Я не жертва

Пролог

Начало конца

Во рту было мерзко.

Не открывая глаз, на тумбочке нащупала беспрестанно оповещающий о новом сообщении телефон. И только я хотела его схватить, как он тут же выскользнул из пальцев и убежал на пол. Чертыхнулась, услышав глухой удар любимой игрушки о ковер, и открыла правый глаз.

Лучше бы мне этого было не делать. В лицо ударил яркий солнечный свет и тут же голову сжало будто тисками, отчего я тихо выругалась и перевернулась на другой бок, прячась от слишком болезненных лучей.

Возле уха вновь тренькнуло и я снова выругалась, но все-таки полезла доставать беспрестанно пищащий телефон, чтобы, наконец, заткнуть его. Но прежде следовало удовлетворить свое любопытство – кто там может писать в такое время?!

Привычным жестом разблокировала экран, на котором мигал конвертик. Нажала на него – на дисплее высветилось всего одно предложение:

"Я ЗНАЮ, КАК ТЫ УМРЕШЬ…"

– Черт! – я, как ошпаренная, вскочила с кровати и принялась лихорадочно искать свои вещи.

В поисках самого необходимого, покрутила головой, попутно собирая вещи в дорожную сумку, которая уже месяц валялась у двери. Вот уж не думала, что вновь убегать придется так скоро.

В последний раз взглянула на так и не успевшую стать родной квартиру, проверила не забыла ли чего, перекрестилась и вышла за дверь.

На лестничных пролетах никого не было и я, стараясь не шуметь, спустилась вниз, чтобы бросить в почтовый ящик ключи от квартиры. Потом поднялась наверх, к чердаку, и собственными ключами открыла дверь, ведущую на крышу.

Ключ я сделала давно, стащив у вахтерши оригинал, а потом незаметно подкинув его обратно.

Убегать мне приходилось не в первый раз, а потому я всегда наперед просчитывала все пути отхода.

Я вышла из девятого подъезда, не торопясь и стараясь не привлекать к себе внимания. На голову накинула капюшон мужской толстовки. В принципе, издалека меня вполне можно было принять за щуплого паренька. Среднего роста и худая, в мужской одежде я старалась копировать походку настоящего пацана, что с трудом, но все же удавалось.

Для солидности неплохо было бы закурить, но только вот я никогда не курила и начинать не больно-то и хотелось.

Короче говоря, вряд ли во мне можно было заподозрить симпатичную девушку, но только не стоило недооценивать моих преследователей. Кем бы они не являлись. Второй раз они находят меня в другом городе, по крайней мере узнают мой номер телефона, хоть и зарегистрирован он на совсем постороннего человека. А это значит они совсем близко.

Не зря же прошлое сообщение гласило:

"Уже РЯДОМ…"

***

Автовокзал. Старый задрипанный пазик с оббитыми боками. Внутри не лучше, но мне сейчас все равно. Лишь бы уехать подальше. Самое противное, что деньги стремительно тают и когда будут новые – непонятно. Я в этот раз даже зарплату забрать не успела, так быстро пришлось скрываться от преследователей.

Тут же в голове возникла ассоциация с миром – театром и сменяющимися декорациями – моей жизнью. Хреновая я значит актриса, ни одного акта до конца сыграть не могу как следует. Я устроилась в самом хвосте автобуса, укутавшись в шарф с подбородком и надвинув тонкую трикотажную шапку на самые глаза.

В салон все прибывали попутчики, а я мысленно торопила водителя. Хотелось поскорее покинуть этот город.

Наконец, когда салон забился почти полностью, автобус, кряхтя и переваливаясь с боку на бок, еле-еле покатил по дороге.

Честно говоря, вначале я всерьез опасалась, что живой до пункта Б мне не добраться и уже пожалела, что не дождалась автобуса получше, чем эта дряхлая развалюха. Но чем дальше мы уезжали от города, тем спокойнее становилось на душе. Да, все правильно, все верно… только ветер, только небо, только радость впереди…

Пока тряслись по проселочным ухабам, я незаметно для себя уснула.

Снилась мне беседка во дворе детства. Целое поле жёлтых одуванчиков, словно дивный луг, а не обыкновенный двор раскинулся под окнами многоэтажки. В нашем дворе стоял новенький детский сад, куда мы, мелкие, так любили лазить после того, как последних детей забирали домой. Свежевыкрашенная веранда, на которой все стены разрисовывались цветными мелками и клумбы с маргаритками, где Юлька так неосторожно поймала осу. Ржавый гараж-ракушка за домом, на котором так здорово было загорать, пока не становилось слишком горячо. Огромные полые трубы в овраге, по которым так круто играть в догонялки. Главное не свалиться, иначе костей не соберёшь.

Снилось, как в один из погожих, солнечных деньков, мы спрятались от соседских мальчишек за веранду садика. Юльке всего пять, а я уже взрослая. Мне недавно стукнуло одиннадцать. Мы затаились с одним-единственным стаканчиком пломбира и Юлька, жмурясь от удовольствия, поедает слишком быстро тающее мороженое. Мама дала нам двадцать рублей, и мы не нашли ничего лучше, чем купить по вафельному стаканчику. Один у нас правда отняли пацаны, но этот был только наш. Юлька сверху облизывает, а снизу подтекает.

– Капает, капает, – шепчу я, терпеливо ожидая своей очереди на удовольствие.

А Юлька изловчится и успевает облизать донышко. И столько радости от того, что ни капельки зря не ушло, все наше, каждый кусочек, что и передать нельзя.

Автобус тряхнуло, и я проснулась в слезах и гадала теперь, где мы есть. Салон к тому времени уже наполовину опустел и это радовало. В последнее время я терпеть не могу слишком большое скопление людей.

Наконец, спустя три часа мы прибыли на конечную станцию – небольшой городок областного значения. Сонная и голодная я буквально вывалилась из салона – все тело затекло от долгого сидения.

Рядом с автобусной остановкой обнаружилось невзрачное кафе, где я наскоро, невкусно, но зато дешево, пообедала и поспешила на новый рейс. Еще пять часов и я в соседнем городе ужинала сомнительного качества шаурмой из привокзального ларька. Переночевала в сдаваемой посуточно квартире, и утром отправилась в долгую поездку до Большого города.

1. Прошлое

Восемь лет назад. Отчим

– Крутая тачка… – Ляля завистливо проводила взглядом уезжающую вдаль красную ауди.

Машина принадлежала Лялиной соседке Катюхе и во дворе который день шли яростные споры, кто же осчастливил роковую блондинку таким щедрым подарком. Мария Ивановна не без желчи предположила, что Катюха заработала на тачку сама. Ясное дело каким местом. Ольга Тимофеевна тактично предположила, что у девушки просто хороший жених. Остальные соседи придерживались примерно тех же мнений, ну а мне было совершенно все равно, каким местом соседка приобрела роскошную машину, потому что у меня были свои переживания, связанные отнюдь не с материальным.

– Подрастешь – и у тебя такая будет, – обнадежила я подругу.

Ляля в ответ скорчила гримасу, на что я лишь отмахнулась. Меня сейчас волновал лишь один человек – Вовка Гришин из одиннадцатого Б.

В этом году я переводилась в десятый класс, а Вовка школу как раз закончил, вчера только отзвенел последний звонок. Так вот, когда этим утром я узнала, что Вовка уезжает в Москву – поступать в Авиационный институт, у меня земля ушла из-под ног. Все утро я лила слезы в подушку, благо предки были на работе, а Юлька в деревне у бабки, и никто не мог помешать мне наслаждаться моим девичьим горем.

И вот теперь Ляля вытащила меня на улицу развеяться, как она сама выразилась. Сама Ляля, правда, ни по кому не сохла, поэтому ей по большому счету было все равно на мои любовные мытарства. А гулять она меня позвала только лишь для того, чтобы самой не было скучно. В итоге, так и не найдя понимания у подруги, я в расстроенных чувствах с ней распрощалась и пошла домой.

В квартире на меня снова навалилась тоска и я дала волю чувствам который раз за день.

Дальнейшие свои действия я могу объяснить только возрастом и наивностью, потому что логичностью и адекватностью они никак не отличались. Не знаю почему, но только я вдруг решила, что, если признаюсь Вовке в своей любви и отдамся ему, он точно никуда не поедет и вообще влюбится в меня тут же. И так мне эта мысль понравилась, что я тут же вытерла слезы и побежала к себе в спальню, чтобы в комоде отыскать новый кружевной комплект лимонного цвета, который мне как раз совсем недавно подарила мама.

Я натянула на себя лифчик с трусами и так и эдак принялась вертеться перед зеркалом, воображая и строя из себя роковую красотку наподобие Катьки.

А что… Я тоже может блондинка, и вообще натуральная, в отличие от нее. И носик у меня ничего, ровный такой, тоненький. Брови бы, конечно, чуть потоньше, а в остальном вполне себе неплохо смотрюсь.

Хотя…

Я так и не успела додумать, что же смутило меня в моем отражении, потому что в зеркале вдруг увидела отчима. Он стоял в проеме и зло смотрел, как я кривляюсь перед зеркалом. И даже не думал отводить от меня взгляд...

Я покраснела, наверное, от макушки до пальцев ног, вскрикнула и метнулась за халатом. И в этот самый момент он стремительно приблизился, схватив меня за плечи, и с силой бросил на кровать. Я даже опомниться не успела, как человек, который воспитывал меня последние годы, прижал меня всем своим весом и зажал рот потной горячей рукой. В ужасе я принялась что есть силы отбиваться, молотя его руками по груди, и тогда он рывком перевернул меня на живот и заломил руки за спину. От боли, пронзившей от шеи и до пальцев, я завизжала, как резаная, и попыталась его укусить, а он еще сильнее вывернул руки.

Мне казалось, я слышала, как хрустят мои суставы, вылезая из пазов. Я еще пыталась что-то сделать, вырваться, но силы были не равны… одним рывком он вытянул ремень из брюк и что есть силы ударил меня им по спине. Я взвыла от дикой боли. Искры перед глазами превращались в красочный фейерверк, а мои внутренности жгло раскаленным огнем.

– Не надо, пожалуйста! – я пыталась закрыть тело руками, но удары сыпались один за другим, обжигая ноги, бедра, плечи и оставляя длинные красные стрелы.

Не знаю сколько все это продолжалось…

Возможно, я отключалась иногда, возможно нет. От дикой, всепоглощающей боли хотелось выть, но получалось лишь мычать, ведь рот мне зажала потная огромная рука.

Когда, в какой момент эта пытка закончилась, я не знала. Не понимала. Даже если бы меня спросили какой сегодня день недели, время суток, я бы, наверное, долго вспоминала, прежде чем ответить.

Отчим, с красными от ярости глазами, с безумным и странным взглядом и искривленным в гримасе ртом погладил меня по голове и тихо прошептал на ухо:

– А мама ничего знать не должна…, и никто не должен…

Я так и лежала, уткнувшись лицом в пропахший его потом плед, и только иногда судорожно вздрагивала.

– Ты поняла?! – прошипел он.

Но я в ответ лишь всхлипнула. Тогда он схватил меня за волосы и больно дернул их вверх, так что я снова завизжала словно поросенок.

– Ты можешь, конечно, рассказать им всем… Ну да, почему нет? – засмеялся вдруг он, – пусть все смеются над тобой. Надо же, девке пятнадцать, а я ее за блядство папочка ремнем отстегал. А еще ты можешь рассказать им, как хотела стать шлюхой. Все-таки тебе повезло, что есть я.

– Пустии...

Я вцепилась в его руки, пытаясь ослабить хватку. В глазах потемнело от боли и ярости.

– И вот еще что, – он все-таки отпустил меня, и я с громким всхлипом упала на пол, – если я еще раз узнаю, что ты собралась с кем-то спать, я тебя убью.

На этих словах отчим подмигнул мне и посвистывая вышел из комнаты.

Мир не менялся. В окно все так же светило солнце. Скрип давно не смазанных качелей разрезал полуденную тишину летнего зноя, впиваясь в мозг своей противной монотонностью. Какие-то отдаленные голоса ребятни во дворе, визг тормозов, пение птиц -- все это никуда не исчезло, продолжало как прежде жить своей жизнью. И все так же лилась музыка из нового магнитофона...

Yesterday

all my troubles seemed so far away,

Now it looks as though they're here to stay.

Oh, I believe in yesterday.

2. Наши дни

– Полина, Полинка, мать твою за ногу! Где новость? Я не вижу новость блин! – главред картинно массировал тонкими сухими пальцами виски и закатывал безликие глаза.

– Петр Семеныч, я вам три часа назад на почту отправила, – я громко разгрызла сухарик у него над ухом, отчего он еще сильнее принялся тереть свои тонкокожие, пульсирующие синими венками, виски.

– Где?! Где, мать твою, материал? Я что, по-твоему, совсем дурак, да?

Естественно, мне хотелось ответить «да», но я огромной силой воли сдержала в себе этот порыв.

– В «спаме» посмотрите, – я склонилась над его плечом, отчего главред еще сильнее поморщился, но промолчал.

Через полминуты документ был благополучно извлечен из той самой спамовской папки, на что шеф что-то пробурчал себе под нос, и злобно зыркнул на меня. Как-будто это моя вина, что он полдня не мог найти в своей почте мою утреннюю работу.

– Это, Петр Семеныч уже не новости, а древности. Все приличные издания, и не только они, между прочим, давно уже опубликовали то выступление.

Это уже Светка Самсонова решила прокомментировать очередной промах шефа. Петр Семенович окончательно насупился, и вышел из кабинета. Похмеляться видать, с горя. Мда…

Новостной городской сайт, на котором я работаю внештатным корреспондентом, и так на ладан дышит, и такие проколы еще больше тянут его на самое дно журналистики. Я не раз советовала шефу перейти на «желтый» формат, где давность новостей не так важна, но тот упорно хотел держать марку серьезного городского вестника. Прибыли — это дело, как я догадываюсь, практически не приносило, и держалось оно лишь на его обнаженном энтузиазме.

Впрочем, свои три копейки я исправно получала, и Петр Семенович не раз грозился принять меня в штат как полноценного сотрудника. Правда обещает он это уже полгода, а воз и ныне там, но я не ропщу – меня все устраивает. Я умею экономить, да и много мне не нужно, только спокойствие и никаких постоянных людей рядом. Ни мужчин, ни подруг. Только рабочие отношения со Светкой, такой же, как и я, внештатницей. Да шеф с его вечными похмельными головными болями. Никто не лезет мне в душу с разговорами о жизни – о моей жизни, в частности, и это ужасно радует.

В съемной дешевой однушке на краю города меня никто не ждет, только старый, такой же древний, как и наши новости, телевизор и портрет Лёли Арбузовой на стене. По словам хозяйки, остался он от прежних жильцов, а ее рука не поднялась выбросить Лёленьку. Первым порывом моим было избавиться от странного соседства, но потом, при некотором размышлении, я решила, что, пожалуй, с ней мне будет не так одиноко. Да и ответить она никогда мне не сможет, а потому портрет торжественно остался на своем месте и скрашивал мои серые будни.

На сегодня работы не осталось, и я решила прогуляться до супермаркета, чтобы купить хоть каких-нибудь продуктов к ужину и бутылку, а лучше две, вина. В холодильнике хоть шаром покати, а оставаться голодной не было никакого желания. В итоге, решив не заморачиваться с готовкой, я набрала полуфабрикатов и целых три пакета полусладкого красного и отправилась на кассу.

С некоторых пор напиваться до полного упадка личности стало моей любимой привычкой, потому что жизнь в эти вечера становилась чуть менее гадкой. По крайней мере так мне казалось. Впрочем, иногда я, напротив, излишне драматизировала, и тогда бедной Лёле на стене приходилось часами слушать мое нытье и пьяные слезы.

Я подошла к кассе, когда заметила странного мужчину, расплачивающегося за покупки. Вернее, сам мужчина был волне обычен, я бы даже сказала, очень хорош собой. Высокий, стройный, темные волосы зачесаны назад. Дорогой костюм, кожаные туфли отличного качества. Только вот выглядел каким-то растерянным. То и дело удивленно он хлопал себя по карманам, а кассир, молодая девчонка с грязными волосами, презрительно его подгоняла. Не знаю, что за черт дернул меня вмешаться, но, тем не менее, я спросила в чем дело.

– Да задолбали попрошайки, – взвизгнула кассирша, а мужчина сильно покраснел.

– Нет-нет, вы что? Я… я кошелек, наверное, дома забыл, вот незадача… мама теперь ругаться будет.

– А мне теперь из-за тебя что? Самой платить? – все так же визгливо продолжала девушка, – Зин, скинь иди, тут опять без денег, – крикнула она вглубь зала.

– Сколько там? Я заплачу! – я решительно достала кошелек.

– Не надо, вы что?! Не вздумайте даже! – мужчина замахал руками, но я уже совала деньги продавцу.

Пока парень стоял, все так же удивленно хлопая глазами, я сложила его продукты в пакет и расплатилась за свой товар. Пока я была в магазине на улице успел пойти дождь, и мне пришлось спрятаться под козырьком супермаркета, дожидаясь, когда он закончится. В принципе можно, конечно, и помокнуть, но не хочется заболеть потом и остаться без работы. А заодно и без денег, которые мне сейчас ой как нужны.

– Девушка, погодите! Ну что же вы, – за мной на улицу выскочил тот мужчина, за которого я только что расплатилась, – я вам даже спасибо толком не сказал.

Я в ответ отмахнулась и тоскливо посмотрела на огромные лужи на асфальте.

– Как здорово, что дождь пошел, – отчего-то засмеялся растеряша. – Я смогу вас хоть как-то отблагодарить. Поедемте, я деньги отдам. А потом отвезу вас домой?

– Нет, спасибо, – сухо ответила я.

– Ну пожалуйста, – в его голосе послышались жалостливые нотки, – вы просто не представляете каким неудачником я теперь себя чувствую…

– Не стоит, в жизни всякое бывает, – философски ответила я, примеряясь насколько глубокая лужа натекла у самого входа.

Мне хотелось поскорее добраться до дома, чтобы наконец поужинать и напиться до отключки. Этот еще… привязался со своей благодарностью – вот и помогай людям. Захочешь-не отвяжешься.

– И все же я настаиваю! Если вы не хотите сейчас ехать за деньгами, оставьте мне свой номер телефона, я вам подвезу, когда и куда будет удобно. Или номер кредитной карты.

– Так, все! Послушайте мужчина. Мне не нужна ваша благодарность, серьезно. Я захотела заплатить за ваши покупки, потому что очень торопилась, только и всего. И теперь я ужасно жалею, что поддалась этому порыву. Не нужно отдавать мне деньги, просто отвалите. Хорошо?

3. Наши дни

Из воспоминаний меня вывел телефонный звонок. Звонил шеф.

– Романова? – каждый раз он зачем-то спрашивал мою фамилию, будто она могла измениться сама по себе.

– Слушаю.

– Романова, значит слушай мою команду. Завтра выезд в женскую колонию, в Бобров. Там какие-то нововведения, начальство вещать будет, мэр приедет. Чтоб как штык у АПУ была, автобус в восемь от главного входа отходит. Не успеешь, убью.

На этом шеф отключился, как всегда, сочтя излишним прощаться, а я в досаде допила бокал вина и решила, что на сегодня пора заканчивать. Вставать завтра рано, и надо быть в форме.

Утром я как штык стояла в холле АПУ – Академии права и управления, и томилась в ожидании команды на старт. Правда меня немного смущало, что кроме меня в холле не было ровным счетом никого. Кроме разве что парня в форме на проходной, ну и периодически шныряющих туда-сюда курсантов.

Наконец, когда на часах было уже без пяти минут восемь, я подошла к окошку с дежурным и поинтересовалась, когда позовут журналистов, показав удостоверение.

– Так вы что тут-то? Ваши с другого входа ожидают.

– А далеко?

– Ща, погодите, – парень принялся набирать кого-то по телефону, потом долго что-то втолковывать. Наконец он положил трубку и виновато посмотрел на меня:

– А ваши все уехали.

– Твою мать!

Я выбежала из заведения, по дороге набирая номер Светки. Та быстро вникла в ситуацию и сказала оставаться на месте.

Через полчаса возле меня притормозила вишневая, побитая жизнью, временем и нашими дорогами девятка, и веселый парень прокричал сквозь громкую музыку из салона:

– Это тебя в тюрьму?

Честно говоря, я чуть не подавилась от постановки вопроса, но быстро кивнула и, не дожидаясь приглашения, прыгнула в салон.

– Долго ехать? – я постаралась поудобнее устроиться в забитой всяким хламом машине и приготовилась к долгой дороге.

– Та не-е… Тут всего-то километров десять.

– Вас Света прислала?

– А шо, есть другие варианты? – хохотнул юморист, но продолжать не стал.

– Полина… – я решила, что представиться все же будет не лишним, но парень отмахнулся.

– Знаю. Светка сказала.

Сам он решил, что представляться будет излишним, а потому я так и не узнала, кому обязана своим чудесным спасением. Надо будет только Светке проставиться что ли. Да и за бензин не лишним будет расплатиться.

В целом Светкин жених, если это конечно был именно он, мне понравился. Парень больше молчал, не доставая меня излишним разговорами, на всю громкость врубив Михаила Круга.

К воротам подъезжали под «Кольщика», чем очень впечатлили куривших возле ворот работников колонии.

Еще минут двадцать пришлось доказывать, что я не верблюд прежде, чем меня пропустили на территорию и проводили на конференцию, если это можно назвать именно так. Хвала богам, та еще не началась, мэр задерживался, а без него высокое тюремное начальство естественно говорить опасалось, и оттого все томились в общей зале.

В какой-то момент к начальнику колонии подошел мужчина в форме, что-то сказал ему на ухо, и тот даже в лице изменился. Побагровел весь, усы задергались.

Нам объявили, что у нас есть время все здесь как следует осмотреть.

Честно говоря, колония приятных чувств у меня точно не вызывала. И на это были особые причины. Хотя, что греха таить, вряд ли в целом мире найдется хоть один человек, кому это место покажется светлым и милым. И все же у меня оно, помимо прочего, вызывало еще и страх.

Страх был сродни тянущей боли внизу живота, он обволакивал и давил, заставляя сердце биться быстрее обычного.

Кое-как я смогла взять себя в руки, и тогда оказалось, что в актовом зале, ну или как тут это называется, я осталась совсем одна. С трудом отыскав дрейфующую кучку журналистов, которым, в отличие от обычных людей, тюрьма казалась чуть ли не аттракционом, я наконец смогла выдохнуть спокойно.

Никто не тыкал в меня пальцем, не кричал «держи ее», не пытался заковать в наручники. По большому счету всем было плевать не только на меня, но и вообще на всех и вся. Когда мы прошли несколько извилистых коридоров, шедший впереди мужчина в форме обернулся и строго произнес:

– Сейчас осужденные с прогулки будут возвращаться – всем встать по левую сторону. В глаза не смотреть. И вообще вести себя тихо. Фотографировать строго запрещено. Нарушители сразу покинут заведение. Всем все ясно?

– А они опасные что ли? – испуганно спросила какая-то молоденькая девчонка, по виду лет семнадцати.

– А вы куда ехали? – удивленно спросил он.

– Вы девушка не на курорт приехали, – строго припечатал он и уже мягче добавил: – Опасные в закрытом крыле содержатся. Но все равно ухо востро держать.

Через минуту мимо нас прошли с десяток женщин с опущенными вниз глазами. Одеты они были в длинные юбки, рубахи свободного кроя и косынки, повязанные на голове. Все женщины были разного возраста. Были и совсем молоденькие. Парочку легко можно назвать красотками, что в условиях тюрьмы совсем уж удивительно. Все-таки, как сказал начальник, не курорт…

– И вот еще что… – наш провожатый внимательно осмотрел нас всех, когда заключенных увели и сказал, – вы когда в такие места выезжаете, старайтесь как-то попроще что ли… Ну косметику там, украшения, вырезы эти все – не надо этого. Не надо женщин понапрасну раздражать.

Оставшиеся полчаса до приезда мэра нас развлекали как могли, водя по всем кружкам и актовым залам, где заключенные рисовали и пели, танцевали и играли на инструментах. Нашлась даже комната красоты, больше похожая на гримерного какого-нибудь артиста.

– А здесь бабы перед выступлениями марафет наводят, – гордо заключил наш проводник и на этом показ закончился.

Как раз прибыл мэр со свитой, и мы долго и нудно выслушивали доклад начальника тюрьмы начальнику города. Хвала богам, часть с осмотром достопримечательностей уже была пройдена до приезда высочайшего гостя, а потому мы быстренько записали на диктофоны высокие речи и довольные отбыли восвояси. Мэр, как водится, остался, но меня это же никак не касалось.