По запотевшему зеркалу лениво стекали капельки горячей воды. Длинные мужские пальцы прикоснулись к влажной поверхности и сделали размашистый мазок. Там, по ту сторону зеркальной поверхности, появились невероятно красивые, но, возможно, от этого какие-то неживые глаза. Они казались стеклянными, точно у куклы, и взгляд их был таким же пустым и безжизненным.
- Лари, милый! Иди сюда! – раздался писклявый женский голос из комнаты.
Он не ответил. Он не хотел отвечать и возвращаться назад в комнату очередного гостиничного номера, которые он давно уже воспринимал, как свой дом.
Ему было противно. Противно от себя, от девушки, что ждала его. Противно от своей жизни. Он подумал, что, должно быть, хорошо быть девчонкой, чтобы так просто позволить себе роскошь заплакать.
- Лари, я соскучилась! – вновь послышался требовательный голос.
«Она похожа на Вику, - подумал он. - Тот же русый цвет волос, те же карие глаза, но это не она… А, впрочем, встреть я сейчас Вику, наверное, даже не поздоровался бы. Как она смеялась надо мной тогда… Я признался ей в любви, а она сказала, что на мне дурацкая куртка. Конечно, она была права, и куртка действительно была дурацкой, к тому же на два размера больше. Мама купила «на вырост». Но все равно, как же это мерзко, когда ты признаешься в любви, а над тобой смеются. А еще хуже - используют. Она полгода требовала, чтобы я каждый день в буфете покупал ей сладости. Я потратил тогда все свои сбережения. А потом денег не стало. Совсем. Я клянчил их у мамы и один раз даже своровал. Так стыдно. Мама не заметила. Но мне до сих пор стыдно за это. А потом, когда я не смог купить шоколадку, Вика сказала, что я неудачник и ничего не добьюсь. А потом – контрольный выстрел. Она сказала, что я ей никогда не нравился. Глупо, конечно… Мне давно пора об этом забыть. Сколько лет прошло! Я учился тогда в восьмом классе. А теперь я звезда. Девчонки караулят меня у дома, в гостиницах, у концертных залов. Я могу щелкнуть пальцами, и любая - ЛЮБАЯ из них окажется в моем номере и сделает все, что я пожелаю. Только отчего мне так гадко на душе? И почему до сих пор к горлу подступает комок, когда я вспоминаю о Вике и о том, как она смеялась надо мной?..
- Лари, я сама сейчас приду! – произнес голос с нотками раздражения.
Послышались приближающиеся шаги, но он оказался быстрее и торопливо закрыл дверь на щеколду.
- Гадко… - шепотом произнесли его губы.
Он прижался спиной к двери ванной комнаты. Девушка начала стучать в нее - сперва аккуратно, а потом громко, со всей силы. Эти звуки чрезвычайно раздражали, но сил остановить ее не было. Он медленно сполз на пол и, запрокинув голову назад, закрыл глаза.
«Любая из них сделает все, что я захочу…» - вновь пронеслось у него в голове. Но почему-то эта мысль не принесла ему радости.
- Лари, ну открой! Я хочу тебя обнять! – продолжал пищать женский голосок, сдабривая слова ощутимыми ударами в дверь и смехом.
- Уходи! – вдруг тихо произнес он.
Девушка не услышала и продолжила пытаться взять приступом ванную комнату, видимо, думая, что это игра.
- Уходи!!! – очень громко, испугавшись собственного голоса, прокричал он.
За дверью все стихло.
- Ну и урод! – проговорил женский голос.
В комнате послышалась возня, будто собирали вещи, а потом хлопнула входная дверь.
Он остался один. Брови сдвинулись на переносице. Захотелось выпить, чтобы забыться… а, впрочем, он и так сегодня много пил, и это не помогло. Стало только хуже.
Он медленно встал и вышел в комнату. На полу валялись смятая простыня и сломанный цветок, один из тех, что ему сегодня подарили на концерте.
Он остался один. А, впрочем, он всегда был один, даже когда его окружали толпы влюбленных девчонок, готовых сделать ради него все, что угодно…
Я теперь уже плохо помню тот день. Странно, почему с течением времени так легко забываются те подробности и детали, которые прежде были так важны. Те самые подробности, которые тысячу раз мое воображение раскладывало по полочкам, которые я так лелеяла и любила… И все же я постараюсь вспомнить все так, как оно было на самом деле.
Я хочу рассказать вам историю. Мою историю, историю четырнадцатилетней девочки из далеких 90-х годов. Возможно, кому-то она покажется наивной, но я знаю твердо, что найдутся и те, кто, прочитав ее, скажут, что испытали нечто подобное.
В нашем обществе принято свысока смотреть на людей, которые способны любить тех, с кем они не знакомы. Такого человека называют фанатом. Мне никогда не нравилось это слово. По-моему, оно обидное. Если ты можешь жить в своих мечтах, что тут дурного? Мне кажется, это не значит, что ты фанатеешь или сотворяешь кумира. Это значит, что ты способен любить, обладаешь воображением и совершенно особым строением души. Мне искренне жаль тех, кто считает, что имеет право насмехаться и судить таких, как я, высокомерно говоря: «Ничего, это пройдет. Возраст такой… Все это так – бредни…». Может, и пройдет, ничто в этом мире не вечно, но отрицать то, что такие чувства есть и что они настоящие, в корне неправильно. Потому что любовь, какой бы она ни была, все равно любовь, и те, кто способен на нее, одним этим заслуживают уважения толпы.
С девяти лет я училась в художественной школе для высокоодаренных детей. До сих пор не знаю, была ли я такой высокоодаренной. Но я любила рисовать с детства. Поэтому мама решила и дальше развивать мои наклонности, за что я ей до сих пор очень признательна.
Занятия обычно продолжались с утра и до вечера. В нашей школе, кроме общеобразовательных, было много специальных предметов, в простонародье - спецов: живопись, рисунок, декоративно-прикладное искусство, скульптура, композиция.
Когда мне исполнилось четырнадцать, я стала студенткой Республиканского Художественного колледжа. Мы уже тогда учились семестрами. В конце каждого семестра было выставление, на котором, мы показывали все свои работы и получали заслуженные (или не очень заслуженные) оценки.
Я никогда не была отличницей, в нашем классе было немало детей талантливей меня. Я не ударялась в тройки. Четверки в равных пропорциях чередовались с пятерками. И в целом я была собой не то что бы совсем довольна, но удовлетворена.
Я любила свой колледж и мне нравилось все, чем я занималась. Единственное «но» – это то, что мне больше ни на что не хватало времени. У меня были подруги, но все из моей же школы. Мы переехали в наш дом, когда мне было девять, но спустя пять лет я по-прежнему ни с кем не была знакома. Я просто стеснялась подойти и заговорить первой. А все девчонки во дворе считали меня жуткой воображалой. Впрочем, у меня не было времени переживать по этому поводу.
Когда, наступали каникулы, я, как маньячка, погружалась во влекущий и сладостный мир книг. Любовные исторические романы! Что может быть лучше, чем окунуться с головой в волшебную вселенную замков, роскошных пышных платьев, благородных лордов на белых конях… Мне нравилось не читать, нет…. Мне нравилось жить там. Да, я жила в этих романах, я была и Скарлетт, и Анжеликой, и Королевой Марго, и графиней де Монсоро. У моих ног лежали великолепный Ретт Баттлер, блестящий де Бюсси, романтичный Ла Моль, благородный Дарси, отважный Айвенго… И кто там еще? А, не важно... Я была счастлива с книгами и иногда даже плакала, когда в конце романа кто-то из героев погибал. Ну а завершение любимого произведения и вовсе было трагедией. На каникулах я обычно не рисовала. Я слишком уставала от карандаша и красок за время учебного года.
Наш класс был на редкость недружным. Наверное, так сложилось из-за того, что нас в самом начале поделили на три группы. Все общеобразовательные предметы мы посещали вместе, но спецпредметы вели разные преподаватели в разных кабинетах. Моя группа, носившая название третьей, меня в целом вполне устраивала. Неплохие ребята из хороших семей. Нас было девять. И среди них была моя подруга - Камила. Симпатичная высокая девушка с янтарными глазами, смуглой кожей и черными волосами до плеч.
Между группами была негласная конкуренция. Ведь нас учили разные преподаватели, и от этого стиль рисования у ребят отличался друг от друга. Мы с ревностью ходили на выставление в соседние кабинеты, шепотом обсуждая рисунки однокашников и убеждая себя в собственной неотразимости.
Вторая группа была самой разношерстной, там было больше всего детей из неблагополучных семей и приезжих из других небольших городов. Дети там, наверное, в силу воспитания или отсутствия рядом родителей, были менее начитанными и более агрессивными. Я ненавидела вторую группу и двух одноклассников из нее считала своими личными врагами: это были Борис, круглолицый и темнокожий мальчишка из приморского городка, который постоянно говорил пошлости, и Моника, девушка с довольно экзотическим именем и столь же экзотической, яркой внешностью. Она была всегда нарочито резка в высказываниях и весьма самодовольна, впрочем, не без основания. Моника по праву считалась одной из лучших художниц нашего класса. Она неважно училась по общеобразовательным предметам, но по живописи и рисунку у нее всегда были только пятерки. Сейчас я вряд ли вспомню, из-за чего я ее так возненавидела, но тогда я была уверена в том, что Моника и Борис – это два самых ужасных человека на свете.
В первой группе учились дети, которые мне нравились и те, которые не нравились. Резкой неприязни, никто из них не вызывал. Потому эта группа была для меня нейтральной.
Я открыла шкаф. Перед глазами тут же зарябило от разнообразия цветов и принтов. Я любила яркие и совершенно разные вещи. Какой смысл покупать две оранжевые майки, если можно купить одну оранжевую, а другую зеленую?
Денег в те годы у родителей было немного. А одеваться красиво и разнообразно хотелось. Поэтому спасал меня вездесущий Second Hand, в котором, к слову, можно было купить даже одежду модных брендов.
Так-с… И что мы сегодня наденем? Настроеньице паршивое. За окном тучи. Слякотно и мерзко. Значит, нужно добавить цвета в эту промозглую серость. Я достала из ящика черные колготки и гольфы в разноцветную яркую полосочку, потом нашла джинсовые бриджи, которые я давеча разрисовала британским флагом на правом кармане сзади. Вполне пойдет. Верх, пожалуй, надо взять поспокойней. Я достала простой темно-синий свитер, манжеты которого были обшиты красной тесьмой - эта расцветка поддерживала яркое цветовое пятно сзади на брюках. Я сделала хвост набок. Вид получился шкодливый и забавный. То, что люди на улице будут оборачиваться - сто процентов! Но чего-то не хватает… Конечно! Куда без украшения? Красно-белые бусы - то, что надо!!!
Как здорово, что в нашем колледже нет формы!
В тот день у нас должна была быть скульптура - единственная из всех художественных дисциплин, которую я терпеть не могла. Нас заставляли скручивать толстенные проволоки, это была основа будущего произведения, а затем на этот каркас налепливалось несколько килограммов пластилина, после чего с помощью стеков, ножей и прочих подручных материалов из проволоки и сероватой пластилиновой массы получалось нечто. И это нечто мне, как правило, не нравилось. От пластилина постоянно была грязь под ногтями, и это противное ощущение липкости и жира, даже на вымытых руках, меня тоже отнюдь не вдохновляло.
В тот день я тащила на занятия здоровенный каркас из толстой проволоки, который накануне мне помог скрутить папа. Я залезла в переполненный трамвай, он резко тронулся, и какой-то идиот, забывший взяться за поручни, упал прямо на меня, а если быть более точным, -- на проволочный скелет моей работы, который я бережно держала в руках. Каркас согнулся, и величественный викинг превратился в фигуру, согнутую раком. Я бросила на неуклюжего мужчину полный ненависти взгляд. Этот невежа, даже не удосужившись извиниться, вышел на следующей остановке.
Я про себя обругала его последними словами и в расстроенных чувствах доехала до колледжа. Здесь меня ждала еще одна неприятность. Учитель скульптуры заболел, и, чтобы наша группа не шаталась два урока без дела, нас отправили на занятия в компанию моих заклятых врагов, во вторую группу.
Ну вот, теперь придется сидеть два часа с этими уродами. Кажется, мне предстоит веселая пара…
- О! Кто это к нам пожаловал? – надменно произнесла Моника, параллельно крася губы, в немыслимый бордовый цвет, который ей ужасно не шел. - Заходите, будьте как дома, но не забывайте, что вы в гостях!
Мы молча зашли, покидали свои сумки возле парт. Похоже, никого из моих одногруппников не задела колкость Моники. Я презрительно фыркнула и оценивающе взглянула на нее. Моника ответила мне таким же злобным взглядом.
В самом начале занятия к нам ненадолго заскочил учитель скульптуры второй группы, что-то мимоходом объяснил и убежал - у него в это время, кажется, были еще два класса.
Я полезла в сумку, чтобы достать пластилин и стеки. Мой согнутый каркас стоял на столе.
В этот момент к работе подбежал Борька и, подняв ее высоко над головой, чтобы всем в классе было видно, заорал:
- Смотрите! Это Мирослава себя сделала! Ух ты, какой вид! Я бы тут сзади пристроился…
Я резко повернулась и выхватила свою работу из его цепких рук. Кровь ударила мне в голову: опять этот мерзкий мальчишка говорит пошлости! Но ничего, я смогу поставить его на место! Я набрала побольше воздуха и невозмутимо ответила:
- Ну, что ты, Боря, это же ты! Я еще одного человечка сделаю и сзади поставлю. Только кого, не знаю. А! Придумала! Дружка твоего лучшего, Серегу. Так и назову: Сергей и Борис.
Серега, сидевший в темном углу, зло блеснул на меня глазами. Это был в целом неплохой мальчишка, они с Борисом были из одного города и жили вместе в интернате при нашем колледже. Так получилось, что Боря, то ли благодаря силе, то ли пользуясь дружеским расположением Сереги, подавлял его. И Сергей постоянно делал за закадычного друга домашние задания, давал списывать на уроках, а иногда и отдувался за его проделки перед учителями. Впрочем, с Сергеем у меня на тот момент тоже были свои счеты. Он недавно обозвал меня дурой.
- А ты не слишком ли распускаешь свой язычок в гостях? Совсем обозрела, – злобно прошипела Моника, встав рядом с Борькой.
- Я буду распускать свой язычок, когда и где захочу! И тебя не спрошу! – высокомерно посмотрев на нее, ответила я.
- Ну и дура! – сказала Аня, неожиданно тоже решившая вступить в разговор.
То, что в мой спор с Борисом неожиданно вмешались еще два человека, стало меня напрягать. Но старший брат всегда учил меня давать сдачи. А мама советовала не опускаться до уровня того, кто обзывает меня. Умно сказанная фраза может ударить гораздо больнее, чем оскорбление.
- Уж поумнее тебя буду, - ответила я Ане. – По крайней мере, за вчерашнее сочинение у меня пятерка, а не пара!
Аня залилась краской, вспомнив о том, как учительница литературы отчитывала ее при всем классе за безграмотность.
На дворе был ноябрь. Опадали последние пожелтевшие листья. Было сыро и холодно. Я не любила осень. Это время года всегда наводило на меня тоску. В такие промозглые слякотные дни мне казалось, что все в моей жизни кончилось, так и не успев начаться.
Мне четырнадцать, у меня нет и никогда не было парня. Я ни разу ни с кем не целовалась. И никого не любила. А вообще - способна ли я на любовь? Как давно мне стали нравиться мальчики? Столько, сколько я себя помню… Мне нравились артисты, фигуристы, мальчик в детском саду, а еще взрослый сын друзей родителей, Кирилл. Но это так… Ерунда… Я не думаю, что любила их. Подумав немного об очередном красавце, я вскоре переключалась на кого-нибудь другого. Ну и что с того? Может, я вообще имею ледяное сердце, как у Кая из «Снежной королевы». Жаль, хотелось бы испытать, такое же чувство, как у Ромео и Джульетты. Боже, как я люблю эту пьесу Шекспира! Что может быть прекрасней, чем эта восхитительная история о безграничной и преданной любви двух людей друг к другу?!
Я сидела на полу и натягивала планшет. Планшет – это вовсе не то, о чем вы, наверное, подумали. К гаджетам эта штуковина не имеет никакого отношения.
Планшет – это такая здоровая доска с прибитыми к ней с четырех сторон рейками. К нему с помощью кнопок прикрепляется влажный лист ватмана. Мочить бумагу нужно для того, чтобы она плотно прилегала к доске, и между ней и листом не было воздуха. В идеале, высохнув, бумага должна быть абсолютно гладкой и ровной. Но, спустя все годы обучения, я так и не научилась хорошо натягивать планшеты. Ватман после высыхания всегда был покрыт волнами. Может, есть, какой-то секрет, о котором мне никто так и не рассказал?
Я ужасно злилась из-за того, что на бумаге постоянно появляются неровности и пузыри. В довершение всего, вбивая кнопки в рейку, я нечаянно долбанула молотком себе по пальцу. Я выругалась, швырнув планшет в дальний угол комнаты.
Как обычно, у меня был включен телевизор. Я не любила работать в тишине. Мне нравилось рисовать под музыку. Я не умела хорошо петь, не играла ни на каком музыкальном инструменте, да и в классике тоже разбиралась неважно. Но музыку я любила, разную, просто ту, к которой лежала душа. Музыка вдохновляла меня, наполняла мою душу всеми мыслимыми и немыслимыми страстями, чувствами и эмоциями. Иногда я слушала радио, иногда – любимые песни, второпях записанные на кассеты с того же радио. А еще у меня были кассеты, купленные на базаре, чаще пиратки, ведь оригинальные лицензионные версии с красивыми и яркими вкладышами стоили дороже, а денег на них не было. Неплохой альтернативой было телевидение, хотя меня в последнее время все больше и больше раздражала современная поп-культура. Однообразное звучание, одинаковые слова и пошлые клипы с полуголыми девицами дико злили. Как раз в тот момент, когда я долбанула себе по пальцу молотком, на экране прыгала очередная безголосая, прегидрольная мартышка в сапогах-ботфортах и ультрамини-платье, считающая себе королевой эстрады. Как там ее звали? Сейчас вряд ли кто-то вспомнит… Ах, да, кажется, Лионелла. С чего эти так называемые «звезды» выбирают себе такие дебильные псевдонимы? На линолеум же похоже…
Палец ужасно болел, я пошла в ванну, намочила холодной водой полотенце и приложила к месту удара. Выключив воду, я услышала, незнакомую мелодию, доносившуюся с экрана телевизора. Не знаю, что случилось со мной в тот момент. Но я почему-то тут же заторопилась обратно в зал.
Именно тогда я впервые увидела ЕГО…
По телевизору показывали клип новой мальчиковой группы. В ту пору на экране было засилье красавчиков всех мастей - и иностранных, и наших: Backstreet Boys, Take That, На-на, NSYNC и другие. Но этих ребят я никогда прежде не видела.
Именно с той минуты пошел отсчет моей новой жизни и новой меня. Хотя тогда я этого еще не знала. Я не могла даже предположить, какая волнующая и значимая цепь событий последует за этим, на первый взгляд, безобидным событием. И как один смутный и совершенно незнакомый образ с экрана телевизора изменит меня навсегда…
Мою душу сразу же потряс голос исполнителя - поразительно высокий, сильный и чистый. Вернее, голоса было три, но один солировал, два других скорее просто подпевали ему.
Клип был похож на коротенькое кино и захватывал с первого мгновения быстротой и красотой сюжета.
Передо мной возник ночной лес, поросший корявыми деревьями, напоминавшими страшных чудовищ. По нему бежала девушка в роскошном средневековом платье из алого бархата. Я всегда любила такие сказочные, пышные наряды и, кажется, когда-то представляла себя одетой в такой же восхитительный туалет… Волосы девушки, завитые в локоны, цеплялись за ветки, они были такого же цвета и длины, как мои... Она плакала от ужаса. Кто-то гнался за ней. Параллельно среди бархатной черноты ночи появились два мужских силуэта в темных, окутывающих фигуру с головы до пят плащах. Лиц этих мужчин не было видно, но отчего-то их едва различимые во мраке тени наводили ужас и страх…
Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей. Все в этом клипе заворожило и увлекло меня настолько, что я попросту забыла о том, что все увиденное мной происходит только на экране телевизора. У меня было полное ощущение того, что я сама оказалась в этом черном лесу, и что именно я - эта испуганная девушка …
Лиц мужчин в плащах не показывали - только их пухлые губы, которые, злобно искривляясь, вторили тому, главному голосу. А на фоне ночного неба постоянно появлялись очертания мрачного замка, тускло освещаемого светом полной луны. Затем, благодаря ловкому операторскому трюку, словно змея, медленно вползая в замок, я увидела каменный пол с бегающими по нему мышами, потом - красный, побитый молью ковер, пылающие дрова в камине и ноги, обутые в высокие черные ботфорты и украшенные медными пряжками в виде драконов. Камера резко взмыла вверх, и в темноте блеснули чьи-то холодные глаза… Это был Он – главный солист группы! От этого взгляда все внутри меня перевернулось, я не заметила, как плотно сжала руки в кулаки.
Той ночью я плохо спала. В голову лезли разные мысли. Но все они так или иначе пересекались с Ним. Его голос продолжал звучать в моем сознании, его глаза преследовали меня.
Это какое-то помешательство! Мне давно пора спать! Завтра рано вставать. Ну что это со мной? Не могу… Не могу заснуть… Он, везде Он… Почему так больно?
Я не выдержала и заплакала. Слезы, душившие меня с того момента, как я увидела этот клип, наконец-то вырвались наружу. Они полились из глаз ручьем. Я задыхалась. И не понимала, почему я плачу. Я только осознавала, что это из-за НЕГО, того парня из клипа. Спустя какое-то время я все же заснула на совершенно мокрой от слез подушке… И это было странно и ново для меня.
Утром первой моей мыслью был Он. Я встала, хотела, как обычно съесть бутерброд. Но отчего-то даже сам вид еды вызывал у меня отвращение. Единственное, что я смогла себя заставить сделать, так это выпить пару глотков горячего растворимого кофе. Мама встревожено поинтересовалась, почему я не ем. Я ответила, что нет аппетита. А из головы по-прежнему не выходил Его образ. Все внутри дрожало и тряслось, как перед выставлением, или даже сильнее. Поэтому и не хотелось есть.
В тот день я даже не стала наряжаться, как обычно, лениво натянула на себя ангорковый свитер с тусклым цветочным рисунком. Он был немного колючим, но очень модным, хотя и на три размера велик. Брат привез его в прошлом году из поездки в Индию, где затаривался товаром. Этот свитер не продался – неликвид, поэтому его отдали мне. Благо, тогда был моден оверсайз, и я не выглядела нелепо. Хотя длинные рукава очень бесили.
На улице лил дождь, я тащила свой здоровый планшет в тряпочной сумке, сшитой специально для него. Зонтик был не в состоянии прикрыть эту махину. Но сейчас меня меньше всего волновало, что ватман или я намокнем. Все стало неважным. Я думала только о Нем.
Трамвай медленно плелся по мокрым путям, я держалась за поручни, сопротивляясь из последних сил давлению толпы, меня кидало из стороны в сторону, и тогда мне впервые пришла в голову эта мысль.
А что, если… что, если это и есть ЛЮБОВЬ?
Мне стало страшно.
Неужели я и вправду могла вот так влюбиться в не знакомого мне человека? Нет! Это невозможно! Это глупо! Но, если это не любовь, тогда что это? Что это? Почему так больно сжимается грудь при мысли о нем? Почему все время хочется плакать и смеяться одновременно? Что со мной? А если я вправду влюбилась? Это же катастрофа! Ведь в этой любви у меня нет и не будет ни капли надежды на взаимность! Значит, мое чувство обречено на безответность с самого начала… Как больно. Сердце болит... Больно…Почему так больно?!!!
Так, ведя внутреннюю борьбу с самой собой, я доехала до колледжа. Выйдя из трамвая, я почувствовала неприятное головокружение и подташнивание.
А все-таки есть надо. А то еще в обморок брякнусь! Надо будет на переменке сбегать в буфет и съесть какой-нибудь противный пирожок с картошкой…
Почему-то в нашем школьном буфете продавали только чай и пирожки с картошкой. Признаюсь, честно, я до сих пор терпеть их не могу…
Первыми тремя уроками у нас была живопись. Я достала из мокрой сумки планшет, поставила его на мольберт и попыталась начать рисовать. Камиллы почему-то не было, иначе я бы рассказала ей о клипе. Остальных же одногруппников после случившегося на скульптуре я больше не уважала и не считала не то что друзьями, но даже приятелями.
Наш натюрморт состоял из зеленого эмалированного ковша, пары яблок, корзинки и чего-то, напоминающего подставку под керосиновую лампу. Но форма у этой штуковины была такой сложной, что мне никак не удавалось ее нарисовать. Ее основание, неровное и ажурное, постоянно куда-то косилось, а нереально сложная ручка, несмотря на все мои усилия, вырисовывалась совершенно другой, нежели у оригинала. Помучившись с полчаса, я не выдержала и, встав, решила отправиться на прогулку по двум другим группам. У нас разрешалось даже во время занятия вставать и смотреть на то, как рисуют одноклассники. Считалось, что сравнение своих работ с чужими полезно для творчества. Однако обычно это было просто отмазкой для тех, кто не хотел рисовать.
Я зашла в соседнюю, первую группу. Учителя у них не было. В классе царило необычное возбуждение, все девчонки, а их в нашем классе было гораздо больше, чем мальчиков, горячо что-то обсуждали.
- Он просто Супер!!! - пропищала Айя, обычно тихая и молчаливая. Но теперь ее глаза сверкали каким-то необычным, не свойственным ей огнем. Впрочем, за те четыре года, что мы с ней учились, я знала об Айе только то, что она хорошо рисует и дружит с Миланой и Элей.
- Ну, не знаю, а мне больше другой нравится! Но вообще-то они все класс! – вторила ей Эля.
- Да! Да! А клип - это же находка! Как в нашем любимом романе! Только еще круче! Они все такие душки, что просто… просто улет!!! – закатывая глаза, восклицала Милана.
Мое сердце учащенно заколотилось.
- О ком это вы говорите? - возбужденно спросила я.
- Мирослава, ты что, Polaris не слышала? – спросила Айка откусывая булочку «Лакомку» со сладким маргариновым кремом и осколками арахиса. Мы такие покупали в соседнем магазине и, если на них хватало денег, ты считался богачом.
- Polaris? Кто это? - с замиранием сердца переспросила я.
- Это же новая мальчиковая группа. Их там трое. И все такие лапочки! Один круче другого! – возбужденно ответила Милана.
Я пришла домой и тут же, не раздеваясь, включила телевизор на музыкальном канале. Как всегда в это время, шла передача, в которой выполняли заявки телезрителей. Я не очень ее любила, потому что, как правило, мои вкусы в музыке не совпадали со вкусами большинства. Но сегодня я решила досмотреть ее до конца в надежде на то что смогу снова увидеть ИХ!
В этот момент пришел Радмир – мой старший брат. Он был старше меня почти на одиннадцать лет. Но, несмотря на разницу в возрасте, у нас с ним были теплые дружеские отношения. Все мое детство он был моей главной нянькой. Одевал, кормил поил, воспитывал. Радмир учил меня всегда давать сдачи и быть самой собой. Это он привил мне любовь к истории. Рассказывал что-то о древнем Риме и Греции. Он умел заразить своими увлечениями других. Брат даже поступал на истфак, но, не добрав одного балла, ушел в армию. Помню, я очень переживала и через день писала ему письма. Потому он стал, как говорили тогда, мешочником. То есть ездил за границу в Польшу, Сирию, Индию, Турцию и затаривался там товаром, а потом перепродавал на барахолке, накручивая цены в два-три раза. Бизнес этот тогда шел очень хорошо. За пару лет можно было заработать на квартиру. И на барахолку шли работать академики, доктора наук, инженеры, доктора, учителя. Словом, все, кто не хотел голодать и хотел хоть чуть-чуть жить, как на Западе. Кроме того, это был отличный шанс увидеть мир. Брату нравилась его работа. А мне нравилось, когда приходил товар и мне перепадало что-то вкусное или красивое.
- Ты чего врубила так громко? Оглохнуть можно… - недовольно пробурчал Радмир, делая звук потише.
- Не трогай, Радька! Я жду одну группу… - попросила я.
- Что за группа?
- Новая - Polaris называется. У них такие голоса, и клип классный, и вообще… - потупив глаза, сказала я.
Радмир прищурился.
- Клип, говоришь, классный? Попса небось какая-нибудь.
Радмир в юности был отчаянным рокером, ходил на концерты всех рок-групп, и с помощью разных хитростей пробирался за кулисы и в гостиницы к звездам, где с некоторыми даже общался. Он не любил попсу и пытался всячески привить мне хороший, по его мнению, вкус к музыке. В общем, отчасти ему это удалось. Я любила многие композиции рок-групп, но этим все же мои вкусы не ограничивались.
- Ну, у них там в конце классная партия на гитаре есть. Тебе понравится… - возразила я.
- Ладно, посмотрим. Позови, если будут. Только сперва покушать надо! - сказал Радик. - Ты, небось, опять бутерброды лопала? Когда уже сама научишься готовить? – недовольно пробурчал он.
- А мне муж готовить будет, - с насмешливой уверенностью заявила я.
- Ага, и рожать тоже вместо тебя будет.
- Некогда мне готовить, у меня выставление скоро… - проговорила я.
- Ладно, ты чего хочешь - рыбный суп из горбуши или просто мясо в вине пожарим?
Я засмеялась:
- И то, и другое, и можно без хлеба!
А брат уже копошился на кухне. Радмир любил готовить. И из любого блюда делал истинный кулинарный шедевр. Он не мог просто пожарить мясо, он обязательно придумывал к нему необычный соус или гарнир. В нем, должно быть, умер первоклассный шеф-повар пятизвездочного ресторана! Через пару минут послышался глухой вскрик на кухне и громкое шипение. Я бросилась туда. На плите синим пламенем полыхала сковорода и наше мясо.
- Ты чего это с ним вытворил?
- Да ерунда, вина налил… - сказал Радик, пытаясь крышкой прибить огонь.
- Ты водой ее… - попыталась помочь я.
- С ума сошла? Мясо испорчу. Сейчас сама потухнет…
В этот момент из зала послышался знакомый голос, и я, спотыкаясь, бросилась назад в зал.
- Ты чего, сбрендила? Бросаешь меня во время пожара!
Но я его уже не слышала. По телевизору показывали Polaris.
Во второй раз мой возлюбленный показался мне еще красивее, чем в первый, и клип, и песня - еще лучше, блистательней и ярче.
Я не заметила Радика, который уже потушил сковородку и с любопытством наблюдал за младшей сестрой. Когда клип закончился, он саркастически заметил:
- Что ж, диагноз ясен – ты теперь их фанатка.
- Вовсе нет… - обиженно проговорила я.
- Да нет, не обижайся. Я думаю, ничего плохого в этом нет. Я сам раньше фанател от разных групп. Правда, ты, судя по всему, фанатеешь чуточку иначе…
- Да, он мне нравится! А что? Разве он не красавчик?
- Который? – искренне недоумевая, спросил Радмир.
- Что значит, который? Ну, этот, который укусил ее в конце…
- А-а-а… ну да, наверное. Ты извини, мне как-то до мужской красоты дела нет. Но песня и вправду неплохая. Не рок, конечно, но гитара и вправду зажигала хорошо. Да и клипчик качественный… - искренне высказал свое мнение брат.
Я была безумно довольна его резюме. Мнение Радмира было для меня важно. Тем более, что в музыке я его считала настоящим профессором.
- А что ты паришься? Мама с папой же видик купили недавно. Там его только настроить надо. И можно записать их клип. А еще альбом купить надо. На кассетах, наверное, вышел уже.