Вынужден влюбиться

Глава 1. Холодный

— Не, я всё решил. Не начинай, ладно?

Бур сверлит меня глазами – не зря у него фамилия такая. Сверлить он умеет. Вот уж мне не хватало сейчас его наставлений.

— Не надо, брат. Она новенькая. Не знает пока, как тут всё устроено. Дай ей время. Уймись ненадолго.

— Ты прикалываешься, что ли? Метр с кепкой, колготки шерстяные носит, на работу на велосипеде ездит… На велосипеде! И при этом будет мне жизнь портить? Ты правда хочешь, чтобы я оставил это без внимания?

Бур тягостно вздыхает и не отвечает. Знаю, что он думает: со мной шутки плохи. А надо было раньше думать, дорогая Василина Ивановна, или как вас там, прежде чем лепить мне тройбан. На самом деле, даже не в тройке дело, а во взгляде ее. Как будто я – таракан, которого необходимо немедленно прихлопнуть тапком. Так на меня никто не смотрит. Никогда. Не позволю.

— Только не сильно, ладно? — смягчается Бур. — Чуть прижмем, объясним все по-хорошему и… Черт, Андрей, это она? Она, да?

В пятне от фонаря появляется хрупкая фигурка. Велосипед страшно скрипит, уши режет, не могу. Но это точно она. Шерстяные колготки снова вызывают во мне тошнотный приступ.

— Маску спусти! — шикает Бур, глядя на то, как я уверенно выныриваю из переулка.

Как будто я не знаю. Маска уже на мне, сердце гулко стучит в ушах, но я стараюсь шагать ровно. Она замечает меня и давит на педали сильнее. Но это не помогает, я уже совсем близко. Руль ее велосипеда ледяной и влажный. Она тихонько пищит и соскальзывает с сиденья.

— Что вам нужно? — на удивление ровным голосом спрашивает она. — Деньги? Вот, возьмите. Только не прикасайтесь ко мне.

Даже сейчас она мне приказывает. Отвратная девка. Вроде бы совсем молоденькая, даже симпотная, но такая омерзительно-упрямая. Протягивает мне свою огромную сумку и делает большие глаза. Нужен мне ее хлам, как же!

Я отпускаю руль велосипеда, но он не падает. Бур уже тут как тут, придерживает его за багажник. Даже когда он в этой нелепой маске медведя, я чувствую его сомнения, и от этого хочется орать. Это подобие женской сумочки я швыряю в кусты, а ее хозяйку прижимаю к стене. Вернее, она сама прижимается, когда я приближаюсь. Отворачивает голову и прикрывает глаза.

­— Не надо, — тихо говорит она. — Пожалуйста, отпустите.

Вот так. Умоляй.

Втягиваю носом ее дрянной дешевый парфюм и протягиваю руку. Она вдруг резко дергается, и из моих глаз летят искры. Боль просто невероятная. Я сгибаюсь пополам и матерюсь почем зря. Эта сука использовала запрещенный прием! Все еще корчась от боли, я краем уха слышу скрип ее велосипеда.

— А я тебя, Холод, предупреждал, — со смешком выдает Бур и пытается поднять меня, но я отпихиваю его в сторону. Друг, называется! — Хорошо, маска не слетела. Иначе бы…

— Так-так-так, — прерывает его чей-то женский голос. — Кто это тут у нас?

Сначала мне кажется, что это вернулась училка, но нет. Голос вроде бы уже где-то слышал, но где именно?..

— Холодный и Буров. Сладкая парочка. В масках в темном переулке. Как банально, мальчики.

Бур снова пытается помочь мне подняться, и на этот раз я ему позволяю. Прислонившись к фонарю спиной, стоит девчонка и насмешливо смотрит прямо на нас.

— Кривая, — произносит Бур очевидное.

Лера Кривоносова или Кривая. Наша одноклассница. Анорексичка с крашенными патлами. Если уж она нас узнала в масках, то и училка тем более. Бросаю короткий взгляд на друга и свирепо шиплю:

— Придурок!

Этот гад бледнеет и не сводит глаз с Кривой. Маску он сжимает в руке.

— Новенькая не угодила? — невинно интересуется девчонка, крутя на пальце здоровенную сумку училки. — Как это по-взрослому: решать проблемы, нацепив маски милых зверушек. Вы, случайно, на утренник не опаздываете?

— Ну так вечер же, — отвечает Бур и лыбится.

Кривая тоже улыбается, но совсем не по-доброму. Пора заканчивать этот спектакль. Оказываюсь перед Лерой в считанные секунды. Она смотрит мне в глаза и бровью не ведет. Мой грозный вид ее нисколько не пугает. Сумку училки я выхватываю с легкостью и двигаюсь в противоположном направлении, кивнув Буру.

— Не так быстро, пупсик, — мурлычет Кривая и, только когда я замираю и поворачиваюсь к ней, продолжает: — Я ведь законопослушная гражданка этой страны, и не могу не поделиться тем, что видела, с окружающими.

— Тебе никто не поверит, — заявляю я и уже хочу отвернуться, но она вдруг достает телефон.

— Правда, что ли?

— Сняла на камеру? — с нездоровым восхищением уточняет Бур.

— Так точно.

— Да плевать, — говорю другу. — Ну покажет она это в школе – переведу директору пару тысяч.

— А я не собираюсь показывать это в школе, — флегматично произносит Кривая. — Я вот думаю пойти к твоему папе.

Башню сносит. Кровь стучит в ушах.

— Эй, Андрей, ты чего? Холод! Да хватит уже!

Бур пытается оттащить меня от этой дряни. Она же с грустью смотрит на остатки своего телефона, затем переводит взгляд на меня:

— С тебя новый телефон. И, милый. Ты правда считаешь меня дурой?

— Что ты хочешь?

Мне удается вырваться из захвата друга, и теперь я стою в непосредственной близости от ее лица.

— Вот это уже другой разговор, — выдыхает она с улыбкой. ­— Самую малость. Хочу быть твоей девушкой.

Глава 2.1 Лера

С самого утра в доме кавардак. Надя стоит у плиты и на весу взбивает яйца погнутым венчиком. Пластмассовая миска вибрирует у нее в руке. Рядом со мной сидит Лелька и болтает ногой в воздухе и при этом без конца лепечет о школе. Под Надиными ногами крутится Игорек, периодически хватая маму за фартук.

— …и на большой переменке мы теперь тусуемся в классе, — продолжает пискляво вещать Леля. — А все из-за этого придурка!

— Ольга! ­— строго говорит Надя. — Сколько можно повторять, девочки так не выражаются.

Лелька с сомнением взирает на мать, обдумывая ответ.

— Не хочу омлет, — вдруг вопит Игорь. — Хочу мороженое!

«И так всегда», — думаю я, окидывая взглядом взмокшую Надю.

Она хоть и жутко устает, но знает, как поставить детей на место.

— Этому «придурку», — говорит она, — как вы, милочка, изволили выразиться в присутствии матери, надеюсь в последний раз, ты нравишься. Вот он и проказничает. А вы, мистер, съедите омлет на завтрак, а мороженое получите на полдник. И то, если будете себя хорошо вести в садике.

На несколько секунд мелочь затихает. Но только на несколько секунд.

Когда Надя выливает желтоватую жижу в сковороду и удаляется в ванную, Лелька поводит плечами и выдает:

— Тоже мне новость. Понятно, что нравлюсь. Но от этого он не перестает быть придурком. А у тебя, Лерка, мальчик есть?

— Нет. А если бы и был, я бы точно не обсуждала это с тобой.

— Тьфу, — морщится разочарованная Леля. — Ну так и неудивительно. Ты бы причесалась, что ли.

Почему-то меня задевает фраза этой мелкой нахалки. Почему все вокруг судят о тебе по тому, есть у тебя поклонники или нет? Даже вон ребенок туда же.

— Леля, ты портфель собрала? — спрашивает Надя, возвращаясь на кухню.

— Собрала.

— А если проверю?

Лелька с неохотой спрыгивает со стула, показывает мне язык и улепетывает в комнату. Надя занимает ее место, усаживает Игоря на колени и говорит:

— Ты только не подумай ничего такого, но в чем-то Леля права. Я не про волосы, если что. Просто в твоем возрасте…

Я перестаю ее слушать. Как она вообще может навязывать мне эти так называемые «отношения» с парнями? Она ведь как никто другой знает, что это такое. Надя замужем. И давно. Только вот ее мужик либо на вахте, либо бухой вусмерть. И в том, и в другом случае от него проку нет. Может, она мне еще предложит замуж выйти? Это ведь так прекрасно!

— …не твоя мать, — слышу я краем уха.

Что там было про мою мать?

­— Что?

— Ты такая рассеянная сегодня, — устало выдыхает Надя. — Я говорю, что…

— Мороженое!! — орет Игорек и бьет кулачком по столу с такой силой, что моя пустая кружка опрокидывается.

— Угомонись! — прикрикивает Надя, поднимаясь и спуская Игорька на пол. — Я говорю, что ты и твоя мать…

— Кто взял мой учебник по математике? — врываясь на кухню, вопит Лелька. — Лерка, ты?

— Да, я читаю его перед сном, — мрачно отзываюсь я. — Так что там про мать?

— Про чью? — интересуется Леля.

Надя утирает лоб полотенцем.

— Твой учебник на письменном столе, — рычит она. — Игорь, не суй туда руки, пальцы прижмет! А твоя мать… Прости, я забыла, о чем говорила. Отведешь Лельку в школу?

О маме мы обычно не говорим. Я не хочу. Надя это знает, и поднимает эту тему крайне редко, поэтому Лельку я провожаю до школы быстрым, даже агрессивным шагом.

— Не так быстро, — задыхаясь, просит Леля. — А почему твоя мама тебя бросила?

— Я, кажется, русским языком просила не спрашивать меня об этом! — огрызаюсь я. — Не знаю и знать не хочу. Раз бросила, значит, я ей была не нужна.

Какое-то время мы молчим. Леля дышит, как загнанная лошадь, и я специально не сбавляю темп.

Когда мы доходим до школы, она вдруг говорит:

— Ты… это… не расстраивайся.

Смотрю на нее удивленно, странно до жути.

— Может быть, если сменишь прическу, ты кому-нибудь понравишься, — добавляет Леля и быстро забегает в школу.

Знает, засранка, что иначе бы отхватила пинка.

На уроки опаздываю. Замечаю, что у доски маячит новенькая училка. Молодая и явно строгая. Мне она ничего не говорит, зато внимательно смотрит на то, как я продвигаюсь к последней парте, распихивая ногой чужие сумки, и что-то помечает в классном журнале.

Как только я сажусь, Наташка наклоняется к моему уху:

— Какая худая! — с восхищением говорит она, глядя на училку. — Инна Ивановна Палачева. Вместо Кудряшова будет алгебру вести.

— А с Кудряшовым что?

— А пес его знает, — пожимает плечами Наташка.

К доске вызывают Андрея Холодного. Он поднимается, закатывая глаза и поправляя серые джинсы. Резинка трусов все равно торчит. Видимо, он ими хвастается. Пустоголовый болван. Ненавижу таких людей. А еще больше ненавижу всех тех, кто теряет голову от одного вида его мажорских труселей. А таких ведь немало.

Он калякает мелом на доске какую-то белиберду. Палачева диктует задание, сидя за столом и ковыряясь в бумажках. Холодный продолжает скоблить мелом доску.

— М-да, — говорит новенькая училка, поднимая наконец глаза. — Слабовато, Холодный. Три.

— Вы уверены? — переспрашивает мой тупоголовый одноклассник с вызовом. ­— Подумайте еще раз.

«Ну же, миленькая, — думаю я, — хоть ты не ведись!».

Палачева медленно поднимается из-за стола, не сводя глаз с Холодного.

— Займите свое место, Холодный, ­— приказывает она. — В следующий раз будете готовиться.

С удовольствием откидываюсь на спинку стула. Хочется аплодировать. Холодный и Палачева несколько секунд воинственно пялятся друг на друга, и женщина побеждает. Поверженный Холодный топает на место, сжимая кулаки.

Глава 2.2 Лера

— В столовой опять рыбу дают, — бубнит Наташка. — Вареную. Склизкую. Еще и недосолили.

— Нет, ну ты только посмотри на них!

— И кашу. Ячневую. В общем, не советую, — продолжает гундеть Наташка, глядя в экран телефона.

— Как так можно вообще? Сосутся уже минут пять. Как они дышат?

Наташка поднимает глаза, следит за моим взглядом .и усмехается.

— А ты завидуй молча, подруга. Такие, как Андрей Холодный, на дороге не валяются. Катенька отхватила лакомый кусок. Он даже почти что ей не изменяет.

— Почти что не изменяет, — повторяю злобно. — И это, по-твоему, хорошо? Да я бы на ее месте…

— Так, стоп, — Наташка убирает телефон в карман джинсового комбинезона и останавливает на мне серьезный взгляд. — Стоп. Ты не на ее месте. И там никогда не была.

— Ты так говоришь, как будто это плохо.

— А что хорошего, Лер? Честно говоря, я уже устала от твоего негатива. Ненавидишь парней? Я поняла. Но я тебя в этом не поддерживаю. Мне парни нравятся.

— Как… — я замолкаю, пытаясь переварить услышанное. — Как ты сделала вывод, что я ненавижу парней? Мне просто не нравится эта показуха! Ой, посмотрите, мы так влюблены, что не можем перестать слюнявить друг друга! Ну мерзко же.

— А тебе все мерзко, — отворачиваясь, говорит Наташка. — Люди встречаются? Мерзко. Целуются? Мерзко. Любят друг друга – вообще отврат. А знаешь, почему всё так?

— Ну и почему?

Наташка не отвечает. Смотрит на этих двоих задумчивым, даже немного печальным взглядом. Они, кстати, все-таки отлипли друг от друга, теперь просто разговаривают.

Терпение потихоньку заканчивается.

— И?!

— Не хотела я тебе этого говорить, — Наташка смотрит на меня с сочувствием, и меня это бесит, — но, видимо, время пришло. Ты и в правду им завидуешь. Как ты можешь судить других? У тебя никогда не было парня. Они же даже не подходят к тебе – боятся. Знают, что ты в случае чего им бошки пооткручиваешь.

Что ж сегодня за день-то за такой?!

— Чего же ты замолчала? Продолжай! — требую я, чувствуя, как закипаю изнутри.

Уж кто-кто, а Наташка знает меня хорошо. Неужели она действительно так обо мне думает?

— А что говорить? — Наташка опускает взгляд. — Тут все понятно. Можешь на меня злиться и обижаться, но тебе бы надо разобраться в ситуации… ну… с семьей.

Снова молчит. Робко на меня поглядывает.

— Знаю, что это непросто, — примирительно говорит она. — Знаю, что жизнь с теткой – не сахар. Но нельзя же равняться только на них! Надя твоя ткнула пальцем в небо и прогадала. Алкаш и тряпка. Маме твоей тоже не повезло. Но это не значит, что…

­— Ладно, я поняла, — обрываю я подругу, не хочу больше это слушать. — Что ты предлагаешь?

— Предлагаю немножечко изменить точку зрения, — улыбается Наташка. — Совсем чуть-чуть. Например, признать, что не все парни – конченные уроды. Как тебе такое?

Снова кошусь в сторону Холодного. Он бесстыдно шлепает Катеньку по пятой точке, а та заливисто смеется. Интересно, что в этом смешного?

— Ты была бы счастлива, если бы я встречалась с кем-нибудь типо него? — хмыкаю я. — Правда, что ли?

— Ну, ты замахнулась, — качает головой Наташка. — Ты, конечно, – твердая семерка, но Холодный – десятка. Тут уж без вариантов. Но в целом ты мою мысль уловила верно. Думаешь, я бы сидела тут с тобой, если бы не уминала по три пирожка в день? И это я про бутерброды еще молчу. Будь у меня фигура, как у тебя, я бы уж повеселилась!

Значит, без вариантов? Офигеть!

— Наташ, — сердито говорю я, — да если б я захотела…

Подруга сосредоточенно слушает, но ее проступающая ядовитая улыбочка мешает думать.

— Если бы я захотела, встречалась бы с кем-нибудь и покруче! — заканчиваю я.

— Пусть так, пусть так, — смеется Наташка. — Тебе-то виднее.

— Что ты за подруга такая? — возмущаюсь я, взмахивая руками. ­— И вообще день сегодня дурацкий!

— Вон, посмотри, — Наташка указывает куда-то в сторону, — Гребнев с ребятами. Вот он – восьмерка. В пределах допустимого. Можешь попробовать…

Гребнев поправляет очки и, как будто почувствовав мой взгляд, поворачивается и улыбается мне кривыми зубами. Его лицо почему-то от этого перекашивается и становится настолько омерзительным, что я быстро отворачиваюсь.

— Восьмерка? — рычу я. — Восьмерка, да? Вот, кого ты мне сватаешь, значит?!

Больше не в силах этого выносить, вскакиваю на ноги, закидываю рюкзак на плечо.

— А что? Он высокий. И на той неделе у них дома джакузи установили. Да ладно тебе дуться!

Последнюю фразу Наташка уже кричит мне в спину. Называется, хотела поболтать с подругой перед музыкалкой. Скоротать время. Да и ладно. Придется вести мелкую в бассейн.

Звоню Наде и сообщаю эту потрясающую новость. Она меня благодарит и вешает трубку.

К счастью, Лелька по пути в бассейн болтает исключительно о себе и своих успехах в школе. Я ее не слушаю.

Музыкальная школа для меня – отдушина. Здесь я забываю обо всем на свете. Тут пахнет деревом, бумагой и немного пылью. И общаться со сверстниками особо не нужно. Никто и не стремится. Большинство предпочитает молчать и с одухотворенными лицами слушать чье-то пиликанье за стенкой. Однако в этот раз разговор все-таки случается. Правда я в нем не участвую.

— И долго его мурыжить собираешься? Он, может, и не красавец, так и ведь ты – не принцесса. Думаешь, бегать за тобой будет?

Почему-то замираю, сжимая дверную ручку. Хотела зайти в уборную, но там, похоже, снова девочки сплетничают о парнях. Говорить, что ли, больше не о чем?!

Уже собираюсь грубо прервать их тупую беседу, когда тот же голос насмешливо выдает:

— Хочешь быть, как Кривоносова? Озлобленной мужененавистницей? Трусы в горошек и морда кирпичом?

В груди разрастается горячий ком. Хочется умыться. У второй прорезается голос.

— Боже упаси! — смеется она.

Первая тоже ржет, как кобыла. Там, похоже, и кто-то третий есть. Истерично хихикает, с похрюкиванием.

Глава 3.1 Холодный

— Что будешь делать? — Бур тормошит меня за плечо. ­— Реально замутишь с Кривой? Прям реально? А что с Катенькой?

— Завянь, — говорю я. — Не знаю пока. И хватит вопросов.

Бур согласно кивает и вдруг лыбится.

— А девчонка-то не промах, — довольно провозглашает он. — Репутацию решила заработать. Она тебя еще и в ЗАГС затащит.

­— Сплюнь. Как-нибудь выкручусь. С Катенькой все равно пора завязывать.

— Что так? — усмехается друг.

— Она… — кривлю лицо. — Милая.

— Ты, Холод, зажрался. Катенька – это идеал. Златовласка, стройная, хороший второй размер, что еще нужно?

Мы подходим к спортивной площадке, и Бур тут же виснет на турнике. Тренироваться ему надо, соревнования скоро.

— Ты любишь щенков? — любопытствую я.

— Как их можно не любить? — удивляется Бур и ловко подтягивается, прижимаясь к металлической перекладине подбородком.

— А я ненавижу, — признаюсь я. — Как только Катенька видит щенка, начинает визжать так, что уши закладывает. Сюси-пуси, посмотри, погладь, сфотографируй, возьми себе. Я, Бур, молюсь, чтобы мы не встретили щенка. И это только о собаках. А ведь есть еще котята, цветочки, радуга, качели. Я с ума скоро сойду.

Бур отцепляется от перекладины и растирает руки.

— Второй размер, — напоминает он. — Побочные эффекты всегда есть.

— А еще… — смотрю, как Бур ложится на спину, собираясь качать пресс. — Она пригласила меня праздновать Новый год.

— Китайский, что ли? Сейчас же февраль.

— Нет, Витенька, российский. Следующий. Она уже родителям пообещала, что мы приедем к ним на дачу.

Бур каменеет и смотрит на меня огромными глазами.

— Беру свои слова назад, — быстро говорит он. — Надо бросать!

— Надо, — нехотя соглашаюсь я.

Катенька все же хороша. Обидно даже.

По дороге медленно ползет черный автомобиль. Останавливается и моргает фарами.

— Ну, пора мне, — хмурясь, прощаюсь я и медленно бреду к знакомому авто. На пол пути разворачиваюсь и громко говорю: — А ты свинья, Бур. С училкой подставил меня.

— Она же девчонка еще, Холод, ­— отмахивается друг. — Нельзя так. Вали давай.

Стекла у тачки тонированные, но я и без того знаю, что за выражение на лице отца. Отчужденность. Враждебность. Угрюмость.

Стекло опускается, и отец пронзает меня взглядом.

— Чего застыл? Садись давай.

В салоне душно и пахнет сосной. Отец смотрит в окно, ко мне не поворачивается, велит водителю трогаться. Заговаривает только, когда мы сворачиваем к железнодорожному переезду:

— Не ожидал я от тебя такого.

Сердце падает в пятки. Как он узнал об училке? Следил за мной? Приставил кого-то?

— Лучших репетиторов нанимаю, — продолжает отец, — книги дорогущие заказываю, повара взял самого лучшего, чтоб ты питался нормально, чтоб твои никчемные мозги хоть как-то работали! Три по алгебре, Андрей! Я глазам не поверил, когда электронный журнал открыл! Что с тобой такое?!

Так вот, в чем дело. Дышится сразу легче, уже и не так душно.

— Разногласия с новой училкой, — отвечаю я. — Я все исправлю.

— Не с «училкой», а с учителем, что с твоей речью? Уже не сопляк какой-то! Выше меня вымахал, а разговариваешь, как трехлетний. Чтобы завтра этой тройки не было.

Хочется съязвить, что я не волшебник, и испарить оценку не в состоянии, но от этого будет только хуже. Сейчас моя основная цель – красный диплом. Это утверждение отца, и я не смею с ним спорить. Он – великий человек. Всеми уважаемый и властный. Да, пусть он часто бывает угрюм и сердит, но все, что он делает и говорит, на благо семьи. Это я усвоил хорошо.

Всю оставшуюся дорогу, отец говорит по телефону. Когда мы заворачиваем к дому, впервые за вечер поворачивается ко мне и изучает меня долгим пристальным взглядом, прижимая телефон к уху и слушая чью-то длинную речь.

— Я все понял, папа, — шепчу я. — Все сделаю в лучшем виде.

В ответ он машет рукой, мол, вылезай из машины. Я слушаюсь и топаю в сторону дома, оставив отца с водителем и телефоном.

Мама смотрит телевизор, сидя на диване. При виде меня выдавливает скудную улыбку, пересекает гостиную и церемонно расцеловывает меня в обе щеки.

— А где Пашенька? — вместо приветствия спрашивает она. — Он тебя забрал?

Я отвечаю, что отец в машине решает вопросы по телефону. Мама качает головой и тяжело вздыхает.

— Снова отца расстраиваешь, — произносит она. — У него ведь и без тебя немало проблем. Ну как тебя так угораздило? Тройка по алгебре. Это же основной предмет! Пашенька возлагает на тебя столько надежд.

— Я иду спать.

Хреново быть единственным сыном в семье, думаю я. Слишком много надежд.

Глава 3.2 Холодный

Сплю беспокойно, снится какая-то чепуха. Просыпаюсь разбитый и злой. Конечно, именно в это утро мама решает наброситься на меня с вопросами.

— Андрюш, ты уроки подготовил? У тебя алгебра пятым уроком. Витамины принял? Катю свою на торжество не забыл пригласить?

Катенька маме не нравится, но она никогда в этом не признается. Во-первых, потому что отцу она по душе. Однажды коротко бросил – красивая и глупая, для увлечения – то, что нужно. Во-вторых, мама попросту не умеет с кем-либо не соглашаться. Избегание конфликтов, постоянная деланная жизнерадостность, сдержанность во всем – это про нее.

— Какое еще торжество? — спрашиваю отстраненно, делаю огромный глоток кофе, обжигая горло, лишь бы быстрее допить и свалить отсюда.

Мама хватается за голову.

— День города на носу, Андрей, ты чего?

— Да, точно. Катенька… Еще не пригласил. Знаешь… У нас все сложно.

Мама, кажется, хочет что-то спросить. Меняется в лице. Тянется ко мне, хочет приобнять. Этих соплей мне еще не хватало!

Быстро поднимаюсь из-за стола и молча выхожу в прихожую. Надо еще телефон новый для этой козы Кривой купить. Никогда бы не подумал, что меня станет шантажировать девчонка! И ладно бы ей деньги были нужны, так нет же, как она сказала? Хочет стать моей девушкой. Она? Кривоносиха? Да она же сама, как парень. Мяч пинает покруче любого футболиста. Оверсайз постоянно носит. Бейсболку натягивает, скрывая волосы. Весь ее вид говорит о том, что парнями она не интересуется. Ходил даже слушок, что она… Ну, по девочкам.

Больше всех эта теория почему-то нравилась Богачеву, нашему ботанику. Наверняка, хотел подлизаться к нашему кругу, такие байки про нее сочинял, с ума сойти просто. Откуда только столько фантазии? А наши слушали, смеялись, приводя этим Богачева в дикий восторг. Катенька, услышав очередную его байку только морщила нос и теребила мой рукав:

— Фу, какой ужас! Андреенька, пойдем отсюда.

В один из таких дней, когда Катенька уволокла меня в другой угол, Кривоносиха как раз проходила мимо. Услышав свою фамилию, резко поменяла траекторию и так вломила Богачеву, что он закашлялся и побагровел.

— Еще раз… ­— прошипела она тогда. — Усек?

Тот энергично закивал. Она поправила бейсболку, окинула наших ядовитым взглядом и скрылась в столовой.

— Наличные или карта?

Я отрываюсь от размышлений. Оказывается, я на автомате уже зашел в салон, выбрал айфон, с кем-то перетер и встал на кассу. Хоть не новый выбрал, и то хорошо.

— Карта.

Не помню, что за телефон я разбил об асфальт. Наверняка, ерунда китайская. Вряд ли у Кривой могло быть что-то приличное. Это ей подарок за смелость. Пусть подавится. Поиграть в любовь ей захотелось. Со мной. Совсем ненормальная. Получит аппарат и заткнется, уверен.

Однако мой подарок она принимает, как данность. Яблоко на коробке оглядывает равнодушно, засовывает ее в огромный… Что это вообще за тряпье? То ли сумка, то ли рюкзак.

— Ну все, квиты? — спрашиваю на всякий случай.

С такими надо быть начеку. Мало ли что взбредет в ее укрытую засаленной бейсболкой голову.

— Память у тебя коротковата, — цедит сердито. — Что, решил съехать?

— Чего? — завожусь я. — «Съехать»? Это у вас в колхозе так говорят?

— Ты мне зубы не заговаривай, — напирает она. — Твой папаша в школу притащился. Показать ему видео – не составит труда. Вот прямо сейчас пойду и…

— Тихо ты, угомонись, — хватаю ее за руку, отчего она округляет глаза.

Неужели отец, действительно, здесь? Контролирует. Выискивает информацию о том, не накосячил ли еще где его сынок.

— Что ты хочешь? — отпускаю ее руку, вздыхаю.

— По-моему, я вчера выразилась ясно.

Оглядываюсь по сторонам. Мы стоим возле гардеробной, и тут слишком много лишних глаз и ушей. Не собираюсь я с ней встречаться. Кто она вообще такая? Но сделать вид, что готов пойти на это, могу. Пока прокатит.

— Как ты себе это представляешь? — снова тяну время я. — Ты и я? Пара?

— А что, это ниже твоего достоинства? — фыркает Кривая.

Да! Именно так! Она вообще себя в зеркало видела?! Да она же вся в грязи, как будто специально в навозе каталась!

— Тоже мне принц. Или у вас с Катенькой любовь на веки вечные? Уже и жениться тянет, а? Ну, скажи!

— Ни то, ни другое, — мычу я. — Мне нужно время, что все уладить с Катей. Будь по-твоему.

— А не вешаешь ли ты мне лапшу на уши, милашка? — сводит брови и улыбается как-то кровожадно. — О. А к чему медлить? Вон и твоя девушка. Пойдем-ка, скажем ей, как мы влюблены. Такое скрывать нельзя!

Ненавижу ее. Как же бесит! Откуда они вообще берутся, такие твердолобые пацанки?! Втемяшилось же в голову липнуть ко мне! А что, может у нашей Кривоносихи чувства прорезались?

Пока она ведет меня к Катеньке, скашиваю глаза. Взгляд у девчонки бешеный, конечно, страстный, убийственный, но не… Это не любовь. Тут другое. Может, спор.

Катеньку страшно приятно видеть. Небо и земля, конечно. Катя держится богемно: грудь вперед, подбородок вверх. Кривая, наоборот, горбится, да и походка, как у обезьяны. Катя носит платья в любой сезон. Сегодня надела мое любимое – сиреневое. На Кривой вечно безразмерные толстовки и джинсы. Ну и бейсболка, куда без нее.

Такие, как Катя, обычно становятся моделями, а она хочет в пед поступать. Детишек любит. И щенков. Во мне вдруг просыпается ностальгия: дико не хочется с ней расставаться.

­— Андреенька! — при виде меня Катенька расплывается в улыбке, затем ее взгляд падает на Кривую: улыбка все еще при ней, но уже фальшивая. — Лерочка. А что это вы вместе?

Глава 4. Лера

Лежа в постели, пытаюсь осознать, что на меня такое нашло? Зачем я стала набиваться Холодному в девушки? Это же была минутная слабость, просто нелепое стечение обстоятельств! Что теперь делать? Как же, наверное, тупо это выглядит со стороны. От мысли, что Холодный записал меня в воздыхательницы, режет горло.

Решаю, что подумаю об этом с утра. За ночь в голове все уляжется. Лелька во сне что-то мурлычет и шуршит пододеяльником. Иногда меня дико бесит, что в этом доме я попросту не могу побыть наедине с собой. Засыпаю, заткнув в уши наушники.

Нет, все не так просто. С утра ситуация кажется еще хуже. Полнейший безвыходняк! Если съехать, Холодный решит, что я испугалась, прогнулась под него. Да я сама себя возненавижу! Если продолжать упорствовать, во что превратится моя жизнь? В ложь и притворство. Этого я добивалась, когда шантажировала Холодного? Этого мне хотелось? Да нет, чего-то другого. Но уже слишком поздно. Пусть будет ложь.

­— Ты долго будешь валяться? — в спальню проскальзывает Надя и упирает руки в бока. Она сегодня угрюмее обычного. — В школу опоздаешь!

Интересно, о чьей она школе. О Лелькиной или о моей?

— Уже встаю. Надь, погоди секунду.

Спускаю ноги с кровати и смотрю перед собой. Мне нужен совет. В груди теплится надежда, что кто-то решит все мои проблемы за меня.

— Что лучше: ложь или унижение?

А что? Краткость – сестра таланта.

Надя даже не смотрит на меня, занята своими мыслями, отвечает хмуро, отстраненно:

— Лучше встать с постели и заняться наконец делами.

Затем быстро выходит из комнаты, касаясь ладонью щеки. Я вдруг вспоминаю, что ночью должен был вернуться Вадик, точно же. А раз слезы – не вернулся. Застрял где-то с дружками, отмечает возвращение. Тратит бабки, на которые Надя так полагалась.

На кухне, как всегда, аврал. Игорь капризничает, Лелька вещает. Кофе закончился.

— Мелкая, вперед и с песней, — командую я. — Хочу хоть раз не опоздать.

— А нечего было валяться так долго! — грубит она, но поднимается. Несется в комнату за портфелем.

— Прости меня, — говорит Надя, отчаянно пытаясь нацепить на трепыхающегося Игорька шапку. — Вадик, сама понимаешь. О чем ты спрашивала? Ложь и унижение, кажется? У тебя что-то случилось?

— Ничего, нормально, — отмахиваюсь я. — Забудь.

— Не унижайся, — твердо произносит Надя, глядя на дочь, швыряющую портфель мне под ноги и тянущую маленькие ручонки к розовым сапогам.

— Ладно, — беспечно отзываюсь я.

Мы обмениваемся вымученными улыбками, и я подталкиваю Лельку к выходу. Пусть сегодня сама тащит свой портфель.

— Папа опять задерживается, — жалуется Лелька по пути в школу. — Мама расстроилась.

— Явится, — отзываюсь я. — Как и всегда.

Портфель все же забираю. Ей его еще по всей школе таскать.

Доходим мы быстро, Лелька сегодня даже не прощается, молча берет портфель и заходит в школу. Глядя ей вслед, мне снова хочется высказать все Вадику. Надо пересмотреть видео.

Сегодня я иду на уроки быстрым шагом. Пока не знаю, о чем говорить с Холодным, но надо бы все обсудить до начала занятий. А то камнем висит эта неопределенность.

Когда до школы остается метров пятьдесят, мимо проносится черная иномарка с синей мигалкой. Несмотря на то, что на дорогах лужи и кашица из талого коричневого снега, водила даже не думает сбавлять скорость. Меня и еще нескольких пешеходов окатывает отвратной темной жижей с головы до ног. Женщина, до этого шагающая в ногу со мной, застывает и тяжело вздыхает, отряхиваясь. Стайка младшеклассников взвизгивает и гогочет. А я… Меня вдруг накрывает злость.

— Козлина! — ору я и бездумно швыряю рюкзак в машину. Попадаю точнехонько в заднее стекло.

Тачка резко тормозит. Женщина отрывается от чистки своего пальто и посылает мне короткий благодарный взгляд. Подбираю рюкзак и рассматриваю с отвращением. Ткань пропиталась влагой и грязью. Все из-за этого криворукого тупицы!

— Ты мне окно разбила! ­

Поднимаю голову. Водила открывает дверь, спускает ноги и злобно косится в мою сторону. На заднем стекле его тачки пролегла еле заметная трещинка. Так тебе и надо, думаю я. Вслух говорю другое:

— Знаки для кого стоят? Школа рядом, надо сбавлять скорость. Или, раз депутат, все можно?

— Слушай, ты… — он вылезает из машины, и я округляю глаза. Брови ползут вверх. А ведь эту рожу я уже видела. Да и кто не видел?

Павел Владимирович Холодный. Отец Андрея и действующий мэр нашего городка.

Мужчина при виде меня тоже удивляется.

— Малолетка? — приглушенного спрашивает он как бы у самого себя, затем берет себя в руки. ­— Совсем еще ребенок, а творишь такое. Ладно, иди. На уроки опоздаешь.

Вот уж спасибо! Но пререкаться дальше уже не хочется. Не на того напала.

Отряхиваться уже смысла нет, все впиталось. Джинсы липнут к ногам, куртка тоже выглядит не особо. Да и плевать!

Возле гардеробной натыкаюсь на Холодного-младшего. Что ж так везет сегодня? Сейчас совершенно не готова к разговору. Жду, что он что-нибудь скажет, но он молчит, протягивает мне белую коробку. Гм. К их новомодным айфонам я не привыкла, но что еще от него ожидать? Все семейство помешано на деньгах. По его взгляду понятно, что он решил, что так от меня откупился. Совсем дурак? Мне пуще прежнего хочется поставить его на место. Если с утра я еще колебалась, то теперь точно пойду до конца. Пусть выкручивается. Я уж получу от этого удовольствие.

Он пытается слиться. Намекает, мол, кто он, а кто я. Сперва меня это злит, но потом даже нравится. Золотому мальчику сложно общаться с простыми смертными, а уж крутить любовь? Решительно невозможно. Ну так мы это исправим. Подомнем под себя. Будет как шелковый. А для интереса расставим точки прямо сейчас. Краем глаза замечаю Катеньку и волоку его к ней: самое время поделиться с ней новостями! Чем не веселье?

Лицо Катеньки озаряет счастливая улыбка.

— Андреенька! — выпаливает она, затем скользит недоумевающим взглядом по мне. — И Лерочка? А чего вы вместе?

Глава 5.1 Холодный

Отец дружелюбно улыбается, но глаза выдают его нервозность и напряжение.

— Я ходил к твоей учительнице, — говорит он. — Непрошибаемая совершенно. Говорила со мной свысока, поблажек никаких не будет, даже не надейся.

— Зачем? — шиплю я. — Зачем ты к ней пошел? Мне не пять лет, отец. Я могу сам разобраться со своими…

­— Да что ты?! — отец повышает голос, но тут же берет себя в руки. — Если эта… Если она испортит твой диплом, что мне прикажешь делать? Заявить во всеуслышанье о том, что мой сын – идиот?

Больше не смотрю ему в лицо. Как же достало все это! Катенька что-то нашептывает Кривоносихе на ухо. Еще не хватало, чтобы они подружками стали. А вдруг… Вдруг Кривая решит воспользоваться моментом и сдуру выскажет Кате о нашей несуществующей любви, пока меня нет поблизости? Нужно срочно возвращаться.

— Ладно. Тут ты меня понял, — продолжает отец. — Теперь о дне города. Мать сказала, ты еще не пригласил Катерину, сделай это сейчас. Хочу присутствовать при этом, чтоб ты не наломал дров.

— Это тебе зачем? — спрашиваю терпеливо.

— Мне?! — взвивается он. — Тебе, а не мне. Катерина из хорошей семьи, с прекрасной внешностью и репутацией, чудо – а не девушка. А ты… Ладно, идем.

Я придерживаю его за локоть.

— Договаривай, раз уж начал.

— Ну, хорошо, — отец коротко вздыхает. — Рядом с Катериной ты выглядишь ответственным, сильным и порядочным молодым человеком. А без нее ты – оболтус, праздно растрачивающий денежки высокопоставленного отца.

Уму непостижимо. Так вот, почему Катенька так ему нравится? Когда я с ней, меньше шансов, что стану позором для семьи?

— Да ты не дуйся. Это же только видимость. Там будет полно журналистов. А ее отец, если не забыл, владеет половиной газет нашего города. Будет тебе. Пойдем.

Мы возвращаемся к Кате и Кривой. Мысли роем жужжат в голове. Интересно, а отец хоть раз задумывался о чем-то, кроме видимости? Ему важно только то, что покажут по телеку? А если я, к примеру, стану вором? Или убийцей? Он, конечно, ужаснется, что мои грехи смогут просочиться в прессу, но будет ли ему важно, каким человеком я стану?

Он дружески подталкивает меня, требуя пригласить Катерину на мероприятие. Она тоже этого ждет. И я мог бы поддаться на очередную провокацию и сделать так, как хочет отец. Только вот не буду. Лера Кривоносова – худший плюс один для такой вечеринки. Хуже и не придумаешь. А значит, все решено.

Катенька в шоке. Отец в ауте. А я обнимаю Леру за плечи и веду прочь. Первое время она просто бредет рядом, потом вдруг приходит в себя, скидывает мою руку, останавливается и прожигает меня взглядом.

— Ты что, свихнулся? — рычит она. — Это же светское мероприятие. Я на такое не подписывалась!

— Скажи еще, что даже не думала пропиариться за мой счет, ­— укоризненно качаю головой. — Что же тогда тобой двигало, когда ты напросилась играть со мной в любовь? Уж не чувства ли?

— Точно не чувства! Но я и не на бабло повелась! — она роется в закромах своего вещь-мешка и достает айфон. — На, забирай! Не надо мне…

Молчу. Смотрю на нее, плотно сжав губы. На нас уже косятся. Она тоже это замечает и прячет айфон обратно, бубня что-то себе под нос. Проклятия, наверно.

— Вернись и пригласи Катю, — требует она, и ее голос звенит от напряжения.

— И не подумаю. Со мной пойдешь ты. Будешь изображать мою девушку, как и хотела. Вас, баб, не поймешь…

— Баба здесь только одна, — цедит Кривая и делает шаг вперед и больно тычет пальцем прямо мне в грудь.

Затем яростно шагает по коридору и вскоре теряется среди школьников. Звенит звонок.

Глава 5.2 Холодный

— Ты правда подогнал Кривой айфон? — спрашивает Бур, когда мы остаемся одни в раздевалке возле спортивного зала. — Вся школа об этом судачит.

— Чудесно, — закатываю глаза. — Еще бы, она этой коробкой на каждом углу светила. Дура, блин!

— Хвасталась?

— Если бы так, было бы понятнее. А то сначала «возьму», потом «забери». Шизанутая.

Бур натягивает футболку, которая обтягивает его мускулы мама не горюй. Вот, кто действительно любит хвастаться.

— Ты у какой второклассницы шмотку отобрал? — смеюсь я.

— Пошел ты, — миролюбиво отзывается Бур, доставая шорты. — А с Катенькой как прошло? Ревела сильно?

— Гхм… Мы пока не расстались, но процесс пошел. Планирую завершить на уроке.

— Все-таки решил прогнуться… — задумчиво высказывается Бур. — А ты, Холод, случайно не запал на нее? Ну, на Кривоносову?

Делаю над собой усилие, чтобы не вмазать другу.

— Вот ты с виду умный парень, — начинаю дружелюбно, — но, блин, иногда – такой дебил!

Оставляю его одного: может, задумается над тем, стоит ли трепать обо всем, что ему в бошку приходит.

Звонка еще не было, однако в зале уже толпятся наши. В углу замечаю Кривоносиху с толстой подружкой. Она тоже меня видит и строит угрюмую мину. Опять чем-то недовольна. Да и черт с ней.

Катеньки еще нет, так что возвращаюсь обратно, на этот раз застываю возле женской раздевалки. Я, может, и мутил за спиной Кати всякое, но унижать ее прилюдно не собираюсь. Поговорим наедине, расстанемся по-человечески.

Девчонки выпархивают из раздевалки одновременно со звонком, весело галдя. Самая высокая из них, Тая Веревкина, при виде меня хмурится и закатывает глаза. Не без труда выцепляю из этой вереницы Катеньку. Она не сопротивляется, плавно усаживается на скамейку и утыкается взглядом в пол. Девочки останавливаются. Ко мне двигается Тая.

— Ты, Холодный, много себе позволяешь, — выплевывает она.

С Таей у нас кое-что было. За гаражами. Помнится, еще шел дождь, и она очень переживала за прическу.

— Нам с Катей нужно побеседовать, — мягко говорю я, обращаясь ко всем сразу. — Если вы позволите…

— Не все еще сказал? — пухлые губы Таи кривятся в усмешке.

Откуда эта женская солидарность всплыла? Ретроградный меркурий?

Мой молчаливый многозначительный взгляд понимают все, кроме нее. Так что ее практически силой заводят в зал.

­Катенька молчит, теребит резинку на запястье, ждет, что я скажу. А я засматриваюсь на ее изящные ноги, и в голове тихо, как в могиле. Внутренний голос отказывается подсказывать. Ай, да в самом деле, побуду честным хоть раз в жизни!

— Лера Кривоносова увидела, как на улице я зажал новую училку. Математичку, Палачеву. Помнишь, она мне тройбан поставила? Хотел немного припугнуть, отомстить, потешить эго. А Кривоносиха подсуетилась, записала это на видео и теперь шантажирует меня. Говорит, мол, сделай меня своей девушкой, иначе я солью инфу твоему отцу. А ты должна понимать, что будет, если это всплывет. Он меня с дерьмом смешает, жизни лишит.

Катенька слушает с каменным лицом. Только, когда я заканчиваю, тихо спрашивает:

— Зачем?

Вообще я ожидал всего, чего угодно, но ее ледяное спокойствие – вот, что, действительно, обескураживает.

— Что зачем?

— Зачем ты мне врешь? — Катенька тяжело вздыхает и поправляет волосы. ­— Думаешь, я поверю в то, что Лерочка мечтает заполучить тебя? Как тебе только не стыдно.

— Я… Э-э-э…

— Хватит, Андрей. Я ни за что не поверю, что ты можешь причинить вред учительнице, подкараулив на улице. Ты не такой, как бы не пытался себя опорочить. И очернять Леру – ужасно некрасиво. Мог бы придумать что-то правдоподобное.

— Но я… Зачем мне придумывать, сама посуди?

— Да понятно, зачем, — Катенька прикусывает губу и держит паузу. — Это легче, чем признаться, что ты полюбил другую.

Я? Полюбил? Другую? Девчонки – это просто нечто!

— По-твоему, я Кривоносиху люблю?!

— Жаль, что ты не можешь быть со мной откровенным, — Катенька поднимается на ноги. — Надеюсь, вы будете счастливы вместе.

Еще некоторое время сижу на лавке в одиночестве и гипнотизирую взглядом напольную плитку. Не верит, значит, что я способен на низкий поступок? Да что с ней такое вообще?! Она вообще мня не знает?

В кой-то веки выпалил все, как на духу, а она не поверила… Еще и пристыдила меня.

И вообще, где это видано, чтобы девчонки так на расставание реагировали? Да еще такие эмоциональные.

— Надеюсь, вы будете счастливы вместе, — передразниваю я ее вслух, резко вскакиваю и пинаю лавку ногой.

Больно. Очень больно. Больше всех пострадал мизинец.

Дверь зала приоткрыта, в щель просовывается сердитая физиономия физрука.

— Че за цирк, Холодный? — гнусавит он. — Урок давно идет, быстро внутрь!

Почему бы и нет? Пусть гиены потешаются, перемывают косточки, обсуждают мою пламенную любовь к Кривоносихе прямо при мне. Пусть, пусть. Я введу новую моду: моду на немытых дерзких пацанок. Скоро каждый уважающий себя мужик захочет себе такую же.

Глава 6. Лера

На первый урок все-таки опаздываю, вернее, захожу одновременно со звонком. Биологички еще нет, зато весь класс встречает меня нарастающим «О-о-о-о!». Чертовы сплетники. Видели подношение Холодного, уже напридумывали всякого. И Катенька вряд ли смолчала о моем грядущем выходе в свет в компании золотого мальчика.

Швыряю рюкзак и сажусь за парту. Наташка ерзает на стуле от нетерпения. Наклоняется ко мне, хватает за руку, требует мельчайших подробностей.

Мне не дает раскрыть рта одна из этих «элитных», подошедшая к моей парте. Тощая великанша. Испепеляет меня взглядом, нависает, длиннющими волосами щекочет лицо.

— Покажи хоть, что за модель, — по-королевски приказывает она. — Хочу знать, как далеко расставила ноги за айфончик.

Молниеносным движением хватаю ее волосы и наматываю на кулак. Она гнется к парте и визжит от боли.

— А я хочу знать, какого цвета конфетти в твоей черепной коробке, — шиплю я. — Проверим?

— Ненормальная! Отвали! Руки убери, животное!

Послушно разжимаю кулак. К этой дуре подбегает Катенька и пытается оттащить ее в сторону. Впервые вижу, чтобы она участвовала в подобной сцене. И глаза вроде открыты.

— Тая! Что ты творишь?

— Катя слишком порядочная, чтобы устраивать разборки, а вот я – нет, — отойдя на безопасное расстояние и с нежностью приглаживая длинные патлы, говорит Тая. — Мы еще поговорим о том, как чужих парней отбивать. И ты запомнишь этот разговор.

­— Да иди ты в п…

Не успеваю закончить, в класс входит учительница и внимательно всматривается в мое лицо.

— …пень, — нахожусь я. — Здравствуйте, Эльвира Дмитриевна.

Отвожу взгляд, принимаю скучающий вид. Огрести не хочется.

Урок проходит спокойно. Конечно, то и дело с разных сторон доносится беспричинное хихиканье, особенно, когда в класс вваливается Холодный, но что с них взять? Пусть болтают, главное, чтобы ко мне не лезли со своими предположениями, как эта дура Тая.

Очередной взрыв хохота за последний партой почему-то напрягает. Мне не нравится, что все считают меня ежедневкой Холодного, так не годится. Я хочу уважения. Хочу быть единственной и неповторимой. Нет, не Катенькой, которой он «почти что не изменял». Я хочу больше. Он будет вынужден влюбиться в меня, боготворить, на руках носить, в конце концов! Если я решилась на эту ложь, пусть все будет красиво, как в книжках…

Биологичка нас задерживает, и на следующий урок приходится нестись, сломя голову. Для меня это хорошо. Наташка уже запарила пялиться и ждать, ждать и пялиться. Не знаю я, что ей говорить. Сама пока не понимаю, что происходит.

Время для разговоров, к сожалению, все же появляется: в спортивном зале перед физрой. Мы с Наташей уже переоделись и сидим в углу на подоконнике. Наташка извергает поток насущных вопросов.

Правда, что Андрей подарил мне айфон? Последняя навороченная модель? Белый или золотой? Влюбилась ли я в него после этого? А он, влюбился или, может быть, заболел? А может, я заставила его силой? Что у меня на него есть? Компромат?

Не отвечаю.

С одной стороны, обидно. Даже сейчас не верит в мои навыки соблазнения.

А с другой… Зрит, блин, в корень, Натаха. Далеко пойдет.

В зал вальяжной походкой заявляется Холодный. Выискивает кого-то взглядом. Не меня ли? Нет. По мне пробегается равнодушным взглядом и отводит глаза. Успеваю состроить грозную мину. Пусть знает, что со мной шутить нельзя. Как ему, интересно, происходящее? Вся школа только и обсуждает его подарок мне. Земля слухами полнится. Сегодня со мной поздоровалась целая куча народа.

Когда через секунду снова стреляю глазами в сторону двери, его уже нет.

— Ты где витаешь, Кривоносова? — Наташка трясет меня за плечо. — Совсем голову потеряла?

— Ага. Дома забыла.

Начинается урок. Физрук достает свисток, и мы с Наташкой морщимся от громкого звука. Строимся, когда в зал вбегает взмыленная Катенька и садится на лавочку. Физрук некоторое время с яростью взирает на нее, затем с досадой машет рукой.

— На первый-второй рассчитайсь! — громко кричит он. — Так, стоп.

Он движется к двери, выглядывает на площадку и загоняет в зал Холодного. Достопочтенным принцам, видимо, отдельное приглашение нужно. Он обходит физрука, неспеша пересекает зал и уверенно движется вперед. В конец. Туда, где стоим мы с Наташкой. Да нет, прямо ко мне идет. Да еще и лучезарно улыбается.

— Ба-а-а, Лерка! — Наташка восторженно сжимает мою руку.

Я грубо ее отталкиваю. Что он задумал? Что делает? Что за фокусы?!

— Холодный! — орет физрук. — В строй! Живо!

Холодному до фени его крики. Он останавливается прямо напротив меня, приподнимает брови и молчит. Реверанса, что ли, ждет?

Затем вдруг берет меня за руку и притягивает к себе. Вот это наглость! Однако я так растеряна, что не контролирую свое тело. Он по-хамски прижимает меня к себе, затем тянется к моему лицу и на мгновение заглядывает в глаза. Меня начинает здорово колотить. Еще никто не рисковал так нагло вторгаться в мое личное пространство. Это вообще законно?

Вблизи его глаза совсем другие. Янтарные, как мед, с зелеными точками у самого зрачка. Красивые. И отчего-то грустные. Все ближе и ближе, даже голова начинает кружиться...

Невольно перевожу взгляд ниже. Он что, собирается… В самый последний момент понимаю, что происходит, и вовремя отворачиваюсь. Его губы упираются в мою пылающую щеку.

Чтобы окончательно меня добить, он медленно проводит пальцем по моей шее до ключицы и громко говорит:

— Безумно соскучился по тебе, моя дикарка. Никак не удержаться.

Мое тело покрывается мурашками, а в глазах темнеет. Громкий хлопок двери, к счастью, выводит меня из транса.

Отскакиваю от этого извращенца и перевожу дух. Лавка, на которую совсем недавно присела Катенька, пуста.

— Брачные игры закончены? — устало спрашивает физрук и вопит так, что уши закладывает. — Стройсь! На первый-второй рассчитайсь! Совсем уже охренели…

Глава 7. Холодный

А она – ничего. Трепещет в моих руках, как испуганная лань. В глаза заглядывает, ногтями впивается в мою футболку. И пахнет апельсинами. На секунду я даже теряюсь и цепенею. Забываю о том, что эту игру затеяла она. К счастью, быстро прихожу в себя. Тянусь к ее губам, про себя усмехаясь. Сомневаюсь, что кто-то до меня ее целовал. Благодаря мне откроет целый новый мир.

Однако все выходит странно. Она дергается, и я неловко прижимаюсь губами к ее щеке. Что это за выкрутасы? Сама хотела прилюдной сцены любви, а как дошло до дела – в кусты? Ну и ладно. Можно и без поцелуев. Пока что.

— Безумно соскучился по тебе, моя дикарка. Никак не удержаться, — громко выдаю я.

Палец скользит по ее коже, теплой и бархатной. Мое поведение повергает ее в самый настоящий шок. А мне так круто. Давно не встречал таких недотрог, это даже мило. Может, и неплохо, что все так вышло. Эта игра начинает меня увлекать.

Катя выбегает из зала, громко хлопнув дверью. Ох уж эта показуха! Зря старается. Мне уже ровно. Так же, как ей было, когда я душу перед ней распахивал.

Кривоносова вдруг оживает, отпихивает меня и возвращается на свое место. Физрук рвет и мечет. Одноклассники настолько поражены, что не реагируют. Ну это до поры до времени.

Весь урок Кривая обходит меня стороной. Даже не смотрит в мою сторону. Носится с мячом, как полоумная. Как-то раньше не обращал внимания на ее фигуру, но теперь да. Несмотря на объемные шмотки и совершенно не девичьи повадки, в ней что-то есть. Какая-то ранимость, что ли. Хрупкость. Кажется, прикоснешься – и она рассыпится.

«Видимость», — сказал бы отец.

И правда. Скорее, прикоснешься – и огребешь. Улыбаюсь своим мыслям, когда чья-то рука падает мне на плечо. Ботан Богачев.

— Че надо?

Он не обижается, привык уже, убирает руку, а глаза хитрые, пытливые.

— Что задумал? — прищуривается он. — На кой черт тебе Кривоносова?

Решаю игнорировать. Самый верный способ отвязаться от проклятого ботана – игнор. Но к нему присоединяются и другие парни. Бур стоит неподалеку. Посылает мне сочувствующий взгляд, козел, мячик в корзинку закидывает.

— А правда, Холод, в чем затык? — удивляется Мишка Царьков.

Папа у нас владеет сетью салонов красоты. Паренек третий по популярности после меня и Бура.

— Решил объездить дикую лошадку? — не унимается тот.

— Слушай, Царь, — улыбаюсь я, — поклон тебе и челобитная, но трепаться о девках – уволь.

Вот же зараза. Не подумал, что мой ответ только раззадорит всех. Вопросы теперь сыплются со всех сторон.

— Проспорил?

— Захотелось новых ощущений?

— А не брезгуешь?

— На экзотику потянуло?

— А она точно гетеро? Так шарахнулась от тебя!

— Стойте, стойте, я знаю! — перебивает всех Богачев и важно шагает вперед: маленький, пухленький, неуклюжий, в этих своих кислотно-зеленых широченных штанах. Картина забавная, у меня даже непроизвольно вырывается смешок.

— Что ты знаешь?

— Холодный у нас парень добрый… — продолжает выступление Богачев, деловито сцепив руки за спиной.

Любит он быть в центре внимания, это я понимаю, но как можно не замечать, что тебе это позволяют, потому что ты – шут гороховый?..

—…а значит, любит заниматься благотворительностью. Увидел бедняжку в тряпье и решил приодеть. А заодно и оприходовать. Отважный парень – наш Холодный! Решился на то, о чем даже помыслить никто из нас не смел!

— Ты, Богачев, так девственником и помрешь, — коротко бросает только что подоспевший Бур.

Богачев мгновенно покрывается красными пятнами и отступает к стене, сопровождаемый дружным хохотом.

— А серьезно, Дрон, — не отступает любопытный Царьков, — это шутка какая-то?

Ненавижу, когда коверкают мое имя. Так и тянет втащить по физиономии. Но объясниться придется.

Так-то мне до этих парней дела нет. Да, мой отец – мэр, и да, я привык, что они смотрят мне в рот, но, по большому счету, Бур – мой единственный настоящий друг. А объясниться надо, потому что хочу я или нет, почти все эти парни – отпрыски важных дядек и тетек, и с ними необходимо поддерживать дружбу, пусть и не совсем искреннюю. А если разыгрывать перед ними таинственного и скрытного рыцаря, доверие к моей персоне может быть подорвано, а значит, мой драгоценный папочка может потерять кучу ценных голосов. Этого нам не нужно.

— Вроде того, — улыбаюсь я и хлопаю Мишку по плечу. — Слишком высоко нос задирает, бесит. Мне было по боку, пока она ко мне не цеплялась, а тут наехала… Забей. Поиграюсь до выпускного и опущу.

— Ты хотел сказать «отпущу»? — переспрашивает улыбчивый Бур.

— Да нет, Витенька, я все сказал правильно.

Мишка смеется, кивает, соглашаясь. Затем его лицо вытягивается, указывает подбородком куда-то мне за спину и с удовольствием изрекает:

— Ого, кошки поцапались. Коготки выпустили. Смотри, как бы твоей Джульетте личико не испортили.

И правда. У Таи совсем крыша съехала. Воспользовалась моментом, когда физрук вышел и прижала Кривоносову к стенке. И, конечно, со всей своей свитой. Одной-то страшно.

Подлетаю к ним слишком поздно. Тая с громким хрустом сжимает опустевшую пластиковую бутылку над Лериной головой. Со светлых слипшихся прядей Кривой вода капает на пол, она сверкает глазами, хлестко материться, отчаянно пытается вырваться, но ее вжимают в стену аж три подпевалы Таи.

— Отвалили от нее, — неожиданно громко выплевываю я.

— Серьезно, Холодный? С чего бы? — поворачивается ко мне Тая, все еще сжимающая пустую бутыль.

Пытаюсь подойти ближе к Лере, но Тая преграждает мне путь с воинственным видом.

— Не лезь, — чеканит она. — И не надо так на меня смотреть! Ну что ты сделаешь? Драться со мной будешь?

Вздыхаю. Прикрываю глаза. Протягиваю руку и легонько толкаю ее вбок. Ну, не совсем легонько. Она заваливается в сторону, по-кошачьи группируется и приземляется на задницу, удивленно хлопая ресницами.

Таины подпевалы при виде этой сцены отскакивают от Кривой и в ужасе смотрят на меня. Лера трогает мокрые волосы и морщится. Ее растянутая белая футболка прилипла к телу, и я на мгновение застываю: вот это зрелище! Да тут видно все, абсолютно! Каждый изгиб тела, ключицы, бюстгалтер с синими ракушками… Хм. Морская тематика – не совсем мое, но ей идет. Миленько.

Глава 8. Лера

— Это было признание, Лера, признание! — гудит над ухом Наташка. — При всех! При всех тебя обнял, да и поцеловал бы, если бы такой дурой не была!

Заткнулась бы уже… Не могу же я ей сказать, что это был бы мой первый поцелуй. Не так я себе его представляла. Вообще-то, конечно, никак не представляла, я же не ванильная девочка, мечтающая о единорогах, розовых пирожных и сладеньких мальчиках. Но, если бы представляла, то это было бы интимно, где-нибудь в красивом темном месте, наедине, без этих любопытных рож.

И хорошо, что отвернулась. Хорошо. Не хватало еще…

Интересно, он смотрит?

— Да не нервничай ты так, — подбадривает Наташка, лыбится во все тридцать два. — Мяч-то тебе чего сделал?

Смотрит или нет?

Думает, поплыла от этих его якобы романтических деяний? Конечно! Сама виновата, чуть в обморок не грохнулась. Но это от неожиданности, только и всего. Нечего было так внезапно набрасываться.

Хоть бы одним глазком взглянуть…

Нет. Не могу себя заставить.

— Не знаю, как ты это провернула, но прими мое уважение. Была не права. Так и пожирает тебя глазами! Обалдеть можно!

Пожирает…

Интересно, Наташка заметила мой неестественно яркий всплеск эмоций после ее слов? Хотя вряд ли… Я же сама невозмутимость. Всегда и везде.

— Ой, дура ты, Кривоносова! — восклицает Наташка. — От подруги-то не скроешь. Запа-а-ала. Благо мы на физре и прыгать никто не запрещает.

Да как в кольцо мяч-то забросить без прыжков?! Я же не баскетболистка-переросток, как вон эта Тая. Что-то косится в мою сторону, перешептывается с подружками. Бабки на лавке, блин.

— О. Теперь понятно, чего вчера без остановки о нем трещала, целуется он не с той, делает все не так, бла-бла-бла. К Катеньке ревновала, да?

— Да ты… Совсем, что ли?!

Смеется. По плечу хлопает. А в глазах непонятный восторг. Чему радоваться-то? Влипла я по полной.

А вот с Катенькой вышло и в правду нехорошо. Не успеваю додумать мысль, надвигается ураган в виде Таи и ее свиты.

— Кажется, мы тогда не договорили… — томным голосом произносит эта долговязая, странная у нее все-таки фигура: как будто взяли обычную среднестатистическую девчонку и растянули, как резинку.

— Правильно, — ехидно улыбаюсь, — это потому, что твоих подружек рядом не было. Некуда было спрятаться.

— Я сбегаю за физруком, — быстро говорит Наташка и, окинув беспокойным взглядом «дрянных девчонок», торопится к двери.

— Не перетрудись, толстуха, — кричит ей вслед Тая и возвращается ко мне, скалится, кивком головы подзывая своих собак.

Если бы их было меньше, закончилось бы все не так. Я бы не побоялась вида крови. Но их острые когти уже впиваются в мои плечи, Таины зверушки с пыхтением прижимают меня к стене, а сама она, равнодушно взирая на представление, открывает бутылку с водой и запрокидывает голову, делая маленький глоток.

— М-м-м. Прохладная. Тебе не помешает холодный душ.

Мои грязные ругательства ее нисколько не смущают, как и мои жалкие потуги пнуть ее ногой. Подходит ко мне, вытягивает руку, переворачивает бутылку. Холодно. И унизительно. Вода впитывается в волосы, скатывается по плечам, стекает по шее и подбородку. Хочется уложить Веревкину на лопатки и бить, бить до посинения.

Дрожу. От ярости или от холода?..

На скамейке, глядя перед собой, сидят девчонки. Простые, вроде меня. Они, как открытые книги. С Таей не общаются, возможно, даже не симпатизируют ей, но пойти против нее не могут. Боязно. Происходящее им не по душе, но не вмешиваются. По мне так они даже хуже Таиных подпевал.

Бутылка пустеет. Тая с хрустом сжимает ее над моей головой.

— Отвалили от нее! — мужской голос.

Очень вовремя. Впиваюсь глазами в этого «героя». Мокрые ресницы слипаются, моргаю несколько раз. Холодный. Кто его сюда звал?

А это что еще? Тая преграждает ему путь, а он берет и толкает ее. И совсем не дружески, сильно так толкает. Веревкина с круглыми глазами летит прямо на пол. Шлепается на попу и непонимающе хлопает глазами.

Так, значит, мы еще и девочек бьем. Еще что? Пенсионеров пинаем, младенцев охаживаем розгами, инвалидов-колясочников с горки спускаем? Браво! Молодец, герой. Аплодирую стоя.

Шестерки Таи отпрыгивают от меня и несутся к своей королеве. Надеюсь, Холодный не станет и их лупить.

Нет, они ему не интересны. Подходит ко мне, смотрит, не отрываясь. Затем спохватывается, снимает кофту, сует мне.

— Не надо мне…

Не отстает. Ждет, что я возьму очередной его идиотский дар.

— Надень.

Командирский тон включает. Он правда себя считает рыцарем? Серьезно?

— Мне и так хорошо.

Не совсем правда. Мне холодно и мокро.

В его взгляде замечаю насмешку. Весело ему? С чего бы?

— Ты просвечиваешь, русалка. Надень.

Вот, с чего. Белая футболка, много воды. Хорошо рассмотрел мое нижнее белье? Может, денег с него взять за представление?

— Ты замерзла, — скользкая улыбочка появляется на его лице. — И это вижу не только я. Не стесняйся, возьми, я же – твой парень.

О-о-ох черт…

Физрука нет. Шоу мокрых футболок оценил не только Холодный. Все таращатся на меня, усмехаются, некоторые плотоядно губы облизывают. Популярности вроде хотела, да?..

Так, соберись, тряпка!

Как он сказал, не стесняться? Да я и не собиралась! Неужели он решил, что я тут буду краснеть, бледнеть, плакать и прикрываться ладошками?

— Хорошо.

Стягиваю футболку через голову, демонстративно швыряю мокрую ткань на пол. Шлеп.

Веселость на лице Холодного сменяется удивлением. Брови ползут на лоб, рот приоткрывается. Он будто бы отключается, лицо застывает, зато глаза медленно скользят по моему телу. От этого становится как-то не по себе. Домой хочется. Хочется убежать. Хочется как следует размахнуться и…

— За что?!

Ой. Все-таки не удержалась, залепила пощечину.

— Слюни хотела подтереть, силу не рассчитала, — самодовольно отвечаю я, кутаясь в его кофту.

Глава 9. Холодный

— А теперь слушай сюда, ­— жестко говорю я, когда мы выходим из зала и спускаемся по лестнице.

Характер у нее, видите ли. Меня категорически не устраивает, что она позволяет себе стриптиз на публику. Если уж приперло ей покрасоваться в моем обществе, пусть как-то сдерживает себя, что ли.

— Чтобы больше такого не было. Хочешь играть мою девушку – веди себя прилично. Знаю я твои закидоны, видел. Теперь давай без этого.

— Ты мне еще условия будешь ставить?! — взвивается она, вытряхивает свою руку из моего захвата, застывает на предпоследней ступеньке.

Смотрит на меня. Наивно полагает, что я плюну и уйду.

Как бы стервозно ты себя не вела, дикарка, сегодня тебе придется быть покорной.

Тоже останавливаюсь, стискиваю перила, впиваюсь глазами в ее лицо. Сама ведь не понимает, во что ввязалась. У меня даже появляется мысль предложить ей сдать назад: удалить то злосчастное видео и распрощаться прямо здесь. Возможно, она бы и согласилась. Только вот мне уже не хочется. Затянуло меня.

Эти ее испуганные огромные глаза, когда я к ней прикасаюсь. Эта внутренняя борьба, когда ее лицо напрягается от мысленных усилий. То, как она жаждет внимания и одновременно отвергает его. Ну и да, ее шикарное тело. Да, я хотел бы, чтобы она снова разделась. Только для меня одного. Не о том я думаю. Ох, не о том. Вернемся к реальности. К отцу, к дню города…

— Как бы сильно тебе не нравился этот мир, он такой, какой есть! Ты в мой не вписываешься. Совсем. И чтобы мы хоть как-то могли сосуществовать, тебе придется измениться.

— Мне? — ее лицо перекашивается от возмущения. — Ты на крючке, милый. Не я! Ты будешь меняться, ты перестроишь свой мир, ты…

Такая она забавная, когда вот так верещит. Не сдерживаюсь, смеюсь. Неужели правда думает, что я на это пойду? Это-то ладно. Меня больше удивляет, что она, определенно, считает свой мир лучше.

— Ты смешная. Пойдем.

Злится, но идет. Этим все сказано. А, может, никакой борьбы и нет, и мне только показалось? Как она сказала? «Не на бабло повелась?». Люди много всякого говорят…

Мы выходим из школы все еще в спортивной форме. Не хотел оставлять ее одну в раздевалке, мало ли удерет как-нибудь. А у меня планы. Важные.

Идти не так долго, здесь недалеко. Интересно, как отреагирует? Катеньку я сюда не приводил, нужды не было. Она и так всегда прекрасно выглядит. А вот Кривой не повредит некоторый тюнинг.

Вообще этот бутик откопала мама. Отец, увидев то, что она купила, помнится, только качал головой. А потом выдал, что, дескать, возраст уже не тот такое носить. Мама обиделась, но промолчала. Все равно в бутик иногда наведывается, но шмотки теперь прячет, только при подружках достает.

Наконец добираемся, заходим в помещение. На мой взгляд, здесь слишком светло, люблю сумрак, от этих белых стен в голове начинает неприятно зудеть. Зато просторно, куча манекенов, демонстрирующих самые модные шмотки, много зеркал, все сияет. Одни только люстры чего стоят.

Скашиваю глаза на Кривоносиху, ожидаю девчачьего восторга, жадных взглядов по сторонам; воплей радости, конечно, не жду, но хоть какое-то проявление чувств же должно быть? Она все-таки девочка, а не робот. Наверное.

У Кривой такое лицо, как будто она вляпалась в дерьмо. Гм. Тоже эмоции.

Перед нами возникает рыжеволосая мамина знакомая: нимфа в белой рубашке с неприлично-глубоким вырезом и в короткой прямой юбке. Обворожительно улыбается, здоровается со мной по имени.

Включаю властный голос отца со скучающими нотками:

— Здравствуйте, Лейлочка. Это Валерия – моя девушка. Позаботьтесь о ней, пока я выбираю ремень, угу?

Пока я говорю, Кривоносиха места себе не находит, недовольно что-то тихо бурчит.

— Нам нужно коктейльное платье. Синего… — оглядываю Кривую с головы до пят, щурю глаза. — Да, думаю, синего цвета.

Лейлочка деловито кивает.

— Сумочка? Туфли? Белье?

Кривую передергивает.

— Мне не нужно платье, — рычит она мне в ухо.

— Лейла, дайте нам пять минут.

Нимфа тут же испаряется, на прощание послав мне теплую улыбку.

— Что за хрень вытворяешь?! — беснуется Кривая. — Я что тебе, кукла, чтобы меня переодевать?! Зачем я вообще с тобой куда-то пошла?

Пожимаю плечами. Самому интересно.

— День города, — терпеливо напоминаю я. — Твои рваные джинсы не прокатят. Нужно выглядеть…

— Не пойду я на вашу эту мажорскую тусовку! — перебивает она и округляет глаза. — И… ты вообще цены видел? Вот это, что это вообще?

Она берет с полки крохотный прозрачный клатч и вертит в руках.

­— Поставь на место. Ты, как ребенок… — прикрываю глаза.

А энтузиазм-то проснулся! Знал я, что в ней это есть.

— Зачем этот ларчик? — не унимается она. — Зачем, вам, богатым засранцам, это нужно?! Что вообще сюда может поместиться? Тяжеленный, зараза!

Не могу сдержать улыбку. Я сегодня слишком много улыбаюсь.

— Это называется клатч, — по слогам произношу я. ­— Миниатюрная женская сумочка для выхода в свет.

— А прозрачная, чтобы всем было видно, что мой носовой платок выткан вручную монахинями из шерсти самого единорога?!

Блин, эта больная просто сделала мой день!

— Поставь, — дрожащим от смеха голосом прошу я. — Поставь, пожалуйста. Выберем платье и уйдем.

— Показушники, блин… — бубнит она, но, к моему удивлению, подчиняется.

Ставит сумочку на полку. Вернее, ей кажется, что на полку, а на самом деле мимо. Слишком чистые полки тут у них.

Сумочка быстро летит на пол. Кривоносиха шумно вдыхает воздух и пытается поймать ее за цепочку. Безуспешно. Клатч со звоном разлетается на мелкие куски.

Тут я вынужден согласиться с Кривой. Дизайнер – идиот. Пришло же в голову сделать сумку из стекла.

Глава 10. Лера

Ох, зараза… Чтоб меня. Да как такое вообще могло… Зачем я что-то здесь трогала?! Ну, зачем? Срочно нужна машина времени, срочно! Где же ее раздобыть?

Стук каблуков становится ближе, затем затихает. Я слышу дыхание, дыхание самой смерти. Почти. Рыжая тетка смотрит на меня с легкой ухмылкой. А Холодного нет. Смылся по-тихому, пока я осматривала осколки на полу?

Что делать? Что же делать?!

Можно взять кредит. Или продать почку.

Кусаю губы. Судорожно соображаю. Уволиться из кофейни, попросить работу здесь. Пахать, пока не выплачу долг. Сколько здесь платят, интересно? Ну, может, на пенсию выйду с чистой совестью.

Тетка пронзает меня взглядом до мурашек.

— Я…

Хочу сказать, что заплачу, но язык не поворачивается. Тянусь к осколкам. Может, еще не все потеряно, может, это убожество еще можно как-то склеить?

— Не трогайте, — говорит рыжая. — Поранитесь. Я сейчас все уберу.

«Убери, — думаю я, — и меня заодно. Убей, чтобы не мучилась!».

Рыжая разворачивается, идет куда-то в угол, нервно оглядываясь. А, ну понятно, думает, как бы я весь магазин не разнесла в ее отсутствие. Понимаю ее…

Пытаюсь сопоставить осколки вместе, хотя бы часть. Не знаю, зачем. Половина этой сумки – стеклянная труха.

— Пазлы любишь?

Вздрагиваю. Холодный. Появился откуда-то. Прислоняется к стене, наблюдает.

— Поднимайся. Идем со мной.

Встаю. Плетусь за ним. А что еще мне остается?

Желудок скручивается до боли, в горле комок. Сглатываю несколько раз – не помогает. Замечаю, что из пальца сочится кровь. Все-таки поранилась. Засовываю палец в рот.

Андрей укоризненно качает головой, поглядывая на меня. Останавливается. Не говоря ни слова, прямо на себе рвет футболку. Срывает полностью рукав, распрямляет полоску из ткани, внимательно осматривает. Так же молча берет мою руку и аккуратно перевязывает палец. Офигеть. Надо, наверно, поблагодарить, но не успеваю.

Он вдруг вталкивает меня в примерочную и указывает головой на темно-синее шелковое платье в пол, висящее там на вешалке. Серьезно?!

— Надевай, — велит он и задергивает шторку.

Хоть на этом спасибо.

Несколько секунд пытаюсь взять себя в руки. Руки подрагивают, в горле першит. Какие сейчас платья? В голове туман, не могу думать ни о чем, кроме денег.

Что же мне делать?!

Холодный вдруг вваливается в примерочную, двумя пальцами берет меня за подбородок и приподнимает мою голову. Хочет, чтобы я смотрела ему в глаза.

— Примерить платье, — говорит он, — вот, что тебе делать.

По всей видимости, от отчаянья я выпалила вопрос вслух.

— Это пустяки, русалка. Расслабься, ладно? Будем считать, что я купил тебе ларчик, а он тебе не понравился.

Улыбается, мерзавец. Пустяки…

— Для кого – пустяки, для кого – сломанная жизнь, — мой голос звучит потерянно.

— Забудь. Ничего не произошло. Я сам тебя сюда привел, знал, на что иду.

Вообще в этом есть смысл. Чуть-чуть легче.

Если бы он не привел меня в это место, у меня бы не сорвало крышу от вида этих дорогущих бесполезных побрякушек. Разозлило меня это. Надя не может позволить себе взять выходной, чтобы просто понежиться в пенной ванне, а надутые куклы в это время покупают себе маленькие стеклянные коробки за баснословные деньги, чтобы демонстрировать всем окружающим свое состояние. Где справедливость?

— Но платье ты померяешь при мне, — заявляет Холодный, и в его глазах танцуют зеленые светлячки.

— Совсем опупел?! — выкрикиваю я и силой выпихиваю его из примерочной. — Придурок!

— Ну слава богу, — смеется он из-за занавески. — Я думал, всё, Кривой не стало.

Вот болван, а! Ладно. Платье так платье. Честно говоря, мне всегда хотелось надеть что-то подобное. Хоть раз почувствовать себя обычной девушкой.

— Кстати, не забудь снять свои ракушки. Там спина открыта, белье не нужно.

Нервно осматриваю платье. Спина, действительно, открытая. Поплотнее задергиваю шторку под смешки Холодного.

Думала, возни будет больше, но нет, надевается легко. Никаких лишних завязочек, молний или пуговичек. Ткань струится и поблескивает, приятно ласкает кожу. Мне представлялось, что в подобных платьях дико некомфортно, нечем дышать и все время опасаешься, что или юбка задерется или грудь вывалится. Оказывается, все не так. Тютелька в тютельку, хоть брейкданс танцуй.

Смотрю в зеркало, вижу незнакомку. Она любит выходить в свет с прозрачными сумочками на плече. Приплыли.

— Не, с меня хватит, — громко говорю я. — Не мое это.

Андрей отодвигает шторку и долго осматривает меня задумчивым взглядом. Опять этот взгляд. Есть здесь какой-нибудь спасительный люк, хотя бы в саму преисподнюю?

Холодный делает шаг вперед, теперь дышу ему в грудь. Вот, теперь некомфортно. Но дело не в платье. Он тянется к моей голове и медленно снимает бейсболку. Ну, зачем?.. В ней я хоть как-то была собой, а кто я теперь?

Волосы рассыпаются по плечам. Все еще влажные. Андрей убирает прядь волос за ухо, проводит рукой по моей щеке и поворачивает меня к зеркалу. Не хочу, не хочу смотреть, но смотрю, как завороженная.

Мой палец перемотан тканью, у Андрея в месте, где был рукав, торчат нитки. Несмотря на это, мы похожи на ребят с обложки глянцевого журнала.

Странный момент. Сердце снова заходится. Прохладная ладонь Андрея ложится мне на спину, и по всему телу бежит мелкая дрожь. Он вдруг поворачивает меня к себе и придвигается ближе. Отступаю, отступаю, прижимаюсь к зеркалу, сдаюсь.

Холодный смотрит на мои губы, не отрываясь. И его лицо такое серьезное, такое решительное, такое… идеальное. Вот оно, сейчас все и произойдет.

— Платье подошло?

Лейлочка! Лейлочка-спасительница!

Холодный прерывисто выдыхает и делает большой шаг назад. Мнет бейсболку в руках, больше на меня не смотрит. Затем выходит из примерочной и разговаривает с продавщицей. Сердце успокаивается. Я тоже. Что это сейчас было?

Глава 11.1 Холодный

Не пойму, в чем дело. Дважды за день коротит, током прошибает. Что в ней особенного?

Пока ждал, когда она переоденется, так и манило подсмотреть, отодвинуть занавеску чуть в сторону. Возможность была, желание было, но не смог. Будь это любая другая, подсмотрел бы, не задумываясь. Даже не скрывал бы интереса. А с ней… Не получилось.

Хлопот от нее не оберешься, конечно. Клатч этот идиотский расквасила, по роже мне влепила, пацанов своим публичным раздеванием раздраконила… Не знаю. Надо думать о том, как от видео избавиться, а я застопорился на самокопании. На своей реакции на нее.

Наверное, зря переживаю. Обычное дело. Девчонка-то симпатичная, фигуристая, вот и завожусь с пол оборота. Не в первой, как говорится.

Только вот даже сейчас, когда мы шагаем рядом, и наши руки почти что соприкасаются, я как-то… как-то слишком уж взволнован. Я даже… Черт, меня смущает ее присутствие. Вот такого точно раньше не было.

Мы договорились разыгрывать влюбленных на публике, но там, в примерочной, мы были наедине. Как объяснить это, если она спросит? Я себе это объяснить не могу!

И… она нарушает молчание.

— Андрей, я могу отдавать тебе по частям?

— Что?

— Деньги, — добавляет сквозь зубы. — За сумку эту.

Ах, да. Сумка. Черт бы с ней. Хотел купить часы, ничего, потерплю до следующего месяца. За лимит выходить нельзя. Отец начнет проверять.

— Забей на деньги, я же говорил. Твоя расплата – день города в этом платье со мной и кучей богатых кретинов.

Машу перед ее носом фирменным пакетом. Она хмурится, опускает глаза, поправляет бейсболку. Опять напялила. Все еще в моей толстовке. Хотел купить ей собственную, отказалась. Правильно, моя ей больше идет. Так, хватит уже!

— Нужно придумать правила, — вдруг говорит Кривоносиха, когда мы уже подходим к школе.

— Правила?

— Да, — кивает она. — К примеру, никаких больше денежных трат. Платье я возьму, но это последнее, что ты мне купишь. Не люблю быть в долгу.

— Гм… Мы это еще обсудим.

А как же ее волосы? Макияж? Нет, перед днем города ей все это понадобится. Это понадобится мне! Хочу, чтобы отец в осадок выпал, когда увидит ее в следующий раз.

— Никаких «обсудим». Нет и всё.

— Ладно. Никакого стриптиза.

Ее щеки розовеют, зато глаза бесстрастные.

— Я и не собиралась.

— Разве что для меня одного.

— Пфф. Так, пойдем дальше. Никаких девушек.

Мы останавливаемся возле школы. Я хмурю брови.

— Не понял.

— Всё ты понял. Никаких Маш, Даш, Глаш. Тай…

Тая. Я и забыл уже. Грозилась устроить Кривой веселую жизнь.

— Какая тебе разница с кем я, когда не в школе? — наклоняю голову, вглядываюсь в ее лицо, ищу признаки ревности.

— Мне-то разницы нет, а вот другим… Всего лишь хочу уважения. Пока мы «вместе», — она изображает пальцами кавычки, — никаких других девушек.

— Ладно, принимается, — кривлю душой, этого обещать не могу. Слишком много вокруг всевозможных пчел. Они ведь сами летят на мед, что я могу поделать? — Никаких пощечин.

Вздыхает, смотрит в небо. Нравится ей меня бить, сложно будет.

— Я иду на уступки, — произносит она отстраненно. — Как ты выразился, чтобы нам как-то сосуществовать в одном мире, нужно измениться. Обоим, понятно? Хорошо, пощечин больше не будет. Но из этого вытекает новое правило. Никаких поцелуев.

А вот это уже перебор. Выкатываю глаза. Смотрю на нее, как на ненормальную.

— Нам по семнадцать лет, алло? Никто не купится на представление без кульминации! Все сразу поймут, что наши отношения – фикция.

Она прикусывает губу, размышляет. А я не могу отогнать назойливую мысль. Она еще со мной не целовалась, а ей уже противно.

Да не, не может быть. Я же видел, как глазки бегали там, в бутике. Трусит просто. И про случай этот в примерочной не заикается по этой же причине.

— А в примерочной для кого было представление? — вдруг спрашивает она дерзко.

Черт возьми, телепатка!

Смотрит в глаза, уголки губ чуть приподнимаются, довольна собой.

Да не знаю я, что это было, не знаю! Резкое повышение атмосферного давления? Утечка газа? Перед физрой болела голова, Гребнев поделился таблеткой. А вдруг это был не аспирин?!

Она ждет ответа. Я молчу, но глаз не отвожу. Проигрывать не намерен.

— И чего здесь стоим? — дверь в школу открывается, и к нам на крыльцо выкатывается шарообразная завучиха по воспитательной работе. — Уроки идут. Прогуливаем, Холодный?

Никогда так не радовался появлению этой пышки! Кривая проигрывает, отводит глаза и смущенно потирает пальцы.

— Лера? — хмурится женщина.

— Бегали по поручению физрука, Евгения Валерьевна, — улыбаюсь я. — Вот вернулись.

Для достоверности показываю ей пакет. Все равно в моде не смыслит, не поймет ни фига, что внутри.

— Знаем мы вашу беготню, — ворчит толстушка. — Марш в школу! Физра ваша уже закончилась давно.

Заваливаемся в школу, друг на друга не смотрим, несемся переодеваться. Платье прячу в шкафчик в раздевалке, потом заберу. Физра и правда закончилась, парни разошлись, тишина. Стягиваю покалеченную футболку, швыряю в мусорный бак. Вспоминаю удивление Кривоносихи, когда я оторвал рукав, чтобы забинтовать ее палец. Улыбаюсь. Нет уж, целоваться мы будем. Она желает приобрести уважение, а я не желаю его терять.