Вязь времен-2. Стань моей тенью

1. Точка зрения

«Прошлое никогда не умирает. Оно даже никогда не проходит», – эту, безусловно, ценную мысль я услышала по радио. Среди двусмысленного трепа она выглядела совершенно инородно - я просто не могла не заметить ее. Бывает же так: вся жизнь умещается в одной коротенькой и вроде бы случайной фразе. Я чуть было не отправилась ее записать, так точно она прозвучала.

Я существовала в прошлом с большим удобством, нежели в настоящем, я хорошо изучила его привычки и маленькие странности, и вполне могла бы подрабатывать гидом по минувшему, если бы этот вид туризма приобрел размах.

Но покуда нас, путешественников, на свете немного. О, мы всегда вели странную, призрачную жизнь, быть может, ненормальную, но привлекательную для человеческой натуры. Интереснее, чем мы, живут только Наблюдатели – высшая каста нашей научной отрасли. Они, если можно так выразиться, святее папы римского, - органичнее для эпохи, в которой вынуждены жить, чем обитатели этой эпохи. И в то же время находятся как бы в стороне от нее. Их блестящие способности к анализу окружающего мира всегда приводили меня в восхищение. Как и умение (именно умение, сама я не способна к этому в принципе) ни во что никогда не вмешиваться.

Дискуссии о службе Наблюдателей были одним из моих любимейших развлечений. Спорить я не любила, но беседы с Наблюдателем вряд ли можно квалифицировать как споры. Скорее как неспешный обмен мнениями, имеющий целью не переубедить оппонента, а пополнить собственную копилку знаний по предложенному вопросу.

-Все зависит от точки зрения, Анна, - резюмировал свою речь Лешка Черевин, допивая далеко не первый бокал коньяка.

На это я рассмеялась.

-Ну, конечно, взирать из окна замка куда сподручнее, чем, к примеру, из лачуги бедняка.

Оппонент поморщился от моей недогадливости.

-Да я не об этом. Суть деятельности Наблюдателя состоит во взгляде со стороны. Трезво анализировать события, не принимая в них участия – вот что самое трудное.

Он говорил об этом не впервые, и я хорошо знала, насколько он прав. Будь на месте каждого из Наблюдателей толковый робот, обученный обобщать события и регулярно отправлять отчеты в наш Экспериментальный Институт – уж как бы складно шла их работа… Однако главная ценность Наблюдателей заключалась именно в том, что все они были людьми. Только человеческий взгляд на события ценился высоко, человеческий – и совершенно беспристрастный. Теряя равновесие, Наблюдатель терял себя.

Случалось, они воображали себя богами. И тогда рушили те маленькие мирки, что их окружали, рушили – и исчезали вместе с ними. Бывало, они становились слишком людьми, теряя беспристрастность, и пытаясь прижиться там, где должны были только анализировать. И растворялись в дебрях прошлого, превратившись в простых обывателей. Как бы ни стремились они к этой перемене, я не поручилась бы ни за одного из них в том, что они обретали счастье. Покой и волю, может быть, но не больше.

-И что, ты никогда не вмешиваешься? Ни во что и никогда? – вопросец был из разряда запрещенных.

На самом деле я прекрасно знала, что однажды – из-за меня – Лешка рухнул с высот профессионализма прямиком на жесткую почву сложной исторической ситуации. И, надо сказать, вышел из нее с честью, сумев помочь мне, насколько это было вообще возможно.

Сейчас же я всего только провоцировала его на развитие любимой темы.

-Я вмешиваюсь, - терпеливо разъяснил он мне, - Но лишь в то, во что можно вмешаться… Или в то, во что не вмешаться нельзя. Во всех остальных случаях чем мы незаметнее, тем лучше для всех.

-Завидую, - я на самом деле часто ему завидовала, - Вот мне никогда не удавалось стать незаметной.

-Тебе и не положено. Да и не вышло бы: как можно не замечать такое очарование!

За галантной отговоркой крылась суровая правда. Когда я, покоренная романтикой службы Наблюдателей, попросилась на новую должность, шеф долго смеялся.

-Если ты прикинешься глухонемой, укоротишь свой рост сантиметров на двадцать, и поменяешь цвет волос, тогда, пожалуй…Да, еще придется сделать пластическую операцию: у тебя слишком заметное лицо.

Обижалась я тогда недолго – моя собственная профессия тоже была совсем неплоха.

Но одна мысль прочно засела в голове: нужно учиться быть неприметной, учиться делать свое дело, не привлекая к себе лишнего внимания. Увы, в этой области мне было весьма и весьма далеко до совершенства.

-Ну, а если бы ты не стал Наблюдателем, кем бы мог сделаться? Какое занятие кажется тебе самым интересным? – странное дело, мы давно знали друг друга, но никогда не говорили о том, кем могли бы стать.

Словно заранее были обречены на тот род занятий, какой в результате избрали.

Лешка немного подумал, и улыбнулся мечтательно.

-Знаешь, наверно, литератором. На мой вкус нет ничего более соблазнительного, чем ловить мысли, что носятся в воздухе, и наряжать их в одежды слова. Пышные или простые, роскошные или бедные – как получится. Представь, ты придаешь очертания тому, что каждый знал почти с рождения, но никогда не мог сформулировать! «Властитель дум» – так, кажется, это называлось раньше. Самая изысканная форма власти… И самая беспредельная.

2. Вводя себя на роль героя

Высоко в небе кружились вороны. В свинцовом небе их черные крылья выглядели особенно зловеще, и словно предвещали беду. Но ей были безразличны все дурные приметы, потому что она ехала домой.

Ариана Локвуд мало что помнила из своей прошлой жизни – милосердная память сохранила только хорошее, укрыв все беды за плотным пологом забытья. Белокурая малышка, собирающая ягоды на пригорке…танцующая под любящим взглядом матери…уезжающая куда-то тайно, под покровом темноты во спасение своей жизни под охраной старого слуги… Все эти воспоминания принадлежали ее прошлому, и в то же время были ей чужими. Во всяком случае, в худощавой девушке с тонким шрамом на щеке, крепко держащей поводья собственной жизни, давно должно было умереть это безмятежное дитя. Суровые годы – суровые сердца, так, кажется, пелось в старинной балладе? Иногда она проклинала необходимость быть такой, какова была, и все же…ни за что не смогла бы сделаться другой.

Чертова дюжина лет миновала с тех пор, как совершилось главное зло в ее жизни, а она до сей поры не знала, кто совершил его. Неведомый злодей, лишивший жизни ее родителей и старшего брата, спокойно ходил по этой земле, воевал, бражничал, любил женщин и радовался жизни. Иногда она старалась представить себе его ненавистное лицо, и черты его даже виделись ей, тускло, как через пыльное стекло. Мечта о мести давно стала одним целым с ее существом, хранилась, как самое дорогое, в дальнем уголке сознания, с тем, чтобы напомнить о себе в подходящий момент.

Она могла бы думать примерно так, и готовилась бы примерно к такой жизни, но…

Придется начать сначала. На самом деле все было намного проще, а может быть, наоборот, куда сложнее. Ариана Локвуд умерла в изгнании, семи лет от роду, и не успела превратиться в девушку, описанную мною в начале. Именно по этой весомой причине Марго смогла занять ее место. Так что это она была той юной дамой, именно она крепко держала поводья своей жизни…и надежно прятала внутри себя одной ей ведомые надежды.

Ее путешествие было тайным: она долго добиралась на родину из Наваррского королевства, и сопровождали ее лишь самые верные люди. Среди них была и никому не знакомая чужестранка, говорившая по-английски со странным, вовсе не наваррским, акцентом. На роль чужестранки приняли меня, хотя и с изрядным скрипом.

Меня вообще не собирались посылать в новую командировку. Раннее Средневековье считалось опасным, и рисковать шеф не хотел. Он так и не захотел, но просто вынужден был смириться.

-Я долгое время нигде не была, и мне абсолютно все равно, чем закончится мое путешествие, - в моем голосе не было ничего, кроме усталости.

В голосе шефа, напротив, звенел металл благородного негодования.

-Твоему сыну всего только год, - напомнил он строго.

-Моему…простою – вдвое больше, и все это время… - объяснять, в общем, ничего не требовалось.

Шеф всегда прекрасно понимал меня.

-Ты играешь в опасные игры с прошлым, Анна, - предостережение последовало вовремя, но оно уже ничего не значило для меня.

На свете, вообще, не осталось почти ничего, имеющего для меня значение. Исключение составлял белокурый мальчик с прозрачными голубыми глазенками, пухлый согласно возрасту и суровый не по годам…От него-то я и старалась убежать. Уж слишком он напоминал своего отца, оставленного мною в одной из прошлых эпох. Я так хотела освободиться от этих воспоминаний, а заодно и от себя самой, что была согласна изображать кого угодно и отправляться хоть на край света или времени – куда и кем пошлют.

Я тряхнула головой, избавляясь от непрошеной печали, и пристально взглянула шефу в глаза. Его маленький секрет кроме меня никому не был известен: шеф категорически не любил взглядов в упор. Всегда пасовал перед теми, кто смотрел ему прямо в глаза, и просил о чем бы то ни было. Хотя, если бы эта его особенность была озвучена, он яростно возражал бы против нее и обвинял всех вокруг в предвзятости и чрезмерной прямоте характера. Конечно, его-то трепетная натура всегда была вне конкуренции.

-Нечего пялиться, - устало заявил он, - Сама знаешь, терпеть этого не могу, и всегда пользуешься.

-Не всегда, - я пошла на попятный, и отвела взгляд, - Только если все прочие аргументы исчерпаны. На этот последний вам, обычно, бывает нечего возразить. Ведь нечего?

-Нечего, нечего…Ладно, готовься, но имей в виду, что на сей раз это очень опасное путешествие. Действительно опасное, понятно?

-А до сих пор я совершала исключительно безмятежные выезды, и ни разу не видела опасности даже на горизонте.

Это ехидство имело под собой веские основания. Все мои путешествия начинались довольно безоблачно, и не было ни одного, которое не завершилось бы какой-нибудь феерической заварушкой.

Шеф поднял руки в знак капитуляции. Я осмотрела его с нежностью: он был одним из немногих моих коллег, четко представлявших себе, что именно мне больше всего нужно в конкретный момент времени.

-И что там за история? – трезвый насмешливый взгляд шефа на мотивы грядущей командировки не раз выручал меня, так что пренебрегать им не стоило.

-Как всегда – странная, - шеф устроился в кресле поудобнее, словно собирался рассказать мне сказку, - У них там будто бы приключилось крупнейшее государственное образование. Часть Скандинавского полуострова, теперешняя Англия, острова… Лично я считаю, что такого просто не могло быть.

3. Время – платье

Когда в поле моего зрения возник Скай-Холл, я вспомнила семинары по истории России. Наилучшие стратегические условия для строительства крепостей роднили эту могучую твердыню и творения моих собственных далеких предков. На вершине довольно высокого холма крепко стоял настоящий романский замок, так похожий на широкогрудого конягу-тяжеловоза. Он и вправду подпирал небо каменными плечами. Замки более поздних времен, изящные, словно белые единороги, и такие же беззащитные, в подметки ему не годились. Они уже не застали кровавых жестоких битв раннего средневековья, и презрения к смерти, владевшего умами на стыке двух первых тысячелетий нашей эры, и не обладали той мощью, что наполняла до краев надежную кладку его стен.

Вдоволь налюбовавшись величием представшего передо мной зрелища, я предалась печали по поводу неизбежных трудностей подъема. Высоты я не боялась, но терпеть не могла бороться с лошадьми, как правило, смертельно пугающимися крутых тропок.

Однако лошади почему-то не торопились пугаться, преодолевали подъем с похвальной скоростью, и не доставляли наездникам никаких хлопот. Как-то не пришлось мне сполна насладиться красотами английских пейзажей: я и оглянуться не успела, как мы уже подъезжали к воротам замка. Тяжеленные створки ворот натужно приоткрылись, и мы смогли проехать внутрь.

Я озиралась с любопытством, ожидая увидеть один из множества замковых дворов, так подробно описанных в рыцарских романах. Мне-то представлялась довольно грязная и запущенная территория, до отказа набитая толпой тощих и печальных рабов…Почти что так оно и было. Территория выглядела слегка закопченной, но отменно вылизанной. Тощие рабы деловито передвигались по двору, явно занимаясь каждый своим делом. Печали на их лицах я не обнаружила, во всяком случае, на первый взгляд.

Кроме них во дворе присутствовала еще одна категория населения: воины. Они выглядели даже чересчур мужественными, при этом антураж при них тоже был самый что ни на есть мужской. Кони, каждый из которых выглядел способным в одиночку сдвинуть средних размеров утес. Тяжелая упряжь, тяжелая даже на взгляд: я была почти уверена, что не управилась бы и с самым тонким ремешком. И оружие, чертова пропасть оружия, начищенного до умопомрачительного блеска. Среди всего этого и какой-нибудь женоподобный дохляк смотрелся бы настоящим мачо, а уж суровые персонажи, которых увидела я…

М-да, здесь было не мирное поселение, а нечто совсем другое. Может быть, здесь и хотели мира, но в то же время не переставали готовиться к войне.

Марго, надобно сказать, чувствовала себя, словно рыба в воде. Она принимала приветствия с любезным и сосредоточенным видом, не выходя из образа ответственной за свои действия хозяйки крупного по здешним меркам поместья. Если бы я не знала заранее, кто она, ни на секунду не усомнилась бы в ее благородном и абсолютно средневековом происхождении.

-Эй, - подергала я ее за рукав, улучив минуту, - А почему они не удивляются твоему появлению?

-Письма, - отмахнулась она, - Им написали о нашем приезде. Они и принимают нас как должно. Не говори ерунды, Анна, чего им удивляться?

Я никак не могла успокоиться.

-Значит вместо нас, по идее, сюда могли заявиться любые две девицы, и занять наше место?..

-В принципе, да, - она засмеялась, - Но мы поспели первыми, стало быть, мы и займем собственное место. Совершенно самостоятельно.

Я же боялась, едва ли не впервые в жизни, что именно в этой эпохе своего места найти не смогу. Хоть мне и обещали теплую встречу, а мои личные комплексы давно уже испарились под натиском тяжелой действительности…Все же я немного опасалась, что средневековье примет меня не слишком ласково. Уж такое неласковое это было время.

-Вот и наши красавицы! Мы уж начали волноваться, что вы повстречались с Проклятым Дэнни раньше, чем с нашим отрядом, - раздавшийся где-то сбоку от меня голос был настолько переполнен жизненной силой, что ее хватило бы и на двух мужчин.

Я повернула голову (так осторожно, словно она была стеклянной), и встретилась взглядами с шикарным представителем мужского рода. Его не портила даже идиотская прическа «под горшок» – венец творения здешних парикмахеров.

Мужественность этого господина буквально слепила глаза, как яркое полуденное солнце. При этом он едва возвышался головой над моим плечом. Зато так твердо упирался короткими ногами в землю, что, кажется, мог бы сдвинуть ее безо всякой точки опоры. И в нем не было ни грамма аристократизма. Скорее некий налет плебейства, обманчивой простоты, лишь подчеркивающей его энергию. Я бы побилась об заклад на что угодно: этот коротышка пользовался исключительным успехом у дам.

-Кто это – Проклятый Дэнни? – спросила я, чтобы выиграть время.

Коротышка воинственно нахмурился, приподнялся на каблуках и даже, как будто, стал повыше ростом.

-Человек, который недостоин ступать по земле. Человек, забывший свой долг. Наконец, человек, рядом с которым и родной брат не мог бы чувствовать себя в безопасности, - напыщенно объявил мой собеседник.

-Неужели, - я не могла сдержать улыбки, - он так ужасен? Впрочем, довольно об отсутствующих. А вы-то, милорд, вы сами…

Все время нашего разговора я не переставала разглядывать его – с откровенным удовольствием.

4. Человек средневековый разумный

Я не собиралась разгадывать загадки, не хотела играть в детектива – хотела просто жить в этой эпохе, и заниматься изучением того, что мне поручили изучать. И было бы беспардонным враньем утверждать, что к такой жизни у меня не было интереса. Вопреки всему на свете я наслаждалась массой сведений, которые сыпались буквально отовсюду в огромном количестве. По правде говоря, люди здесь занимали меня не меньше, чем предметы или информация.

Простота человеческих особей зашкаливала здесь за астрономическую величину, определенность характеров сделала бы честь любой детской сказке, мотивация поступков могла послужить материалом для доброго десятка трудов по психологии…Мы были очень похожи, но в некоторых вещах различались, словно пришельцы с разных планет.

К примеру, они видели то, что не могла увидеть я, и слышали то, что не достигало моих ушей. При этом видели и слышали мы, как будто, одно и то же. Словом, разрешающая способность их восприятия была гораздо больше моей.

-Ну вон же ворона, видите, сидит на старом дубе? Всю ночь каркала, проклятая, не давала уснуть, - жаловался мне, к примеру, Джонни, - Должно быть, предвещает бурю.

Я на это могла только недоуменно вытаращивать глаза, не забывая при этом вежливо кивать. Я не только едва различала помянутый дуб на самом краю дальней опушки, но готова была голову заложить, что хоть надорвись эта ворона, она не сумела бы помешать моему сну. Я и наяву-то не слышала ни звука. Можно было подумать, что на глазах у меня какие-то особо мутные очки, а в ушах приличной величины затычки. Иначе как можно объяснить, что я, отродясь не жаловавшаяся ни на слух, ни на зрение, здесь постоянно чувствую себя слепой и глухой идиоткой?

Не лучше обстояло дело и с речью. Разумеется, я в совершенстве могла изъясняться на староанглийском, что был здесь в ходу. Но по сравнению с простыми и изящными речевыми конструкциями аборигенов моя собственная речь представлялась мне пышным, многоэтажным, перегруженным деталями строением. И раньше, читая, к примеру, старинные баллады, я всегда получала добрую долю удовольствия от простоты их языка. Как будто простые слова могли служить особыми заклинаниями, вызывающими к жизни особые чувства.

Однако, беседуя с обитателями средневековья, я почему-то все время хотела выразиться поцветистее, как будто находилась не в Европе, а в какой-нибудь из стран Востока. Там-то мое словоблудие выглядело бы как нельзя кстати. Здешние обитатели реагировали на него с легким удивлением, и относили, наверно, на счет моей образованности. Сама не знаю, почему, но я как-то сразу прослыла у них весьма ученой особой. «Проще надо быть, - мысленно выговаривала себе я, - и люди потянутся». По правде говоря, я несколько кривила душой. Я и без этого чувствовала к себе постоянный интерес. На меня вечно кто-то глазел, за спиной шептались, и я чувствовала себя не в глубине средних веков, а в крошечной деревне в глухой российской провинции.

Кроме всего прочего, я изрядно промахнулась с оценкой плотности населения. С общегеографических позиций все, как будто, было верно: много свободного пространства, относительно мало человеческих поселений, отсюда – замкнутость всех маленьких миров, превращающая каждый замок или деревню в крошечную, но вполне самостоятельную вселенную.

Однако на небольшом пятачке Скай-Холла скопилось такое несусветное количество народу, что впору было пересмотреть свои ощущения. Вдобавок все они постоянно что-то делали. Весь световой день на территории замка не было ни одного, даже самого крохотного, уголка, где бы не выполнялись самые разнообразные работы. «Натуральное хозяйство в действии», - объясняла я себе мысленно, безуспешно пытаясь уединиться.

Все старания оказались изначально обречены на неудачу: не так-то много было в Скай-Холле свободного пространства. Однако я не теряла надежды, а пока постаралась найти себе место в тесном сообществе окружавших меня людей.

И это оказалось непросто. Шить и вышивать я не любила. Ткать не умела. Насчет средневекового хозяйства имела понятия чисто теоретические. Единственное, к чему я могла приложить руки без риска опозориться – это к собирательству трав.

В свое время я интересовалась фитотерапией, значение которой для здешних времен было огромным. Итак, я могла не знать, от чего пользуют той или иной травкой в этом мире, но, по крайней мере, знала, когда ее следует собирать и как хранить.

Кроме того, именно этот род занятий позволил мне невозбранно покидать территорию замка и бродить по окрестностям без сопровождения. Братья Мэнли синхронно поморщились, услышав о моих планах, но препятствовать не пытались. Наверно, отнесли их на счет женской придури, невинной, а потому не заслуживающей особого внимания.

Они просили меня не слишком удаляться от Скай-Холла и на этом успокоились. И я принялась с размахом использовать предоставленную возможность.

Едва не каждое утро я сбегала вниз с холма на ближайшую равнину, затем углублялась в перелесок, но никогда не рисковала отправиться в самую чащу. Что-то меня удерживало, словно в сердце древнего леса я могла повстречаться со своими призраками, до сих пор тревожившими меня лишь во сне. Кроме того, лес почему-то казался мне живой стихией, небезопасной для посещения в одиночку. Словно я могла затеряться в нем навсегда, как могла утонуть в океане.

Что касается травознатства, то в нем я тоже потерпела сокрушительное фиаско: я не узнавала этих трав. В одном мне казался знакомым стебелек, но листья росли совсем не так, как следовало. В другом листья находились, где им положено, но цветы были другого цвета и непохожей на нужную формы.