Вытесненные из памяти

Пролог

В сетях неизвестности

Тьма перед глазами рассеялась. Сознание понемногу стало ко мне возвращаться, и я услышала голоса: мужской и женский. Женский был мне абсолютно не знаком, а вот мужской смутно напоминал кого-то.

— У неё обычное недоедание. Будет лучше питаться, и такие обмороки не повторятся, — сказала женщина и на мгновение от чего-то запнулась, но потом добавила. — Она скоро придёт в себя. Не волнуйтесь.

— Лучше вам сдержать своё слово. Иначе я добьюсь увольнения всех кто здесь работает и Вас в том числе. — прозвучал грубый мужской голос.

Открыв глаза, я быстро осмотрелась. Тут ко мне пришло осознание: я нахожусь в больнице. Значит я всё-таки не добралась до дома вчера.

Повернув голову в сторону двери в палату, я увидела мужчину, с которым беззаботно болтала до того, как оказаться здесь, и женщину, по видимому медсестру, которая рьяно пыталась доказать, что со мной всё будет хорошо. В одно мгновение я поняла, что если я сейчас не подам признаки жизни, то работникам этой больницы явно несдобровать.

— Кто-нибудь, можно мне пожалуйста воды, — от незнания что сказать, я выпалила то, что первое пришло в голову, и нервно закашляла.

Эти двое одновременно повернулись и посмотрели в мою сторону. Медсестра засуетилась и вышла за дверь.

Парень начал идти в мою сторону, смотря на меня сверху вниз. В то время как я медленно начала подниматься с больничной койки, чтобы занять вертикальное положение, но почти сразу упала обратно. Перед глазами потемнело, а в виски ударила резкая боль. Я схватилась за голову, пытаясь избавиться от этих страданий, но почти сразу поняла, что это бесполезно.

В этот момент в палату вбежала медсестра с полной кружкой воды, и начала с волнением в глазах спрашивать о моём самочувствии. Не сумев ничего произнести, у меня получилось лишь указать на голову. Она сразу поняла в чём дело, достала откуда-то несколько белых таблеток и протянула мне. Я выпила их не задумываясь и вновь опустилась на койку.

Через пару минут боль начала стихать, и я всё таки смогла сесть, свесив ноги. Оглядевшись, мой взгляд остановился на мужчине, который что-то печатал в телефоне. Несколько минут я продолжала открыто пялиться на него, пока он не поднял глаза. Мы пересеклись взглядами, мне от чего-то стало неловко, и я опустила глаза в пол. С его губ сорвался еле слышный смешок. Мои щёки вспыхнули.

Да он надо мной издевается.

Я мигом взяла себя в руки, и тут в голове пронеслась мысль: я ведь даже не знаю его имени. Фактически он мне помог, но с другой стороны я не просила об этом. Мои чувства смешались, я не понимала, что чувствую к этому человеку: благодарность или… злость?

Он встал со своего места, подошёл ко мне и сел рядом. Из мыслей меня вытащил его глубокий голос.

— Как ты себя чувствуешь? — с какой-то непонятной нежностью спросил он.

— Уже лучше, — ответила я и сразу задала встречный вопрос. — Где мы находимся?

— В частной клинике в центре города.

В начале я понимающе опустила голову, но потом вдруг осознала, что сейчас нахожусь в одной из самых дорогих клиник, счёт за палату в которой мне явно не по карману. Не понимая, что делать, я выпалила:

— Ну и зачем вы привезли меня сюда. Со мной ничего критичного не случилось, — но моя ярость вмиг погасла, теперь уже ничего не поделаешь. — Сколько вам выставили счёт за палату?

— Не столь важно, я уже всё оплатил. Сейчас важнее то, что ты пришла в себя.

Я промолчала, но в мыслях негодовала. Ему что деньги некуда девать? Повернувшись к окну, я поняла, что за окном уже давно светит солнце. На меня накатили сомнения, будто я что-то забыла. Вновь повернувшись к мужчине, я спросила:

— Который сейчас час?

— Десять часов.

— Твою ж… Я опаздываю! — выругалась я вслух и, схватив с тумбочки телефон и свою сумку, выбежала из палаты. “Мой спаситель” что-то крикнул мне вслед, но я не слышала.

Не сумев найти лифт, решила, что спуститься по лестнице будет наилучшим вариантом, но ошиблась. Пока спускалась сил совсем не осталось, и меня накрыло отчаяние. Неужели я вот так просто опоздаю на собеседование, на которое так долго пыталась попасть. Расстроенная я всё равно нашла выход.

Выйдя на улицу, на глаза мне сразу попался мустанг, стоящий прямо напротив входа в больницу. Мысленно я усмехнулась. Какой идиот решил оставить здесь свою машину. Но улыбка сразу пропала с моего лица, когда я увидела как из машины выходит он.

Обойдя машину, парень открыл передо мной дверь и, сложив руки в жесте напоминающем пистолет, пригласил меня внутрь.

— Мне очень жаль, что так получилось. Позволь мне загладить свою вину и довезти тебя, — сказал он расстроенным голосом.

Недолго думая, я села в мустанг. Мужчина наклонился, пристегнул мой ремень безопасности и закрыл дверь. Впав в ступор от его “джентльменского” поступка, я какое-то время забыла даже куда мне надо, но вскоре смущение стихло и вновь нахлынуло волнение.

— Куда едем? — вдруг сказал совершенно спокойный мужской голос, и я позавидовала его умиротворённости.

— В RCX International, если не трудно.

Мужчина, сидящий рядом со мной за рулём, слегка кивнул, и мы поехали. По дороге я решила привести себя в порядок, достала из сумочки гребень и немного косметики. Опустив козырёк с зеркальцем, я перекрыла свои синяки под глазами и сделала лёгкий нюдовый макияж, а на голове собрала высокий хвост. В дороге я даже не заметила как мы приехали к месту назначения.

Увидев нужное мне место, я уже было хотела выбежать из машины, но парень рядом не дал мне этого сделать. Он вышел из машины и подошёл к двери с моей стороны. Когда дверь открылась, я мигом вышла из машины.

— Спасибо, что подвезли.

В ответ я услышала короткое “обращайся” и пошла ко входу в компанию. Там меня встретила молодая девушка и провела меня до кабинета проведения собеседования, возле которого уже сидели другие девушки. Как оказалось директор, который должен проводить интервью, опаздывает. Расслабившись, я присела на стул и стала дожидаться.

Глава 1

Ради тебя, мама

На часах смартфона появились долгожданные четыре нуля, которые означали для меня начало нового периода в жизни. Только вот я ещё не знала, что моё восемнадцатилетие будет началом не просто чего-то нового, а началом чёрной полосы.

Закрывшись в комнате, я зажгла свечку на небольшом тортике, который смогла купить на свои скромные карманные деньги. Немного подумав, загадала желание и задула играющий огонёк свечи. После этого я долгое время провалялась в постели, мучая себя мыслями. Но вскоре веки стали тяжёлыми, и меня окутало пеленой сна.

В конце концов мной было принято решение попрощаться со своей детской версией. Да возможно это выглядит нелепо, но напутственную речь я себе тоже дала.

Пора стать сильной версией себя, Адель Эмерсон.

***

Проснувшись рано утром, я выглянула в окно. На улице только начинало светать. Мой взгляд сразу же обратился на часы. Три утра.

— Ну да, а что ты думала, Адель. Два часа сна — это уже норма, — сказала я самой себе.

Да возможно кто-то, услышав меня, подумает, что я сумасшедшая, но мне становиться спокойно просто от разговоров с самим с собой, поэтому я давно забила на чужое мнение. Друзей у меня особо нет, потому что мои одногруппники считают меня “не такой”, но и с этим я тоже смирилась.

Решив всё таки покинуть свою комнату, я направилась на кухню, надеясь ни с кем не пересечься. О, как же я ошиблась. На кухне с утра пораньше уже орудовал мой названный папочка Оливер Уолтон. В детстве я в шутку звала его Оливкой. Он, видимо услышав мои шаги, почти сразу обернулся, но увидев меня состроил недовольную гримасу.

— Почему не спишь, Адель? Хочешь опять добиться того, чтобы я с твоей матерью таскал тебя по больницам?

И вновь эти нотации... В прошлый раз ему пришлось везти меня в больницу, потому что я потеряла сознание во время семейного обеда, на котором были многие его родственники. Врачи сказали ему, что у меня обычный недосып, и мне нужно больше времени уделять на сон, но мне было плевать.

— Ничего я не пытаюсь добиться, я и без твоей помощи могу обойтись.

— Ах, вот ты как заговорила, — взбесился отец. — Тогда может ты и без моей помощи сможешь организовать себе переезд на улицу из моей квартиры?

Я впала в ступор. Он только что сказал, что выгоняет меня?

— Хочешь сказать, что мне нужно съехать от вас?

— Да, именно это я и хочу сказать. В коем-то веке до тебя дошло с первого раза. Тем более тебе уже восемнадцать, пора начать строить свою жизнь самостоятельно, — казалось он закончил свой монолог, но как оказалось нет. — А, и ещё, скажешь хоть слово Агате о том, что произошло вчера, тебе не сдобровать.

Меня пробрал холодный пот. Я прекрасно помнила, что было вчера. Он избил меня так, что синяки на моём теле до сих пор напоминали о вчерашнем вечере в канун моего восемнадцатилетия. Матери не было дома, так как она отмечала с подругами день рождения своей племянницы и до сих пор не вернулась. А причиной гнева “папочки” стало то, что я опоздала домой на грёбанных десять минут. Видите ли раз я живу в его квартире значит должна приходить домой только в то время, которое он назначит и ни на минуту позже.

Мне давно было известно, что они мне не родные, но я ничего не знала о своих кровных родственниках из-за амнезии, которая случилась у меня в детстве, причина мне тоже неизвестна. И как бы я не спрашивала у своих приёмных родителей, знают ли они что-нибудь о моём детстве, в ответ я слышала лишь категоричное “нет”. Возможно опекуны и знали что-то, но очень хорошо всё скрывали.

Я набралась сил, чтобы успокоить себя, налила себе воды под пристальным взглядом Оливки и вернулась к себе. Из его слов я поняла, что надолго я здесь точно не останусь.

Найдя в углу комнаты дорожную сумку, я швырнула её на кровать. Во мне кипели злость и ненависть к Оливеру. Я прекрасно понимаю, что мне идти некуда, но пока на улице летние деньки можно хоть где-то найти ночлег. В любом случае, мне нужно хотя бы устроится на работу, но о какой работе идёт речь, если я даже колледж не закончила. В сентябре я перехожу на третий курс и до выпуска ещё два года.

Пока я размышляла о том, куда бы мне пойти, открылась входная дверь, а следом послышался слащавый голос Оливера.

— Агата, дорогая, ты уже вернулась? Как отметили? Как самочувствие?

Мать стала рассказывать как прошла их вечеринка, а отец в это время внимательно слушал. Мне стало противно, я конечно понимала, что её он любит, потому что она та самая женщина, которую он когда-то выбрал себе в спутницы жизни, но почему ко мне, к его приёмной дочери, он относился так, будто я пустое место.

Неожиданно меня позвала мама, но я не отреагировала, начала складывать некоторые свои вещи в сумку. По-видимому не дождавшись моего ответа, она решила проверить меня. Когда она вошла в комнату, я всё также без сомнений продолжала собирать необходимые мне вещи.

— Ади, доченька, с днём рождения тебя! — сказала мама и вдруг опешила, она нахмурилась. — Милая, ты куда-то собираешься?

В отличие от Оливера я спокойно могла назвать её мамой, потому что она и правда многому меня научила и всегда относилась ко мне как к родной дочери.

Немного об Агате: это женщина тридцати пяти лет, с чёрными волосами и глазами цвета янтаря. Она не могла иметь детей, но очень хотела себе дочку, именно по этой причине Агата со своим муженьком взяли меня из приюта, в котором я одним прекрасным днём очнулась, помня лишь своё имя.

Даже будучи маленькой девочкой, ничего не помнящей о своём прошлом, я была дерзкой и довольно шустрой. Когда меня забирали, из-за страха потерять хотя бы малейшую связь со своим прошлым, я настояла на том, чтобы мне оставили мои имя и фамилию. Повзрослев, я много раз пыталась выяснить через приют и иные источники кто же мои родители, но никто не знал. Вообще никто.

— Ади? — вновь позвала меня мама.

— Я… — неожиданно для себя я даже слова не смогла сказать, зато папочка решил, что это его звёздный час и решил вмешаться.

— Дорогая, у нас с ней был разговор, и мы решили, что ей пора переехать. Ей уже восемнадцать, она вполне уже может жить самостоятельно… — Оливка не успел договорить, потому что вмешалась мама.

— И с какой это стати вы решили это без меня? Меня хоть кто-то подумал спросить? — рассердилась мама.

— Мам, успокойся, — вмешалась я и, понимая последствия моего присутствия в этом доме, продолжила. — Отец прав, я уже не маленькая и вполне способна жить одна. Тем более навещать вас буду время от времени, чтобы ты меня не забыла. Звонить тебе постоянно буду, — пытаясь успокоить, я подошла и обняла её, на что получила взаимные объятия. Я не могла сказать ей правду, потому что не знала, какой трюк может выкинуть Оливер.

Глава 2

Ключи от прошлого

На улице давно рассвело, а двор был залит ярким солнечным светом. Длинные тени от домов ложились на траву, превращая обыденный пейзаж в подобие театральной декорации. Каждая травинка, каждый лепесток ромашки отбрасывал свою, крошечную тень. Воздух становился теплее, наполняясь утренней свежестью и густым ароматом распустившегося жасмина. С высокого тополя доносилось нежное воркование голубей, а где-то вдали слышался смех детей — но здесь, во дворе, царила умиротворяющая тишина, нарушаемая лишь мерным стрекотом кузнечиков. Казалось, сама природа задержала дыхание в ожидании в чего-либо.

Выйдя из подъезда, я уселась на ближайшую скамейку, оставя сумки на прохладной земле, и наслаждалась моментом. Этот двор был отдельным миром, маленькой вселенной, будто отгороженной от внешнего мира. Воздух здесь был густой и сладкий. Солнце пробивалось сквозь листву небольших деревьев, стоящих посреди двора, отбрасывая на утоптанную землю кружевные тени, которые колыхались при малейшем дуновении ветра. Всё здесь дышало покоем и безмятежностью.

Чувство ностальгии овладевало мной. Раньше я часто сидела именно на этой скамейке и читала книгу, в то время как другие дети бегали, играя в прятки или догонялки. Меня с собой они играть не брали, но я и не хотела, предпочитая погрузиться в свой собственный мир.

Телефон у меня в руке завибрировал, на экране появилось уведомление с прогнозом погоды. Я хотела было слистнуть его, но вдруг моя рука остановилась. По спине пробежал противный холодок. Пальцы застыли над строкой уведомления. Во дворе было тихо, слышался лишь шелест листвы, но что-то было не так.

На место спокойствия пришло чувство напряжения. Спиной я почувствовала тяжесть. Не физическую, а давящий поток чужого внимания. Заставив себя не поворачиваться, моё внимание вновь перешло к телефону, но что-то внутри меня всё равно не успокаивалось. Ощущение не проходило. Кто-то смотрел. Пристально, заинтересованно и неотрывно.

Наконец не выдержав, я обернулась. Окинув взглядом весь двор, я никого не увидела, а чувство чужого взгляда не проходило.

Решившись всё-таки покинуть двор, в меня вдруг врезался маленький мальчик и чуть было не свалил меня с ног.

— Эй, эй, эй, поосторожнее. Так и людей покалечить можно, — поругала я пацанёнка.

На вид ему было не больше пяти лет, волосы лохматые, но при этом хорошо одет, правда на одежде в некоторых местах были небольшие дырки, будто он где-то зацепил их. Видимо пока бегал, ветер взъерошил ему все волосы. От чего-то он был испуган, но пока что я не понимала от чего. На моё замечание мальчишка не отвел, лишь опустил голову.

— Что с тобой? Где твои друзья или родители? — спросила я уже более мягким тоном, но он вновь ничего не ответил. Напряжение в теле нарастало, и вдруг я услышала чей-то голос.

— Ну и куда делся этот гадёныш? — послышался неподалёку мальчишеский голос.

Ко мне вдруг пришло осознание. Этого маленького мальчика достают хулиганы со двора. Такие дети были и будут всегда: те, которые думают, что они главнее и круче всех, такие всегда пытаются “показать” себя, обижая при этом более слабых. Ничего не говоря, я присела на корточки рядом с мальчиком и спросила:

— Они тебя обижают, ведь так? — но, как и ожидалось, ответ я не получила, поэтому добавила. — Не бойся меня, я правда хочу помочь. Я понимаю какого это казаться в глазах кого-то слабым.

В ответ тишина, а в стороне, но уже ближе, снова послышался голос того мелкого бандюгана. Мальчишка напрягся.

— Хорошо, раз ты не хочешь ничего говорить, тогда я сама с ними поговорю. — с уверенностью сказала я, встала и направилась в сторону, откуда слышался голос.

— Подождите! Не надо! — неожиданно закричал мальчик.

Я остановилась. Голос его звучал жалобно, будто от этого зависела его жизнь. Вернувшись к нему, вновь села на корточки и посмотрела на него.

— Почему? — произнесла я лишь одно слово.

— Тогда они и Вас будут обижать…

Его слова меня удивили и тронули одновременно. Раньше никто не пытался меня защитить, а мальчик, который и сам на вид очень хрупкий, беспокоился обо мне. Я хотела отвести взгляд в сторону, но тут мальчик поднял голову и посмотрел на меня. Его глаза, темные и испуганные, были полны слез. Они не катились, а будто кипели внутри, готовые вот-вот взорваться тихим, безнадежным плачем. Он смотрел на меня и, в этом взгляде была такая беспомощность, что у меня похолодело внутри. Это был взгляд загнанного зверька, который не понимает, за что ему причиняют боль те, кто должен защищать.

Он быстро опустил ресницы, и две тяжелые капли, наконец, сорвались и оставили следы на его бледной щеке. Его образ — эти горящие слезами глаза, полные немого вопроса и упрёка, — врезался в мою память, будто шрам от раскаленного железа.

— Малыш, успокойся пожалуйста. Тебя больше никто не тронет, я встану на твою защиту. А за меня не беспокойся, сомневаюсь, что они смогут мне что-то сделать, — пыталась я успокоить мальчишку.

В мыслях я уже возненавидела себя за то, что не могу успокоить маленького ребёнка. От злости даже сжала руки в кулаки так, что ногти впились в ладони. На всё, что происходило вокруг, мне стало плевать, я лишь смотрела куда-то вдаль, сквозь мальчика.
Из состояния дереализации меня вывел голос ребёнка. Я даже не сразу заметила как он тянет меня за рукав моей толстовки.

— Тётя! Тётя! — звал он меня, и, увидев, что я обратила на него внимание, заговорил вновь. — Они там, идут сюда.

Обернувшись, мне на глаза попалась компания мальчишек. На вид им лет 14, не больше. Они шли в нашу сторону с такой уверенностью, как будто точно знают, что одержат “победу”.

— Не беспокойся, всё будет хорошо, — сказала я мальчику. — Кстати, а как тебя зовут?

— Дэниел.

— А меня… — не успела я договорить, как мне в спину прилетел камень.

— Эй ты, девка. Уйди, а. Нам с ним поговорить надо, — сказал один из бандюганов, по-видимому главный из их компашки.

— А если не уйду?

— Тогда ты тоже получишь. Если не хочешь, то лучше свали.

— На слабых охотятся только те, кто сам слаб, — сказала я с усмешкой.

— Да кого ты из себя возомнила, сука.

— А кого ты из себя возомнил? — неожиданно послышался грубый мужской голос где-то за моей спиной.

Мурашки пробежали по телу, снова это чувство тяжести. Этот мужчина… Неужели это он наблюдал за мной?

— Негоже мелюзге так со старшими разговаривать, — продолжил говорить парень, приближаясь к нам.
Один из хулиганов что-то шепнул своему главному, и тот резко изменился в лице, но продолжал стоять всё с той же уверенностью. Правда эта уверенность резко испарилась, когда незнакомец подошёл и встал позади нас.

— Пацаны, не думайте, что вы такие сильные, раз обижаете слабых. Всегда найдётся тот, кто будет сильнее вас, возможно даже не физически. Займитесь лучше волонтёрством, направьте свои силы в нужное русло, — решил начать читать нотации парень.

— Да ладно вам, мы же просто играли. Правда ведь, Дэни? — лицемерно обратился главарь к мальчишке, стоящему рядом со мной.

— Что у вас за игры такие? Вы мальчику одежду порвали, у него поди и синяки на теле есть. Не думайте, что если вас много, а он один, то за него никто не заступится, — выпалила я. — Я ведь могу сейчас и в полицию пойти вместе с ним и сказать, что вы его избивали.

— Не надо полиции! — закричал один из пацанов. — Мы всё поняли, больше не будем никого обижать.

— Отлично. Раз вы всё поняли, тогда извинитесь перед ними, — сказал парень.

— Простите нас, — хором закричала компашка, и все вместе ринулись бежать.

Моё внимание сразу вернулось к Дэниелу, который до сих пор держал меня за рукав. На первый взгляд, мне показалось, будто он успокоился, но как оказалось нет. Он дрожал, будто от холода.

— Дэни, теперь всё будет хорошо, они тебя больше не тронут, — сказала я и приобняла его, пытаясь успокоить.

— А если… они вернутся. Я ведь не смогу ничего им сделать, — чуть ли не плача произнёс мальчик.

Глава 3

Обрыв

В этот день, впервые за долгое время, я увидел её, одиноко сидящую на скамейке во дворе многоквартирного дома. Спустя тринадцать лет её глаза, милые щёчки с ямочками почти не изменились. Её черты лица были выжжены в моей памяти, словно кислотой. Сердце моё не просто заколотилось — оно сорвалось с цепи, дико и безнадежно, как зверь, попавший в капкан.

Не зная как поступить, я, как идиот, оставался в машине, наблюдая за ней со стороны. Неожиданно она обернулась. Её глаза, те самые, в которых я тонул когда-то, встретились с моими, но я понимал: она меня не видит. Окинув взглядом весь двор, она вновь уткнулась в телефон.

Взглядом я преследовал её: видел как она покидает этот двор, видел, как она успокаивала мальчика, видел, как к ним подходила группа школьников. Услышав их тон общения с ней, я не выдержал и решил вмешаться, хотя Адель и без этого держалась уверенно.

Когда подростки убежали, она разговаривала с мальчишкой, будто забыв о моём существовании. Я не стал вмешиваться в их милый разговор, немного постоял на месте, а потом пошёл к машине.

Уже дойдя до машины, я услышал её голос, просящий меня подождать. На душе неожиданно стало теплее, будто я вновь вернулся в детство, где мы, будучи глупыми детьми, вместе бегали и резвились. Но моё спокойствие длилось недолго, она вдруг обратилась ко мне на “вы”, и в голове промелькнули две мысли: либо она меня не узнала, либо она меня не помнит.

Когда она собиралась уйти, я даже и не пытался её как-то задерживать. Но в какой-то момент я, даже сам не осознавая этого, схватил её за запястье. А для чего? Я и сам не знал. Тело будто не подчинялось мне.

Что сделано, то сделано. Я решил предложить подвезти её, но она, вновь забыв обо мне, убежала за своей сумкой.

После того, как она убежала, ничего мне не сказав, меня накрыло отчаяние. Неужели Адель, моя девочка, меня не помнит? Эта мысль долгое время не давала мне покоя.

Адель Эмерсон, девушка, которую я на протяжении многих лет пытался найти, не признавая факта её смерти, меня забыла. Понимание этого разбивало мне сердце.

Отчаяние накатывало не волной гнева или слез, а тихой, леденящей пустотой. Оно заполняло меня изнутри, как тяжелый, инертный газ. Я чувствовал себя призраком. Всё моё детство, все те моменты, которые я бережно хранил в сердце как самое ценное, оказались мифом. Я был главным героем трагедии, которая разыгралась только в моей голове. Для неё это был простой, ничем не привлекательный эпизод жизни.

Я сжал кулаки, но бить было нечего. Враг был неосязаем. Это было отчаяние от осознания полного, тотального забвения. Я был памятником самому себе, стелой на могиле чувств, которые никто, кроме меня, не приходил оплакивать. И в этой тишине, среди гомона чужих голосов, я понял, что потерял ее дважды: первый раз — тогда, тринадцать лет назад, а второй — прямо сейчас, когда обнаружил, что та великая любовь никогда по-настоящему и не существовала. Теперь она стала лишь детской глупостью, которую мне пора отпустить.

Не став дожидаться и пытаться добиваться от неё чего-либо, я вернулся домой. Устроившись за кухонным столом, стал разбирать почту. Обычный день, обычные действия. Моя рука механически тянулась к кружке с чаем – зеленым, с жасмином. В комнате было тихо, лишь за окном щебетали птицы.

И тут пальцы коснулись шершавой керамики, а не привычной гладкой фарфоровой ручки моей любимой чашки. Горничная, должно быть, перепутала. Я поднес кружку к лицу, чтобы сделать глоток, и вдруг... меня обдало волной.

Это был не звук, не изображение. Сначала — запах. Горячий, горьковатый, пыльный аромат полыни, смешанный с запахом раскаленного асфальта после летнего дождя. Запах был настолько ярок и реален, что я непроизвольно зажмурился. А за ним хлынуло остальное.

Перед глазами поплыл размытый пейзаж: бесконечная степь, багровое закатное небо, и мы с ней, еще дети, сидим на обочине дороги. Девочка с смеющимися глазами, Адель Эмерсон, сорвала стебель полыни и потеребила его у меня под носом. «Нюхай, — смеялась она, — это запах свободы!».

Я физически почувствовал тепло ее плеча рядом, шероховатость коры старого тополя, о который мы опирались спинами, и вкус на языке — сладковатый привкус яблочного сока, который мы пили из одной бутылки.

Сердце забилось с бешеной силой, в висках застучало. В груди поднялось чувство, острое и щемящее, — смесь беззаботной радости, первой влюбленности и тоски по чему-то безвозвратно утраченному. Это было похоже на вспышку молнии, которая на секунду озарила пейзаж, хранившийся в кромешной тьме.

Кружка с грохотом полетела на пол, разбившись вдребезги. Зеленый чай растекался по белому полу лужей. Я сидел, тяжело дыша, вцепившись пальцами в столешницу. Голова раскалывалась от боли, но это была не та тупая боль, к которой я привык. Это была боль прорыва, взлома.

“Моя девочка…” — пронеслось в голове. Это старое, давно забытое воспоминание снова вышло из тумана памяти. В голове крутились обрывки: смех, запах полыни и это сокрушительное чувство счастья, которое теперь, контрастируя с пустотой настоящего, причиняло почти физическую боль.

Теперь, когда я снова увидел её живой, вдруг осознал, что это прошлое — не чистый лист. Прошлое было живым, дышащим, и оно только что вновь постучалось ко мне через шершавую поверхность керамической кружки. И этот стук был громче любого грома. Теперь я с ужасом осознал, запах был точь-в-точь как тот самый, из моего старого, забытого дома.

В порыве эмоций, я рванул к стеллажам, на которых хранились различные документы, книги и альбомы. Беспорядочно разбрасывая всё с полок, я искал тот самый фотоальбом. Маленький, неприметный, с детскими наклейками на обложке. Он был последним связующим звеном между мной и Адель.

Раскрыв фотоальбом, я медленно рассматривал каждую фотографию. На этих картинках мы были такими жизнерадостными, такими счастливыми. Наши родители нечасто нас фотографировали, но то малое количество фотографий, которое было сделано ими, было идеальным, передавая наши самые яркие эмоции.