www.Принца.net /антисказка/

Пролог.

***

Чтобы началось настоящее приключение можно взять с полки книгу, что представляет собой попытку популярно изложить теорию единого гравиэлектромагнитного поля, получившую название: «Теория полей времени».

Получить наглядную «зрительно воспринимаемую» картинку устройства физической реальности, то есть гиперпространства, сунуть нос в дефинитную метрику Римана и несимметричную аффинную связность. Согласовать с теоремой Э. Шредингера.
А потом нырнуть в «кротовые норы» Дж.А. Уилера - «порталы перехода», вслед за многими фантастами.

И найти свой собственный путь и своих героев.
Итак...

1527 год.
Довольно избитый шаблон: ледяное лезвие кинжала. Мол, леденит душу и холодит руку. Будто уже изначально несет смерть и холод могилы. Ну и еще дюжины метафор и сравнений. Красиво, колко, возбуждающе.

Она ничего не могла бы сказать о мечах, огромных ножах и палашах, но то, что тонкий стилет долго покоится в ножнах, согреваемых вспотевшим телом убийцы, принимает тепло и при соприкосновении с твоей кожей мурашки бегут вовсе не от холода, она знала.
Откуда? Да вот знала и все.

Как знала, что самые тонкие, опасные стилеты имели привычку прятаться не в складках пышных одежд, но в мягкой ложбинке, сдавленных корсетом женских грудей.
Сначала грудь с самого отрочества прижимали пластинами, чтоб не случилось конфуза, и леди не приобрела бы формы деревенской молочницы. Потом затягивали корсетом с металлическими вставками так, что каждый вдох сопровождался усилием, а легкое волнение переходило в обморок. Истинная леди!

Леди хранит тайну, которая слышит стук сердца леди.

- Дура! – Это была реакция кузена на первое явление тайны. – Дура какая, а?!
Она не далась в переходе между галереями, на попытки залезть влажными юношескими пальцами под юбки приставила кинжал к горлу, к самому месту, где дрогнуло адамово яблоко.
Лезвие было короткое и узкое, чуть меньше пяти дюймов, но этого хватило бы, чтоб кузен кормил червей, а ее закрыли б в монастыре навсегда. Или выдали б замуж за вдовца статусом ниже, чем ее семья. Бррр… уж лучше монастырь.

Она разочаровала батюшку своим приходом в этот мир, поэтому не хотела еще и разочаровать окончательно своим пребыванием на этой земле. Она послушная и почтительная дочь.
А кузен – щенок! Удел его - прачки и горничные, а не невинные юные леди.

Но лезвие кинжала не холодило кожу. Это она знала точно.

Простенькое серебряное колечко придерживало на безымянном пальце правой руки массивный перстень с гранатом и фамильным вензелем. Посаженный на высокую ножку из золотых листьев и завитушек камень был тяжеловат, а когда она сидела у камина, в гранях темно-кровавого камня играли и бликовали языки пламени.
Перстень должен был носить наследник. Но такого в их семье пока не случилось. Случилась дочь, чем и разочаровала батюшку, а матушку сие принудило смиряться теперь с чередой Recht der ersten Nacht, что батюшка всенепременно исполнял.

Прошлой весной у батюшки приключился удар, ибо переусердствовал и окунулся в излишества. А матушка тихо и деловито начала готовить новые сорочки и нижние юбки, украшенные щедро кружевами, для дочери. Перед этим списалась с родственниками в столице, заручилась поддержкой.

Лорд отошел, оклемался, но покамест еще не стрелял масляными глазками по аппетитным селянкам и женам вассалов. Матушка выпросила соизволения отправить дочь ко двору. Призвала ту в свои покои и вручила фамильный перстень.

Честь, достоинство, смирение и скромность. Благочестие, набожность и почтение. Аккуратность, чистоплотность и практичность. Трезвый ум, осторожность и безупречность.
Много еще наставлений, немного торопливой ласки, несколько слезинок при прощании.

Именем следовало гордиться, но не манкировать.
Имя то древнее и овеянное как славой, так и горечью утрат и опальными мужами.  Бошаны de Bello Campo состояли в родстве с королевской семьей. Доказательств не было, что у семей из Сомерсета и Поуика было общее происхождение. Но батюшка Анри де Бошан очень любил хвалиться родственными связами.

Часто в детстве подводил дочь к портрету сурового толстяка Ричарда Бошампа, второго барона Бошан, уверял, что это знаменитый дед. Чем он был знаменит так и не удалось узнать. Умер старик на рубеже веков и поговаривали, что законного наследника так и не оставил. Откуда у батюшки оказалась его фамилия и титул и кем батюшка приходился дедушке Ричарду тоже было покрыто флером тайны.

Но факт – единственная дочь являлась дальней родственницей  Феррерсов из Чартли , Стаффордов из Графтона и носила древнее имя Бошан. Шесть золотых голубок на алом фоне в гербе, фамильный перстень с гранатом, привезенным из очередного Крестового похода,  документ, подтверждающий дальнее, но явное родство с Маргарет Бофорт. И откровенно пустой кошелек.
Маргарет де Бошан.  Дочь барона де Бошан. Bello-campo.
 
2007 год.
Маленькая девочка смотрела как бабушка топит котят в ведре. Ей запретили уходить из летней кухни и отворачиваться. Девочка принесла котят из кустов у торфянника, они были совсем маленькие и еще слепые. Где кошка и жива ли она, было не известно.
Бабушка не кричала. Бабушка незлобливо дала подзатыльник и принесла ведро с водой и эмалированной зеленой крышкой.

Девочка видела смерть и слышала назидание.  Тихим, размеренным и даже спокойным тоном бабушка объясняла зачем, почему и какова вина в этом девочки. Разделила с внучкой ответственность. Или взяла на себя половину вины?

Крышка закрылась, по краям ведра кто-то изнутри несколько раз царапнул, пнул, приглушенно мявкнул. Бабушка вынесла ведро во двор и выплеснула в выгребную яму.
- Дура, какая дура, а? – Сказано было почти умиротворяюще.

А девочка не спала ночь и долго еще вздрагивала от писка, напоминающего кошачий. Даже детский плач стала принимать за писк котят и вжимала голову в плечи и опускала глаза.
Девочка сама себя признала виноватой раз и навсегда.

Летом девочка жила с бабушкой. И, можно считать, с дедушкой. Потому что раз в неделю четко по расписанию они ходили на кладбище и обихаживали и так ухоженную могилку деда. Бабушка охала, кряхтела и бормотала-разговаривала с супругом. Отчитывалась о событиях. Будто за неделю в их деревне что-то могло  произойти особенное!
Девочка слонялась вокруг и лепила себе «маникюр» на ногти из сиренево-алых лепестков космеи и белоснежных лепестков ромашки. Скучала.

Мама приезжала несколько раз за лето. Наскоком, бегом, суетно, словно неудобно ей было и некогда. Привозила мелочь забавную: заколки, гольфы, пупсика с пластмассовой  розовой ванночкой, «Мишку на севере». Когда девочка ложилась спать, то видела две тени на кухне, склонившиеся над столом, слышала тихие голоса мамы и бабушки.
Наутро девочку ждали много наставлений, немного торопливой ласки, несколько слезинок при прощании.

А девочка выкопала пару кустиков шиповника. Совсем тонюсеньких еще. И воткнула у выгребной ямы. Подсмотрела как бабушка прикапывает саженцы и присыпает опилками. Сделала все как надо.
Она уже не могла и вспомнить сколько там этих котят было.
Но писк их стоял у девочки в ушах каждый раз, когда она ощущала волнение, беспокойство и беспомощность. Стоял многие годы.

Как бабушка ухаживала за могилой дедушки, которого девочка никогда и не видела и не знала, так и девочка, устроив холмик у выгребной ямы с кустиками пока еще с парой листочков, кряхтела, охала и разговаривала, вырывая  траву и равняя края холмика.

- Наварила киселя то клюквенного будто и на тебя тоже.  Кто теперь пить будет? – Слышался голос бабушки.

Вторила высоким голоском девочка.
- Молока полная крынка, разве мне столько надо? Кто теперь молоко это пить будет?

Бабушка однажды и застала внучку за таким занятием. Приложила край платка к губам, сморгнула слезу.
- Как ты жить то будешь, Мариночка?
Мариночка. Марина Сергеевна.
Отчество не по отцу, а по дедушке дали. Потом девочка узнала, почему и кто так делает.

Где теперь эта деревенька? Где могилки незнакомого деда, давшего отчество и бабушки, подарившей детство? Стоят ли те кусты шиповника у заросшей брошенной выгребной ямы?
А котов Марина никогда не заводила.
 
1967 год.
Мама кричала и плакала. Громко, истошно, заходилась кашлем в перерывах между гневными тирадами. Что-то тяжелое падало на пол, а потом полетело стекло. Звонко разбивалось о стены и осыпалось с шелестом и хрустом.
Мама так не кричала никогда. Мальчик спрятался за спинку массивного кресла, уткнулся лбом в потертую обивку и зажмурился. Мама так не кричала никогда!

Совсем не его там мама, за той плотно закрытой дверью. Совсем не его мама прерывает чей-то низкий голос и взвивается на истеричных нотах ввысь под потолок и сквозь стекла окна. Нет. Мама у мальчика тихая и ласковая, теплая и заботливая. И улыбчивая мама у него. 

А за дверью творилось что-то чужое страшное и неправильное.

У мальчика было странное имя, во дворе ровесники посмеивались, а бабки на лавочке у подъезда поджимали губы и отводили глаза. Рано, очень рано мальчик узнал что такое «жидёнок» и «жид пархатый».

В первый раз прибежал домой удивленный и даже не расстроенный. А мама вот расстроилась, обняла, прижала к себе, нашептывала, раскачиваясь, словно не сына успокаивала, но самое себя.

- Ты не жид, запомни, не жид. Другие крови в тебе, сын мой.

А через пару лет мама спокойно и обстоятельно объяснила, как бить морду тем, кто пытается обозвать. Да только мальчик давно научился сам. В обиду себя не давал больше.
Карл Брен учился хорошо, но без энтузиазма. Чаще скучал на уроках, но задания выполнял. Учителя пожимали плечами, качали головой, но что с него взять то?

Все-таки мальчика продолжали считать «тем  самым, с пятым пунктом в анкете». А в маминых глазах затаилась вся скорбь этого многострадального народа.
Но чтоб вот так кричать и биться? Такого не было никогда!

Даже когда Карл напел, пританцовывая простенькую «Хава Нагила вэнисмэха». Мама оборвала, подвела к зеркалу и, встав со спины, обняла за плечи.

- Посмотри. Посмотри внимательно. Кто ты? – Тряхнула чуток. – Посмотри.
Отражение в зеркале показывало долговязого подростка. Ничего особенного. Кажется, Карл произнес это вслух.

- Ничего особенного?! Что?! Ничего особенного?! – Но даже тогда мама так не кричала.  – Ты мой самый особенный мальчик, ты даже не представляешь какой ты особенный! Но ты – не еврей! Запомни раз и навсегда. Твой отец не еврей!

Откуда тогда имя и фамилия? Карл Брен?
В старших классах Карл зачастил в шахматный клуб при районном Доме культуры. И вот там, наверное, впервые стал осознанно пользоваться всем набором букв, что причиняли неприятности в детстве.

Носатые сухонькие старички со смешно оттопыренными ушами начинали тепло улыбаться, мелко кивать и тянули пальцы-веточки чтоб погладить Карла по вихрастой голове.

- Кмо бубалэ… глик, гройсе глик… йидишкайт… зискейт… ланг золсту лебен…
Дорогуша, пай-мальчик. Счастье, великое счастье. Дорогой мальчик, сладкий мальчик. Чтоб ты долго жил, мальчик.
Да,да…

Смешные маленькие хитрые старички. Но Карл их перехитрил. Как он тогда думал.

Мама затихла, а это было пострашней, чем недавний ее крик. Карл решился отлепить свое тело от кресла и уже направился к комнате, когда двери с грохотом распахнулись и бледная, растрепанная мама встала в проходе, раскинув руки в стороны.

- Карл, да… я забыла… тебе поступать этим летом. Нужны деньги. – Мама перевела дыхание и на мгновение прикрыла глаза. – Проконсультируйся у Марка Изралиевича и у дяди Зины из шахматного клуба. Они наверняка знают, кто может назначить честную цену за нашу картину.

Двери закрылись. Карл больше не услышал ни звука.
Через неделю картина, обернутая в небелёный холст, ушла к какому-то ценителю древностей.
Мама даже не оглянулась, когда портрет выносили из ее спальни.
А Карл в последний момент успел сделать снимок. На полудетский фотоаппарат "Смена", что ему подарили еще в двенадцать лет.

Старая фотография, слегка засвеченная в нижнем левом углу – всё, что осталось от фамильной ценности.

- Ты – моя ценность, Карл, ты, - утвердительно кивнула мама и оправила воротник рубашки у сына.

Марина и картина.

***

Багет требовал ремонта. Вот так прямо ремонта, а не мелкой реставрации. Багет был строг, тяжёл и давил на саму картину. Словно сдерживал в жестких рамках изображенного мужчину. А там было что сдерживать.

Марина Сергеевна останавливалась каждый раз у небольшого портрета, что располагался в узком простенке. Посетители проходили, пробегали мимо чаще всего, уже впечатленные пышными триптихами и парадными от пола до потолка портретами. В вычурных костюмах и властных позах мужчины и женщины на фоне замков, каминов, собак, детей, слуг и даже античных богов, смотрели сверху вниз на своих потомков.

Мужчина с портрета раздевал взглядом, уголки его губ замерли в полуулыбке, левая бровь чуть приподнялась, приглашая. К чему? Куда?

Марина сначала украдкой, а потом и в открытую разглядывала изображение, по привычке многолетней придумывала истории и разыгрывала в голове встречи и диалоги.
Нет. Марина не обладала даром сочинительства, таким, как все эти писатели и сценаристы. Но часто сидела у экрана телевизора, в кинотеатре или загружала на планшет какой-нибудь фильм. Почти сразу начинала спорить, дополнять и переиначивать предлагаемое.
Ух, как порой Маринкина фантазия разыгрывалась! Смешивала сюжеты, истории и эпохи, путала реальность и сказку, искала и находила подводные камни и объяснения поступкам. В разрез с авторами.
Поэтому портрет поманил и предложил новый сюжет. А почему бы и да?

Марина Сергеевна всегда была готова.

Вот ток-шоу не уважала. Там грязно и суетно, там некрасиво. Визгливо там, грубо и безлюбовно. А душа Мариночки томилась по страстям иного толка, по высокому и светлому. Такого в жизни Марина не встречала. Только в книгах, фильмах и картинах.
Ничего в живописи не понимала. Но после школы чуток поработала в багетной мастерской приемщицей заказов. И прочно уверилась в том, что подноготную прекрасного она постигла. Рамка – это ведь половина от эффекта. Как одежда, прическа и чистые носки у человека.

Глаза на портрете имели светло-карий оттенок, но расширившиеся зрачки делали их темными, глубокими, манкими, опасными. И Марина, отчего то поняла, что мужчина едва ли не мурчал незамысловатую песенку, позируя художнику. Ему очень нравилось какое впечатление он производил. Даже на художника, даже на мужчину.

Разговаривать с портретом, спорить с ним и даже додумывать, что там происходило, пока холст не растянули и не ограничили тяжелым багетом? Представлять,как мужчина поправляет прядь на виске и смахивает пальцем капли вина с нижней губы, как моргает и хмурит брови, какие кисти рук у него?
Марина, это плохо. Очень плохо. Марина, это ненормально.
А потом трястись в маршрутке и вагоне метро и искать в чертах пассажиров хоть что-то напоминающее мужчину с портрета.
Не багет требовал ремонта, Марина, а твоя голова. Срочно!

И тогда Марина уговорила саму себя: как только этот рыжий наглец приснится мне, я сразу рвану к доктору. Всё.
Как говорится: благими намерениями усеяна дорога… сами знаете куда.

В свое пятое посещение данного зала, Марина Сергеевна коротко кивнула мужчине, как старому знакомому, повернула голову так, чтобы тень на холст легла под новым углом. Мужчина кивнул в ответ. Воот… вот оно!
Сфотографируйся на фоне красавчика, оставь надпись в соцсети под фото в стиле «Здесь была Мариша», нафотографируй остальных соплеменников и современников этого мужика с картины со сломанным багетом и успокойся.

Все-таки картина без рамки – это алмаз, у которого нет специальной оправы. Незавершенность, какая-то обделенность в этом, словно автор не до конца передал свою задумку. А какая задумка у художника, если рамка простая, с высокой наружной кромкой, но плоская и без орнамента? Почему такая? Рамка призвана защитить картину, украсить ее, а складывалось впечатление, что именно этого художник не желал.

Марина поймала себя на ощущении, что багет современный, когда как картине лет 400, не менее. Деревянная рамка, неясный фон, что-то в тени и полумраке за спиной мужчины, одежда не парадная, белоснежный высокий воротник с намеком на тонкое кружево, почти нет украшений. Серьга. В левом ухе простая серьга.

И взгляд из-под тяжелых век, говорящий, что все это такая ерунда и маскарад, что не стоит и обращать внимание.

В голове закружилась мысль «Ерунда, какая все это ерунда, не стоящая внимания и волнения», Марина скосила взгляд на портрет и…
- Ерунда, совершеннейшая ерунда, - скрипучий голос за спиной заставил вздрогнуть и обернуться.
- Не стоит терять времени у этой дешевой поделки, дорогая, поверьте, совершенно не стоит.
Тощий как жердь, плешивый и уже покрывшийся старческими пятнами, крепко схватившийся за массивную трость, старик откашлялся и продолжил.
- Было бы на что тут заглядываться, отвратительный, я вам скажу, человечишка был. Фат и мот.

Старик кивнул, подтверждая свои слова. Марина Сергеевна захотела закричать. Закричать в никуда. В окно, в простенок, в портрет.
Приличные девочки себя так не ведут. Поэтому Марина сжала губы, кулаки и зажмурила глаза. Сосчитала до десяти, видимо, от усердия шевелила губами, потому что старик ехидно отметил.
- Не помогает, ерунда.
- У вас всё ерунда и не стоит внимания?
- У меня все не стоит внимания, потому как ерунда, дорогая.
Очень фамильярно, очень.
- Багет грубый и примитивный.
- Рамка выражает суть того, кто изображен на картине.
- А я не верю.
- А я рад, что вы не можете проверить.
- А я…
- В следующий раз, прежде чем спорить, присмотритесь, дорогая, подумайте. Сделайте выводы, спросите, наконец, у кого-нибудь.- Старик не отстал.
- Ерунда!
- Верно, дорогая.

***
Старик приснился. Не добрый молодец с картины старинной, а старик с покрасневшими веками и трясущимися руками. Обидно.
Во сне старик наклонял голову и внимательно смотрел на Марину светло-карими глазами из-под тяжелых век, улыбался уголками вялых губ и оглаживал набалдашник трости скрюченными пальцами.

Карл Брен.

Казалось бы все так предельно просто и выполнимо. Всего лишь найти в прошлом и настоящем кого-то, кто, являясь полной противоположностью, одновременно может взаимодополниться, совпасть, так сказать, выпуклостями и впадинами, итогом создав нечто целостное, гармоничное и максимально приближенное к идеалу. 

Эйнштейн отрицал возможность путешествия в прошлое, но Маллет, будь благословен этот американец, почти приблизился к разгадке, практически уже создал машину.
Малыш Рон Маллет, конечно, «безумный профессор» и все такое, но для Карла складывались год за годом, шаг за шагом все кубики и все карточки, словно в хитрой игре.

С будущим все ясно и понятно и туда не особо надо. Больше интересовал вопрос о возвращении в свое настоящее. Что может разогнаться до скорости света и нырнуть в петлю, чтобы оказаться в прошлом? Как поймать эту петлю, чтобы не проскочить свое время? Кольцевые лазеры – это лишь утопические фантазии.

Если не пойти другим путем и не создавать гомункул из формул и болтов и гаек, но найти место на поверхности земли, что рождает завихрения само?

Машина Времени Маллета основана на работе лазеров, которые скручивают пространство и время.

А свою машину Карл пока рассматривал на старой фотографии. Портрет какого то хлыща, что висел давно в спальне матери.

И если бы Карл Брен собственными ушами не слышал, собственными глазами не видел как это работает, он бы тоже посчитал даже мысли о подобном бредом и издевательством.

Но кубики выстраивались, Маллет спорил с Эйнштейном, а Брен искал ценителя древностей, что пятьдесят лет назад унес картину из дома мальчика и несчастной его матери.

И тут неожиданная встреча.
Такая, про которую говорят – одна на миллион.
Да еще и в двойном размере!

Карл Вильямович чуть не начал пританцовывать, когда на глаза ему попалась девица разговаривающая с портретом. Раз, два, месяц целый.

Карл навел справки и особенно в ПНД. Проверил характеристики с работы и от соседей.
Девушка абсолютно типичная, нормальная до скучности, серая.

Но по этой Марине Сергеевне было видно, что отклик то она получает от мазков краски на старом холсте. А значит... значит…

Значит пора знакомиться.
А Карл Вильямович Берн это умел.

Последний и, кстати, пока единственный, человек, который взаимодействовал с краской и тряпкой, - это была мать Карла. 

До такой степени взаимодействовала, что мужчина давно подозревал о корнях своего происхождения. Расспросить подробно было уже не у кого. По продаже картины матушка как-то слишком быстро сгорела, угасла и отошла в мир иной. Тихо и обреченно. Словно с картиной отдала оставшуюся часть своей жизни. 

"Циркулирующий пучок лазеров может начать действовать как Машина времени и вызвать скручивание времени, что позволит вам вернуться в прошлое. Правда есть одна крупная загвоздка, вы потом можете вернуться обратно из прошлого, но попадете как раз в тот момент, когда вы включаете машину" . Рон Маллет.

С ученым не поспоришь, но это всего лишь теория. Не так ли?

Карл Брен был уверен, что мужчина, изображенный на портрете, проделывал путь по петле времени. Неоднократно. 

Карл Вильямович старательно годами собирал информацию и всё больше и больше убеждался, что его матушка каким то образом стала участницей забавного феномена. А вот теперь эта Марина делает шаг в том же направлении.

Почему именно женщины? Почему именно они способны были преодолевать гиперпространство, а вернее даже, призывать сквозь толщу веков неизвестно кого и как?

И парадокс то заключался в том, что и матушка Карла и вот эта женщина были ничем не выдедяющимися и даже, прости, мама, не красивыми в общепринятом понимании. Ни образования, ни талантов, ни статуса они не имели. Серые мышки прогрызали входы в "кротовые норы". 

Так размышлял Карл Брен. Так он видел ситуацию.

А еше он досконально изучил личность мужчины с портрета своего детства. 

Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк (1484 — 22 августа 1545) — фаворит и зять английского короля Генриха VIII Тюдора. Его супругой была сестра короля, вдовствующая французская королева Мария Тюдор.
Четырежды женат, отец восьмерых детей. Предположительно, имел нескольких бастардов. 
Мот, гуляка и бесстыдник по молодости. Мудрый придворный и верный друг по зрелости. Тихий семьянин и рачительный хозяин по старости. Единственный сумевший пройти путь рядом с сюзереном от безродного товарища по играм до члена королевской семьи, тайного совета и герцогского титула. Пропадал из Лондона на годы, но каждый раз призывался и оказывался в нужное время и в нужное время. Никто не говорил, что он умён, но всякий утверждал, что он мудр.
Почему он? Почему этот, а не сонм иных более достойных?
Портрет был к тому же испорчен. Холст подвергся коррекции. Это Карл Брен тоже разузнал. Левая часть была отделена и пропала. Что было изображено на той, утраченной части? Вот почему мужчина словно осиротелым выглядел на картине! Незавершенным, приглашающим в свое пространство, ограниченное багетом из другого, более позднего времени. 
Вот куда летели серые пташки, попавшие в сети сластолюбца из шестнадцатого века! 
И, что обиднее всего, и матушка Карла Брена.
Вот чьё имя носил он! Карл. Шарль. Чарльз. Брен. Брендон. А он то думал вмешался идиш: брен - жара.

Все это было давно, в молодости, в прошлом веке. Карл давно успокоился внешне и составил план. А теперь нашел и пташку-Марину. Неужели Чарли-проказник не побрезгует и этой не великого ума девицей? Должен, обязан! Иначе план не сработает!
Лишь теория Маллета о точке возврата немного тревожила. Куда и к чему раз за разом возвращался этот душеприказчик сюзерена? Почему каждый раз возвращался? 
Карл Вильямович Брен успокаивал себя, что только хочет узнать причины тех душераздирающих криков матери и посему она так резко и, как оказалось, смертельно для себя избавилась от портрета? Почему дала такое имя сыну, сделав его полным тёзкой Чарльзу Брендону?
Марина Сергеевна оттаивала и подпускала старика всё ближе. А старик не прекращал поисков второй части картины.

Марго де Бошан

"Убегая от судьбы человек, как это обычно бывает, мчится ей навстречу". 
Тит Ливий

Чарльз Брэндон в первый раз решил, что это и есть смерть. Почти как рассказывали священники: вся жизнь пролетела перед глазами.
 Пролетела? Немного не так.

Это сам Чарльз шагнул в пропасть и, падая, раскинул руки. Неожиданно мягко спружинил ногами, приземляясь и... вошел в дом своего детства.
 И мама позвала, и братья с шумом скатились по лестнице, и на дубовом столе были расставлены приборы для всей большой семьи, и отец строго посмотрел на Чарльза, как на маленького, нахмурил брови. 
Телу было легко и проворно, внутри все пело, плясало и бурлило, просилось наружу, смешило все вокруг и увлекало. 
Чарльз отхлебнул жадно из кружки, отер подбородок от потекшего молока. И замер. 

Гладкий острый подбородок, не знавший бритвы! Запустил пятерню в непослушные вихры, еще не убранные в хвост с кожаным шнурком. Захотелось сорваться с места и добраться до тусклого зеркала - единственного в доме. 
- Чарли, веди себя прилично. Что с тобой такое? - Матушка слегка оправила новомодный гейбл, который скрывал ее волнистые густые волосы. Леди Елизабет была красива даже в своем почтенном сорокалетнем возрасте. 

Запахи, звуки, солнечные зайчики цветные от узких витражей на окнах, солома под ногами по старой английской традиции, голоса и лица... 
Чарльз тогда даже не успел испугаться. 

Много позже, восстанавливая в памяти произошедшее, он покрывался холодным потом и хватался за бутылку.
Его никто не называл умным, но каждый признавал что Чарльз мудр. 

Каждый чертов раз он падал назад. И никогда вперед. Хоть на день, хоть на час. Никогда.

Но очень быстро даже возвращения научился использовать себе на благо. Как ему казалось. 
Каждый свой шаг, слово и выбор теперь он обдумывал и проигрывал так и сяк. 
Жаль, что началось подобное уже после стольких ошибок.

Особенно с Мэри, да упокоится ее душа с миром. Тогда он возвращался снова и снова в их первые годы. Нашептывал ласковые слова, нежил, баловал и прощал. Неистово предавался любви и, зная уже каждую прелестницу, что сбивала его с толку когда-то, флиртовал, но не более.

 Он не мог изменить чужой судьбы, он мог только отдать больше и глубже того, на что оказался способен в годы безрассудной молодости.

Каждое возвращение приобретало особое значение и имело особый вкус. С годами Чарльз Брэндон научился попадать туда и тогда, куда и когда хотел. Проживал моменты по два, три, пять раз. Истязая себя неотвратимосью рока.

Карл Тюдор усмехался, признавая и восхищаясь.
 - Ты видишь насквозь всех этих прохвостов и кокеток!
 - Это мои деревенские корни, Ваше Величество, - Чарльз опускал глаза и изображал смирение. 
Но Карл хлопал по плечу товарища по юношеским забавам и раскатисто смеялся.
 - Чарли, друг, ты такая же деревенщина, как и я! Вспомни где ты провел последние четверть века?! 

А вот лютую ненависть, которую с каждым возвращением выказывал лорд Саффолк Энн Болейн, король понять не мог. Поначалу не мог. А потом кивал головой и соглашался. 

Да, Чарльз чувствовал себя при этом скотиной. Но менять не изменяя и исправлять оставляя все как есть - стало теперь его сутью. 
Он мудрел с годами для окружающих. А для себя оставался дурачком, получившим неожиданно странный дар. Или проклятье.
Кого благодарить за это - Господа Нашего или нечистого?

А еще Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк, понял, что пришла пора заканчивать с походами во вчера. Становилось все больнее и больнее, все тяжелее возвращаться в сегодня. Все чаще накатывало искушение остаться и окунуться не на день-два в молодость.

Откуда он знал как это сделать? Методом проб и ошибок. Год за годом. Замечая и отмечая нюансы и знаки. 
Если он ничего не менял в месте попадания, то никогда больше туда не возвращался. Если он оставлял что-то из другого времени, то получал это снова и снова по прошествии лет. 
В год смерти Марии он понял и еще кое-что.

Прошло лишь несколько месяцев с погребения возлюбленной сестры Его Королевского Величества в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс, и возвращения к их бурным дням и ночам прекратились.

Нет человека в этом мире, нет встречи с ним и во вчера. Открытие напугало так, что Чарльз понял: детство и юность закончились с уходом родителей.

Он еще мог держать на руках малыша Генри и новорожденную Фрэн. Он еще мог нырять в юношеские оргии в походном лагере с молодым и стройным Генрихом и зажимать в углу Анну Болейн, рыча ей гадости. Но в родительский дом не возвращался больше никогда.

Он их всех потеряет рано или поздно. 
Но самое ужасное было там, впереди. Там, куда не было ходу Чарльзу Брэндону. Ужасное надвигалось как не исправляй мелочи и неважности. 
Томас Мор отлучен от двора, старик Вулси тихо умер в изгнании всеми проклинаемый, Кромвель сжимал в своих щупальцах все нити и связи.

Что мог великий герцог Саффолк здесь и сейчас? Только не вмешиваться, чтоб после сожалеть и мучить себя возвращениями. 
Нет, не даром, но проклятьем наделил его кто-то свыше.
Саффолк уже долгие годы искал ответ на вопрос "Зачем?"

Мария умирала в поместье от затяжной чахотки, а рядом с герцогом была юная девочка, которую он неторопливо приручал, одаривая милыми мелочами, трогательными записочками и приобщением к тайне. 

Соблазнял, зная, что никогда не свяжет с ней своей жизни. Зачем? 
С ней он проживал каждый день и каждую минуту сразу и набело, чтоб потом не возвращаться и не исправлять. 
Потому что возвращаться было бы некуда и не к кому.

Последние годы с Марией были трудными. Страсть, повлекшая немилость Генриха и толкнувшая двух глупцов в омут брака, давно прошла. Ревность и требования со скандалами и жарким примирениями уступили место вежливому холоду и стремлению не видеть друг друга. 
Четверо малышей - результат страсти - оставались в поместье на попечении нянек. Росли почти не зная отца. Привычное дело в просвященном шестнадцатом веке. 
Батюшка устраивал их будущее при дворе Генриха VIII со всем старанием.