Я хочу тебя вернуть

Глава 1. Настя

— Миша, я немного опаздываю… — озвучиваю в трубку, на ходу залезая в такси.

— Не переживай, ты же знаешь, такие сходки едва ли начинаются вовремя…

Мой партнёр и, по совместительству, хороший друг привычно успокаивает.

Сегодняшняя бизнес-конференция по инновациям крайне важна. Я хочу взять новый проект по разработке мобильных приложений. Это станет тем самым скачком, который необходим моей команде. И, безусловно, это позволит мыслить уже совершенно о иных доходах.

Я много сделала, чтобы оказаться сейчас там, где я есть. И, откровенно признаться, до последнего верила… если не в себя, то в мечту. Несмотря на то, что у меня её уже однажды бессовестно отобрали.

Однако гордо признаться хоть не получится, но всё же это не помешало собрать волю в кулак и вновь встать с колен. Пусть пока неуверенно и, мягко говоря, слишком неустойчиво.

Стараюсь не думать о плохих мыслях, потому что сегодня мне необходимо сразить наповал инвесторов и прочих гуру в IT-индустрии.

Именно по этой причине я потратила пару часов на выбор одежды и сборы. Положа руку на сердце, такого я себе не позволяла слишком давно.

Довольно строгое платье прямого кроя добавляет моей внешности некоего упрямства и элегантности, а чёрный цвет визуально вытянет фигуру. Ну и плюс, это то, что любят почти все программисты. Иными словами, лучше не выделяться.

Подобная шутка у нас ходит практически с самого начала. Где-то около пяти месяцев назад, когда мы появились как молодая и амбициозная команда. Да, мы, считай, зелёные новички. Впрочем, мой прошлый опыт играет здесь ключевую роль.

Пара каштановых прядей, оставленных у лица, развивается из-за открытого окна в машине. На заднем сидении иначе ездить не получается. Я же снова повторяю ту речь, которую себе готовила. Стараюсь даже не смотреть в заметки — главное идти по ключевым тезисам.

Миша тем временем шлёт мне фотографии с мероприятия, которое пока явно разогревают всяческими новшествами и множеством интерактивов. А я не реагирую на его шутки в виде приписок к фото, потому как уже испытываю лёгкий тремор.

Начистоту, я отчаянно боюсь упустить эту возможность. Это, наверное, срабатывает триггер на прошлое. Тогда я совершенно не боялась, считала, что ничего не может случиться. Да только вот случилось. В один миг я осталась одна с четырнадцатилетним подростком, которого отвоёвывала без прикрас всеми возможными способами. Считай, с пустым карманом, без намёка на стабильность и, в придачу, с убитым сердцем, которое с особым смаком размазывали по полу.

Но это в прошлом. Полгода назад, после нескольких кинжалов в грудь от «мужа», я бы ни за что не позарилась на такой масштаб. Но не теперь. Я снова в строю, и я готова забрать этот проект.

Подъезжаю к бизнес-центру я уже тогда, когда развлекательная часть подходит к концу, но оно, может, и к лучшему. Несмотря на то, что за идеи у нас отвечает Михаил, мои порой фонтанируют самым настоящим потоком, от которого не спрятаться и не убежать.

Со Смирновым, к счастью, мы знакомы достаточно давно. Ещё в недалёком прошлом он работал со мной и бывшим мужем. Правда, потом пути внезапно разошлись. И не наш с Михаилом путь, а та дорога с человеком, о котором я предпочитаю думать лишь как об отце нашего сына.

Я до сих пор не знаю, что произошло между мужчинами, да и, если откровенно, меня это не интересует. Миша не будет распространяться, пусть и может быть болтливым, а Ковалев Егор сейчас существует лишь в свидетельстве о рождении моего ребёнка. Ну и в сообщениях мессенджера — о времени и датах встреч с сыном.

В остальном, этого человека я знать не хочу. Не говоря уже о том, чтобы видеть.

Выбегаю из такси, мгновенно преодолев несколько ступенек, и, когда оказываюсь в фойе, администратор без слов провожает меня к нужным дверям.

Огромное пространство оборудовано несколькими подиумами и гаджетами, демонстрирующими инновационные разработки. Всё в сине-голубых тонах — красиво, минималистично и по-современному. Люди в деловых костюмах и платьях снуют туда-сюда, а на их шеях карточки, которые позволяют находиться здесь.

Михаил замечает меня первым, и когда он уже двигается в мою сторону, я улыбаюсь ему и машу рукой.

— Настя, — тянет он, оставляя невесомый поцелуй в щёку.

Его проявления порой однозначно намекают не на дружбу. И я очень ценю его, потому что именно благодаря ему я не свалилась в депрессию. Он был рядом почти все это время после вскрывшейся правды о моём муже и сложного развода.

Но я сразу определила границу. Я не была заинтересована и не буду. Возможно, это и прозвучало тогда грубо. Но что скрывать, последнее, что меня заботило, когда родной душе человек беспринципно и нахально меня предал, — это чувства других людей.

— Ты невероятно выглядишь, — рассматривает мужчина моё платье, а я киваю с лёгкой улыбкой.

Принимаю комплимент, для женщины это всегда приятно. Даже если это не приведёт ни к чему, кроме сотрудничества по работе.

— Ещё не началось? — озираясь по сторонам в попытке разглядеть всё, спрашиваю я.

Смирнов отрицательно качает головой и как-то немного скованно, что ли, себя ведёт. Считываю это мгновенно. В плане работы мы взаимодействуем очень много, и именно это позволяет мне делать подобные выводы.

— Что-то случилось? — нахмуренно я спрашиваю.

Он знает, что я ненавижу сюрпризы. В любом их проявлении. Даже если это самая несбыточная мечта — лучше сообщить мне о её реализации. Но только не пытаться удивить. Возможно, я таким образом лишаю себя эмоций, но мой организм после всего слишком истощён на них.

Как бы я ни храбрилась, порой я рычу в подушку от того, насколько сильно сердце было изранено. И даже если мне кажется, что оно не кровоточит — полагаю, я лишь лгу сама себе.

Сильная личность — не всегда равно сухость в эмоциях. Порой, напротив, этих эмоций так много, что тебе приходится скрывать их перманентно. И каждый, кто видит в тебе лидера, а-ля управленца, считает, что ты просто патологически не способен на чувства и эмоции. И снова — это в корне неверно. Потому что внутри тебя разрывает на части от силы и того спектра, что ты на самом деле испытываешь.

Глава 2. Настя

Я не сразу понимаю, что это действительно он.

Глаза, которые я так хорошо знаю. Движения — как будто смотришь старую запись, в которой каждое движение предсказуемо, до боли родное и оттого опасное. Сердце дергается как на спусковом крючке. Только вместо выстрела — пустота. Или, наоборот, слишком много всего. Одновременно.

Он стоит у одного из стендов. Кофе в руке, взгляд скользит по экрану, на котором кто-то презентует интерфейс новой платформы. Его привычная серьезность, нахмуренный лоб. Даже не оглядывается. Не знает, что я рядом. Или делает вид, что не знает.

Миша возвращается, протягивает мне кофе, и, судя по его лицу, знает.

— Почему ты не сказал? — голос у меня спокойный, хотя внутри всё сжалось в тугой узел. Я даже не уточняю, о ком речь. Он понимает.

— Я не был уверен, что он точно будет, — выдыхает Миша. — Хотел, чтобы ты спокойно выступила. Без перегруза.

Я киваю. Логично. Но легче не становится.

Он здесь. Мой бывший муж. Тот, кто сначала выбил из-под меня землю, а потом ещё и уверил, что я не смогу идти дальше.

— Что ему здесь надо?

— Думаешь, я в курсе? — Миша делает глоток из своего стакана и смотрит на меня: — Но скажу одно — он следил за твоей работой. Может, не напрямую, но был в курсе, что ты будешь здесь.

Значит, знал. Не случайность. Пришел. Зачем?

Я отворачиваюсь. Делаю вид, что просто рассматриваю брошюру. Но пальцы уже не держат её крепко. Внутри снова поднимается та волна, от которой тошнит — смесь боли, обиды и чего-то ещё, чего я сама боюсь назвать.

Миша, чувствуя мой настрой, замолкает. И, как ни странно, этим самым помогает. Иногда молчание спасает больше любых слов.

— Пойду в туалет, — говорю я и ухожу прежде, чем он успевает ответить.

В зеркале я смотрю на себя и будто вижу другую женщину. Ту, что отчаянно пыталась собрать себя из осколков год назад. Усталая, но с выпрямленной спиной. Я не позволю себе дрогнуть. Не сейчас.

Телефон вибрирует в кармане. Сообщение. Арсений. «Мам, мне можно сегодня остаться у Тимки с ночёвкой?» Быстро отвечаю, что да, и думаю, как много всего я упускаю в жизни сына. Работа, переживания, попытки выжить в этой взрослой мясорубке — и вот он уже не мальчик. Сам решает. Сам живёт.

А я всё ещё замираю от одного взгляда Егора.

Возвращаюсь в зал, но в его сторону даже не смотрю. Будто его не существует. Хотя чувствую кожей — он заметил. Он знает, что я его видела.

Выступление начинается.

Я слушаю вполуха. Всё внимание — на предстоящем выступлении нашей команды. Через полчаса мы будем презентовать идею нашего нового приложения — систему внутреннего геймифицированного учета для фитнес-клубов. Простая, удобная и перспективная.

Миша выступает первым. Он хорошо держится. Я наблюдаю за ним и чувствую, как успокаиваюсь. Всё идёт по плану.

Пока не замечаю, что кто-то подходит и садится в конце ряда. Я знаю, кто это, даже не оборачиваясь.

Когда наступает моя очередь — сердце всё равно делает предательский скачок. Но я иду к сцене, как к бойцовскому рингу. Я не проиграю. Ни инвесторам, ни ему. Ни себе.

Я говорю о проектах, о трудностях команды, о будущем рынка. Слышу, как где-то на последних словах дрожит голос — и тут же беру себя в руки. Если я позволю себе дрогнуть здесь, на публике, я проиграю. Я сильная. У меня есть команда. У меня есть план. У меня есть я.

Когда заканчиваю, в зале аплодируют. Не бурно, но достаточно, чтобы я поняла — нас заметили.

Возвращаюсь на место и сразу чувствую — он идёт ко мне.

— Ты неплохо держалась, но стоит ещё позаниматься с коучем. Видно, что ты в ораторском искусстве — новичок.

— Благодарю за совет, но по правилам этики их раздают, когда о них спрашивают. Вроде я не просила тебя давать оценку моему выступлению. То, что у нас есть общий ребёнок, не обязывает тебя общаться со мной. Это лишнее, Егор.

— Вся такая сдержанная и колкая на язык. Стерва из тебя отменная, Настюш. Жаль, в браке ты сразу не продемонстрировала, на что способна. Знаешь, четырнадцать лет — большой срок, чтобы играть такую роль. Может, нужно было не в бизнес идти, а в актёрство? Лукавить не буду — талант у тебя есть.

Он давит. Он всегда так делает!

Пытается задеть побольнее. Ударить туда, где живого места уже не осталось.

Он мстит, но я не знаю — за что. Ведь я любила его, заботилась, была всегда рядом. Та женщина, что стоит за спиной мужчины, положив ему руку на плечо.

Я была ею. Я восхищалась своим мужем, потому что он — умный человек, достигший высот, выгрызший себе место под солнцем. Я знаю, каким он может быть…

Но тот Егор, который сейчас ведёт открытую войну со мной, — это не мой бывший муж. Его как будто подменили. Клянусь.

Мой бы никогда не опустился до язвительных комментариев. Впрочем, видимо, не только я прятала свой актёрский талант.

— Сеньку сегодня вечером заберу?

— Ого, ты сам спрашиваешь про сына. Я думала, получу очередное смс от твоих помощников. Сегодня он у друга ночует.

— Вот как? — Ковалёв складывает руки на груди, пристально смотрит, — А не часто ли наш ребёнок стал ночевать вне дома? Тенденция так себе…

— Егор, послушай, если ты вбил себе в голову ненавидеть меня — делай это тихо, пожалуйста. Во-первых, мы в разводе, твои упрёки лишние. Во-вторых, Сеня переживает наш развод, если ты не заметил. Я не вправе ему сейчас что-то запрещать.

— А в-третьих?

— А в-третьих, я не вижу смысла нашего разговора. Больше похоже на игру "кто кого заденет больнее". Мне это не нужно. У меня на носу проект, который важен…

Он резко меня перебивает, как лезвием по горлу:

— Проект, который ты не получишь, Насть. Ты молодец, стараешься, но ты не акула бизнеса, а малёк. Тебя легко сожрать. Бюджет слишком большой для таких рисков.

— Не тебе решать…

— Не мне. Но моё слово важно в кругах. Так что можешь забыть о проекте. И передай своему верному псу, — с хищной улыбкой кивает на Михаила, — что он стелется слишком гладко. Уже ножки можно об него вытирать.

Глава 3. Настя

Глубоко вдыхаю носом воздух и поворачиваюсь к нему с вежливой улыбкой.

— А тебя не касается, об кого я вытираю свои ножки, Ковалев, — тяну я в ответ. — Уж явно не тебе следить за ними.

Он усмехается, и я вижу, как щурит взгляд.

— Продолжай. Мне нравится русло этого разговора, — как и всегда хочет оставить слово за собой.

Но, увы и ах. Именно он научил действовать иначе. Наклоняюсь к нему ближе, незаметно забирая свою сумочку.

— Жаль только, что мне не нравится, — встаю со стула, намереваясь покинуть его компанию.

Да, маска идеальная. Только внутри всё исполосовано. Будто на мне на живую проводят операцию. Ещё и не одну. То ли жжение, то ли резкая боль, но ты чувствуешь этот разрыв тканей. Как будто анестезия не сработала, а хирург в этот момент тебя натурально режет.

Не успеваю сделать шаг, как его обжигающе горячая ладонь захватывает мою кисть. Резкий рывок — и вот я в моменте уже оказываюсь прижата к его телу. По телу ползет страх, но я умело его прячу. Его рука крепко давит на поясницу как бы толкая ближе к себе, а пронзительно серые глаза всматриваются в моё лицо.

Собственное дыхание сбивается, но я скрываю это за попыткой оттолкнуть его. Толкаю кулаком в мощную грудь, но он в ответ лишь ухмыляется.

— Как всегда лжёшь сама себе, Настя, — хрипит он.

Эта самонадеянность… вмиг навевает воспоминания о разводе. О том, как он себя вёл, как был уверен в том, что и ребёнок, и бизнес останутся с ним.

— А ты, как обычно, слишком самоуверен, Егор. Отпусти меня, — смотрю в его глаза, не сдаваясь.

Раньше бы я проиграла битву. Да что уж, я, возможно, даже не достала бы оружие.

Я ведь любила этого человека. Всегда. Даже когда он был неправ и упорно считал иначе. Когда хотел сделать по-своему, и я давала эту возможность, а потом он приходил и принимал мою точку зрения. Когда злился и дистанцировался от нас с сыном. Его стальной характер казался чем-то невероятно сильным. Он восхищал своей стойкостью, непреклонностью, принципами…

Но только не теперь. Той, воодушевлённой своим мужчиной, женщины больше нет. Он грязно и подло уничтожил её. И уже никто не способен её воскресить.

— Совсем неприятно? — удивлённо вскидывает он брови, будто насмехаясь надо мной. — Неужели объятия твоего пса доставляют больше удовольствия? — его вторая рука ложится на поясницу, а я яростнее давлю на его грудную клетку.

Нужна дистанция, чтобы тщательно оберегать то, что у меня есть.

— Ковалев…

Не успеваю договорить, как он с присущим ему хамством перебивает.

— Он ведь наверняка любитель понежнее, да?!

Несмотря на нахальное выражение лица, его ненависть ко мне отчётливо проскальзывает желваками на скулах, сцепленной челюстью и сверкающими глазами. Он бросает вызов. Я знаю. Стандартное поведение, на которое раньше моей управой была любовь и ласка.

На что же сейчас надеется?! Сейчас ведь не осталось ничего. Мы поделили всё, что могли и он считает, что выиграл ту битву. Пусть так и остается.

— Ты сюда лишь за этой информацией приехал?! — под стать ему отвечаю, щуря взгляд. — Разочарую тебя — ответа ты не получишь. Последний раз говорю — отпусти меня. Охрана мероприятия недалеко, или хочешь опозориться, ещё не сказав своё важное слово?!

Он приподнимает уголок губ, вскидывая и бровь, но только ответить не успевает.

— Настя! — слышу напряжённый голос Михаила. — Ковалев, руки убери! Или ты забыл, что ты бывший муж?!

Интонация Миши меняется мгновенно, становясь похожей на манеру Ковалева.

— А ты, стало быть, мечтаешь стать будущим?! — тянет Егор в ответ, тем не менее, убирая наконец свои чёртовы руки.

Поправляю платье, будто он его запачкал. А на деле — хочу избавиться от этого зуда в местах его касаний. Миша тут же делает шаг ко мне. Благодарна ему за всё, но сейчас это лишнее. Сейчас — война его надменного взгляда против гордых моих глаз, и вокруг мы не видим больше ничего.

— Не смей мешать мне, — наконец выдаю я тихо и предостерегающе.

Так, как раньше не говорила с ним. Так, как никогда бы не хотела по собственному желанию этого. Но он сделал свой выбор. После четырнадцати лет брака с присущим ему высокомерием бездушно обратил нас во врагов. Не осталось и тени от той семьи на фотографиях, что спрятаны где-то в кладовке, а сын отчётливо знает и понимает, насколько всё загажено и испорчено между нами.

— Угрозы, милая, — не твоё кредо, — ухмыляется он напоследок, театрально поклонившись перед тем, как исчезнуть с моих глаз.

Глава 4. Настя

Меня еще слегка трясет от его касаний — до такой степени синьны эмоции к бывшему мужу. Благо, эмоции эти не из разряда светлых, а вываренные из злости, пропитанные ненавистью до последней капли.

Михал спокойно едет по почти пустой трассе, мягко покачивая машину, лишь изредка кидая в мою сторону короткие, но внимательные взгляды. Я прекрасно понимаю, о чём говорил Ковалев, я вижу все эти знаки внимания от Миши: лёгкие прикосновения, чуть дольше, чем положено, паузы в разговоре, тепло в голосе. Но я ещё не оправилась. Год — ничтожно мало, когда шрамы еще кровоточат.

Крест на себе я не ставлю — я умная, красивая и уже успешная. Просто чуть помятая, но не сломанная. Уверена: долго в девках ходить не придется. Я себе это время даю — не в долг, не в кредит. На правах хозяйки своей жизни.

— Мам, — голос у Сеньки не такой громкий, как обычно, и от этого в груди все сжимается, — ты только не паникуй… Тебе нужно приехать в полицейский участок. Нас с Тимом забрали.

Мне кажется, или я слышу, как хрустит корпус моего айфона от того, как сильно я его сжимаю. Резко откидываю голову назад, будто хочу вытолкнуть из себя это известие, и с глухим стуком ударяюсь затылком об подголовник. Боль отзывается в висках.

Губы сжимаются в тонкую линию. Напряжение — мгновенно. Оно будто врывается в салон машины, как чёрная грозовая туча, наливается тяжестью и начинает давить на грудь.

— Мам, ты слышишь? Мне дали тебе позвонить на минуту. Участок номер восемь.

— Арсений… — я почти автоматически начинаю ругаться, но вовремя прикусываю язык.

У него сейчас сложный период. Слишком сложный для его возраста. Он до сих пор не переварил наш с Егором развод. И, честно говоря, кто бы переварил, если всё выглядело безупречно? Мы были идеальной семьей с правильными, фундаментальными ценностями. Были. Это слово теперь навсегда клеймо на том, что казалось вечным.

Сначала Арсений метался между мной и отцом, искал, где его берег. Потом Егор начал грязную игру, вытягивая сына к себе, перетягивая канаты один за другим. Я отбивалась — в прямом смысле, с боями, с потерями.

Финал был простой и болезненный: я отдала ему долю в общем бизнесе, вышла из учредителей — так он позволил сыну остаться со мной. Только перед этим прошелся по мне, как бульдозер по мятой жестянке. Кости хрустели. До сих пор тошно, когда вспоминаю.

— Я еду. — коротко отвечаю и сбрасываю.

Я понимаю, что пора перестать быть мягкой. Пора быть родителем, а не только другом. Но эта вина… Она висит, как камень на шее. Тяжелая, навязанная, непрошеная. Я не знаю, откуда она — из общества, из головы, от матери, от самой себя? Только избавиться от нее не выходит.

Я не могу его нормально наказать. Не могу жестко отреагировать на очередную выходку, потому что сразу же слышу внутренний голос: «Это ты виновата. Ты разбила семью.»

И с Егором уже не обсудишь — мы друг у друга в черных списках. Конец был настолько грязным, что даже общение ради ребенка стало невозможным. Его помощник — единственный посредник. И это унизительно.

Я хотела бы быть сильной, мудрой, уметь прощать. Хотела бы не делать глупостей. Но жизнь — она не про идеальные инструкции. Здесь ни одно правило не работает, всё с изъянами, как товар с витрины уценки.

— Миш, можем поменять маршрут и поехать к восьмому полицейскому участку, пожалуйста?

— Что он натворил? Насть, может, нужно уже как-то построже с ним.

Есть одна вещь, которую я не перевариваю ни от кого — советы, как воспитывать моего сына. Хоть ты друг, хоть президент.
Я знаю свои ошибки. Я с ними просыпаюсь, с ними засыпаю. Если вы думаете, что я просто мамашка, потакающая избалованному сыну, — вы ошибаетесь.

Меня многое раздражает в его поведении. Я часто краснею из-за него, часто сжимаю кулаки, чтобы не накричать. Но за всем этим что-то есть. Что-то глубже — протест, боль, страх.

И пока я не докопалась до сути, не разложила всё по полочкам, не могу вот так, воспитательными методами, потерять его. Я слишком его люблю. И он — всё, что у меня есть.

— Миш, я благодарю тебя за поддержку, правда. Но давай я как-то сама решу этот вопрос. Можешь меня высадить здесь, я такси вызову.

— Стерва ты, — с легкой улыбкой кидает мой друг, — но этим и цепляешь. Понял, Насть. Больше не лезу. Но если вдруг нужен будет мой совет…

— Я обязательно обращусь.

Мы довольно быстро доезжаем до нужного участка. Я выхожу, разминая затекшую шею, пальцами прохожусь по ней, будто пытаясь согнать напряжение.

Иду к входу быстрым, решительным шагом, взгляд сосредоточен только на двери. Я не вижу и не слышу ничего, пока за спиной не раздается мерзкое, колкое, едкое:

— Ну что, Настёна, наш сын пошёл по стопам твоего отца, да?

Это — запрещённый приём. Низкий, подлый удар под дых.
И он попал. Прямо в сердце.

Глава 5. Егор

Всю дорогу с чёртовой конференции не даёт покоя. Столько месяцев не видел — и на тебе. Даже не стесняется своего этого упыря. И не видит, что ли, какой он?!

Ведь всё это время только и ждал возможности, ублюдок…

Снова завожусь. Как чёртов мотор. Тарахчу на весь салон. И нет, мать его, сил успокоить нерв, что бушует внутри.

Раздражает. Выводит из себя эта её уверенность. Ещё ведь и язвит — научилась быть сукой. Что ж, это на пользу… местами. Только надо бы выбирать, с кем можно так говорить, а с кем — нет.
Я ведь могу и снова за Сеню пободаться — она наверняка прекрасно помнит те баталии.

Сворачиваю в сторону дома и разгоняю машину. Немного отвлечься. Забыть ту женщину, которая испортила мне жизнь и одновременно, чёрт возьми, подарила лучшее время.

Разве может быть столько противоречий?!

Однако играть в бедную Настю у неё, ох, как хорошо получается — вспомнить только наши суды. Эти слёзы, как, чёрт возьми, по заказу.

Четырнадцать лет брака, четырнадцать!

А она всё это время и настоящей, блядь, не была.

Хруст шейных позвонков раздаётся оглушительным в гробовой тишине салона, а я, пытаясь унять пульс, всё сильнее давлю на тапку. Может, хоть это поможет остыть.

Завёлся не на шутку. Видел, как Смирнов её поддерживал, обхаживал, всё помогал подняться, спуститься. Джентльмен херов.

Но ничего — с проектом этой парочке «твикс» придётся поднапрячься. Я уж гарантирую. Уже с организатором тендера обсудили — пятьдесят процентов, что моим будет контракт.

Остаётся презентовать своё видение, совпавшее с заказчиком — и вуаля. Моя милая бывшая жена со своим верным каблуком — в пролёте.

В держателе вдруг вспыхивает экран телефона, пока я уже смакую этот момент их фиаско. И не потому что хочу мести, а потому что, элементарно, они завалят столь масштабное мероприятие, а это отразится на их маленькой зелёной команде. Надо бы поднабрать очков и репутации, а дальше уже и браться. Но нет — она, как заведённая, торкается эти полгода вовсюду. Берёт всё: от ерунды до более-менее интересных проектов. Будто хочет доказать, что без меня способна. Что возродится как предприниматель.

Усмехаюсь мыслям, глядя на незнакомый номер на экране телефона.

— Кто это?!

— Ковалёв Егор Александрович?

— Кто его спрашивает? — с раздражением повторяю.

— Это отдел Министерства внутренних дел по Москве и Московской области. Участок номер восемь. Участковый Грицаев Иван Артёмович вас беспокоит.

Притормаживаю, нахмурив брови. Но в голове уже мысль сама собой выстроилась.

— По поводу?

— Ковалёв Арсений Его… — на секунду прикрываю глаза и шумно выдыхаю.

— Куда подъехать? — перебиваю мужика и уже ищу глазами ближайший съезд.

Он озвучивает адрес, а я гоню на ещё большей скорости. Арсений переходит все границы, и самое тупиковое, что я не имею представления, что делать.

Разговоры — были. Крики — были. Чёрт, ограничения тоже были. Осталось только что розгами его покрыть, но это, понятно, из разряда фантастики. Просто-напросто мы не справляемся. Ни я, ни она.
В голове простреливает, что она наверняка там тоже будет — и это будоражит похлеще новостей о сыне в полицейском участке.

Снова набираю скорость, чтобы быстрее добраться. А когда, наконец, торможу спустя двадцать девять минут, то, войдя, вижу её.

— Ну что, Настёна, наш сын пошёл по стопам твоего отца?!

Это не заготовка из фраз — это само собой вылетает. Вижу, как напрягается её спина, и замечаю, что она даже поправилась в отношениях с этим упырем.

Всегда ведь блюла за фигурой. А тут такая сильная любовь, что наплевать?!
Сжимаю кулаки и пытаюсь расслабиться.

— Сделай одолжение, позови своего адвоката и избавь меня от своего общества, — наконец, шипит она.

В яблочко попал. Травма твоя, милая, знаю. И снова совесть просыпается, но я гашу её порывы. Однако достаточно этих двух секунд, чтобы разозлиться на самого себя.

— Впредь все вопросы мы будем решать лично, Настенька, — заявляю я ей с довольной усмешкой.

Глава 6. Настя

Лучшее средство — игнор. Бесполезно тратить дыхание, если он всё равно слышит только самого себя. Ни аргументов, ни пауз, только гул его внутреннего «я», такой громкий, что на других просто не остаётся места.

Ну зачем говорить, если каждое слово отскакивает, как от стены? Так важно быть правым, да? Так важно забить победный гол в споре, даже если игра давно окончена.

Отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи. Не всерьёз. Просто с досадой, чтобы перестал жужжать у уха. Первая захожу в участок, быстрым шагом, не оборачиваясь. Протягиваю паспорт через узкое окно дежурному, бросая взгляд мимо него, вглубь коридора.

Фамилию поменять до сих пор не успела, всё ещё Ковалева. Эта Ковалева, которая теперь будто призрак. В документах она — я, а по ощущениям — чужая.

Следом появляется Егор, и к моему паспорту в аккурат ложится его корка.
Полицейский даже не моргает — выдает один пропуск на двоих.

Один. На. Двоих. Как будто мы — единое целое. Как будто всё ещё мы.

Стискиваю зубы так, что где-то в челюсти тянет ломотой. И кажется, вот ещё чуть-чуть, и крошки эмали посыплются на язык. Скрежет слышен даже мне. Звук собственной злости.

— Мужчина, а вы куда? — вдруг звучит из-за спины.

Дежурный даже приподнимается, когда Миша, как ни в чём не бывало, пытается пройти через турникет. Без документа. С наглой уверенностью, будто этот участок — его второй дом.

Разумеется, турникет мигает красным крестом. Не пускает.

— Паспорт забыл. Права подойдут? — Миша говорит легко, беззаботно, будто это шутка на завтрак.

— Вы к кому? — дежурный не улыбается.

Полицейский повторяет вопрос уже с заметным раздражением. Видно, что мы нарушили его уютный микромир, где всё текло медленно и размеренно: стол, чай, крошки хлеба на краю — вот они, всё ещё лежат, как доказательство того, что минуту назад его главной заботой была булочка с маслом.

— Он со мной, можно? — спокойно спрашиваю, хотя внутри всё вибрирует на грани нервного срыва.

— Не положено. Родителей вызывали, пропуск я вам дал, — отрезает он и сердито плюхается обратно в кресло. Стул даже поскрипывает под ним, как будто тоже недоволен.

Он складывает руки на груди и надувает щёки, готовый сейчас запыхтеть. Я ничего не имею против мужчин с лишним весом, но всё же вопрос, чисто академический: как они там ГТО сдают? Или у них справка? Или замеры делают по духу, а не по телу?

Ладно. Не моё дело.

Отправляю Мише короткую, извиняющуюся улыбку и складываю руки в жест, скорее мольбы, чем объяснения. Оставайся тут.

Мы с Егором двигаемся по длинному коридору. Свет глухой, лампы мигают, как подыгрывая нашему настроению. Тишина давит, но не настолько, чтобы Ковалев не попытался испортить её своей язвительностью:

— Не пропустили твоего благоверного, Настюш. А знаешь, он Сеньке отцом не станет. Никогда. Потому что отец у него один. Я.

Усмехаюсь. Горько, но без злобы. Оборачиваюсь через плечо, ловя его взгляд:

— Миша и не претендует. Не бойся, папаша.

Специально. Нарочно. Знаю, как его передёргивает от этого слова.

И в следующую секунду буквально ощущаю, как в спину ударяет горячий воздух. Он выдыхает резко, тяжело, будто дракон, у которого внезапно отказали тормоза.

В кабинете нас уже ждёт Грицаев Иван Артёмович. Солидный, спокойный, как будто сам когда-то прокручивал такое кино в своей юности. Пропускает нас внутрь, протягивает бланки, вводит в курс дела:

— Ваш сын с другом украли два электросамоката. После чего на них въехали в машину. Пострадавший написал заявление. Вот, можете ознакомиться.

Протягивает лист, аккуратный, со сдержанным гневом в каждом слове.

Я хватаю бумагу, хотя руки предательски дрожат.

Сенька…

Что ты творишь, сынок? Мы тебя не так учили. Мы старались. Мы верили, что в тебе больше, чем просто подростковый бунт. Это уже не шалость.

Егор присвистывает. Тихо, но выразительно. Я вижу, как он склоняется ближе, замечает марку машины, и его брови ползут вверх. Порше. Каен.

Конечно.

Сенька же не мог просто въехать в какой-нибудь унылый седан. Надо было влететь в иномарку, у которой фары стоят как две мои зарплаты.

— Детали для этой модели сейчас дефицит, — обмолвляется Егор, всё ещё глядя на бумагу. — Ремонт обойдется в тысяч триста минимум.

У меня внутри всё опускается. Желудок, сердце, уверенность в завтрашнем дне. Трижды влететь в долговую яму, и это только за этот год.

Да, Сенька. Это уже не просто бунт. Это ты с мачете врубаешься в наш общий корабль. И у меня нет спасательных кругов.

— Я выдам вам предупреждение, сына можете забирать. Нужно будет оплатить штраф, дальше уже в досудебном порядке покрыть ущерб. И за угон самокатов тоже предполагается штраф.

— Спасибо, — встаю со стула, поправляя платье. Пока сидела, даже не заметила, как плотно оно облегало мой, пускай и небольшой, но всё же уже приличный живот.

Когда я была беременна Сенькой, живот тоже был небольшой. А сейчас совсем крохотный. В первое время было много переживаний, но врач уверила, что всё в пределах нормы. Плод развивается, и патологий не выявлено.

Кстати, коротко говоря о плоде… Пора бы и Егору сказать, что я беременна от него. Что решила рожать, так как всегда хотела дочку. И не претендую на то, чтобы он участвовал в воспитании, только если сам захочет.

Ребёнка лишать отца я точно не буду. Это негуманно и несправедливо.

И я, честно, никогда не понимала женщин, которые используют детей как средство войны против мужчины. Не мой метод.

Сенька вылетает пулей из камеры, тут же принимаясь обнимать сначала меня, потом Егора. Тима оставляют до приезда его родителей, хоть он и жалобно просит, чтобы мы его забрали. Не положено.

Знаю, что у мальчишки родители очень строгие, но, увы, при всём желании помочь не могу.

— Мам, пап, простите. Я вообще не думал, что влечу в эту тачку… Там не видно было.

Глава 7. Настя 

С недоумением смотрю в его глаза. И только потом до меня доходит полный смысл его слов — я аж брови вскидываю. Эта замедленная реакция сейчас готова вырваться наружу громким, истеричным смехом.

Вот что он думает обо мне.

— Арсений, иди садись в машину, — озвучиваю я сыну и добавляю: — Там дядя Миша тебя встретит.

Смотрю на Егора, у которого, кажется, даже губы дёргаются, как у младенца, который кричит уже минут пять. Только что малыши краснеют и даже синеют, а Ковалёв не меняет цвет своей кожи.

— Я ждал чего угодно, — он будто готов плюнуть мне в лицо, — но только не подобного. Всего полгода.

Он ухмыляется и качает головой, явно принимая меня за шлюху. Не меньше. Это прямо во взгляде читается. Если Ковалёв зол или ненавидит, то делает это на максимуме своих возможностей. Жаль только, что любить так не умеет.

— А тебе не нужно было ждать, Егор. Тебя вообще не должно быть в моей жизни. Твой Семён Николаевич вполне справляется со своими обязанностями.

Напоминаю ему о том, что всё это время напрямую мы не общались. Кругом были его люди: вышеупомянутый адвокат, несколько водителей, которые забирали Сеньку.

— Девочка, значит?! — прищуривается он, сжав челюсти. — Как и хотела, да?!

Последнее звучит с упрёком. Когда-то в нашей с ним жизни был этот разговор: второй ребёнок, который, как мне казалось, сделает нашу семью ещё более сплочённой. А потом я узнала о развлечениях мужа.

Наивная дурочка.

— Именно, — коротко отрезаю, а мысль о том, чтобы признаться, что отец он, тает под его взглядом.

Он ведь даже не достоин этой девочки. Я-то хотела как лучше — сохранить для неё возможность иметь двух родителей. Но один из нас готов просто утонуть в своей ненависти. Видите ли, я пошла против, подала заявление после того, как вскрылись его утехи на стороне.

И это он ещё и винит меня. Шикарный ход, Ковалёв.

Он часто кивает головой, а затем резко проводит рукой по своей коротко оформленной бороде.

— Я полагаю, что Миша, — имя Смирнова он выделяет, как подросток, который хочет задеть своих обидчиков, — решит вопрос с «Порше»? — он усмехается.

Так гадко, нахально и высокомерно, что хочется буквально брызнуть ему в лицо чем-нибудь, чтобы сбить эту спесь.

— Ты же только что говорил, что Михаил не станет твоему сыну отцом? — отбиваю вопрос его же словами.

Как быстро он в воздухе скидывает то, что ему не нравится, и меняет на то, что хочет. Я и забыла, насколько он может быть манипулятивным и колким.

В нашей жизни на меня это особо не распространялось, однако наблюдать я честь имела.

— Он и не станет, — цедит в ответ Егор. — Материальная помощь в данном случае не исключается. Если боишься озвучить сумму, я помогу, — и, резко развернувшись, он уходит вперёд.

Глубоко вдыхаю воздух, пропитанный старой мебелью и, кажется, сигаретами, и невольно защищаю живот ладонью.

Ничего, маленькая, твой отец просто идиот.

Озвучиваю я самую мягкую мысль, что есть в моей голове.

Он ещё приползёт к тебе ради прощения. Я тебе гарантирую.

Смотрю в спину Ковалева, обещая себе, что никогда и никто больше не посмеет вести себя так со мной. Какие бы чувства ни были.

Наконец, двигаюсь вслед за ним, готовясь к очередной атаке и выставляя защитные барьеры.

Когда я оказываюсь около дежурного, то вижу картину: Арсений стоит чуть поодаль с отцом, а Смирнов с отчётливой злостью сидит на металлических стульях в ожидании.

— Арсений? — зову его кивком головы, останавливаясь у турникета.

На Ковалева не смотрю, но его уничтожающий взгляд прямо чувствую. А когда, наконец, хочу ответить, то, вскинув глаза, замечаю, что он рассматривает мой живот.

Без моего контроля тело тут же чуть уходит в сторону, чтобы спрятать мою малышку. Мой бывший это замечает, и я вижу, как он тянет губы в злобном оскале.

Я никогда его не боялась. Да, он мог быть жёстким, но я действительно восхищалась мужем. Однако сейчас… когда под сердцем желанная малютка, чувствуя эту агрессию и ненависть, исходящие от него мощными потоками, мне становится страшно за дочь.

Безусловно, это гормоны. Но я никогда не чувствовала в свою сторону подобного от него за все четырнадцать лет брака. А сейчас мы словно дикие незнакомцы, которые борются за парковочное место при его дефиците. И неважно, какими способами ты получишь его. Главное — выиграть.

— Пока, пап, — голос сына нарушает эту безмолвную атаку, и он, наконец, подходит ко мне.

— Ма, прости, — снова канючит как маленький.

— Дома.

Отрезаю, и он поджимает губы, потому что понимает: тяжёлого разговора и нотаций не избежать.

— Может, я к отцу поеду? — задаёт он вопрос на ходу, а я прикрываю глаза и считаю до трёх.

— Считаешь, что сможешь избежать расплаты? — спрашиваю после паузы.

Он понуро кивает, а я отрицательно качаю головой.

— У меня сейчас нет таких денег, а ты…

— Мам, — Сеня поворачивается немного напуганно, — пусть отец заплатит, я ему уже сказал. Он ведь должен хоть как-то компенсировать…

Тру лицо рукой. И абсолютно не понимаю, откуда в его голове это. При том, что я никогда не принижала Егора в его глазах. Пыталась держать нейтралитет, потому что так лучше для сына. Не высказывалась в сторону бывшего, но Арсений видит всё по-своему, и, сделав какие-то выводы, теперь будто невозможно его переубедить.

— Мы с тобой обсуждали…

— Да-да, — отмахивается он от меня.

— Сень, дай маме чуть отдохнуть, — подсекает его Миша.

На что сын говорит короткое «окей» и выходит из участка. Я же тяжело вздыхаю.

— У Ковалева подгорает, видать, да? — спрашивает он на полном серьёзе, а я лишь усмехаюсь.

— Хочет забрать проект, — смотрю я на Мишу.

Он прекрасно понимает значение этого взгляда. Компания, оставшаяся Ковалёву, — ведущая по части разработок мобильных приложений. Рядом с ним я даже не «малёк», как он выразился. Я — головастик. И да, тяжело это осознавать, но сдаваться я всё равно не намерена. Вдруг получится. Вдруг владельцу будет важен подход и дух, а не масштабность и успешность компании. Конечно, шанс один на миллион. Но опускать ли руки, когда я проделала такой путь? Нет.

Глава 8. Егор

— Смирнов, подойди сюда!

Рявкаю ему в спину так, что оборачиваются прохожие. Они с Настей уже садятся в машину. Она дёргается, словно её дернули за невидимую ниточку, и тут же цепляется своими тонкими пальцами за его руку, шепчет что-то на ухо.
Я вижу, как он наклоняется, а в моей голове тут же щёлкает картинка — хруст его костей под моим кулаком, кровь на асфальте, его перекошенная от боли рожа.

Сука… Размазать бы гниду по стенке прямо сейчас. Но при Насте и сыне драку устраивать не буду. Они никогда не видели меня таким, и пусть моё настоящее, грязное лицо ярости останется за кулисами.

Хотя, чёрт возьми… Я же чувствую, как всё внутри распирает, как под кожей что-то рвётся, готовое вырваться наружу и снести к чёртовой матери не только его — всё вокруг. Не дом. Не улицу. Город.

Да, он тронул моё. Пусть она бывшая, но после всех этих лет я всё ещё имею право считать её своей женщиной. И уж точно не терпеть, когда к ней липнет чужое дерьмо.

И тут, словно в насмешку, он поднимает руку и медленно, демонстративно ведёт ладонью по её пояснице.

Этот жест бьёт по глазам, как яркая вспышка. Я сжимаю зубы так, что скрип стоит в ушах, и спускаюсь ещё на одну ступень. Второй раз его окликаю:

— Смирнов!

Настя кивает этому уроду, садится в машину, а он… Он тянет время. Лишь потом разворачивается и идёт в мою сторону, с этой своей наглой, липкой уверенностью. Я засовываю руки в карманы брюк, только чтобы не сорваться и не двинуть. Взглядом бью в него, как ножом.

Он тоже держится… хотя я-то знаю — это та ещё крыса.

— Ну что, радуешься теперь? — слова скрипят от злости.

— Говори конкретнее, Ковалёв. А то я твои загадки не понимаю.

— Да ладно тебе, — ухмыляюсь так, что самому противно, задевая носком ботинка бетон, — ты всегда на неё смотрел, как голодный кот на сметану. Я видел эти взгляды… Завидовал, да? С самого начала трахнуть Настю хотел?

— Хотел, — отвечает прямо, даже не дёрнувшись.

Меня накрывает волной. Ладони чешутся — ударить, ударить, ударить.

— И трахнул, — растягиваю слова, чтобы не перейти на крик. Внутри всё уже орёт. — Дочка у вас будет, да?

Он медлит. Перекатывается с пятки на носок, как будто специально смакует момент. Смотрит прямо в глаза, и я уже знаю — сейчас он воткнёт нож. И воткнёт так, что будет долго болеть.

— Я жениться на Настене хочу. И дочку воспитаю. И сына твоего тоже — потому что из тебя папаша вышел никудышный. А ты, Ковалёв, пока прыгай, ещё есть время. А потом тебя спишут. Компания Насти получит этот тендер, любым путём. Ты теряешь своё влияние… и скоро станешь никем. А для сына своего будешь ненужным.

Каждое слово, как удар монтировкой по голове. Сердце бьётся в висках так, что я слышу стук в ушах. Кулаки уже в камень, ногти впиваются в ладони.
Я делаю шаг вперёд, и мне реально нужно приложить всю волю, чтобы не схватить его за горло прямо здесь. Потому что, если схвачу — не отпущу.

— Ах ты, сука! — шаг вперед получается резким, как выстрел. Мои пальцы вцепляются в его куртку так, что костяшки побелели. Дергаю падлу на себя, встряхиваю, будто грязную тряпичную куклу, из которой хочу вытрясти все внутренности. Специально разворачиваю нас так, чтобы из окон машины не было видно, что я держу его, — Я сына своего тебе не отдам, понял? Никогда ты ему отцом не станешь. Отец у него один. Усек?

— Усек, — шипит он, брызгая злостью в лицо, — Тогда забирай своего сынка и вали. А мы с Настей заживём с нашей дочерью.

С нашей?..

Мгновение — и эта фраза разрывает мне грудь. Словно кто-то загнал туда ржавый крюк и провернул.

Ах… блядь!

Внутри всё рвёт в клочья. Это не просто боль — это мясо и хруст. Моё сердце сейчас в ошмётках, разбросанных у моих ботинок. Оно истекает кровью, а я стою, дышу рвано, будто в горло насыпали битого стекла.

— Не боишься, что Настя узнает, как ты её сыном торгуешься? — выплёвываю сквозь зубы.

— Не боюсь, — он резко отталкивает меня так, что руки соскальзывают с его тела. — Настя ведомая баба. И тебя терпеть не может. Нервы ты ей знатно помотал… Так что, поверь, в её голову можно загрузить любой файл. Она уже тебя ненавидит — с моей подачи. Дальше — больше.

— Я тебя уничтожу! — в голосе срывается что-то дикое, почти звериное.

— Ну попробуй, Егор. Попробуй, — он ухмыляется так, что хочется выдавить эту ухмылку вместе с зубами, — Ты пока только угрозами кидаешься, а я трахаю твою бывшую жену. Счёт в мою пользу.

Я делаю ещё один рывок вперёд, готов сломать ему всё, что можно сломать. Но в этот момент краем глаза ловлю обеспокоенный взгляд сына.

Стоп.

Не сейчас. Не при нём. Не в этот чёртов момент.

Я глотаю свою ярость, как яд, затыкая её глубоко, чтобы она не прорвалась наружу прямо здесь. Разборки ещё будут. Но не сейчас.

Сначала — Настя.

Я должен ей доказать, что этот "мужик" — гниль. Что она вляпалась. И для этого нам придётся хотя бы временно заключить перемирие.

Только я пока не знаю, как.

Дорогие наши, будем благодарны, если вы поддержите книгу лайком) это поможет продвижению истории и даст нам еще больше вдохновения!)

Глава 9. Настя

— Что значит про ребёнка? — когда Миша возвращается, интересуюсь у него, чувствуя, как внутри медленно закручивается пружина тревоги.

— Ты уверена, что хочешь сейчас обсуждать это? — он чуть прищуривается и кивает в сторону Арсения, который на улице прощается с отцом.

Хотя, я бы сказала, что Егору сейчас нужна ледяная ванна или хотя бы ведро с холодной водой на голову. Даже отсюда, через стекло, я чувствую тот жар, что поднимается от него волнами. Это ярость. Она будто светится в его взгляде, в сжатой линии губ, в слишком резких движениях.

Уж не знаю, замечают ли это остальные, но тот, кто его знает, как я, точно понял бы — сейчас он на грани.

— Пока Сени нет, — нетерпеливо озвучиваю я, сжимая пальцы в кулак. Не понимаю, зачем тянуть резину, когда и так всё витает в воздухе.

— Арс, мы едем, — тут же, опустив моё стекло, зовёт его Смирнов.

Вскидываю брови, не понимая этого жеста, но не успеваю ничего сказать — Егор моментально стреляет глазами в нашу сторону. Резко. Почти болезненно. Сын — тоже.

И впервые за полгода я вижу то, что раньше, кажется, забыла: насколько они похожи. У Сени только глаза мои — светло-зелёные, с чуть золотистыми искрами на солнце. А в остальном он копия своего отца в молодости.

Не считая разве что другой стрижки и того свободного, чуть расхлябанного стиля одежды, в котором сейчас ходит современная молодёжь. Даже щурятся они одинаково, будто стараются высмотреть то, что скрыто от остальных.

— Обалдеть… — срывается с моих губ, почти шёпотом.

Я это всегда знала, безусловно. Но слишком давно не видела их рядом. Сын категорически отказывается фотографироваться, а старые снимки уже не передают живого сходства. И сейчас этот момент бьёт прямо в грудь.

Может, это ещё и гормоны добавляют лишних эмоций… да, наверное. Но сердце всё равно сжимается так, что дышать трудно.

— Посмотри, как они похожи, — тяну я, чувствуя в голосе тоску.

Не тоску по бывшему мужу. Нет. А по тому, что мы лишили сына семьи, в которой он мог бы расти, видя это сходство каждый день.

— Характер явно тот же… — почти усмехается Смирнов.

Слышу его ответ и резко поворачиваюсь к нему, уже заранее чувствуя, что сейчас в моём взгляде будет и вопрос, и предупреждение.

— Шучу, — отмахивается он. — Я просто озадачен предположениями Ковалева…

— Какими? — нахмурившись, интересуюсь, пока Арсений наконец залезает в машину.

— Твой бывший муж явно с катушек слетел… — замечает Михаил, выруливая с парковки.

Всеми своими органами чувств ощущаю, что Ковалев провожает нас взглядом. Таким, от которого прошибает пот. Не смотрю в его сторону, ожидая ответа от своего партнёра. Да и не хочется усугублять ситуацию — я абсолютно не знаю, что у него на уме.

— Дядь Миш, я тут вообще-то сын его, — машет телефоном сын, и, обернувшись, я вижу в его глазах недовольство.

— Ладно тебе, я ж не со зла, — усмехается Смирнов.

Жду снова продолжения, но он опять замолкает. Какая-то странность.

— Миш? — тихо, но настойчиво.

Он оглядывается на меня, но глазами указывает на Сеню. Отворачиваюсь, глядя в окно.

С Арсением предстоит тяжёлый разговор. Деньги эти за машину… Ещё и стычки с Ковалевым изматывают. Я уж не думала, что так скоро мы встретимся. Как раз была уверена, что больше никогда не пересечёмся. А то слишком уж громко и грубо мы расходились.

— Ма, а можно к Тиму на пару…

— Нет, — отрезаю как могу.

Арсений, очевидно, не думал, что может быть такая реакция, потому замолкает.
Да, сыну тоже сложно, но он переходит границы, и ощущение, что он не совсем понимает, куда идёт. К тому же слова бывшего про отца… они до сих пор звучат в моей голове. Это как клеймо, которое я не сотру. Однако именно Ковалев однажды заставил поверить и закрыть на это глаза, говорил, что это вообще не имеет значения и никак не относится лично ко мне. Правда, потом жестоко ткнул в то, что я непотребный товар.

Было ли больно это слышать от любимого мужчины? О да… До сих пор чувствую отголоски того, как родной человек в мгновение ока стирает в грязную пыль всю твою жизнь. Одним словом перечёркивает всё — и потом наблюдает за тем, как слеза за слезой демонстрируют твою боль.

Это была поистине пытка, а мой палач при этом испытывал удовольствие.

Пытаюсь выкинуть это всё из головы, а рука тем временем в защитном жесте поглаживает живот.

Наконец, мы подъезжаем к нашему дому. Сеню отправлять домой первым и не нужно — он уже выпрыгивает из машины, на ходу прощаясь с Мишей.

— Ты наконец объяснишь? — не шибко вежливо интересуюсь у Смирнова.

На самом деле мне хочется в горячую ванну, в которую мне нельзя. Выключиться на пару часов из ритма и жизни. И просто помолчать в тишине с ароматом свечи с ванилью и вишней.

— Ковалев считает, что твоя дочь от меня, — озвучивает Миша.

— Совсем сбрендил… — тяну я.

— Именно, — вторит Смирнов. — Я хоть и объяснял, что это не так, не думаю, что он поверил, Настён. — Рука Миши касается моего плеча и аккуратно чуть сжимает, поглаживая.

Глава 10. Настя

Весь день я живу в режиме «конструктор Лего»: собираю презентацию из блоков, перемещаю детали, выкидываю лишнее, снова переставляю. Каждое слово, каждая анимация в слайде — как деталь, которая должна встать идеально, иначе всё пойдёт прахом.

Кофе давно остыл, но я его всё равно допиваю — чисто из принципа. Пусть даже вкус уже напоминает растворённый картон.

Вечером в офис вваливается Михаил. Не звонит, не пишет заранее, просто появляется в дверях моего кабинета, облокачивается на косяк и какое-то время молчит, изучая меня.

— Не жалеешь себя, — констатирует он и подходит ближе. — Смотри, у меня есть кое-что.

Я откладываю ноутбук, но не сразу. У него этот тон — смесь заботы и… странного предвкушения. Он садится напротив, достаёт из внутреннего кармана пиджака конверт и медленно, почти театрально, выкладывает на стол несколько листов.

— Нашёлся добрый человек, — он понижает голос, — и он готов был помочь, потому что не хочет, чтобы твой бывший раздавил тебя в тендере.

Я тянусь к листам, но он задерживает их на секунду в руках, словно взвешивая — можно ли мне доверить этот вес.

— Тут доказательства, что кто-то из твоей команды сливает Егору информацию. Не просто слухи, Настя. Скрины переписки, пара служебных документов… всё это у него на столе уже через день после того, как ты их создала.

У меня внутри что-то сжимается. Это не просто неприятно, ощущается как удар под дых.

— Ты уверен? — голос звучит хрипло, как будто в горле песок.

Егор не стал бы… Он не стал вести такую грязную игру, только чтобы насолить мне. Или я совсем тогда не знаю своего бывшего мужа… И отца своего, то есть своих детей.

Пускай малышка еще не родилась, но она ведь его. На все сто процентов.

— Абсолютно, — Михаил подвигает бумаги ко мне. — Я сам проверял источник. Но не хочу, чтобы ты сгоряча устроила разнос. Просто… подумай, у кого был полный доступ к проекту и мотив.

Я листаю распечатки. Вижу знакомые заголовки файлов, фрагменты наших рабочих чатов. Имена замазаны, но стиль переписки… чёрт. Похоже на кого-то из «старой гвардии», тех, кто остался со мной после ухода от Егора.

— Я не понимаю… Зачем? — больше саму себя спрашиваю, чем его.

— Деньги, — пожимает плечами Михаил. — Или страх. Егор умеет давить на слабые места, ты же знаешь. Хочет манипулировать тобой до конца, контролировать. Люди власти больше всего бояться потерять контроль.

Я знаю. Знаю слишком хорошо.

Михаил не давит, не торопит. Просто сидит и даёт мне прожить этот момент. Это работает, я начинаю верить каждому его слову, потому что он выглядит… на моей стороне. Он всегда был рядом в самые трудные моменты. Особенно после развода.

— Что будем делать? — наконец спрашиваю.

— Для начала ограничь доступ к проекту. Поставь пароли, убери общие папки, перетасуй задачи. И будь внимательна, кому и что рассказываешь. Даже мне, — он усмехается, будто это шутка, но глаза у него серьёзные. — Я не хочу, чтобы ты осталась без этого контракта.

Я киваю. В груди неприятный холод, но я уже мысленно составляю план, кого «отключить» от ключевых частей работы. Это противно, но иначе нельзя.

— Ты всегда был рядом с Егором, — вдруг резко начинаю я, потому что мысли в голове не дают покоя. Отрываюсь от компьютера, разминая затёкшую шею. Малышка ещё час назад колотила меня изнутри, как маленький барабанщик, а сейчас затихла, видимо, прислушивается. Улыбаюсь, по привычке приглаживая живот, будто успокаиваю нас обеих.

Когда я была беременна Сенькой, всё вокруг было слишком суматошно: переезды, работа, мое становление как личности… да и я сама была молода, глупа, вечно куда-то спешила. Не успела насладиться тем, что внутри меня растёт жизнь. Не прочувствовала, что я — мама.

Первый раз осознала это, когда Сене было полтора года. Он бежал по двору, беззаботный, радостный… споткнулся и со всей силы полетел на асфальт. Я даже среагировать не успела — сердце в тот момент просто остановилось. Это был такой ужас, что я поняла: больше всего в жизни я боюсь потерять своего ребёнка.

— Почему ты, после нашего с ним развода, остался со мной, а не с ним? — спрашиваю, глядя в стол, но краем глаза ловлю, как Миша замирает.

Он медленно разворачивается на стуле, всматривается в моё лицо, как будто пытается прочитать что-то между строк. Вопрос застает его врасплох.

— Потому что он сделал больно тебе, Насть. Грязно поступил. Я не хотел больше работать под руководством такого человека, как он.

Его слова отправляют вспышку воспоминания, и внутри тут же всплывают те проклятые фотографии: мой муж, окружённый шлюхами, пьяные рожи, липкие руки на чужих бёдрах. Ком в горле тут же режет изнутри, глаза застилает пелена. Я любила его так сильно… и не смогла простить. До сих пор не понимаю, за что он так. Разве секс на стороне стоил нашей семьи? Нашей жизни?

Видимо, да.

— Насть, послушай… — Миша чуть приподнимается, и в его голосе появляется что-то мягкое, почти интимное, — Ты всегда мне нравилась… как женщина. Но я никогда бы не стал предпринимать шаги к занятой девушке.

Он встаёт, подходит ближе, его горячие ладони ложатся мне на плечи, и от этого прикосновения тело непроизвольно расслабляется. Он медленно массирует, снимая то напряжение, что жило во мне целыми неделями.

— А сейчас я могу быть ближе к тебе… и моя совесть чиста. Ты свободна.

— Я жду ребёнка от бывшего мужа, Миш, — тихо выдыхаю. — Едва ли я свободна.

— Мы можем… — он прочищает горло, задерживает паузу, словно решает, стоит ли бросать эту фразу в пространство, — Сделать так, чтобы его бредни подтвердились.

— Что? — резко вскидываю голову, всматриваясь в него снизу вверх.

— Мы можем подыграть ему… и сказать, что твой ребёнок — наш.

Глава 11. Настя 

Слова Миши так и не выходят из головы. Я не люблю всех этих подковерных игр, и даже несмотря на то, что Егор жестко прошелся по мне бульдозером, не в моем характере отвечать подобным. Правда, что уж скрывать осознание, что его это задевает греет разбитую душу. Но не так, чтобы втягиваться в какие-то игры, которые могут обернуться бог знает чем.

Будем откровенны и реально смотреть на вещи, пусть и из-за беременности мое мнение может быть крайне неоднозначным.

У Егора власть в сфере компьютерных технологий. Та, компания, которую мы строили ни больше не меньше, а флагман. И он уверенно сохраняет эту планку на протяжении всего этого времени. Плюс, связи моего бывшего мужа, и правда, предполагают огромное влияние.

Конечно, хотелось бы напрямую поговорить с Ковалевым. Еще бы год назад я бы так и сделала, потому что тогда казалось, что наш брак крепче крепкого. Но это была моя иллюзия. Я явно придумала себе эту идеальную жизнь.

Но, из старой гвардии сотрудников я все же исключила несколько человек. Не сказать, что я уверена в своем выборе. Просто это те люди, которые до всех событий восхищались моим бывшим мужем. А когда случился наш разлом, тогда они выбрали мою сторону. Это, скажем, было неожиданно. Хоть, они и объяснили это тем, что Егор показал себя с плохой стороны.

— Мам, — принимаю вызов от сына: — за мной едет водила отца, я с ночевкой.

Прикрываю глаза, потому что сколько раз говорила про эти спонтанные решения. Я отнюдь не против их общения, и рада, что Егор хоть как-то проводит время с сыном. Но у нас строго оговорено время и дни, а он из раза в раз рушит мои планы.

— Вы с отцом договаривались? — встало спрашиваю.

Зажимаю глаза пальцами. Живот тянет, малышка беспокойна, сегодня ещё давление скачет. Реакция на погоду в эту беременность молниеносна настолько, что порой помогает лишь темнота, тишина и сон, который более двух часов я себе позволить не могу.

— Да не, спонтанно решилось, — отмахивается сын.

Я наверное просто устала. И знаю, что нужна передышка, но без этого проекта нам с Сеней придется очень сильно урезать расходы. И это очередная возможность для Ковалева уколоть меня.

А вчерашний разговор с Арсением доказывает то, что вместо воспитания Егор откупается. Конечно, напрямую мне ничего не говорится, я лишь замечаю новые вещи и гаджеты.

— Это не значит, что к Тиму и ваши игры можно, ясно? — эти их созвоны и игры по сети уже раздражают.

— Мам, — канючит Арсений с обидой в голосе.

— Ты меня слышал. Я все могу понять, но ты переходишь все границы. И не надо мне говорить, что ты больше так не будешь.

Отключаю телефон, шумно выдыхая.

Еще и до презентации остается несколько дней, а мы не готовы. Это при том, что конкуренты уже отчитываются о готовности. Это тоже с силой давит мне на мозжечок, в прямом смысле.

— Эй, тук-тук, — Света заходит с двумя бумажными стаканчиками из кофейни.

—Привет, — рада её видеть.

Мы с ней сейчас из-за моей гонки видимся редко. Но это не мешает вести хотя бы переписку.

— О, выглядишь скверно, — морщит она нос, а я усмехаюсь.

И сама знаю. Сильно я хоть не поправилась, но лицо явно стало шире.

— И я тебя люблю, подруга, — отвечаю, вставая и оставляя поцелуй на её щеке.

— Твой черный чай, без добавок, и тремя ложками сахара, — благодарю ее, забирая стаканчик.

— Как ты? — указываю присесть, а она удобно устраивается напротив: — Ты ведь, исключительно, в целях выдернуть меня из этого круговорота?

— Я поинтересоваться и, возможно, наругать тебя, потому что молчишь, — хмурюсь на её слова, но жду продолжения.

Варанова берет и делает глоток, уверена, своего кофе и лишь после этого продолжает.

— Ковалев и правда нарисовался? — я уже готова закатить глаза.

Мы плотно общались компанией, в которую входит несколько семей. Кто-то с детьми, кто-то нет, но все парами. И вот Света одна из наших общих знакомых, и для меня близкий человек. Насколько знаю, что Егор так же продолжает общение с её мужем.

— Правда, — киваю, а она откидывается на спинку стула.

— Долго ж терпел, ты глянь, — причитает подруга.

А я уставившись на нее, даже не моргаю.

— И не смотри так на меня, — машет на меня рукой: — Я вообще должна в трубочку молчать.

Прищуриваю глаза, зная, что Света не пошла бы ко мне на работу, чтобы только спросить про моего бывшего мужа.

Глава 12. Егор

— Налей мне ещё вина, — Света тянет бокал в мою сторону.

Я беру с пола наполовину пустую бутылку «Шираза», заполняю её бокал до краёв и с глухим стуком ставлю тяжёлое стекло обратно.

Света раскинулась на диване, словно кошка после еды. Под головой подушка, ноги согнуты в коленях и вяло болтаются в разные стороны. Двигает ими кокетливо, по-детски, хотя ей тридцать восемь. И всё это выглядит… неправильно и притягательно одновременно.

Я же сижу на полу, у камина. Того самого, что заказывал в Австрии шесть лет назад. Массивный, чёрный, с тяжёлым камнем. Я помню ту ссору с Настей, будто это было вчера.

Она тогда кричала, что отечественные камины ничем не хуже. Что «статус» — слово для идиотов. А я не мог объяснить, почему именно этот, австрийский, казался мне доказательством чего-то большего, чем просто очаг. Мы тогда замолчали. Она дула губы, а я играл ледяную глыбу, хотя внутри всё кипело. Хотелось сорваться, прижать её к стене, встряхнуть за тонкие плечи, а потом до одури, до одержимости трахнуть.

Именно так у нас и было: ссоры почти всегда заканчивались тем, что мы валялись на полу, обессиленные и счастливые. Удивительно, но я в любом состоянии хотел свою жену. Всегда.

А теперь, после секса со Светой, я всё равно думаю о Насте. О её запахе. О том, как меня уносило от одного её дыхания рядом. Друзья жаловались на пресный супружеский секс, на то, что каждая ночь превращается в каторгу. Я боялся, что и у нас станет так. Но у нас не стало. Мы могли орать друг на друга до хрипоты, но стоило коснуться её волос, и меня просто ломало изнутри. Она действовала на меня как нокдаун: сносило башню, тряслись руки, мир исчезал.

А сейчас я трахаю её лучшую подругу. Потому что у той муж не справляется. Потому что однажды она сама пришла ко мне. Сама предложила. Я мог бы отказать. Но не отказал.

Урод ли я? Перед Настей — вряд ли. Я не изменял ей в браке. Но перед их дружбой? Да. Тут всё сложнее. Настя называла Светлану лучшей подругой. Верила ей. Доверяла. А я сейчас хожу по лезвию, будто нарочно.

Больше всего я чувствую вину перед Сергеем. Он классный мужик, добрый, прямолинейный, по-своему настоящий. Но то, что его жена несчастна с ним в постели, никак не оправдывает того, что я делаю. Никак.

Хотя, может, я просто ищу остроты. Может, мне нужно, чтобы всё вскрылось. Чтобы тайна перестала быть тайной. Чтобы Сергей врезал мне со всей дури. Чтобы я упал, захлебнулся собственной кровью, а лицо превратилось в месиво.

Может, тогда станет легче.

Может, тогда ревность, что жрёт меня изнутри, хотя бы на секунду замолчит.

— Ковалёв, ты очень напряжён в последние дни. Тебя что-то мучает?

— Ты знала, что Настя беременна? — отвечаю вопросом на вопрос.

Света хмурит брови. Мне хватает доли секунды, чтобы по выражению её лица понять: конечно, знала. Более того, даже не собиралась говорить. Держала при себе, как будто это её секрет. Как будто ей удобнее так.

— Егор, мы, кажется, договорились, что между нами только секс, — её голос ровный, почти холодный. — Я не собираюсь раскрывать тебе подробности личной жизни Насти… Но если ты решил трахать меня, чтобы что-то о ней выведывать, то это заранее проигрыш. Я подругу сдавать не буду.

— Подругу? — хмыкаю, сжимая зубы. — Ты когда подо мной стонешь, тоже думаешь о вашей дружбе, Свет? Не еби мне мозг.

Такие игры раздражают. Здесь никто не святой. Ни я, ни она, ни Настя. Все мы уже по уши в грязи, и вылезти чистыми невозможно. Ставки слишком высоки, слишком много боли на кону.

— А что я такого плохого делаю? — её губы искривляются в едкой улыбке. — Когда вы были в браке, я себе ничего лишнего не позволяла. А сейчас вы никто друг другу.

— Удобно, — я делаю щедрый глоток из бутылки. Горло обжигает, но внутри легче не становится.

Света начинает мурлыкать. По-другому это не назовёшь: тянет свои слова, словно кошка. Подбирается ближе, встаёт на колени за моей спиной и запускает ногти в мои короткие волосы на груди. Царапает кожу, оставляя лёгкое жжение. Горячее дыхание касается шеи, потом мягкие влажные губы оставляют быстрые поцелуи.

Член дёргается мгновенно, напрягается до боли, требуя разрядки. И мне, чёрт возьми, плевать куда и как.

Я резко закидываю руку за спину, хватаю Свету за волосы и рывком перекидываю через плечо на пол. Она вскрикивает, падает напротив так, что её лицо оказывается на уровне моей ширинки. Глаза округляются, дыхание прерывистое, но в её взгляде нет ни страха, ни протеста. Только возбуждение.

— Пососи, Свет, — голос хриплый, будто чужой.

Уговаривать её не приходится. Повторять тоже. Света берёт в рот уверенно, глубоко, смачно. Слюна течёт по уголкам её губ, чавканье и влажные звуки заполняют комнату.

Я зажимаю зубы так сильно, что скрипят челюсти, и спускаю прямо ей в горло. В груди застревает утробный рык, вырывается наружу вместе с хриплым дыханием.

На секунду темнеет в глазах. Мир сводится к её рту, к её влажному теплу и к моей ярости, что смешивается с удовольствием.

— Ты монстр, Ковалёв. Жаль, Серёжа так не может… Он вообще ничего не может.

— Разведись, — пожимаю плечами, даже не стараясь скрыть скуку в голосе.

— Ну я же люблю его, — она без стыда откидывает волосы назад, шея вытягивается, грудь приподнимается, и на свет вылезают сочные соски, затвердевшие, коричневатого оттенка. Она будто нарочно выставляет их напоказ, проверяя мою реакцию.

Слово «люблю» режет по мозгам, как тупым ножом по кости. От него тошнит, но я молчу. Не я тот, кто имеет право упрекать. Я слишком глубоко в грязи, чтобы корчить из себя судью.

— Егор, я понимаю, что, несмотря на развод, Настю ты ещё не отпустил… Но, кажется, тебе пора двигаться дальше. Ведь она это делает.

— Ты вроде несколько минут назад говорила, что не станешь обсуждать её со мной.

— Это дружеский совет, — она щурит глаза, и в этом прищуре есть какая-то снисходительность, будто она выше меня. — Отстань от неё. Она вымотана. Ей нужен покой, чтобы родить здорового ребёнка. Своими закидонами ты только хуже ей делаешь.

Глава 13. Настя

После вчерашнего ухода Светы осталось странное послевкусие. Толком она ничего не сказала, отметив лишь то, что Сергей, её муж, недавно встречался с Ковалёвым и заметил его раздражённый вид.

Но разве это вообще новость?! Егор никогда не отличался спокойствием. Хотя я, откровенно говоря, на себе это не слишком ощущала.

Не хочу зацикливаться на этом, кажется, пустом разговоре со Светой, но мысли жужжащим, бессмысленным роем беспрерывно крутятся в голове. И ни одной путной среди них нет.

Кручу головой, делая лёгкую гимнастику, и после сжимаю виски. Глубокий вдох — и снова взгляд в монитор. Презентация готова, через два часа мы со Смирновым должны быть в главном офисе заказчика. И мы готовы. Я на все сто процентов уверена, что готовы.

Только всё равно уже замыленный глаз ищет изъяны в подготовке. И да, я знаю, что перед смертью, как говорится, не надышишься, тем не менее из раза в раз двигаю курсор и просматриваю все слайды.

Я ведь уже даже ошибки в пунктуации и орфографии не увижу, потому что просмотрела больше сотни раз. Даже цвета уже: красный — не красный, зелёный — не зелёный.

Успокойся.

Тахикардия бьёт в грудь частыми ударами сердца, но я знаю, что все мои ощущения проявляются с удвоенной силой сейчас лишь из-за положения.

Поглаживаю живот, хоть и знаю, что это лишний раз действует на матку.

Хорошо, хоть с малышкой всё в порядке. Все эти месяцы меня упрекают, что я мало набираю и ребёнок плохо развивается. Но я и сама не шибко габаритная. Ковалёв, конечно, рослый мужчина, правда, и Сеня у нас начал вытягиваться ближе к школе.

Тот факт, что я скрываю от него ребёнка, меня совсем не красит, но я ведь имею право. Егор достаточно извалял меня в грязи.

Уже через двадцать минут после этого водопада непрошеных мыслей я сижу в машине Смирнова по пути в офис заказчика.

— Как чувствуешь себя, Настён?

Киваю, хотя сама тру кожу ладони. Дурацкая привычка ещё с детства.

— Насть, — Смирнов кладёт свою грубоватую ладонь на мои руки. — Хватит.

Пытается сжать их, но я резко отдёргиваю руки, снова хватая планшет с колен.

— Извини, — слышится недовольное бурчание с его стороны.

— Миш, мы говорили об этом… — намекаю на то, что мы обсуждали в самом начале.

— Но мы ведь друзья, — посылает он в меня улыбку, но за ней скрывается истинная эмоция, его недовольство. — Разве я не могу тебя поддержать?

— Мы, в первую очередь, партнёры. И я тебе благодарна за всё, просто не нужно переходить…

— Да-да, твои черты… — немного даже с раздражением звучит в мой адрес.

Его пальцы нервно отбивают какой-то ритм по рулю, я же стараюсь не обращать внимания. Видимо, не только мои гормоны шалят. Может быть, магнитные бури или просто встал не с той ноги.

— Ладно, прости, Насть, — спустя паузу озвучивает он. — Сам на измене из-за этого проекта.

— Всё в порядке, — листая свою выборку с данными для речи, отвечаю я.

Дальше я готовлюсь к выступлению, а Миша молчаливо ведёт машину. За окном светит солнце и довольно жарко, зато в машине нас обдувает прохладный воздух. Навигатор женским голосом нас направляет, пока телефон не разрывается мелодией на весь салон, а голосовой помощник не озвучивает имя звонящего.

«Света… ответить».

Невольно вскидываю глаза на экран телефона. Миша жмёт кнопку отклонения вызова, я же возвращаюсь к своему занятию.

— Это так, знакомая, — оправдывается тут же он, вызывая мою улыбку.

— Всё в порядке, Миш, — снова повторяю я. Он кивает и крепко сжимает руль, а я не понимаю, с чего он нервничает.

Когда мы подъезжаем по нужному адресу, Смирнов всё ещё выглядит напряжённым, но здесь я уж и сама натянута, как тетива. Немудрено: ведь такие деньги на кону. Плюс в затылок дышит тот, кто, по существу, готов раздавить меня носком своего ботинка. Но я всё равно ещё поборюсь и буду биться до тех пор, пока окончательно не потеряю веру и не услышу о проигрыше.

— Ты ведь проверял данные от Романова, да? — не слишком своевременный вопрос, сидя в зоне ожидания у кабинета заказчика.

— Насть, ну конечно. Не переживай, — успокаивает Миша, а я размеренно вдыхаю и выдыхаю с закрытыми глазами.

Это уже паранойя, честное слово. Скорее бы уже всё прошло.

— Прошу вас, — спустя пару минут эффектная шатенка в офисном костюме приглашает нас в кабинет.

Встаю, с нервной улыбкой благодарю её и, собираясь с духом, вхожу в огромные дубовые двери. Правда, войдя внутрь и не успев поприветствовать, от шока спотыкаюсь.

— Спасибо, — Миша аккуратно подхватывает меня под локоть и ободряюще улыбается.

А Ковалёв со своим вычурным высокомерием сидит за овальным столом с представителями компании-заказчика и пронзает меня насквозь своим давящим, триумфальным взглядом. Впрочем, чему я удивляюсь — я ведь знала, что он будет играть грязно.

Глава 14. Настя

Первые двадцать минут моей презентации мне кажется, что всем присутствующим заметно, как сильно я нервничаю. Как голос предательски дрожит, как я делаю слишком длинные паузы, будто задыхаюсь. Внутри всё клокочет от злости. И нет, не на кого-то, а на саму себя.

Что не могу собраться и выступить как надо! Что не могу заглушить дрожь в коленях и тот жар, который ползёт от груди к лицу. Что не могу не замечать его прожигающего взгляда, словно прожектора, выжигающего дыру во мне.

Каждый раз, когда я замолкаю, он наклоняется к заказчику и что-то говорит, шепчет с этой мерзкой ухмылкой, от которой у меня зубы начинают скрипеть. Я ясно вижу, как он вбивает свои гвозди в мой авторитет, один за другим.

Женщины — эмоциональный народ, да. И в эту секунду я действительно хочу сжать планшет покрепче и метнуть им прямо в самодовольное лицо бывшего мужа. Представляю, как экран разбивается, как он вскакивает, ошарашенный. От этой картины становится чуть легче, но только чуть. Потому что я слишком хорошо знаю себя, я не позволю ему увидеть, что мне больно. Я держу лицо. Потому что стойкость — это не про равнодушие. Это про то, чтобы уметь улыбаться даже тогда, когда внутри трещит всё.

— Благодарю вас, — заказчик чуть наклоняет голову, потом медленно подносит руку с часами к лицу. Его движения нарочито неторопливы, будто он любит ощущать власть над временем. — Что ж, у нас не так много времени. Анастасия, ваш подход к работе нам нравится. Креативно, свежо. То, что нам не хватало.

Его слова звучат для меня как спасительный глоток воздуха, и на лице появляется улыбка, сдержанная, но настоящая. Сердце делает скачок, и я почти верю, что всё не зря.

— Но, — он делает паузу, и моё сердце снова падает вниз, — Нам нужно многое обсудить. Несмотря на ваш профессионализм, мы привыкли работать с проверенными подрядчиками.

Он намекает на компанию Ковалева, и это не секрет. Но произносить вслух не спешит.

И вот в первые секунды я готова сдаться. Сил нет. Я будто вся стекла вниз, опустошённая. Зачем вообще женщине бороться с мужчиной? Тем более с бывшим мужем, у которого связи, деньги и ненависть?

Но в ту же секунду внутри меня что-то поднимается. Сначала тонкий холод в груди, потом огонь, стремительный и жгучий. Настолько сильный, что я чувствую, как по коже пробегает дрожь. Это протест. Громкий, оглушающий, требующий слова.

— Да, Альберт, — произношу я спокойно, хотя сама удивляюсь, что голос звучит ровно. Сердце колотится так, что, кажется, его слышит вся комната. — Я понимаю вас. Привычка — дело хорошее. Надёжное. Но позвольте заметить: привычка не всегда означает развитие.

Я делаю паузу и ловлю взгляд Егора. В нём презрение и азарт хищника. Но я не отвожу глаз.

— Могу заверить вас, что команда Егора действительно профессионалы. Акула рынка, спорить бессмысленно. Я знаю, ведь я когда-то была частью этой команды. Но знаете, что? Егор передал мне столько знаний и навыков, что их хватило, чтобы я решилась открыть собственное дело. Да, у нас нет многомиллионных контрактов. Но у нас есть дикое желание. Идеи, которые горят ярче прожектора. И у меня в команде есть молодые ребята, которые видят вашу аудиторию шире и чище, чем люди, зажатые в старых схемах.

Я ощущаю, как жар внутри прорывается в слова. Как спина выпрямляется, а дрожь исчезает.

— Но решать, конечно же, вам.

Егор цокает языком так, что это слышу только я. Он ухмыляется, откидывается на спинку стула и качает головой. В его взгляде сквозит издёвка.

Что он думал? Что я рухну и начну умолять? Никогда. Я слишком долго позволяла ему ломать меня. Больше — нет.

Миша подхватывает презентацию, и его уверенный голос становится моим якорем. Он рассказывает про финансы спокойно, точно, чётко. Альберт слушает, и в его глазах появляется заинтересованный блеск. Наши расценки бьют по конкурентам, и это видно сразу.

Когда мы прощаемся и выходим из кабинета, у меня внутри не пустота. Нет. Там раскалённый до красна стержень. А Егор остаётся в кабинете. И я знаю, он будет что-то обсуждать. Но это уже не имеет значения.

Как только мы с Мишей остаёмся одни в коридоре, я прислоняюсь к холодной стене, делаю глубокий вдох и прикладываю ладонь к животу. Пальцами машинально глажу его, будто пытаюсь успокоить не только себя, но и ребёнка. Сердце бешено колотится, а в висках пульсирует.

— Тише, малышка… — шепчу почти беззвучно. Я не хочу, чтобы она впитывала моё волнение. Но оно всё равно прорывается сквозь меня, как сквозняк сквозь щели старого окна.

— Воды? — тихо спрашивает Миша.

— Нет, не нужно, — качаю головой. Голос мой срывается, и я сама себя не узнаю. Мне не вода нужна, мне нужна тишина. И покой. Хотя бы на время беременности. Но это слишком большая роскошь для меня.

— Я в уборную, Настён, — говорит он, уже двигаясь в сторону. — Подожди меня здесь.

Я киваю.

И именно в этот момент двери кабинета распахиваются так резко, что я вздрагиваю. На пороге появляется он.

Руки в карманах, шаг уверенный, взгляд цепкий, изучающий. Словно сканирует меня с головы до ног.

Я знаю, что выгляжу измученной. Моё лицо — бледная маска усталости. От прежней яркости и жизнерадости не осталось и следа. И он это прекрасно понимает. Потому что приложил к этому руку.

— Тебе плохо? — интересуется безразличным, почти ленивым тоном, — Где папашка? Не помогает?

— Ты куда-то собирался идти, — поднимаю голову и встречаю его взгляд. Сил хватает только на это. — Иди. Представь, что меня нет.

Я жду, что он уйдёт. Но вместо этого он делает шаг в мою сторону. Один. Второй. И вот он уже напротив. Его руки выставлены по обе стороны от моей головы, словно он загнал меня в ловушку.

— Что тебе не хватало? — произносит хрипло, и в его голосе слышится странная смесь злости и... боли.

— Не понимаю, о чём ты. Может, хватит? Мы в разводе. У каждого своя жизнь. Не надоело?

— Нет, — его губы кривятся в злой усмешке. — Ведь я так и не понял, какого хуя любил всю жизнь такую дрянь.

Глава 15. Егор

Уставшая, бледная, со всеми признаками беременности, которые я не увидел при первой встрече. На фоне бодрого Смирнова она выглядит, в прямом смысле, болезненно. На его бы месте — заботиться и взять всю работу на себя… но не мне ведь об этом рассуждать, верно?

Тем не менее, глаза, вопреки мозгам, питаются этой картинкой, потому что лучше не существует.

Нервничает, трясётся, но выдаёт то, что необходимо Альберту. Даже завидно, что мы больше не партнёры. Горькая усмешка, пропитанная обжигающей злостью, оседает на губах.

Вставляю свои наблюдения в её речь, передавая их своему товарищу, проводящему тендер. Я в списке с самого начала, точнее, я тот, кто должен был забрать этот проект ещё на стадии обсуждения его реализации. Но мои цели несколько отличались. Потому подшаманить пришлось нехило.

Альберт говорит ей, намекая на контракт со мной. И она всё понимает, всегда была умницей. Разница лишь в том, что раньше была моей умницей. А теперь водится с этим ублюдком. Как подумаю — так кулаки чешутся.

Её ответ будоражит нерв. Она будит всё то, что я пытаюсь усмирить. Желание разобраться и, в то же время, послать её. Перевернуть всю её жизнь и, чёрт возьми, перестать чувствовать.

Её ушлёпок продолжает за ней, и, зная его навыки, стелет он крайне мягко. Не слушаю. Лениво копаясь в смартфоне, жду, когда они закончат, чтобы перекинуться парой фраз с Альбертом.

— Ну, Ковалёв, ну учудил, — усмехается товарищ, как только двери за ними закрываются.

— Я хочу, чтобы уговор остался между нами, — парирую в ответ.

— И как ты отпустил её — ума не приложу… — тянет Альберт, просматривая файлы их презентации.

— Долгая история, — бросаю в ответ, вставая с кресла. — Поверь, сделка стоит того.

Он показывает «окей» руками, а я, прощаясь, наконец выхожу из зала.

Глаза мгновенно ловят её в поле зрения. Радар, работающий только на неё.
Выглядит не очень здоровой, ещё бледнее и с прикрытыми глазами.

— Тебе плохо? Папашка где? Не помогает? — спросить иным тоном не получается.

Я, когда вижу её, мне и коррида не нужна. Молниеносный разгон до психопата.

— Ты куда-то собирался идти? — бесит своей язвой, пиздец. — Иди. Представь, что меня нет.

Глухо продолжает, а у меня челюсти сводит от силы, с которой я их сжимаю. В два шага сокращаю расстояние между нами и ставлю руки по обе стороны от её головы.

Беснующееся желание требует вырваться наружу, потому что моя жена в любом виде возбуждала меня. А после речи и стойкости, которую она демонстрирует, в том числе мне, буквально хочется ей показать, дать вспомнить, какой безудержной она могла быть в постели… со мной.

Только тут же мозг услужливо напоминает об её псе, и мгновенно возникает потребность отойти подальше и умыть руки.

— Чего тебе не хватало? — костяшки кулаков впиваются в стену, чтобы хотя бы немного переключить себя на физическую боль.

— Не понимаю, о чём ты. Может, хватит? Мы в разводе. У каждого своя жизнь. Не надоело?

Скороговоркой выдаёт, а я сильнее вдавливаю кулак правой руки.

— Нет. Ведь я так и не понял, какого хуя любил всю жизнь такую дрянь.

Цежу сквозь зубы. Хочется взять её за волосы, с силой прижаться лбом к её, и, чёрт возьми, не отпускать. Добиться ответов.

— Не знаю… Сердце не выбирает, кого любить…

Усмехаюсь, но колкий ответ не успевает сорваться на звуки, потому что её лицо искажает гримаса боли. Мгновенно хмурюсь, а Настя сначала широко раскрывает глаза, а затем снова закрывает их, и я вижу, как её рука на животе чуть сжимается.

— Ты слышишь меня?! — тут же хриплю ей. — Эй!

Не понимаю, она делает вид, чтобы я наконец свалил, или с ней действительно что-то происходит.

— Нет… — она цепляется за мою руку, взгляд полон какого-то шока и отчаяния.

— Егор… отвези меня в больницу…

Слова выбивают дух, и догадки, что посетили голову с самого начала, подтверждаются.

— Блядь! — насколько могу аккуратно хватаю её на руки. — Настя!

Тревога заполняет каждую чёртову клетку. Как бы я ни ненавидел, я и сам, сука, не справлюсь, если с ней что-то случится. И с ребёнком тоже. Не потому, что я такой белый и пушистый, а потому что, блядь, это может сломать её.

Стремительно двигаюсь на выход и замечаю недоделанного папашу.

— Где ты, мать твою, ходишь?! — рычу я ему, оставляя позади.

Он ни хрена не понимает и только спустя паузу успевает вбежать в лифт.

— Что случилось? — с полной растерянностью переводит глаза с ослабленного тела на руках на меня.

Но я не вижу ничего вокруг, кроме бледного лица и руки, что крепко ухватилась за ворот моей рубашки.

— С тобой я разберусь потом… — цежу ему в ответ, в то время как сигнал лифта указывает на первый этаж.

Вылетаю пулей, а шаги этого придурка слышу за спиной.

— Дверь открой, — указываю на выход из бизнес-центра, зная, что раздвижные закрыты.

Он выполняет приказ, а когда мы оказываемся на улице, то слышу голос:

— Моя машина…

— Ты серьёзно?! — я даже, чёрт возьми, оборачиваюсь. — Где она наблюдается?!

— А ты разве не знаешь? — прищуриваются его глаза. — Ведь следишь за каждым её шагом, — тянет он со злой усмешкой.

Разминаю шею, прижимая к себе хрупкое и обмякшее тело Насти.

— Прокофьева Дарья — её врач. Двадцатый роддом.

Слышу будто сквозь бушующий ураган.

Молча двигаюсь прочь, и только сев в машину, гоню так, как могу.

Я не прощу себе, если что-то произойдёт. Никогда.

В момент, как мы оказываемся в приёмном покое и её с криками забирают, вижу приехавшего Смирнова. А в этот момент наружу выходит вся моя копившаяся ярость. Подлетаю к нему, хватая за грудки.

— Ты, блядь, адекватный?! — рычу в его наглую морду. — Когда она без сознания на моих руках, ты решил показать свою значимость?! — трясу его как мешок с дерьмом. — Она ребёнка твоего может потерять!

Кулак со всей дури прилетает в его челюсть, а он только усмехается в ответ.

Глава 16. Настя

— Настюшка, тук-тук, это я!

Света заглядывает в палату, осторожно просовывая сначала только голову. Машет мне рукой легко, непринуждённо, будто всё вокруг совершенно обыденно. А потом заходит полностью, и вместе с ней в палату вползает запах её духов, такой сладкий, цветочный, тягучий. От этого аромата у меня внутри всё почему-то сжимается.

Она ставит на стул свой шоппер чёрного цвета, достаёт оттуда яблоки, бананы, какие-то мандарины и бережно перекладывает их на мою тумбочку.

— Как ты, дорогая? — спрашивает тихо, но с какой-то избыточной мягкостью, будто гладит голосом.

— Сносно, — киваю ей. — Главное, что с малышкой всё в порядке. Я чуть с ума не сошла, Свет. Если бы не Егор… если бы он так не гнал по дороге… я могла потерять ребёнка. Не права я, Светка, обижена на него, да. Это правда. Но скрывать правду… нельзя. Не хочу. Расскажу ему всё как есть. Что ребёнок от него. Ведь это ни к чему его не обязывает, уверена. Финансово он и так помогает, а я вроде бы и не бедствую.

— Ты уверена? — Света присаживается рядом, аккуратно сложив руки на коленях.

И тут мой взгляд цепляется за её руку. За левую. На безымянном пальце поблёскивает кольцо с рубином. Моё кольцо.

Вернее… не моё, но такое же. Один в один.

Совпадение? Слишком уж странное совпадение.

— Очень красивое колечко, — резко меняю тему, потому что сердце вдруг начинает колотиться так, что аж отдается в висках. — Где ты его нашла?

— Это? — Света слегка поджимает губы и поднимает руку ближе к лицу. Вертит её в разные стороны, будто любуется. — Да… Серёжка подарил. Нравится, да?

— А можно я поближе посмотрю? — протягиваю руку к ней, будто между делом, но внутри меня всё уже пылает тревогой.

Я что, параноик? Господи, неужели я схожу с ума?

Просто это кольцо не самое обычное.

Семь лет назад мы с Егором летали на Тенерифе. Тогда, помню, был жаркий вечер, море шумело, а он завёл меня в крошечную лавку ювелира. Старый испанец с руками, потемневшими от времени и металла, делал украшения вручную всю жизнь. И это кольцо… оно было уникальным. Неповторимым. Не из тех, что можно купить в любой московской ювелирке.

— Настюш, ты чего? — Света слегка смеётся, но в её смехе нет легкости. — Сейчас же не о кольцах нужно думать, а о твоём здоровье. Хочешь, я у Серёжи спрошу, где он купил, если тебе так понравилось?

И вот это её нежелание просто протянуть мне руку… эта микросекундная пауза… Заставляет меня похолодеть. Сомнения врезаются в голову так остро, что становится трудно дышать.

И от этих мыслей становится жутко. До судорог в пальцах страшно. А ещё нестерпимо больно. Будто ножом режут изнутри.

Ведь ещё ничего не произошло, никто ничего не сказал. Но я уже чувствую правду. Уже знаю её. Только признаться себе в этом так мерзко, так унизительно, что хочется выть в подушку.

— Дай мне руку!

Я давлю голосом громко и твёрдо, что у Светы в глазах мелькает испуг. Плечи её вздрагивают, и только тогда она всё же подаёт мне ладонь. Я ловко стягиваю кольцо с её пальца, кручу его на свету, словно обезумевшая.

Как сумасшедшая ищу гравировку…

И нахожу.

Там, на внутренней стороне, по-испански выгравировано то, что навсегда запомнилось мне.

“Te amo, Anastacia.”

Ком мгновенно застревает в горле.

Помню до мельчайших деталей: жаркий воздух Тенерифе, как Егор обнимал меня сзади, дышал в макушку, переводил каждое движение пожилого мастера на русский, а тот лишь улыбался в усы, не понимая ни слова, но понимая всё сердцем.

Тогда мне казалось, что это и есть счастье.

А вот теперь цена этому счастью — палец другой женщины.

Нет!

Не просто другой женщины.

Палец моей лучшей подруги.

— Как давно?.. — хрип срывается откуда-то глубоко, будто нож вонзается в лёгкие. Я сжимаю кольцо в кулаке так сильно, что рубин впивается в кожу ладони, оставляя болезненный след.

— Настюш… — Света опускает глаза, плечи её съёживаются. — Мне жаль, правда. Я не хотела. Просто… это сложно объяснить.

— Нет, Светка, это не сложно. — слова рвутся, как огонь, обжигая язык. — Это по-другому называется. Это подло! Это мерзко! Но никак не сложно. Ты знала, как сильно я его люблю. Ты видела, как я ночами реву после развода. Ты знала, что я ношу его ребёнка… И всё равно! А почему, Свет?! Почему?

— Потому что я тоже люблю его, Насть, — её голос дрожит, в глазах появляются слёзы. — Так бывает.

— Бедный Серёжа, господи… — я прикладываю руки к лицу, но слёзы не текут. Просто пустота. Просто тупое неверие в то, что происходит прямо сейчас.

Как? Как это могло случиться именно со мной?

Хотя… нет. Я не особенная. Очередная дура. Обманутая дура.

— Не говори ему, умоляю! — Света внезапно падает на колени возле моей койки, цепляется за простынь, словно за спасательный круг. Её плечи сотрясает от рыданий, глаза красные. — Я не могу развестись с ним, понимаешь? Я не могу!

А меня мутит так сильно, что я уже не понимаю, это токсикоз или сама ситуация.

А может, всё вместе.

— Сергей не заслуживает такого, Свет. Да и я не заслужила. — голос мой срывается, но твёрдость в нём остаётся.

— Насть, ну вы ведь в разводе! — она всхлипывает, тянется ко мне. — Какая разница? Вы не вместе уже…

Я ухмыляюсь сквозь эту боль, качаю головой.

— Свет, дело не в том, вместе мы или нет. Дело в том, что ты ждала этого момента. Ты знала, выжидала, готовилась. А значит… настоящей подругой ты никогда не была. Уходи! И фрукты свои забери. Я не притронусь ни к чему из твоих рук. Мне противно.

— Ну не дури, Наська! Будь мудрее, слышишь? Это просто секс. Просто секс!

— Пошла вон! Вон, я сказала! — кричу так громко, что голос срывается на визг.

Оглушительно.

И если бы не малышка внутри меня, я бы сама вцепилась ей в волосы и вышвырнула её отсюда.

Глава 17. Егор

Внутри пустота, к которой с каждым днём, в общем-то, привыкаешь. Другое дело голова, которая отказывается мириться с этой пустотой.

Наблюдаю за людьми: там, внизу, чёрными точками все куда-то спешат. Машины, как игрушечные, с высоты офиса в «Москва-Сити» передвигаются. Кто-то быстрее, кто-то словно вот-вот заглохнет.

Жизнь бьёт ключом, идёт своим чередом. А я будто завис где-то между землёй и небом. Застрял на этаже и не могу двинуться ни туда, ни сюда.

Сквозь плотную хлопковую ткань рубашки касаюсь цепи, на которой болтается кольцо. Из платины, с острыми гранями, оно ежесекундно врезается в грудь. Но что скрывать, снять его я не готов.

— Егор Андреевич, к вам посетитель… — слышу явно обескураженный голос секретаря.

— Да не предупреждай, мне и без этого можно, — в динамике слышится уверенный голос Светки и стук её каблуков.

Следом открывается дверь в мой кабинет, и с триумфальной улыбкой, скидывая сумку на диван, она приближается.

— Это с каких пор у тебя такие полномочия? — вздёрнув бровь, оборачиваюсь к ней.

— Ой, брось, Ковалёв, будто ты секса не хочешь? Не буду же я твоей секретарше говорить, что трахаться на твоём столе пришла, — она противно смеётся, а у меня пустота.

лен хоть и дёргается на её алые губы и блузку, завязанную бантом под грудью, демонстрирующую её упругую «трёшку». Только вот в этот момент собственные ладони будто ещё ощущают на удивление лёгкое тело бывшей жены — вопреки положению, и именно воротник этой рубашки, за который она до последнего держалась. Даже если была невменяема, я как чёртов утопленник хватаюсь за это, хотя уже с головой под водой.

— Ты не вовремя, — коротко хриплю, намереваясь продолжать своё существование в грёбаной башне.

— Егор, — тянет она томно буквы, — давай… я ещё к Насте планировала заехать…

Прикрываю глаза, потому что это лишняя информация. Я ведь себя из последних сил сдерживаю, чтобы не рыпаться в больницу. В последний раз, когда я там был, она всё ещё была слаба и без сознания.

Оборачиваюсь, а Светка уже сидит на моём столе, развязывая свой бант и широко разводя ноги.

Подхожу ближе, качая головой.

— Какая же ты шлюха, — усмехаюсь. — Серёга где?

Закатывает глаза и цокает языком.

— Занят, как и всегда… — в этой одной фразе ярко чувствуется неприкрытое недовольство.

— А знаешь почему занят? — не намерен включать тут самого умного, потому что сам поступаю, как полное ничтожество, но на язык так и просится: — Чтобы у тебя, у дуры, было всё, чего захочешь.

Она кривит губы, но всё так же светит передо мной коричневыми сосками торчком в прозрачном бюстгальтере.

— Потому что другого ему не остаётся, — тянет уверенно.

— Вот же циничная сука, — бросаю ей. И не был бы у себя в кабинете — сплюнул бы.

— Не то, что твоя Настенька, да, Ковалёв?!

Прищуривается. Задело её. Надо теперь и меня ужалить. Как примитивно, тупо и дёшево.

Фу, блядь. От самого себя противно.

— Да, — просто отвечаю, не реагируя на эмоции.

Пусть я ненавижу свою жену и говорю это сейчас только из-за той долбанной любви в прошлом, которую я не просил и которая случилась внезапно.

Однако никто, ни единая особь на этой земле не имеет права говорить о ней гадости. Размотаю на хрен к чёртовой матери.

— Ага, поэтому трахаешь ты меня… — разозлившаяся Светка запахивает кофту, наконец, и спрыгивает с моего стола. — И именно поэтому твоя ангельская Настюша пузатая!

Зубы тут же с силой трутся друг об друга, а кулаки сжимаются в карманах.

— Когда тебе припрёт в ночи — не звони мне, вызови своих стриптизёрш, — хватая сумку, чеканит она на выходе.

Усмехаюсь, вновь оборачиваясь к панорамным окнам.

Смотри, не сдохни от своего же яда.

Парадокс ведь в том, что я лишь однажды проявил инициативу. Спустя неделю после развода. Помню бутылку виски у Серёги дома, помню, что ловил её знаки, отвечал ухмылкой. А потом, как её сиськи трясутся передо мной, а я в умате жарю жену своего друга.

Как побороть эту ярость и ненависть, что уже въелись в кровь, делая этот взрывной коктейль, способный уничтожать изнутри? Ответ слишком прост — никак. Оно будет со мной до тех пор, пока я дышу. Потому что иначе не получится. Потому что в первую очередь ты ведь ненавидишь и себя.

Смотрю на часы, понимая, что сейчас начнётся совещание, месячные отчёты и прогнозы. И надо вникнуть, чтобы хотя бы на время упростить себе собственное существование.

Спустя четыре часа тотальной мозгомойки я уже еду в сторону дома. А когда навигатор, перегрузившись из-за плохого соединения, показывает последние адреса, выскакивает адрес больницы.

Жму на сенсор, просто посмотреть, насколько это далеко… сорок минут езды от той точки, где я сейчас. Время пять вечера…

Нет.

А руль уже перестраивается в другой ряд, чтобы свернуть на следующем повороте, как указывает навигатор. Просто узнаю у врача, как она, убедиться, что с ней всё хорошо. Я знаю, что ребёнку ничего не угрожает, хотя такой отец, как у этого маленького человека, это априори, мать его, угроза.

Нога всё сильнее жмёт на педаль газа, будто мышцы только этого и ждали, а я невозмутимо убеждаю себя в том, что не буду заходить к ней. Только и сам-то, чёрт возьми, в это не верю.

Когда я уже поднимаюсь по лестнице, чтобы попасть в палату, мысленно выдыхаю, потому что заранее подписал договор о её пребывании здесь и беспрепятственно могу пройти. Хотя к тем, кто в общих палатах, вообще никого не пускают.

Оказываюсь у нужной палаты и тихо приоткрываю дверь.

Моя ненавистная бывшая сидит на своей кровати, спиной ко входу, и будто просто смотрит в окно. Но когда я слышу тихие всхлипы, то, не думая, вхожу внутрь.

— Насть, — не узнаю собственный голос. — Врача позвать?

Она резко дёргается, и я вижу, как утирает слёзы. Но когда поворачивается ко мне, в глазах такая боль, что меня будто обдаёт этим чувством, а сам я невольно сглатываю. Она несколько секунд смотрит, а потом поджимает губы, качая головой и делая глубокий вдох.

Глава 18. Настя

Егор влетает в палату так стремительно, будто боится опоздать на последний поезд. Он тут же опускается на корточки передо мной, и его глаза, полные тревоги, боли, настойчивости, вцепляются в мои. Он ищет там ответы, хотя сам прекрасно знает, что найдёт только руины.

А я в этот момент понимаю, что больше не хочу войны. Не хочу доказывать ему, что была права или что он виноват. Не хочу вытаскивать наружу всю грязь, что накопилась между нами. Больше всего мне хочется одного — ничего к нему не чувствовать.

Ни любви, ни ненависти. Никаких вспышек и обид. Только пустоту. Только тишину. Чтобы мы остались друг другу никем, кроме как родителями. Просто чужими людьми с общим прошлым.

— Не молчи… — его голос хрипнет, будто каждое слово царапает горло.

Я поднимаю взгляд, собираю в себе последние силы.

— Скажи мне, Егор, за что ты меня ненавидишь? В какой момент эта ненависть поселилась в твоём сердце?

Он качает головой, упрямо, будто отгоняя назойливую муху. Я вижу, как дергается его челюсть, как напрягаются жилы на шее. Его кулаки сжаты так, что костяшки белеют, и в этот момент мне страшно, не за себя, а за то, что внутри него закипает что-то разрушительное.

— Ну правда, я не понимаю… — голос мой дрожит, но я не останавливаюсь. — Всё у нас было хорошо. Иногда ссорились, да. Но ведь это мелочи были, обычные, бытовые. Я очень сильно любила тебя, Егор… — я вытираю ладонью слёзы, которые всё равно предательски катятся по щекам. — Я никого в жизни так не любила. Говорят, нельзя женщине растворяться в мужчине. А я позволила себе эту слабость. Ты был для меня самым лучшим… и самым худшим одновременно.

Я делаю вдох, словно прыгаю с обрыва:

— Просто скажи честно. Ты разлюбил по какой-то причине? Или… просто так?

Егор резко встаёт. Его движения резкие, дерганные. Он отходит к окну и становится ко мне спиной. Руки прячет в карманы брюк, плечи напряжены, словно держат невидимую тяжесть. Молчание заполняет палату, густое, давящее.

И я не понимаю… почему он молчит? Боится? Или правда нечего сказать?

Неужели я задаю такие сложные вопросы? Или он просто не хочет произносить правду вслух?

— Ладно, не хочешь отвечать, не говори! — я усмехаюсь, и в этом смехе больше горечи, чем иронии. — Света не самый лучший выбор, Егор. Да, красивая, да, умная… Но Сергея она не бросит. Это вряд ли. Она слишком зависима от него и финансово, и эмоционально. Что бы она к тебе ни чувствовала, этого недостаточно, чтобы выжечь мосты. Так что, думаю, у вас ненадолго.

Я чувствую, как внутри всё дрожит, но продолжаю, находя в себе последние силы:

— Знаешь, я вас обоих ненавижу. Но… прощаю. И тебя, и её. Потому что иначе меня просто разорвёт изнутри. Ну, потеряла подругу. Мужа я давно потеряла. Это не страшно. Я переживу.

— Я ответил тебе той же монетой.

Он произносит тихо, почти шепчет. Но эти слова падают на меня, как гранитная плита. Я застываю, не в силах вдохнуть.

— Какой монетой?.. — я растерянно моргаю, и вдруг доходит. — А… Ты про Михаила? Слушай, Егор, я Мише благодарна, что он решил меня поддержать, но…

Я не успеваю закончить. Ковалёв резко разворачивается. Его взгляд, как удар молнии. В нём столько ярости, что кажется, ещё мгновение, и он разнесёт палату, стены, меня. Именно так он поступил с нашим браком. Разрушил его, стер до пепла. Даже золы не оставил.

— То есть залезть тебе в трусы ты называешь поддержкой?!

— О боже… — я закрываю глаза ладонью, пытаясь хоть немного оградиться от этого безумия. — Это твой ребёнок, придурок! Миша сказал тебе всё это только для того, чтобы ты оставил меня в покое. Я виновата, что сразу не сказала, да. Но… ребёнок внутри меня твой!

Последние слова срываются на крик.

— Что? — он делает шаг ко мне, словно готов разорвать расстояние голыми руками. — Повтори!

— Что тебе повторять?! — голос дрожит, но я не отступаю. — Твой это ребёнок. Или ты глухой? Твой!

— А как ты, чёрт возьми, можешь быть в этом уверена? Как?!

Его крик на грани истерики. В нём слышится не только злость, но и отчаяние. Он будто загнанный зверь, мечущийся в клетке. Его взгляд рвёт меня на куски, всё время возвращаясь к моему животу, как к чему-то, что он не в силах принять.

— Что значит — как? — я хватаю воздух ртом, едва справляясь с обидой. — Егор, я спала только с тобой. Только с тобой! Да, Миша проявлял знаки внимания, но я их не принимала. Я уже приняла решение оставить ребёнка сама, и мне не нужна твоя жалость. Но я буду рада, если ты… захочешь быть ей таким же отцом, как нашему сыну. Это у тебя получается хорошо.

Он молчит. Только мотает головой резко, неверяще, будто отталкивая от себя каждое моё слово. Через секунду его срубает. Он съезжает вниз, падает прямо на пол. Сгибает колено, опускает голову, и вдруг срывается.

Кулак резко ударяет по кафелю. Глухой звук отдаётся эхом по палате.

Раз. Два.Три.

Три удара, и взмах руки вновь.

На четвёртом я вздрагиваю и бросаюсь к нему, потому что из его руки уже сочится кровь.

— Хватит! Прекрати, что ты делаешь?! Мне страшно, Егор. Остановись!

Он поднимает лицо, и в глазах его бездна. Красные от злости, от боли, от слёз, которых он не позволяет себе выплеснуть.

— Ты… Ты изменяла мне или нет? — его голос ломается. — Потому что я знаю. Знаю, что изменяла. Когда мы были вместе.