Он заснул, с мечтательной скромной улыбкой, на детских губах. Мой сын, так и не дослушав сказку до конца, окунулся в свои карамельно-детские сновидения, без темноты и зла, поджидающие в реальности, за декорацией мнимого благополучия.
Я держала в левой руке его тёплую нежную ладошку, поглаживая её большим пальцем. Даже сейчас, когда мой ребёнок уснул, я не смела выпустить его маленькую и слишком дорогую для меня нежную ручку.
У меня слишком долго не было возможности быть рядом с ним, слышать его голос, наблюдать за тем, как он растёт и познаёт мир, учится бегать, прыгать и правильно говорить. И я слишком долго не могла просто обнять его, прижать к себе или… хотя бы, как сейчас, взять за руку.
Правой рукой, не отводя любующегося взгляда от лица сына, я тихо закрыла лежащую на коленях книжку со сказками. Это был любимый сборник моего сына, который я привезла с собой, когда летела в эту чужую, во многом фальшивую и от того слишком «холодную», даже для меня, страну. До того, как Карл увёз моего сына в Монреаль, я часто читала для него добрые и поучительные сказки с его любимыми персонажами.
Ярослав вздохнул во сне, его личико ненадолго стало серьёзным. Он чуть нахмурился, но тут же снова расслабился и стал каким-то задумчивым. Надо полагать, в своём сне он сейчас решал какие-то очень важные для него задачи.
По-прежнему с трепетом удерживая в левой руке его маленькие худенькие пальчики, я не удержалась и провела правой рукой по его светлым волосам, почти таким же платиновым, как у меня.
Карл был весьма недоволен, когда я смыла каштановую краску с волос Ярослава, но мне не нравилось видеть его таким, каким сделал его Карл – чужим и как будто копирующим чуждую ему деталь внешности, вместе с этой седой прядью, как у самого Карла.
Безсонов, красив, спору нет, и фамильная особенность у него импозантная, но мне мой сын нравится таким, каким я его знаю. И судя по обрадованному личику Ярослава, после помывки, мы с ним в этом были единодушны.
Тишину в уютной комнате нарушил вкрадчивый скрип двери. Я обернулась и увидела показавшегося на пороге Карла. Сложив руки на груди, Безсонов с одобрением и долей снисхождения во взгляде наблюдал за мной и спящим Ярославом.
Затем Карл жестом показал мне, что нужно поговорить. Я молча кивнула ему, правой рукой выключила настенный светильник в виде месяца, затем нехотя отпустила руку сына и тихо встала с кровати.
На душе млела приятная лёгкость. Впервые за долгие месяцы и годы, здесь рядом со спящим сыном, мне было удивительно уютно и спокойно. Я могла видеть Ярослава, поговорить с ним и поиграть, обнимать его и просто смотреть на него. Большего, для душевного умиротворения, мне было и не нужно.
Наклонившись к спящему ребёнку, я осторожно, ласково коснулась губами его волос и нехотя направилась к двери. Мне не хотелось сейчас ни с кем и ни о чём говорить. Была бы моя воля, я бы провела рядом с сыном недели, месяцы и годы.
Но сейчас это было невозможно. Потому что, как недавно выяснилось, рождение и существование Ярослава было поперёк горла сильнейшим из Красного двора. Причины я ещё не знала, но уже убедилась, что Красный двор ведёт целенаправленную охоту за Ярославом.
При том, Ярослав ныне главный наследник имущества и наиболее существенной части семейного капитала Лазовских, которые принадлежали самому Леопольду – самому влиятельному, опасному и богатому из нас.
Надо ли говорить, что для моих многочисленных родственников – бесчисленных дядей, тёть, кузенов, кузин и прочих – это было абсолютно не приемлемо. «Всадник», когда отписал своё наследство Ярославу, полагал, что сделал мне и моему сыну великое одолжение. Как бы не так! Скорее, он проклял нас! Если Ад всё же существует и там есть хоть одно окошко, полагаю, Леопольд наблюдает за нами с упоением и торжеством, будучи очень довольным тем, на что обрёк моего сына.
Карл же, в свою очередь, разлучил меня с сыном на долгие месяцы. Я почти год не могла увидеться со своим ребёнком, слыша его лишь по телефону или наблюдая в экране смартфона, во время редких видеозвонков. Но преследуя свои личные цели, Безсонов, надо признать, спас Ярослава от тех многочисленных наёмных убийц и охотников из Красного Двора. И за это, я была ему благодарна.
Выйдя из комнаты, я тихо-тихо закрыла за собой дверь и взглянула в глаза Безсонова. Я ожидала увидеть в его серо-голубых глазах немое ликование и самодовольство от того, что ему всё-таки удалось принудить меня приехать сюда на его условиях. Но я ошиблась: глаза, лицо и даже жесты Карла выражали лишь радость и облегчение.
Он ринулся ко мне, раскрывая объятия. Я не была готова обниматься с ним, но не смогла ничего сказать и, тем более, попытаться оттолкнуть его. Всё-таки, как я теперь узнала, он многое сделал для моего сына и, таким образом, лично для меня.
Объятия Карла были жадными, жаркими, страстными и немного жесткими. Ощущая его дыхание над своей головой и ритм сердца в широкой мужской груди, вдыхая запах его одежды и его тела, я с удивлением обнаружила, что успела всё это позабыть.
— Карл… — я сделала вялую попытку высвободиться.
— Подожди, — попросил он. — Дай мне удостовериться, что ты мне не снишься.
Я не сдержала усталой улыбки.
— Ты очень скоро сможешь убедиться в этом, когда мне станет нечем дышать, — прошептала я с усмешкой, едва касаясь пальцами теплой ткани свитера на напрягшихся мужских предплечьях.
— Прости, — его хватка чуть ослабла, но зато я вдруг ощутила его губы и опаляющее дыхание на своей шее.
— Карл… — едва слышно прошептала я.
Но Безсонов прижал меня к стене.
— Ты даже не представляешь, как ждал тебя!.. — прошептал он. — И надеялся, что ты подпишешь эти грёбаные бумаги!
Напоминание о том, что мне пришлось подписать ряд договоров о продаже имущества в России и о покупке площади здесь, в Канаде, отозвалось внутри меня неприятным стискивающим ощущением. Карл всё ещё верил, что добился своего – заставил меня переехать в страну, где уже почти год прятался от уголовного преследования на Родине.
— Ника, у него скоро это пройдёт, — развёл руками Карл. — Нужно просто подождать.
Я одарила его яростным и возмущённым взглядом.
— Подождать? — переспросила я негромко, с нескрываемым сердитым презрительным осуждением. — Каждый раз, когда Ярославу становилось так же плохо, ты просто… просто стоял и ждал?!
— Но по итогу же с ним всё нормально, — беспечно заметил Карл.
Я всегда была против резких слов и нецензурных ругательств. Но сейчас глупая беспечность Карла меня взбесила, и я была готова ответить ему фразой в духе моей лучшей подруги, с направлением по хорошо известному адресу.
Не говоря больше ни слова, я чуть склонилась над сыном и положила ладонь ему на личико.
Частое и затруднённое дыханием мальчика обжигало мою ладонь. Он продолжал хмуриться и страдальчески хныкать у меня на руках.
— Минутку, мой хороший, потерпи, пожалуйста! Сейчас… — заворковала я с беспокойной участливостью.
Сосредоточившись, я позволила своему сознанию проникнуть в поток воспоминаний моего сына.
Равномерное течение простых и наивных детских воспоминаний, нарушалось бурным потоком ярко и устрашающе «пылающих» эпизодов из недавнего прошлого моего сына. Без особых усилий я отыскала в череде обрывков воспоминаний Ярославки, память о схожей болезненной реакции его организма.
Как и любой другой мозг более-менее развитого создания, человеческий главный орган ЦНС хранил в нейронных переплетениях следы пагубного воздействия болезни, приступов и прочих видов недомоганий.
Негативные воспоминания, в зависимости от эффекта негативного события, могут храниться в сплетениях нервной системы на протяжении всей жизни человека! Но воспоминания о болезни, содержат в себе не только периоды страданий от гадкого недуга, но и момент выздоровления.
Правильно используя память об этом моменте, можно быстро облегчить страдания любого человека, подверженного хроническим заболеванием.
Именно это я сейчас, торопливо и аккуратно, проделала с сознанием и памятью своего сына. Мне удалось быстро прекратить его страдания.
Мальчик прекратил плакать, а его жар и испарина начали сходить на нет. Он успокоился, расслабился. Овладевшая было его телом болезненная лихорадка быстро слабела, пока не сошла на нет.
Как только дыхание сына выровнялось, я облегченно вздохнула, ощущая на веках тёплую влагу выступивших от волнения слёз.
— Маленький мой, — нежно прошептала я, над ребёнком, поглаживая его по платиновым волосам.
Ярославка вдруг коротко и нервно вздохнул, затем его глаза резко и широко открылись, и он уставился на меня бесстрастным, противоестественно вытаращенным взглядом. От взгляда сына, меня на миг пробрала глубокая дрожь, как будто внутри меня в миг переплелись и развернулись туго стянутые нити, резонируя по всему телу глубоким, мощным, но бесшумным звучанием.
Холод облизнул кончики пальцев, тяжкая невесомая пустота сдавила грудь, выжимая воздух из лёгких. Я, едва слышно, не смело выдохнула.
Ярослав глядел на меня и сквозь меня, пожирал невидящим взглядом пространство за моей спиной. Его глаза при этом заполнил, искрящийся золотыми пылинками паранормальный лилово-сиреневый свет.
— Сейчас… — как будто через силу выдавил Ярославка.
— Ч-что? — настороженно и с тревогой переспросила я. — Что ты говоришь?
Я не представляла, что происходит с моим сыном. Во власти каких сверхъестественных сил он сейчас пребывает? Что это за явление? И что с ним теперь будет?
Это пуга́ло, ошеломляло и обезоруживало!
Рука моего сына, удерживающая кусочек мела дрогнула, маленькие детские пальчики разжались, и я увидела, как остаток фиолетового мела летит вниз.
Едва слышно мелок соприкоснулся с напольным покрытием…
И в тот же миг мощный яростный и раскатистый грохот разорвал на ошмётки тишину дома Карла! Вздрогнули стены, над нами затрясся потолок, а стеклопакеты в рамах отозвались глухим гудением.
Снизу повеяло горечью гари. Я услышала громкие голоса и топот ног.
— Твою мать! — взревел Карл.
— Они в доме, пап!!! — закричал в страхе Артём Безсонов.
К моему удивлению в руках у подростка уже был зажат небольшой пистолет. Его отец, метнулся к стоящему неподалёку детскому столику для рисования и резко опрокинул его. В днище столика Безсонов открыл бесхитростный тайник и извлёк на свет массивный пистолет-пулемёт.
— Карл, что, во имя Первозданной силы, происходит?! — воскликнула я.
— Ника, уверяю, сейчас не время задавать вопросы !— не оглядываясь на меня, отчеканил Карл и велел своему сыну.— Проводи Нику и Ярослава в укрытие, о котором ты знаешь.
— В укрытие? — переспросила я.
— Но пап! — запротестовал Артём. — Я хочу сража…
— Делай, что я говорю, парень! — прикрикнул на него Карл.
От звука голоса Безсонова старшего я чуть вздрогнула. Мне давно не доводилось видеть Карла одновременно настолько встревоженным и охваченным свирепой мрачной решительностью.
Безсонов выскочил за дверь. Когда он распахнул дверь гостиной, внутрь комнаты ворвались звуки рокочущего хаоса: гулкий треск, громогласный перестук выстрелов, свист ветра и то, что заставило меня крепче прижать сына к груди – яростный, кровожадный и долгий собачий вой. Хор продолжительного заунывного воя.
Чувство страха плетью хлестнуло изнутри, рассекая сердце и душу паническими эмоциями.
— Гончие-Живодёры! — прошептала я.
— Они самые, — Артём Безсонов подбежал ко мне и взял меня за руку. — Идёмте! Пожалуйста! Они не должны вас найти!..
— Но Карл не справится с ними! — запротестовала я, когда мальчик подвёл меня к секретному выходу из комнаты. — Он же… человек…
— Мой отец не такой уж обычный человек, — с долей хвастовства, заметил мальчик, открывая передо мной дверь в полутёмный узкий короткий коридор. — К тому же он не будет один!
Я не успела больше ничего спросить, сын Карла потянул меня вперёд, и мне пришлось последовать за ним.
Я не могла осознать, что мой конец будет вот таким. Что я буду просто задушена рукой монстра, созданного влиянием Собачьего Короля.
«Ну уж нет! — упрямо и гневно подумала я»
Изловчившись, напрягая остатки жизненных и физических сил, я схватилась обеими руками за запястья верзилы-гончей, затем оплела ногами его руку и получила возможность упереться каблуком правого ботинка в лицо человекоподобного монстра.
На резком выдохе я ударила гончую ногой в лицо. Ощутила, как моя ступня с силой упирается в нечто податливое и мягкое. Затем я ударила снова и ещё раз.
Разумеется, мои удары не могли свалить с ног или нанести серьёзную травму даже обычной гончей, что уж говорить об этом гиганте? Но сжимающие моё горло беспощадные пальцы ослабли. Немного, совсем чуть-чуть. Этого хватило, чтобы сделать глубокий вдох, затем ещё один и обрушить на сознание монстра целую вереницу мучительных воспоминаний.
Я опасалась применять подобные фрагменты чужого прошлого, что хранились в моём сознании, но сейчас просто не имела другого выбора: или уничтожу я, или уничтожат меня, а заодно и всех, кто находиться в этой тесной комнате, из которой просто некуда было бежать!
Двухметровый лохматый амбал, с сущностью гончей Шантоса в душе, отпустил меня, и я неуклюже спрыгнула на пол. Рядом со мной тут же оказался Поликарп. К чести брата Карла, он тут же отважно закрыл меня собой и попятился прочь. В руке у него всё ещё был пистолет, но судя по смещённому затвору, Безсонов расстрелял всю обойму, а запасной у него не было.
Впрочем, стрелять по гончей необходимости не было: верзила рухнул на пол, глухо мыча и с остервенением расцарапывая кожу на своём теле.
— Что с ним происходит? — обернувшись на меня, крикнул Поликарп. — Что ты с ним сделала, Ника.
С бессильным состраданием глядя на громилу, что скулил голосом пса, я негромко ответила:
— Он думает, что заживо горит.
На лице у Поликарпа промелькнуло потрясение от услышанного.
— Ты само совершенство, Ника, но иногда ты наводишь ужас.
— Я не хотела…
— Забей, — отрезал Поликарп. — Уходим! Быстро! Артём, Ярослав!..
Любопытствующий взгляд кузена Карла обратился к двум бывшим гончим, которые сидели на полу, содрогаясь от холода и страха. Затем Поликарп обратил внимание на два эллипсовидных водоёма, но задавать лишних вопросов не стал.
Вместе с детьми и двумя бывшими гончими, которые переживали тревожное смятение, вперемешку с частичным параличом, мы выбрались из тайника.
Поместье Карла заволакивало плотной дымной завесой. Дым пропитывал стены горьковато-маслянистыми миазмами. Интерьер довольного дорогого поместья повсюду был отмечен следами борьбы и последующими разрушениями.
Застывшие молнии тёмных трещин в стенах. Осколки мебели и декора на полу, разбитый пол, влажные пятна крови и золотисто-бронзовые «зёрна» рассыпанных гильз.
Бой с гончими Шантоса уже был окончен. Я вертела головами по сторонам, глядя на многочисленные окровавленные тела, лежащие внутри дома и во дворе, перед фасадом. Мимо неподвижных тел посланников Собачьего Короля неспешно расхаживала примерно дюжина людей.
Среди них я заметила высокого худощавого мужчину в ковбойской куртке с бахромой и узорами на спине. Вокруг него кружился вихрь из листков бумаг. Чуть дальше, аккуратно ступая по газону и старательно обходя ещё дымящиеся обломки забора, передвигалась невысокая темноволосая женщина, одетая в куртку из денима и длинную яркую юбку. В руках она держала старинный масляный фонарь.
Я не знала никого из этих двоих, но мгновенно поняла, кто передо мной.
«Софитиды, — подумала я. — Что они здесь делают? Помогают Карлу? По просьбе Лорэйн?»
В целом это было бы логично, но что-то в данном обстоятельстве меня смущало и порождало новые вопросы.
— Поликарп! — грозным голосом окликнул младшего кузена Карл, когда мы вшестером спускались по лестнице, ведущей в холл, на первом этаже.
Отец Артёма Безсонова, с автоматом в руках и в сопровождении четверых крепких парней, с заметной военной выправкой, прошёл по направлению к нам, мимо неподвижных тел и развалин собственного дома.
Я отметила, что ни Карла, ни людей вокруг него, происходящее почти не смущало.
Софитиды и обычные наёмники, которые окружили дом Карла, сейчас внимательно исследовали дом, на предмет притаившихся гончих или деловито обыскивали их тела.
Убитых гончих было около двух десятков. Весьма приличная стая, тем более, что этих чудовищ Шантос заметно улучшил по сравнению с предыдущими. Главная опасность гончих-живодёров заключалась в том, что они могут существовать в двух реальностях – нашей привычной и потусторонней – и регенерировать за счёт паники и боли своих жертв. Добавим сюда впечатляющую выносливость, скорость и физическую силу. Как, и софитидов или даже Первопришедших, гончих-живодёров можно было убить. Если знать, куда стрелять.
И наёмники Карла знали. Я не заметила на лицах суровых вояк ни страха, ни следов переживаний.
«Для них это был как будто рядовой обычный бой, если такие бывают! — поняла внезапно я»
— Куда ты исчез во время боя?! — требовательным и недовольным тоном, осведомился у кузена Карл.
— Решил присмотреть за мальчишками и за Никой, — тут же быстро соврал Поликарп.
Я смерила осуждающим взглядом затылок кузена Карла, но выдавать его не стала. Сейчас мне всё равно никто не поверит, а мне и Ярославу нужно было поскорее убираться отсюда.
— Ника, ты в порядке? — спросил меня Карл, хмуро оглядев Поликарпа.
— Не слишком, — призналась я. — Нам нужно поговорить, но сделаем это позже.
Поликарп оглянулся на меня с немым обеспокоенным вопросом в глазах: он опасался, что я собираюсь рассказать его кузену о том, что он собирался сделать. Карл по очереди посмотрел на меня и на кузена, и пару раз коротко кивнул. На лице его залегло выражение раздражения и задумчивости.
Возможно, мне правда стоит ему рассказать о намерении Поликарпа, но пока что я решила промолчать. Поликарп не враг Карлу, это наверняка. Но он почему-то очень хочет увезти Ярослава подальше от своих родственников. Я хотела бы узнать почему, но самое главное, что среди людей Карла есть тот, кто поможет мне, когда мы с Ярославом вынуждены будем бежать втайне от моего названного гражданского мужа.
Я пребывала где-то далеко и очень глубоко. Где-то за гранью известного мироздания и почти у порога небытья. Смесь космического завораживающего космического пространства и отталкивающей пугающей пустоты.
Моё тело продолжало бесконечно падать в этом сюрреалистичном мире без границ и очертаний, пока лёгкая пекущая кожу боль не заставила меня вздрогнуть и открыть глаза.
Я ойкнула и вздрогнула, увидев склонившегося надо мной Аскольда. Выглядел он жутковато: взлохмаченный, тяжело и взволнованно дышащий, с засохшей на лбу и щеке струйкой тёмно-алой крови.
— Ну, если мой вид вызывает у тебя подобные эмоции, значит ты, по крайней мере, не лишилась способности узнавать старых друзей, — усмехнулся Сабуров и помог мне сесть. — Осторожно… избегай резких движений, у тебя может кружится голова.
— Н-нет, я в п-порядке… — слегка заплетающимся языком пробормотала я.
Тут же, первая мысль, шокирующей молнией глубоким ударом пронзила меня насквозь, заставив лихорадочно вцепиться в рукав перепачканной рубашки Аскольда.
— Ярослав! Где Ярослав?! Аскольд?!
В ответ Сабуров помрачнел и отвёл взгляд. У меня исчезло дыхание, перед глазами дрогнул мир, угрожая треснуть и разрушиться для меня не всегда. Я жаждущим встревоженным взглядом смотрела на мужчину с серебристо-нефритовыми глазами.
— Аскольд, что с ним… Пожалуйста... — у меня позорно задрожали губы.
Голова отяжелела, приступ нервной тошноты и судороги сковал тело. Всё внутри меня замерло и оцепенело, в ожидании ответа Аскольда, который сейчас мог убить меня одними словами. Ему стоило только произнести, что…
— Понятия не имею, Ника, — хмурясь, ответил Аскольд. — Эта баба с чёрной косой, одетая в красное худи, уволокла его, а мимоходом перебила половину наших с Карлом людей.
— Урсула забрала Ярослава?! — воскликнула я.
Отступивший было, удушающий приступ ужаса, навалился с новой силой, опутывая меня десятком тугих и плотных сетей из жутчайших предположений и кошмарных домыслов!
Я отпустила рукав Аскольда и уставилась вниз, перед собой, между носков своих ботинок. Сидя у дороги, на чьей-то куртке, я прижала дрожащие ладони к голове.
— Ника? — Аскольд, оставаясь возле меня на одном колене, чуть наклонился вниз и заглянул в мои глаза. — Не уходи в себя.
— Я не ухожу, я п-пытаюсь понять… — нервно глотая лихорадочные приступы паники за судьбу Ярославки, ответила я.
Прижимая пальцы рук разгорячённым и учащённо пульсирующим вискам, я огляделась вокруг. Шоссе, рассекавшее беспросветный лес надвое, походило на место ожесточенного сражения: дымящиеся остовы перевёрнутых автомобилей, тела людей, разбросанное оружие, блестящие на асфальте гильзы и кровь… Кровь была повсюду, её был забрызгана поверхность дороги и придорожная трава, она темнела на одеждах убитых и некоторых выживших, засохшие брызги крови осели на стёклах и корпусах автомобилей.
Ничего удивительного, Урсула обожает кровь. В особенности, обожает наблюдать, как смертельно раненный человек, софитид или первопришедший истекает кровью в мучениях. Нет, Урсула не была больной на голову садистской, но она была сильно одержима темой жизни и смерти, того, как одно состояние сменяло другое. И её, по непонятной мне причине, завораживали причины этой «смены» и их детали.
— Ника, я должен побольше узнать про эту… Урсулу, — продолжал допытываться Аскольд. — Мне нужно понять, как с ней справиться.
Я невесело усмехнулась, а затем уверенно покачала головой:
— Никак! Вдвоём, мы с ней не справимся Аскольд.
На лице Сабурова застыло небрежно-скептическое выражение лица. Я понаблюдала, как несколько людей Карла и два брата Безсоновых оказывают помощь раненным соратникам.
— Она не настолько сильна, как ты пытаешься её показать.
Я перевела внимательный взгляд на Сабурова.
— Аск-кольд, — мой язык ещё заплетался и заикалась.
Мне было тяжело, я была раздавлена и растоптана пониманием о том, что мой сын оказался в руках Той, кто люто ненавидит меня всем сердцем. Сущность Паники вгрызалась в сознание сотнями эфемерных мелких и острых зубов. Панический яд путал, пленял и травил изнутри. Паника и страх в унисон убеждали меня в моём полном бессилии и норовили ввергнуть меня в состояние невменяемой истерии, при котором я буду совершенно бесполезна для всех и в первую очередь для своего сына.
Но я не могла себе позволить паниковать и биться в припадках бестолковых переживаний. Ярослав жив – я хочу в это верить – и ждёт моей помощи. Маленький, беззащитный и напуганный, он уверен, что я приду и спасу его. Я не могу обмануть его надежды! Я обязательно найду его и защищу от Урсулы… Пусть даже это будет стоить мне жизни! Мне легче умереть самой, чем позволить сделать это Ярославу.
Я замотала головой, не находя слов, чтобы объяснить Аскольду, насколько он заблуждается.
— Урсула она… Она очень сильно отличается от всех Первопришедших, с которыми ты ранее встречался.
Аскольд неожиданно ласковым движением поправил прядь моих волос на лице и странно улыбнулся, рассматривая меня.
— Даже от таких, как ты?
Тембр голоса Сабурова неуловимо изменился. Я посмотрела на него в некотором замешательстве и узнала на его лице то самое выражение, когда он взял и поцеловал меня. Это был наш первый поцелуй, после которого я имела глупость влюбиться в этого обаятельного и самоуверенного плута.
Но сейчас мне было плевать на наше прошлое и на то, недоразумение, которое я неуверенно называла «серьёзными отношениями». Мне был безразличен Аскольд, Карл, всё происходящее вокруг и даже весь этот необъятный мир.
Пропал мой сын. Его похитила спятившая ведьма, с маниакальным увлечением нетрадиционной танатологией и всем, что связано с насильственным окончанием жизни!
Я отодвинулась и отвернулась от Аскольда, а затем встала на ноги, но меня слегка повело в сторону. Сабуров мгновенно предложил мне помощь, но я показательно отказалась, ухватившись рукой за ветку растущего рядом деревца.
Стрелки́, которые перебили почти всех «Ночных жеребцов» обезоружили нас всех, связали руки и, окружив, повели прочь.
Мне связывал руки тот самый длинноволосый высокий парень. Он завязал верёвку на моих запястьях довольно крепко и туго, но ровно на столько, чтобы я не могла самостоятельно высвободиться. Закончив связывать мои запястья, он вдруг взял мои руки в свои большие ладони, чуть сжал их и провёл большим пальцем правой руки по коже моих пальцев и рук. Жест получился оценивающим, ласковым и совсем немного эротичным.
— За что вы нас пленили? — тихо спросила я его по-французски.
— За то, что вы без спросу вторглись на наши земли, — глядя мне в глаза ответил мужчина.
— Мы убегали от мародёров, мы не знали…
— Не знание, не освобождает от ответственности, — он взглянул на меня с улыбкой.
Улыбка скрывала превосходство и долю иронии.
— Кажется так говорят, белые? Это ваши слова из вашего же свода законов.
«Индейцы, — окончательно и внезапным чётким осознанием поняла я. — Чёрт возьми! Мы оказались не землях индейцев?! На территории… народа Кри, кажется?»
Я начала торопливо вспоминать всё, что знаю о коренных народах обеих Америк. При всех моих познаний в истории, выходило, что племенах Кри, навахо, дэлаверах, шайенов и оджибве я знаю прискорбно мало.
— Поворачивайся, Одамин, — произнёс вдруг связавший меня индеец. — Теперь вашу судьбу будет решать Мэхпи.
— Кто это? — шепотом и чуть настороженно спросила я.
— Наш предводитель.
Мужчина взял меня за предплечье и повёл вперёд. Рядом несколько других представителей народ Кри вели связанных Аскольда, софитидов и Артёма. Остальные – что меня приятно удивило – перекладывали на носилки раненных бойцов Карла.
— В смысле… вождь? — несмело уточнила я.
Ведший меня мужчина весело хохотнул.
— Да, Одамин, вождь. Вождь Мэхпи. Вождь «Небо», если полностью переводить на ваш язык. Как символично, что ваши христианские судьбы будет решать «Небо» в обличии вождя из народа Кри.
Я искоса взглянула на него. Во мне метались беспорядочные чувства переживаний и боязливой настороженности. Я не смела предположить, что с нами сделают, но радовалась тому, что нас хотя бы не перестреляли прямо здесь.
— Как твоё имя?
— Гэджи.
— Гэджи?
— Ворон, по-вашему, Одамин.
— М-м, п-почему ты зовёшь меня Одамин?
— Одамин – это земляника, на вашем языке.
— А причём тут я? — с несмелой робкой улыбкой спросила я.
Мне хотелось поддержать диалог, как можно дольше. У меня была зыбкая уверенность, что воины Кри, возможно, нам не враги и с ними получится договорится. Если понять их и узнать, что им нужно.
— Ты такая же красивая, как эта лесная ягодка, — проговорил вдруг Гэджи.
Ступая перед ним, я вдруг почувствовала, как вторая ладонь мужчины едва заметно касается моих порядком растрепавшихся платиновых волос. Впрочем, возможно мне показалось и это было всего лишь дуновение ветра.
— И, что-то подсказывает,— продолжил Гэджи, — ты такая же сладкая…
От последних многозначительных слов индейца меня пробрало странное смущение, а вдоль тела скользнула пугливая бойкая дрожь. Опасливая растерянность сейчас властвовала в моих мыслях.
— Чтобы там ни было, — продолжила я, игнорируя пояснение Гэджи, — я очень благодарна вам, что вы спасли нас от «Ночных жеребцов».
— Мы спасали не вас, а защищали свои охотничьи угодья, Одамин, — ответил индейский воин. — У нас был уговор с властями этой страны и группировками вроде «жеребцов». Уговор простой: мы работаем на благо этой страны, но взамен у нас своя территория, на наш выбор, где мы живём и где можем охотиться.
— Зачем вам вообще охотиться? Почему нельзя покупать еду в супермаркетах? — удивилась я.
Нас всех как раз подвели к двум фургонам «Форд», что стояли на поляне, меж невысоких деревьев. Кузова фургонов, что характерно, были украшены замысловатыми петроглифами и индейской символикой.
Но ответил мне не мой собеседник, а другой мужчина, который вёл связанную женщину-софитида.
— По сегодняшним ценам закупать провизию на целое поселение, в несколько сотен людей, слишком дорого. Да и ассортимент супермаркетов и прочих магазинов оставляет желать лучшего, как, впрочем, и качество.
— Монгво у нас ценитель хорошей еды и европейских деликатесов, — пошутил Гэджи.
Тот, кого мой пленитель назвал Монгво, лишь развёл руками и что-то произнёс на неизвестном мне гудяще-поющем языке. Гэджи тоже ответил ему на этом же наречии, а затем обратился ко мне:
— Полезай в фургон, Одамин.
— Перестань, пожалуйста, меня так называть. Моё имя Ника.
— Ника? — переспросил индеец и медленно протянул его, словно пробуя на вкус. — Ни-ика… Мне нравится. Но Одамин тебе больше подходит – отражает твою суть.
На этом наш разговор закончился, и Гэджи помог мне забраться внутрь фургона, а затем сам залез следом за мной.
Гэджи сел напротив меня. Монгво сел последним, справа от меня, закрыл обе дверцы фургона и постучал по крыше автомобиля. Старенький, и побитый временем Ford Econoline фыркнул мотором и грузно качнулся вперёд.
Нас начало покачивать и немного встряхивать внутри едущего автомобиля. В фургоне пахло горьковато-тошнотворным запахом газа, на котором вместо бензина работал двигатель фургона.
На полу, между обшитыми потёртой кожей сиденьями, лежали носилки с раненными наёмниками Карла. На противоположной скамье, вместе с вооруженным Гэджи и ещё одним индейцем сидели связанные софитиды. А по левую руку от меня размеренно дышал угрюмый Аскольд. Сабуров испытывал внутренний бурный гнев из-за того, что не смог оказать сопротивление даже обычным людям. Самолюбие Подлунного Хищника было задето самым бесчеловечным образом: сначала его унизила Урсула, а теперь взяли в плен парни из племени Кри.
Я чувствовала, как воспоминания сидящего рядом со мной Сабурова и находившего по правую руку Монгво «стучатся» в моё сознание, стремясь визуализироваться в образы ярких видений. Но сейчас я была не способна узреть даже самое лёгкое видение о самом незначительном воспоминании. Я серьёзно превысила лимит использования собственных сил, и мой организм заблокировал их на время восстановления. А оно может занять, как пару-тройку недель, так и год-два, если потребуется. Альтернатива этому – только гибель в жестоких и страшных мучениях. Так, что, судя по тому, сколько и с каким качеством я использовала воспоминания и видения людей, можно предположить, что на ближайшие пару-тройку месяцев я буду жить жизнью почти обычного человека. И в этом, если честно, есть свои важные преимущества: я смогу отдохнуть от бесконечных видений, терроризирующих моё истерзанное сознание.
Стоило закрыть глаза хоть на мгновение, как передо мной возникала поникшая и дрожащая фигура Аяши. Бледная, запуганная и несчастная, она была не в состоянии справиться с ужасающим душевным потрясением, которое ей пришлось пережить.
То, что произошло с ней, то, что сделал с ней неизвестный подонок, оно до сих пор внутри неё, в её душе и мыслях, и оно всё ещё слишком близко... Стоит за спиной этой девушки незримой довлеющей тенью, нависает над ней и обвивает её десятками тенистых мёрзлых щупалец, подобно невидимому мифическому кракену, заставляя её помнить, бояться и переживать случившееся вновь
Это безликое нечто, сгусток навязчивых страхов, оно принуждает Аяшу вновь и вновь вспоминать как насильник и садист, во власти которого она оказалась, причинял боль её телу и заливал грязью своих пороков её душу, грубо вторгаясь в неё и круша хрупкий внутренний мир идеалов юной девушки.
И лик тех ужасных минут или часов, в которые Аяша, в жестокости и мерзости чужой воли, была подчинена и сломлена, а затем смята и небрежно выброшена, ещё долго будет жить в её душе, бродить за ней следом, безмолвно шепча ей одной на ушко о случившемся однажды…
Насильникам невдомёк, что, хотя они не помнят или очень быстро забывают своих жертв, те, кому они сломали жизнь, кого посмели обесчестить, едва ли не до старости помнят их образ до мельчайших подробностей. Насильники никогда не задумываются, что даже после их смерти, они продолжают жить в ночных кошмарах и кошмарных воспоминаниях своих жертв. Да и хвала Первозданным силам Вселенной, что не знают – боюсь, их бы это только обрадовало!..
Я стояла перед широким письменным столом, на котором в несколько рядов была разложена одежда Аяше. Я уговорила Гэджи попросить мать девушки предоставить мне вещи, которые были на девушке в день изнасилования. Женщина не хотела их отдавать, всё ещё надеясь, что их можно будет использовать в суде против насильника, когда выродка поймают.
Старший сын вождя предсказуемо нашёл аргументы, чтобы убедить мать Аяши — её звали Вути – временно передать мне одеяния дочери.
Сейчас Гэджи сидел в кресле, поигрывая охотничьим ножом и с интересом наблюдая за мной. Первенец вождя Мэхпи не верил, что я смогу найти в вещах Аяши какие-то важные улики. В первую очередь его неверие было связано с тем, что ни он, ни самые опытные охотники и следопыты Сан-Мишель не смогли обнаружить на тканях платья и куртки девушки хоть какие-то мало-мальски значимые следы.
— Ты зря тратишь время, Одамин, — устало проговорил сын вождя и широко зевнул.
— Значение имеет не потраченное время и усилия, а результат, Гэджи, — ровным голосом пояснила. — И, если тебя не затруднит, прикрывай, пожалуйста, рот, когда зеваешь.
— Вообще-то ты в моём доме, Одамин, — осклабился старший сын вождя. — Здесь я командую.
«Ладно, зайдём с другой стороны» — подумала я.
— Ты знал, что жевательные мышцы сильнейшие в теле человека? — спросила я и наклонила яркую настольную лампу поближе к разложенному на столе платью.
— Слышал об этом, — лениво отозвался Гэджи и снова зевнул, вновь до неприличия широко разевая рот.
Нарочитое игнорирование норм элементарного этикета и правил поведения, меня порядком раздражала, хотя я никогда в жизни этого не показывала.
— И как ты думаешь, насколько в целом силён человек, у которого даже сильнейшие мышцы позволяют его челюсти безвольно отвисать, когда ей вздумается?
Гэджи перестал поигрывать ножом и уставился на меня. Я не смотрела на него, но чувствовала его пристальный взгляд. Больше, во всяком случае при мне, он не зевал. Хотя, на больших электронных часах было уже полтретьего ночи.
За дверью дома Гэджи раздались чьи-то тяжёлые шаги, затем короткий шумный шорох, чьё-то оханье, глухой стук и знакомый рычащий голос:
— Бабу свою мохнатую так будешь подгонять, упырь раскрашенный! Ещё только ткни меня своей ручонкой! Жестами до конца жизни изъяснятся будешь, конь взлохмаченный!
Гэджи задумчиво посмотрел на входную дверь своего дома, а затем перевёл взгляд на меня.
— Хм, ты уверена, что для расследования выбрала нужного человека? — несколько опасливо поинтересовался он.
— Уверена, — усмехнулась я. — Это тот тип мужчин, который воплощает в себе ряд невинных очаровательных пороков, но обладает волей, характером и силой во всех широких смыслах. Таких всё меньше.
— Он редкий хам и бестактный грубиян, — шепнул мне Гэджи и направился к двери, чтобы открыть замок.
— Только, когда уверен в несправедливости происходящего, — пряча сдержанную улыбочку, ответила я.
Гэджи открыл замки и едва только потянул на себя дверь, как та резко распахнулась от мощного пинка ноги. С глухим коротким ударом дверь врезалась в первенца вождя, на миг придавив того к стене.
Карл, взъерошенный, с покрасневшим злым лицом, по-хозяйски, с максимально наглой походкой вошёл в дом.
— И что это за первобытные «хоромы»? — громко спросил он. — Зачем вы меня сюда привели, дети пернатых вождей?!
Последнюю фразу Карл произнёс по-английски, добавив в конце пару новых неласковых обращений.
На пороге замерли двое молодых индейцев, у одного из которых из носу стекала красноречивая струйка крови. Второй был бледен, как свежевыпавший январский снег, от чего раскрас на его лице смотрелся ещё ярче.
Один из пары сопровождавших Карла индейцев раскрыл было рот, чтобы ответить Карлу, но тут Гэджи захлопнул дверь и, угрюмо глядя на Карла исподлобья, сдул с лица прядь волос.
— В этих хоромах, Карл, — подала я голос, — нам с тобой предстоит провести несколько часов кропотливой работы.
Безсонов обернулся, заметил меня и расплылся в счастливой улыбке.
— Ника! — выдохнул он обрадованно и с заметным облегчением. — Чёрт возьми, я уж перебрал в голове кучу вариантов, что эти черти раскрашенные с тобой…
— Is it possible to speak French or English?! — вкрадчивым едким голосом перебил его Гэджи. — Вы здесь не одни и этой мой дом, и я ни хрена не понимаю, когда вы лопочите на своём русском!
Как только волна нахлынувшей паники от кошмарности потустороннего необъяснимого явления спала, почти все, вольготно ползающие по ковру ядовитые пауки были безжалостно уничтожены. Меткими бросками снятой обуви индейские парни и я перебили половину чёрных вдов. А вот с остальными семью чёрными арахнидами пришлось повозиться. Потому что увидев, какая незавидная участь постигла их соплеменниц – судя по окрасу и размеру, нам угрожали именно самки – попрятались в ближайших закутках гостиной.
Монгво вслух сосчитал убитых пауков и с гневной досадой фыркнул.
— Одамин! — позвал он меня. — Я насчитал семь живых пауков!
— Я тоже, — вздохнула я, всматриваясь в густеющие вокруг нас тени. Освещение во всём доме, как и в целом по всему поселению, было мизерным, тусклым и слабым.
В условиях масштабного энергетического кризиса, в Канаде экономили электроэнергию почти радикальными способами. И виновата в этом оказалась не столько гражданская война, раздирающая соседние Штаты, сколько отказ предыдущего Канадского правительства от поддержания и развития атомной энергетики. Война в бывших США только усугубила этот кризис, а электричество в наше время стало едва ли не дороже углеводородов.
А уж такие маленькие городки, как Сан-Мишель и вовсе были вынуждены довольствоваться энергетическими «объедками» с ближайшей электроподстанции, используя электричество прежде всего для освещения в тёмное время суток и в критически важных областей хозяйства.
Я первой рискнула спустится на пол, не обращая внимания на предупреждающие возгласы Монгво. В целом разрозненные или одинокие чёрные вдовы не представляли серьёзную опасность, потому что их жизнь можно было оборвать своевременно занесённой ногой в тяжёлом ботинке.
Другое дело, когда их сразу пятнадцать штук на пятнадцать квадратных метров! При такой ситуации, минимум пара-тройка из них найдут способ забраться по ботинку или кроссовку под штанину джинсов и впиться ядовитыми жвалами в человеческую плоть.
Сейчас опасность была поменьше, но я и была босой – на мне были лишь носки-следки, которые даже щиколотки не закрывали. Я понимала, что рисковала, и могла в любую секунду наткнутся на одну из притаившихся где-то выживших чёрных вдов.
Но и просто торчать на столах или стульях, ожидая, пока ядовитые арахниды уберутся подальше мне виделось глупым.
Я подобрал свои ботинки, с отвращением подняла их с раздавленных тел пауков и быстро надела обратно.
Стало немного спокойнее. Немного. Рядом со мной, из-под тумбы с телевизором раздался вкрадчивый медленный шорох. Я застыла, ощутив, как чувство опасность прожигает кожу и обвивается вокруг горла невидимым тугим жгутом.
Я вооружилась найденной у стены шваброй для мойки окон и оглянулась на детей фотографа, что вдвоём сидели на спинке приставленного к стене старого кресла и в страхе держались за руки.
— Слезайте, пожалуйста. Как это не прискорбно, но в ближайшее время, вам нельзя здесь оставаться.
Дочь и сын Говарда Болтона с неуверенностью на лицах переглянулись, но спорить не стали. Я вывела на улицу их и примкнувшую к нам Джэки. Когда же я вернулась в гостиную дома, Монгво и двое караульных предпринимали попытки слезть на пол, вздрагивая от каждого шороха.
— Я ни на что не намекаю, но вам не кажется, что мужчинам и, тем более воинам народа Кри, стоит быть несколько храбрее, — произнесла я.
— Ты ни черта не понимаешь, Одамин! Это не обычные пауки!.. — огрызнулся Монгво.
— Умирают они так же, как обычные обыкновенные членистоногие, — заметила я.
— Да, но ты же сама видела, что произошло! — продолжал возражать второй сын вождя, опасливо оглядываясь по сторонам. — Это колдовство! Чёрное колдовство, Одамин!
— Колдовством невежественные люди, обычно называют научно-технические процессы, которые они не в состоянии постигнуть в силу собственной безграмотности и мракобесия, — ответила я, не собираясь жалеть чувства троих индейцев. — Слезайте, только аккуратно. Обувайтесь и уходите из дома.
— А ты?! — удивленно вытаращился на меня Монгво.
— А мне сначала нужно осмотреть тело, — я кивнула на неподвижно лежащего на полу Болтона.
— В доме семь ядовитых пауков, Одамин! Пауков, которых – веришь ты или нет – призвала сюда неизвестная тёмная сила!
Поставленные Гэджи охранять меня, двое индейских парней уверенно закивали в знак согласия со словами Монгво.
— Значит эта самая тёмная сила была призвана с единственной целью: сорвать расследование, — констатировала я. — А значит вполне вероятно, что или сам фотограф, или его тело, или фотографии, или быть может сам дом – могут хранить важные улики.
— И ты готова рискнуть, чтобы найти их?! — сверкнув глазами, с проникновенным внушительным тоном, спросил меня Монгво.
Я на миг задумалась, а затем негромко, но уверенно ответила:
— Каждое уголовное следствие – это риск, Монгво. А учитывая в каких особых случаях привлекают меня, риск становится постоянной и неотъемлемой частью моей рабочей практики.
— Звучит, как бравада, Одамин, — надменно и пренебрежительно заявил брат Гэджи.
— Согласна, но я была честна, — не стала спорить я.— А теперь освободите дом, будьте добры. Вам не зачем здесь оставаться. Тем более, нужно найти временное пристанище детям Болтона.
Монгво жестом велел двум караульным покинуть дом, а сам остался со мной. Мне его присутствие было не слишком приятно, но времени уговаривать его у меня не было. Хочет понапрасну подвергать свою жизнь опасности – его право.
Я обошла раздавленные неподвижные тушки пауков и присела возле тела Говарда Болтона.
— Эти чёрные вдовы заметно больше тех, что я видел раньше, — обратил внимание Монгво. — Раза так в три-четыре.
— Я заметила, — ответила я, исследуя руки, пальцы и шею покойного мистера Болтона.
— И тебя это не пугает?
— Скорее интересует.
— Интересует?! — громко воскликнул Монгво. — И только?!
— Не кричи, пожалуйста, — попросила я. — Меня интересует каким образом в человеческом организме могли оказаться пауки.
Ночным гостям старик Лэпу был совершенно не рад. Узнав о цели визита, он начал одну за другой, по-французски, высказывать Гэджи причины по которым никак не может уделить время сыну вождя.
Карлу надоели препирательства двух индейцев, он бесцеремонно отодвинул Гэджи в сторону, встал перед Лэпу, и стареющий торговец тут же замолчал.
Полноватый и коренастый, с двумя седыми косами по плечам, он, пожалуй, выглядел, как типичный торгаш, но с оттенком местного колорита во внешности.
Лицо владельца небольшого, но относительно прибыльного малого бизнеса, была щекастым, с заплывшими глубоко посаженными глазами и грядкой мелких родимых пятен на левой стороне лба.
— Месье, вы не можете вторгаться в мой дом посреди ночи и… — на добротном французском начал торопливо изъяснятся негоциант.
Карл сделал ещё шаг и вплотную приблизился к торговцу, нависая над ним, с решительным угрюмым видом. Тот замолчал, нервно сглотнул и сник, быстро моргая испуганными глазами.
— Несовершеннолетняя девочка из вашего города подверглась изнасилованию и крайне жестокому издевательству, — пророкотал Карл, глядя в темно-карие глаза седого торгаша. — А ты, Лэпу, являешься одним из свидетелей.
— Но, месье, вы заблуждаетесь! Я не…
— Или тебе есть, что скрывать? — с напором спросил Карл. — Может быть ты что-то знаешь и не желаешь делиться информацией, просто опасаясь за свою жизнь? А что скажут твои сородичи и соплеменники, когда узнают, что из- за тебя преступник остаётся на свободе? А может быть…
Голос Безсонова зазвучал с новыми, ещё более угрожающими интонациями.
— Может быть у тебя свой интерес в преступлениях неизвестного насильника и садиста? Может быть он что-то пообещали лично тебе за молчание?
Торговец издал неразборчивый звук, похожий на сдавленный визг и икание.
— Это грязные инсинуации! — воскликнул он пятясь в глубь дома. — Все ваши предположения не имеют ничего общего с реальностью!..
— Да ну? — вкрадчиво спросил Карл. — Свидетель, который утаивает потенциально важную информацию, легко превращается в сообщника!
— Нет у меня никакой важной информации, месье!— нервно воскликнул торговец.
Карл молча оглядел торговую лавку и уважительно покивал головой.
— Неплохо ты тут обосновался. Видать дела идут хорошо, а Лэпу? Народ то твой не жирует, мягко говоря, а ты вон какое рыло наел.
В сравнении с большинством жителей города, владелец торговой лавки и правда жил если не роскошно, то в заметном достатке.
Гэджи зашёл следом за Карлом и закрыл входную дверь. Что показательно, старший сын вождя ни слова не сказал в защиту негоцианта. Видимо торговца всяким ширпотребом он тоже недолюбливал.
Через несколько минут, Карл сидел напротив Лэпу и слушал его показания, а Гэджи, сложив руки на груди, с грозным видом стоял справа от них, глядя на торговца с плохо скрываемой неприязнью.
Про день встречи с Аяшей Лэпу начал рассказывать довольно-таки неохотно, без особого желания. Но Карл обладал весьма солидным опытом в убеждении несговорчивых свидетелей, подозреваемых и даже жертв, которых запугали или которым посулили единовременную «выплату», за дачу ложных показаний.
— Да, она забежала ко мне в час, по полудню, прикупила свёрток органзы и кое-что по мелочи.
— «По мелочи» — это что? — тут же вставил вопрос Карл.
Губы торговца ненадолго поджались, выражая недовольства негоцианта.
— Фонарик, карту и… блокнот.
— Блокнот? — хищно и иронично ухмыльнулся Карл.
— Ну д-да, — чуть дрогнувшим голосом, ответил торговец. — Б-блокнот. Для… дневника.
Безсонов издал продолжительный вздох, не особо, впрочем, стараясь скрыть рвущееся наружу раздражение. За долгую практику службы оперуполномоченным Карл успел лично побеседовать с десятками и сотнями подозреваемых. Безсонов выслушал множество легенд, отговорок и откровенной лжи. И бывший майор московского Уголовного розыска, в какой-то степени, с пониманием относился к желанию преступного элемента избежать наказания. Он даже отчасти порой восхищался умением некоторых воров, грабителей и убийц ловко манипулировать фактами, придумывая себе алиби буквально на ходу! Но вот чего Карл категорически не выносил, так это кода его в наглую пытались держать за идиота. Как сейчас, например.
— Лэпу, — негромким, но откровенно зловещим голосом, произнес теряющие терпение Карл, — пройдёт чуть больше десятка лет, и мир разменяет половину двадцать первого века… С современным развитием вездесущих информационных технологий, люди забывают, как вручную подпись на документе поставить, а не то, что… дневники вести!
Сидящий напротив Карла торговец взволнованно заёрзал на стуле, бросил просящий взгляд на стоящего за спиной Карла Гэджи, но судя по всему не нашёл в глазах сына вождя надлежащей поддержки.
— Это была обложка для паспорта, — опустив взгляд, быстро пробормотал он.
— Да неужели, — Безсонов не собирался тратить время на лживую болтовню.
Бывший майор чуть подвинулся вперёд и наступил правой ногой на ногу торговца. Тот в миг напрягся, замер и затаил дыхание. Лицо его заметно покраснело.
— Что вы делаете, месье?
— Пока просто беседую.
— Вы давите мне на ногу.
— Сейчас буду давить ещё сильнее.
— Но это же… п-произвол.
— Произвол — лгать полиции в лицо, — прорычал в ответ Карл.
Безсонов не чурался многих полузаконных способов дознания, когда точно знал, что подозреваемый или не сговорчивый свидетель что-то утаивает. Он очень редко прибегал к подобной практике… но порой, по его мнению, она была необходима.
— Вот смотри, Лэпу, — быстро и давящим тоном заговорил Безсонов. — Сейчас у нас только одна известная жертва – Аяша. Но уверяю тебя, такие подонки, как наш неизвестный садист, любят практиковать подобные деяния вновь и вновь.
Карл надавил ногой сильнее, Лэпу задышал чаще, попробовал выдернуть свою но левую ногу из-под стопы Безсонова, но это было тщетно.
— А теперь включи воображение Лэпу: появляется новая жертва, затем ещё одна, и ещё. По статистике, если не случается невероятного чуда, на след преступника следствие нападает не чаще, чем через следующих два-три эпизода. Это сулит больше жертв и больше жаждущих справедливости родственников несчастных жертв, готовых собственными придушить виновника страданий их дочери. Они мучаются от бессильного сострадания к своим дочерям, сёстрам, внучкам и племянницам. Многие из них буквально мечтают собственноручно линчевать тварь, сотворившую такую мерзость с их ребёнком! С их девочкой, которая росла на их глазах с детства, которой они дарили любовь и заботу, для которой желали только счастья и успеха.
Безсонов протянул мне неопрятного вида мятую тетрадь и с удручённой угрюмостью на лице произнёс:
— Это список девушек, которым Лэпу продавал поддельные документы.
Я взяла тетрадь и быстро перелистала её. На листах в клетку были сделаны несколько десятков записей на французском языке. Подчерк у местного торговца был так себе, поэтому, чтобы разобрать смысл написанного, некоторые строки приходилось перечитывать по нескольку раз.
Мы стояли неподалёку от дома Говарда Болтона. Сейчас внутри жилища покойного фотографа происходило сразу несколько действий: несколько умельцев пытались отловить разбрёдшихся по дому ядовитых пауков, четвёрка шаманов проводила некий обряд, видимо соответствующий нашей процедуре отпевания или что-то в этом роде, а пара женщин из семей, что согласились приютить несчастных детей Болтона, выискивали в доме одежду и личные вещи двоих детей, которым теперь, увы, предстояло жить в разных домах.
Меня приятно впечатлила искренняя самоотверженность, с какой члены племени откликнулись на призыв вождя помочь семье Болтонов.
Я задержала взгляд на красавице-Джэки, которая сейчас успокаивала сына покойного фотографа: у мальчика в конце концов сдали нервы и в отличии от своей сестры он был близок к настоящей истерике. Бедный ребёнок уж точно не должен был видеть, как умирает его отец, тем более он не должен был видеть того, что происходило потом…
— Заготовки для поддельных документов? — удивлённо переспросила я. — А откуда они вообще взялись у Лэпу?
Я взглянула на стоящего рядом Гэджи, но ответил мне подходивший Монгво.
— До того, как вернуться к нам, Лэпу успел объездить едва ли не всю Америку, то работая в разных торговых компаниях, то пытаясь создать своё дело.
Второй сын вождя позволил себе едкую улыбку.
— Как видим, второе у него получилось, но лишь здесь, в Сан-Мишель, где почти нет конкуренции.
— Это не даёт ответа, откуда он берёт незаконный товар для продажи, — покачала я головой и снова перечитала список юных покупательниц, отмеченных на страницах чёрной бухгалтерии старика Лэпу.
— Мы точно не знаем, — начал пояснять Гэджи, — но ходят упорные слухи, что за все прошлые десятилетия, что старик колесил по обоим континентам, он успел поторговать оружием, коксом, запрещёнными медицинскими препаратами и товарами, которые подпадали под эмбарго.
Гэджи немного нервно пожал плечами.
— Так, что способов найти поставщиков у него было немало. Тем более, что даже сейчас он частенько ездит в большие города Канады, пропадая на недели и даже месяцы.
Я кивнула словам Гэджи, не отводя взгляда от тетради.
— А что с этими девушками? — я постучала правым указательным пальцем по листам тетради. — Что с ними произошло? Вы знаете, как сложилась их судьба, после того, как они покинули поселение?
Гэджи и Монгво обменялись встревоженными и задумчивыми взглядами. Как не удивительно, но ответил мне Карл, который стоял чуть поодаль и не торопливо курил одну из сигарет, что смог вытребовать обратно у задержавших его индейцев.
— Как я понимаю, такие девушки – которые покидают поселение – для народа Кри сродни предательницам и скорее всего их просто стараются забыть, как постыдные события.
Безсонов небрежно стряхнул тлеющий пепел с сигареты и повернулся к братьям-индейцам. Те глядели на Безсонова с молчаливой яростью.
— Но они и есть предательницы, — процедил Гэджи. — Здесь остались их родители, братья, сёстры, дедушки и бабушки, дяди и тёти, друзья и подруги, а они… бросили их всех! Бросили свой дом и свой народ! Ради чего? Чтобы пресмыкаться перед теми, кто несколько веков угнетал и до сих пор угнетает многих наших людей? Как это назвать, если не предательство?!
Я смерила Карла предупреждающим взглядом, намекая ему, чтобы он был сдержаннее в своих озвученных суждениях. Затем подошла к Гэджи и осторожно взяла его руку, пальцы индейца как будто инстинктивно сжали мою ладонь. Его рука была тёплой, жаркой, я как будто ощущала ритм пульсации его сердца, что клокотало в унисон с возмущенным негодованием в душе парня.
— Я могу понять ваше разочарование, Гэджи, — демонстрируя понимание и расположение, произнесла я.
Хотя, я в целом не разделяла отношение индейцев к покинувшим племя дочерям и сёстрам, мне была понятна обида, разочарование и даже злость, которую сейчас продемонстрировал старший сын вождя. Кри жаждали возродить и укрепить свой малочисленный народ, а между тем
— Но сейчас нам важно понять, как сложилась судьба этих девушек. А ещё меня волнует, чем они могли заплатить Лэпу, почему он продавал поддельные документы только им?
— На последних два вопроса я не могу ответить, Одамин, — покачал головой Гэджи. — А что касается судьбы сбежавших девушек Кри…
Он сделал короткую паузу, ненадолго опустил взгляд.
— Боюсь, никто из нас с ними больше не общался.
— Никогда?
— Никогда, — выдавил старший сын вождя.
Я успела перехватить выразительный взгляд Карла. Я знала предположение Безсонова и сейчас всё больше опасалась, что он прав в своих подозрениях: куда бы не направлялись уехавшие из поселения дочери Кри, есть печальная вероятность, что далеко они не уехали.
— А их родители? Родственники? — не оставляла я надежды.
— Возможно, — вновь пожал плечами Гэджи, — но это крайне маловероятно.
Да, тут я склонна была ему поверить. Община Кри очень монолитное общество, особенно в культурно-идейном смысле. Да и вряд ли сами девушки стали бы общаться с родными, опасаясь болезненных для них слов и обвинений, которые могли бы услышать из уст всех родных. Это было очевидно и ожидаемо.
Я ещё раз перелистала тетрадь с записями Лэпу. Торговца пока, по приказу Гэджи, посадили в местный аналог тюрьмы, сооруженной из старой конюшни. Там он, скорее всего, будет находится до окончания следствия.
«Стоит всё-таки переговорить с родителями сбежавших девчонок, — подумала я, — но лучше всё же утром. Сейчас получить от них информацию будет трудно или вовсе невозможно! И нам с Карлом нужно будет быть готовыми к тому, что матери и отцы этих девушек будут отрицать любое общение с своими сбежавшими дочерями».
Глаза изваяния были искусно сделаны из гладкого прозрачного янтаря, а роль зрачка выполняли залитые внутрь темные жемчужины. Из-за этого создавался жутковатый эффект, ввиду которого казалось будто статуя Миктлантекутли смотрит прямо на человека, с какой бы стороны тот не встал, казалось зубастая скульптура хозяина царства мёртвых, в пантеоне ацтеков, внимательно следит за всеми, кто находится рядом.
В ночи, посреди непроглядного дремучего леса, меньше всего хочется встретить изображение древнего и очень могущественного бога, связанного со смертью и миром мёртвых.
Да ещё из чащи окружающего нас леса, переменчивый ветер шепчет хором неразборчивых бессвязных голосов. Такая гнетущая и зловещая атмосфера способна вселить неприятное предчувствие и даже лёгкую панику в любого отпетого скептика. Что уж говорить об индейце, почитающего духов природы, предков и Ваконду.
С момента обнаружения статуи божества ацтеков, Гэджи заметно перенервничал. На лице индейца за несколько секунд сменилось несколько эмоций, выражающих благоговейный ужас и религиозное раболепие перед ликом жуткого божества.
Он отказался приближаться к статуи, поэтому я в одиночку внимательно исследовала землю и ветви деревьев вокруг. Некоторые из стеблей трав были смяты, вдавлены в землю, а ветки… стоп!
Я присела, посветила фонарём на землю под ногами и рассеянно коснулась её кончиками пальцев. Она была на удивление тёплой, но меня смутило не это.
Я быстро огляделась, на миг у меня застыло дыхание, волнение надавило на грудь, чуть сжало голову. Я ощутила, как сердце на мгновение будто невысоко взлетело, затем рухнуло вниз и учащённо затрепетало в тесноте сжавшейся грудной клетки.
А всё потому что, почва вокруг статуи бога смерти была другой! Земля у меня под ногами по оттенку, составу и консистенции довольно разительно отличалась от остальной почвы.
Потому что это была глина! Та самая, которая окружала похожий на стол плоский камень.
На мгновение я замерла, мысленно анализируя новые данные и сравнивая их с предыдущими.
— Первозданные силы природы…— прошептала я и глубже погрузила пальцы в мягкую податливую глину. — Аяша… он действительно оставил её в качестве предзнаменования и предупреждения всем остальным!..
Я опасалась поверить в свою догадку и надеялась, что мои предположения лишь домыслы. Но стоило мне повнимательнее осмотреться, как совсем рядом я увидела ещё одну скульптуру ацтекского божества. А чуть дальше, из-за кустов ольхи выглядывало ещё одно изваяние.
«Голоса» леса крепли, хор шепотов усиливался, он стремительно перерастал в торжествующее злорадное пение. Неразборчивый шелест шепчущих дуновениями ветра слов звучал со всех сторон, сотрясая листву и содрогаясь в окружающей нас тьме.
Как завороженная, я медленно и осторожно шла сквозь лес водя фонарём по сторонам. Гэджи что-то кричал мне, но не осмеливался идти за мной. А мне не потребовалось идти далеко, потому что все они были рядом, здесь, на расстоянии нескольких десятков шагов друг от друга.
— Семь, — прошептала я всё больше убеждаясь в страшной истине собственной догадки. — Семь ониксовых скульптур… семь мест свежевскопанной земли…
— Одамин, что ты тут делаешь?! — Гэджи всё- таки сумел совладать с предрассудками и прибежал ко мне, сжимая в руках своё ружье. — Не стоит одной, да ещё ночью, уходить далеко в лес. Даже если ты не веришь в духов и во влияние Миктлантекутли, это не исключает опасность обычных диких зверей, которых тут полным полно!.. Одамин? Что с тобой?!
Сын вождя приблизился ко мне, свободной рукой схватил за плечи.
— Почему ты побледнела, Одамин?! Ты вся дрожишь…
— Со мной всё хорошо, Гэджи, — едва слышно ответила я, продолжая по очереди освещать фонарём таящиеся в зарослях леса статуи бога смерти.
Они скалились в кровожадных ликующих улыбках. Лица-черепа как будто выражали глубокое удовлетворение от того, что я догадалась о том, что скрыто под ними. Их янтарные глаза с точками зрачков-жемчужин глядели надменно, холодно и с насмешливым жестоким презрением.
Бог подземного царства, владыка мертвецов насмехался над нами, прекрасно зная, у него никогда не отберут тех, кого он забрал с собой.
— Гэджи, я видела у тебя в машине лопату, — произнесла я. — Принеси её пожалуйста. И… нужно вызвать кого-то из города.
— Зачем?! Что ты собираешься делать?!
Я тяжело сглотнула прежде, чем ответить, а затем посмотрела на Гэджи.
— Мы только что нашли всех девушек, которые покинули ваше поселение задолго до того, как это хотела сделать Аяша.
На лице Гэджи сперва появилось непонимание, затем растерянность, его взгляд заметался между ониксовыми статуями, а затем глаза первенца вождя округлились от осознания шокирующего смысла моих слов.
СОБЫТИЕ ЧЕТВЁРТОЕ (действие 1)
Обычаи многочисленных народов и народностей разняться от континента к континенту. Но среди всех людей, не взирая на расу, национальность, религию или политические взгляды, гибель близких родственников – это всегда невыносимая боль, слёзы и горе. Всего этого становится много больше, когда сбывается худший кошмар родителей, и они вынуждены хоронить собственного ребёнка.
Горький плач и стоны боли, перестающие в трагический вой, звучали в предрассветном, окутанном зыбким туманом лесу.
Вместе с добровольцами, которых позвал Гэджи приехали отцы, матери, братья, сёстры и прочие родственники всех исчезнувших девушек. Не знаю, что именно сообщил Гэджи, но явившиеся родственники ушедших девушек явились с нервной, отчаянной, но слабеющей надеждой во взглядах.
И их надежды испустили последний вздох, когда из раскопанных могил, под стопами статуй бога Миктлантекутли, мужчины народа Кри начали извлекать тела.
Тонкие, хрупкие, истлевшие и изуродованные разложением, он являли собой отвратное и пугающе ошеломляющее зрелище! Девушек узнавали очень быстро – родители отлично знали в чём была их дочь, когда они видели её в последний раз.
Мужчина в камере напротив, сжимая металлические прутья в кулаках, прижимался лицом к решетке и корчил жуткие рожи. Лохматый, в покрытой жирными пятнами майке и потёртых джинсах, он производил впечатление гражданина без определённого места жительства, с солидным опытом бродяжничества за спиной.
Поймав мой взгляд, лохматый бродяга нехорошо ухмыльнулся, затем прижал два пальца к губам и просунул сквозь них влажный противный язык. Я с секунду наблюдала за ним, не скрывая сочувствующего взгляда, затем красноречиво покрутила пальцем у виска и отвернулась к Карлу.
Тот пытался угомонить Гэджи, который расхаживал из стороны в сторону и без остановки сыпал то проклятиями на голову канадской полиции, то ругательствами.
— Если ты не хочешь заработать на дополнительную статью не только себе, но и соплеменникам, — ровным голосом продолжал Карл. — Сядь и не раздражай копов.
— Я их не боюсь! — выпучив свирепый взгляд, прорычал Гэджи. — И готов любого вызвать на поединок!..
В подтверждении своих слов, первенец вождя Мэхпи ударил себя кулаком в грудь.
— Если ты не заткнёшься, то самое большее чего дождёшься это то, что тебе прострелят ногу и бросят в камеру к мужикам, у которых отсутствует адекватное влечение к противоположному полу, — равнодушно и холодно ответил индейцу Карл и, закрыв глаза, откинулся затылком на холодную цементную стену камеры. — Впечатлений, сын канадских прерий, тебе хватит на всю оставшуюся жизнь.
Осознавший, чем ему угрожают Гэджи в порыве обиженного возмущения собрался высказать Карлу всё, что он думает, но тут вмешалась я.
— Прекратите уже препираться, — попросила я. — Нам лучше подумать, что мы будем говорить.
— Главное, говорить одно и то же, — пожал плечами Карл. — Тогда они не прикопаются.
— Карл, наши личности уже наверняка «пробили» и отлично они знают кто мы, — ответила я. — Поэтому в любом случае полиция Канады будет не в восторге от того, что у них тут под носом незаконно работают сотрудники правоохранительных органов из России. Конфликт и предвзятое отношение – неизбежны.
— Ожидаемо, — невозмутимо ответил Безсонов.
— В таком случае, следует донести до местных правоохранительных органов суть проблемы и объяснить почему вождь Мэхпи попросил нашей помощи.
— Ты надеешься, что местной полиции есть дело до убийства индейских девушек? — сложив руки на груди со скептическим презрением на лице, спросил меня Гэджи.
— Я надеюсь, что полиции есть дело до опасности, которой могут подвергнуться дочери работников лесопилки и ближайших поселений или даже самих полицейских, — ответила я.
Я собиралась давить именно на риск того, что неизвестный серийный убийца и насильник в любой момент может перейти и на белых девушек. И если на убитых дочерей индейских родителей канадской полиции, скорее всего и правда и плевать, то угрозу для своих детей они игнорировать не смогут.
Карл и Гэджи, подумав, согласились с моими доводами и за несколько минут мы условились о чём и как будем говорить.
А ещё, примерно, минут через десять к нашей камере подошли двое полицейских в униформе простых патрульных и приказали мне выйти из камеры.
Бросив на Карла и Гэджи предупреждающий взгляд, я послушно переступила порог тюремного коридора.
За пределами камеры, я заметила несколько важных распечатанных ориентировок с номерами машин, фотографиями грузовиков и картами местности, на которых были отмечены разные автотрассы. Также, когда мы проходили мимо окон, я увидела на штрафной стоянке возле полицейского участка около десятка грузовиков и пару полицейских, вокруг которых собралась крикливая толпа чем-то очень недовольных мужчин, которые, скорее всего, являлись водителями арестованных машин.
«Они что-то или кого-то ищут, — поняла я. — Причем уже не первый день…»
Сложив в уме полученную информацию и инцидент с разбившимся грузовиком я предположила, что местная полиция усердно расследует какое-то уголовное дело, связанное с грузовыми машинами.
«Тот водитель и разбитый грузовик в огне… — подумала я, пока меня вели по коридору, — наверняка он имеет ко всему этому какое-то отношение»
Если я права, то у меня появился аргумент в разговоре с местным начальником полиции. По идее это должен быть какой-то комиссар, но проблема в том, что просто так меня к нему не допустят. Скорее всего, сейчас меня ведут на допрос к каким-то местным младшим, но относительно успешным сыщикам.
Двое высоких и худощавых полицейских, с постными угрюмыми лицами, довели меня до двери тёмной деревянной двери, с надписью на металлизированной табличке: «salle d'interrogatoire». Так на французском пишется «комната для допросов».
«Остаётся надеяться, что не все раздутые слухи про порядочность и законность действий полиции западных стран являются художественным вымыслом» — успела подумать я.
С меня сняли наручники. Один из сопровождающих полицейских открыл передо мной деревянную дверь, и из-за порога на меня взглянул неприветливо серый скучный и гнетущий интерьер небольшого помещения с низким потолком. Комната была погружена в глубокий и густой зеленовато-серый сумрак. Единственным источником света была яркая настольная лампа, прикреплённая к прямоугольному металлическому столу, покрытому расплывающимися тусклыми бликами света.
Благодаря цвету интерьера и малому освещению, участок комнаты со столом и лампой представал этаким островком условной безопасности. А окружающий его сумрак, который возле лампы будет казаться беспросветной тьмой, должен был служить причиной постоянной тревожности допрашиваемого, мрачный сумрак должен знаменовать собой неизвестность и опасность, оказывая дополнительное давление на допрашиваемого.
Хм, ну надеюсь меня хотя бы не будут пристёгивать к креслу и выдирать ногти из-под пальцев, в лучших традициях «славных» мастеров допроса середины двадцатого века.
— Пошла, — один из сопровождающих полицейских толкнул меня в спину.
Я немного споткнулась – мужчина намерено приложил ровно столько сил, чтобы непременно заставить меня упасть – но устояла на ногах. Что-что, а мышцы ног у меня были едва ли не крепче челюстных. Бесконечные аксели, тулупы и ритбергеры сделали своё дело.
Однако порадоваться успешной сделке с местным начальником полиции я не успела. Как только мы с ним пришли к соглашению, в кабинет Гюстава Госа вбежал встревоженный патрульный и прокричал:
— Месье суперинтендант! Индейцы! Они окружили участок! Требуют выпустить Гэджи и других Кри!
Прежде, чем Гос успел сказать хоть слово, я стремительно выскочила из кабинета, бегом пролетела по коридору и, миновав замерших в оторопи полицейских, выбежала на улицу.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, какой опасной оказалась сложившаяся ситуация.
Около десятка разноцветных пикапов и ещё несколько мотоциклов полукругом стояли перед фасадом полицейского участка. И каждый из индейцев, притаившись за открытой дверцей автомобиля или за своим мотоциклом, целился в сторону здания полиции из штурмовой винтовки, ружья или автомата.
По другую сторону улицы, на которой возвышалось здание полицейского отделения, выстроились офицеры и сержанты из участка, также вооруженные автоматическим и полуавтоматическим оружием.
По два-три десятка вооруженных мужчин, с каждой стороны, целились друг в друга в немой угрожающей сцене. По степени напряженности обстановку можно было сравнить с тонной тротила, в которому поднесли зажигалку. Стоит только чиркнуть… Один неосторожный жест, движение или – не дай бог – выстрел, и сотни пуль вырвутся из десятков стволов, разрушая, кроша и уничтожая.
Я уверенно, но не спешной походкой, без резких движений, вышла вперёд и встала справа, между двумя группами вооруженных людей. Я могла бы встать прямо по центру, на линии огня, но такой поступок был бы красивым и геройским лишь в кадрах кинофильма или сериала. В реальности было бы глупо ставить свою жизнь в зависимость от людской прихоти, раздражения или страха.
— Уверена, сейчас вам всем плевать, что я скажу! — громко произнесла я. — Не сомневаюсь, что никто из вас не намерен отступать!
Несколько лиц с каждой стороны повернулись в мою стороны. Остальные поглядывали, но мельком, нервно и недоверчиво.
С противоположной улицы набегали бестелесные волны шелестящего ветра, словно подчёркивая затвердевшую на улице опасную тишину.
— Однако хочу вам напомнить, что большая часть из вас или все вы сейчас можете погибнуть всего лишь из-за заносчивого гонора одних и глупой неразборчивости других! Сильно сомневаюсь, что это достойные причины, чтобы внезапно умереть в муках, истекая кровью на асфальте или сесть за решетку на пожизненное!
Я увидела, что теперь меня слушают большинство. Человек, замысливший противоправные действия пытается отогнать мысли о тяжких последствиях, но многие начинают сомневаться в правильности своих преступных намерений, когда им говоришь о том, что они сами понимают, но чём предпочитают не думать.
Я намерено выбрала несколько гневный и запальчивый тон, потому что обычная или дипломатичная манера говора, сейчас не произвела бы должного впечатления. Когда люди берутся за оружие, бесполезно ласковым голосом умолять сложить «мечи» в ножны.
— Однако среди вас есть как минимум двое людей, благодаря которым вы все сегодня сможете вернуться домой на радость своим родителям, жёнам и детям! Как минимум, сегодня, вы ещё сможете прийти домой, увидеть своих близких, обнять с ним и поужинать за одним столом. Если только эти двое поймут какую ответственность несут за ваши действия и ваши жизни.
Я посмотрела на индейцев.
— Вождь Мэхпи, будьте добры…
Предводитель народа Кри, смерив меня и полицейских недружелюбным, раздражённым и высокомерным взглядом, всё-таки неспешно, величественной походкой, вышел вперёд.
Я одобрительно кивнула и посмотрела в сторону канадских полицейских.
— Суперинтендант Гос! Прошу вас…
Уже подоспевший Гюстав, знаком велев полицейским не стрелять, тоже выступил вперёд.
— Разумный диалог между вами двумя поможет избежать десятков жертв с обоих сторон, — взволновано и с чувством произнесла я. — Вождь Мэхпи, если вы хотите, чтобы я нашла убийцу дочерей вашего народа, мне нужна помощь суперинтенданта Госа.
Я выдержала долгий взгляд Мэхпи и дождалась его одобрительного кивка.
— Месье Гос, — я посмотрела на начальника полицейского участка. — А вам понадобится моя помощь, чтобы поймать серийного убийцу.
— Скорее всего, — вздохнул Гюстав. — Профайлеров и криминальных психологов у нас в городке нет. Тем более вашего уровня, мадемуазель Лазовская.
— Тогда прошу вас отпустить Гэджи и других мужчин, которых вы задержали.
— Экспертизы по автомобильной аварии ещё не было, — попытался возразить Гос. — Значит у меня нет чётких доказательств их непричастности.
— Вы в серьёз полагаете, что народ Кри мог повлиять на аварию, а затем пытаться спасти жизнь водителю? Тут на лицо расхождения в последовательности действий. — я указала суперинтенданту на очевидную не состоятельность его подозрений.
Гюстав знал, что я права, но индейцы, и это было видно, были ему неприятны, а потому он не смог удержаться от того, чтобы намекнуть на их причастность к несчастному случаю.
— Кстати, о водителе, — пользуясь случаем, я углубилась в эту тему, — что с ним?
— Пока в стабильном критическом состоянии, — угрюмо ответил Гюстав. — Врачи гарантий не дают.
«Ожидаемо, — подумала я, — к несчастью, водитель того грузовика, получил травмы почти не совместимые с жизнью»
— Полагаю, я не ошибусь, если скажу, что ваши подчинённые приехали так быстро на место крушения, потому что были уверены, что этот грузовик имеет какое-то отношение к вашему нынешнему расследованию.
Я не отводила взгляда от глаза суперинтенданта Госа, вождь Мэхпи следовал моему примеру.
— Не ошибётесь, — пробурчал Гюстав. — На лесопилке, которая играет важнейшую роль в жизни нашего захолустного городка, уже несколько раз угоняли грузовики с готовыми досками. Поэтому парни были уверены, что это очередной случай угона и грабежа. Кстати, мадемуазель Лазовская, пока мы не закончим с делом о хищении продукции на местной лесопилке, я не смогу выделить ресурсы для помощи в вашем расследовании.
Гюстав Гос, как я поняла, предпочитал подозревать всех и каждого в чём угодно и когда угодно. Проще говоря он никому и никогда не верил. Этот невысокий коренастый и немного полноватый суперинтендант мог бы понравиться многим киноделам, ведь представлял собой живой набор самых устойчивых клише о том, каким должен быть типичный сыщик.
Угрюмый, немногословный, всех подозревающий одинокий мужчина, с личной трагедией и колючим характером.
Однако, когда молчаливый и мрачный начальник полиции Сан-Мишель увидел семь тел малолетних индейских девочек, которых пару часов назад извлекли из безымянных могил, стареющий полицейский лишился своей неизменной невозмутимости.
— Святой Габриель!*..— выдохнул Гос, стоя в лаборатории судебно-медицинской экспертизы, куда убитых девушек привезли по его приказу.
(*Габриель Лалеман – один из проповедников католицизма в бывших французских колониях на территории Северной Америки. Был убит ирокезами, а в первой четверти двадцатого века беатифицирован в качестве мученика)
Я оторвала взгляд от семи девичьих тел, изуродованных руками убийцы и разложением, и посмотрела на суперинтенданта.
— Какой грёбанный псих способен на такие зверства!..
— Это нам и предстоит выяснить, — сдержанно ответила я.
Суперинтендант нервно сглотнул и сделал пару неуверенных шагов, встав между двумя прозекторскими столами.
Примерно с четверть минуты мужчина стоял между убитыми девушками и в немом потрясении переводил взгляд с одного тела на другое, то и дело рассеянно посматривая на остальные пять тел.
Вдруг суперинтендант резко обернулся ко мне.
— Наш судмедэксперт сказал, что все эти раны на их телах…
Гюстав сделал не определённый жест рукой, указав на тела справа от себя.
— Нанесены, когда девушки были ещё живы, — кивнула я, с печальной констатацией в голосе.
Тёмно-серые глаза суперинтенданта округлились, широкая грудь приподнялась во время судорожного глубокого вздоха.
— Но… зачем?! Зачем ему это?!
Я пожала плечами.
— Ненависть, садизм, жажда власти и…
— И? — суперинтендант уставился на меня и как будто попытался ухватиться за эту единственную букву «и», как за причину, которую он мог бы понять.
Гюстав Гос, в этом можно было не сомневаться, был опытным и достаточно хорошим полицейским. Но в чём я только что окончательно убедилась, так это в том, что он никогда не сталкивался с серийными убийцами.
Потому что сейчас, как и многие до него, он пребывал в испуганной растерянности. Нет, Гюстав Гос не был трусом и не собирался падать в обморок от вида искалеченных мёртвых тел. Однако, как и многие другие, сейчас, воочию узрев последствия воплощения кровожадной и садистской мысли, он отчаянно пытался понять зачем?! За что?! Как и многие другие до него, суперитендант Гос пытался найти хоть какую-то логическую причину, которая могла подвигнуть человека на свершение столь кошмарных деяний. И, как большинство других людей, Гюстав не мог найти эту самую причину. Не мог найти ответ на простой, но важный вопрос – «зачем»?
И именно это непонимание, невозможность объяснить склонность человека к зверским мучениям и убийству, и пугало сейчас суперинтенданта. Его взгляд выражал совершенную беспомощность.
Я вздохнула и неспешно прошлась мимо прозекторских столов, поглядывая на лица усопших девушек. Если смотреть только на лица жертв и не глядеть на их тела, картина их гибели кажется не такой ужасной.
«Если бы ещё не знать, что перед смертью, каждая из них подверглась долгому и жестокому изнасилованию… — с горьким сочувствием подумала я»
— Мадемуазель Лазовская! — воскликнул суперинтендант Гос. — Что вы хотели сказать? Ненависть, садизм, жажда власти и что ещё?! Что?! Что может заставить даже самого законченного психопата убивать… вот так… убивать… молодых девчонок… Чёрт возьми! Да они же все почти дети!..
— Вы смотрите и мыслите, как адекватный человек с типичным восприятием мира, — не глядя на Госа ответила я. — А те, кто совершают подобное… не видят в своих жертвах людей и не чувствуют… ничего.
— Я знаю, что одна из черт психопатии – это отсутствие эмпатии и эмоций. Но что тогда у них остаётся?
— Желания, — уронила я в недолгой гнетущей тишине.
— Желания? — смятённо переспросил Гос.— К-какие, мать их, желания?
Он непонимающе хмурился, глядя на меня.
Я решила не скрывать от него правду.
— Плотские, месье Гос. Обычные и свойственные каждому человеку плотские желания. Об этом вы тоже должны были слышать.
— Я слышал, — сглотнув, ответил суперинтедант. — Но не знал, что они и правда ради сексуального удовлетворения готовы вот… на это.
— Сексуальное удовлетворение, одно из немногих острых и приятных чувств, которые они способны ощущать и переживать, как большинство людей, — пояснила я.
— Но для этого им нужна кровь? — Гос медленно шёл мимо прозекторских столов и накрывал тела белыми простынями, лежащими у ног убитых девушек.
— Нет, для этого им нужна власть: над жизнью и болью.
— Только так?..— начал было Гюстав, но не закончил.
— Только так, — закончила я, уже стоя у порога судебно-медицинской лаборатории.
Больше я не могла здесь находиться. Уродливый лик насильственной смерти и убийственный запах разлагающейся плоти становились всё более невыносимыми.
Однако, когда мы вышли в плохо освещённый коридор – здесь тоже старались экономить электричество – в туалет первым побежал Гюстав, а через несколько секунд я услышала, как его обильно рвёт.
Сама я, в этот раз, смогла сдержать поднимающиеся из живота под горло, противные рвотные спазмы.
В автомате с закусками я купила пачку мятных леденцов и поскорее закинула в рот парочку. Вкус и запах ментола или мяты хорошо перебивал ощущение омерзительного запаха гнилостных процессов.
— Ника! — ко мне спешным шагом подоспел Карл.
Безсонов был чем-то взволнован и при этом обрадован.
Карл не умел контролировать собственное раздражение, особенно, когда был уверен, что прав.
— Ника, действия, которые ты задумала, следует предпринимать исключительно в компании людей, в которых ты уверена!
Я сильно подозревала, что никому неизвестный аэродром может иметь какое-то отношение к необычным каракуртам, которые убили покойного ныне мистера Болтона. К тому же, если главный мотив убийства девушек, был связан с отметками на картах, вряд ли неизвестного садиста и убийцу волновала сама тайна подземного прохода. Совсем другое дело, если этот самый подземный ход с рекой мог каким-то образом привести к обнаружению неизвестного аэродрома. Здесь может быть важный мотив, а потому я собиралась проверить свою догадку. И Карлу моя идея категорически не понравилась. Особенно после того, как я сообщила, что здесь нам следует действовать отдельно.
Безсонов, сложив руки на груди, возвышался надо мной, всем своим видом выражая грозный гнев и непримиримое возмущение.
— Я правда должен тебе напоминать, что это может быть смертельно опасно? Ты же уже понимаешь, что здесь творится какая-то не здоровая ситуация! Мы ещё ни черта ни знаем! Мы даже не уверены действует ли убийца в одиночку!.. Мы нашли возможность проверить сразу несколько версий, а теперь ты заявляешь, что на место аварии и на поиск этого затерянного аэродрома поедешь без меня!
Безсонов не скрывал досады от моего решения.
— Ника в таком мероприятии тебе нужен рядом надёжный и верный человек! — Карл приблизился ко мне, вдруг положил мне руки на плечи и стиснул их пальцами. — Такой, которого ты знаешь и в котором уверена.
— Карл, — я ласково коснулась его щеки и легонько погладила.— Такой человек нужен мне в Сан-Мишель, здесь. Так я буду уверена, что в случае непредвиденных обстоятельств, будет как минимум один человек, который сумеет организовать помощь и подкрепление, если это понадобится. И это человек, как ты верно заметил, ты.
Свирепый взгляд Безсонова немного смягчился, но ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить прислушаться к моим словам.
— Мы могли бы попросить вождя Мэхпи выпустить Аскольда.
— Вождь Мэхпи однозначно дал понять, что больше никого больше не выпустит, пока мы не выполним свою часть нашего договора, — покачала я головой. — Он и тебя выпустил с большой неохотой.
— Чтоб их всех, с индейскими предрассудками! — проворчал Карл.
— Мэхпи не доверяет чужакам. И, оглядываясь на трагическую историю всего индейского народа, правильно поступает,— заметила я.
— Для нас мог бы сделать исключение, — проворчал Карл.
— Он и так сделал, — я посмотрела на Безсонова с нескрываемым намёком.
Из участка вышли Тьери, Ноэль и Гэджи. Индеец, что характерно и ожидаемо, держался поодаль от полицейских.
— Мадемуазель Лазовская, — Тьери остановился возле полицейского внедорожника Шевроле и залихватски закинул на плечо помповое ружьё. — Нам пора ехать!
Он окинул нас с Карлом лукавым понимающим взором, чем ещё больше выбесил Безсонового.
Карл собрался ответить какой-то язвительностью, но я остановила его и тихо попросила:
— Тебе нужно обыскать подземный ход возле индейского поселения, перетряхнуть дом Лэпу и ещё раз допросить этого торговца. Нужно точно знать, что именно девушки должны были доставлять в этих воздушно-пузырчатых плёнках.
— Я понял, — проворчал Карл. — Сделаю.
— Надеюсь на тебя, — бросила я.
Я уже хотела отойти и направиться к машине, но Безсонов вдруг шагнул ко мне, ловко быстро заключил в объятия и прижал к себе. Он обнимал меня недолго, всего несколько секунд, но его жаркие тесные объятия выражали такое чувство, будто он стремился к тому чтобы мы слились во что-то единое и нерушимо целое. Безсонов этим объятием как будто всерьёз пытался сделать так, чтобы я оставалась рядом с ним как можно дольше. Возможно, навсегда…
— Карл… — мне стало немного неловко. — Они же смотрят…
— Да плевать, — прогудел надо мной голос Карла.
Я закрыла глаза, ощущая, как звук его голоса и сердца звучи в широкой мужской груди, к которой он меня прижимал. Странно, но в эти мгновения я была готова простить и забыть всё, что он сделал. Я вдруг подумала, что мне бы очень хотелось вернуть время вспять, когда мы с ним были вместе, до кого, как кто-то неизвестный выстрелил мне в спину и до того, как я оказалась на больничной кровати, погруженная в долгий целебный сон, граничащий с комой.
Я всё чаще начинаю думать, что у нас с Безсоновым был шанс, была надежда построить ту жизнь, в которой мы не могли бы жить друг без друга, в которой нам хотелось бы оставаться вместе до самого конца.
Карл со своей стороны сделал всё и, наверное, даже больше. Но я… безмолвно и тихо всё разрушала.
«Потому что, когда мы оставались одни, в его спальне, в постели Карла, даже тогда я думала о другом мужчине, образ которого неосознанно, но так старательно жаждала найти в личности Карл, — подумала я»
— Мне нужно ехать, Карл… — пролепетала я едва слышно. — Пожалуйста…
Безсонов очень нехотя, но всё же отпустил меня. А я почувствовала, что впервые за долгое время, мне стало холодно, когда Карл разомкнул объятия.
***
До места аварии мы добрались быстро и почти в полной тишине. Единственным, кто говорил в салоне машины был диктор радиостанции, чей раздражающе-жизнерадостный голос звучал из динамиков радиоприёмника.
Тьери и Ноэль оба сидели впереди, но друг с другом почти не говорили. На лицах и кулаках обоих мужчин виднелись красноречивые следы недавней драки. Гэджи, сидевший со мной, сжимал в руках пистолет-пулемёт, который ему доверили, и вроде бы дремал.
А я сосредоточенно размышляла над всем, что, за последние несколько часов, удалось выяснить по делу об убийства девушек.
В настоящий момент у нас есть сразу несколько вариантов проработки мотивов и условий для убийства девчонок. И хотя бы один из них должен был оказаться верным.
Обнаружить дверь в соседнем «холме» тоже оказалось совсем не сложно. Особенно, когда мы уже знали где и как искать вход. Те, кто придумывал маскировку не слишком задумывались о разнообразии способов маскировки. Вход в тайные ангары всегда маскировался бутафорной землёй, поросшей очень даже настоящей травой. Пере входом раскинулись вполне себе настоящие ветвистые кустарники. Но общей скрытности объекта на пользу это не пошло.
Очень скоро, Арбагаст и Лефевр, под моим чутким руководством и скептическим взглядом стоящего рядом Гэджи, разворотили земляной пласт, укрывающий двустворчатые двери ангара. Оба инспектора действовали с таким яростным усердием, что у грунтового настила с травой просто не было шансов!
— Мне кажется вы оба слишком буквально воспринимаете жаргонный термин «копать», — проворчал Гэджи. — Не перестаю удивляться, как вы дослужились до звания инспекторов полиции.
Тьери и Ноэль, одновременно прекратили разрывать землю и, тяжело дыша, обернулись, угрожающе глядя на индейца.
— Он больше не будет вас отвлекать, — миролюбиво проговорила я, положив руку на сгиб локтя сына вождя.
Индеец закатил глаза, но более и правда не проронил ни слова, пока инспекторы не закончили свою работу.
Однако, какого же было наше всеобщее удивление, когда под развороченной землёй обнаружились створки ангара, перетянутые цепью. И в отличии от поверхности дверей сооружения, которые носили явственные опечатки времени, в виде царапин, пятен ржавчины, различного налёта и потёртостей, цепь и замок на ней выглядели почти новыми.
Вывод был очевиден.
— Выходит, кто-то регулярно сюда наведывается, — высказал вслух Тьери то, о чем мы все догадались.
— Тогда возникает вопрос не знает ли этот кто-то о самолёте и о том, что в нём хранится, — тут же добавил Ноэль.
— Вряд ли, — оценила я.
— Почему ты так уверена? — спросил Тьери. — Ангары рядом…
Но ответил им Гэджи.
— Может быть потому что, здесь на полу видны царапины от роликов дверей, — индеец указал вниз, под створки ангара.
— А ещё потому, что на полу ангара с самолётом лежала толстая пелена пыли и не тронутой грязи, — напомнила я полицейским.
Их невнимательность не переставала меня поражать. Тьери выглядел раздосадованным, но счёл за лучшее промолчать. Ноэль нахмурился.
— Эту цепь мог повесить здесь убийца.
— Да неужели?! — воскликнул потерявший терпение Тьери. — Ты сам до этого додумался? Точно?!
— Да-а, — невозмутимо ответил инспектор в очках, не понимая раздражительности и злой иронии друга.
Цепь Тьери вскрыл с помощью дисковой пилы, и мы ступили внутрь. Лучи наших фонарей заметались по огромному пространству ангара и почти сразу на свет попали стопки огромных покрышек для автомобильных колёс. Кроме того, тут лежали радиаторные решётки, лобовые стёкла, дверцы и прочие фрагменты грузовых автомобилей.
Я мгновенно вспомнила слова Госа о хищениях на лесопилке. Я и Тьери прошли внутрь, оставив Гэджи и Ноэля у входа, на всякий случай.
— Ваш начальник говорил о хищениях продукции лесопилки в больших количествах, — проговорила я, осматривая огромные части от полуприцепов для грузовых фур. — Но он ничего не говорил про то, что сами грузовики тоже исчезают.
— Ну доски с территории лесопилки не на руках же выносили, — заметил Тьери. — Разумеется, при этом угоняли грузовики, но... мы не предполагали, что их могут разбирать на части всего лишь в полусотне километров от лесопилки! Вот же обнаглевшие козлы!..
— Да, ваши похитители досок явно не робкого десятка, — я обвела ангар лучом света от своего фонаря. — Впрочем, это не смелость, а скорее глупость или лень. Слишком уж большой риск… Учитывая, что грузовики с досками угоняют не первый раз.
— Уже четыре кражи и четыре угона произошло, — сокрушенно вздохнул Тьери. — Мы голову сломали куда они деваются – ведь на дорожных камерах ни разу не засветились! А оно вон как получается!
Арбагаст с досадой прошептала ругательство.
— Они эти машины прямо у нас под носом разбирали.
— Да, только тогда возникает вопрос, куда они подевали доски? — заметила я.
Аэродром, который мы обнаружили превращался в эпицентр сразу нескольких резонансных событий!
Тьери и Ноэль были несказанно рады нашей находке во втором ангаре, но я настояла, что нам нужно проверить остальные холмы. В конце концов, где-то здесь может и должна располагаться лаборатория или какой-то склад с продуктами биооружия.
— Нам бы, если честно, не помешали крепкие ребята со штурмовыми винтовками и тяжёлым вооружением. Так на всякий случай, — заметила я. — И группа специалистов биохимиков была бы очень кстати.
— Размечталась! — фыркнул Тьери. — Где я тебе в этой дыре найду полк спецназначения*(CSOR) или биохимиков! И те, и другие содержаться только в Торонто, Оттаве и других крупных городах!
— Неразумно, — оценила я.
— Неразумно было бы тратить огромные средства на их содержание, — проворчал Тьери. — Налогоплательщики были бы резко против.
— Зато, когда они узнают о том, что содержится у них под носом, уверенна их взгляды могут радикально измениться.
— Так, мы ещё не нашли никакую лабораторию, — напомнил Тьери. — И пока этого не случилось, твоя версия – лишь продукт твоих домыслов.
— Мы так внезапно перешли на «ты», — усмехнулась я.
— Ты против? — Тьери улыбнулся мне той улыбкой, которую наверняка считал обаятельной.
Ох, ему бы поменьше смотреть рекламы жвачек и, вредных для зубной эмали, газировок. Люди там улыбаются не столько от употребления рекламируемых продуктов, сколько от мыслей на что потратить заработанные за умелое враньё деньги.
— Если тебе так будет проще, — без восторга, но и без проявления неприязни легко согласилась я.
— Можно вопрос? — Тьери по-видимому решил воспользоваться моментом нашего «сближения» и спросить о чём-то, что не давало ему покоя.
— Пожалуйста, — я обвела лучом фонаря детали трансмиссии, дифференциалы, цилиндры двигателя и несколько снятых с грузовиков крупных зеркал.