Вязаный заговор против сюжета - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Дарья Ву (самиздат)

1

Предупреждение

Эта история создана для читателей 16+.

В ней нет пошлости — только магия, интриги и вязальные тайны.

Здесь героиня попадает в собственный роман, где должна разобраться в таинственных исчезновениях и разоблачить заговор.

Если тебе близки детективы с магическим оттенком и неожиданные повороты сюжета, то ты дома.

_________

Я как скрытый герой веду две жизни. В первой помогаю любителям вязания подобрать необходимую пряжу, а во второй создаю новые фэнтезийные миры. В моём любимом красавчик детектив по имени Ренард разоблачает злодейку-вязальщицу, унёсшую своими игрушками амигуруми множество жизней молодых красавиц города под названием Диантус. Однако читатели засомневались, что Ренард нашёл настоящую злодейку, и не преминули сообщить об этом в комментариях под книгой.

Я так долго думала, что бы им на это ответить, что решила отложить это дело на время после основной работы.

Но и там придумать ничего не получилось. Приехал грузовик поставщика, и я, всё получив и отметив, принялась раскладывать огромные мешки пряжи по местам. Для этого мне понадобилась наша старенькая, кряхтящая и прогибающаяся стремянка. Схватив сразу два мешка с мохером, я вскарабкалась с ними на самый верх. В этот же момент над входом раздался звон колокольчика, а сразу позже я услышала классическое:

— Есть кто-нибудь?

Я покачнулась. Покачнулась и стремянка. И вот я сижу на полу с отбитой попой, а сверху меня валяется целая куча пряжи, почему-то вне мешков.

— Уже иду! — кричу я сквозь боль, которая раскалённым гвоздём вонзилась в копчик. — Подождите минутку!

— Да мне не к спеху! — отзывается покупательница куда вежливее, чем звала вначале.

С трудом выбралась из-под разноцветной горы отряхиваясь. С моих джинсов посыпались ниточки ангоры, а с кофты — белые ворсинки мохера. Теперь я выглядела как лохматый розовый йети после снежной бури. Прекрасное начало дня.

Покупательница оказалась милой девушкой, которая искала пряжу для шарфа парню. Пока я, прихрамывая, помогала ей подбирать оттенки серого — «чтобы не слишком скучно, но и не пёстро» — мозг продолжал нарезать круги вокруг комментариев к книге. «Ренард пошёл по ложному следу!», «Злодейка явно прикрывает кого-то!», «Автор, это провал логики!».

— Может, вот этот меланжевый? — предложила я, машинально суя ей в руки моток «сив-дым-гроза».

— Ой, идеально! — обрадовалась она. — Спасибо вам огромное!

Я проводила её рассеянной улыбкой, а сама поймала себя на мысли, что уже мысленно отвечаю хейтерам: «Вы просто не знаете, что у вязальщицы был сообщник в городской страже!». Стоп! Почему в страже? Что за сообщник? Это мне теперь вторую часть писать?

Я села за стол и достала свой блокнот, куда записывала все идеи, но услышала новый звон и попыталась встать, зацепившись рукой за ящик стола. Именно в этот момент мой взгляд упал на неё. На одну-единственную нитку мохера, прицепившуюся ко мне ещё во время падения. Она была необычного цвета — нежно-перламутрового, переливающаяся, словно покрытая росой. Таких в нашей поставке не было. Совсем.

Боль в спине пульсировала в такт странному, нарастающему гулу в ушах. Я машинально потянулась к той нитке, чтобы убрать её. Кончики пальцев коснулись её…

И мир взорвался белой вспышкой боли. Не физической, а какой-то иной, разрывающей сознание. Я увидела не лавку, а другую комнату — заставленную мотками пряжи, освещённую тусклым светом керосиновой лампы. Почувствовала запах воска и овечьей шерсти, а не лаванды и пыли. И сквозь этот калейдоскоп ощущений пронеслась единственная, кристально ясная и чужая мысль: «Опять эта дурацкая стремянка. Надо бы выбросить, а то когда-нибудь сверну себе шею».

Мысль была моя, но не моя. Воспоминание. Но не моё.

Я дёрнула рукой, словно обожглась, но нить не отпустила. Она будто прилипла к коже, и тот самый перламутровый отсвет пополз по моим венам, к локтю и плечу, обжигающе холодный.

— Всё в порядке там? — окликнула покупательница, и её голос прозвучал как будто из-под толстого слоя воды.

Я судорожно рванула рукой, чтобы освободиться, и в этот раз нить поддалась. Раздался тихий, шелковый щелчок разрыва.

А потом — тишина. Гул в ушах стих. Я сидела на холодном полу своего магазина, вцепившись пальцами в шершавые половицы. Свет был привычным, электрическим. Пахло лавандой. А сверху на мне по-прежнему лежала гора разноцветной пряжи.

Сердце колотилось, выбивая сумасшедший ритм. Что это было? Галлюцинация от удара? Слишком яркая. Слишком реальная.

С трудом подобравшись, я, наконец, поднялась, отряхивая с колен ворсинки мохера. Рука сама потянулась к низу спины, чтобы потереть больное место. И замерла.

Под грубой тканью джинсов я нащупала не просто ушиб. Что-то маленькое, твёрдое и холодное застряло в складке ткани, у самого края поясницы.

Я сковырнула это ногтем и поднесла к глазам.

На ладони лежала крошечная, не больше ногтя, пуговица. Искусственно состаренное стекло молочного цвета. Идеально круглая. Та самая, что я как писательница много раз описывала в рукописи — классические пуговицы для глаз кукольных амигуруми из лавки «Милота для ваших сердец».

2

Звон колокольчика над дверью прозвучал как похоронный. Я метнула взгляд на свои руки — грубые, с рабочими заусенцами, но ухоженные. Не мои. На свою одежду — не вязанную кофту с джинсами, а на наряд, в котором я бы не появилась и на тематической вечеринке: белая блуза с мягкими рукавами и сарафан-корсет изумрудного и шоколадного оттенков, идеально облегающий стан. И всё это на теле златовласой голубоглазой женщины, чью красоту я когда-то так старательно выписывала на страницах.

Прямо передо мной на прилавке лежал наполовину связанный заяц с пуговицей-глазом, точь-в-точь как та, что осталась в другом мире, в моей ладони.

Я обернулась. В дверях стояла та самая женщина, что звала из моего магазина. Но теперь она выглядела иначе — одетая по старинке, в скромном платье и платке, с лицом, измождённым заботами.

— Хозяйка? — её голос прозвучал неуверенно. — Вы открыты?

Моё горло пересохло. Инстинкт писателя, знающего весь текст наперёд, столкнулся с животным ужасом заложницы собственного сюжета. Я должна была ответить. Сейчас. Словами Магдалины.

— Всегда открыты для тех, чьим сердцам нужна теплота, — прозвучал чужой, мягкий и медовый голос. Это говорила не я. Это говорило моё новое тело, вымуштрованное годами. Я чувствовала, как губы сами растягиваются в той самой натренированной, сладкой улыбке.

Женщина робко шагнула внутрь, её глаза забегали по полкам, уставленным пухлыми котиками и улыбающимися мишками.

— Мне бы… что-нибудь для дочки, — прошептала она, и в её голосе дрожала та же боль, что я когда-то придумала. — Муж в море ушёл, а она ночами плачет, папу ищет. Говорит, что без него сердце замерзает.

В моей груди что-то сжалось. Сцена разворачивалась слово в слово. Я видела её будущее — слёзы умиления, потом спокойные ночи ребёнка, а потом… потом этот совёнок окажется на помойке или в сундуке, забытый, когда девочка подрастёт. Он не причинит ей вреда. Я помнила правило: магия крючка была избирательной, она вытягивала жизненную силу только из юных красавиц, расцветающих в первой влюблённости. Дети были в безопасности. Они были чистыми сосудами, их энергия не имела той вкусовой палитры, что нужна была настоящему виновнику.

— О, я прекрасно понимаю! — услышала я свой новый голос, полный участия. — Одиночество — это такая холодная пустота внутри, верно? Особенно для ребёнка. Но мы это исправим.

Я обошла прилавок, движения мои были плавными и отработанными. Я взяла с полки того самого совёнка. Мои пальцы сами знали, какую именно игрушку взять.

— Этот малыш храбрее многих взрослых, — сказала я, и ужас смешался с магией ритуала. — Он будет оберегать сон вашей дочки, прогоняя страшные сны. И будет греть её сердце, напоминая, что папа её любит и обязательно вернётся. Нужно только крепко прижать его к груди и попросить о помощи.

Она взяла совёнка, и её пальцы сжали его с такой силой, будто это был спасительный талисман. В глубине её глаз я увидела проблеск надежды. Ту самую надежду, что я, как автор, вложила в эту сцену.

— Спасибо, — прошептала она. — Вы не представляете, как это важно.

— О, я представляю, — мягко ответила я, и это была самая горькая правда. Я ведь создала и её боль, и её утешение.

Она расплатилась медными монетами, ещё раз кивнула и вышла, прижимая к груди маленького шерстяного защитника. Колокольчик над дверью умолк, но в ушах ещё стоял его звенящий перезвон. Я медленно провела пальцами по старому крючку. Дерево, отполированное до блеска бесчисленными часами работы, было на удивление тёплым, словно живым. Именно в нём была вся магия, а не в мягкой пряже. Крючок был проводником, записывающим желание в саму ткань мироздания.

Я смотрела вслед покупательнице, и сладкая улыбка медленно сползла с моего лица, сменившись маской леденящего ужаса. Она была спасена. Ее дочь была в безопасности. Но где-то в городе другая девушка, юная и прекрасная, в этот самый момент сжимала в руках другую игрушку. И для неё не было спасения.

Теплота крючка внезапно показалась обжигающей. Я чуть не выронила его, но пальцы сами сжались вокруг знакомого изгиба, будто никогда и не знали другой жизни. Этот кусок дерева был моим соучастником. Моим проклятием. И единственным ключом.

Мне нужно было понять, как он работает. Прямо сейчас. Пока не стало слишком поздно.

Я лихорадочно окинула взглядом лавку, выискивая что-то нейтральное, не заряженное чужой болью или надеждой. Взгляд упал на моток простой шерстяной нити, болтающейся на краю стола — бежевый, скучный, безликий. Идеально.

Дрожащей рукой я подняла его. Другой рукой — крючок. Его тепло пульсировало в такт бешеному стуку моего сердца. Что мне делать? Вязать? Но я не помнила узоров Магдалины. Я вообще не умела вязать крючком, как и спицами.

«Записывающий желание в ткань мироздания...» — пронеслось в голове.

Я зажмурилась, сживаясь с теплом дерева в ладони, пытаясь вложить в него не желание, а вопрос. Самый простой и самый главный.

Покажи мне. Покажи, как ты это делаешь.

Я сделала первую петлю. Неуклюжую, корявую. Нить провисла. Но в тот же миг пальцы сами ожили, будто кто-то водил ими — лёгкое движение запястья, едва заметный поворот крючка. Петелька легла ровно и идеально. А потом вторая. Третья. Я не вязала — я была наблюдателем в собственном теле, которое двигалось с грацией и точностью, мне несвойственной.