Выжить. Его правила

ГЛАВА 1.

Дождь. Холодный, резкий, как пощёчина. Вода стекала за воротник, смешиваясь с потом. Я стояла перед воротами, которые походили на вход в крепость. Высокий забор, камеры, датчики движения — это место напоминало тюрьму, а не охотничий домик. Высокий охранник со шрамом через все лицо провёл меня на пост, где несколько громил в черных костюмах принялись меня лапать. Их взгляды жадно скользили по моей фигуре, но я не дрогнула. Не сейчас.

— Раздвинь ноги, — приказал один из них, с конопатой рожей. Голос безразличный, как будто он делал это в сотый раз за день.

Я посмотрела ему прямо в глаза. В них не было ничего — ни злобы, ни интереса. Только пустота.

— Сначала руки в карманы, потом в чужие штаны? — спросила я, подняв бровь. Голос звучал спокойно, но с едва уловимой язвительностью.

Он фыркнул, но не ответил. Его руки скользнули по бёдрам, и я почувствовала, как по спине побежали мурашки.

— Расслабься, — пробурчал он, когда я напряглась.

— Это у тебя руки дрожат, как у школьника на первом свидании.

Он остановился, посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло раздражение.

— Ты всегда такая дерзкая?

— Только с теми, кто хочет мне понравиться. А ты, похоже, стараешься изо всех сил.

Он закончил обыск быстрее, чем начал. Когда я прошла, он бросил мне вслед:

— Удачи. Тебе она понадобится.

— Спасибо за заботу, милый, — ответила я, не оборачиваясь.

Но внутри всё дрожало. Липкость дождя, грубость рук, холод металла — всё это смешалось в один комок. Ночью все казалось больше: тени, громилы-охранники и этот ублюдский дом. И чем ближе я подходила, тем явственнее чувствовала, в какую жопу попала.

Когда тот же охранник, который со шрамом, завел меня внутрь, первая мысль была: «Чёрт, ну и хоромы». Холл — просторный, с высокими потолками, но лишённый всякой роскоши. Стены из тёмного дерева, пол — полированный бетон. Воздух гудел от климат-контроля, а на потолке мигали красные точки камер. Тюрьма класса «люкс», где вместо решёток — стекло, а вместо надзирателей —«умный дом», шипящий на каждом углу: «Полина, сука, не трогай вазу за пять миллионов».

Я повернулась и встретилась взглядом с ним.

Алишер Юсупов.

Он стоял в прихожей, опираясь о косяк, в руке — стакан с виски. Взгляд — холодный, оценивающий. Высокий, с плечами, которые казались ещё шире из-за тёмной водолазки, которую обтягивала кожаная портупея. Его лицо было резким, а глаза — холодные, как лёд, но с чем-то, что заставляло меня содрогнуться.

— А вот и наша беглянка, — протянул он. — Похожа на ободранную кошку. Только без когтей.

Мы знали друг друга заочно. Когда-то Алишер занимался другой темной стороной дел Сотникова. И за это я его ненавидела, поскольку почти уверена, что этот ублюдок приложил руку к смерти моего брата.

Я демонстративно сбросила промокший насквозь плащ на пол, не отводя глаз от хозяина дома.

— А ты похож тюбика из дешёвого сериала. Только без харизмы.

— Смелая. Это потому что за тобой гонятся, или ты всегда такая?

— Это потому что я знаю, как пахнет страх. И от тебя им разит за версту.

Охранник закашлял, прикрыв рот кулаком. Алишер поднял бровь, поставил стакан на полку. А затем рассмеялся — резко, беззвучно, как будто смех был роскошью, которую он себе не позволял.

Я понимала, что за свои слова рискую быть закопанной в лесу. Но мне уже было все равно. Я — как бешеная овчарка, которая сорвалась с цепи. Ты можешь кричать "фу", стрелять в воздух или махать палкой — я уже не остановлюсь. Потому что, когда ты срываешься, остаётся только бежать вперёд. И если по пути кого-то загрызешь... ну что ж, значит, так надо.

— Ты думаешь, я боюсь тебя? — еще громче рассмеялся Юсупов.

— Нет. Ты боишься, что я увижу, как ты дрожишь, когда остаёшься один.

Он шагнул вперёд, и я почувствовала, как его дыхание коснулось моей кожи. Его взгляд скользнул по моей мокрой футболке, останавливаясь на торчащих от холода сосках, и я сжала зубы, чтобы не дрогнуть.

— Интересная теория. А что ты скажешь о том, что я могу вышвырнуть тебя обратно под дождь?

— То, что ты не сделаешь этого.

— Почему? – удивился он.

— Потому что ты уже потратил на меня слишком много времени. Проверки, охрана, — я кивнула на камеры. — Тебе нужна зрелищность. И я — лучшее шоу в твоей жизни.

Он наклонился так, что мои волосы колыхнулись от его дыхания.

— Ты ошибаешься. Я люблю тихие шоу.

Он выпрямился, уголок его рта дёрнулся.

— Тебе повезло, что ты смешная.

— Тебе повезло, что я не умею стрелять, — сказала я, опуская взгляд на пистолет в его кобуре.

Охранник у двери поперхнулся, пытаясь подавить смех. Алишер обернулся, бросив на него взгляд, от которого тот резко сделал вид, что изучает потолок.

— Вверх, — безразлично приказал он, указывая на лестницу. — Твоя комната там. От лестницы направо. И если попробуешь съебаться...

— Я думала, ты берешь меня на работу, а не в плен, — хмыкнула я, повернувшись к нему спиной.

— Дам тебе завтра знать, что я решил на твой счет.

— Пришлешь цветы? — не сдержалась от колкого комментария, уже поднимаясь по лестнице.

Он нахмурился, но в глазах мелькнула искра азарта.

— Счет. За каждый потраченный на тебя патрон.

— Дорого. Надеюсь, я того стою.

— Пока что — нет.

Я уже была на последней ступени, когда он окликнул:

— И, Полина?

— Да?

— Сними мокрые шмотки. А то простудишься.

Я наклонилась, опершись о деревянные перила. Ухмыльнулась глядя на него сверху вниз.

— Переживаешь?

— Нет. Просто ненавижу сопли.

Дверь в мою комнату захлопнулась. Я прижала ладонь к груди, чувствуя, как бешено бьётся сердце.

ГЛАВА 2.

Комната оказалась такой, какой я и ожидала: минимализм с налётом паранойи. Однотонные стены, кровать с чёрным бельём, окно с решёткой. В воздухе витал запах дерева и чего-то ещё — ладана, что ли? Серьёзно? Он что, грехи отмаливает по ночам?

Я промокла до самых трусов. Футболка прилипла к коже, и я сдернула вещи, швырнув в угол. «Вот и вся моя броня», — с горькой усмешкой подумала я, чувствуя, как холодный воздух касается обнажённых острых лопаток. В зеркале отражалась бледная, мокрая фигура с глазами, как у загнанного зверя. «Красота спасёт мир? Скорее вызовет жалость», — пронеслось в голове.

В шкафу висели мужские футболки — чёрные, серые, снова чёрные. «Оригинально» — проворчала я, натягивая одну из них. Ткань была грубой, пахла порошком. Размера на четыре больше, но это было лучше, чем ничего.

Я села на кровать, ощутив жёсткость матраса. «Чтобы гости не задерживались», — с сарказмом подумала я, глядя в окно. За стеклом темнел лес, ветер выл, как будто предупреждая: «Уходи».

Шаги в коридоре заставили меня вздрогнуть. Тяжёлые, мерные, они приближались, а сердце начало бешено стучать в висках. «Не вздумай войти. Не вздумай», — мысли путались, как клубок ниток.

Шаги затихли. Я выдохнула, чувствуя, как напряжение медленно отпускает. «Трус, Полина. На словах — львица, внутри — мокрая мышь», — мысленно поругала себя.

Встала, не в силах усидеть на одном месте. До сих пор не укладывалось в голове, что Сотников не сможет меня здесь достать. Казалось, что в любой момент сюда ворвутся его люди и выволокут из теплого дома. Алишер был меньшим из зол. Не менее опасным, но он враг моего врага.

Я подошла к деревянному столу, на котором лежала книга. «Преступление и наказание». Ирония? Или намёк? Я раскрыла её на случайной странице и увидела подчёркнутую строку: «Страдание есть единственная причина сознания». Красный фломастер. «Ага, значит, он ещё и философ. Убийца с претензией», — подумала я, чувствуя лёгкую дрожь в руках. Не от холода. От адреналина, что всё ещё жёг в жилах.

Я легла, уставившись в потолок.

Завтра. Завтра я буду сильнее. Завтра я придумаю план. Завтра...

Сон накрыл как волна — тёплая, солёная, безжалостная. Мне снилась моя прошлая жизнь. Та, где я не бежала. Дорогие украшения, массаж по четвергам, красивые платья и бессовестно дорогое нижнее белье.

Впервые за долгое время мне удалось выспаться. Кажется, будто я даже не вскакивала в холодном поту среди ночи. Потянувшись, я опустила босые ноги на холодный пол и поежилась. За окном светило солнце, пробираясь через плотную ткань штор. Когда солнечный свет залил комнату, она словно стала дружелюбнее. Но когда я обернулась в сторону двери - меня пронзил страх. В конце комнаты, на деревянном стуле, висел мой плащ, и были аккуратно сложены футболка с джинсами. Кто-то ночью приходил ко мне. От этого осознания стало не по себе, нужно обязательно позаботиться о том, чтобы этого больше не повторилось.

Сидеть, как пленница в комнате я не собиралась. Натянув одежду, которая приятно пахла порошком, я пошла изучать дом.

На первом этаже мое внимание привлекла одна единственная картина: абстракция в кроваво-красных и угольных тонах. Я прошла дальше, скользя пальцами по грубой поверхности каменной стены. Гостиная — низкие кожаные диваны с пушистыми бежевыми пледами поверх, стеклянный стол с пятнами от стаканов, камин, в котором лежали недогоревшие поленья. Потом библиотека. А это уже интересно. На полках — какие-то статуэтки, книги. Толстые тома в кожаном переплёте: Ницше, Макиавелли, «Искусство войны». «Ага, библиотека тирана для начинающих», — ехидно отметила про себя. Но между ними мелькнул корешок с названием «Маленький принц». Я чуть не рассмеялась. Серьёзно?

На кухне — сталь и стекло. Ножи висели на магнитной панели, сверкая лезвиями. «Для мяса или врагов?» — подумала я, замечая, что даже холодильник был встроен в стену, как сейф. Но на столе стояла глиняная кружка, самодельная, кривобокая. Следы детской руки. Интересно, чья…

Я шла по коридору неспеша, прислушиваясь к каждому звуку. Где-то вдалеке – бормотание. Телек? Или сам хозяин здешних кущ читает молитвы перед завтраком? Любопытство – штука вредная, но куда вреднее сидеть в комнате и ждать, пока тебя придут обыскивать или, чего доброго, убивать. Потому я прокралась на звук, стараясь ступать так, будто весила грамм триста, а не свои законные сорок с хвостиком.

И тут эта штуковина. Вылетела из-за угла как чёрт из табакерки, заверещала, замигала синим глазом-фонарём и тычется своим круглым рылом мне в голую щиколотку. Сердце не то что в пятки – в подвал шмыгнуло. Чуть не шваркнулась на этот полированный пол, который наверняка стоил больше, чем я заработала за всю свою блядскую карьеру. Дикарка в цивилизации, блин.

Робот тупо загудел, развернулся и пополз дальше, высасывать пыль и, возможно, надежды на спокойное утро. Я посмотрела ему вслед, чувствуя, как адреналин потихоньку отпускает, оставляя послевкусие стыда и глупости. Вот так, Полина. Бежишь от настоящих мясников, а подрываешь нервы на бытовой технике. Герой дня, блядь. Швырнула в него мысленно пару матов и пошла дальше

Дверь в конце коридора была приоткрыта. Камер, к удивлению, здесь не было. Я заглянула внутрь и увидела кабинет. Большой деревянный стол, заваленный бумагами, карты на стенах, книги в стеллажах. На столе лежала открытая папка с документами. Я подошла ближе и замерла. На верхнем листе было моё имя. Рядом — фотографии, вырезки из газет, заметки. «Как много он обо мне знает?» — пронеслось в голове.

Палец скользнул по краю фотографии, задев шершавую кромку. В памяти ожил запах пыли в нашей старой квартире и духов с нотками жасмина и горького апельсина. Я носила их тогда, в той жизни. На снимке мы с братом: я в красном сарафане – семнадцатилетняя бестолочь, но с горящими глазами. Солнечный зайчик поймал нас на балконе. Русые волосы, уложенные в идеальную волну, пахли лаком и наивностью. А он... он смотрел мимо камеры, как всегда. Его глаза — цвета мокрого асфальта — уже тогда были пустыми. Мы только начали работать на Сотникова. Деньги пахли новыми купюрами, кожей дорогих авто, обещаниями. Казалось, жизнь всунула нам в руки золотой ключ. А мы, идиоты, не спросили — от какой двери.

ГЛАВА 3.

Юсупов не вернулся. Ни на следующий день, ни через два. Его «Гелик» не ревел у ворот, а охранники перешёптывались о какой-то особо важной поставке. Я стояла на крыльце, курила отвратительную сигарету, которой меня угостил Пал Кириллыч – местный егерь, и считала ворон на соснах. Они каркали одинаково — как будто смеялись надо мной.

Я подошла к охраннику, который, как обычно, стоял у ворот, с видом человека, который уже видел всё на свете и ничему не удивляется. Его лицо было каменным, а руки сложены за спиной. Я остановилась перед ним, скрестив руки на груди.

— Мне нужно в магазин, — заявила я, глядя ему прямо в глаза. Конопатый мудила.

Охранник медленно повернул голову в мою сторону, как будто я была мухой, которую нужно отогнать.

— Не положено, — ответил он, не меняя выражения лица. — Вы тут не на курорте «Все включено». Это не спа-салон, а безопасная локация.

Я подняла бровь, делая вид, что глубоко задумалась.

— Ага, безопасная локация, — повторила я с сарказмом. — То есть, раз уж я тут прячусь, трусы мне не положены? Отличная безопасность, просто шикарная. Особенно когда ветер поднимает подол футболки, и я чувствую, как мои голые ягодицы обнимает прохладный воздух. Очень комфортно, спасибо.

Охранник слегка покраснел, но старался сохранить невозмутимый вид.

— У вас есть всё необходимое, — пробурчал он, избегая моего взгляда.

— Всё необходимое? — я сделала шаг ближе, наклоняясь к нему так, что он невольно отступил на полшага. — Давай-ка уточним. У меня нет нижнего белья. Нет сигарет, шампуня, бритвы. И у меня нет... — я сделала паузу для нужного эффекта, — тампонов. Ты представляешь, что это значит? Или ты думаешь, что у женщин, как у робота-пылесоса, всё само собой отключается, когда они попадают в «безопасную локацию»?

Охранник покраснел ещё сильнее. Он закашлялся, явно пытаясь скрыть смущение.

— Я... я не думал об этом, — пробормотал он, глядя куда-то в сторону.

— Ну конечно, не думал, — я усмехнулась. — Потому что у тебя нет таких проблем. Но у меня есть. И если ты не хочешь, чтобы я устроила тут кровавую баню, то лучше отпусти меня в магазин. Или, может, ты сам сходишь и купишь мне всё необходимое? Я могу составить список. Там будут такие пункты, как «трусы-бразильано», «шампунь для окрашеных волос» и, о чудо, тампоны. Ты ведь знаешь, что это такое, да? Или тебе нужно объяснить?

Охранник закашлялся ещё сильнее, его лицо стало пунцовым. Он явно не ожидал такого разговора.

— Я... я доложу боссу, — наконец выдавил он.

— Отлично, — я хлопнула его по плечу. — Только не забудь упомянуть про тампоны. И трусы. А то вдруг он тоже «не думал об этом».

Охранник кивнул, всё ещё красный, как помидор, и быстро отошёл в сторону, доставая телефон. Я улыбнулась, глядя ему вслед. Ну что ж, хоть какое-то развлечение в этой тюрьме. А пока я пошла обратно в дом, размышляя о том, как бы мне объяснить Алишеру, что «безопасная локация» — это не только охрана и бункер, но и базовые удобства.

На следующий день, покурив, я сразу же отправилась на кухню, которая стала моим убежищем. Там пахло тмином и гречневой кашей, а Тоня — эта рыжая фея с веснушками и сизыми татуировками на руках — грохотала кастрюлями, будто жизнь была одним большим рецептом.

— Опять курила на пустой желудок? — она шлёпнула передо мной тарелку борща. Сметана плавала островком, как облако в красном море. — Ешь, а то сдувает тебя ветром.

Тоня. Пятьдесят лет, джинсы с дырками на коленках, в футболке с надписью «я готовлю – ты молишься». Её внук Ваня — пятилетний ураган с рыжими вихрами — остался в городе, но она показывала мне фото: он на качелях, в синей куртке, рот раскрыт от восторга.

— Внучок мой, как бесёнок, — смеялась она, вытирая руки о фартук. — Вчера кота в машинку посадил. Чудо, что выжил.

Я ковыряла ложкой в борще. Моя «гардеробная» состояла из футболки Тони с надписью «Кулинарный снайпер» и штанов охранника, которые я укоротила ножницами. Даже зубная щётка была подарком от Тони.

— Ты бы к Семёну сходила, — Тоня кивнула в сторону улицы, где дежурил охранник с лицом конопатого боксёра-неудачника. — Он в город ездит за продуктами. Пусть тебе что-нибудь привезёт.

Семён. Тот самый, который вчера краснел, как школьник, когда я спросила о тампонах. Теперь он избегал моего взгляда, будто я была ходячим напоминанием о его мужской несостоятельности.

— Он боится, что я попрошу чего-то крылышками, — фыркнула я, допивая чай. — Или выбрать мне кружевное бельё.

Тоня засмеялась, вытирая слёзы уголком фартука:

— Да он сам, небось, в детстве в мамкиных трусах бегал. Не бойся, я его пристыжу.

Вечером я застала Семёна у гаража. Он старательно намывал свой рабочий автомобиль, а холодный осенний воздух превращал его дыхание в пар.

— Слушай, — я прислонилась к бамперу. — Мне нужно в магазин. Не за шмотками — за зубной пастой и... ну, ты знаешь.

Он покраснел до корней волос, но кивнул:

— Завтра. В десять.

Возвращаясь в дом, я услышала, как Тоня напевает в кухне старую песню про берёзы. Её голос смешивался с треском поленьев в камине, и на мгновение мне показалось, что здесь, среди этих каменных стен, есть что-то похожее на дом.

Но ночью, когда ветер выл в трубах, я лежала в своей комнате и смотрела на потолок. Шрамы на теле ныли, напоминая: «Ты не отсюда». Юсупов где-то там — возможно, уже стёр меня из своих планов и сдал Сотникову. А я... я считала дни, как заключённая, которая не знает, что ждёт за стеной.

Но завтра будет магазин. И зубная паста. И, может быть, даже новые трусы.

ГЛАВА 4.

Утро началось с того, что я отсчитала деньги из конверта, который мне вручил Каменев — бывший моей подруги Милены, за информацию о Сотникове. Спрятала их в бюстгальтер, потому что, как выяснилось, это самое безопасное место в моей жизни. «Ну хоть что-то полезное от этого дерьма», — подумала я, глядя на своё отражение в зеркале. Лицо бледное, глаза с тёмными кругами, но в них всё ещё теплилась искра. Искра надежды на то, что сегодняшний день будет хоть немного лучше.

Семён ждал меня у гаража, держа в руках кепку и солнцезащитные очки. Его лицо выражало смесь смущения и решимости, будто он готовился к поездке в стиле «Миссия невыполнима».

— На, — он протянул мне аксессуары. — Чтобы не узнали.

Я подняла бровь, рассматривая кепку с логотипом какой-то футбольной команды и очки, которые он явно купил в ближайшем ларьке.

— Я что, по-твоему, из «Марвел»? — фыркнула я, надевая кепку. — Или ты думаешь, что Сотников сидит в каждом кусте с биноклем и ждёт, когда я выйду за хлебом?

Семён покраснел, но старался сохранить серьёзный вид:

— Лучше перестраховаться. А то вдруг кто-то увидит...

— Увидит, что я в кепке и очках, как подруга Джеймса Бонда? — я закатила глаза. — Ну ладно, пусть будет по-твоему.

Семён фыркнул, но промолчал. Он открыл дверь машины, и я уселась на пассажирское, чувствуя, как кепка съезжает набок. «Ну хоть не парик», — подумала я.

— Ты вообще знаешь, что такое женское бельё? — спросила я, глядя в окно.

Семён нахмурился, держа руль так крепко, будто от этого зависела его жизнь.

— Я... я не в этом разбираюсь, — пробормотал он.

— Ну конечно, — я усмехнулась. — А вдруг я попрошу тебя помочь с выбором? Ты будешь стоять в отделе белья, как памятник, и краснеть, как помидор?

— Я подожду у входа, — быстро ответил Семён, явно не желая продолжать разговор.

— Ну и правильно, — я закурила сигарету, открыв окно. — А то вдруг я ещё попрошу тебя примерить что-нибудь, чтобы со стороны посмотреть. Ты бы точно сбежал.

Семён молчал, но его уши стали ярко-красными. Я улыбнулась, наслаждаясь моментом.

Торговый центр был огромным, и я сразу же почувствовала себя немного потерянной. Взяла тележку и направилась в отдел нижнего белья. Простые, но стильные комплекты — чёрные, бежевые, с кружевными вставками. Я выбрала несколько, не задумываясь. «Наконец-то что-то своё», — подумала я, кладя их в тележку.

Далее — сигареты. Красные Мальборо. Я взяла несколько блоков, чувствуя, как внутри всё расслабляется. «Хоть что-то знакомое», — подумала я, вдыхая запах табака.

Средства личной гигиены — шампунь, бритва, дезодорант, зубная паста, тампоны, ежедневки. Я выбрала всё, что нужно, чувствуя, как постепенно возвращаю себе контроль над жизнью.

Одежда. Несколько скинни, пара футболок, домашние шорты, тёплый свитер. Я выбрала всё быстро, не задумываясь. На первое время хватит.

На кассе я расплатилась наличными, чувствуя, как деньги из бюстгальтера постепенно тают. Но я не жалела. «Наконец-то я снова чувствую себя человеком», — подумала я, выходя из магазина с тремя пакетами.

Семён ждал меня у входа, явно нервничая. Он бросил взгляд на мои пакеты и спросил:

— Всё купила?

— Всё, — я улыбнулась. — Даже тампоны.

Семён фыркнул, но промолчал. Он открыл дверь машины, и я уселась на сиденье, чувствуя, как тяжесть пакетов на руках напоминает мне о том, что я всё ещё жива. «Маленькие победы», — подумала я, глядя в окно.

***

Три пакета. Обычный пластиковый хруст, а у меня в груди – как в Канун Нового года у пацаненка, который верит в деда Мороза. Распаковала пакеты, вывалив содержимое на кровать. Бюстгальтеры, трусы – простые, хлопковые, новые. Чистые. Мои. Я скинула огромную футболку (чувствуя, как грубая ткань скребет соски) и старое, истрепанное нижнее белье. Сложила в пакет шампунь, гель для душа и краску для волос и, обернувшись полотенцем, направилась в душ.

Смешивая краску и окислитель в специальной тарелке, я вдруг вспомнила салон, где мне делали ламинирование за сумму, которой хватило бы на месячную аренду этого дома. Аромат жасмина, нежные руки мастера, тихая музыка… Резкий запах амиака вернул в реальность. Да ну его это ламинирование! Сама себе колорист, зато не как ободранная кошка.

Покрасив волосы, побрив ноги, постояв под струями горячей воды дольше привычного, я вдруг почувствовала, как возвращается вкус к жизни.

Новые трусы-слипы скользнули по коже прохладной шелковистостью. «Боже, какое счастье», – мелькнуло с горьковатой усмешкой. Помню, как выбрасывала пачками кружевные комплекты La Perla, когда они надоедали или напоминали о каком-то особенно мерзком вечере. «Деньги на ветер, дура», – мысленно пнула себя прошлую.

Переодевшись, я спустилась на кухню. Как и ожидалось, Тоня копошилась у плиты. На противне размером с танковый люк шипела домашняя пицца – не ресторанный кругляш для понтов, а честный квадрат мужицкой еды. Хватит всем: охране, Кириллычу, нам с ней.

— Отлично выглядишь, девочка, — она моментально заметила перемены. — Приезжала — мокрая курица, а теперь — огурцом. — Ее глаза проползли по моей фигуре, выхватывая каждую кость под тонкой тканью. — Правда, тощая. Прям вобла соленая.

— Лестно, — рыкнула я, но уголок рта все же дернулся. Сама знала — кожа да кости.

— Алишер, конечно, секретничает, — Тоня ловко сдвинула противень, — но ты-то прольешь свет? Что за ветер тебя в наш медвежий угол занес?

Я переступила с ноги на ногу, будто пол внезапно раскалился. С Тоней — легко, почти по-свойски. Но щемящий комок в горле: а каково ей будет, узнай, кого кормит завтраком? Воняло бы презрением.

— Личные косяки, — выдохнула я, делая вид, что разглядываю сырную корочку. — А ваш Алишер внезапно в рыцари метнулся. Спасает даму в беде. Хотя я ему, кажись, поперек горла встала.

— Да ну? Настолько? — Тоня приподняла бровь, нож для пиццы замер в воздухе.

ГЛАВА 5.

Ноябрьское утро впилось в землю инеем, а я сидела на крыльце, кутаясь в дубленку, которую Тоня вытащила откуда-то с чердака. Она была тяжелой, и пахла молью, пылью и слабым ароматом лаванды. Мои ботинки скрипели по обледенелым ступенькам, а шапка-козырек съезжала на лоб, открывая уши колючему ветру. Чашка — треснутая, с надписью «Лучшая мама» — досталась тоже от Тони. Кофе давно остыл, но я всё ещё сжимала её, чувствуя, как шершавая керамика врезается в ладонь.

Сигаретный дым смешивался с запахом мокрой хвои. Где-то за лесом каркала ворона, наверное, та самая, что следит за мной с первого дня. Как и охранники, слоняющиеся периодически рядом. А еще этот долбаный умный дом, от которого моя мания преследования вообще заиграла другими красками. Вдруг я услышала скрип гравия — Тонина «Лада» подъехала. Из окна высунулся рыжий вихрь.

— Полина! Смотри, кто со мной! — сказала женщина.

Ваня вывалился из машины, как щенок из корзины. В руке — пластмассовый меч, на голове — шлем из фольги. Тоня открыла багажник и достала оттуда сумки с продуктами. Её рыжие волосы, обычно собранные в пучок, сегодня были распущены.

— Дочка диплом защищает, — объяснила она, ставя сумки на крыльцо. — Ваньку не с кем оставить. Ты же не против?

— Только если он не будет меня звать на рыцарский турнир, — фыркнула я, гася окурок о ботинок.

Ваня тут же ткнул мечом в мою ногу:

— Ты — дракон! Я тебя победю!

— Сражу, — поправила Тоня, закатывая глаза.

Ваня носился по двору, тыкая своим игрушечным мечом в деревья, как будто они были злобными драконами, а он — последним рыцарем на земле. Я сидела на крыльце, курила и смотрела на него, а в голове вдруг всплыл Рома. Мой брат. Когда-то мы были вполне себе нормальной семьёй. Ну, если не считать того, что Рома растил меня с двенадцати лет один. Отец был дальнобойщиком, а мама умерла, когда мне было пять. Так что вся забота обо мне легла на плечи Ромы. И знаешь что? Он справился. Сделал всё, чтобы у меня было детство. Ну, почти счастливое. Жаль только, что своё он принёс в жертву.

А сейчас у меня не осталось никого. Ни Ромы, ни семьи, ни даже иллюзий. Я сидела, смотрела на Ваню и вдруг на секунду задумалась: а что, если бы у меня была своя семья? Но тут же сжала зубы, будто укусила саму себя. Драконам не положено мечтать о семьях. Особенно тем, у кого возле виска маячит дуло пистолета.

Ваня подбежал ко мне, размахивая мечом:

— Полина, а ты точно дракон?

— Да, — ответила я, выпуская кольцо дыма. — И если ты не успокоишься, я тебя съем.

Он засмеялся и побежал дальше, а я потушила очередную сигарету, чувствуя, как что-то внутри сжалось. «Маленький дурак», — подумала я. «Ты ещё не знаешь, как этот мир может быть жесток».

— Ба, я голодный! — Ваня упал в уличное кресло, изображая мученика.

— Сейчас, сэр, — театрально протянула Тоня, а затем бросила мне банан. — Держи, дракон. Кормить тебя — только зря продукты переводить. И ты хватай, — мальцу перепал бутерброд.

Я поймала банан на лету, едва удержав треснувшую чашку. Ваня тут же оживился, уставившись на меня своими огромными глазами.

— Драконы бананы не едят! — заявил он, размахивая бутером. — Они едят рыцарей!

— Ну, тогда ты в опасности, — я чиркнула ногтем по кожуре, чувствуя, как липкий сок капнул на палец. — Я как раз сегодня решила перекусить одним.

Ваня замер, потом фыркнул:

— Ты шутишь!

— А ты проверь, — я сделала вид, что собираюсь встать, и он с визгом бросился к Тоне, прячась за её спиной.

— Ба, она меня съест! — кричал он, но в его голосе слышался смех.

Юсупов не появлялся в охотничьем домике уже неделю. Я же за это время успела осмотреться. Стало очевидным, что нихрена это место не предназначалось для охоты и рыбалки. В доме нет ни одного охотничьего трофея. Ни головы оленя на стене, ни шкур на полу. Ничего. Минимализм и холодная, почти ледяная элегантность. А еще тир, зал, в котором может спокойно тренироваться тридцать человек, баня и хрен его знает что еще.

Погода становилась всё холоднее, будто зима решила нагрянуть раньше срока. Ваня, закутанный в бабушкин шарф, носился по двору, пытаясь поймать снежинки, которые только-только начали падать. Я поймала его за капюшон, как котёнка, и экстрадировала в гостиную, врубив ему мультики. Он тут же улёгся на диван, как будто его подменили, и уставился на экран

Я отправилась на кухню, где Тоня уже колдовала над сковородкой. Воздух был густой от запаха горячего масла, свежих блинов и ванили. На столе стояла банка сгущёнки, уже открытая, с ложкой внутри — видимо, Ваня успел её «протестировать».

— Не сильно тебе надоедает Ванюшка? — неловко поинтересовалась она, переворачивая блин с лёгким шкварчанием.

— Не переживай, — хмыкнула я, усаживаясь на стул. — Стрясу с тебя блинами.

Тоня засмеялась, её рыжие волосы слегка растрепались, а на щеках появился румянец от жара плиты. Она поставила передо мной тарелку с горкой блинов, золотистых, с хрустящими краями. Я взяла один, свернула его в трубочку и обмакнула в сгущёнку. Сладкий, тёплый вкус разлился по языку, и я закрыла глаза на секунду, наслаждаясь моментом.

— Колдунья ты, Антонина, — протянула я, вдыхая аромат. — Меня только так балуешь, или и тех доходяг тоже?

Я кивнула в окно, в сторону домика охраны, где Семён и его подельники, наверное, уже околели от холода.

— Вы же у меня все, как утята беспризорные, — улыбаясь, вздохнула Тоня.

На следующее утро, проснувшись, я сразу вышла на крыльцо и, прислонившись к стене, сделала затяжку — горький дым заполнил легкие, вытесняя все остальное. Но даже сквозь этот смог я чувствовала его. Запах. Он был везде. Навязчивый, как назойливая мелодия, которую не выкинешь из головы. Хвоя, смола, свежее дерево — будто сам лес, окружающий этот проклятый дом, решил напомнить о себе. Этот аромат был густым, насыщенным, почти осязаемым. Он лез в ноздри, оседал на языке, смешивался с холодным воздухом, который я вдыхала. Пахло жизнью. Чем-то чистым и настоящим, чего я давно не чувствовала.

ГЛАВА 6.

Сегодняшний день начался с того, что я решила раздать долги, как будто я вдруг превратилась в благотворительный фонд. Список был, конечно, невелик, и был в нем только Пал Кириллыч — наш местный егерь и мастер на все руки.

Он как раз прогревал баню, когда я выложила перед ним восемь пачек сигарет.

— На, — протянула я. — Трави себя чем-то приличным, а то скоро загнёшься от своей гадости.

Пал Кириллыч посмотрел на меня своим суровым, но добрым взглядом, будто я была его внучкой, которая только что принесла ему гостинец. Он взял пачку, покрутил в руках, а потом, услышав, как я шмыгаю носом, буркнул:

— Иди пропарься, а то ходишь тут, сопли тягаешь.

Уговаривать меня не пришлось. Скинув вещи в предбаннике, я обернулась простыней и зашла в баню. Здесь пахло свежими берёзовыми вениками и горячими камнями. Воздух был густой, как суп, и обжег лёгкие, когда я сделала первый вдох. Пар обжигал кожу, но это было приятно — как будто все мои проблемы на секунду растворялись в этом горячем тумане. Я села на полку, чувствуя, как капли пота стекают по спине, смешиваясь с запахом берёзы.

Когда сил уже не осталось, я, раскрасневшаяся, пошла в душевую. Дёрнула за шнурок, и ведро с ледяной водой опрокинулось на меня. Вода ударила по коже, как тысяча иголок, и я вдохнула так резко, что чуть не закашлялась.

Я вышла в предбанник, завернувшись в простыню, которая пахла дымом и мятой. «Чувствую себя человеком», — усмехнулась я про себя, одеваясь.

Пока шнуровала ботинки, в нос ударил запах берёзового веника — резкий, навязчивый. И вдруг...

Тогда. Банный комплекс «Золотой кедр». Шёлковый халат, который скрипел на мокром теле. Клиент — седой министр с безобразной родинкой на щеке, пахнущий «Белугой» и черной икрой. Его ладонь, липкая от пота, на моей шее: «Расслабься, девочка. Я же не чудовище».

Я резко вдохнула, впиваясь ногтями в ладони. Боль вернула в реальность. На улице мороз щипал щеки, а снег хрустел, как сахарная глазурь. Пал Кириллыч сидел на пне, разжигая мангал, и курил сигарету. Дым вился сизыми кольцами, смешиваясь с паром от дыхания.

Пальцы, грубые от работы, крутили пачку «Мальборо», оставляя на ней жирные отпечатки. Наконец он заметил меня и, затянувшись, произнес:

— Спасибо, деваха. Только не жди, что я тебе теперь пельмени варить стану.

— Пельменей не надо, — я ухмыльнулась, стряхивая с волос капли воды, застывшие на морозе. — Лучше скажи, почему у тебя в бане полки шатаются, как пьяные после зарплаты. Упадешь — костей не соберёшь.

— А ты не лезь, куда не просят, — буркнул он, доставая из-за пояса нож. Лезвие блеснуло в солнечном свете, будто серебряная змея. — Всё у меня крепко. Не нравится — не ходи.

— Да и не напрашивалась, — проворчала я, наблюдая, как он начинает точить клинок о камень. Звук металла по кремню напоминал стрекот цикад — монотонный, гипнотизирующий.

Он наклонился, и я заметила шрам у него на шее — старый, белесый, словно след от удара когтями.

— Волки? — кивнула на шрам.

— Медведь, — ответил коротко, не поднимая глаз. — В девяностых, под Хабаровском.

— И что? Отпустил тебя, полюбовавшись красотой?

— Отпустил, — Кириллыч усмехнулся, выдохнув струю табачного дыма. — После того, как я выпотрошил его.

— Романтика, — протянула я, закуривая. — А нож-то зачем? Вдруг опять мишки нагрянут?

— Нож — для глупых вопросов, — буркнул он, но в уголках глаз заплясали морщинки. — И для рыбы. Сегодня утром наловил на уху. Приходи вечером — накормлю.

Предложение замерло в воздухе, неловкое и тёплое, как забытая на печке каша. Я мотнула головой, сбрасывая пепел:

— Рыбу терпеть не могу. Воняет тиной.

— А ты попробуй мою, — Пал встал, пряча нож в ножны. — С перцем да с лаврушкой. Может, и перестанешь лицо кислить.

Разговор прервал рёв двигателей. Из-за поворота вынырнул чёрный «Гелик» Алишера, за ним — ещё два внедорожника с тонированными стёклами. Я встала, сбрасывая пепел с сигареты.

— О, зоопарк на рублевской диете — пробормотал Кириллыч. — Держись подальше, деваха. У них игры — не для наших.

Из машин вывалились мужчины в дорогих пальто и девушки в мехах, смех звенел, как стеклянные бусы. Алишер вышел последним, холодный и собранный, но в его глазах мелькнуло что-то дикое, когда он заметил меня. Одна из девушек — блондинка с губами, как надувные подушки — повесилась ему на руку.

Компашка двинулась в дом, по дороге что-то громко обсуждая. И это ради этих уродов Тоня с шести утра была на ногах? Сырные тарелки, блинчики с икрой, шашлык, вон, Кириллыч скоро замутит. Я почувствовала, как внутри меня клокочет злость. Пока я здесь боюсь каждого шелеста гребаного листочка, Юсупов веселится? Словно никто здесь не ведет войну?

— Смотри не дури, — сказал Пал Кириллыч, заметив, что я завелась.

— Не дрейфь, Кирилыч, — подмигнула я старому егерю. – Я здесь самая рассудительная.

Стараясь не выдавать скоростью своей походки степень моей заведенности, я двинулась в дом.

Алишер стоял посреди комнаты, облокотившись о каминную полку, как будто рекламировал мужской парфюм «Амбре де Ублюдок». От него разило алкоголем так, что хоть спички чиркай.

— Туманова, — протянул он, растягивая слоги, будто пробуя мою фамилию на вкус.

Я застыла, скрестив руки. Ну давай, милый, выдави из себя очередную гадость. Я уже скучала.

— Смотрю, у тебя здесь мальчишник? — кивнула я в сторону его дружков, развалившихся на кожаных диванах. Один из них, лысый мужик с цепью толще моего запястья, лениво щупал бедро брюнетки.

Юсупов хрипло хохотнул, подняв бокал:

— А ты взялась за старые привычки? — брызги коньяка упали на рубашку. — Так мы в твоих услугах не нуждаемся.

Вот и всё. Чемодан-вокзал-пиздец. Внутри всё сжалось, но я лишь подняла бровь:

— О, спасибо, что предупредил, — улыбнулась я слаще сахарной глазури. — А то я уже собиралась предложить тебе скидку на групповуху.