Взбираясь на Олимп

Глава 1

Я не была смелой, пробивной девчонкой. Если я чего-то хотела, выбирала самый безопасный путь и робко шла вперед, за осуществлением задуманного. Мои действия никогда не выходили за рамки нравственности. И тут дело не в робости, так я устроена, есть порог, через который я никогда не смогу перейти. Или смогу? Теперь дело предстоит непростое, на кону моя мечта и я приложу все усилия на то, чтобы осуществить ее. Обратного пути у меня нет, поэтому только вперед, без страха и сомнений, с высоко поднятой головой. Вперед!

Однажды родители привели меня маленькой девочкой в драматический театр на сказку «Снежная королева». Я знала, что такое театр, но вживую никогда не видела. Вид высокого белого здания с колоннами вызвал во мне восторженный трепет. На фоне серых многоэтажек и разноцветных вывесок магазинов здание театра выглядело, как мифический Олимп, в моем представлении. Внутреннее устройство театра поразило меня не меньше. Просторные галереи с портретами актеров и фотографиями сцен из спектаклей, старый зашарканный паркет с красными ковровыми дорожками, большие окна и тяжелые бархатные шторы — все вокруг было красиво. «Я во дворце», — думала я. Даже люди, которые пришли на спектакль, были красиво одеты: мужчины в костюмах, а женщины в вечерних платьях. Воздух был наполнен волнительным ожиданием, я осторожно вдыхала его и вместе со всеми готовилась увидеть чудо.

Мое место было в партере в третьем ряду, почти у самой сцены. Прозвенели звонки, заиграла музыка, медленно поднялся вверх красный бархатный занавес, и началось представление. Я вжалась в кресло, впилась глазами в сцену и зачарованно смотрела за действием, открыв от удивления рот. Я была достаточно взрослая, чтобы понять, что на сцене не настоящие персонажи, а люди, которые их изображают. О, что это за люди! Я наблюдала за каждым жестом, за мимикой, смеялась и плакала вместе с ними. А какие костюмы! Со мной произошла метаморфоза. Будучи спокойной и даже стеснительной девочкой, я вдруг почувствовала, как в моей груди разгорелось пламя, оно обжигало и толкало меня на сцену к этим замечательным людям — актерам, в их удивительный сказочный мир. Когда на сцене появилась красивая стройная женщина в белом платье, расшитом камнями, я на мгновение перестала дышать. Это была снежная королева. В тот момент я поняла, кем хочу стать. Я хочу стать актрисой!

Всю ночь после спектакля я не могла уснуть. Пламя в груди не затихало, а разгоралось сильнее. Перед глазами всплывали образы, запахи театра. Мое воображение рисовало его светлым, залитым золотистыми лучами Олимпом, где боги — актеры. Я закрывала глаза и в голове проносились сцены из спектакля; ангелочки, нарисованные на потолке в зале театра, оживали и кружились вокруг огромной люстры; пахло деревом и бабушкиным кремом. Поднимался занавес, и на сцену выходила снежная королева, в короне и драгоценных одеждах, она острым, холодным взглядом впивалась в самое сердце и звала в свое ледяное царство. В общем, я тяжело заболела театром. Подобное нужно лечить подобным, поэтому я решила поступать в театральный институт.

Моя подруга Наташа также, как и я, хочет стать актрисой. Я этому очень рада. Мы дружим с первого класса и расставаться с ней мне совсем не хочется, да и поступать вдвоем не так страшно. Рядом с боевой, никогда неунывающей Наташкой я чувствую себя увереннее и смелее.

Окончив школу, успешно сдав экзамены, мы упаковали в чемоданы свои самые лучшие наряды и отправились поступать в Nский театральный институт, который находился в двух часах езды от нашего города.

Подать документы в театралку оказалось очень просто. Никто не заглядывал в наши аттестаты, не считал набранные нами баллы ЕГЭ, никаких вопросов. Нам доброжелательно выдали карточки-пропуски для общежития (институт предоставлял на время вступительных испытаний общежитие для иногородних абитуриентов) и назвали дату и время первого тура творческого конкурса. Мы счастливые и довольные заехали в общежитие. Мы так радовались, будто уже поступили.

— Я уверена, что мы поступим, — говорила Наташа, — все так просто! Ты видела, какие замухрышки поступать собираются? Мы с тобой на их фоне красавицы, нас точно возьмут.

— Дело не во внешности, нужен талант, — говорила я.

— А я читала, что берут красивых. Если ты красивая, тебя всему обучат и ты станешь красивой актрисой, а если ты страшная, то никто с тобой возиться не будет. Ты хоть одну некрасивую актрису знаешь?

— Ну, красота это спорный вопрос. Кому-то красиво, кому-то нет.

— Ты меня слушай. Говорю тебе, что завтра мы с тобой пройдем первый тур.

Весь вечер мы репетировали. Читали друг другу стихи, басни. Приятное волнение окрыляло нас, и мы без конца хохотали и радовались. В комнате было три кровати, мы ждали, что нам подселят соседку, но никто не пришел. Вообще в общежитии было тихо.

— Слушай, наверное, поступающих будет мало. Может, человек пятьдесят. Кто захочет поступать в актеры? Это неприбыльная профессия. Денег платят мало, а в стране кризис. Как выживать? Нормальные ребята будут поступать в экономический или юридический, короче, будут получать денежные специальности. А вот такие идиотики, как мы с тобой, пойдут в театралку! Вот как думаешь, сколько таких, как мы с тобой, идиотиков?

— Не знаю. Я очень люблю театр и думаю, что есть такие, которые любят его также, как я.

— В нашем городе только мы с тобой в театралку собрались. Ну, здесь, среди местных, конечно, больше будет, потому что и город больше, ну, допустим, человек десять из местных будет поступать.

— А из других городов с области?

— Ну, ладно, может также по два человека с города. В общем, так и получается, что человек пятьдесят, как я и говорила. Вот сама подумай, кому это надо. Театр!

— Мне очень надо, — сказала я и закрыла глаза, представляя, что стою на сцене, обставленной красивыми декорациями.

— И мне! — присоединилась Наташка и тоже закрыла глаза.

Не знаю, что она себе представляла, но через мгновение она громко расхохоталась.

Глава 2

Вывернув из-за угла дома, мы вышли на центральную городскую площадь. Городская площадь плавно переходила в набережную. За узорной оградкой, в объятиях солнечных лучей, блестела река. Лето, конец июля. Волнительный озноб изредка пробирал меня, но, глядя на Наташу, которая бойка шагала рядом, я успокаивалась и шла навстречу своей мечте.

— Как тут оживленно сегодня, — сказала Наташка, — наверное, митинговать будут.

Все скамейки на площади и набережной были заняты. Молодежь рассеялась по площади небольшими группами и что-то активно обсуждала. Я вслушивалась в их разговоры и пыталась понять, о чем они говорят с такими воодушевленными лицами, выпучивая глаза и размахивая руками. К концу площади нам с Наташкой пришлось прижаться вплотную друг к другу, чтобы пройти через толпу. Галдеж стоял такой, что перекрывал звуки проезжающего трамвая. И тут, по обрывкам фраз, которые до меня долетели, я поняла, что все эти люди — поступающие.

— Наташ, это же поступающие, — осторожно сказала я.

— Быть не может, слишком много, — ответила она, оглядываясь вокруг.

— Ку-ка-ре-ку, — прокричал в толпе громкий мужской голос.

— Чуть свет уж на ногах! И я у ваших ног, — продекламировал другой.

Сомнений не осталось, это были поступающие. Мы подошли к пешеходному переходу, который соединял площадь с центральной улицей. На этой улице располагался театральный институт.

— Смотри, — сказала я Наташке, кивая головой в сторону института.

Здание, прикрытое кронами двух толстенных тополей, было окружено народом. По обе стороны от института тянулись длинные очереди на пару кварталов.

— Одуреть! Вот и идиотики! — сказала Наташка.

— Вот тебе и пятьдесят человек, — сказала я.

Мы пробрались к институту. Две скамейки, стоящие у здания были завалены пакетами и дорожными сумками. Вокруг толпились молодые красивые парни и девушки, их было так много, что как говорится «плюнуть было некуда». Девушка, сидя прямо на асфальте, с листами в трясущихся руках нашептывала себе под нос знакомые строчки из Цветаевой. Рядом парень играл на гитаре и пытался петь Высоцкого. Другой высокий крепкий парень, размахивая руками, читал Маяковского. Под толстым тополем сидела девушка и рыдала, другие девушки сначала пытались ее успокоить, а потом почему-то сами начали рыдать. Мы с Наташкой стушевались.

— Надо было раньше прийти, — шепнула мне на ухо Наташа.

— Смысла нет раньше приходить, слушать после одиннадцати начнут, а сейчас только девять, — сказал голос из-за спины. — Вы так все нервы потратите, стоя тут, вон, видите, под деревом уже истерия началась.

Мы оглянулись, позади стоял высокий симпатичный парень.

— Я Павел, — представился парень, — Смаковский.

— Я Наташа, а это — Надя, — представилась в ответ Наташка.

— Вы не местные? — спросил Павел.

Мы кивнули.

— Я так и понял. Подруги?

Мы снова кивнули.

— Ха. А если одна из вас поступит, а другая нет?

— Это ничего не изменит, мы так и останемся подругами, — уверенно ответила Наташка.

Мне было приятно слышать такое, я бы тоже так ответила. Но, когда я представила, что Наташка поступила, а я нет, мне стало неприятно. Я старалась выглядеть добродушной, улыбалась, но эта мысль не давала мне покоя. Похоже, что моя гордыня не могла смириться с тем, что подруга может поступить одна, без меня. С этой минуты я воспринимала Наташку также, как и остальных окружавших меня девушек — как конкурентку.

— Вы уже записались? — спросил Павел.

— Куда? — спросила я.

— Зачем? — спросила Наташка.

— Вон, видите, второкурсники сидят, — сказал Павел, указывая на двух парней, которые сидели на ступенях крыльца института, — они составляют списки. В институт всех сразу запускать не будут, только группами по десять человек. Идите, запишитесь, я уже записался в первую группу. Пойду первым, чтоб не мучится.

— А что все уже записались? — нервно спросила Наташка.

— Не, только самые наглые, хе. Остальные еще не вкурили, что к чему, — ответил Павел, — ну, идите.

— Как-то неудобно, — замялась я, посмотрев на второкурсников.

— Неудобно? Ты на актерское поступаешь или куда? Ладно, пойдем, — сказал Павел.

Он подвел нас к двум сидящим на ступенях парням. Один читал книгу, другой держал в руках папку с листами и грыз кончик ручки.

— Ребята, запишите девчонок, чтобы они тоже долго не стояли тут, — сказал приветливо Павел.

— Вы вместе хотите или по отдельности можно? — игриво спросил парень с папкой, указывая кончиком ручки на меня и Наташку.

— Нас вместе, — заявила Наташка.

— Как хотите, — засмеялся парень.

Парень записал наши имена, фамилии и сказал, что мы будем в третьей группе. Когда мы отходили от них, я услышала за спиной хохот, обернулась и увидела, как эти ребята перешептывались, глядя на нас, и что-то помечали в списках.

— Вы к Добровольскому тоже будете пробоваться? — спросил нас Павел.

— Да, будем ко всем, — ответила я.

— В прошлом году три мастера курсы набирали, а в этом только два — Огорельцева и Добровольский. Говорят, Огорельцева лютая баба. На курс себе только парней набирает, девчонок не любит.

— Я тоже девчонок не люблю, — сказала незнакомая девушка, незаметно присоединившись к нашему разговору.

— Это почему? — спросил ее Павел.

— Не терплю конкуренции, — ответила девушка.

— Это Таня, — представил нам девушку Павел, — а это Надя и Наташа.

— Татьяна Заречная, — поправила Павла девушка.

— Вот, может, вместе учиться будем, — весело сказал Павел.

— Вряд ли, — заявила Татьяна, оценив нас, — вас, Наталья, еще могут взять, а вот вы точно не пройдете.

— Это почему она не пройдет? — бойко заступилась за меня Наташка.

— Огорельцева низкорослых не берет, да и типаж не подходящий, — высокомерно сказала Заречная.

— Нормальный у нее рост, — сказал Павел, встав рядом со мной и начав соизмерять свой рост с моим.

Глава 3

Я шла, но ноги были будто не мои. Мне казалось, что я иду как робот, сотрясаясь и дергаясь. Наша третья группа вошла в здание института. Улыбчивая стройная девушка встретила нас в холле и провела краткий инструктаж, затем всех вместе повела за собой по узкому коридору. Все, что было сказано этой девушкой, вылетело из головы также быстро, как и залетело туда. Я шла, ничего не соображая. Девушка открыла перед нами двери аудитории и пригласила войти. Мы вошли внутрь и задеревенели в центре просторного помещения, не зная, что делать дальше. Даже Татьяна Заречная замялась и спряталась за спиной у парня с воспаленным лицом. Слева, перед большими окнами, в тумане солнечных лучей, стояли два стола, за столами сидела приемная комиссия — три женщины и один мужчина. На другой стороне помещения, напротив комиссии, рядами стояли стулья, на стульях сидели студенты театрального.

— Так, ты, прыщавый, и ты, кудрявая, — свободны, остальные — садитесь, — вот так сразу разделалась с нами Огорельцева.

Мы быстро отошли к стульями, а ребята, которых она забраковала, ушли за дверь.

— Кто первый? — равнодушно спросила Огорельцева.

Я была так напугана, что боялась голову поднять. Уткнулась носом в пол и разглядывала свои босоножки. Похоже, что другие делали то же самое.

— Вы в театральное поступаете или куда? Если боитесь — пошли вон отсюда. Не собираюсь тратить на вас время, — закричала Огорельцева.

По паркету зацокали каблучки, я осторожно подняла голову и увидела Татьяну Заречную, которая продефилировала в центр аудитории и, задрав повыше свой и без того вздернутый нос, отчеканила: «Татьяна Заречная, 17 лет». Члены комиссии пошептались, сделали себе пометки на листах. Я осторожно повернула голову и через плечо посмотрела на студентов. Они сидели с безразличными лицами и разглядывали каждого из нас.

— Начинайте, — сказала Огорельцева.

Заречная принялась читать Ахматову, затем Цветаеву, монолог Катерины из «Грозы» Островского и каждый раз Огорельцева ее перебивала и говорила: «далее». Так Татьяна рассказала всю программу. Мне не понравилось ее выступление, не потому что сама Заречная была мне неприятна, а потому что она старалась понравится всеми силами. Рассказывая свою программу, Татьяна нагибалась вперед, будто сейчас упадет или напрыгнет на комиссию, прижимала руки к груди или возносила их к потолку, давила из себя слезу и пару раз шмыгнула носом, в общем, изображала героиню, как могла.

— Хорошо. Давайте песню.

Петь Заречная не умела, а может быть просто от нервов голос срывался и не вытягивал высокие ноты.

— Спасибо, жду вас на втором туре, — сказала Огорельцева.

— Спасибо, Даная Борисовна! — воскликнула Заречная и побежала за двери.

— Следующий, — попросила Огорельцева.

— Ничего себе, — подумала я, — она ее взяла? Значит, мне нечего боятся, ведь я могу рассказать намного лучше!

Следующим вышел парень. Невысокий, щуплый, сутулый, очень забавный. Волосы коротко острижены, уши торчат, высокий выпуклый лоб и большие наивные глаза, как у удивленного ребенка. Выглядел он простодушным, добрым парнем, располагал к себе мгновенно.

— Представьтесь, — надменно протянула Даная Борисовна.

— Петр Федоров, 17 лет, — ответил парень, широко улыбаясь.

— Петр Федоров, откуда вы?

— Дак из деревни я, из Федоровки, это что в двух часах от вас.

— Понятно. Начинайте, — немного брезгливо попросила Огорельцева.

— А с чего лучше, с басни или... — поинтересовался парень.

— Не важно, с чего хотите, — махнула рукой суровая женщина и добавила, — в вашем случае не имеет значения с чего начинать и так все ясно.

Парень не обратил внимания на тон недовольной женщины, выпрямился. Его осанка изменилась, лицо стало серьезным, взгляд засиял, глаза стали метать искры.

— Товарищи, на политическом положении долго останавливаться не приходится, политический вопрос теперь вплотную подходит к военному... — начал рассказывать Петр Федоров речь В.И. Ленина.

Среди студентов поднялся хохот, Федорова это не смутило. Он развернулся и начал ходить по аудитории, обращаясь к каждому с одухотворенным лицом. Федоров объяснял, разговаривал с каждым из нас, использовал жесты и был таким естественным и убедительным, будто он всю жизнь выступал перед людьми. Когда он закончил, кто-то из студентов зааплодировал, а кто-то крикнул: ура, товарищи! Я расплылась в улыбке и с восторгом смотрела на ссутулившегося обратно парня, с детским наивным взглядом.

— Достаточно, — холодно произнесла Огорельцева.

— Стихи теперь, да? — спросил Петр.

— Я сказала достаточно, — повторила Огорельцева.

— Я песню могу, — не понимал Федоров.

— Мне было достаточно, Петров, идите, — махнула рукой недовольная женщина.

— Я Федоров, Петр Федоров, — все также, не понимая, добродушно говорил Петр.

— Да хоть Вася Пупкин, идите уже, вы мне не подходите, — раздраженно крикнула Даная Борисовна.

— Да? Ну... Извините.

Парень ссутулился еще сильнее, поник и вышел за двери. Я была в недоумении. Заречную, такую неестественную, такую обыкновенную взяли, а парня, который заразил своим выступлением всех присутствующих — нет. Я не понимаю.

— Следующий, — властно потребовала Огорельцева.

Я вся вжалась в стул, как школьница, которая боится выходить к доске. Скосила глаза в сторону Наташки, она боялась не меньше моего. Делать нечего, пал или пропал. Я неуверенно поднялась и вышла в центр.

— Надежда Димитрова, 17 лет, — дрожащим голосом произнесла я.

Я посмотрела в лица членов комиссии. С краю сидела кудрявая женщина и по-доброму улыбалась, мне от ее улыбки сразу стало легче. Затем сидела еще одна женщина с равнодушным лицом, оценивающе смотрела на меня. И тут я встретилась взглядом с Огорельцевой. Ничего хорошего такой взгляд не обещал, но меня это не отпугнуло, а наоборот завело. Уж если погибать, то с песней! Огорельцева осмотрела внимательно мою фигуру, пошепталась с худощавым зализанным мужчиной из комиссии и спросила:

Глава 4

Я поднялась на третий этаж и оказалась в длинном коридоре. Справа окна, слева двери кабинетов. Стены в пролетах между дверьми были увешаны фотографиями в красивых рамах. Со снимков на меня смотрели студенты института, радостные, довольные. На других снимках были запечатлены сцены из спектаклей, репетиции, творческий процесс. Грусть и зависть проели дыру в моей груди, сдавили горло. Какой стыд. За минуты лишится своего счастья и даже не пытаться себя спасти! Но, что я могла сделать?

Всхлипывая, я присела на паркет и прижалась к холодной батарее под окном. Я пыталась успокоить себя, но становилось только хуже. Будущие актеры продолжали беспощадно улыбаться со снимков на стене. Всхлипывания становились все громче и незаметно перешли в тихий вой.

Вдруг, в нескольких шагах от меня, открылась дверь, и из нее вышел высокий мужчина с трубкой во рту. Он задумчиво прошел по коридору в сторону от меня, повернулся к окну и задымил, пристально разглядывая происходящее вдали. Одет он был в коричневые брюки и клетчатый пиджак. У него были густые седые волосы и черная с проседью аккуратно остриженная борода. Весь его вид выдавал в нем человека творческого. Наверное, он писатель, — подумала я.

— Что стряслось? — спросил он, не глядя в мою сторону.

Я отпустила батарею, поднялась с паркета.

— Извините, вы это мне? — спросила я тихо.

Мужчина медленно повернул голову ко мне и внимательно посмотрел в мое распухшее от слез лицо.

— Ваши всхлипывания мешают мне работать, — сказал он, отвернувшись обратно к окну.

— Извините, я сейчас уйду, — сказала я и зачем-то слегка поклонилась.

— Поступаете? — спросил творческий, высунув изо рта трубку, а после засунул ее обратно, щелкнув по ней зубами.

— Пробовала к Огорельцевой, но она меня... — я не сдержалась и снова разревелась, закрыв лицо руками и отвернувшись.

— Понятно, — равнодушно сказал творческий, — Ребята годами пытаются поступить. А вы хотели вот так сразу. Или думаете, что вы особенная, может у вас талант есть?

— Не знаю. Я не смогла нормально рассказать, — рыдала я, вспоминая прослушивание у Огорельцевой, — она задрала мне платье, а потом зализанный сказал, что не нужно быть недотрогой... но как же так... и все слышали, все видели, мне так стыдно...

Творческий стоял в стороне, дымил и даже не смотрел на меня. Но я почувствовала теплоту, которая исходила от него, мне захотелось рассказать ему все, поделиться своим горем, выплакаться. Я сдерживала себя, понимая, что жаловаться на женщину, которой я не понравилась, не правильно.

— Приходите завтра, — равнодушно произнес творческий и пошел обратно в кабинет.

— К Добровольскому? — спросила я.

— К Добровольскому, — повторил творческий.

— У меня нет шансов. Я — брюнетка, — обреченно сказала я.

— Чего? — спросил он, остановившись у двери кабинета.

— Среди поступающих есть девочка по имени Таня, она красивая и много знает. Огорельцева ее во второй тур пропустила. И вот эта Таня сказала мне, что Добровольский любит хорошеньких блондинок. Что у него всегда на курсе блондинки учились, и что мне нужно срочно перекрашивать волосы, если я хочу к нему поступить. А у меня денег не хватит, чтобы мои волосы так быстро перекрасить, они у меня вон какие, — заливаясь слезами, прошептала я и, взяв в руки свой густой хвост, показала его творческому.

Творческий безмолвно зашел в кабинет и закрыл за собой дверь. И зачем я ему это сказала, — думала я, — вот размазня! Не смогла сдержать себя. Вместо того, чтобы поговорить с интеллигентным образованным человеком, произвести хорошее впечатление, ведь я начитанная умная девочка, я стала жаловаться на жизнь и рыдать. Ну, не дура ли я?! Я развернулась и пошла к лестнице, дверь кабинета резко открылась, и из нее снова вышел творческий.

— Как вас зовут? — спросил он меня.

— Надя. Надежда Димитрова. 17 лет, — отчеканила я.

— Надя, у меня к вам одна просьба, которую следует исполнить незамедлительно. Вы поняли меня?

— Да, я вас слушаю, — ответила я, превратившись в одно большое ухо.

— Думайте своей головой, Надя! Вы в театральное поступаете или куда? Ни один здравомыслящий мастер не станет отбирать себе на курс девушек по цвету волос или по форме черепа или еще по черт знает каким внешним признакам. Талант, Надежда, важен только талант, способности! Эта Заречнова умная девочка, раз сумела так легко ввести вас в заблуждение. А вы, Надя, наивная дурочка, потому что поверили ей.

— Неужели обманула. Значит мой рост и волосы... — начала я.

— Это все бред! Выкиньте его из вашей головы, Надежда! И забудьте эту Огорельцеву, у нее свои стандарты, — рассерженно сказал творческий.

— Добровольский не такой?

— Добровольский не такой. Все адекватные преподаватели — не такие.

— Значит, у меня еще есть шанс, значит, я еще могу поступить!

— Конечно, можете!

— Боже! — радостно воскликнула я и хлопнула в ладоши.

Гора упала с моих плеч, я засмеялась, смущаясь, не зная куда деть навалившееся счастье. Переминаясь с ноги на ногу, чувствовала, как меня разрывает от радости. Я не могла сообразить, за что мне сейчас взяться: бежать репетировать, благодарить творческого, искать Наташку, чтобы все ей рассказать или уже прореветься наконец-то, как следует, чтобы прошла нервная дрожь, прицепившаяся ко мне после Огорельцевой.

— Достоевского читали? — неожиданно спросил мужчина, прервав мои терзания.

— Да. Идиот!

— Я?

— Нет. Я хотела сказать, что идиот мне очень понравился, — смутившись, поправила я.

— А Толстого? Сколько Толстых вы знаете? — продолжал творческий.

— Я знаю двух. Один Лев, другой Алексей, — отвечала я.

— Что у Алексея нравится?

— Гадюка.

— Почему?

— Мне главная героиня понравилась — Ольга. У нее непростая судьба, но, несмотря на все плохое, что у нее было, она не изменила себе, своему характеру. Окружающие люди, могли бы быть добрее к ней, но я думаю это все от того, что они чувствовали какая она сильная и из-за этого не могли спокойно жить рядом с ней. Хотела бы я быть такой же сильной и смелой, как эта Ольга.

Глава 5

На следующий день измотанная Наташкиной муштрой, но все равно бодрая и уверенная в своих силах я стояла посреди той же аудитории, в числе первой десятки поступающих.

— Надежда Димитрова, 17 лет, — представилась я, стоя на том же месте, что и вчера.

В приемной комиссии сидело три человека. В центре — мужчина лет 30-35, видимо это и был тот самый Добровольский, который сейчас будет решать мою судьбу, справа от него сидела кудрявая женщина, Тамара Алексеевна, которая пыталась защитить меня от Огорельцевой, а слева от Добровольского сидел творческий. Я встретилась с ним взглядом и вся расплылась в улыбке. Легкое волнение мгновенно рассеялось и сменилось радостным нетерпением. Молоденькая девушка, которая инструктировала нас перед конкурсом, тоже зашла в аудиторию и присела к студентам.

— Начинайте, — скомандовал Добровольский, а творческий откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, стал теребить бороду.

Я сделала все, как учил творческий. Рассказала басни, стихи, прозу. Меня удивило, что за все мое выступление меня ни разу не прервали и не сказали «что еще» или «дальше». Дело дошло до песни. И я снова запела «Мелодию» Магомаева.

— Спасибо, — сказал творческий.

— Неожиданно, Наденька, — сказала кудрявая женщина. И перегнувшись через спину Добровольского пошепталась с творческим.

— А мне вот хочется на вас с другой стороны посмотреть, у вас одна лирика, расскажите, что-нибудь другое, — произнес Добровольский.

Я растерялась и посмотрела на творческого.

— Другого хотите, Вячеслав Валерьевич. Надюш, расскажи нам отрывочек из Шаламова. Любой, на твое усмотрение, — попросил творческий, и в густой бороде показалась довольная улыбка.

Я рассказала. Добровольский задумался и начал задавать вопросы.

— Кого из классиков вы читали?

Я не успела ответить, меня перебил творческий.

— Она читала больше, чем кто либо из поступающих. У меня нет вопросов, мне все понятно. Надюша, присаживайся, — по-хозяйски скомандовал творческий и пригласил прослушивать следующего.

Прослушивание закончилось. Мы вышли из аудитории все вместе, все десять человек. И ждали результатов — кто прошел, а кто нет. Я была довольна собой. Все прошло так тихо, спокойно. Я почти не нервничала. Члены комиссии были очень доброжелательны. С уважением отнеслись к каждому выступающему, никому слова плохого ни сказали. В самой аудитории стояла удивительна атмосфера, совсем не хотелось уходить, наоборот, появилось желание остаться и послушать следующую группу поступающих и еще рассказывать самой снова и снова стихи, рассказы, все что угодно. Только бы видеть перед собой эти добрые искренние взгляды преподавателей.

К нам вышла девушка, та самая, инструктирующая, и тактично сказала, кто прошел во второй тур, а кто нет. Среди прошедших во второй тур было мое имя. Я прошла! Я вышла из института. Наташка, покрытая красными пятнами от нервов, ждала меня у крыльца в компании уже родных второкурсников.

— Ну? — с мольбой во взгляде спросила она.

Я радостно объявила ей, что прошла. Наташка завизжала на всю улицу и прыгнула парню второкурснику на шею, смачно поцеловав его в щетинистую щеку. Второкурсники, Сергей и Даниил, поздравили меня и сказали что самое страшное позади, но расслабляться не стоит. Щетинистый Даниил, вдохновленный Наташкиным поведением, обещал помочь, если возникнут трудности. Я отошла в сторону, чтобы прийти в себя и осознать, что все это не сон. Я сделала первый самый страшный шаг к своей мечте и у меня получилось. Приятное умиротворение и тихая радость грели душу, вдохновляли на светлые мысли.

Вокруг плакали девчонки, матерились парни, кто-то молча выходил из института. Я наблюдала за чередующимися вспышками радости и горя. Компания молодых ребят громко вскрикнула и радостно одаривала друг друга объятиями — значит поступили. Красивые девчонки захохотали и быстро побежали от института, значит тоже поступили. А вот эти жмутся к стенам, грустно заглядывают в окна — не поступили. Я заметила, что те, кто поступил, быстро покидали институт, будто торопились рассказать всему свету, что они прошли. Не прошедшие, наоборот, отходили в сторону, потерянно смотрели на стены, им не хотелось уходить, они плакали, тяжело и часто вздыхали, будто старались как можно глубже вдохнуть в себя этот заряженный творчеством воздух, чтобы он дал им силы для поступления на следующий год или помог пережить поражение, смириться. Я сочувствовала им, потому что понимала их боль, от этого все происходящее со мной обретало еще большую значимость и ценность.

Глава 6

Во втором туре творческого конкурса проверяли гибкость, пластичность и чувство ритма. Все, как должно быть в любом театральном вузе. Неожиданным было то, что Огорельцева и Добровольский проводили второй тур в один день, в одно время. Мне потом объяснили, что Огорельцева сделала так специально, чтобы отбракованные ею на втором туре абитуриенты не успели попробоваться к Добровольскому.

Среди нас были ребята, которые прошли первый тур и у Добровольского и у Огорельцевой. Это своего рода подстраховка. Шансы поступить в таком случае куда выше, чем у тех, кто прошел первый тур только у одного преподавателя. Но Огорельцева лишила всех возможности пробоваться сразу к двум мастерам, потому что ненавидела тех, кто пробовался ко всем сразу, лишь бы поступить. И теперь этим счастливчикам прошедшим конкурс у двух преподавателей, пришлось сделать рискованный выбор в пользу одного из мастеров. И уверенно идти в бой, без шанса на вторую попытку.

Нас толпой завели в здание института и развели по раздевалкам. Те, кто пробовались к Огорельцевой, толпились у раздевалки в одном конце здания, те, кто шли к Добровольскому, ютились у другой раздевалки в другом конце здания. Мы с Наташкой успели пожелать друг другу ни пуха и присоединились каждая к своей группе.

Потоком поступающих меня занесло в маленькую коморку, заполненную полуголыми телами. К моему ужасу раздевалка оказалась одна на девочек и на мальчиков. А мне нужно было переодеться в раздельный купальник так же, как и другим девчонкам и предстать в таком виде перед комиссией, прям как на конкурсе красоты. Я прижала к груди свою авоську с вещами и стала пробираться в самый угол, в надежде, что там меня никто не заметит.

Ребята переодевались, не закрывая дверей, не прикрываясь. Бросали вещи прямо на пол, так как свободного места просто не было. Узенькие скамеечки и дощечки с крючками, прибитые вдоль стен, были завешаны пакетами и сумками более шустрых абитуриентов. Одна девушка стояла в окружении парней, с обнаженными скульптурными торсами, полностью раздетая и натягивала на себя плавки от купальника. Другие девчонки тоже не стеснялись, в помещении то и дело мелькала чья-то грудь. Некоторые парни не упустили шанса сделать комплимент выдающимся формам одной из поступающих. Девушка продолжала переодеваться, не обращая ни на кого внимания.

— Вот это раскрепощенность. Я так не могу, — подумала я.

Крутившись на месте, я искала способ переодеться. Искала и не находила. Раздеться как все, не прикрываясь, я не могла, мне было стыдно. Я сильнее прижала к груди авоську с вещами и почувствовала, как лицо заливает краской от лицезрения в окружении такой откровенной наготы.

— Стесняешься? — спросил меня крепкий парень низким голосом.

Я кивнула в ответ, посчитав, что незачем скрывать очевидное.

— Иди за мной, — позвал он и повел в другую сторону раздевалки.

Парень завел меня за дверь, затем достал из своего рюкзака большое полосатое полотенце и, растянув его в руках, прикрыл меня.

— Переодевайся, я подержу, а потом ты подержишь, — предложил он.

— Хорошо, — такой поворот событий меня обрадовал. Я не подумала о том, где и как буду переодеваться и как другие, более смышленые девчонки, не надела заранее на себя купальник.

— Я Денис, Лебедев, — представился парень, отвернув голову от меня.

— Я Надя.

— Знаю.

— Откуда?

— Мне рассказали, как тебя Огорельцева завалила.

— Да? — удивилась и смутилась я. — Еще не поступила, а уже слухи ходят.

— Привыкай. Поступишь, хуже будет.

— Если поступлю, — занервничала я.

— Ой, да куда ты денешься, — подбодрил меня Денис и по-доброму улыбнулся.

Переодевшись в раздельный черный купальник, я вместе с моим новым знакомым отправилась в потоке общей массы полуголых ребят к аудитории. Я шла, прикрывая руками грудь. Заметила, что Денису тоже было некомфортно. Хотя с его телосложением ему нечего было стесняться. Он был невысокий, крепкий, рельефный парень, к тому же довольно симпатичный, светловолосый, с голубыми глазами, крупными мужественными чертами лица.

На дверях аудитории висела табличка с надписью «хореографический класс». Перед этим классом нас разделили на две группы — на девочек и мальчиков. Маленькая, худая и очень нервная женщина завела первую партию девочек в кабинет и меня в том числе. Я случайно подвернулась ей под руку.

В хореографическом классе вытянутой прямоугольной формы вдоль стены были приделаны высокие зеркала, от пола и почти до самого потолка. Перед зеркалами стояли стулья и на них сидели члены приемной комиссии. На противоположной стороне были хореографические станки. Нервная женщина выстроила нас шеренгой перед станками на небольшом расстоянии друг от друга. Меня стало потрясывать.

В этот раз в комиссии было пять человек вместе с нервной, студентов не было. Еще бы, в такой давке только студентов не хватало. В комиссии я сразу заметила творческого, он сидел в белой рубашке, а его клетчатый пиджак висел на спинке стула. Рядом сидели две женщины и один мужчина. Добровольского не было.

Нервная, с коротким пергидрольным каре, по виду ей было лет тридцать, может чуть больше, чем-то очень недовольная сначала осмотрела нас, потом начала высоким писклявым голосом:

— Сейчас проверим вашу гибкость. Шпагат.

— Какой? — спросила одна из девушек.

— Какой можете, — равнодушно ответила нервная.

Я села в продольный. За два года до поступления я тренировалась каждый день, разрабатывала в себе гибкость и приобрела хоть какую-то растяжку. Другие девчонки тоже сели в шпагат, некоторые продемонстрировали еще и поперечный.

— Встали в мостик, — провизжала нервная женщина.

Я кое-как раскорячилась, но все же встала в нужную позу, а нервная, не торопясь, прохаживалась мимо нас и осматривала каждую девушку. Затем эта маленькая женщина приказала нам встать к станку и под аккомпанемент другой женщины из комиссии, усевшейся за фортепиано, стала показывать нам странные движения. Наша задача была — повторить.

Глава 7

В раздевалке было несколько человек и куча пакетов, сумок и просто разбросанных по полу вещей. Мы прошли через вещевые дебри и заглянули за дверь. Денис перед выходом положил в свой рюкзак мою авоську, сказал, что так надежнее, я была не против, а рюкзак свой он поставил за дверь. И сейчас там было пусто. Мы посмотрели по сторонам, обыскали каждый угол и ничего. Были другие вещи, но рюкзака не было. Спросили у ребят про пропажу, нам сказали, что никто ничего не видел и вообще им не до этого.

— Этого еще не хватало, — запаниковала я.

Паша побежал расспрашивать всех, кто попадался ему на глаза, результата это не дало. Никто ничего не видел. Даже всезнающая вахтерша тетя Нюся.

— Хорошо, что телефон дома оставил, — сказал Денис.

— А я деньги в общаге под матрас сунула, с собой только пятьдесят рублей взяла и сарафан для танца, — сказала я.

— Ты в коридор выйди и повтори погромче, чтобы все слышали, где у тебя заначка, — выглянул из коридора Паша.

— Ой, правда, простите.

— Святое место говоришь... — обратился к Павлу Денис.

— Ну, знаешь, бандиты тоже в церковь ходят, — ответил Павел.

— Ребята что делать? У меня ведь танец. Как я его в купальнике буду? Еще и перед творческим, который Добровольский, — совсем отчаялась я.

— Надюха, если надо будет, и в трусах станцуешь. Не реви! Слушай, а может это конкуренция такая, а? — зашептал нам Паша. — Узнали, что вы прошли, взяли вещи и на улицу бросили куда-нибудь, да хоть в мусорку, а? Слить вас хотели.

— Конкурс большой, все может быть, — подтвердил Денис.

— Стоит проверить.

Не успели мы и слова сказать, как Пашка в одних трусах ломанулся на улицу искать рюкзак. Долго не было юного сыщика. В коридоре началась движуха, поступающие засуетились и потянулись в раздевалку переодеваться. Объявили следующий этап конкурса — танец.

— Денис, страшно, — занервничала я.

— Прорвемся! Если вещи так и не найдем, то выйдем и вместе станцуем, хочешь?

— Я не очень в танцах.

— Разберемся, не паникуй раньше времени.

В коридоре послышался бодрый голос Пашки.

— Неужели нашел! — подумала я.

Мы с Денисом переглянулись и выскочили в коридор. Пашка, как коршун, кружил вокруг молоденькой девушки, которая сопровождала нас на первом туре.

— Вот ребята иду я значит, заглядываю в каждую мусорку, а навстречу прекрасная незнакомка, — начал рассказывать нам Павел.

— А я иду и вижу навстречу парень в трусах, ну, думаю, наш, — засмеялась девушка.

— А я на пару кварталов вперед прошел, чтобы наверняка все урны проверить. Искать, так искать! — смеялся в ответ девушке Павел.

— Сейчас на танец будут приглашать, — вмешался Денис.

— Тасечка, — Павел опустился на одно колено перед девушкой и поцеловал ей ручку, — помогите, и я буду ваш вечный должник.

— Что-нибудь придумаем, — засмеялась девушка, — пойдемте со мной.

Девушка повела нас по коридору за собой. Пока мы шли, узнали, что девушку зовут Таисия, и что она здесь работает библиотекарем и по совместительству заведует костюмерной, также решает всякие организационные вопросы. Девочка принеси-подай, как она сама про себя сказала. Мы спустились в подвал, Таисия включила свет.

— Ооо... — затянул Пашка, окинув взором длинные вешалки с костюмами и коробки с реквизитом.

Небольшой подвал был полностью оборудован под костюмерную. Я почувствовала, как перед нами, еще не поступившими, институт раскрыл одну из своих тайн. На вешалках висели разноцветные костюмы, платья разных эпох, мужские рубашки с пышными рукавами, на полках рядами стояли коробки, ниже высокие мужские сапоги в ряд и женские туфли с пряжками. В углу из коробки торчали шпаги, в дальнем углу комнаты стояли два столика с зеркалами и в отражении мы увидели себя. Хмурый Денис, наконец, улыбнулся.

— Давайте прикинем. Какой у вас будет танец? — спросила Таиса.

— Мы танцуем вальс, — заявил Денис.

— Втроем! — добавил Павел.

— Подождите, какой еще вальс втроем, а как же мой русский народный? — запротестовала я.

— Русский народный? Огорельцева бы посмеялась, — кинул мне Паша и направился разглядывать костюмы.

— А что? Это плохо, да? Русский народный плохо? — накинулась я с расспросами на Дениса.

— Я думаю, что хорошо, — засомневался Денис.

— А вот и нет! — отрезал Паша. — Надюха, судьба тебе очередной раз подкинула фортовую карту. Твой сарафан сейчас вместе с вещами Лебедя лежит в комиссионке, либо в какой-то урне, до которой я не успел добраться. Это ли не знак! Нет сарафана, значит не надо танцевать этот русский народный. Я в приметы верю. И вообще, Надюха, не хорошо товарищей подставлять. Раз уж решили вальс втроем, значит вальс втроем.

— Кто решили? Когда решили? — не понимала я.

— О, смотрите, плащ Дракулы! — воскликнул Паша, игнорируя мой вопрос, и вытащил с вешалки черный плащ с красным подкладом и воротничком стоечкой. — Можно?

— Да, конечно, — позволила Таисия примерить Пашке плащ.

— А! Круто! — залетал в плаще по костюмерной Павел.

— Вам нужно придумать историю, с чего начинается танец, почему вы вдруг начинаете танцевать, чем заканчивается танец и почему он заканчивается, в комиссии это оценят. На сцене ничего не происходит просто так, у всего есть причина. Не все абитуриенты этим заморачиваются, поэтому если вы ко мне прислушаетесь, думаю, у вас будет небольшое преимущество, — посоветовала нам Тася.

— Тасечка, душа моя, что бы мы без тебя делали, — подлетел с комплиментами Павел.

— Это все прекрасно, но какая история, если у нас даже танца нет! — паниковала я.

— Да, все у нас есть! Говорю же, вальс втроем. Я все придумал... короче... средневековье.

Паша прошелся мимо вешалок и снял с одной пышное платье.

— Ты, Надюха, с Лебедем на балу, танцуете, значит... и все такое. И тут ба-бах! Влетаю я, — Пашка демонстративно пролетел по костюмерной. — Вытаскиваю шпагу, протыкаю ей Лебедя, ты, Лебедь, красиво так падаешь, умираешь, а я своими вампирскими чарами охмуряю тебя и ты, Надюха, прыгаешь на меня — победителя, потом мы танцуем, но только немного, потому что в танцах я не очень, это не самая сильная моя сторона.