Выйти замуж за бандита. Книга 1

Глава 1

Вероника

Я с нетерпением жду вечера в надежде, что придёт он. В пятнадцать все друзья брата кажутся взрослыми и пугающими, но Дамир для меня самый лучший мужчина в мире. Кажется, я влюблена в него всю жизнь. Поначалу липла с детской привязанностью, переросшей в потребность видеть его каждый день.

Он приходит, и мне становится хорошо до пресловутых бабочек в животе, но одновременно плохо до распирающей боли в груди. Он приходит, как и всегда, не один. Его сопровождает фигуристая блондинка, намного старше меня, липнущая к нему и громко смеющаяся над каждой тупой шуткой. Дамир никогда не бывает один, предпочитая проводить свободное время с красивыми женщинами.

Я подглядываю в неплотно прикрытые двери, впитываю каждое движение, каждое его развратное касание к блондинке, и мне до зуда в зубах хочется оказаться на её месте. Она садится к нему на колени, расставив ноги и обхватив бёдра с двух сторон, и меня накрывает огнём от его жёстких сжатий руками ягодиц. Он проводит языком по её шее, спускается к плечу и задерживает взгляд на щели в двери, прожигая тёмное пространство вокруг меня. Кажется, Дамир удерживает меня густой чернотой, высасывая силы, обездвиживая, парализуя. Его рука задирает юбку, оголяя подтянутую попу с тонкой полоской трусов, и ныряет пальцами под неё, не отводя глаз от дверного полотна. Хочу сделать шаг назад, скрыться в комнате, спрятаться под одеялом, но замираю и жадно слежу за его рукой.

Из транса выбивает громкий хлопок, раздавшийся с лестницы, предающий мне пинок для ускорения. В комнате я долго лежу без света, тяжело дыша и сжимая края толстовки. В голове прочно обосновался его взгляд, выворачивающий меня наизнанку, и пальцы, проскальзывающие под чужие трусики.

Что-то произошло в тот вечер между Дамиром и Максом, потому что это был его последний приход в наш дом.

***

Говорят, подростковая влюблённость коротка, недолговечна и безболезненна. Врут. Мне семнадцать, а я всё так же ищу встречи с ним на улице. Они редки, и он не знает, что я вылавливаю его по городу, напитываясь мимолётными видениями. Дамир, как и прежде, проводит время в окружении шалав, а я смиряюсь с ролью стороннего наблюдателя за случайными моментами его жизни.

Выпускной класс, подготовка к поступлению, постоянный зубрёж материала. Всё моё время занимает учебный процесс, а в душе не утихает болезненный процесс. Вот уже два месяца сердце в груди срывается на бег, как только я вижу похожий силуэт. Моя болезнь переходит в хроническую стадию, заставляя каждую ночь корчиться в ломках, вспоминая наш последний вечер.

- Ну пошли, Ник. Не будь врединой. Пять дней активного отдыха. Сплав по реке, свежий воздух, ночёвки в палатках. Красота. Когда ещё ты сможешь выбраться на природу, уехав в Москву?

Поля пристаёт ко мне на протяжении всей экзаменационной недели. Её старший брат на пару с Максом организуют прощальный поход, собирая внушительную компанию своих сверстников. Польку брат тащит с собой, а ей некомфортно в окружении пенсионеров. Про пенсию, конечно, она перегнула, там все не старше тридцати, но в свои семнадцать ей с ними совсем не интересно.

- Ну хочешь, я поеду поступать с тобой? – не сдаётся она. – Серый как узнал, что ты едешь в Москву с Максом, дал добро на мой отъезд. Только не бросай меня в походе со стариками.

Я улыбаюсь, представляя, какой террор она устроила брату, чтобы он отпустил её со мной. Полька давно влюблена в Макса, как и я в Дамира, и так же, как у меня, Макс совсем её не замечает. Сколько слёз пролилось на моё плечо после того, как Поля видела Максима с очередной девчонкой, сколько счастливых визгов просочилось в моё ухо, когда он их бросал. Круговорот природы с цикличностью от одной бабы до другой.

- Хорошо. Давай только сдадим последний экзамен и всё обсудим, - подслащиваю пилюлю, которую ей придётся заглотить через одну минуту.

Мы идём к моему дому, и я уже вижу Макса, подпирающего забор очередной распутной пассией. Уже на подходе лицо Полины вытягивается, а на глаза наворачиваются слёзы. Предыдущих четыре дня счастья погребены под вселенским горем и часами сопливого сравнения себя и её.

- Ник, ну что со мной не так?

Мы сидим в моей комнате, и Поля затапливает её слезами. Я успокаиваю её как могу, отлично понимая, что она чувствует. Я сама живу с болью в сердце уже не один год.

- Я же ничем не хуже, - скулит мне в плечо. – Я симпатичная, привлекательная. У меня даже грудь есть.

Поля, действительно, очень эффектная. Копна рыжих волос, струящаяся естественными волнами ниже пояса, зелёные глаза, от цвета которых майской траве становится стыдно, небольшой, пухлый ротик, делающий её лицо кукольным, и да, тяжёлая грудь четвёртого размера. Бонусом идут покатые бёдра и оттопыренная попа, составляя из её тела идеальные линии гитары. Мужчины сворачивают шею, проходя мимо, а эта дурочка запала на моего братца с кобелиным характером.

- Поль, может, не пойдём в поход? Скажем Серому, что ты заболела и поживёшь у меня.

Я не оставляю надежд её отговорить, так как кормление комаров немного не моё. Она отлепляется от меня, вытирает рукавом лицо и упрямо поджимает пухлые губы.

- Мы пойдём, Ник. Я прикупила пару купальников, от которых краснеет даже отражение в зеркале. Против моего тела он не устоит. Макс увидит, наконец, что я больше не конопатый подросток с плоской грудью и тощей задницей. Он посмотрит на меня как на женщину. Вот увидишь.

Мне остаётся только вздохнуть и накупить побольше противомоскитных средств, потому что вылазка на природу планируется в конце следующей недели, как раз перед отъездом в столицу.

Выпускной проходит в пьяном угаре. По всему городу закопаны нычки со спиртным, и каждый выход в туалет и проветриться сопровождается порцией из горла. В какой-то момент славливаю глюк, спаиваясь взглядом с Дамировской чернотой, и понимаю, что допилась. Упираюсь лбом в стену, пытаюсь вытащить телефон, сцепившись в неравной схватке с сумочкой.

Глава 2

Вероника

Мою грудь заполняет пламенем, и мне трудно сконцентрироваться на чём-нибудь извне. Жадно сглатываю слюну, скользя по голому торсу, оплетённому пластинами мышц и тугими венами, выпирающими от физической нагрузки. Его смуглое тело идеально, а витиеватая татуировка, пересекающая грудь, плечо и заползающая на шею добавляет агрессивности образу.

Касаюсь взглядом ключицы и медленно сползаю вниз, мысленно слизывая капельки пота, дохожу до тёмной дорожки волос, утопающей за поясом. Задерживаю дыхание, осознанно опускаю его на шорты, оголяя чёткую линию Адониса, и захлёбываюсь от возмущения, когда в поле моего зрения вторгается женская рука, по-собственнически проводящая по кубикам, секунду назад, моего пресса. Он снова не один. Очередная блондинка заливается смехом, виснет на нём и получает от него горячий поцелуй.

- Ник, отомри, - дёргает за локоть Поля и тащит в сторону реки.

Машинально передвигаю ногами, не отрывая глаз от целующегося Дамира, цепляюсь мыском за корягу и лечу вниз, сдирая колени и ладони. Именно в такой неприглядной позе, стоящей на четвереньках и смотрящей на него, меня замечает Дамир, задерживает взгляд, продолжая тискать свою блондинку.

На глаза наворачиваются слёзы - больше от обиды, чем от боли, и я ещё больше жалею, что отправилась в этот поход.

До шести вечера мы находимся на плаву, перекусывая и загорая. Погода радует палящим солнцем, смягчающимся влажным ветерком и прохладой от воды. Мимо проплывает сменяющийся пейзаж, состоящий из мазков кустов, деревьев, небольших деревень и простором полей, засаженных, в основном, кукурузой и горошком.

- Давай, Ник, раздевайся. Пойдём поплаваем.

Поля скинула одежду и вытянулась во весь рост, сверкая божественной красотой и белым купальником, больше открывающим стратегические места. Тонкие лямки, крестообразно пересекающие спину, и три треугольника, скрывающие соски и лобок, вызывают шок у Серёги. По тому, как задний плот ведёт в сторону, можно понять, что Макс, наконец, разглядел в Польке женщину и не в состоянии справиться с осознанием этого открытия.

Во время борьбы за мои шорты и майку, коса Полины расплетается, и в воду она входит как феерическая русалка, оставляя в точке соприкосновения вспененные брызги. Мой купальник выглядит скромнее, как и объёмы, но реакция Серёги неоднозначна. Наш транспорт слегка отклоняется от курса и с матерным сопровождением возвращается обратно.

Спрыгиваю с плота и гребу в направлении подруги, виснущей на краю пристанища Макса. Тот немного пришёл в себя и протягивает Поле руку, вытягивая на твёрдую поверхность. В этот момент мне окончательно стало жалко братишку. Через намокшую ткань Полькины соски сигналят о неземной любви, придавая лицу Макса оттенки дебилизма, а его спутнице гневное вытягивание лицевых мышц.

Глядя на эту троицу, теряюсь в дальнейших действиях. Вернуться и переждать грозу, либо ломануться в эпицентр и попытаться предотвратить выдёргивание волос и царапание рожи. Выбираю второе и обхватываю бревно, с трудом вытягивая свою тушку, так как помощь от Макса застряла где-то между грудью и коленями Полины.

- Оооо. У вас фрукты есть? – восторженно восклицает подруга, подойдя к закромам брата. – У нас только чипсы и пиво.

Из всего многообразия Поля выбирает банан, медленно скатывает с него кожуру, облизывает кончик ароматного фрукта и насаживает на него губки, закатывая глаза и резко смыкая челюсть, оставляя во рту половину откушенной мякоти. От её шаловливых действий Максим истекает слюнями и присаживается на стул, пряча нехилый бугор между ног. Припухлость в штанах не остаётся незамеченной, кажется, Надеждой, и она обиженно переходит на другой конец.

- Спасибо за перекус. - Поля делает контрольный выстрел, подходит к жертве, заставляя подняться с насиженного места, встаёт на мысочки и целует в щёку, потираясь при этом грудью об разгорячённый торс, а животом об опухоль.

Что бы ни происходило между ними двумя, мои мысли уплывают по течению, цепляясь за каждое бревно в поиске дозы для сердца.

От свёрнутой шеи спасает только удалённое расстояние до плота Дамира, идущего последним в цепочке, и всё, что я могу рассмотреть во влажной ряби воздуха, расползается телесными пятнами.

Приста́в к берегу, ребята занимаются палатками, розжигом костра и расчисткой площадки для лагеря, а девушки распределяют обязанности по подготовке к ужину и просушке одежды. Я вызываюсь на сбор хвороста для костра, стремясь хоть чуть-чуть побыть в одиночестве. Неспешно продвигаюсь в глубь леса, погрузившись в свои переживания, не замечая удары веток по лицу. Раз за разом прокручиваю его поцелуй, предназначенный не мне, и кляну своё сердце за неспособность вытравить эту болезнь.

Внимание привлекает глухой стон, похожий на взывание к помощи, и я бросаю охапку лесного мусора, устремляясь сквозь кусты на шум. Лучше бы я пошла в другую сторону… Увиденное впечатывается в подкорку мозга навсегда, разбивая весь мой мир.

Замираю на краю поляны, наталкиваясь на двоих. Дамир стоит, широко расставив ноги и удерживая блондинку перед собой на коленях. Его лицо перекошено злостью, а в глазах клубится дьявольская чернота. Девушка испуганно смотрит в эту черноту и трясущимися руками расстёгивает пряжку ремня и ширинку. Возможно, она что-то делает не так, потому что Дамир рычит и отвешивает ей пощёчину, выбивая очередной стон.

Девушка освобождает из штанов его член, проводит по нему рукой, и тут же следует хлёсткий удар, откидывающий её на спину.

- Встала обратно и убрала руки за спину! – звучит команда, оглушающая тишину леса.

Дальше всё происходит в безмолвии, парализуя моё тело. Он насаживает её рот на член, подаваясь бёдрами вперёд, проталкивая его до предела и задерживаясь в глотке. По красному от нехватки воздуха лицу текут слёзы, и с каждым резким толчком раздаётся беспомощное мычание, рвотные звуки и всхлипы. Всё это время Дамир смотрит на меня, повернув голову и пригвоздив взглядом к месту. Он в последний раз входит в неё, схватив за волосы и уткнув лицом в пах, и держит, не обращая внимание на царапающие попытки оттолкнуться, освободиться от него. Отпускает только тогда, когда сопротивление подавлено. Блондинка сползает на землю, заваливается на бок, хватает воздух и выворачивается от рвоты, а мой розовый мир трескается на части, как и любовь к нему.

Глава 3

Вероника

Отрезвление приходит моментально, как только розовые осколки со звоном падают на землю. Пячусь назад, пока не упираюсь спиной в шершавый ствол дерева, оставляющий царапины на спине. Дальше мной руководят инстинкты, опережая мозговую деятельность и заставляя двигаться вперёд, быстро, не останавливаясь, не оглядываясь назад. «Нужно только добежать до лагеря. Нужно только добежать» - пульсирует в голове, подгоняя в сторону спасительных голосов. Не уверена, что Дамир ринется за мной, но меньше всего я хочу оказаться в руках этого монстра. Страх слепо ведёт на зарево в просветах кустов.

На поляне полыхает огромный костёр, вылизывая с треском воздух оранжевыми языками, над маленькими близнецами стоят треноги с котлами и сковородками. Мужчины подтаскивают к центральному кострищу брёвна, а девушки режут овощи и мясо, готовя заготовки для рагу.

За суетой моё появление остаётся незамеченным, позволяя спрятаться в палатке и заняться залечиванием ран. Моё сердце истекает кровью, а разодранная в клочья душа не поддаётся восстановлению. Слишком долго любила свой призрачный идеал. Слишком больно столкнуться с реальностью. Слёзы душат, и я зарываюсь лицом в подушку, вгрызаясь в уголок ткани, чтобы не скулить во весь голос и не привлекать к себе внимание.

За парусиновым полотном жалостливо скулят струны гитары, и низкий баритон растекается тоскливой песней о несчастной любви. На последних словах присоединяется женский голос, подвывающий на высоких тонах, и моё сознание скользит на волнах боли, утекая в утешительную темноту.

Просыпаюсь от давящего груза на спине и ноющей пустоты в груди. По ежиному сопению в затылок идентифицирую Полинку, приткнувшуюся сзади и закинувшую конечности на моё тело. Осторожно, стараясь не разбудить, выползаю из-под её руки и попой вперёд выбираюсь из палатки. Раннее утро сизой дымкой окутывает землю, огибая посторонние природе предметы невесомой пеленой. Лагерь спит после ночных посиделок, и лишь тихий всплеск реки и далёкий пересвист птиц разрушает тишину.

Появляется огромное желание смыть с себя вчерашнее воспоминание, окунуться с головой и отдать воде тянущую боль в надежде обрести покой. Вооружившись полотенцем, как сомнамбула, продвигаюсь к спасительным потокам, расстёгивая на ходу шорты и стягивая грязную, после вечернего забега, майку. Оставшись в одних трусиках, бросаю на траву полотенце и делаю пару шагов к воде, утопая ногами в прохладном песке.

- Сука! – доносится слева голос, от которого подгибаются колени, и вдоль позвонка поднимаются дыбом волоски. – Здесь есть место, где нет тебя?

Как в замедленной съёмке поворачиваю шею, напарываюсь на обжигающую черноту и стекаю вниз по татуировке, огибая крепкие мышцы, вылепленные кирпичики пресса, ощупываю взглядом тёмную дорожку волос и упираюсь в наливающийся на глазах член, гордо поднимающийся в мою сторону. Слишком поздно вспоминаю про голую грудь и прозрачные трусики, провоцирующие этот подъём. Руки тяжелеют, а ноги сковывает влажный песок, и какая-то сила удерживает на месте, не давая возможности шевельнуться и сбежать.

Так и стоим, жадно осматривая друг друга, и в его глазах явственно проступает желание, тянущее осязаемые щупальца ко мне. Он медленно приближается, парализуя голодной чернотой, а я стою, не отрываясь от него.

- Сама напросилась.

Его злое дыхание задевает скулу, а жар тела обволакивает сознание, порабощая изодранную душу. Кажется, мужчина придавливает меня к земле, вынуждая опуститься на колени. Вчерашняя картина ярко вспыхивает в голове, выталкивая кадр за кадром, и непонятное томление скручивается в животе. Непроизвольно сглатываю слюну, облизываю губы и закрываю глаза, отдаваясь ему во владение.

Дамир тяжело дышит и накрывает рукой грудь, перекатывая сосок между пальцами. Подаюсь вперёд, пламенея от незнакомой ласки, и напрягаю ноги, стараясь не упасть.

- Видела когда-нибудь член? Трогала? – мотаю головой, со всей силы зажмуриваюсь до боли в веках. – Открой глаза.

Как марионетка тянусь за его приказами, безропотно выполняю каждую команду, страшась саму себя. Мозг кричит: «Беги», а новые волны силы, исходящие от него, заставляют остаться.

- Сожми его! - Чувствительный щепок за сосок, горловой всхлип и твёрдая плоть под рукой. – Сильнее.

Короткие приказы хлёстко бьют по мне, окутывая потребностью подчиняться. Дамир накрывает мою руку своей и прокатывает её по всей длине. Чувствую ладонью бархатистость кожи, влажность головки и каждую неровность взбухших вен, расчертивших замысловатым рисунком плоть. Опускаю глаза и поражаюсь контрасту своей светлой кожи, красиво скользящей по тёмному стволу. Дамир убирает руку, а я продолжаю движение, оттягивая крайнюю плоть. Много раз видела в интернете обнажённых мужчин, рассматривала то, что у них между ног, но именно этот член вызывает наполненность слюней во рту. Сжимаю сильнее пальцы, обхватывая и следя за поступательными движениями туда-сюда.

От болезненного давления на сосок бьёт электрический разряд, простреливающий до кончиков пальцев на ногах. Это странное действо, одно на двоих, под шумное дыхание и нежный шелест реки. Вокруг не осталось ничего, только он и я, стоящие друг напротив друга и позволяющие себе порочные касания.

Из транса выдирает выброс спермы, пульсирующий и обжигающий живот. Осознание происходящего лопается, как переполненный пузырь, окатывая покалывающей, ледяной водой. Одёргиваю руку, делаю шаг назад и, схватив полотенце, спасаюсь бегством, наматывая его на ходу. Меня трясёт, и слово «сука» хлещет по спине, стараясь сбить с ног.

Ныряю в палатку, унимая дрожь. Вчерашние картинки исчезли под видом мутной спермы у меня на животе, стекающей к резинке трусиков, а ноздри раздражает терпкий запах, принадлежащий сильному самцу.

- Я трогала его, а он трогал меня, - шепчу не останавливаясь, как помешанная, пока вытаскиваю из рюкзака сменное бельё.

Только одевшись, получается немного успокоиться, набраться смелости и влиться в просыпающийся лагерь. Оставленные на берегу шорты и майка лежат сложенные у входа в палатку, и я понимаю, что он был здесь, стоял рядом, возможно, касался входного полотнища, пока меня колбасило от его близости.

Глава 4

Вероника

За каждым деревом, за каждым домом, за каждым поворотом мне мерещится въедливый взгляд Дамира. Неделю до отъезда в Москву стараюсь не выходить из дома. Родителям вру, что готовлюсь к поступлению, а сама извожу себя разъедающими мыслями. Можно ли избавиться от этого наваждения, приходящего каждую ночь? Можно ли вытравить впитавшийся на генетическом уровне запах этого зверя?

Мой отъезд в столицу больше похож на побег. Ни разу не обернувшись, прохожу паспортный контроль и поднимаюсь по трапу, выдыхая напряжение последних дней. Весь полёт Макс воркует с Полей, а я позволяю себе закрыть глаза и, наконец, погрузиться в марь. Удаление на безопасное расстояние благотворно сказывается на снах. Меня больше не мучают ненавистные картинки, где на коленях стою я, а Дамир с перекошенным от злости лицом отвешивает мне пощёчины и насилует в рот. После таких видений моё горло саднит от рвотных спазмов, горит лицо, а между ног скручивает от пульсации. Реакция тела пугает настолько, что я начинала сомневаться в своём психическом здоровье.

Москва сразу затягивает своей суетой, динамичностью и шумом. Наш город не маленький, но на фоне столицы выглядит глухим поселением с тремя избушками и парой семей. Суета оглушает, а Полькины восторженные возгласы с трудом пробиваются сквозь толщу воды.

Родители позаботились обо всём, сняв нам трёхкомнатную квартиру, оплатив моё обучение и пристроив Макса в компанию друзей. Заниматься семейным делом Максим отказался, сказав, что переработка мусора и производство удобрений - не совсем то, о чём он мечтает в жизни. Отец пытался соблазнить его сетью магазинов, гостиничным или туристическим бизнесом, но Макса потянуло в строительство. Не зря же он заканчивал архитектурный, бредя проектировать высотные дома.

Светлые апартаменты в современной многоэтажке встретили чистотой и аппетитными запахами из кухни. Любимые родители позаботились не только об уборке, но и о хлебе насущном, беспокоясь о своих обездоленных детках. Макс выбирает самую большую спальню, заносит туда свои и Полины вещи, поставив всех перед фактом, что они будут жить вместе, а сияющие глаза подруги подтверждают его решение. Провожая их взглядом, не понимаю, как я пропустила начало отношений. Видно, под давлением страха ничего вокруг не замечала.

Заняв оставшуюся спальню, разобрав чемоданы, сажусь на кровать, осматривая комнату в деталях. Бежевые стены, чёрный пол и мебель, на стене напротив большая плазма, в голове абстрактная картина, навевающая дождливое настроение, у окна письменный стол и удобное эргономическое кресло. Миленько, красивенько, уютненько, а с учётом того, что здесь мне предстоит прожить пять лет – очень удобненько.

На кухню выхожу первой и, подождав новоявленных любовников минут пятнадцать, обедаю в одиночестве и тишине. Проходя по коридору, слышу тихие стоны и улыбаюсь, делая вывод, что им долго будет не до еды.

Дальнейшие дни, недели, месяцы пролетают незаметно. Мы с подругой осваиваем финансы и менеджмент, Максим с утра до вечера нарабатывает опыт, а жизнь течёт размеренно и ровно. Иногда подступает тоска по Дамиру, сосущая где-то внутри, но я её уверенно развеиваю, посещая ночные бары и кафе.

- Почему скучают самые красивые девчонки института? – подсаживается к нам за столик Павел.

С Пашей я встречаюсь уже две недели. Студент четвёртого курса, будущий банкир и полная противоположность Дамиру. Из всех претендентов на место моего парня, я выбрала его только из-за этого. Блондин с зелёными глазами, с мягкими чертами лица и озорной ямочкой на правой щеке, придающей детское шалопайство всему образу главного красавчика.

- Тебя ждём, Пашенька, - посылает ему улыбку Поля.

Подружка оказалась отменной сводницей, направив Пашу в нужное русло, а меня заставив выбрать именно его. Я ей так и не рассказала про случившееся в походе, не захотев лишний раз волновать. Поля, сделав вывод, что я по-прежнему изнываю от безответной любви, прожужжала все уши - какой Паша хороший. И папочка при деньгах, и сам мо́лодец хоть куда, и институтские шалашовки вешаются на него гроздьями, а он не сводит с меня глаз, поджимая от тоски губки. Как известно, вода камень точит. Вот и меня подточило, подтолкнув на следующий уровень к излечению.

- Какие на вечер планы? Может, в клуб? – Паша смотрит на меня и приподнимает в ожидании бровь.

Все наши свидания проходят в шумных компаниях, и настаиваю на этом именно я. Не готова сделать следующий шаг, остаться с ним наедине, подпустить к себе ещё ближе. Не могу я так быстро забыть Дамира.

- Согласны. Только Макса позову, - опережает меня Полька, достаёт телефон и пишет сообщение своему мужчине.

У них всё в самом разгаре. Максим постоянно её тискает, а когда на работе, заваливает сообщениями с признанием в любви, а Поля никогда никуда не ходит без него, предпочитая развлекаться со своим парнем. Глядя на них, я часто дрейфую в своих воспоминаниях о детской любви. Почему Поля любила, любила, и теперь строит отношения со своей любовью? Почему я любила, и теперь стараюсь вытравить свою любовь? В какой момент мой любимый Мир встал на кривую дорожку и превратился в безжалостного Дамира?

- Хорошо, девчонки. Заеду к восьми, - Паша чмокает меня в губы и возвращается к своей компании ребят. Вадим, его лучший друг, что-то говорит, Павел ему отвечает, и все громко смеются, покидая кафе.

- Клин клином не вышибается? – с жалостью смотрит на меня подруга.

- Ещё не поняла, - морщу нос и отмахиваюсь рукой. – Может, мы ещё мало встречаемся, но, когда он меня целует, бабочки в животе не порхают.

- Совсем ничего не чувствуешь? – подаётся вперёд, считывая эмоции в глазах.

- Чувствую, - киваю в ответ. – Слюни.

Полька зависает на несколько секунд, а затем заливается смехом. Её складывает пополам, по щекам текут слёзы, и со всех столов на нас оборачиваются с любопытством.

- Слюни – это уже хорошо, - многозначительно произносит после того, как отсмеялась, отдышалась и промокнула салфеткой под глазами. – Было бы хуже, если б испытывала отвращение. А со слюнями можно дальше лепить картинку. Может, позволишь ему потискать себя? Ну не знаю… Грудь дашь пощупать или в трусики пустишь поиграться?

Глава 5

Вероника

Удары басов сотрясают стены, отдавая через каменный пол в стопы и позвоночник, вибрация продирает горло, а лихорадочная пульсация света выдёргивает силуэты на танцполе, дёргающиеся в режущих пространство пучках стробоскопов, как под оголёнными проводами. Впереди идёт Макс, раздвигая толпу разворотом плеч и удерживая за руку Полю, а сзади на меня давит рука Паши, уверенно вжимаясь в поясницу и проталкивая в эпицентр прожорливого нутра клуба.

Голоса пропадают в нескончаемом бите, сплетаясь и рассасываясь в душном зале. Пятница, и от студентов яблоку негде упасть. Где-то в этой прыгающей массе компания Павла, которую он пытается найти, вытягивая шею и крутя ей в разные стороны. В какой-то момент его лицо озаряется улыбкой, проявляя ту самую ямочку, и направление нашего движения отклоняется на сорок пять градусов.

Его рука соскальзывает с меня, оставляя влажный след, пробирающий мурашками до шейного позвонка. Ребята обнимаются, хлопают друг друга по спине, и на некоторое время обо мне все забывают, позволяя ссутулиться и громко втянуть раскалённый воздух. Я нервничаю, так как решила сегодня сделать следующий шаг на пути к ещё большему отдалению моего сердца от нездоровой зависимости к Дамиру.

Паша вспоминает про меня, притягивает за талию и всовывает в руку коктейль ядрёного, голубого цвета, подходящий больше для пляжных вечеринок.

- Какой состав? – тяжёлым взглядом пришпиливает его Макс, успевая лапать Польку и следить за степенью моей разлагаемости в ночном клубе.

- Он слабый, - с искренностью в глазах врёт Павел, перехватывая трубочку и пробуя на вкус. – Компотик. Можешь попробовать.

- Отвечаешь за неё головой, - дожидается кивка и, подхватив Полину, пробивается на танцпол.

Паша смотрит на меня в ожидании моего первого глотка и в нетерпении подводит трубочку к губам, следя за тем, как я обхватываю её и втягиваю щёки. Его кадык приподнимается вверх, судорожно сглатывая в такт мне, а глаза заволакивает масляной пеленой в предвкушении продолжения вечера.

Напиток оказывается совсем не компотиком, обжигая горло и стекая по пищеводу горячей струйкой, замешиваясь в кровь и туманя уставший за учебную неделю мозг. Недосып перед зачётами даёт о себе знать, погружая в расслабленную эйфорию и делая ближе ещё на шаг к решению сдаться на волю победителя. В пьяной прострации не замечаю, как в моей руке сменяется пустой бокал на полный, а рука парня сползает с талии на бедро, поглаживая круговыми спиралями попку. При каждой белой вспышке черты лица Паши становятся острее, а похоть в глазах пробирает до костей.

- Потанцуем, Никусь.

Он не спрашивает, а скорее утверждает и тянет меня безвольной куклой в противоположный конец зала, скрываясь от взглядов Макса и друзей. В эту часть не доходят истерические вспышки, погружая нас в темноту, и только блеск радужки и руки на спине подтверждают, что он рядом. Плавные покачивания, диссонирующие с общим тактом, расслабляют ещё больше и толкают меня коснуться его губ. Кажется, я готова двигаться дальше, не думая о последствиях и возможных сожалениях завтра.

Паша чувствует мой настрой, углубляя поцелуй и притягивая к себе ближе, не оставляя ни миллиметра между нашими телами. Его руки жадно шарят по телу, сжимая ягодицы и вдавливая в своё возбуждение, стоящее колом в штанах.

- Подари мне себя, Ника, - шепчет, отрываясь от губ и вырисовывая языком узоры на шее.

Вяло киваю, расплывчато соображая - на что дала согласие, и чувствую резкий рывок, отрывающий от пола и насаживающий к себе на торс. Вынужденно обхватываю руками шею и сплетаю ноги за его спиной, стремясь уменьшить качку и удержать внутри лишний коктейль. Из духоты вырываемся на воздух, который ледяными иголками впивается в незащищённую спину.

- Потерпи, Ник. Машина рядом.

Пиликанье сигнализации, остывший салон, отрезвляющий холод сидения под попой, хлопок двери, и шум разгоняющегося движка. Я, как в тумане, непонимающе кручу головой и щурюсь, настраивая резкость. Машина съезжает с освещённой проезжей части, проникает в тёмный двор и, проехав несколько подъездов, упирается в глухой загон, служащий когда-то местом для контейнеров.

Громко щёлкает ручник, печка набирает обороты, какой-то медляк льётся из динамиков. Паша перелезает ко мне назад и впивается в губы, дёргая пальцами пуговицу на джинсах. Прислушиваюсь к себе, стараясь понять свои ощущения. Смелость от выпитого льёт через край, плавя жаром и смешиваясь со страхом, вымораживающим изнутри. Мне хорошо до кружащихся в темпе вальса самолётиков, и одновременно плохо до тошноты, усиливающейся с увеличением скорости головокружения.

Оголённую грудь обдаёт прохладой, сжимающиеся на ней пальцы выбрасывают меня туда, в июньское утро, где другие пальцы игрались с соском. Делаю глубокий вдох, сдерживая себя от желания отстраниться, и твержу про себя, словно мантру: «это лечение… это лечение от него». Паша больше не сдерживается, добравшись до вожделенного десерта, сминает грудь, рычит и проникает рукой в трусики, раздвигая складочки и стремительно продвигаясь к цели. И вот тут накрывает, что это перебор. Не готова я делать такой большой шаг, похожий больше на стометровку, пробегающую на время.

- Паш.. Паш.. Прости… Я не готова… У меня ещё никого не было…

Вцепляюсь в его руку и вызволяю её из трусов, одновременно отодвигаясь и упираясь спиной в дверь. Становится тошно, как будто я изменила Дамиру, и меня начинает пробивать дрожь. Затуманенный взгляд Павла тяжелеет, губы растягиваются в оскал. Тусклое освещение от приборной панели искажает черты лица, проявляя что-то звериное. Шумное дыхание, переходящее в хрип еле сдерживаемого мужского желания.

- Хорошо, Никусь. Не здесь и не сейчас. Просто помоги мне.

Паша расстёгивает ширинку, освобождает налившийся кровью член и кладёт мою руку на него. Он немного меньше, тоньше, светлее, чем тот, который был у меня в руке в то утро. Тактильное ощущение вырывает из «сейчас» и выбрасывает в «тогда», где Дамир оттягивает грудь, прокатывая соски между пальцами, а я поглаживаю его ствол, поражённая контрастом.

Глава 6

Два года спустя

Вероника

Почерневшие деревья тянутся к тяжёлому серому небу искривлёнными голыми ветками. Крупные хлопья снега закручиваются на ветру, опускаясь ниже и покрывая собой лакированную поверхность гробов. Их два, по одному на каждого родителя.

В это время, год назад мы готовились с ними к Новому году, наряжая пушистую ель и развешивая гирлянды по дому. Теперь они готовятся к погребению после зверского убийства в собственной спальне. В версию полиции об ограблении верится с трудом. Не тот посёлок, не тот масштаб. Макс не говорит, но я сама догадываюсь, что смерть родителей связана с бизнесом. Показательная казнь, с пытками и насилием. Я не видела, как выглядят мама и папа, брат запретил идти на опознание. Только закрытые крышки не оставляют сомнений, что умирали они долго и тяжело.

Много желающих пришло проститься или убедиться, что Дмитрия Неверова, одного из хозяев города, больше нет. Территория кладбища кишит от соболезнующих, охраны, репортёров, толпящихся за оцеплением, ограждающим три одинокие фигуры. Несмотря на большое количество родственников и друзей, окружающих чету Неверовых при жизни, здесь я вижу только посторонние лица. Приближённые притихли, залегли на дно, побоявшись привлечь к себе внимание, не решившись проводить в последний путь.

Я совсем не помню, как мы летели домой, как проходила подготовка к похоронам. Как только я услышала, что родителей больше нет, земля ушла из-под ног. На себя всё взяли Макс и Полина, стараясь не трогать меня, давая полностью погрузиться в горе.

Каждый ребёнок подсознательно готовится к тому, что родители когда-нибудь уйдут, но не так рано. Пятьдесят два. Замечательный возраст жить для себя. Дети выросли, упорхнули из дома, строят свои семьи, готовятся нарожать внуков. Пользуйся моментом, посвящай всё внимание себе, реализовывай неисполненные желания и мечты. И всё хорошо до тех пор, пока какая-то тварь не решает, что пятьдесят два – это уже слишком много.

Я не замечаю, как проходит панихида, не чувствую удушливый запах ладана и свечей, не слышу отпевание батюшки. Мои чувства заперты ужасом случившегося, осознанием разрушенной жизни, оставленной в том счастливом прошлом. Снег валит стеной, покрывает уродливую черноту развороченной земли, скрывает пеленой от посторонних, страждущих зрелищ.

Нескончаемый поток слёз выжигает дорожки на лице, боль с трудом помещается в груди, грозясь проломить рёбра и выплеснуться наружу, залив горечью всё вокруг. Мне не хватает сил держать её внутри, когда дорогие гробы опускают в прожорливую пасть черноты. Я ломаюсь, кричу, бьюсь в истерике. Плевать на камеры. Плевать на любопытный сброд. Плевать на всё.

Брат в последний момент удерживает от падения вниз, прижимает к себе, с силой вдавливая в содрогающееся от рыданий тело. Ему так же больно, как и мне. Он также уничтожен, как и я. Отец больше не похлопает его по плечу, говоря, как он гордится успехами сына. Мама больше не погладит его по щеке, смаргивая слезу и причитая, как она соскучилась. Наш дом больше не будет наполнен смехом, совместными ужинами и праздниками в кругу семьи.

С каждой лопатой земли, засыпающей прошлую жизнь, из меня уходят последние силы держаться на ногах. Повисаю на Максе, сползая в мерзкую серь, удушающую, склизкую, затягивающую глубже, без возможности выбраться самостоятельно.

Сильные руки выдёргивают из зяби, делясь теплом, обволакивая спокойствием. Мерные покачивания, уносящие из этого ада, дарящие защиту, спасающие крупинки оставшейся жизни.

- Спи, малышка. Завтра всё изменится, - шуршит в волосах такой знакомый и давно забытый голос.

Спины касаются прохладные простыни, одеяло окутывает уютным коконом, прогибается матрас, и крепкие объятия сжимаются вокруг, пряча от дерьмового мира, унося в сонную марь.

Просыпаюсь с тяжёлой головой и той же неутихающей болью в груди. Я знаю, когда-нибудь это пройдёт, будет щемить, но перестанет драть по-живому, и теперь главное - дожить до того дня, когда о родителях смогу вспоминать с улыбкой.

Скольжу по потолку взглядом и не могу понять, что в нём не так. Незнакомые светильники, занавески, мебель, комната. Интерьер явно мужской и вряд ли принадлежит Максу. Опускаю ноги на пол, утопая в густом ворсе ковра и, покачиваясь, продвигаюсь к двери, судорожно вспоминая вчерашний день. Всё настолько смешалось в голове, что пульсация от напряжения отбивает по вискам. Надавливаю ручку и с грохотом вываливаюсь в коридор, успевая в последний момент выставить руку и не удариться лицом.

- Тебе нельзя ещё вставать, глупая девчонка.

Снова этот голос из вчерашнего сна, срывающийся на хрип. Снова те же руки, поднимающие и несущие в кровать. Боюсь открыть глаза и понять, что это всего лишь сон. За два с половиной года не забыла, не смогла излечиться, не сумела сделать следующий шаг.

- Не смей подниматься с кровати, - приказ, не подлежащий ослушанию.

Решаюсь, распахиваю глаза и обмираю. Дамир. Совсем не изменился с того июньского утра. Только шрам, пересекающий левую щёку, делающий его ещё мужественней. Он давит меня своей чернотой, в глубине которой подсвечивает нежность. Она еле заметна, или я придумала её сама.

- Тебе нужно поесть, Вероника, - от нежности не остаётся следа, одна подавляющая чернота.

- Не хочу, - шепчу, тратя последние силы, и подтягиваю одеяло к подбородку, отгораживая себя от него.

- Придётся, - металл в голосе, царапающий по нервам. Он отворачивается и идёт к двери, оставляя меня в замешательстве. Дамир здесь, со мной. Этого не может быть.

- Где я? – бросаю вопрос в его спину.

- У меня, - останавливается, но при этом стоит спиной.

- Зачем? – неприятно сосёт в желудке от его ответа.

- Твой брат попросил помощи, взамен отдал тебя мне. Теперь ты будешь жить здесь, со мной.

Каждое слово, произнесённое жёстко, врезается в меня, как нож, вспарывая плоть и вытаскивая страхи, тщательно захороненные под толщей последних двух лет. Память снова подкидывает эпизоды далёкого дня и то, с какой жестокостью он обращался со своей девушкой.

Глава 7

Дамир

Семь лет, сука! Семь долбанных лет я схожу с ума по этой девчонке! Годами чувствовал себя педофилом, поправляя в штанах колом стоящий член от одного взгляда на худое, угловатое тело подростка. Тёмные волосы в вечном беспорядке, сбитые коленки и локти, выпирающие рёбра и мослы. Всё это отошло на второй план, стоило заглянуть в её глаза. Большие, цвета молочного шоколада с золотистыми лучиками, окружающими зрачки, и это чудо в обрамлении длиннющих ресниц.

Ей тринадцать, мне двадцать один. Она ребёнок, лазающий по деревьям, а я мужик, пришедший из армии и желающий трахать всё подряд. Поначалу испугался своей болезни. Разве может здоровый мужик дрочить, представляя плоскогрудого ребёнка? Запивал стояк бухлом, драл баб, вымещая злость и получая только физическое удовлетворение. Пропорционально моральному неудовлетворению росла ненависть к готовым на всё блядям.

Благодаря своей злости и ненависти я нахожусь именно там, где сейчас. Сначала возил шлюх по клиентам, потом выбивал долги, собирал дань и мотался на разборки. Авторитет рос, штат шестёрок увеличивался. Через два года имя Мир вызывало обратный эффект. Меня боялись, опускали глаза, старались не доводить до личного контакта. С такой известностью был потерян шанс общаться с Вероникой. К тому времени её формы округлились. Небольшая, но упругая грудка забавно оттопыривала футболку, на попке наросло мясо, делая заметнее разницу между бёдрами и талией. Мой утёнок превращался в лебедя, а меня лишили возможности быть рядом.

С этого дня начался мой рост наверх. Правая рука босса, одним движением казнящая и милующая. Более серьёзные дела, более элитные шлюхи, и ещё больше повёрнутости на Веронике. Она стала моим допингом, моим наркотиком, за которым я продолжал следить исподтишка. Лебёдушка расцветала, хорошела каждый день, оформляясь в сногсшибательную девушку. Только мой образ жизни исключал чистоту. Держался в стороне, отталкивая от себя развратными действиями и жестокостью. Знал. Всегда знал, что она запала на меня, поэтому с удвоенной силой огораживал от своей грязи.

Один раз не удержался, когда узнал, что она уезжает в Москву. Сделал всё, чтобы попасть в поход, организованный бывшим другом. Хотел в последний раз насмотреться, надышаться общим воздухом, погреться в её тепле. Посмотрел. Подышал. Не смог взять себя в руки, увидев обнажённой на краю реки. Высоко стоящая грудь с тёмными вершинками, съёжившимися от утренней прохлады, впалый живот с проступающим косыми мышцами, округлые бёдра и упругая попка, спрятанная в простые трусики, и огромные глаза на пол-лица, в которых отражался весь мир. Мой мир, который вот-вот должен был развалиться.

Прошло почти три года, а руки до сих пор помнят мягкость кожи, пружинистость груди, плотность горошинки, венчающей шоколадную ареолу. В ушах до сих пор перекатывает её тихий стон, а член никогда не чувствовал ничего лучше, чем её прохладная рука, несмело дрочащая по всей длине.

Испугал. Заставил в ужасе бежать. Понадеялся получить излечение в её отсутствии. Худшие два с половиной года. Сходил с ума от мысли, что мою малышку трахает какой-нибудь мудак. С трудом контролируемая злость, ненависть ко всему живому, оказались мощным двигателем к власти. Всё случилось само собой. Проституция, оружие, крышевание бизнеса, рейдерские захваты. С этим я мириться привык, а когда босс решил распространять наркоту в учебных заведениях и клубах, где развлекаются подростки… Пришлось вырезать всю верхушку и занять освободившееся место, взяв в теневое управление город. Руки по локоть в крови, безграничная власть и шрам на щеке, оставленный в ночь зачистки на память.

Болезнь утихала, оставляя тоску и щемящую боль в груди. Добрее к шлюхам не стал, продолжая драть их по - жёсткому, а злость к окружающим научился держать под контролем. Марат говорит, что я разожрался и размяк, но это он позволяет себе только наедине, и то, когда я расслаблен и доволен результатами работы.

В какой-то момент текучка в постели приелась, а тупость некоторых промежностей стала выбешивать не по-детски. Виктория попалась на глаза, когда осматривал новую партию рабочих девочек. Внешнее сходство с Вероникой спасло её от круговой поруки и последующей жизни в борделе. Так в моей постели появилось постоянство, обманчиво притупляющее тоску по Неверовой, раздвигающей ноги для московских мажоров. То, что раздвигает, был уверен. Двадцать лет, отсутствие родительского контроля, студенческая жизнь. Что ещё делать в этом возрасте?

Вика оказалась умной бабой. Истерики не устраивала, шубы и брюлики не выпрашивала, губы не дула. Пришёл, жёстко трахнул и свалил. Конечно, статус постоянной любовницы босса давал много бонусов. Дорогая квартира, брендовые шмотки, безлимитная карта. Благодарностью за роскошную жизнь было полное послушание, как в постели, так и в общении. Она покорно сносила жестокость, пропитавшую сексуальные отношения, научилась безмолвно сносить боль и получать от этого удовольствие.

За полгода я расслабился и упустил залётную шваль, решившую перекроить мусорный бизнес в обход меня. Результат моей близорукости оказался плачевным. Неверовых-старших пытали несколько часов в собственной спальне, заставив передать все права на бизнес, а Вероника осталась ни с чем и убитая горем. Я мог закрыть глаза на смерть Неверовых, но на слёзы моей девочки сделать этого не смог.

С этими уёбками сделали всё то же, что они творили с родителями Вероники. Лично присутствовал и наслаждался их визгами и мольбой пощадить. Они ответили за каждую слезу моей малышки.

А дальше удивил Макс, придя в офис с просьбой о помощи. У него на лице было написано, что он пойдёт на всё ради возврата имущественных прав и защиты семьи. Хотел отдать ему бумаги в знак бывшей дружбы и отпустить с миром, как он заговорил о Веронике. Она стала спусковым крючком, решившим мою судьбу.

- Она, ведь, так и не забыла тебя, - с болью в голосе произносит Макс. – Как бы я ни старался её отгородить от твоего дерьма, она продолжает тобой болеть. Негативная характеристика, дальнее расстояние, отсутствие контактов, ничего не помогло.

Глава 8

Вероника

К тому времени, как потолок изучен вдоль и поперёк, возвращается Дамир, открыв дверь плечом и протиснувшись с подносом в руках. Сведённые брови, жёсткий взгляд, всё выдаёт его напряжение и нежелание продолжать разговор. Ставит ношу на тумбочку, берёт тарелку с супом и подносит ложку к губам, продолжая молчать и сверлить меня чернотой. Она угнетает, пугает, делает слабовольной, заставляя открыть рот. Еда кажется безвкусной, но я продолжаю послушно глотать, сдерживая тошноту.

Он сидит слишком близко, и от этого кружится голова. Нога соприкасается с моим бедром, и от ожога не спасает даже одеяло. Отодвигаюсь в сторону, и он, заметив, поджимает губы, но продолжает меня кормить.

- Что со мной будет? – решаюсь остановить пытку едой и прояснить своё будущее.

- Будешь жить здесь со мной, а я буду тебя трахать, - в его голосе лёд, запускающий цепочку кадров из мучащего меня совсем недавно сна.

Когда-то я мечтала услышать от него эти слова, но его безразличие и жестокость привели к тому, что теперь мне страшно от них. Да. Я продолжаю болеть им, но не желаю испытать уродливую близость с ним. Дамир перестал быть мужчиной моей мечты, когда превратился в неуравновешенное животное.

- А если я не хочу, чтобы ты меня тра…?

При нём я не могу выговорить это слово, и вряд ли когда-нибудь смогу. Под его сканерами большинство слов застревает в горле, делая из меня глупую рыбу с бесполезно шевелящимися губами.

- Не важно, чего хочешь ты, Вероника. В этом доме всё происходит по моему желанию.

Он злится, сжимает ложку до побеления костяшек, пригвоздив взглядом к изголовью, как бабочку, жалко трепыхающую крыльями. Ощущаю себя этой самой бабочкой, и каждое слово булавкой проходит сквозь тело, доставляя страх, перемешанный с болью.

- Будешь насиловать меня, Мир? – шепчу, не веря, что это происходит со мной на самом деле.

Это же на его плечах я каталась, как на лошадке, в пять лет. Это же от него я получила самую красивую куклу в семь. Это же он мазал зелёнкой мои разбитые коленки и заботливо дул на них в девять, когда я упала с велосипеда. Что случилось с тем нежным мужчиной? Кто украл моего Мира?

Дамир резко вскакивает и впечатывает тарелку в стену. Брызги, осколки, ошмётки еды разлетаются по светлому ковру и оставляют жирное пятно, стекающее уродливыми полосами вниз. Он пересекает комнату, открывает дверь, с хлопком возвращает её на место и поворачивается ко мне. Лицо перекошено от гнева, раздаётся хруст от сжатых кулаков. Не могу оторвать глаз, замерев, глядя, как мартышка на голодного удава.

- У тебя две недели смириться с реальностью, Вероника! Делать глупости не советую. Весь дом оснащён камерами.

Он снова открывает дверь и вылетает в коридор, а металлический щелчок замка в очередной раз подтверждает, что я здесь никто, просто валюта, обмененная на безопасность Макса. Поворачиваюсь на бок, поджимаю коленки к груди и зарываюсь лицом в одеяло. Вчера я оплакивала смерть родителей, а сегодня свою жизнь, в какой-то момент ставшую похожей на ад.

Не знаю, сколько пролежала, заливаясь слезами, но потребность организма заставляет встать и отправиться на поиски ванной комнаты. За первой дверью нахожу гардеробную, забитую мужской одеждой, за второй - то, что искала, облегчённо вздохнув, что не пришлось справлять нужду в цветочный горшок. Сменную одежду для себя не нахожу, поэтому наглею и беру махровый халат, принадлежащий, скорее всего, хозяину моей тюрьмы.

Тёплые струи воды болезненно касаются раздражённого от слёз лица, а гель для душа вызывает резкое жжение, заставляя зашипеть сквозь зубы. Удивительно, но боль немного отрезвляет, приводит в чувство и дарит небольшое облегчение в груди, забирая на себя часть распирающего давления. В поисках большего эффекта начинаю растирать мочалкой тело, стараясь посильнее нажимать, вызывая раздражение.

Наверное, в душе провожу слишком много времени, потому что дверь с треском вылетает, ударяясь о стену и сбивая на пол ряд керамической плитки. В проёме стоит Дамир, и обеспокоенный взгляд прощупывает повреждения, нанесённые кожному покрову.

- Ты, блядь, совсем рехнулась?! Решила содрать с себя кожу?!

Его голос обрушивается на стены, отскакивая эхом в потолок и затаптывая слабые ростки моего спокойствия. В ужасе застываю, продолжая вдавливать в себя мочалку, загоняя, кажется, уже под кожу. Мне безумно страшно, хочется зажмуриться, сжаться, испариться, но я, не отрываясь, смотрю в его глаза, купаясь в беспокойстве, в таком же как десять лет назад.

Дамир срывает с крючка халат, заворачивает меня вместе с приросшей мочалкой и подхватывает на руки, неся спешно на кровать. Мимолётно замечаю, что последствия его бешенства убраны, что лишний раз доказывает его слова о камерах по всему дому, отслеживающих мои передвижения по комнате. Остаётся надеяться, что туалет в их извращённые просмотры не вошёл, и хотя бы там я могу побыть в одиночестве.

Сопротивляюсь попытке Дамира стянуть с меня халат, но заведомо проигрываю его силе. Лежать перед ним голой стыдно и неловко. Он первый мужчина, увидевший меня без одежды, и если в ванной я замерла в шоке, давая возможность пялиться на меня, то сейчас пытаюсь прикрыться, судорожно дёргая руками и делая неловкие попытки спрятать стратегические места.

- Не смей закрываться, - рычит Дамир, одёргивая мои руки и припечатывая их к матрасу.

Чувство самосохранения заставляет послушаться, и я закрываю глаза, как в детстве, убеждая себя, что если не вижу я, то не видят меня. Некоторое время ничего не происходит, но обжигающий колючий жар подсказывает, что мужчина сканирует моё тело. Иголки проходят по груди, задевая вершинки, спускаются к животу и задерживаются в зоне бикини, нещадно царапая огнём. Моё напряжение накаляется, грозясь взорвать всё на сотню метров вокруг, оставив после себя глубокую воронку.

Матрас прогибается, и я дёргаюсь от прохладного касания его рук. Он смазывает меня какой-то мазью, и его касания наполнены ванильной нежностью, совсем не похожей на него. Путь от щиколоток до шеи проходит неторопливо, кажется, нескончаемо, покрывая каждый миллиметр кожи, зарождая тянущее томление внизу живота. Сжимаюсь ещё больше, боясь своей реакции на его заботу.

Глава 9

Вероника

Просыпаюсь в душном коконе, завёрнутая, как ребёнок, в одеяло. Потягиваюсь, испытывая лёгкую, приятную ломоту в теле и удовлетворённо обнаруживаю, что в постели нахожусь одна. Одна… Воспоминания вечера обрушиваются ледяным потоком, словно меня бросили под струи горного водопада. Я барахтаюсь, пытаюсь глотнуть воздух и захлёбываюсь водой.

Заглядываю под одеяло и в панике ощупываю себя, не решаясь проверить последствия ночи между ног. Мало ли что со мной сделал Дамир? Наркотик в еду, и сознание полностью затуманено, делая из человека безвольную куклу. Напрягаю внутренние мышцы и облегчённо выдыхаю. Ничего не беспокоит, дискомфорта нет, значит, девственная плева не повреждена.

За эти два года я так и не подпустила к себе ни одного мужчину. После неудачного свидания с Пашей и его продолжения в машине, парень пытался меня вернуть, не обращая внимания на просьбы оставить мою персону в покое. Он оставил, благодаря вмешательству Макса и паре сломанных рёбер. Слухи в институте разносятся быстро. Уже на следующий день нас с Полькой обходили стороной, боясь схлестнуться с неуравновешенным Максом. Показательным мордобоем брат убедил всех, что за безопасность своих девочек порвёт любого.

Что же сейчас с тобой случилось, братик? Почему ты так легко отдал меня в пользование человеку, от которого требовал держаться подальше? Надеюсь, у тебя веские причины так со мной поступить?

Ищу глазами, что бы накинуть на себя, но в поле зрения ничего не попадает. Ходить под камерами голышом не собираюсь, заматываюсь в одеяло и, как пингвин, переваливаюсь до ванной. Моя одежда исчезла, как и позаимствованный халат. Приходится воспользоваться гардеробной, где по-прежнему только мужской ассортимент.

Хреновый мне попался хозяин – деньги есть, а собачка не имеет собственного ошейника.

- Мне нужна одежда!

Кричу в потолок, пытаясь разглядеть расположение камер. То, что они здесь есть, не сомневаюсь. То, что за мной следят, уверена. Достаточно скрыться в ванной, как в комнату проходит прислуга, убирает комнату и оставляет еду.

На мой крик реакции нет. Никто не бежит по коридору с чемоданом платьев на перевес, никто не врывается в комнату с желанием пополнить гардероб. Снимаю с вешалки очередной халат, такой же, как и первый, но только пахнущий свежестью и порошком.

В ванной комнате ничего не изменилось со вчерашнего дня. Ряд сбитых плиток, валяющихся на полу, два полотенца, висящих на крючках, мочалка, лежащая на своём месте. Единственная обновка, появившаяся здесь с утра – вторая зубная щётка в упаковке.

Встаю под тёплые струи и гоню воспоминания о касаниях его рук. Калейдоскоп видений накрывает с головой, выдёргивая из реальности. Теперь я на коленях, он меня бьёт, а в глазах безграничная нежность. Это какое-то садомазо, где он с заботой отвешивает оплеухи, а я благодарно смотрю на него. И вот тут становится по-настоящему страшно, потому что, кажется, я теку. Моё тело снова даёт сбой, прогибаясь под его властью, а низ живота стягивает в тугой узел. Возбуждение вбрасывает обратно под душ, и я часто и рвано дышу.

Вылетаю из ванной пулей, слышу щелчок закрывающегося замка. Как и ожидала, на тумбочке стоит поднос с завтраком. Каша, творог, булочки и свежие ягоды. На втором подносе кофе, чай и апельсиновый сок. Попытки выяснить пристрастия в еде таким способом бесят. Можно спросить, что я предпочитаю. Есть рот, язык и выученные с детства слова. Снова бросает в жар при воспоминании о том, что делал Дамир ртом и языком. Сжимаю ноги, борясь с влажным дискомфортом, и со злостью откусываю булку.

- Бутерброды я люблю! – кричу в потолок. – С колбасой и сыром!

А в ответ тишина…

Полдня ко мне никто не заходит. Заняться нечем, поэтому сижу на подоконнике и считаю падающие снежинки. Через две недели Новый год, и первый раз в жизни я встречу его без семьи. Мамин смех от запотевших папиных очков в момент вытаскивания утки из духовки. Больше никогда не услышу её голоса, папиного ворчания на радикулит, когда он подхватывает маму на руки. Они всегда любили друг друга. Всю жизнь. Ещё со школы, с третьего класса, как только он взял её за руку и повёл провожать домой.

Дверной замок отрывает от воспоминаний, и я жду, что войдёт Дамир. Разочарованно наблюдаю за здоровым детиной, похожим на встроенный шкаф. Он входит, пропускает в комнату пожилую женщину с подносом и закрывает собой проём.

- Позовите Дамира. Мне нужно с ним поговорить, - стараюсь говорить твёрдым голосом, не терпящим возражений, но шкаф остаётся невозмутим.

- Мне нужна одежда и свежий воздух! Я не могу всё время сидеть в замкнутом пространстве! – срываюсь на крик, пытаясь достучаться до крокодильих мозгов.

- Дамир Авазович уехал на неделю. Распоряжений по поводу вас не давал. Только еда и охрана.

Женщина молча ставит поднос и, опустив глаза, выходит, подгоняемая недовольным охранником. Щелчок закрываемого замка режет по барабанным перепонкам, словно решётка в тюремной камере.

Нежность? Возбуждение? Больная зависимость? Сейчас меня раздирает только злость! Наматываю круги по комнате, сбрасывая подушки и шипя в потолок. Как он мог? Сначала приласкать, возвысить до небес, напомнить Мира из детства, а затем указать на моё место?

Устав от беготни и выплевав всю злость на стены, понимаю, что нужно поесть. Война войной, а без сил не повоюешь. Он хочет послушную зверушку? Будет ему виляющая хвостиком собачка. Но стоит Дамиру расслабиться, стоит немного спустить поводок… Даже у маленькой собачки очень острые зубы.

Вся неделя проходит под лозунгом «День сурка». Меняется только поднос с едой, и каждую ночь исчезает халат, который приходится носить целый день. Разбитые плитки убрали, но серая дыра каждый раз напоминает о первом дне. Я много медитирую, погружаюсь в воспоминания о прошлом, живу ими, успокаиваясь и уравновешивая свою боль. Тоска гложет по родителям, по Полине, по брату и по Миру. Смешно. Чем больше нахожусь в одиночестве, тем чаще думаю о нём.

Глава 10

Вероника

Я лежу, придавленная тяжёлой рукой, и боюсь пошевелиться. В ягодицы упирается твёрдое и подёргивающееся нечто, а по влажной от пота спине рассыпаются мурашки. Обманываю себя, что они от страха. От чего же им ещё быть? Влажное дыхание в затылок, хозяйское поглаживание живота, вдавливание в пах и одновременная подача бёдрами вперёд, втирающая член в промежность.

Подскакиваю, как ужаленная в попу осой, подтягиваю к груди одеяло и испуганно спрыгиваю на пол. Из одежды на мне ничего нет, как и вокруг не вижу ни одного халата. Озираюсь по сторонам и испытываю лёгкий шок. Глаза утопают в светлой комнате с резной, белой мебелью, персиковыми занавесками на окнах и царским балдахином, скрывающим от посторонних глаз огромную кровать. Мягкий ковёр в цвет занавесок приятно обволакивает ступни, и в центре этой композиции улыбающийся Дамир.

- Доброе утро, Вероника.

Он лежит обнажённый, прикрыв краем простыни только бёдра, и наблюдает за мной, изогнув правую бровь. Пробегаюсь по его мощной груди, покрытой вязью татуировки, по длинным крепким ногам и смущённо задеваю взглядом приподнятую в паховой области ткань.

- Где я? – выдавливаю, с трудом справляясь с сухостью во рту.

- Это наша спальня, - обводит пространство рукой, отбрасывает единственное укрытие и поднимается с кровати.

Фривольно расхаживает передо мной голышом, показывая себя во всей красе, а я краснею, не зная, куда деть глаза.

- Ты же дал мне две недели, - спотыкаясь на каждом слове, шепчу, цепляясь сильнее за одеяло.

- Я обещал не трахать тебя две недели, но спать мы будем в одной постели, - припечатывает, сверля недоброй чернотой.

- Но я не хочу спать с тобой в одной постели, - перечу, хотя вижу, что мои слова его злят.

От утреннего благодушия не остаётся и следа. Брови выстраиваются в прямой разлёт, закладывая глубокую складку по центру, скулы очерчиваются остротой, а недавняя улыбка деформируется в оскал, не обещающий ничего хорошего. Дамир, как гора, надвигается на меня, и от страха перестаю замечать его наготу.

- Ты забыла основное правило в этом доме, - рычит, приперев меня к стенке и сдавив горло рукой. – Мне похрену - кто и что хочет. Здесь всё крутится вокруг того, что хочу Я.

Он наклоняется, с шумом всасывает воздух с моих волос и по-животному проходится языком, оставляя мокрый след от шеи до виска. Ноги перестают меня держать, а дыхание застревает где-то в груди. От его скачков в настроении накрывает дурнотой, скапливающейся горечью во рту. Мне не справиться с ним, подсознательно понимаю, и, скорее всего, лучше смириться и уступить.

- Прими душ и спускайся завтракать, - отпускает, делает шаг назад. – Потом поедем по магазинам. Нужно пополнить твой гардероб.

Дамир подходит к дверце шкафа, достаёт одежду, в которой я была в день похорон, бросает её на кровать и выходит из комнаты в коридор. Внутренний голос заставляет шевелиться, рисуя в красках, что я могу получить, если продолжу бесить зверя. Ополаскиваюсь, чищу зубы, всовываю влажное тело в джинсы. В голове тикают часы, нервно отсчитывая моё время.

Выхожу из комнаты и впечатываюсь в привычный шкаф. Он отодвигается немного в сторону, подхватывает под локоть и тяжело ступает, таща меня за собой. Лестница, поворот налево, холл, узкий коридор. Считаю каждую ступень, каждый шаг. Это помогает меньше нервничать и трястись. Лаконичная столовая в бежевых тонах с массивной мебелью и строгим текстилем.

Во главе большого стола сидит Дамир, методично распиливая яичницу на тарелке. Он не отвлекается, не поднимает глаза, и мне остаётся занять свободное место по правую руку от него. Завтракаем в тишине, нарушаемой редкими пошаркиваниями женщины, разливающей напитки и убирающей освободившиеся тарелки. Заставляю впихивать в себя завтрак, уставившись в белоснежную скатерть. Никогда шумно не ела, но в этой тишине слышно, как жую и делаю глоток.

- Машина готова, - появляется в проёме шкаф, вытягиваясь по струнке.

- Поторопись, Вероника.

Дамир поднимается, бросает на стол салфетку и уходит в сторону выхода. Облегчённо выдыхаю, что больше не нужно давиться яичницей, которую я не люблю. Тороплюсь за ним, стараясь больше его не нервировать. В холле охранник выдаёт моё пальто и под локоть вытягивает из дома. Перед крыльцом стоит большой внедорожник, хищно скалясь обвесами на бампере. Водитель открывает заднюю дверь, куда охранник бесцеремонно засовывает меня, словно бездушную вещь.

Всю дорогу Дамир щёлкает по клавишам ноутбука, не замечая рядом меня, что даёт возможность наблюдать за скачущим пейзажем в окно. Два часа заснеженных полей, утонувших под сугробами деревень, скрытых под белыми покрывалами промышленных зон. Ближе к городу движение уплотняется, переходя в растянутые от светофора к светофору пробки. Растяжки из гирлянд, наряженные ёлки на площадях, светящиеся надписи с поздравлениями в витринах магазинов. В воздухе устало искрит приближение Нового года.

Наверное, Дамир всё ещё на меня зол. По торговому центру он идёт впереди, как будто меня нет рядом, а следом за ним болтаюсь я, сжатая за локоть лапой охранника. Покупка нарядов до абсурда смешна. Он проходит по рядам, тыкая в нужные платья, менеджер рядит меня и крутит, как манекен, согласовывая мой вид с хозяином. То же происходит в обувном и бутике нижнего белья, с разницей, что там я густо краснею, позволяя раздевать меня до гола. Столько унижений не получала за всю жизнь, но вишенкой на торте оказывается салон красоты.

- Убрать всю растительность и привести в порядок, - бросает администратору Дамир и покидает салон, оставив охранника, невозмутимо севшего рядом с рабочим столом.

Нас разделяет белая занавеска, и на каждый рывок воска я цепляюсь зубами в кулак, сдерживая крик. После всех манипуляций кожа горит, особенно в интимной зоне, которая прежде никогда не испытывала на себе варварский способ удаления волос. Сквозь зубы выдуваю воздух, надевая трусики и за ними джинсы. Кожу печёт от раздражения, а внутренности горят от обиды. Сглатываю слёзы, вставшие солёным комком в горле. Не хочу показывать свою слабость перед охранником и ,тем более, перед Дамиром. Тяну время, медленно одеваясь и успокаиваясь, мечтая, чтобы этот день быстрее кончился. Долго быть в одиночестве мне не дают. Как только пальто оказывается на плечах, занавеска отодвигается, и привычным уже захватом охранник выдёргивает меня из комнаты.

Глава 11

Вероника

Белый песок, разрезающий бирюзовую гладь острой косой, ласковое солнце, искрящееся в вздрагивающем мареве влажного воздуха, пронзительный крик чаек, падающих камнем за добычей. На этом пляже я была пять лет назад вместе с родителями. Морские волны набегают на разгорячённое тело, нежно лаская ноги пенящейся водой. Откидываюсь на спину и слегка раздвигаю ноги, позволяя прохладным пузырькам снять жар, пульсирующий в сосредоточении женственности. Млею от каждого наката, выгибаясь, роняя тихий стон.

Потоки нагреваются, становятся настойчивее, и шершавые руки сжимаются на бёдрах. Поднимаюсь на локти, натыкаясь на тёмную голову между ног. Это мой сон. Какого чёрта Дамир делает в нём?

Он не даёт возмутиться, впечатываясь губами в мою плоть. Его язык творит форменное безобразие, кидая в пучину удовольствия и заставляя шире расставить ноги. Со стоном сдаюсь его ласкам, открываясь и позволяя делать всё, что ему вздумается. Это сон. Во сне можно всё.

Мир посасывает клитор, увеличивая пульсацию, разгоняя кровь, устремившуюся навстречу его языку. Широкие мазки проходятся по складочкам, и я поддаю бёдрами, желая усилить трение, втереться в лицо, ослабить боль, скопившуюся внизу.

Дамир входит во вкус, насаживая на свой язык, и это похоже на бушующий океан. Колючие волны бьются о плоть, смывая нежность, оставляя страсть. Не отрываясь от чувствительной точки, он вводит палец, затем второй, и я выгибаюсь от простреливающего током оргазма.

Тяжесть тела, поцелуй, приправленный вкусом моих соков, и я понимаю, что это вовсе не сон. Организм медленно приходит в себя, сокращаясь от остаточного удовольствия, и нет сил шевельнуться и продолжать войну. И нужна ли она в моём положении?

- Доброе утро, Вероника.

Дамир довольно урчит, растекаясь масляным взглядом, но искры настороженности бликуют глубоко внутри. Его расслабленность обманчива, он как пружина, сжавшаяся в ожидании моей реакции. Я не знаю, что ждать от него. Ведёт он себя так только со мной, или это хитрый ход по приручению, ведущий к последующей жестокости? Моя молодость и неопытность не дают ответа на мучающий вопрос, и единственный выход положиться на голос сердца. Дамир не обидит меня. Каким бы животным он ни был, здесь и сейчас меня держит в объятиях мой Мир.

- Доброе утро, – смущённо отвечаю, не зная, как себя вести.

Дамира явно сбивает с толка моя покорность, и он решает проверить своё везение ещё раз. Его губы невесомо касаются моих, язык скользит по нижней, а зубы играючи оттягивают её, всасывая и посылая дрожь по телу. Закрываю глаза, выдыхаю полустон и принимаю весь его напор. Он сжирает меня, жадно оглаживает руками, вдавливает в матрас, лишая возможности свободно дышать. Влажная цепочка поцелуев зигзагами сползает вниз - от шеи до груди, и шершавость языка берёт в плен сосок, ноющий от властных сжиманий. Прогибаюсь в спине, действуя по наитию, предлагая уделить внимание второй груди и вскрикиваю от щипка, прокатывающего между пальцами затвердевшую вершину.

Я в нетрезвой эйфории растеклась в его руках. Моя кожа - оголённые провода, искрящиеся от влажности губ, моё тело – продолжение его, спаивающееся от раскалённых прикосновений. Не осталось ни миллиметра без его ласк. Я проваливаюсь в волны экстаза, выныриваю, оказываясь на животе, оттопыриваю попку и трусь, как течная кошка. Ещё разворот, выжигающий воздух в лёгких поцелуй, давление пальцев на клитор, судорога очередного оргазма и резкая боль, до потемнения в глазах.

- Тихо, малыш. Тихо, - шепчет, удерживая своим телом. – Потерпи. Сейчас всё пройдёт.

Не могу справиться с потоком слёз, стекающих по вискам и утопающих в волосах. Мир нежно целует лицо, глаза, губы, мокрые дорожки, не переставая шептать успокаивающие слова. Боль пульсирует внутри, зажатая горячим членом, и расползается по кровотоку, растворяясь в волнах утихающего оргазма. Медленный толчок, растягивающий до предела, за ним ещё, и тёплые потоки заполняют низ живота. Поддаюсь вперёд, сталкиваясь с его бёдрами, расслабляюсь, принимая всё, что он даёт.

Сдалась, покорилась, отдала себя. Дамир не торопится, наслаждается своей победой, плавно толкаясь и выходя. Смелею, опускаю руки на его ягодицы, сжимаю, впиваюсь ногтями, раскрываюсь и слышу рык, сопровождающийся горячим выбросом спермы.

Вот и всё, Вероника, ты отдала свою девственность Миру, как и мечтала два с половиной года назад. Сожаления? Их нет. Лучше он, чем какой-нибудь похотливый мажор, типа Паши.

Дамир подхватывает меня на руки и несёт в ванну. Не выпуская, бережно моет, как хрупкую статуэтку, и в его взгляде безграничное обожание. Заматывает в полотенце, возвращает на кровать и постоянно целует, не решаясь прервать контакт. Так и засыпаю в его объятиях, обещающих никогда не обижать.

Запах ванили и сливочного кофе щекочет ноздри, плавно вытягивая из крепкого сна. Принюхиваюсь, не открывая глаза, и убеждаюсь, что это не иллюзия. Мир сидит на краю кровати, улыбаясь, гипнотизирует меня, а на тумбочке стоит поднос с тёплыми булочками и дымящимся кофе.

- Пора поесть, соня, - в его голосе столько мёда, что я теряюсь, и кружится голова.

Он помогает сесть, обкладывая со спины подушками, подносит булочку к губам и слизывает с них прилипшую сахарную пудру. Нежность, мягкость – так не свойственно ему, но так необходимо мне. После завтрака Мир помогает одеться, заботливо укутывает в тёплый пуховик, натягивает шапку, варежки и шарф, и за руку ведёт гулять.

Свежевыпавший снег скрипит под ногами, на деревьях и кустах белеют хлопья, пригибая тяжестью тонкие ветки. В этой сказочной белизне очень странно смотрится дом. Он огромный, тёмный, тяжёлый, угрожающе нависает над обласканным зимним садом.

Мы идём в тишине, охраняя зарождающуюся связь между нами. Я боюсь проснуться и понять, что это всего лишь сон, поэтому незаметно жмусь к нему, рвано выпуская облачка пара. Дамир ловит мой страх и крепко прижимает к себе, обняв за плечи.

Глава 12

Вероника

Вызывающее красное платье с нескромным вырезом и декольте. Стою перед зеркалом, и меня одолевают комплексы. Слишком маленькая грудь, слишком узкие бёдра, чётко прорисовываются рёбра и острые коленки. За это время я немного похудела, и дорожка позвонков, торчащая как у недокормленного сфинкса смущает до пятен на щеках.

- Мир, может, я надену что-то более закрытое? – делаю последнюю попытку скрыть свою худобу более комфортным платьем.

- Зачем? Ты потрясающе выглядишь, Вероник. Яйца сводит, как хочется тебя прогнуть.

Он подходит ко мне сзади, облокачивает на себя и похотливо осматривает наше отражение, поглаживая рукой под грудью.

- Я неудобно себя чувствую, - дую губы и выставляю вперёд ногу, показывая вырез до кружевной полоски чулок. – Оно слишком развратное.

- Глупости. Моя женщина должна приковывать к себе взгляды. Пусть каждый мужик давится слюнями, глядя на тебя.

Он не даёт мне больше времени на раздумья, набрасывает шубку и тащит за руку к машине. Меня потрясывает, мучает озноб, подкрадывается тошнота. Я не готова к публичным демонстрациям, не готова к чужим взглядам и излишнему вниманию.

- Не волнуйся, Вероника. Ты у меня самая красивая. Этого не нужно стыдиться.

Мир будто чувствует моё состояние, пересаживает к себе на колени и невесомо касается губами виска. От него исходит тепло, обволакивая спокойствием. Не сразу, но согреваюсь, и теперь остаётся только мандраж. Все десять метров, что иду от машины до крыльца банкетного зала, уговариваю себя перестать быть маленькой cсыкушкой.

Не считая выпускного, это мой первый выход в свет. Родители раньше не брали, ждали, пока исполнится восемнадцать, а потом я сбежала в Москву, окунувшись в студенческую жизнь, а сейчас…

Зал ослепляет своей роскошью. Натёртые до блеска полы, отражающие силуэты и блики освещения, огромные люстры, свисающие, словно перевёрнутые, многоярусные торты, множественные бра, распускающиеся хрустальными брызгами на стенах, винировые улыбки слепят глаза, а от кишащей яркостью массы начинает болеть голова. К нам постоянно кто-то подходит, здоровается, представляет свою партнёршу, а заезженная фраза: «Это моя невеста, Вероника», режет по мозгам. Кажется, меня сейчас разорвёт на миллион маленьких частей, если я срочно не уединюсь.

- Дамир, мне нужно отойти в дамскую комнату, - цежу сквозь натянутую улыбку, от которой неимоверно сводит скулы.

Он порывается меня проводить, но его отвлекает важного вида мужчина и втягивает в разговор о делах. Киваю Дамиру, показывая, что справлюсь сама, и неспешно иду в другой конец зала. Моё платье не самое открытое, но почему-то множественное внимание приковано ко мне. Спиной чувствую прожигающие взгляды, осуждающее шипение, и с трудом держу ровную осанку и темп. Сжимаю кулаки, стараясь не поддаться истерии и не сорваться в галоп.

Надавливаю двумя руками на спасительную дверь и вваливаюсь в царство белого мрамора. Становится легче дышать, а холодная вода приводит в равновесие. Держу под ледяной струёй ладони, мечтая залезть под неё полностью. Напряжение немного отступает, и желание остаться здесь подольше вступает в схватку с благоразумием. Дамиру вряд ли понравится, если основную часть банкета его «невеста» проведёт в кабинке туалета. Улыбаюсь от представленной картины своему отражению и подскакиваю от резкого звука захлопнувшейся двери.

- Привет. Вероника? Правильно? Меня Виктория зовут. Можно просто Вика.

Справа в зеркале появляется девушка, чуть старше меня, и в ней проскальзывает небольшое сходство со мной. Тёмные волосы, высокие скулы, светло-карие глаза. Она чуть ниже, чуть миниатюрнее, но грудь явно больше моей. Киваю ей в знак приветствия, подтверждая, что с именем она не ошиблась.

- Ты какая-то скованная. Первый раз в свет вывели?

Виктория старается быть дружелюбной, улыбается, активно играет мимикой, но глаза веют холодом и, кажется, ненавистью. Может, это моё больное воображение, может, усталость и напряжение, только покалывание в кончиках пальцах заставляет уйти.

- Приятно познакомиться, Виктория. Мне нужно возвращаться. Мир волнуется.

Огибаю её, тянусь к ручке и еле успеваю отскочить от открывающейся двери. Обеспокоенный Дамир осматривает помещение, и на скулах явственно проступают скользящие вдоль желваки.

- Очень долго, Вероника, - холодно и с нажимом на имя произносит Дамир, берёт за руку и быстрым шагом направляется в зал.

Бегу за ним, согнув колени, так как выдерживать такой темп на высоких шпильках очень сложно. Пытаюсь выдернуть кисть, пока он не протащил через весь зал моё тело волоком.

- Подожди, Мир. Ты делаешь мне больно, - пищу, сглатывая шумное дыхание.

Это действует. Он замедляется у кромки ослепляющего света, и на отполированный пол мы ступаем не спеша. Рука отпускает из плена запястье, перемещается на талию и незаметно подталкивает вперёд.

За весь оставшийся вечер Дамир больше не произносит мне ни слова. Он искусственно улыбается присутствующим, поддерживает беседу и перекатывает желваки. Для меня остаётся загадкой, в чём я оказалась виновата. Ушла одна? Долго торчала в туалете? Не так посмотрела или улыбнулась? За прошедшую неделю позабылось, какой у него сложный характер.

К полуночи все гости перемещаются в соседний зал. Столы, накрытые кипельно-белыми скатертями на шесть персон, полукруглая сцена и приглушённый свет. Наряды и драгоценности все продемонстрировали в первом зале, сюда же пришли отдохнуть и поесть.

Концерт проходит задним планом, ведущий напрасно дерёт глотку. Куранты, все поднимают бокалы. Коллективный звон, несколько секунд тишины, а дальше волна голосов накрывает зал. Всё сливается в сплошной оглушающий поток. Музыка, шутки, тосты, звон, сопрано, баритон, скрежет ножа по стеклу. В такой какофонии звуков кусок не лезет в горло, а от перепадов настроения Дамира мутит до тошноты. Он тоже не проявляет активности в еде, зато очень хорошо налегает на ви́ски.

Глава 13

Вероника

Не понимаю, что хочет от меня в данный момент Мир. При чём здесь Виктория и наш разговор? Что такого она должна была мне сказать, раз Дамир сверлит меня злым взглядом посреди ночи?

- Ничего. Просто поздоровалась, - утоляю его любопытство, а у самой распускается в голове множество вопросов.

- Кто она? – выстреливаю самый главный.

- Никто. Виктория должна была работать в борделе, - с задержкой отвечает он.

- У тебя с ней что-то было? – озвучиваю следующий, пытаясь сложить в уме головоломку.

Мир молчит, сводит брови, в его взгляде присутствует злость, и от этого в груди неприятно печёт. Мне бы отвести глаза, перестать настаивать и раздражать Дамира, но я надламываю свой страх и продолжаю вглядываться в его черноту.

- Я трахал её, пока не появилась ты.

Жестокие слова, и если бы не темнота, подсвеченная лунными бликами из окна, он смог бы увидеть, как я напряглась. В груди печёт всё сильнее, и я пытаюсь сама себе ответить на следующий вопрос. Была ли Виктория заменой меня, пока моя жизнь крутилась в Москве, или в какой-то момент заменой стала я? Наша схожесть, реакция Дамира на неё, его холодность по отношению ко мне. Пазлы один за другим встают в картинку, и она совсем не в мою пользу. Сколько ещё он будет трахать меня, пока на горизонте не появится очередная Виктория?

Мир раздевается и забирается в кровать, считая наш разговор оконченным, притягивает к себе и через пару минут засыпает, обдавая меня храпом и выхлопом от спиртного. От обиды его рука кажется тяжелее, тело горячее, а от запаха накатывает тошнота. Пытаюсь выбраться и отодвинуться подальше, но все попытки кончаются ничем. Сложно сдвинуть гору, или вылезти из-под завала. С трудом на рассвете проваливаюсь в сон то ли от измотанности, то ли сшибает алкогольными парами, а позднее утро начинается с головной боли.

Так меня не плющило ещё никогда. Перед глазами чёрные мошки, по вискам не прекращая долбит дятел, при попытке моргнуть собирается вязкая слюна, и липкий пот покрывает испариной лоб. Мир наглаживает живот, лезет к груди, тыкается сзади членом, а я понимаю, что вот сейчас ответить на его притязания не могу. Сжимаюсь в комок, подтягиваю ноги и всем видом показываю, что не хочу.

- Что-то случилось, Вероника?

Его голос осип от неполного отрезвления, и руки по инерции продолжают движение вверх. Сглатываю боль, останавливаю его.

- Мне плохо, - не узнаю свой голос. Он не менее осипший, принадлежит явно не мне. – Очень болит голова.

Мир отдирает свои руки, сползает на край кровати, садится и трёт лицо, стараясь быстрее прийти в себя. Громкий выдох, непонятные звуки, зажатые ладонью.

- Ща всё будет. Подожди чуть-чуть.

Он встаёт и тяжело идёт в ванну, кряхтя, скорее всего, от головной боли. Мне бы пожалеть его после такого количества выпитого, но себя намного жальче, поэтому продолжаю лежать. Через десять минут Дамир выходит с полотенцем на бёдрах и выглядит достаточно свежо. Только глубокая складка, залёгшая на лбу, показывает, что ему тоже плохо.

Мир мобилизуется, берёт себя в руки и весь день ухаживает за мной. Стакан воды с таблеткой обезболивающего, завтрак в постель, проветривание комнаты, второе одеяло. Зашторивает занавески, настаивает на сне. Я слушаюсь, сворачиваюсь под тёплым одеялом и засыпаю, чувствуя действие принятых лекарств.

О ночном недоразумении и Виктории больше не говорим. По обоюдному решению оставляем прошлое за пределами наших отношений. Так легче становится ответить на мой вопрос. Замена не я, заменой всегда была другая.

Через два дня Дамир радует сюрпризом. На ужин приходят Максим и Полина. Я не видела их со дня похорон и ужасно соскучилась. Вся обида на брата растворилась в отношениях с Дамиром, поэтому я от всего сердца его обнимаю.

- Как ты, сестрёнка? – Макс тщательно рассматривает моё лицо, придерживая аккуратно руками. – Похудела. Испереживалась.

- Всё хорошо, Максим, - улыбаюсь сквозь слёзы, не в силах сдержать внутри эмоции радости. – Я скучала.

Обнимаемся с Полькой и, как две дуры, начинаем рыдать. Мужчины нас расцепляют, ведут за стол, где потихоньку эмоции устаканиваются. Ужин проходит в дружеской беседе без недовольных взглядов и злых подколов. Макс с Миром вспоминают юношеские годы, и, кажется, будто между ними не пролегала пропасть из пяти с лишним лет.

- Порекомендуешь хорошего управляющего? – интересуется у Мира Макс.

- Не хочешь сам возглавить? – удивляется Дамир.

- Не моё, - трясёт головой. – Моя жизнь в Москве и в архитектуре. Тем более, Полина учится.

- Так продай. Покупателей найдёшь легко, - предлагает Мир, педантично нарезая мясо мелкими кусочками.

- Нет. Отец любил свою компанию. Пусть она останется нашим с Никой детям. Да, сестрёнка?

Похоже, Максим окончательно решил не лезть в мусорное дело, так же, как и я не собираюсь добывать удобрения и руководить гостиницами.

- Хорошо. Подыщу тебе светлую голову и прозрачную совесть, - сдаётся Дамир. – Одного на всё, или в каждую фирму разных?

- Одного над всеми, - подумав, отвечает Макс. – С правом замены руководящего состава, решением о реновациях и отчётом.

Они обсуждают организационные вопросы, а мы с Полькой оккупировали диван, забравшись на него с ногами. Молодое вино кружит голову, тепло расползается по венам, тело напоминает желе. Поля делится последними новостями из института, а я, улыбаясь, качаю головой.

- Ник, собираешься возвращаться в институт?

Вопрос застаёт врасплох. За эти три недели я ни разу не подумала об этом. Сначала родители, затем сложная ситуация с Дамиром. Вряд ли он отпустит меня в Москву и переехать туда не сможет. Это здесь он король криминального мира, а кем он будет там?

- Не знаю, Поль, - вздыхаю. – Придётся перевестись на заочку или сюда.

- Уууу. Как же я без тебя? – она дует губы и становится похожа на обиженную уточку, чем вызывает у меня смех.

Глава 14

Вероника

Его отказ звучит, как приговор моим стремлениям в жизни. Два с половиной года кропотливого труда, недосыпа из-за ночной подготовки к зачётам, изъеденных нервов перед сдачей экзаменов. Родители мечтали, чтобы дочь получила высшее образование в престижном ВУЗе. Теперь их мечта вряд ли сбудется, и всё из-за упёртого мужчины.

- Почему нет? Я работала два года ради получения диплома, - спорю, повысив голос.

- В Москву ты не поедешь, поэтому нет, Вероника.

- Но должен быть какой-нибудь компромисс, - в глазах начинает щипать от несправедливости. – Мне нужно высшее образование.

- Компромисс? Есть три варианта. Я покупаю тебе диплом, твоё обучение проходит дистанционно, ты переводишься сюда, - на каждом варианте он загибает пальцы, и жёсткость в его голосе предупреждает, что других предложений не будет.

- Я подумаю над твоими вариантами, - цежу сквозь зубы и отворачиваюсь, собираясь уединиться.

- Стоять! Не смей поворачиваться ко мне спиной!

Не успеваю двинуться с места, как на талии сжимаются тиски, причиняя боль, спина ударяется о твёрдую грудь, и рука сжимает шею, оставляя синяки. Несмотря на обиду, между ног становится горячо и влажно. Мир показывает свою власть, и хочется подчиниться, проявить слабость, прогнуться под его волей. Три шага, и я впечатываюсь щекой в стену, оказываюсь распластанной между шершавой прохладной поверхностью и сжигающим жаром крепкого тела. Плавлюсь и растекаюсь лужицей, а ноги напрочь отказываются стоять.

- Вбей в свою хорошенькую головку, - шипит, задирая юбку и уничтожая в клочья колготы. – Ты никуда от меня не денешься. Даже если попытаешься сбежать - верну и жестоко накажу.

Он вспарывает меня членом и трахает, вдалбливаясь со всей своей злостью, причиняя сладкую боль. Каждое внедрение сопровождается рыком, усиливающимся давлением руки в области лопаток, и свистящим, пережатым выдохом с моей стороны. Вся обида смывается потоком закипающей крови, разрядами наэлектризованных вспышек и распирающей от резких фрикций спирали, готовящейся прорваться наружу, обдав всю стену брызгами чистейшего удовольствия.

Если Дамир пытается так меня наказать за моё сопротивление, то он сильно ошибся в методах. До сих пор не понимаю такой реакции на его касания. Что бы он ни делал, как бы ни хватал, моё тело послушно отвечает пульсацией между ног.

Не чувствую последних толчков в меня, так как спираль срывается, отрывая от земли, сокращая мышцы, простреливая вдоль позвоночника и отпуская в свободное парение в сладкой дымке. Выплеснув весь негатив, Мир, как будто, сдувается, становится нежнее, и его касания ласково проходят по животу, отлепляя от стены и прижимая к груди, сходящей с ума от ударов сердца. Поцелуй в висок символизирует наше примирение, а руки, несущие в ванную комнату, предупреждают, что Дамир включил функцию заботы. Теперь остаток дня он будет обращаться со мной, как с фарфоровой куклой, боясь сильно сжать, резко дёрнуть, подвергнуть барабанные перепонки громким звукам.

Обдумав предложенные Миром варианты, решаюсь перевестись в родной город. Уровень ниже, подготовка слабее, но желание занять свой день и наполнить будни общением со сверстниками перевешивает престижный диплом и возможность карьерного роста. Это сейчас Дамир со мной проводит зимние каникулы, а после праздников дела затянут, оставив для меня только ночи.

Мой выбор его не радует, но он обещает ускорить перевод. Подсознательно Мир надеялся на первый вариант, желая привязать меня к дому и не выпускать за пределы четырёхметрового забора, отгораживающего владения от внешнего мира. Улыбаюсь маленькой победе и небольшой свободе. Это максимум, который готов дать Дамир, и минимум, который я с радостью принимаю.

Связи и положение Мира в городе творят чудеса. На третий день, после праздничной недели, моим шагам вторит скрип деревянного пола лучшего института в городе. Влажноватый запах сырого подвала, старые, крашенные не первый раз двери, в контрасте с прохладными аудиториями, больше похожими на обычный класс в школе. Узкие парты на двоих человек, допотопные стулья с деревянным седалищем и любопытные взгляды студентов, как на обезьянку, сбежавшую с арены цирка. Они не понимают, что сподвигло отличницу сменить престижный московский ВУЗ на сомнительное обучение в захолустье.

Нахожу силы улыбнуться, тихо поздороваться и прохожу на свободное место. Жутко не хватает Польки. Она всегда с лёгкостью вливалась в любой коллектив и втаскивала туда меня, подбадривая и внушая ощущение комфорта. Здесь мне страшно даже заговорить, столкнуться с неприятием и насмешками сокурсников.

Удивительно, как тесен мир. Сижу за партой, боюсь сделать лишний глоток воздуха, руки от напряжения сводит, зубы скрипят от сильного сжатия.

- Малявка? Какими судьбами? – мужской голос с нотками радости слева.

Поворачиваю голову на знакомый тембр и растерянно хлопаю ресницами. Колька, учащийся на класс старше, который носил мой портфель до десятого класса, который всегда защищал от дворовой шпаны, который был моим другом, пока не признался в любви.

- Коля! Колечка! Как я рада тебя видеть, - уголки губ расползаются к ушам, поток воздуха наполняет лёгкие, и становится легко.

Коля, конечно, не Поля, но один человек для общения и привыкания к стенам института у меня есть. Приятный бонус к принятому решению и иммунитет от сплетен.

- Предлагаю посидеть после лекций в кафе, - шепчет он, замечая недовольный взгляд преподавателя.

- Договорились.

С Колькой меня связывала крепкая дружба с первого класса. Смешной, белобрысый мальчишка с оттопыренными, вечно красными ушами. Стоило ему начать нервничать, как кончики ушей становились ядрёного, багрового цвета. Девчонки над ним смеялись, а я любила, как братика. В десятом классе выяснилось, что мой названный братик испытывал ко мне совсем не братские чувства, а самые приземлённые. На этом наше общение прекратилось по моей инициативе. Пользоваться его дружбой и ловить в глазах тоску было слишком трудно. Оказалось, проще зарыть голову в песок и делать вид, что мы не знакомы. Сначала Коля делал попытки помириться, обещая не проявлять своих чувств и поддерживать дружеские отношения, затем смирился, успокоился и ушёл в армию после окончания школы.

Глава 15

Вероника

Дамир присылает сообщение, что он уже на месте, и я тороплюсь попрощаться с Колей. Тот поднимается из-за стола и торопливо притягивает к себе, кутая в неуклюжие объятия, от которых мне становится неудобно. Надеюсь, он не собирается вспомнить свои чувства и попытать удачу ещё раз. Протискивая перед собой руку, упираюсь ему в грудь и стараюсь увеличить между нами расстояние.

- До завтра, малявка, - выпускает из плена и невинно улыбается, как будто дружеские обнимашки – обычное дело.

- До завтра, большой брат, - вспоминаю его кликуху со школы, которой окрестили друзья за повышенную заботу обо мне, и сразу устанавливаю рамки общения.

На ходу влезаю в пуховик, выбегаю на улицу, проскальзываю крыльцо, перебирая руками воздух и стараясь удержаться на ногах. Миссия провалена, так как ноги теряют сцепку с твёрдой поверхностью и начинают жить своей жизнью, противореча с земным притяжением. Мне остаётся только зажмуриться и ждать болезненный удар об лёд.

- Вероника! – крик Мира, вывалившегося на улицу из тёплого салона, и крепкая хватка, успевающая подхватить в последние секунды приземления.

Хотелось бы мне, чтобы руки поймавшего принадлежали Дамиру, но нет. Открыв глаза, встречаюсь с лучистой улыбкой Кольки на чуть побледневшем лице.

- Ты телефон забыла, малявка, - ставит на ноги и достаёт из кармана мой мобильник.

- Спасибо, Коль, - бубню, ощущая ожог на затылке от взгляда Дамира. – И за телефон, и за спасение.

Он поднимает упавший рюкзак, вешает его мне на плечо – и всё это проделывает с ангельской улыбкой. Киваю, прощаясь, и осторожно спускаюсь по ступеням, боясь поднять голову и посмотреть на своего Отелло. Вроде, ничего плохого не сделала, а сердце трусливо упрыгало в пятки и тянет на себя кишки, устраивая дискомфорт в животе, дрожь в груди и пустыню во рту.

- Кто это? – столько льда, что не чувствую тепла салона и перьев в куртке. Сейчас я сижу в одних трусах посреди сугроба, а сверху моросит противный дождь.

- Коля. Учились в одной школе, - вожусь с ремнём безопасности, радуясь, что есть возможность попялиться куда-нибудь, только не на раздражённого мужчину.

- И что же этот Коля лапал тебя прилюдно? – издёвка так и брызжет в каждом произнесённом слове.

- Он не лапал, - тихо блею, но при этом решаюсь заглянуть в глаза страху. Лучше бы не решалась. Чернота клубится, затянув полностью радужку. – Он спас от падения. Мы дружили в школе. Коля был, как старший брат. Всегда защищал и помогал с уроками.

Мир какое-то время сканирует моё лицо, проверяя мышечную мимику на ложь, заводит автомобиль и трогается вперёд, медленно выезжая с территории университета. В тишине доезжаем до восточного ресторана, где у Дамира назначена встреча. Мои потёртые джинсы и свободная толстовка смотрятся ущербно на фоне костюма Мира и шикарного интерьера в зале. Золото щедро переплетается с синими и бордовыми цветами, перетекая в красочные узоры, создающие картины райского сада. Арочные переходы с изобилием колонн, оплетённых живыми цветами, низкие столики с яркими подушками вокруг.

Если бы Мир не держал меня за руку всё время, пока мы идём к нашему столу, я не смогла бы сделать и шага. С трудом держу спину ровно, стараясь не замечать презрительных ухмылок в мою сторону. А их летит со всех сторон очень много. Бо́льшая часть занята мужчинами с горячей кровью, которым сложно переварить мой внешний вид. Мир невозмутимо режет собой пространство и, подходя к знакомому, подтягивает меня вперёд, обхватывая демонстративно рукой талию.

- Ассалам алейкум, Шахим, - приветствует Мир мужчину лет пятидесяти, похожего на араба. – Моя невеста, Вероника.

- Уа алейкум ассалам, Дамир, - Шахим недовольно сжимает губы и старательно игнорирует меня. – Думал, мы сможем поговорить о делах.

- Какие дела, дорогой, за божественной едой, - Мир растягивается в улыбке, но глаза смотрят холодно и настороженно. – Приезжай завтра в офис, всё обсудим.

Вечер проходит за вполне мирной беседе, в которой мне выделено особое место – за чертой. Мир иногда обращает на меня внимание, подкладывая в тарелку еду с общих блюд, и периодически сжимает ладонь, проходясь круговыми движениями пальцем по внутренней стороне. Только такая незаметная поддержка не даёт вскочить и сбежать из ресторана, где нет места таким, как я.

- Джазиля спрашивала о тебе, - невзначай переводит тему Шахим. – Я всё ещё надеюсь назвать тебя зятем.

Меня окунают в ледяную, дурно пахнущую воду. Внезапно, без предупреждения, с головой. Непроизвольно делаю вдох, и потоки болотной жижи устремляются в лёгкие, царапая горло и нос, душа тошнотворным запахом. Выдох получается рваным, но кажется, никто не замечает безмолвного крика о помощи.

- Не надейся, Шахим, - Мир вежливо отклоняет намёки, сжимая мою руку сильнее и освобождая от тяжести водной толщи. – У меня уже есть невеста.

- Не беда, друг. Возьмёшь Джазилю старшей женой, а свою… Веронику- младшей.

Упрямый Шахим не успокаивается, а стакан в моей руке грозит превратиться в грозное метательное оружие. Кровь пульсирует в висках, а зубы вот-вот скрошатся в порошок. «Он мой! Не смей тянуть свои лапы!» - вертится на языке, готовое вырваться наружу.

- С твоим подходом у меня через год гарем появится, - отшучивается Мир, косясь в мою сторону. – Придётся кидать кости для выбора жены на ночь.

- Гарем - очень хорошая вещь, особенно с умной старшей женой, - кивает Шахим с надеждой, что лёд тронулся. – У меня шесть жён и пять наложниц. Столько внимания и любви не получает ни один мужчина. Кости кидать не приходится. За очерёдностью следит старшая жена.

Урод! Недоделанный шейх! Глазки блестят, язык похотливо облизывает тонкие губки! Меня накрывает головокружение от одной мысли, что этот кобелина уговорит Дамира обзавестись парой десятков жён. Представляю себя в общем зале, увешанном прозрачными занавесками. Заходит Дамир, важно почёсывая округлившееся пузо, осматривает истосковавшихся по вниманию жён, а мы преданно смотрим на руку, которая зависла в воздухе, раздумывая, кого выбрать. Тьфу! Чтоб у тебя член отсох, дорогой Шахим!

Глава 16

Вероника

- Зачем нужно было брать меня на встречу? Хотел жизни поучить? На место указать?

Обида, копившаяся весь ужин, прорывается, как только за окнами машины начинают мелькать загородные постройки. После отказа Дамира от восточной жены, Шахим перестал замечать меня окончательно и при прощании демонстративно отвернулся от моей персоны, всем видом показывая, что я неприятная слизь, которую нужно перешагнуть, чтобы не дай бог не запачкать начищенные до блеска ботинки. Мир оставил этот демарш без внимания, унизив меня ещё больше. Чуть не расплакалась прямо там, на глазах у всех этих горячих мужланов.

Всю дорогу мы едем в тишине, и тараканы в моей голове накручивают нервы правильными вопросами. Кто я для Дамира? Что мне ждать от принудительных отношений? Как быстро я ему надоем, и как сильно он меня сломает?

- Шахид слишком настойчиво начал сватать свою дочь. Пришлось предъявить ему тебя, Вероника.

Так просто. Как вещь. Ни извинений, ни сожаления, ни капельки нежности в голосе. Сухая констатация фактов и причин. От его слов становится тошно и гадко. Вся его показная забота и влюблённость стираются нахрен одной только фразой: «пришлось предъявить». Давно не чувствовала себя такой вываленной в грязи. Демонстративная порка удалась. Что дальше?

Больше ничего не говорю. Какой смысл? Отворачиваюсь к окну и тихо жую сопли, жалея себя и осыпая в уме угрозами бесчувственную скотину. В дом влетаю, не дожидаясь Дамира. Два пролёта лестницы, дверь в спальню. Мне необходимо добраться до ванной, закрыться и побыть наедине со своим животным миром. Хватаюсь за спасительную ручку, считаю до трёх и отлетаю от двери, впечатываясь спиной в стену. Мир яростно прожигает меня взглядом, а его оскал говорит: «пиздец тараканам».

Рука проходит по плечу, надавливает на ключицу, заходит за лопатки и сжимает шею, выдавливая писк. Он разворачивает меня спиной, втирая щекой в холодную поверхность. Не пытаюсь сопротивляться, когда мои джинсы срываются вниз, когда трусики трескаются от рывка, оставляя красные полосы на бёдрах, когда его член без предупреждения и подготовки входит на всю длину, растягивая и принося боль. Сжимаю зубы, закрываю глаза, стараюсь расслабиться, чтобы уменьшить дискомфорт от грубой подачи.

- Не смей при мне истерить и показывать характер, сука, - рычит, вдалбливаясь со всей злостью, давя на шею и фиксируя другой рукой бёдра. – Ты здесь для моего комфорта, а не для ебли мозгов.

Кажется, это продолжается бесконечно. Резкие толчки, раздирающие изнутри, шершавая стена, стирающая кожу на лице, жестокие слова, затаптывающие мою самооценку. Розовые очки трескаются, разлетаются острыми осколками, впиваются в сердце, принося ноющую боль. Как можно быть таким двуличным? Утром ласкать, кормить, носить на руках, а вечером унижать, втаптывать в грязь и насиловать.

Наконец, воспитательный трэш заканчивается. Дамир молча отстраняется, тишину прерывает звук застёгивающейся молнии и тяжёлые шаги. Точкой в немой сцене становится громко хлопнувшая дверь, звук от которой ещё долго бьёт в голове. По ногам течёт сперма, по щекам слёзы, а сердце истекает кровью.

Так и тащусь со спущенными джинсами в ванну, снимая на ходу толстовку и избавляясь от бюстгалтера. Озноб пробивает даже под горячими струями воды, а перед глазами всплывает тот пресловутый вечер на реке. Только на месте блондинки, почему-то, на коленях стою я.

Завернувшись в одеяло, ворочаюсь и долго не могу заснуть. Перемешалось всё. Злость, обида, жалость, пустая кровать. Я: то плачу, то вою, то шиплю проклятья, то зарываюсь носом в его подушку. Измучив постельное бельё и себя, в конце концов засыпаю. Где-то, находясь на краю сознания, чувствую прогибающийся под тяжестью матрас, запах сигарет и спиртного, горячее дыхание в волосах.

- Прости, - невнятный шёпот, рука, сгребающая в объятия, и пьяный храп.

Просыпаюсь под утро, разбитая, невыспавшаяся, в глазах как будто самосвал песка. Рука всё так же вдавливает в кровать, алкогольный выхлоп в волосах и мысли, пытающиеся разложить всё по полкам.

Дамир умеет быть заботливым и нежным, таким, как много лет назад, когда я была ещё ребёнком, но стоит ему хоть капельку завестись, хоть самую малость разозлиться, болты терпения срывает напрочь. Его нежелание или невозможность контролировать гнев пугают до дрожи внутри. Я и сейчас лежу, боюсь вздохнуть, пошевелиться, не зная в каком настроении он очнётся. Запуталась сама в себе. Хочется лежать вот так всю жизнь, и одновременно бежать подальше на другой конец света.

Шевеление сзади прерывает мыслительный поток. Мир касается губами плеча, прокладывает влажную дорожку по лопаткам, вдоль позвонка, облизывая каждое звено, оглаживает ягодицы, стягивая пижамные штаны. Замираю, отгоняя вчерашние обиды, заостряя всё внимание на обжигающих поцелуях. Переворачивает меня на спину, прочерчивает языком по внутренней стороне бедра и жадно набрасывается на складочки. Последствия вчерашнего отзываются щипанием, и я цежу сквозь зубы раскалённый воздух.

- Прости… Я буду нежнее…

Он, действительно, старается быть аккуратнее. Лёгкие мазки, мягкое посасывание, всё внимание к клитору, не затрагивая раздражённых мест. Все мои переживания стекают от сердца к низу живота, закручиваясь в воронку и выплёскиваясь в момент оргазма.

Мир отстраняется, как только тело перестаёт пробивать судорога, подтягивается наверх, обнимает и зарывается лицом в волосы.

- Прости. Я конченный мудак, - шепчет, прижимая к себе сильнее.

Приятные покалывания в пальцах от гуляющего по крови удовольствия. Может быть, я дура, но мои тараканы его прощают.

Глава 17

Дамир

Меня пугает моя реакция на Веронику: всепожирающая забота и вспышки гнева на её неповиновения. Настолько всё противоречиво, что хочется биться головой о стену. Мечта сбылась, я обладаю ей, но годы, проведённые без неё, дали почувствовать власть над женщинами. Я никогда не был с ними нежен, предпочитая ломать, унижать, и получал от этого удовольствие. Ломать Веронику не хочется. Не хочется, пока внутри меня спит зверь. Чуткая тварь. Просыпается от малейшего скачка настроения, заполняя собой кровь и каждую по́ру, лишая контроля над человечностью. Понимаю, что сам взрастил своё чудовище, потакая извращённым желаниям, но исправить ничего уже не могу. Слишком сильна, скотина. Слишком изворотлива.

Две недели он дремал, пока я нежился в тепле своей девочки, пока тешил мужское эго её девственностью, чистотой. Лесть, подчас, сильнее власти. Мне льстило, что она дождалась, сохранила себя для меня, не позволила мажористым козлам залезть к себе в трусики. Ещё большее удовольствия получил на новогоднем банкете. Как на неё пускали слюни партнёры и конкуренты. С какой ненавистью смотрели обломившиеся бабы. И осознание, что она принадлежит мне, разливалось кайфом, покрепче, чем от наркоты.

Её неопытность, стремление доставить удовольствие тешит самолюбие похлеще власти. Мой пластилин, который достаю из новёхонькой коробочки, леплю, согревая руками, придаю форму, нужную именно мне, учу получать и доставлять удовольствие, затачиваю под себя. Вероника впитывает новые знания, как губка, двигаясь эротичнее, издавая стоны сексуальнее. Она -моё совершенство, которое хочется поместить за стекло, как редкую, коллекционную вещь. Смотреть – смотрите, а руками трогать нельзя.

И надо же было этому козлу Коле, дружку детства, нарушить золотое правило. Как, сука, смотрел, когда лапал на крыльце университета. Как, ушлёпок, поглаживал спину и поддерживал под грудью. Еле сдержался, чтобы не переломать ему грабли, которыми он касался моей девочки. Моей! Вероника, блядь, тоже хороша. Глазками невинно хлопает, губками шевелит. И всё это на моих глазах, абсолютно не стесняясь.

Шахим ещё, тварь. Вроде араб, а хватка, как у еврея. Три года старается подложить под меня свою старшую дочь. Ей только пятнадцать исполнилось, а он уже стал наседать, рассказывая, что она созрела для супружеских обязанностей, и что чище и невиннее в России не найду. В России за это статью дают, придурок. Здесь любители пятнадцатилетних девочек срок трубят за педофилию. И ведь знает, сука, что я делаю с бабами, сам не раз участвовал в совместных оргиях, после которых шлюхи отползали от нас на пузе, размазывая по полу кровь. На что надеется? Думает, что с его Джазилей я буду нежен? Уже бегу, запихивая зверя глубоко в задницу.

Думает, я дурак, необтёсанный дебил, неспособный догадаться, зачем он прилетел в нашу дыру. Груз ходит, охрана предприятия работает без косяков и сбоев. Проверить он решил. Слишком мелко для тебя, арабский друг, мотаться по холодным окраинам огромной страны. Просто дочка засиделась, восемнадцатилетие справила, а избранник всё никак не дожарится. Жарятся на юге. Тебе туда. Только через год Джазиля останется в старых девах, и Шахиму придётся раскошелиться, чтобы выдать её замуж. Вот и припёрся меня поторопить. И что он ко мне прицепился. С его деньгами получше партию можно найти.

В общем, зверь мой выбрался, как только увидел лапы козла Коли под грудью у моей Вероники. А дальше всё полетело к чертям собачьим. Желание наказать, унизить, поставить на место. Поэтому беру Веронику с собой. Знаю, как будут косо на неё смотреть, особенно там, где женщинам позволено только мыть посуду и ублажать танцами похотливые глаза. Могу рыкнуть на весь зал, обозначить её статус будущей жены, но не буду. Пусть понервничает, подумает над своим поведением.

И Шахима хочется уязвить. Не принято у них за одним столом с женщинами сидеть. Пыжится, делает вид, что не замечает её, а сам отслеживает каждое моё движения и стреляет ненавистью в Веронику, как только я подкладываю ей еду или невзначай касаюсь руки. Смешно. Сползает с пьедестала. Сразу гарем предлагает во главе со своей доченькой. Кто бы сомневался. У них ведь старшая жена – второй, после мужа, человек в доме. Имеет право посадить младших жён на цепь, морить голодом, приказать высечь. Знаю. Видел, когда гостил у него.

А мой нежный цветочек прямо вспыхивает вся, когда слышит предложение этого лиса. В стакан вцепилась, губу закусила, молнии из глаз вылетают, того и гляди испепелят бедного Шахима. Ничего-ничего. Пусть поревнует. Пусть почувствует себя в моей шкуре, когда козёл Коля при мне её лапал и сладенько улыбался, сука.

Зверь радостно порыкивает, наблюдая за мучениями Шахима и Вероники. И, если Веронику придётся потом приласкать, то арабского друга нужно ставить на место.

- Нет, друг. На всех меня не хватит. Я обойдусь одной женой, - ставлю точку в разговоре и демонстративно обнимаю невесту, гладя её по руке. Влюблённый взгляд, тяжёлый вдох, неровная вибрация груди. Работа на публику всегда удаётся мне легко. Шахим взбешён, Вероника растаяла, зверь хлопает в ладоши.

Чудовище успокаивается, скручивается в кольца, уступая место неуверенной пока нежности. Сажаю малышку в машину, завожу двигатель и трогаюсь в тишине. Ловлю сознанием утихающее урчание, представляю, как буду сладко трахать Веронику, и новый взрыв…

- Зачем нужно было брать меня на встречу? Хотел жизни поучить? На место указать?

Столько обиды, злости, упрёка, неповиновения. Глаза горят, нижняя губа трясётся. Сука! Ну кто тебя просил открывать рот? Зверь полностью выходит из-под контроля. Ресторан всего лишь был перекусом. Он голоден, взбешён, требует жертв.

Сам не понимаю, как припираю Веронику к стене. Кровь бурлит, в голове озлобленный рёв. Трусики срываются нахрен, рука со всей дури вжимается в шею, вдавливая в холодную, жёсткую поверхность. Долбёж крышесносный. Не думаю о её удобстве и удовольствии. Мне нужно накормить голодного зверя.

Глава 18

Вероника

- Ты встречаешься с Миром Захратовым? – выхватывает меня на входе Коля. Его потрясывает от любопытства, а кончики ушей побагровели от неудобного вопроса.

- Мы не встречаемся. Мы живём вместе.

Хорошо, что назрела эта тема, дающая иммунитет от чьего-либо внимания. Сплетни разносятся быстро, а связываться с Миром никто не решится.

- С ума сошла? Он же садист! Неуправляемый! Его имя шёпотом произносят, оглядываясь по сторонам! Как ты думаешь, почему?

Коля шипит, брызгая слюной от возмущения и оборачиваясь. От волнения у него дёргается глаз, а рука цепляется в моё запястье мёртвой хваткой.

- Коль, Коль, всё нормально, - успокаиваю его, дёргая рукой и пытаясь освободиться. Синяков мне совсем не надо. Зачем лишний раз будить зверя? – Дамир не обижает меня. Я знаю его с детства, когда он мои коленки зелёнкой мазал. Мир не сделает мне больно.

- Обещай, что обратишься ко мне, если он переступит черту. Если решишь уйти, ты тоже обратишься ко мне. Я найду способ помочь тебе. Главное, скажи.

Его напряжение передаётся мне, и я задумываюсь – не придётся ли мне в какой-то момент спасаться бегством. Дамир иногда перегибает палку, не сумев справиться с гневом. Что будет, если его переклинит посильнее?

- Обещаю, Коль. Ты будешь первым, к кому я обращусь.

Больше мы не возвращаемся к этому разговору, за что я благодарна тактичности друга. В стенах института мы не разлей вода, и Коля снова подтверждает звание большого брата. Он сидит со мной на парах, помогает с материалом, который я не проходила, водит в местное кафе и никого ко мне не подпускает. Слухи и правда разлетелись очень быстро. Меня не трогают, не задирают, но взгляды оставляют неприятный осадочек. В них сплетаются любопытство, брезгливость, страх, ненависть, жалость. В моменты, когда меня особенно накрывает обидой, Коля всегда подставляет дружеское плечо и крепкие объятия.

С Миром у нас цветочно-конфетный период. Утром мы завтракаем после нежного секса, он отвозит меня в институт, вечером забирает и кормит в ресторане, а ночи наполнены страстью. Вспышек гнева нет, жестокость не проявляется, по крайней мере в отношении меня. Он всё чаще намекает на свадьбу, прощупывая, где и когда я хочу её провести.

Позволяю расправить крылья своей детской мечте, представляя этот день. Белое платье обязательно со шлейфом и длинными рукавами, фата, закрывающая лицо. Я иду по арочному коридору, увитому свежими цветами, а ноги утопают в зелёной, сочной траве. Гости провожают улыбками, но я их не замечаю, притягиваясь, как магнитом, к черноте. Она окутывает, ослепляет, лишает воли и разума. В ней я тону, перестаю дышать, растворяюсь, но без неё не могу жить, умираю.

С каждым днём я погружаюсь в Дамира всё больше, отдаю себя без остатка, сливаюсь с ударами его сердца и молю бога, чтобы это длилось вечно. Он заполнил собой пустующие ячейки в душе, оставшиеся после смерти родителей и отъезда брата с лучшей подругой. Иногда становится страшно, потому что я живу только им и перестаю чувствовать себя.

Очередной банкет. Очередное испытание. С каждым новым выходом мне становится легче выносить напыщенную толпу, но всё равно, внутренне я противлюсь таким мероприятиям. Взгляды уже не такие колючие, и я свободнее пересекаю зал, держа под руку Дамира. Он, как всегда, потрясающе выглядит в строгом костюме графитового цвета и белой рубашке, а я выбрала платье в пол из тяжёлого шёлка ртутного оттенка. Мы - красивая пара, и все это видят, стараются сделать комплимент и набрать себе лишних баллов.

Сбросив напряжение, стала замечать, как люди пресмыкаются и стелятся перед Миром. Как бы они ни улыбались, общаясь с ним, в глазах мелькает страх и неуверенность. Его называют по имени только приближённые, для остальных он Дамир Авазович, и это придаёт уверенности мне. Знаю, что в городе никто не посмеет обидеть, даже если я ночью окажусь на улице одна.

От тяжёлых запахов парфюма и спёртого воздуха кружится голова, а два бокала вина поднимаются к горлу тошнотой. Хочется вырваться из духоты на свежий воздух и вдохнуть апрельскую прохладу, насыщенную тающим снегом и просыпающейся природой.

- Устала, Вероник?

Мир наклоняется, заметив бледность на лице, и дыханием задевает шею, запуская бесконтрольный рой мурашек. Моя потребность в нём жалобно скулит, прося больше внимания. Вся эта толпа вынуждает нас держаться отстранённо, лишая необходимых касаний.

- Немного. Никогда, наверное, не привыкну к выходам в свет, - прижимаюсь к нему чуть сильнее, чем положено на публике, посылая импульсы желания остаться наедине.

- Поехали домой. На сегодня достаточно торговать лицом, - он осматривает зал, ища хозяев торжества.

- Хорошо. Схожу только носик попудрить, - отлепляюсь от него и иду в направлении уборных, сглатывая горькую слюну.

На подходе организм сдаётся, отказываясь выдерживать стресс, залитый спиртным, и последние шаги приходится преодолевать бегом. Краем глаза замечаю чёрный силуэт у раковины, но сдерживать рвотный позыв больше не могу. Вульгарно, неприлично, только желудку на свидетелей насрать. Меня выворачивает, отправляя в унитаз ужин и обед, в носу въедливый парфюм, и, кажется, рвёт даже им.

К раковине переползаю по стенке, включаю холодную воду и брызгаю на лицо. Только сейчас поднимаю голову и вижу в отражении Викторию, с любопытством смотрящую на меня. Она даёт мне бумажные салфетки, растягиваясь в наигранной улыбке.

- Спасибо. Второй бокал вина был лишний.

Выдавливаю из раздражённого горла и вытираю губы салфетками. Не знаю, зачем отчитываюсь перед ней, но оправдание как-то сглаживает моё неудобство.

- Бывает, - пожимает плечами. – Может, позвать Дамира, или помочь дойти?

- Мне уже лучше, - отказываюсь от помощи, просто от бывшей любовницы моего мужчины принять её не могу.

- Как знаешь, - Виктория поправляет помаду и оставляет меня одну.

Пару минут стою, облокотившись на раковину, глубоко дышу, успокаивая взбунтовавшиеся внутренности. Подтираю потёкшую тушь, поправляю причёску и шлёпаю по щекам, добавляя румянца бледной коже. Выйдя в коридор, сталкиваюсь с Дамиром, уставшим ждать и пришедшим за мной.

Глава 19

Вероника

Влажное, тёплое скольжение по лопаткам, щекочущее и до зуда возбуждающее. Урчащее дыхание, всколыхнувшее рой мурашек. Рука на животе, обхватившая властно всей пятернёй, вжимающая с жадностью в возбуждённый пах. Обычно моё утро начинается с нежности, но сегодня оно наполнено голодом и страстью. Горячие импульсы перетекают по нервным окончаниям вытягивая моё тело в струну, выгибая дугой, пробивая электрическими разрядами.

Все дурные мысли, вечернее недомогание, стресс растворяются от требовательных губ, ласкающего языка. Как снежинка, попавшая на разогретую ладошку, таю, стекая лужицей, просачиваюсь под кожу, растворяюсь без следа.

Мир трётся отвердевшим членом между ягодиц, неистово сжимает грудь, оттягивает сосок, и я мычу от сладостной боли, растекающейся от его пальцев. Его нетерпеливая дрожь передаётся мне, и я выкручиваю восьмёрку бёдрами, предлагая наполнить меня до отказа. Мир рычит, отодвигается, переворачивает меня на спину и придавливает собой, впиваясь острым поцелуем в губы, врываясь языком в рот, сплетаясь в жгучем танце с моим. Рука сползает вниз, проходится по истекающей плоти, и мне остаётся только раздвинуть пошире ноги, впустить один, за ним второй и третий пальцы. Они вторят темпу языка, трахая меня с двух сторон, не давая сделать полноценный вдох, выбивая протяжные стоны.

- Ты такая мокрая, отзывчивая, малыш, - шепчет, прервав нескромные движения во рту. – С ума схожу от твоей податливости и готовности.

Он ещё не знает, что достаточно услышать его голос, и я теку, как блудливая кошка, готовая прогнуться в холке и задрать задницу повыше. Молчу, не говорю ему, боясь отдать последний контроль над собой, над моим разумом и телом. Я и так лишаюсь воли от его касаний, становлюсь рабой его желаний, еле сдерживаюсь от продажи души своему дьяволу.

Мир спускается ниже, обхватывает губами сосок и всасывает его, заглатывая ареолу, вцарапываясь отросшей щетиной. Нежности сегодня нет. Он всё делает жадно, резко, импульсивно, не щадя чувствительную кожу, оставляя синяки, засосы и отпечатки зубов. Это заводит ещё больше, пробуждает звериные инстинкты, заставляет бесстыже открываться и стонать на грани ультразвука. Он переходит к другой груди, прикусывая кожу и вгрызаясь в вершину, разрывающуюся от потребности почувствовать жёсткость, деформироваться от сильного сжатия.

Пальцы всё грубее ходят туда-сюда, растягивая до предела. Кажется, ещё чуть-чуть, и туда проскользнёт вся рука по сочащейся смазке. Насаживаюсь сама, потираясь промежностью о твёрдое запястье, лихорадочно стремясь к разрядке. Мир не торопится её дать, сползает вниз, припечатывает бёдра, лишая возможности двигаться, дует на клитор и нежно покрывает поцелуями. Лёгкие касания языком, выписывающие по окружности узоры, грубые ввинчивания во влагалище, корябающие по пульсирующим стенкам. Пара толчков, и я сокращаюсь, извиваюсь, кричу от разорвавшегося оргазма, который затопил разум, будто налил тяжести в руки и ноги.

На убывающей волне Мир заменяет пальцы членом и срывается в забег, вбиваясь со всей дури. Тяжёлые яйца громко шлёпают по попе, его рык смешивается с моими стонами, сиплое дыхание шпарит шею, а шершавая пятерня оставляет на бёдрах красочный рисунок, стягивая до боли кожу. Тяжесть снова перетекает в точку соединения наших тел, распускает щупальцы выше, скручивается в тугой узел и вибрирует от глубоких фрикций, мучающих и, в то же время, доставляющих неземное удовольствие.

Горячее семя толчками выбрасывается в меня, срывая последние нити, удерживающие узел в животе. Болезненное давление, распирающее внутренности, хлопок, похожий на взрыв, и я взлетаю куда-то вверх. По крови несутся лопающиеся пузырики, в глазах зажигаются и гаснут звёзды, и ничего нет прекраснее тяжести его тела, вдавливающего меня в матрас.

- Люблю тебя, - шепчет сквозь рваное дыхание, прижимая спиной к своей груди и зарываясь лицом в волосы.

Он первый раз произносит эти слова, а я задыхаюсь от счастья, услышав их. Как давно мечтала почувствовать их вкус, покатать по языку, насладиться сладостью и рокочущими нотками в его голосе.

- Я тоже люблю тебя. Давно. Всю жизнь.

Говорю тихо, еле слышно, но по тому, как он сильнее вдавливает в себя, как его рука напрягается, а влажные волосы ловят длинный выдох, Мир ловит каждое движение моих губ.

Душ принимаем вместе, где он ненасытно вбивает меня в кафель, наматывая волосы на кулак и оттягивая голову для возможности вгрызться в шею. Я не против, выгибаюсь и подставляю под зубы бешено пульсирующую венку. Клыки в меня не входят, но знатный засос стремительно наливается синевой, не оставляя выбора в наряде. После сегодняшнего секса приходится надеть водолазку с высоким воротом и длинными рукавами, закрывающими кисти до пальцев.

- Собираешься прятать мои отметины? – ворчит Мир, недовольно осматривая мой наряд.

- У меня сегодня зачёт. Вряд ли преподаватель захочет смотреть на твои отпечатки, - обнимаю его за талию, скрещивая руки за спиной.

- Вечером поедем отмечать, - зверюга успокаивается и сворачивается в кольца. – Надень открытое платье. Хочу, чтобы все видели, кому ты принадлежишь.

До института доезжаю с трудом. Раньше никогда не укачивало в машине, а сейчас мутит, завтрак подпирает глотку, слюни заполнили рот. Вылетаю пулей, пряча перекошенное лицо, и несусь в уборную прижимая руку к губам. Выворачивает жёстко, до боли в горле и кишках. Лоб покрыло бисеринами ледяного пота, в глазах чёрные точки, слабость прибивает к грязному полу. Запах канализации ухудшает положение, затягивая в бесконечный рвотный рефлекс. Девчонки заходят в туалет, кривятся, кто-то выплёвывает недовольство словами и выходят, чтобы распространить новость дня. Девка Дамира Захратова блюёт над унитазом!

Хлопок двери, и сильные руки отдирают меня от пола. Тепло друга, защищающие объятия, и я реву, утыкаясь в крепкую грудь, размазывая по свитеру слюни и слёзы.

- Тихо, малявка, не плачь, - он гладит по спине, по волосам, шепчет успокаивающие слова. – Я с тобой. Никому не дам тебя в обиду.

Глава 20

Вероника

Весна стремительно входит в свои права, расправляясь с посеревшим снегом, просушивая дорожки, отогревая промёрзшую за долгую зиму землю. Солнце дарит яркие лучи, а у меня пора слякоти, промозглости и тяжёлого неба. Токсикоз наслаивается на страх быть посланной на аборт, в связи с чем пропал аппетит, мучают постоянные головные боли, головокружение и тошнота.

Я всё чаще отказываю в доступе тела, боясь сорваться к белому другу во время размашистой долбёжки, сотрясающей раздражённые внутренности. Предпочитаю заснуть, пока Дамир доделывает дела, а если не успела, затихаю и притворяюсь спящей. Он злится, рассыпает вокруг себя брызги недовольства, но старается относиться к моему самочувствию терпеливо. Свою негативную энергию Мир выбрасывает на прислугу, охрану и Марата – правую руку и преданного помощника.

С нашего неприятного разговора прошло две недели, а я так и не решилась приобрести тест. Возможно, надеюсь, что рассосётся, возможно, оставляю причину, почему ещё не призналась Дамиру. А в чём признаваться? Двух полосок ещё нет, значит – не в чем.

- Обратись ко врачу, Вероник. Меня беспокоят твои головные боли, - Мир везёт меня в институт и недовольно цедит сквозь зубы. – Сам я не могу тебя отвезти. Слишком много дел навалилось. Опять залётные в городе появились. Можешь воспользоваться водителем.

- Всё в порядке, не волнуйся, - спешу его успокоить. – Зачёты, экзамены, большая нагрузка. У меня всегда так. То голова, то жопа, когда нервничаю.

Он внимательно смотрит на меня, сощурив глаза, пока мы стоим на светофоре. Тщательное сканирование заставляет переживать и сжиматься, что не остаётся без внимания.

- Ты ничего от меня не скрываешь, малыш?

- Что ты! Нет, конечно.

Кручу головой в разные стороны, усиливая своё НЕТ. Конечно, ничего не скрываю. Всего лишь маленький секрет, который скоро станет большим. На что надеюсь? Зачем скрываю? Жду. Жду, когда перевалит срок разрешённого аборта, всего лишь до тринадцатой недели. Что потом? Варианта два. Дамир либо смирится и оставит меня с ребёнком, либо вышвырнет, но тогда я, в любом случае, останусь с ребёнком. Будет больно, сложно, но я справлюсь. Ради своего малыша буду жить. Хочется, чтобы это был мальчик, копия отца, в котором я буду каждый день видеть Мира.

Кольки сегодня нет, уехал с родителями к бабушке на юбилей, поэтому мне приходится держать оборону самостоятельно. После моего аншлага в туалете, сплетни потихоньку улеглись, заполнив эфир новыми событиями, но неприязнь некоторых студенток бьёт через край. Виной тому зависть, что я с Дамиром, или ревность на внимание Коли? Не так важны их мотивы, как вреден для моих расшатанных нервов их негативный интерес. Выдерживаю всего две пары, сдав очередной зачёт, и сбегаю из давящих старостью и ненавистью стен на весеннюю свежесть.

До приезда водителя, который должен сегодня забрать меня вместо Дамира, два с половиной часа, и я наконец решаюсь зайти в аптеку.

- Два теста, - наклоняюсь к окошку и тихо произношу, не решаясь делиться секретом даже со стенами.

- Какие? – фармацевт, совсем молодая девушка, с любопытством смотрит на меня и, наверное, про себя смеётся над моей неловкостью и трусостью.

- Любые, - встречаюсь с ней взглядом, и щёки заливает румянцем. Дожили. Покупаю тест в аптеке, а чувствую себя, как в секс-шопе, выбирающей член побольше и поярче.

Она приносит несколько плоских коробочек, называет их цены и, наверное от скуки, преимущества, я выбираю два разных, расплачиваюсь и плетусь в кафе напротив университета, надеясь перекусить чем-нибудь лёгким и воспользоваться туалетом.

День радует тёплой погодой, нежным ветерком, в связи с чем занимаю столик на улице под навесом. Прошу принести салат и чай сюда, а сама устремляюсь в уборную, поставить наконец жирную точку. Коробочки жгут ладони, и я прибавляю шаг, желая скорее со всем разделаться. Какое-то время сижу на крышке унитаза, гипнотизируя пластик, лежащий на краю раковины. По инструкции сказано, что результат появится спустя пять минут. Но уже через сорок секунд к первой полоске добавляется другая. Следующую минуту я трачу на осознание, что результат уже не пропадёт, как и наша частичка во мне.

В глазах пелена, в ушах гул. Сколько бы я не готовилась удостовериться, растерянность накрывает с головой. Избавляюсь от улик, бросив пластик в мусорку - поверх бумаги, умываюсь и возвращаюсь к своему столу. Официант приносит мой заказ, а я судорожно перебираю последствия. Сомнения грызут, что сделала что-то не так, что была не осторожна. Тесты. Их нужно было хотя бы закопать, прикрыть бумажными полотенцами или забрать с собой.

Собираюсь встать и вернуться, но меня отвлекает незнакомый парень, нагло усевшийся ко мне за стол.

- Не возражаешь, если я составлю компанию? - он улыбается, придвигается поближе и не выпускает из своей зоны влияния. – Меня Тимофей зовут. Хорошая погода, правда?

Он не даёт вставить мне даже слово, давит своей тяжёлой энергетикой, зачем-то хватает за руку, склоняет голову к моей.

- Я возражаю, - пытаюсь перекричать его громкий голос. – Отсядьте за другой стол.

- Ну что ты ерепенишься. Хорошая погода, красивая девчонка, привлекательный мужчина. Это судьба.

Он скалится, играет на публику, привлекает ненужное внимание, а глаза без эмоций, без участия в живой мимике. Делаю очередную попытку вырваться, подскакиваю, опрокидываю стул и оказываюсь прижата к нему, бесполезно барахтаясь ногами. Одна рука сжимает до боли поясницу, другая впивается в затылок, и сухие губы врезаются в жёстком поцелуе. Секунда, две, и меня накрывает паникой. Я задыхаюсь, пытаюсь вывернуться, мычу, стараюсь цапнуть за губу. Всё резко заканчивается. Он отпускает, смотрит в сторону, ухмыляется и произносит:

- Не судьба.

Я, как рыба, выброшенная на берег, открываю рот, выкатываю глаза и смотрю ему в удаляющуюся спину. Поворачиваюсь ко входу в кафе и вижу Викторию, с улыбкой выходящую из него. Может, это всего лишь глюк на почве стресса, но её победная ухмылка вбивает последний гвоздь в деревянную крышку.

Глава 21

Вероника

Вечером Мир не пришёл ночевать домой, не предупредил и не ответил на мой звонок. Промучившись несколько часов, с трудом уснула с рассветом, а утром… Утром начался настоящий ад… Мой ад, который, если выживу, не забуду никогда.

Просыпаюсь от стука во дворе, как будто сбивают гвоздями что-то деревянное. Выглядываю в окно, но площадь стройки не попадает в видимость с моего ракурса. Накидываю домашнее платье, спешу к двери, которая оказывается запертой. Дёргаю ручку, стучу, кричу, но не получаю ответа. Звоню Дамиру, Марату – ни тот, ни другой трубку не берут. Паника провоцирует тошноту, и я еле успеваю добежать до туалета, сгибаюсь над ним, а потом сползаю на колени.

Качаясь, возвращаюсь в спальню и набираю номер брата. «Недостаточно средств. Пополните баланс» - звучит безразличный голос, и я пытаюсь открыть онлайн-банк. Интернет отключён, пароль к вайфаю не подходит, Дамир игнорирует звонки, а стук за окном бьёт по вискам, вызывая новый прилив тошноты.

Я волнуюсь, что с Дамиром случилось что-нибудь плохое, раз он до сих пор не вышел на связь. Воображение рисует кровавые картинки, как Мир лежит в луже крови после разборок с залётными бандитами. Переживания высосали остатки сил, меня хватает только на то, чтобы упасть на кровать и сквозь слёзы пялиться на потолок. Щелчок замка застаёт в полуобморочном состоянии. Поворачиваю голову к двери и вижу два расплывающихся силуэта. Это не Дамир. Это его бойцы.

Они молча заходят в комнату, поднимают меня с кровати и тащат в коридор, затем спускают по лестнице и через задний выход выволакивают на улицу. Это какой-то сон, бред. Этого не может быть.

Дамир развалился на возвышенности в массивном кресле, в ногах у него сидит довольная Виктория, а рядом стоит Марат и старательно отводит глаза. Самое ужасное, что меня подтаскивают к сооружению из брёвен и подвешивают за руки, заковав в кандалы.

- Мир?! Мир! Я не понимаю! – кричу, пытаясь повернуться к нему. – Мир! За что?!

От страха, шока, неверия - слёзы высохли, а горло стянул парализующий комок. Мир сходит со своего постамента, подходит ко мне и бросает под ноги стопку фотографий. На них я вижу себя, прощающуюся в кафе с Колей, вчерашнего наглого парня и наш поцелуй. На них не видно, как я отталкивала его, как брезгливо вытирала губы, глядя на них можно сказать только одно – у нас роман.

- Мир… Послушай… Это всё неправда… Я не изменяла тебе… Я люблю только тебя…

Мои слова тонут в чернеющем взгляде с всполохами злости и ненависти. Он берёт протянутый кем-то кнут, а у меня немеет язык. Я с детства боюсь физической боли, я даже зубы лечу под наркозом, а тут… Мотаю головой, умоляюще смотрю на него, но не получаю в ответ понимания и прощения.

Свист кнута разрезает воздух и пронзительной болью вспарывает платье и кожу на спине. В глазах темнеет, ноги подкашиваются, и я повисаю на руках. Удар за ударом. Я слышу, как трескается и расползается кожа, в нос бьёт металлический запах крови, стекающий по ногам. Не знаю, на каком по счёту ударе теряю сознание, но прихожу в себя всё в том же положении, а Дамир жёстко трахает меня у всех на виду.

- Сука! Блядь! Шлюха! Твоё место в борделе, тварь! В комнате боли! Тебя будут сечь и трахать по десять мужиков в сутки!

Он вбивается в моё истерзанное тело, оттягивает волосы, и выплёвывает весь этот кошмар. Кончив, он разворачивает меня к себе, сплёвывает в лицо и отходит к Марату. Они о чём-то спорят, после чего Мир снова подходит ко мне.

- У тебя сутки убраться из города! – шипит, подняв голову за волосы. – Останешься здесь, проведёшь короткую, но насыщенную жизнь в борделе.

Он уходит, а его помощник распоряжается отвязать меня и отнести в машину. Викторию Марат отправляет за обувью и одеждой, а сам возвращается в дом и выходит оттуда с бутылкой воды. Меня мутит от боли, от неверия, от ощущения своей беспомощности. С провалами сознания добираюсь висящей на руках до машины, расползаюсь животом по заднему сидению и пытаюсь удержаться хоть чуть-чуть в этой параллели. Боюсь закрыть глаза, и оказаться в том жутком месте, куда пообещал отправить меня Дамир.

- Зря ты встала на моей дороге, маленькая дрянь, - Вика льёт грязь медовым голосом, пихая в моё лицо пакет с одеждой. – Беги, сучка. Беги быстро и не оборачивайся. Надеюсь, ублюдка ты потеряешь…

Может, она хочет ещё что-то сказать, но её отвлекает Марат, отгоняя от машины. Он отворачивает крышку на бутылке, подставляет горлышко к моим губам, но скованное болевым шоком горло не пропускает ни капли. Кашляю, захлёбываюсь и всё-таки проваливаюсь в небытие.

Сознание возвращается вместе с рвотой. Хорошо, что я лежу на животе, а от тряски голова сползла с сидения вниз. Желчь попадает на пакет, валяющийся на полу, и я с трудом приподнимаю его. Как злая насмешка над моей жизнью, из чёрного пакета выпадают выброшенные вчера два теста. Сжимаю один в руке, подтягиваю к груди, второй пускай остаётся ему.

Марат останавливает машину, открывает заднюю дверь и вытягивает меня, сажая на землю в какой-то подворотне. Рядом плюхаются тапки, кофта и пять тысяч рублей.

- Этого хватит, чтобы купить билет и съебаться из города. Не делай глупости, девочка, не вмешивай в это брата, если хочешь когда-нибудь увидеть его в живых. У тебя осталось двадцать два часа. Стартуй.

Марат смотрит на сжатый мной кулак, где скрипит от натуги пластиковый тест, заляпанный моей кровью, и виднеются края двух полосок. Он окидывает меня тяжёлым взглядом, достаёт ещё две пятитысячные купюры и бросает их на колени.

- Должно хватить на аборт.

Высохшие перед поркой слёзы прорывают плотину из страха, как будто кто-то вывернул вентиль на всю. Что у меня осталось? Вспоротое платье в крови, резиновые тапки с чужой ноги, грязная кофта, тоже не моя, пятнадцать тысяч рублей, изуродованная спина и исполосованное сердце. Ни паспорта, ни телефона, ни надежды на помощь. Друзей, родных впутывать нельзя, нужно самой выбираться из города.