Выключи!

Потерял ли он свой разум?

Он нас видит или он слеп?

Может ли он вообще ходить,

Или он падает, когда движется?

Он жив или мёртв?

Есть ли мысли в его голове?

Мы просто оставим его здесь,

Почему вообще нас это должно волновать?

Black Sabbath

Глаз.

- Петер!

Любой человек инстинктивно сразу же старается вырваться из причинивших боль рук, и в эту минуту я не исключение. Я дёрнулся так сильно, что кресло, на которое меня усадил Джесси, пришло в движение и, отъехав к окну, стукнулось спинкой о низкий и широкий подоконник. Толчок тут же вызвал новый, ещё более мощный импульс, иглами воткнувшийся в мой несчастный глаз и отдавшийся в правый висок. От боли я почти задохнулся и скорчился на чёрной коже сиденья. Должно быть, нечто подобное чувствует кобра или ещё какая-нибудь ядовитая тварь, когда змеелов прижимает её к земле своей рогатиной.

- Петер!

В два прыжка Вонг догнал меня. Тонкие докторские пальцы схватили мою руку и попытались отвести её.

- Дай мне посмотреть!

- Нет! - я ещё крепче вцепился в своё лицо, словно опасаясь, что пульсирующий глаз не выдержит напряжения и как в дешёвом «ужастике» вывалится, повиснув на тонкой ниточке нерва.

Всегда всё шло по заведённому девять месяцев назад порядку, но на этот раз что-то пошло не так. Фонарь. Всё случилось из-за этой проклятой штуковины.

Я медленно убрал руку и попробовал посмотреть на Джесси, но тут же зажмурился и уронил голову обратно в ладони.

А может, я зря обвиняю Джесси. Приступ всегда начинается вкрадчиво и незаметно, с лёгкого дискомфорта, с ощущения, будто что-то попало в глаз и мешает смотреть. А затем стремительно появляется она.

- Скотома?

Продолжая прятать лицо в ладонях, я обречённо кивнул. Верно, я просто-напросто упустил начало приступа.

Джесси называет это страшно заумно: мерцательная скотома. На деле это выглядит, как мелко дрожащие всполохи самых причудливых форм и цветов. Бесполезно закрывать глаза или трясти глупой головой из стороны в сторону. Ты всё равно её чувствуешь всё то время, пока она, наконец, милостиво не выпускает тебя из своих цепких лап.

- Сейчас… - быстро забормотал Джесси, - сейчас я… Сиди тут.

Куда, интересно, я могу теперь деться? Когда у меня начинается приступ, за короткое время я фактически перестаю что-либо видеть. В лучшем случае это продолжается минут двадцать и потом весь остаток дня я мучаюсь от жесточайшей боли в виске. В худшем скотома повторяется два или три раза на протяжении нескольких ближайших часов и последствия я расхлёбываю всё следующее утро. В той аварии, что произошла прошлой осенью, я ещё легко отделался, чего не скажешь о Лизль, моей жене.

Джесси, наконец, перестал расхаживать, чем-то звякая, взад и вперёд по кабинету и остановился, склонившись надо мной.

- Придётся сделать маленький укольчик, Петер. Тебе сразу станет легче. Через минуту. Да. Одна минута.

Укол так укол. Я перестал прятаться за ладонями и, превозмогая боль и мерцание в глазах, покорно вздёрнул подбородок.

- Сядь смирно, - скомандовал Джесси. - И не вздумай зажмуриться!

После двух безуспешных попыток дело пошло на лад. Я почти не почувствовал, как Джесси оттянул мне нижнее веко, приблизил шприц и быстрым отработанным движением ввёл лекарство. За девять месяцев этих инъекций было столько, что я мало что ощущаю, когда в меня тыкают иголкой.

- Признавайся, - вдруг сказал Вонг, - было кровотечение?

-Что?

Медленно приходя в себя, я не сразу понял, о чём Джесси меня спросил.

- Кровотечение, - терпеливо повторил Вонг. - Ведь было?

Я почувствовал себя так, как будто он застукал меня за чем-то неприличным. Каким образом, интересно, я себя выдал?

- Ты сегодня вообще смотрел на себя в зеркало?

- Нет, - честно признался я.

Ночью, почувствовав сквозь сон что-то горячее и мокрое у себя на лице, вскочив с постели и бросившись в ванную, выходит, я не так тщательно смыл кровь, а утром, торопясь к Джесси, просто поплескал пару раз на лицо, почти не глядя в зеркало.

- Когда это случилось? - продолжил допытываться Вонг.

- Ночью. Часа в два или три.

О том, что предшествовало ставшему привычным пробуждению со струящейся по лицу кровью, я умолчал. Мои не менее привычные кошмары.

- Ты должен был сразу позвонить мне или Лёве!

Я возразил, что была глубокая ночь и он, Джесси, скорее всего видел десятый сон, а уж Лёве и подавно.

- А если бы случилось худшее?

Что например? Я уже девять месяцев ношу в себе последствия той аварии. Почти как беременная женщина - ребёнка. Всё, что могло проявиться, проявилось бы давным-давно.

- Я отвечаю за тебя в конце концов!

И Джесси как разошёлся, как разошёлся. Когда он нервничает и ругается, то становится похож на рассерженного верблюжонка.

- Петер, в последнее время ты стал чересчур беспечным!

Он успокоился так же внезапно, как и завёлся, и тут же поинтересовался, нужно ли мне сегодня на работу.

- Вообще-то… - я замялся.

На моём месте он немедленно выпил бы крепкого кофе, принял бы ещё парочку нехитрых снадобий и отлежался в постели.