Я не могу проиграть!

Пролог

Весеннее солнце заливает ярким светом наш московский, ничем непримечательный дворик, но в мои шесть лет окружающий мир кажется мне прекрасным. Мой дружок Вадик и я играем в салки. Я бегу со всех ног, его дыхание у меня за спиной, делаю над собой усилие, прибавляю скорость. Почти лечу, до сих пор к моей радости, — а у Вадика мне еще ни разу не удавалось выиграть, — он не может меня догнать. Вдруг, не заметив камня, я спотыкаюсь и падаю на асфальт. Воспользовавшись моим поражением, Вадик дотрагивается до меня ладошкой и с криком «осалил» отбегает в сторону. Мне больно вдвойне: и от разбитых в кровь коленок, и от проигрыша в такой важной игре, и больше всего от неожиданности. От обиды я уже готова зареветь, но вдруг передо мной возникает отец, до этого сидевший на скамейке и наблюдающий за нашей беготней. Он поднимает меня и ставит на ноги. Я вижу разорванные колготки, кровь на разбитых коленках и несносного Вадика, показывающего мне язык. Поднимаю полные слёз глаза на папу, надеясь на сочувствие, но он спокойно говорит:

— Твое имя Виктория переводится как победа. Девочки с таким именем не имеют права плакать, они рождены, чтобы побеждать.

— Он никогда не догнал бы меня, если бы я не споткнулась, — обиженно говорю я, пиная камень.

Соседка, проходящая мимо нас с дочерью, моей ровесницей, показывает ей на меня и говорит:

— Посмотри, какая Вика умница: упала и не плачет. А ты всё время ревёшь!

— Значит, ей можно плакать, а мне нет? — спрашиваю я папу.

Папа улыбается и берёт меня за руку.

— Ты много раз будешь падать, не обращай внимания на разбитые коленки, старайся победить.

Из его слов я понимаю, что сейчас должна доказать, что бегаю быстрее, чем какой-то мальчишка из нашего двора.

— Давай ещё раз наперегонки, — предлагаю я спрятавшемуся за деревом Вадику. — Тот раз не считается, я споткнулась.

Он ухмыляется и смотрит на мои разбитые коленки.

— Мне, ну нисколечко не больно! — уверяю его я. — Давай! Или... ты боишься?

— Я боюсь?! Ладно, — соглашается Вадик. — Давай до того дерева. Раз-два-три, — считает он, и мы несёмся вперед. Сначала он обгоняет меня, но я должна выиграть, кровь стучит в висках, ветер бьёт в лицо, но я первой касаюсь дерева.

— Папа, папа, ты видел?! Я победила! — кричу я на весь двор от радости, замечая, как посрамлённый Вадик ретируется со двора, а соседская девчонка смотрит на меня с завистью и восхищением.

Возможно, тогда я не полностью поняла, что пытался сказать мне отец, но тот восторг от детской победы я запомнила на всю жизнь, и с тех пор всегда стараюсь выиграть, и для меня безразлично, идёт ли речь о чём-то важном или просто об игре в карты.

Глава 1

Моё детство можно назвать счастливым. Я выросла в дружной семье: мои родители, как мне тогда казалось, любили друг друга и баловали меня. Мне позволяли всё или почти всё в разумных пределах. Моя жизнь не была насыщена запретами вроде «не ходи туда» и «не делай этого», и я никогда не испытывала страха перед наказанием. Дома было весело и моим друзьям нравилось приходить ко мне в гости.

Я родилась и выросла в Москве. Мы жили на седьмом этаже старинного дома по Новодевичьему проезду. Из окон нашей четырёхкомнатной квартиры открывался вид на Новодевичий монастырь и пруд.

Моя мама — известная пианистка: ей я обязана пониманием чудесного мира классической музыки. Моё детство прошло под мелодии замечательных композиторов: Баха и Бетховена, Чайковского и Шопена; мне повезло, я могла слушать их часами, когда мама готовилась к концертам. Огромный чёрный рояль стоял в просторной гостиной, и я любила, устроившись в кресле, наблюдать, как мамины изящные руки порхают над клавишами, унося меня в мир грез, где я была самой лучшей, самой смелой и самой красивой.

Профессию отца я назвала бы экзотической. Ученый-зоолог он не вылезал из командировок, изучая мир диких животных. Когда он был в отъезде, я ужасно скучала по нему и с нетерпением ожидала его рассказов.

Мои родители были абсолютно разными, как внешне, так и внутренне. Мама предпочитала классический стиль в одежде и строгую прическу, отец всегда и всюду ходил в джинсах, а его кудрявые волосы в беспорядке падали на плечи, нуждаясь то в стрижке, то в обычном гребне. Одна обожала «выходы в свет», другой предпочитал пикники на природе с друзьями.

Папа относился к маме, как к королеве, и это, конечно, ей льстило. Да и держалась она, как важная особа, начиная от поворота головы и царственной осанки до полного нежелания обременять себя хозяйственными делами. Когда папа уезжал — а он был прекрасным кулинаром — к нам приходила соседка, которая готовила и убирала. Я не любила её стряпню, поэтому рано начала экспериментировать у плиты сама. А мама, сидя на табурете с прямой спиной и легкой улыбкой, ела мои подгоревшие — я все время «висела» на телефоне, — и слишком острые, приправленные папины экзотическими специями, — кулинарные художества. Надо отдать маме должное: она ни разу не скривилась и всегда хвалила меня.

Отец считал меня способной, был уверен, что меня ждёт прекрасное будущее и всячески поддерживал мою самостоятельность. Он учил меня думать, искать нестандартные решения. Мы вместе занимались спортом, плавали, он научил меня водить машину и мотоцикл. Отец всегда говорил, что трудно предугадать, какие навыки и умения пригодятся в жизни, поэтому призывал меня учиться всему. Он и сам постоянно что-то изучал, читал, посещал всевозможные лекции и выписывал множество журналов. Папа говорил и читал на пяти языках, четыре из которых выучил самостоятельно. Я с раннего детства занималась в различных кружках и студиях: фигурное катание, бальные танцы, курсы скорочтения и французского языка. Так что моя жизнь была интересной и насыщенной.

Мне нравился сам процесс борьбы. Самоутвердиться перед контролёром за безбилетный проезд, поскольку я опаздываю в школу. Приходить на занятия, когда уже проверили урок, и что-нибудь соврать. Учителя настолько привыкли, что к зависти одноклассников, лишь кивали в ответ на моё «здравствуйте!» и позволяли сесть на место.

Во дворе у нас была замечательная компания: пять девочек и трое мальчишек, так что при первой возможности я убегала гулять.

Позже, лет в четырнадцать-пятнадцать, мы начали играть в «любовь». Ольга, моя лучшая подружка, и я гордо отправлялись на прогулку, где нас поджидали те же мальчики, с которыми мы пару лет назад играли в казаки-разбойники, а также их старшие братья. С кем только я не крутила романы, отвергая одноклассников, предпочитала встречаться с теми, кто уже закончил школу. Какое удовольствие мне доставляло мучить поклонников: ставить на колени за малейшую провинность и расстраивать из-за пустяков. Особенно мне нравился момент расставания. Я надевала красивое платье, делала взрослую причёску и макияж, и когда мой кавалер, говорил, что я особенно великолепна, объявляла, что это наш последний вечер. Конечно поклонник, ошарашенный от моей жестокости — бедняга вообразил, что я разоделась ради того, чтобы ему понравиться — умолял не покидать его, но я, входя в роль, гордо покидала его, предвкушая огромное удовольствие от того, что расскажу об этом подружкам и услышу завистливое: «Ты меняешь парней, как перчатки».

В тот день — по-весеннему тёплый и солнечный — я медленно возвращалась домой из школы. От нехорошего предчувствия сердце тоскливо сжималось. В кустах весело чирикали живые взъерошенные воробьи, на асфальте перед домом две девочки в белых гольфах прыгали в классики. Пожалев о том, что выросла из детских забав, я поднялась пешком на седьмой этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла мама. Против обыкновения, она встретила меня без улыбки, словно чужую.

— Ты как раз вовремя, — сказала она, не глядя мне в глаза, — нам нужно поговорить.

Бросив в угол школьную потрепанную сумку, я прошлепала босиком за ней на кухню. На своём месте у окна сидел папа, показавшийся мне непривычно грустным.

— Привет! — я чмокнула его в щеку.

— Мама должна тебе кое-что рассказать, а я пройдусь, чтобы вам не мешать, — быстро сказал он, тоже пряча глаза.

Я опустилась на краешек стула.

— Тебе не нужно уходить, — сказала мама. — Вика уже взрослая и будет лучше, если мы вместе всё обсудим.

— Мы вместе обсудим?! — повторил он. — Ты не понимаешь, что нас, — он сделал ударение на этом слове и горько усмехнулся, — нас больше нет.

Я ничего не понимала: это определённо были не мои родители, что-то изменилось, пока я была в школе.

— Мама! Папа! Что происходит? — я беспомощно переводила взгляд с одного на другого, но они не обращали на меня внимания.

— Имей мужество рассказать о том, что ты сделала с нами и о своей великой любви, — поморщился отец, вскакивая со стула. — Только не надейся, что наша дочь тебя поймет.

Глава 2

Оставшиеся до каникул дни я провела как во сне: плохо осознавая окружающее и не испытывая никаких желаний. Я ходила в школу, но совершенно не понимала, что объясняли учителя, разговаривала с подругами, но не слышала, что мне рассказывали, много гуляла, но не замечала ни весны, ни пения птиц. К счастью, экзаменов в десятом классе не было, а все важные контрольные уже были написаны раньше, иначе не знаю, с какими отметками я бы закончила год. Мысли постоянно кружили вокруг предстоящего развода родителей, и я не могла заставить себя учиться. Никому из подруг я не рассказывала об этом, не хотела их жалости, поэтому в компании старалась играть прежнюю себя: жизнерадостную и весёлую. Единственным, кто всё знал, был мой друг Вадик, который вырос без отца.

В нашей компании Вадим пользовался заслуженным авторитетом: не был маменькиным сынком, несмотря на уважительное отношение к матери, хорошо учился, но не стал любимчиком учителей, часто выдумывал смешные проделки, но не прослыл хулиганом. С девочками он не встречался, вежливо давая понять, что женский пол его не интересует. Исключение составляла я: мы дружили с детского сада, учились в одном классе, поэтому общались, не обращая внимания на разницу полов. Я рассказывала ему о своих романах, Вадик давал ценные советы, утешал, когда я была расстроена, смеялся над моими ухажёрами и говорил, что никогда не влюбится в меня даже при полном истреблении женского населения. Так что мы действительно дружили, и нам не было дела до косых взглядов одноклассников.

Когда прежние забавы стали казаться мне пустыми, я стала больше времени проводить вдвоём с Вадиком. С ним мне не надо было притворяться, и я могла сколько угодно жаловаться и грустить. Мы садились в троллейбус и уезжали в центр. Раньше мы с папой много гуляли, он хорошо знал историю Москвы и во время наших прогулок выполнял по совместительству роль экскурсовода.

Теперь, уподобившись отцу, я рассказывала Вадику об улицах, домах и церквях. Он внимательно слушал меня, только больше смотрел на меня чем на то, о чём шла речь. Вероятно, ему нравилось быть со мной и, если бы я его тогда поцеловала, наша дружба бы закончилась. Но меня вполне устраивали именно такие отношения, и я не торопила события.

Как-то раз, решив отдохнуть, мы сели на скамейку на Никитском бульваре под цветущими каштанами. Уже не помню, о чем мы говорили, только Вадим вдруг повернулся ко мне и порывисто спросил:

— Ты решила, куда пойдёшь учиться?

— Пока нет, ещё есть время подумать. А ты?

— Никому не скажешь?

— Могила, — шутливо ответила я.

— Я хочу стать лётчиком. Мне снится иногда, что я лечу, управляя самолётом, а подо мной облака, и вся эта большая машина повинуется мне, а где-то там меня ждут люди, которых нужно спасти. — Он посмотрел на меня смущенно и взволнованно.

— Ты мечтатель, — я ласково погладила его по руке и шутливо добавила: — Книжек начитался, а в жизни всё не так. Ты будешь уставать и уже не будешь любоваться облаками. К тому же, чтобы стать летчиком, надо пройти медицинскую комиссию.

— Я не мечтатель! Я буду летать! Ты не веришь, что я смогу?! — слишком громко и запальчиво выкрикнул он.

Две старушки с соседней лавочки с осуждением посмотрели на нас.

— Главное, чтобы ты сам в себя верил. Просто я думаю, что романтика пройдёт и останется тяжелый труд, и на облака ты будешь обращать внимания не больше, чем сейчас на асфальт из окна автобуса.

— Ты пессимистка, и это тебе не идёт,- прервал меня Вадим.

— Извини, возможно, я не права. Сейчас у меня не лучшее время в жизни, и всё кажется серым, — я посмотрела на Вадика.

" Странно, что я раньше не замечала, что он такой",- размышляла я, охваченная какой-то тёплой волной нежности.

Вадик повернулся ко мне и неловко обнял меня за плечи.

— Давно хотел сказать, — его лицо было так близко, и эта непонятно откуда взявшаяся нежность опять захватила меня, но я сделала над собой усилие и прижала палец к его губам.

— Ты совершаешь ошибку. Не надо ничего говорить.

Вадим отпрянул от меня, и какое-то время мы сидели молча. Потом он встал и пошёл за мороженым, а я смотрела вслед его долговязой фигуре в белой футболке и потёртых джинсах. Мне стало жаль его, но я очень боялась серьёзных отношений. Чтобы чувствовать себя счастливой — моя жизнь должна бурлить и всё должно вокруг меняться с огромной скоростью, одни и те же вещи и люди утомляли меня, размеренная жизнь заставляла меня скучать. Именно поэтому я постоянно переставляла мебель в комнате, вешала картины на стены, придумывала разные игры и крутила романы с новыми ребятами. Я очень завидовала родителям: они постоянно куда-то уезжали, видели что-то новое, встречали новых людей и возвращались домой, переполненные впечатлениями.

— Держи, — Вадик протянул мне вафельный стаканчик.

— Спасибо, — я взяла мороженое и встала со скамейки. — Поехали домой, мне пора.

— Ну конечно пора, у тебя же вечером свидание с очередным влюблённым в тебя дурачком.

— Почему дурачком? И, вообще, что тебе за дело до моих парней?- разозлилась я. — Завидуешь им что ли?

Вадик презрительно оглядел меня с ног до головы.

— Просто не понимаю, что они в тебе находят.

Он ждал, что я обижусь, но я лишь рассмеялась.

— Сама не понимаю. То ли дело ты?! Просто кремень. Столько лет знакомы, а всё только друзья.

Вадик поперхнулся мороженым и закашлялся.

Через Никитский бульвар мы вышли на Арбат, а потом прошли на Гоголевский, самый мой любимый из всех бульваров. Я рассматривала прохожих и не обращала внимания на Вадика, он по-прежнему молчал и смотрел себе под ноги. Все скамейки были заняты: парочки целовались, бабушки судачили, мамаши выгуливали своих отпрысков, а мы медленно вышагивали, стараясь не смотреть друг на друга. У подъезда Вадик поцеловал меня в щёку.

Я открыла дверь своим ключом. Медленно прошлась по комнатам: когда-то ухоженная квартира выглядела запущенной и неуютной: она больше не была тем домом, который я так любила. Мне опять стало грустно, всё чаще и чаще я оставалась одна. Родителям не было до меня дела, словно, потеряв друг друга, они разлюбили и меня.

Глава 3

Утром я встала с хорошим настроением: у меня был план, и я готова к его осуществлению. На улице серо и дождливо, купола Новодевичьего монастыря затянуло пеленой тумана, но после череды погожих и тёплых дней, я восприняла перемену погоды как добрый знак. Зашла к маме в спальню, как все творческие люди она поздно вставала, и присела на краешек кровати.

- Мамуль, проснись, - я потрясла её за плечо.

Мама открыла заспанные глаза и удивлённо посмотрела на меня. Её утренний сон был священным для нас: мы с папой ходили на цыпочках, чтобы её не разбудить.

- Ты где выступаешь?

- А какой сегодня день?

- Четверг.

- В консерватории.

С того памятного дня, когда они объявили о разводе, я сторонилась маму, поэтому я подумала, что ей было приятно увидеть меня улыбающейся, несмотря на то, что я разбудила её.

- Мама, а …- я сделала паузу, не зная как его назвать, - твой новый знакомый будет сегодня играть?

- Да, Коленька тоже сегодня выступает. А почему ты спрашиваешь?

Её нежное «Коленька» разозлило меня, но я постаралась, чтобы мама этого не заметила.

- Если увижу его собственными глазами, мне будет легче понять тебя, - схитрила я.

- Девочка моя, - мама погладила меня по щеке. – Я знаю тебе тяжело, ты так привязана к отцу, но я не могу ничего поделать с собой. Когда ты полюбишь, ты поймешь, что это прекрасно.

Вдаваться в дискуссию на тему любви мне не хотелось, мне по-прежнему было тяжело её видеть.

- Мам, мне пора, я опаздываю,- я заставила себя чмокнуть её в щёчку и выбежала из дома, хотя у меня была ещё уйма времени.

Весь день я пребывала в нервно-возбуждённом состоянии и с трудом дождалась вечера. Для концерта я надела своё любимое чёрное короткое платье, которое выгодно подчёркивало мою фигуру. Длинные рыжие волосы я постаралась выпрямить и уложить. Сделав вечерний макияж, я надела туфли на высоких каблуках и, покрутившись перед зеркалом, решила, что выгляжу потрясающе, и к тому же гораздо старше своих шестнадцати.

Билетерша, пожилая женщина, которую все называли тётя Катя, не узнала меня:

- Ваш билет, девушка? – строго потребовала она.

Я улыбнулась ей.

- Здравствуйте, тётя Катя, мама не предупредила, что я приду?

- Господи, Вика?! Я не узнала тебя. Какая ты стала взрослая и красивая, прямо невеста.

Я смущённо потупила глазки, как и подобает воспитанной девочке, радуясь в душе, что достигла цели и выгляжу взрослой.

- Ну, давай, проходи, - она подтолкнула меня. - Концерт сегодня хороший, не будет свободных мест, придёшь ко мне за стулом.

- Спасибо, тётя Катя, - я прошмыгнула мимо.

Консерватория место особенное, и мне все здесь нравится: и высокая с красной ковровой дорожкой лестница, и портреты композиторов в зале, и какая-то торжественность, исходящая из каждого уголка, словно звучавшая здесь музыка впиталась в стены. Даже люди, которых я вижу в зале, мне кажутся лучше и добрее, чем прохожие на улице.

Понимать и наслаждаться классическими произведениями, которые пережили века и до сих пор вдохновляют людей, дано не всем. Среди моих друзей эту страсть разделяла лишь Ольга, моя лучшая подруга, которая обладала прекрасным голосом и получила музыкальное образование, а остальные предпочитали диско, рок, рэп. Я всю свою жизнь буду благодарна маме, что она помогла мне полюбить мир звуков, закрытый для многих людей, не понимающих, а, может быть, просто не имеющих желания понять.

Постепенно моим вниманием завладела музыка, которую исполняли эти двое, влюблённые друг в друга. Звучали аккорды, мамины пальчики неутомимо бегали по клавишам, а нежный голос его виолончели вторил ей, а иногда на чём-то настаивал. Они сыграли ещё несколько произведений, которых я не знала, в паузах обмениваясь взглядами, которые разрывали мне сердце. В конце отделения я поняла, что у папы, каким бы прекрасным человеком он ни был, нет ни единого шанса. Эти двое на сцене, сплетенные звуками, очень подходили друг другу. Я вытерла слёзы и решила не мешать. Правильно или нет поступила мама, это её жизнь. В эти мгновения, в этом зале, я её понимала. Да будет так, как они решили! В антракт я улизнула на улицу: мне хотелось на воздух, я больше не могла смотреть на них. Я немного прошлась по Большой Никитской и, повинуясь порыву, купила у бабушки букет тюльпанов. Вернувшись в зал, я обнаружила, что гуляла слишком долго, второе отделение уже заканчивалось, публика кричала «браво» и аплодировала. Я поднялась на сцену и, поделив букет пополам, подарила им. В тот момент мне хотелось, чтобы они поняли, что я простила их.

Глава 4

ГЛАВА 4

Утро было солнечным, я выбежала босиком на балкон, радуясь, что погода не обманула моих ожиданий. Посмотрела вниз: школьники с портфелями уныло плелись в школу.

«Как хорошо, что меня это больше не касается», - подумала я. Наскоро перекусив, в джинсах и кроссовках, я выскочила на улицу и почти бегом направилась к метро. Мне было немного страшно: вдруг мама проснётся, обнаружит записку, но опасность пришла с другой стороны: навстречу мне шёл Вадик. Спрятаться было некуда, поэтому я вздёрнула подбородок, намереваясь холодно поздороваться из-за вчерашнего разговора.

- Куда это ты собралась? – придержал он меня за локоть, полностью проигнорировав моё ледяное приветствие.

« Ну, зачем же я вышла в то время, когда все идут в школу?» - с тоской подумала я, не отвечая на вопрос.

- Так куда же ты так рано, в джинсах, с такой большой сумкой? Что у тебя там? Неужели учебники? Наверно, ты запаслась на весь класс? – издевался он.

- Пусти сейчас же. Я не обязана ничего объяснять, - я смерила его презрительным взглядом. - Особенно тебе.

- Вика, я же твой друг, - его голос стал мягче, но железная хватка не ослабла.

- Тебя это не касается. Беги, а то в школу опоздаешь,- я сделала попытку высвободить руку.

- Вика, перестань, я тебя прошу. Ты должна мне всё рассказать. И дай я помогу тебе нести эту сумку.

- Иди в школу, - я спрятала сумку за спину.

- Школа стоит, стояла и ещё постоит, а вот с тобой нужно разобраться. Вероятно, ты решила сбежать из дома?! Мама спит?

- Надеюсь, что да.

- Значит нужно, чтобы узнала, что её непутёвая дочка куда-то собралась, - Вадим опять схватил меня за руку и начал тянуть в сторону дома, а я сопротивлялась изо всех сил. Увлечённая борьбой, я не заметила, как мы оказались слишком близко друг к другу. Неожиданно его губы прижались к моим. Поцелуй был долгим, несмотря на то, что сумки очень мешали нам, поэтому через некоторое время мы бросили их на землю и снова потянулись друг к другу. Голова у меня кружилась, и я точно знала, что так, как Вадим, меня никто не целовал и так сильно меня не тянуло ни к одному парню. Конечно, школа была благополучно забыта, Вадик поехал провожать меня на вокзал после того как между поцелуями я объяснила ему, что собираюсь всего лишь к бабушке в деревню, а родителям больше нет до меня дела. Вадик крепко держал меня за руку, и я решила не копаться, что же всё-таки произошло с нашей дружбой. Впереди лето, у меня полно времени разобраться. Вадику были нужны серьёзные отношения: он не разменивался на случайные встречи. «Девушка, которую я полюблю, будет со мной всю жизнь», - вспомнила я его слова. Не моя вина, что я не готова стать его девушкой. В будущем я видела себя роковой женщиной, окружённой интересными мужчинами, сходящими с ума от любви ко мне. Я мечтала о головокружительной карьере, ступеньки которой вымощены мужскими сердцами.

- О чём ты думаешь? – вернул меня к действительности Вадик.

- О бабушке, - соврала я. – Как она удивится и обрадуется.

Вадик пошёл покупать мне билет, а я стояла в толпе и вспоминала, как мы целовались. И почему же он мне так нравился сегодня? Этого совершенно нельзя допустить! Ну, хорошо, ещё один поцелуй – разрешила я себе. Поцелуй был один, но его продолжительность, как мне показалось, не имела временного диапазона. Я закрыла глаза – и всё исчезло: и вокзал, и поезд, и любопытные пассажиры, осталась лишь бесконечная нежность его губ и тёплые руки, обнимавшие меня.

В поезде я пыталась читать, но глаза пробегали строчки, не улавливая их смысла. Несмотря на приятное происшествие с Вадиком, польстившее моему самолюбию, на сердце была непроходимая тоска, я по-прежнему грустила о потерянной семье и о том, что я сразу стала чужой и ненужной своим родителям.

Мои мысли вернулись к Вадику. И тут мне снова стало грустно. Мне стало жаль нашей дружбы, жаль, что он полюбил меня, а я не могу дать ему то, что он заслуживает.

Я захлопнула книгу: зеленый ковёр травы с ярко-жёлтыми одуванчиками и деревья, одетые в новую яркую листву, привлекли моё внимание, всем своим видом напоминая, что жизнь продолжается. Некоторое время я смотрела в окно.

Вот и моя станция! Вдохнув полной грудью свежий воздух и проводив взглядом убегающий вдаль пыльный поезд, я зашагала по знакомой просёлочной дороге. Я не была здесь целый год, и я уже предвкушаю встречу со старыми друзьями и, конечно, любимой бабушкой. По знакомым ступенькам я быстро поднимаюсь на крыльцо. На чистой, прибранной веранде накрыт стол и вкусно пахнет пирогами.

“Наверно, бабушка ждёт гостей», - подумала я, проходя в кухню.

- Я знала, что ты приедешь, - улыбнулась бабушка.

Меня всегда поражала бабушкина интуиция.

- Ты опять знала, что я приеду? Или ты ждёшь гостей? – спросила я, целуя ее в горячую щеку.

- Вчера вечером около десяти, я почувствовала, что ты думаешь обо мне,– бабушка смотрела на меня своими лукавыми глазами, из-за чего в уголках ее глаз появилось еще больше лучиков-морщинок.

Глава 5

Прошел месяц.  Я купалась и загорала, играла в волейбол и ходила на танцы в местный клуб. Жизнь у бабушки казалась мне замечательной. Я загорела,   плавала с мальчишками наперегонки и положила глаз на одного симпатичного паренька, но вдруг пришла телеграмма от мамы.

Иван погиб. Срочно приезжайте на похороны.

Мы с бабушкой вернулись в Москву. Солнце пекло нещадно, от асфальта поднимался жар,   дышать было нечем, но всё это можно было бы перенести, если бы не смерть папы. У меня  не укладывалось в голове, что папа мог оступиться во время перехода в горах. Я была уверена: он сделал это нарочно, чтобы оправдать свой уход из жизни.  Я вспомнила слова бабушки, что без мамы он не сможет.

«Папа, ты мог бы жить для меня, ведь ты был для меня всем!» – напрасно взывала я к нему, давясь слезами.  Наш случай лишний раз подтверждал: как мало на самом деле значат дети для родителей, ради своей любви они перечёркивают наши жизни и оставляют нас с пустотой внутри.

День перед похоронами я помню смутно. Приходили папины знакомые, сослуживцы, без конца звонил телефон.  Мне выражали соболезнования, хлопали по плечу, чтобы поддержать, вспоминали,  как любил меня папа. «Любил, - думала я, - да видно недостаточно, раз оставил меня одну»

Мама постоянно плакала, видимо, обвиняя себя во всём. Наверно, она тоже не верила, что это был несчастный случай. Несколько раз звонил её Николай, но она вешала трубку. На следующий день были похороны, народу было так много, что не хватило двух автобусов. Папа очень любил людей, что оказалось взаимно. Было сказано много тёплых, уже никому ненужных слов.

Я стояла у края могилы между мамой и бабушкой и  снова мысленно разговаривала с ним.

«Ты был не прав, папочка! Ведь в твоей жизни было и многое другое, кроме  любви.  Была ещё работа,  друзья, и, я, твоя дочь,  в конце концов, да и весь этот огромный мир, в котором всегда есть место для новой встречи. Надо лишь было собраться с силами и справиться со своей любовью. Я бы помогла тебе»

После похорон я избегала маму: насколько это возможно, когда живешь в одной квартире. Я не обвиняла её, на это не хватало сил. Я  осталась дома и не вернулась с бабушкой в  деревню, несмотря на ее уговоры.  Проводила целые дни, закрывшись в своей комнате. Что я делала? Читала, смотрела телевизор, просто лежала на диване, уставившись в потолок. Мне трудно было сосредоточиться на чём-нибудь, не хотелось двигаться.

Как-то раз, когда за мамой захлопнулась дверь, я вышла на балкон. В лучах солнца золотились купола Новодевичьего монастыря, сверкала вода в пруду, ходили люди в летней одежде. Вдруг мне  захотелось вырваться из этой квартиры, где всё уже было не таким как прежде. Идея возникла мгновенно. Я подошла к телефону, моля бога,  чтобы мой друг, на звонки которого я не отвечала, с тех пор как вернулась,  оказался дома.

- Да, - услышала я бодрый голос Вадика.

- Привет. Мне надо с тобой встретиться. Ты можешь через час на нашем месте?

- Давай, - сразу согласился он, не задавая ни одного вопроса.

Я долго приводила себя в порядок. Накрасилась и оделась особенно тщательно.  Белый сарафан подчёркивал загорелые плечи, рыжие, завитые локонами волосы доставали до пояса. Покрутилась перед зеркалом: осталась вполне  довольна собой.

Вадик заметил меня издалека и помахал мне рукой. Я шла к нему лёгкой походкой,  ветерок трепал мои волосы. Вадик был в голубых джинсах и белой футболке, обтягивающей широкие плечи. Когда мы встретились, я подавила  желание броситься ему на шею и поплакать.

- Вика, мне так жаль… - Вадим пытался выразить мне соболезнования, но я перебила его.

- Не надо. Я здесь не для того чтобы снова расстраиваться. Давай присядем и поговорим,  - я показала на свободную скамейку. - Я собираюсь уехать, - выпалила я.

- Ты уже уезжала, я даже тебя провожал, - при воспоминании об этом он придвинулся ближе, и его рука скользнула мне на плечо.

- На этот раз далеко и с тобой вместе, если ты не против, - я игриво посмотрела на него.

- И в каком же направлении? – улыбнулся он.

- Подойдёт любое, но лучше южное.  Будем жить  у моря, а вечерами сидеть на берегу, наблюдая за звёздами и лунной дорожкой.  Тебе нравится?

- Бесподобно! Только не вижу,  как это можно осуществить в отсутствии денег.

- Деньги, - презрительно сказала я. - Деньги всегда можно достать.

- Тебе повезло, что ты ни разу в жизни не заботилась об этом.

- Зато теперь  буду сама зарабатывать.

- Да что ты?!  А как же школа? - Он смотрел на меня как на маленькую, а я

особенно не переносила покровительственно-назидательного тона.

- Ладно, если ты не хочешь, - я сделала попытку встать и была тут же поймана за руку.