Я ищу черты твоего лица

Пролог

Ночь была темнее, чем обычно. Всепоглощающий мрак покрывалом застилал свет луны в тихом, спящем городе. Фонари мерцали слабостью и вот-вот готовы были угаснуть, не в состоянии бороться с силой темноты. Вдоль трассы мчались редкие автомобили, которые словно бежали от ужаса ночи, испуганные его зловещей аурой таинственности и ужаса. В окно стучалась надоедливая ветвь клёна, танцующая в потоках ветра, что тоже был волен в ту ночь. Она барабанила, точно дразня и беря на слабо, чтобы её наконец впустили, показали, как живут люди в своих маленьких, зажатых комнатах. Если бы она только знала, как человеческая жизнь тосклива и задумчива. Вечные споры со своими внутренними голосами, ночные воспоминания о самых позорных случаях в твоей жизни, загадки на тему "А что, если...". Дереву не понять, ведь оно не осознаёт себя. Оно глупо, оно - лишь часть необратимого цикла природы. Родись, дай потомство, умри. Человек так не может, ему постоянно нужны ответы на вопросы, котрые он сам себе и задаёт. Полёт на Луну, теории эволюции, Большого взрыва, исследование морских глубин и просторов космоса. Человек хочет знать, он боится неизвестности, страшится лишь от одной мысли о том, что может скрывать за собой пучины Марианской впадины и что его ждёт после смерти. Дерево глупо, оно не поймёт...

Эти мысли отняли у меня три часа моего драгоценного, но такого нежеланного сна. Веки уже сами слипались, глаза закатывались назад, а дыхание становилось более медленным и спокойным. Но я боролся с этим, я не хотел засыпать и встречать следующий день со вновь обмоченной слезами подушкой. Я боялся засыпать, потому что снова могу увидеть её... Мне хотелось провалиться в глубокую кому, уснуть на сотни лет, чтобы мой мозг медленно, безболезненно погиб, чтобы больше не видеть её в моих снах. Прекрасную, обоятельную и такую родную. Мне хотелось избавиться от неё, стереть её из памяти, словно с жёсткого диска, получить алкогольную амнезию, утонув на дне своего гранённого стакана с ядом. Каждую ночь я попадаю в одно и то же место: в маленький уютный городок, где-то в Италии, иду по извитым дорогам его улицы, любуясь цветущей, молодой природой весны, прекрасной архитектурой и необычными людьми. Десятилетний мальчик будет сидеть на роскошной, резной лавочке и лопать большие, налитые мёдом яблоки, блестящие в лучах палящего солнца своей чистой, мягкой кожурой. Он угостит меня одним из плодов, завидев моё любопытство. Сытное, спелое и такое сладкое, словно ещё раз пережил детство, которое я провёл в маленьком посёлке на берегу ещё более маленькой реки. Звонкий хруст фрукта бальзамом польëтся в мои уши, достигая пика наслаждения его сластью. Когда я подойду к набухшому людьми переулочному базару, то попытаюсь протиснуться среди толкающихся тел, кричащих, спорющих и рассуждающих. Там я найду одну неприметную лавку с резными, деревянными поделками, которые мастерит один старенький умелец. Его игрушки, словно музейные экспонаты и чем-то отдалённо напоминают японский фольклёр. Они будут стоять в ряд: драконы, ужасные чудища, красивые сказочные существа и простые, но грациозные и немного игривые животные из нашего реального мира. Мне покажется это интересным, я поспрашиваю у дедули о его хобби, и как он делает подобные творения исскуства. Он разольётся бокалом вина по скатерти и утопит меня в милых и трогательных историях своего пути к совершенству. Пока я буду его внимательно слушать, к прилавку незаметно подойдёт она. Бархатное красное платье ниже колена с длинным вырезом, открывающим бëдра, пьенящий запах вишни, отравляющий воздух, та, блестящая белыми зубками улыбка, ярко-русые волосы, уложенные объёмно и пышно, раскошное, дорогое колье из синих сапфиров, укрошающее её нежную шею. Мы встретились случайно, даже сначала не заметили друг друга. Лишь пересекнувшись взглядом, мы создали микроразряд молнии, который, кажется, стукнул нам куда-то под рёбра и затрепетал. Она улыбнётся, мило засмущается и заговорит со мной. Я растеренно буду вести с ней диалог, то краснеть, от разогнанного сердечного ритма, то бледнеть от волнения и неконтролируемой паники, а то и вовсе зеленеть после головокружения от выливающихся за края чувств. Мы отправимся с ней гулять под вечерним, пылающим рыжим огнём, небом, заслонённым сугробами пышных, красивых облаков. Мы пройдёмся вдоль берегов протекающей в городе реки, любуясь отражением в зеркале её вод, и скинем туда пару камешков, наблюдая за расползающимися по её поверхности кругами. Она пригласит меня в небольшой ресторанчик, который она часто посещает, и внезапно мы окажемся во Франции. Там мы проведём оставшейся вечер за ужином и выпиванием. Она возьмёт себе традиционное блюдо Рататуй, парочку профитролей и красное вино нам на двоих. Я же предпочту для себя более приземлённое блюдо - луковый суп. Я буду заворожённо слушать её рассказы и истории, следя за каждым движением её глаз и губ, не в состоянии отвести взгляд. Я загипнотизирован, пленён ею. Она была как ангел, которым я мог восхищатся без устали, который затягивал мои гнойные раны и сшивал мой помутневший разум воедино. Я был рад, рад до слёз, что нашёл её. Прямо там, в ресторане, я пущу скупую слезу, сам того незаметив. Она, разумеется, обратит на это внимание, с умилением и растроганной душой обнимет меня и шепнёт: - "Теперь всё будет хорошо". Слёзы так и побегут, тихо и скромно. Я не издам не единого всхлипа, дыхание моё будет ровным, но разум будет рыдать и радоваться. Я обниму её в ответ, и так мы просидим вместе до ночи. Тогда она выведет меня из ресторана, крепко держа мою руку. Невообразимым путём она приведёт меня к одинокой беседке на краю большого утёса, откуда открывается неописуемый вид на ночное, чёрное море, где отражаются и купаются звёзды, бушуют волны и гуляет ветер. Она покажет мне множество созвездий, о которых я никогда не слышал, расскажет мне множество древних легенд об этих рисунках неба, а я буду внимательно её слушать и постепенно влюбляться. Я встретил её впервые в жизни и лишь за короткий миг почувствовал в ней что-то родное, словно мы знакомы уже много лет. Я увидел в ней кого-то близкого, кого однажды уже потерял. Я снова почувствовал себя нужным, почувствовал себя свежо и радостно. И снова я стал плакать, словно маленькая девочка над романтикой. Мне стало так хорошо, так спокойно, как я никогда себя не чувствовал. Я вновь обрёл то, что потерял много лет назад. Я стал чувствать себя... Любимым...

Глава 1 Родился. Потерпел. Умер

Меня разбудило удушение собственными слезами, которые за ночь снова раздражили мою кожу и намочили подушку. Словно большой, кирпичный замок мой мир снова рухнул, вызывая землетрясение в жерле вулкана моей души. Я снова уснул и увидел её. Она снова пришла ко мне, снова в том же платье, с ароматом тех же духов. Судьба снова издевается надо мной, как живодёр издевается над дворняжкой в тёмном закаулке. Меня так же избили ногами и затушили о моё сердце окурок сигареты, оставив ожог ещё более сильный, чем прошлый.

Я ненавижу этот сон. Ненавижу этот городок в Италии, этот французский ресторанчик с рататуем и вином, эту беседку у морского бриза. Я ненавижу эту девушку из сна, за то что заставляет меня влюбляться каждую ночь, а потом растворяется в лучах утра. Ненавижу ночь, ненавижу засыпать. Чёртова подушка, снова вся мокрая! Ненавижу и её тоже! И это одеяло, которое маленькими иголочками раздражает меня по ночам, эту жёсткую кровать, с выпирающими пружинами. Моя мелкая однокомнатная квартира в дряхлой хрущёвке была тоже мне ненавистна. Она давила на меня своими стенами, заставляя себя чувствовать ручным попугайчиком в клетке. Ненавижу этот день! Поршивое солнце снова светит мне прямо в глаза, а тонкие, синие шторы не справляются со своей обязанностью. Ненавижу это солнце! Ненавижу эту жизнь.

Я поднялся с кровати, словно мертвец восстал из могилы. Всё тело тянуло ближе к полу, на меня словно действовало сразу две атмосферы. Боль в шее аукнулась жёстким выстрелом, когда я полностью встал с койки и потянулся, разминая мышцы. Кажется, я уснул в неудобном положении, что привело меня к награде в виде мучительных болей с самого утра. Ни живой, ни мёртвый я не шёл, а буквально падал вперёд, успевая в нужный момент сделать шаг, чтобы не рассечь себе лоб об угол какой-нибудь тумбочки.

Сегодня меня ждала на балу рабства мне так ненавистная каждодневаня рутина, которая состоит из моего завтрака, поездки на работу, небольшой вечерней прогулки и возвращения домой. Чтобы совсем не лишиться рассудка, мне пришлось занять свою голову чем-нибудь интересным, прежде чем я окончательно сойду с ума от моего распорядка дня, въевшегося пиявкой в моё сердце. Так всё утро я размышлял о том, почему мне снится один и тот же сон на протяжении уже как месяца. Каждую ночь, каждый раз. Возможно и, я думаю, даже очевидно, что это как-то связано с моим медленным, но высоким по своему качеству, выгоранием. Мне довелось испытать много невзгод, противоречий и одиночества, которые не покидали меня даже в присутствии огромной толпы людей. Особенно в толпе людей... Но как это связанно с этой девушкой? Возможно никак; я просто хочу, чтобы кто-нибудь смог полюбить меня просто так, ни за что. Это ли не истинный эгоизм? С другой стороны - ничего плохого в этом нет. Он никому не вредит, о нём никто не знает, а значит он никогда никого не заденет и не обидет. Довольно простая философия. Но чую я, что не всё так просто, как может показаться изначально. Будто в этом есть некий смысл, который я ещё не могу разгадать. Что, если это сама Судьба мне шлёт подсказки? Но что это за подсказки такие, что это за знаки? Может быть, я просто себе это всё надумал? Вероятнее всего. Я давно уже перестал верить в детское, новогоднее или какое-либо ещё чудо. Оно перестало со мной происходить, ещё когда мне стукнуло восемнадцать. С тех пор прошло уже тринадцать лет, а я всё ещё думаю, что где-то там есть настоящие взрослые, которые сами решают свои проблемы, не боятся надвигающихся бед и гордо встречают их, выставив грудь вперёд, словно могучий царь зверей. А я не такой, я маленький, беззащитный львёнок, который пляшет под чью-то дудку и делает всё, лишь бы погасить задолжность на уплату налогов и оставить себе запасы на пропитание. Нет для меня взрослой жизни, лишь взрослое повеновение.

Впрочем, как бы я не страдал от серости лиц нашего рабочего, офисного коллектива, жалостливая, ржавая маршрутка уже везла меня по моему стандартному, однотипному маршруту, набитая людьми, словно подушка синтепоном. Мне повезло, что моя остановка находится почти у самой конечной станции маршрутки. Каждый раз, когда я дожидался её и садился, она была полностью, или почти полностью, пуста. Мне была подвластна абсолютна вся машина, и я мог сесть совершенно на любое место, какое захочу. Однако, раз за разом, это было самое дальнее сидение у окна. На дорогу до работы я тратил примерно пол часа, поэтому у меня было много времени, чтобы побыть с собой наедине. Я сажусь на это место и любуюсь видами, которые лицезрел сотню раз и которые не менялись уже на протяжении долгово времени. Рекламные баннеры, логотипы компаний, магазины, спортзал, автомастерская - всё это я видел на неделе по десятку раз. Я запомнил каждую деталь той вывески возле гипермаркета про похудение. Я запомнил, как выглядела девушка на том изображении, цвет её лосин и футболки, какого размера была её талия, запомнил рекламные слова с той дощечки, даже номер телефона. Я видел это несколько раз, постоянно, на протяжении восьми лет. Восемь лет я езжу туда, восемь лет езжу обратно. За все эти восемь лет небо ни разу не показалось мне ярче, чем было до этого, а люди не стали улыбчивее, чем вчера. Они все были серые, однотонные, лица смешивались в единый чёрно-белый сироп, текущий по такому же бесцветному тратуару. Словно они все тоже одиночки и просто не замечают друг друга. Они механизмы, только и всего. Бездушные, запрограммированные машины, которым внушили то, что они живут ради результата, ради цели. Они глупцы. Как и я.

Начальник был всё таким же бесчувственным големом, как и его сотрудники. Он был крупным, широким, с большими ладонями и квадратной челюстью. Невольно спутаешь его натуру с монстром Франкенштейна, хотя на том и не были видны швы, которые послужили бы следствием множественных операций и хирургических вмешательств. Он словно древний каменный страж затерянного где-то в джунглях храма, который вздымался над своими работниками и наблюдал за их рабским трудом. А те и не против, они молча бродили по офису, печатали отчёты и прочую бурду в своих квадратных экранах смерти, пользовались принтером и даже не общались друг с другом. Сплошной негатив и дух уныния. Простые шестерёнки.