо и скрипуче, словно она наглоталась песка. Горло жгло. Очень хотелось пить.

Распахнув глаза, первое, что она увидела, — был потолок: низкий, с чёрными балками. Бревенчатые, все в копоти стены. Крошечное заледеневшее окошко, затянутое бычьим пузырём. В углу стояла глиняная печь, от которой тянуло сырым теплом. На полу валялась солома. Кажется, в ней что-то шуршало…

Мирослава лежала на лавке, укрытая жёстким и вонючим звериным мехом. В воздухе пахло дымом и чем-то кислым. Девушка попыталась сесть — и мир поплыл. В глазах замелькали чёрные точки, сердце забилось чаще. Нахлынули последние воспоминания.

Она возвращалась с международного конкурса мастеров по макияжу, на котором впервые за три года заняла первое место. Сознание ещё помнило запах гримёрки — смесь пудры, спиртового фиксатора и чужих духов. Ей аплодировали, лицо болело от постоянной улыбки. Держалась на одном упрямстве. Лишь когда самолёт оторвался от земли, нахлынуло облегчение: всё, можно выдохнуть, скоро будет дома.

А потом — толчок.

Не киношный «бах» и мгновенная тьма. Сначала будто кто-то схватил самолёт за хвост и резко дёрнул вниз. По салону прокатился нервный смех — тот, которым люди пытаются обмануть страх. Следом раздался крик. Первый, второй, третий. Свет моргнул, погас и снова вспыхнул. Гул двигателя стал другим.

Увидев белые лица стюардесс, Мирослава почувствовала, как желудок ухнул куда-то вниз. Пальцы так сильно сжали подлокотники кресла, что вскоре онемели. В голове всплыла идиотская мысль: у неё же в чемодане новые палетки, ещё не распакованные. За ней другая — спокойная, почти равнодушная: неужели я сейчас… умру?

Кто-то кричал, кто-то молился, кто-то рыдал, а кто-то ругался так грязно, будто словами можно было удержать самолёт в небе. Мирослава закрыла глаза и попыталась представить, что она не здесь, а в своей уютной квартирке, взятой в ипотеку под конские проценты. Но ничего не выходило.

Ей всего двадцать пять, она даже толком не пожила… Разве можно так рано умирать?

Затем случилась вспышка, разорвавшая мир пополам, и сознание Мирославы погрузилось в чёрную пустоту.

Тряхнув головой, девушка снова огляделась. Это место не было похоже на больницу. Как и те двое, что только что вышли, совсем не походили на врачей.

Она опустила взгляд и замерла, уставившись на собственные руки. Что с ними стало? Пальцы все такие же тонкие, но с обломанными ногтями, и кожа — грубая, с красными трещинами. На запястье синяк. На костяшках — ссадины, будто она не с кистью всю жизнь работала, а пахала в поле.

Мирослава машинально потянулась к голове и нащупала тяжёлую, спутанную массу. Волосы были намного длиннее, чем она помнила. Давно не мытые, сбившиеся в колтуны, они пахли дымом и старой шерстью.

Девушка попыталась сглотнуть, но ничего не вышло. Сухость сдавила так, что на глазах выступили слёзы. В этот момент снова раздался скрежет входной двери. Повернув голову, Мирослава увидела на пороге молодого рыжего парня в старом кафтане. Лицо с оспинами, жидкая бородёнка с усами, во взгляде — усталое равнодушие.

— Воды… — едва шевеля языком, прохрипела девушка.

— Полегчало, значит? — Взяв с подоконника деревянный ковш, он приблизился к Мирославе и протянул его ей. — По глоточку пей, водица студёная. Вдруг сызнова хворь нападёт?

Девушка маленькими жадными глотками быстро осушила весь ковш до дна. Сухость отступила, дышать стало легче. Наблюдавший за ней парень отвёл взгляд, словно ему было неловко на неё смотреть.

— Прости, сестрица, — после небольшой паузы сказал он. — В этом доме тебе больше оставаться нельзя. Нечем мне тебя кормить. Сгинешь со дня на день. А у посадского сынка… сыто жить будешь. В тепле да неге. Ну и что, что народ про него молвит, будто он людей своих побивает. Ты, главное, ласкова с ним будь.