Выбор Фео

Глава 1. Чего припёрся?

Я никогда не мечтала о принце. Он сам пришёл.

Фуууууу.

Конечно, он был красив — как с парадного портрета или из сказки, которую на ночь читают наивные девицы. Высокий, статный, с идеально уложенными волосами (наверное, парик) цвета спелой пшеницы, с лицом, на котором природа не посмела оставить ни одного изъяна. Глаза, разумеется, васильковые, губы — точно вылепленные заботливой рукой художника, улыбка — воплощение благородства.

А ещё он сидел на белоснежном жеребце, который, кажется, блестел на солнце так, будто его полировали не один час.

Даже красный плащ ниспадал с плеча принца правильными складками, будто кто-то невидимый подправлял его каждую минуту, чтобы смотрелось идеально.

Я скривилась. Безупречный идеал чужих грёз, пахнущий, как роза. Интересно, что он воображает? Спасителем девицы, которая растёт, как сорная трава?

У меня же зубы сводило от этого совершенства. Чего спрашивается, ко мне припёрся? Девицы за ним табунами выстраиваются. На любой вкус — хочешь блондинку, хочешь брюнетку, хочешь рыжую. Хоть всех выбирай! Они и на это пойдут.

Но нет, явился в заброшенное графство Индагора, где обитали мы с братьями. Сначала он с ними и общался, а потом я из леса вернулась. Как не вовремя! Ему на глаза попалась, и он прилип, как репей.

И понеслось!

То являлся с букетом алых роз, то с шёлковой лентой… Куда мне её?! Если только к чучелу на поле привязать, чтобы ворон лучше пугало. А драгоценные камни на что? Булыжником хоть можно убить кого-нибудь, а вот это малюсенькое сокровище, по его словам, что даёт?! Глядеть и вздыхать, вспоминая минуты, проведённые вместе?

— О, великая и несравненная Феофания, — проговорил сегодня он с томной мечтательностью в голосе, — ваши глаза затмевают лунный свет, а голос ваш слаще пения сирен…

— Сирены заманивают людей в пучину и убивают, — сухо напомнила я, скрестив руки на груди.

Но он даже не смутился. Он вообще слышит меня? Или глуховат? Что бы я не говорила, он лишь глубоко вздыхал, склоняя голову набок, и улыбался.

После моих слов об убиенных сиренами он встал на одно колено. О, боги, за что мне всё это?! В руках показалось кольцо с камнем величиной с голубиное яйцо. Лучше бы булыжник подарил! Я задохнулась от возмущения.

— Если ты сейчас не встанешь, превращу в жабу! — прошипела я, оглядываясь, не наблюдает ли за нами кто-то из братьев.

Наблюдал!

Циас. Всё, теперь издёвок не избежать и хохота непомерного тоже. Точнее гогота. Я сделала бешеные глаза и замахала на него рукой, чтобы он ушёл. Кажись, дошло, что иначе побью!

А принц воскликнул:

— О, какой пленительный гнев!

Точно не в себе. Я закатила глаза. Глупый-глупый принц! Любое моё «нет» воспринимает, как игривое «да». И продолжает ходить.

Хорошо, что мы в глуши живём, соседей рядом нет, а то бы не только мои двенадцать братьев гоготали. Гуси!

Их превращу! И его!

Я чувствовала, как пальцы колет от магии. Сдерживалась из последних сил. Не могуууу. Разорвёт! Направила посыл на принца, ему хоть бы хны. Но магия требовала выхода! Ну, можно мне хоть кого-нибудь превратить в маленького гусёнка?.. Увидела муху и всю мощь направила в неё.

— Га-га-га, — на пол приёмной залы плюхнулся самый настоящий белый гусь, не маленький, а очень даже упитанный.

— О, какой милый! — возопил принц и бросился к нему.

На его глазах я превратила муху в гуся, а он радуется?!

Я выбежала из дома. Пусть братья разбираются и наводят дипломатические связи, если хотят.

Они меня все, как на подбор, убеждали выйти замуж. Не потому, что хотели моего личного счастья. Такого от них не дождёшься, а потому что хотели поправить дела графства. Видите ли, они никак жениться не могут, потому что нечего им невестам предложить. А сейчас невесты непростые, всем хоромы подавай, ну или покои мало-мальски приличные, чтобы было, где разместить и гувернанток, и фрейлин, и повариху, хотя бы одну.

И вот эти лоботрясы, между прочим, все, как на подбор, старше меня, не могли нормальную работу найти или вложиться силами и наше графство поднять.

Причины, конечно, были. Ещё наши родители провинились перед кем-то значимым. То ли принц, то ли друг принца, то ли ещё кто-то. История о подробностях умалчивает, всё шито-крыто, потому что там пострадали и честь, и достоинство, только неизвестно точно кого. Но следы замели, даже я не разобралась, а я свой нос сую везде. Мне не раз грозились его подкоротить, но на это у них руки коротки.

В общем, парочка проклятий на наше графство было наложено. Первое — проклятие бедности. Второе — проклятие магического характера. У родителей была отнята магия полностью, а также у их детей, но вот с количеством проклинающий промахнулся.

Потому что, видать, от скуки, пошли мама с папой рожать. Одного за другим, одного за другим. Конечно, ещё вариант, может, им просто девочку хотелось, а никак я не рождалась. Только тринадцатой получилась! Мама умерла сразу после родов, наверное, от невероятного счастья.

Так что я ничего не потеряла, а за жизнь ей очень благодарна.

Глава 2. Живууууууууууууууу

Сначала мои развлечения были невинными. Лет до пяти. Я часто сбегала к реке, где просто смотрела, как солнце играет на воде, а рыбы скользят в прохладной глубине. Стоило мне захотеть, то они поднимались ближе, словно слушая мои мысли. Я ещё тогда думала, что это обычное дело, и что такое доступно каждому.

В те годы я любила берёзовую рощу. Слушала, как деревья шептались между собой, а ветер ласкал волосы, приветствуя меня. Я иногда поднимала палец, и он включался в игру — кружил опавшие листья, а в этом шуршании я слышала сказки. Никто мне не рассказывал их дома, не читал на ночь книги, но мне и не нужно было это: ветер — лучший сказочник на свете.

С другой стороны нашего дома было поле. Здесь давно не сажали ни рожь, ни пшеницу. Я пряталась в высокой траве, наблюдая за пчёлами и бабочками. Могла выискать куколку, дотронуться до неё, и через мгновение из кокона вылетала взрослая бабочка, расправляя яркие крылья. Любила шепнуть зёрнышку в земле добрые слова и смотреть, как на моих глазах тянется ввысь росток.

В сумерках я сидела на крыше нашего замка, болтала ногами и разговаривала со звёздами.

Эти простенькие развлечения быстро надоели, ведь я росла. И вот уже начала делать то, что не полагается барышне. Но я не знала об этом, да и не хотела знать.

Я часто пробиралась в оружейную, с наслаждением вдыхала запах железа, масла, дерева. Гладь клинков отражала моё лицо, обрамлённое торчащими во все стороны непокорными рыжими волосами. Терпеть не могла ленты, терпеть не могла расчёски, терпеть не могла причёски! Веснушки густо усеивали нос и щёки, а вздёрнутый нос придавал выражение вечного вызова миру. Кстати, густые и длинные волосы меня тоже бесили, поэтому я их как-то в оружейной подкоротила. С тех пор и ношу короткие.

Там я любила больше всего один меч. Он не блестел начищенной сталью. Его лезвие было чёрным, как сама ночь, с едва заметной искоркой в середине. Казалось, он врос в пол, как огромное дерево. Не пошатнуть. Я часто касалась его, гладила рукоять из необычного незнакомого мне материала. Я верила, что он живой, что меч реагирует на моё прикосновение. Но поднять его я не могла. Все другие могла, а его нет. Но он больше всего влёк меня. Я прикасалась к нему и стояла, завороженно любуясь. Кто сказал, что мечи — не женское дело?

Конечно, я долго не задерживалась в оружейной. Я вообще нигде долго не задерживалась. Я никогда не ходила, ведь можно было бежать. Я никогда не стояла спокойно, ведь можно было куда-нибудь залезть. На деревья, стены, крыши. На моих коленях вечно красовались ссадины, а под ногтями чернела земля. Какая нормальная девочка пройдёт мимо грязи, если её можно потрогать, размазать, исследовать? А мимо интересного места?

Я не знала, что такое аккуратность. Зато знала, как дотронуться до дерева, чтобы оно зашелестело листьями в ответ. Как позвать птицу, чтобы та села рядом. Как притвориться ветром, чтобы пробраться незамеченной.

Мой голос был звонким, но я, по большей части, молчала, чтобы не привлекать внимания, ведь тогда вокруг проявлялось столько интересного! Я замечала, что когда братья рядом, то всё становится безмолвным. Поэтому я всегда исчезала, и, по-моему, все были только рады. Мои тринадцать мужчин не знали, что делать с одной единственной девочкой, поэтому предпочитали забывать, что она есть.

Когда дул сильный ветер, я взбиралась на самую высокую башню замка. Камни были холодными, пальцы скользили, но я знала, что не упаду. Сердце билось быстрее от радости и свободы. Сверху я смотрела на лес, раскинувшийся совсем недалеко, и знала, что завтра побегу туда опять.

Лес знал меня. Я заходила в непроходимые дебри, оставалась сухой при ливне, могла бесшумно красться за оленем, парить с ястребом в небе, оставаясь на земле. Но больше всего я любила запахи. Его влажный мох, смолу, прелые листья. Всё-всё, каждую частичку. Здесь я была собой, здесь я чувствовала себя дома. В замке же я была лишь гостьей.

Хотя кроме оружейной, мне нравились там подземелья. Конечно, туда запрещали спускаться, все двери были перекрыты. Но разве это могло меня остановить? Конечно, как только я о них узнала, то сделала всё, чтобы попасть. Это того стоило. В холодные зимние ночи, когда проводить целые дни в лесу было холодновато, я ходила там. Тёмные переходы, пляшущие тени в свете свечи, бьющая крыльями летучая мышь, огромный паук на стене — что может быть прекраснее?!

Мне чудесно было одной! Мне восхитительно было на высоте! Мне замечательно было в темноте! Я любила грязь и дождь, снег и ветер, пыль и свободу. Мир стал моей площадкой для игр, а магия вплеталась в меня, как дыхание, бежала по венам, как кровь. Я чувствовала её в каждом прикосновении к земле, в каждом шорохе ветра, в каждом взгляде на звёзды.

И никому ничего не говорила.

Почему?

Потому что была уверена, что так у всех. И что это нормально.

В те времена никто не знал, что я творю. Никто не обращал на меня внимания, и это было счастьем.