Он стоит передо мной.
Не могу оторвать взгляд. Бежать бы, затеряться в толпе, вызвать такси… Но ноги словно приросли к полу. Я завороженно смотрю на него, как кролик на удава.
Он слегка поворачивает голову. Расслабленное лицо мгновенно напрягается. Темные брови слегка хмурятся, губы сжимаются в плотную линию, а глаза прищуриваются. Он смотрит на меня в упор. Взгляд — как отполированная сталь. В нем нет ни капли тепла.
И сразу как будто смолкает гомон и шум вокруг. Становится очень тихо, и весь мир сжимается до его высокой фигуры в ладно сидящем деловом костюме. Я делаю вдох, и легкие обжигает ледяной воздух, а по коже пробегает озноб. Первый шаг… Как на край пропасти.
Темные глаза медленно скользят по моему телу. От кончиков красных туфель до волос, завитых в дурацкие локоны. Обычно я ношу прямые волосы, но сегодня нужно соответствовать. Все-таки корпоратив, десять лет фирме. Фирмы, которую создал его отец, и где мы когда-то работали рядом. Чувствую, как мои губы кривятся в нервной ухмылке, пока он меня осматривает.
Ну, что? Я еще ничего или как?
Наконец-то его глаза находят мои, и я вижу в них знакомый огонек интереса. И чего-то еще… Предвкушения?
— Привет, Даша, — его голос ничуть не изменился за последние два года. Та же приятная хрипотца, от которой подгибаются коленки, а сердце бьется чуть чаще. Тот же обволакивающий тембр, который заставляет вспоминать наши многочасовые разговоры… Тогда нам было о чём поговорить… А что теперь?
— Привет, Антон, — выдавливаю из себя и поражаюсь, какой у меня сиплый голос. И проклинаю себя. Какого черта я вообще подошла к нему после всего, что было? Почему не сбежала через черный ход? Но я и подумать не могла, что он будет сегодня на празднике! Или вру себе, что не могла?
— А где твой муж? Спустил тебя с поводка на вечер? — вопрос бьет плетью по нервам.
Делаю глубоких вдох.
— Я развелась. Год назад…
— Оу, — выдыхает он, словно пробуя новость на вкус. Интерес в темных глазах становится ярче. — А что так? Надеюсь, не из-за меня? Хотя мы два года не виделись… Да и где уж мне до «святого» Паши. Получилось его пощипать?
Он еще раз проходит взглядом по мне, чуть задержавшись на платье, и делает вывод:
— Не-е, не получилось… Ну, я рад, что он не такой уж дебил, как казалось. Так почему развелись?
Антон чуть подается вперед, и я улавливаю знакомый запах его парфюма. Мох, сырая листва и горький грейпфрут. Аромат просто бьет в мозг, вызывая калейдоскоп обрывочных воспоминаний… Горячая кожа, влажная от поцелуев… Его ладони, знающие каждый изгиб моего тела… До стыда. И до безумия. Лицо горит. Зачем я подошла? Зря! Дура!
— Характерами не сошлись, — огрызаюсь я. — А ещё я — сука и недостойна такого человека, как Паша. Ладно, приятно было повидаться. Прощай, Антон.
Резко разворачиваюсь и собираюсь сделать шаг, но тут же горячая рука хватает меня за обнаженное предплечье и тянет назад…
Едва не падаю, не удерживаясь на высоких каблуках и буквально врезаюсь в жесткую грудь Антона. Впрочем, он поддерживает меня, и его рука оказывается на животе, обжигая даже через ткань.
— Отличный пресс, Даша, — слышу смешок за спиной. — Со штангой тоже приседать не ленишься? И куда ты так торопишься? Мужа уже нет... Детьми еще не обзавелась…
— Отпусти, — шиплю я не хуже разъяренной кошки, чувствуя, как пальцы на предплечье сжимаются всё сильнее, до боли. — Мне больно!
Захват чуть ослабевает, но он всё ещё держит меня. Оглядываюсь — вокруг шум, музыка, смех. Полумрак ночного клуба, снятого под этот чертов корпоратив, делает нас невидимыми. Понимаю, что орать и брыкаться — это очень глупая затея. В лучшем случае, подумают, что я — пьяная.Я — бабочка в паутине.
— Что загрустила, Дашенька? — шепот его обжигает. — Устала? Так давай посидим.
Он увлекает меня в сторону красного диванчика. Правда, тот занят. Но разве Шахова это когда-то смущало?
— Место освободите, — негромко говорит он, и весь отдел рекламы в полном составе покорно снимается с диванчика, кидая на нас любопытные взгляды. Еще бы! Сын хозяина и личная ассистентка хозяина. Чувствую, как вновь заливаюсь краской. Завтра весь главный офис будет гудеть! Боже, зачем я к нему подошла!!!
Он почти швыряет меня на этот диванчик, как сломанную куклу, и садится рядом. Мой клатч он кладет подальше от меня. Отлично. Я теперь без телефона и ключей! Если только пытаться отбить свое имущество силой. Но я помню, что это чревато… С отчаянной надеждой пытаюсь углядеть шефа. Может, хоть отец его утихомирит! Но Бориса Петровича не видно. Возможно, он вообще уже уехал.
— Кого выглядываешь? Нового ебаря? — резко спрашивает он.
— Перестань! И что тебе за дело? — я пытаюсь встать, но он удерживает меня за плечо.
И вдруг совершенно неожиданно очень ласково гладит по спине. Его рука, как будто, проводит огненную дорожку вдоль позвоночника. Хочется одновременно и прижаться к ней и сбросить.
— Ну, не злись, — слышу я уже мягкое шипение. — Я так соскучился, а ты убегаешь… И ладно бы к мужу, а то к любовнику. Мне обидно.
Он прикасается лбом к моему плечу, слегка потираясь, совсем как кот. Но руки так и лежат на плечах.
— Так что, нашла мне замену? — вновь слышу ласковый голос.
— Да, нашла, — отвечаю я. Тут же его пальцы остро впиваются в мои плечи, рискуя оставить следы на коже.
— Покажешь?
— Он не здешний. Я на работе больше романы не кручу. Учусь на своих ошибках, — выпрямляю спину и стараюсь смотреть прямо перед собой. Все равно здесь людное место. Ничего он мне не сделает. Ничего…
— Умная, значит, стала, — слышу его негромкий смешок. — Только я думаю, ты врешь. Как всегда… Никого у тебя нет. Поехали ко мне, скучно здесь. Тебе есть, где жить? Пашка выпнул голой или хоть отступные дал? Впрочем, тебе и не за что… А ты всё еще белье не носишь?
Его рука плавно скользит мне на грудь и очень тихонько по-кошачьи проникает под шелк платья добираясь до соска… от ощущения его пальцев на коже и от публичности этого жеста меня просто подбрасывает, как от удара током.
— Ты с ума сошел, Шатов?! — почти кричу я, но шум музыки проглатывает мои слова. Да и сидим мы в довольно темном углу.
— Ой, всё, — кривится он и убирает руку. — Не визжи. Кому мы тут нужны — здесь танцы, водка и бесплатная еда. Да я если тебя здесь трахну — никто и не заметит. Попробуем?
Его глаза загораются лихорадочным огнем. Опять этот взгляд… Что он хочет? Зачем он это делает? Просто пытается задеть?
Как же отвратителен и прекрасен он в этот момент. Как эта мысль могла закрасться в мою голову?! Сердце замирает от ужаса и… предвкушения? Что это — какая-то больная игра, в которой я снова участвую?
— Иди к чёрту, — шепчу и закрываю пылающее лицо руками. Не могу смотреть на его острую породистую рожу с шальными, похотливыми глазами.
Но вдруг едва ощутимо чувствую, как кончики пальцев касаются моей спины, перебирая позвонок за позвонком, словно струны гитары, вызывая по коже ворох мурашек. Боже мой, опять! И от этого едва ощутимого намека на близость меня снова начинает трясти. Я должна уйти. Сейчас же. Пока не стало слишком поздно. Чего он добивается? Пытается напугать? Или ему действительно все еще что-то нужно от меня?
— Я домой хочу. Отпусти меня, — чуть не плачу я. А может и плачу. Потому что он вдруг проводит пальцами по моей щеке, и я чувствую, что-то теплое влажное. Похоже, это действительно слезы…
— Ладно, Зимина. Вижу, ты сегодня не в настроении, — вздыхает он, доставая телефон. — Такси тебе вызову.
Он нажимает кнопки, а я замираю от надежды. Неужели отпустит? Мне повезло.
— О, пять минут до приезда. Пойдем. Сумку не забудь, — он легко поднимается с диванчика и протягивает руку.
Я пытаюсь гордо отказаться, но ноги затекли, каблуки слишком высокие, а этот чертов диван слишком низкий. Пару мгновений он смотрит на мои нелепые попытки встать.
— Давай без этого, сильная и независимая, — шипит он и берет мою ладонь, поднимая меня рывком.
Мы идем в гардероб, где я долго судорожно ищу в сумочке номерок от шубы. И вроде сумочка небольшая, и света в той зоне достаточно, а я все ищу и ищу под непроницаемым взглядом темных глаз. И каждую секунду жду какой-нибудь гадости, которая сорвется с его красивых чувственных губ. Но он молчит и терпеливо ждет…
Вот наконец-то номерок найден. Он забирает его и дает утомленной девушке. Та выдает мою шубку. Антон помогает мне одеться.
— Ты в туфлях пришла? — кивает он на мои ноги.
— Я на такси приехала, — отвечаю, стараясь не смотреть на него. Здесь слишком светло, мне неприятно его видеть. Хотя машинально отмечаю, что за два года он совсем не изменился. Все так же красив. Хотя можно ли сильно измениться с двадцати пяти лет?
Телефон в его руках пиликает.
— Черный мерседес гос номер МС566Р прибыл на место назначение, — читает он вслух. — Видишь, я тебе хорошее такси вызвал. Мог бы и сам отвезти, но ты же со мной не сядешь…
Он смотрит прямо на меня, и я ёжусь под этим цепким взглядом. Как будто он выискивает во мне какие-то недостатки под безжалостным светом. Но, вообще, я его на год старше. Может они и есть. Выпрямляю спину и делаю подбородок чуть выше.
— Спасибо, но я тебя ни о чем не просила. Прекрасно добралась бы сама.
— Ага, — кивает он. — Пойдем, в машину тебя посажу. Посмотрю, кто там приехал. А то украдут тебя, по кругу пустят, закопают в канаве… Я не переживу…
Лицо у него абсолютно серьезно и бесстрастно, но меня передергивает от омерзения. Чувство юмора у него тоже осталось прежним.
Мы выходим на улицу, и колкий декабрьский ветер отвешивает мне жесткую пощечину, приправленную ледяной крупой. Волосы мгновенно спутываются, а ноги покрываются мурашками. Зато все возбуждение последних минут слетает, как пух с одуванчика. Антон вышел просто в костюме, но, похоже, совершенно не чувствует холод.
— Вон машина. Мог бы и поближе встать, дебил, — бурчит он, беря меня под руку.
Он подводит меня к мерседесу и открывает дверь. В чём-чём, а в галантности на людях ему не откажешь.
С удовольствием ныряю в теплый кожаный салон, обдающий терпким запахом синтетической ванили от ароматизатора.
— До свидания, Даша, — говорит он мне на прощание. — Добрых снов.
И захлопывает дверь.
На меня тут же накатывает эйфория. Хочется смеяться и плакать одновременно от облегчения. Надо же! Отпустил! А я до последнего боялась, что он сядет со мной рядом и продиктует свой адрес. И я поеду. Поеду, как последняя дура. А он отпустил! Улыбка заставляет разъезжаться губы, но в темном стекле я вижу, что она больше похожа на гримасу боли… Да и слезы почему-то текут, не переставая… Стираю их тыльной стороной ладони. Всё, Даша, всё! Всё закончилось… Теперь мы еще пару лет не увидимся и слава Богу! Вот в воскресенье в церковь зайду и свечку поставлю! И к психологу запишусь.
От последней мысли меня пробирает истерический смех, и даже закаленный таксист опасливо косится в мою сторону.
— Девушка, с вами всё в порядке? — настороженно спрашивает он. И я его понимаю — декабрь. Тут количество неадекватных клиентов растет с каждым днем.
— Всё в порядке, — успокаиваю его. — Всё в порядке…
Возвращаюсь в душный клуб, окутывающий меня ароматом человеческих тел, безумной смеси парфюма, с нотками еды и алкоголя… После свежести улицы от этого амбре тянет блевать, хотя я абсолютно трезвый. А лучше бы был пьяный… Она опять вывела меня из себя! Сука.
Я сразу её заметил. Ничуть не изменилась. Высокая, стройная, с маской строгой недотроги на узком лице с высокими скулами. Но я-то помню, как она стонала под мной, обхватывая поясницу длинными ногами…
Трясу головой, пытаясь выгнать эти ненужные воспоминания. Глаза выхватывают выбеленную выстриженную нелепыми вихрами макушку Машки. Зам начальника отдела рекламы и пиара головного офиса. И подружка Даши. Прямым курсом иду к ней. Прямым курсом иду к ней.
— Привет, Маша. Что, как дела? — она поднимает на меня совершенно пьяные глаза. В руках бокал с какой-то разноцветной бурдой. Даже на расстоянии чувствую приторный запах ананаса и спирта. И что бабы в этой сладкой дряни находят? Пили бы лучше честную водку.
— Антон Борисович, здорово! — Машка икает и наваливается на меня пышной, сильно открытой грудью. А вот остальное тело довольно сильно сжато плотной тканью темно-синего платья. Не отказываю себе в удовольствии чуть сжать её полушария. А что? Я-то свободный человек, в отличии от некоторых изменниц с маской честных женщин на лице.
— Эй, ты давай, полегче, — поднимаю её и веду к столику. Один взгляд — и он свободен. Все же в должности сына хозяина что-то есть. Усаживаю Марию на освободившийся диван. Она наваливается на меня, обдавая сложным запахом коктейля, фруктового парфюма и пота. Резко хочется выйти на свежий воздух, но я держусь.
— А ты чего меня позвал? — Маша чуть приподнимает голову и прищуривает глаза. Возможно, ей кажется, что это выглядит томно. Не могу удержать улыбки, глядя на её расплывшуюся тушь.
— Поболтать хотел. Про Дашку, — говорю я и чуть отодвигаюсь.
— Ну-у, блин, Тоха… — волна разочарования в её голосе может затопить прибрежный город. — А я-то думала… Че, два года уже прошло. Пора бы проработать этот вопрос. Ты ходил к психологу?
— Маша, ты — мой лучший психолог, — машинально хватаю пару орешков из оставленной на столе тарелки. Вкусные, кстати. — Так что там у Дашки нового, кроме развода с её боровом?
— Да ничего. Живет одна, на работу ходит одна, с работы тоже… — Машка тоже берет орешки. — Скучно живет.
Эта новость вызывает просто невероятный прилив ликования. Чувствую, как губы растягиваются в идиотской улыбке. Словно мне снова восемь лет, и Дед Мороз под ёлку выложил вожделенный набор «Лего». А то врала мне тут про другого. Хотя ей не привыкать врать мне в глаза. Сучка.
— Эй, ты там аккуратнее, — недовольно бурчит Машка.
Оказывается, я опять сижу к ней вплотную, да еще и впился пальцами ей в плечо. Определенно, у меня уже давно не было бабы. Смотрю на Машку… Если её отправить в душ… Но нет. Хочу другую. Хочу Зимину. И дело не только в её симпатичной мордашке и точеной фигуре. В Зиминой есть что-то… стержень, что ли. Сила, которая одновременно притягивает и раздражает. А ещё эта её ложь… Ненавижу врунов, особенно баб. Ведь врала, глядя в глаза. Говорила, что свободна, а сама была замужем. Мерзко. И на что надеялась? Именно это меня и отталкивает сейчас больше всего. Но тело… тело помнит другое. И предательски требует её.
— Прости, Машуль, соскучился, — выдавливаю дежурную улыбку.
— Мы вроде не так близко знакомы, чтобы ты скучал, — смеется Машка, стряхивая мою руку. — Че с Зиминой не уехал? Отшила?
— Кто кого ещё отшил… — фыркаю я, чувствуя едкое раздражение, разгоняющее кровь в сердце. — И ты не забывайся, а то работу искать будешь под Новый год.
— Ой, напугал, — морщится она. — Я за два дня найду и получше. Могу тебя прямо сейчас послать во все места.
— Да не надо, — поглаживаю её по плечу. — Я же все равно не пойду. Давай мириться, Машка. А то с кем я дружить буду? С Зиминой что ли? Её только трахать…
Задумчиво смотрю в черный потолок в разноцветных всполохах. Передо мной встает нервное бледное лицо Даши, и её широко раскрытые зеленые глаза. Надо было всё же помягче… Может, сегодня бы решил этот вопрос... Не сдержался. Бабы же, как кошки, ласку любят. Или, как суки, ошейник и поводок? Какой интересный вопрос… Философский.
— Отстал бы ты от неё, — вздыхает Машка и достает электронку. Воровато осматривается и затягивается. Благо в полумраке никто не обращает внимания. — Ей и так досталось от бывшего. Сам же знаешь, что он алкаш. Хоть и с баблом.
— Ну, конечно, досталось! — ядовито процеживаю сквозь зубы. — А кто её под венец с этим хряком тащил? Никто под дулом пистолета не заставлял. Сама, небось, в ЗАГС бежала, сверкая пятками, предвкушая безбедную жизнь.
Беру еще пару орешков. Их соленость хоть как-то глушит горечь во рту при мыслях о Зиминой. До сих пор не могу понять: как она реально могла жить с Пашкой? Он же мерзкий хряк. Жаба и роза — это про эту парочку. Не только лживая, а еще и жадная. Сучка.
Не могу сдержать поток мыслей в себе, тем более есть хоть какой-то слушатель. И продолжаю:
— Вы, бабы, все одинаковые, — выплевываю каждое слово.
— Ой, всё, — Машка резко отодвигается. — Что-то ты нудный стал, Тоха. Питер тебя испортил. Что гундишь-то всё? Кто тебя обидел? Всю жизнь жил с золотой ложкой во рту и баб попрекаешь. Ты вообще надолго к нам? Когда у тебя там обратный рейс?
Дожевываю орешки, оборачиваюсь к Машке и широко улыбаюсь:
— Ещё нескоро, Мария Николаевна. Так что еще увидимся. Ладно, бывай.
Встаю с дивана и иду в гардероб. В принципе, всё что надо я узнал.
Даша
Вхожу в съемную квартиру и сбрасываю туфли, словно скидываю с себя чужую кожу. Шубка летит на спинку стула, и вот я, наконец, дома. В норке, где можно забыть про маску. Кухня, спальня, кабинет — всё в одном крошечном пространстве. После Пашиных трехсот метров эта «берлога» кажется спичечным коробком. Но здесь нет кислого запаха перегара и липкого страха, сковывающего движения.
Да, не дворец. Зато и убирать пять минут… У бывшего мужа было где разгуляться, но он на дух не переносил домработниц. Заявлял, что я и так на шее сижу. Хотя я работала. Просто, по его мнению, быть женой — это значит круглосуточно полировать его эго и натирать дом до блеска. Хотя развелись мы, конечно, не только поэтому.
Паша… Святой, не иначе. Вытащил меня «в люди», как он любил говорить. Взял в жены вчерашнюю студентку из нищей семьи. Отмыл, одел, накормил, научил светским манерам, работу престижную нашел… Живи и радуйся. И не такой уж старый — всего десять лет разницы. Даже симпатичный. Издалека. Когда трезвый, разумеется. А как напьется — глаза стекленеют, и он превращается в мерзкое, вонючее животное. Липкий, потный, тянется ко мне, бормочет про долг…
Дрожь пробирает до костей.
Ставлю чайник. Так хочется тепла! Готова положить руки на конфорку плиты, только бы унять дрожь в пальцах!
Встреча с Антоном задела глубже, чем хотелось бы признавать. Наверное, нужно выпить чего-нибудь горячего…
Достаю кружку тонкого фарфора с золотой каймой — единственное, что я забрала из того дома. Символ выживания. Пережила все Пашины пьяные истерики и полеты тарелок. Он крушил всё вокруг, но эту кружку почему-то обходил стороной. Или это ей просто повезло? Как и мне…
Шахов, конечно, прав: «пощипать» Пашу не вышло. Да и не нужны были мне его деньги. Просто хотелось сбежать. Жива осталась. Это главное.
Завариваю чай в стеклянном чайнике. Он медленно настаивается. Сухие листья раскрываются в кипятке диковинными цветами. А настой становится насыщенного янтарного цвета. Как виски, которое любил мой бывший муж.
Может тоже налить себе? Где-то остался подарок на еще с прошлого Нового года… Хотя нет! Чтобы тоже начать блевать и орать на весь дом? Спасибо, я пас. У меня уже был опыт с отцом. Теперь появился опыт с мужем. Могу давать мастер-классы по уборке блевотины и мочи. Могу даже сертификат выдавать. И могу отметить, что и от дешевого пойла, и от дорогущего виски алкоголики блюют и ссут примерно одинаково.
Наливаю чай в кружку и обхватываю её ладонями, пытаясь прогнать мерзкую дрожь из пальцев. И понимаю, что дрожат они не от холода. Антон. И воспоминания.
Зачем я подошла? Зачем? Не о том надо думать, Зимина! Почему он здесь? Рулит питерским филиалом уже два года. В московском офисе не появлялся. Разве что в гости к отцу заглянуть? Или что-то другое? Он никогда ничего не делал просто так.
А вот тут я чувствую, что начинаю трястись по-настоящему. А что, если он вернулся в Москву? И отец поставит его начальником какого-нибудь отдела? И мне придется с ним сталкиваться в офисе? Видеть его каждый день, улыбаться, делать вид, что ничего не было… Словно не было ни дикой страсти, ни предательства, ни той ночи, которую я так отчаянно пытаюсь вычеркнуть из памяти.
Паника подступает, как удушающая волна. Как тогда…
Это было бы слишком. Я только начала приходить в себя после развода. Разучиваюсь просыпаться в холодном поту от кошмаров. Жизнь потихоньку налаживается. Не смогу сейчас искать новую работу. Сбережений — кот наплакал. И платят здесь хорошо. Спасибо Паше, не злопамятный… Устроил к отцу Антона, пока я еще училась, и не стал просить уволить после побега. Хотя он, конечно, не знал, что я спала с сыном его делового партнера… Иначе… Он убил бы меня.
Глубокий вдох, медленный выдох. Совет психолога из кризисного центра. Не то, чтобы помогает, но хоть что-то. Надо поискать группы поддержки для жертв насилия. Или уехать из города. Или просто забиться в угол и не отсвечивать. Допиваю чай и иду в душ. Горячая вода хоть немного смывает ледяной панцирь, расслабляет напряженные плечи… Но на коже по-прежнему чувствуются сильные пальцы Паши, и в памяти всплывает его пьяное лицо, нависшее надо мной. Слишком жарко, почти обжигает, но недостаточно, чтобы прогнать призрак. А потом его сменяет лицо Антона…
Тороплюсь в свой маленький, огороженный занавеской уголок, где стоит кровать. Личный бункер. Только завернувшись в кокон из одеяла, удается хоть немного успокоиться. В темноте и тепле безопасно.
Никто не видит. Никто не тронет. Не думать про Антона. Ни к чему.
Пусть это останется в прошлом. А завтра будет новый день.
Просто один тихий, спокойный день.
Без кошмаров.
Без Шатова.
Утро встречает тьмой за окном и легкой головной болью. Хотя вчера я не выпила ни капли. Кусок сыра на хлебце и кофе на бегу, едва заметный слой тональника, чуть тронуть ресницы тушью — и я готова. И через полчаса метро приветствует меня удушливыми влажными объятиями и хмурыми лицами людей.
А вот в офисе хорошо. Быстро прохожу охрану, поднимаюсь на тридцатый этаж, бегло здороваюсь с коллегами из опенспейса и захожу в свое маленькое королевство — приемную генерального директора.
И только раздевшись и откинувшись в своем любимом кожаном кресле, «отжатом» у Бориса Петровича, — я понимаю, что что-то не так… Похоже, взбодриться серией дорамы перед рабочим днем не получится.
В кабинете шефа явно кто-то есть. А он раньше десяти утра обычно не появляется… В подтверждении моих слов визгливо заливается селектор. Нажимаю кнопку.
— Дашенька, — слышен голос шефа. — Сделай два кофе, пожалуйста. Мне как обычно и капучино без сахара. Спасибо.
— Да, конечно, — машинально отвечаю я и иду в крохотную кухню, где стоит кофемашина, микроволновка, микрохолодильник и хранятся запасы чайно-кофейных радостей. Достаю кружки и гадаю, кто мог прийти в такую рань к шефу? Он-то точно не жаворонок. Пальцы привычно нажимают кнопки на кофемашине, вдыхаю терпкий аромат свежемолотых зерен. Машина выплевывает эспрессо для Бориса Петровича, а затем капучино для загадочного посетителя. Ставлю чашки на поднос и иду в кабинет. Отчего-то сердце начинает биться чуть чаще. Не люблю, когда меняются привычные алгоритмы.
Захожу в кабинет и только чудом удерживаю поднос в руках. Сердце начинает трепыхаться раненой птицей в зубах кота, на спине мгновенно проступает ледяная испарина, а кофе в чашках начинает ходить мелкой волной.
Прямо на меня смотрят наглые синие глаза Антона Шатова. И в этих глазах я вижу нехороший огонек предвкушения. Как у охотника перед решающим выстрелом. Он развалился в кресле для посетителей и сидит напротив отца с очень важным видом. Делаю глубокий вдох и начинаю медленно считать про себя, как учил психолог. Всё под контролем… Всё под контролем…
— Доброе утро, — выдавливаю из себя и, на удивление, голос звучит неплохо. Хотя бы не как жалкий писк полузадушеной мыши.
— Доброе утро, Даша, — говорит шеф, пока я ставлю поднос на стол.
— Привет, Даша, — Антон говорит тихо, но его хрипловатый голос бьет в уши, как набат. И я все-таки вздрагиваю и пара капель из его чашки попадает на поднос. Чёрт!
— Что-то ещё нужно, Борис Петрович? — спрашиваю, старательно игнорируя сканирующий взгляд синих глаз. Хотя почти физически ощущаю, как он проходится по моему телу сверху вниз. «Не смотри на него!» — орет внутренний голос, но я не выдерживаю и кидаю взгляд на кресло для посетителей. Он ловит мой взгляд и красивые, четко очерченные губы, кривятся в легкой ухмылке. Чувствую, как жар заливает щеки. Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять о чём он думает!
— Да нет, Даша. Ничего не надо. Кстати, новость есть для тебя. Ты пока с Антоном будешь работать. Мне тут лечение предстоит. На пару месяцев. Профилактируюсь, — Борис Петрович грузно откидывается на жалобно скрипящее кресло. — Сердечко шалит. Вот Антон пока меня заменит. Ну он опытный, сама знаешь. Ну так вы же в одном отделе когда-то работали. Вот завтра приступит.
Закусываю губу изнутри так, что начинаю чувствовать привкус крови. Сердце бьется через раз, а на щеках ощущаю уже не жар, а могильный холод. Борис Петрович кидает на меня странный взгляд.
— Дашенька, а ты что так побледнела? Нехорошо тебе? Наверное, не позавтракала.
— Наверное, — а вот тут голос подводит и из меня выходит сипение, как из пробитой шины.
— Вот все молодые на диетах сидят, а потом белые ходят, — сетует шеф и с тоской смотрит на свой объемный живот. — Даша, сходи, печеньку съешь что ли.
— Ага, — киваю я и медленно разворачиваюсь, как кукла на шарнирах.
— А ты-то хорошо кушаешь, Тоша? Тоже тощий какой-то, — слышу за спиной голос.
— Отлично, отец. У меня белковая диета. И все кубики на животе со мной, — Антон и не пытается скрыть насмешки.
Спиной чувствую его взгляд и чуть не спотыкаюсь на высоких каблуках. Но нет. Я уже не та, что два года назад. Меня этим уже не пробить. Я пережила Пашу. Переживу и его.
Сажусь за свое место, включаю комп, но ничего не вижу на экране. Все расплывается в яркие пятна! И, как дура, пытаюсь прислушаться к разговору Шатовых. Хотя понятно, что меня ждет, когда Антон станет и. о. шефа. Ничего хорошего.
Тру пальцами виски. Так, надо собраться! Не раскисай! Нахожу в ящике стола раскрытую пачку шоколадки. Бархатная сладость ласкает язык… Становиться чуть легче. Может я и правда мало ем? Зрение проясняется, и я беру лист бумаги и телефон. Пора подвести бюджет.
Через десять минут понимаю, что жить можно. Цифры ложатся ровными столбиками. Расход, доход. Бюджет сошелся. Только придется переехать еще дальше от метро. И меньше покупать одежды. И возможно, меньше есть… Зато спать спокойно.
Решительно беру чистый белый лист и пишу заявление на увольнение. Завтра положу на стол Шатову. И с удовольствием напоследок посмотрю на его скривившуюся рожу.
Настроение улучшается с каждой написанной буквой. А подпись вводит почти в эйфорию.
И даже почти не вздрагиваю, когда дверь кабинета распахивается, и оттуда выходит Антон. Мало того, я широко ему улыбаюсь отчего он резко останавливается и подходит к моему столу.
— Это так печеньки действуют, Даша? Ты такая счастливая, — говорит он, смотря на меня сверху вниз. С явными нотками бесячего превосходства в глазах. — А как называются? Давай я тебе ящик куплю.
— Не надо, Антон Борисович, — отвечаю я, откидываясь на спинку кресла и чуть откатываясь назад. Ненавижу, когда надо мной так нависают. — А то толстой стану и некрасивой.
— А мне пофиг. Я тебя любую выдеру, — отвечает он и чуть улыбается. А его глаза блестят, как у голодного кота.
Улыбка тут же слетает с моего лица, а по телу пробегает легкая дрожь. Как же он омерзителен. Как я могла его любить? Или просто бывший муж был ещё хуже?
— Да не хмурьтесь, Дарья Владимировна, — тут же заявляет он. — Это комплимент вообще-то был. Вы за два года только лучше стали. Как хорошее вино. Но ладно, больше не буду вам от души комплименты делать. Буду соблюдать деловую этику.
— А вы знаете, что это такое? — не могу удержаться я. И заявление на увольнение, лежащее в ящике, придает мне смелости.
— О, я знаю. И про деловую, и про обычную. И про то, что нельзя мужьям рога наставлять. И любовникам.
— Это как? — его логика иногда поражает.
— Ну, так как, — поясняет он, слегка покачиваясь с пятки на носки. Невольно отмечаю, как отлично сидит на нем костюм. Дорогой, явно сшитый на заказ. — Если любовник не знает, что у дамы есть муж. А дама же с мужем трахается — так, значит, оба рогатые ходят.
— Так, может, надо было спросить у дамы? — омерзение накатывает кислым комом во рту. Но чёрт, вообще-то он прав.
— Так вроде замужние дамы не должны бегать на сторону. Что там ваша этика говорит, Дарья Владимировна?
— Вы, значит, себя оскорбленным чувствуете? Соблазнили вас, значит? — шиплю я.
— Конечно, — пожимает тот плечами. — Не уберег свою честь. И обманули. Да и делиться я не люблю. Но ладно, еще будет время обсудить вопросы этики. До завтра, Дарья Владимировна. И не опаздывайте. Не люблю.
Он плавно разворачивается и вальяжно уходит, бросив напоследок снисходительный взгляд.
Уголки губ непроизвольно ползут вверх. Завтра будет последний день, когда мы увидимся.
На следующее утро я встаю на полчаса раньше, чем обычно. И крашусь особенно тщательно. И надеваю самую красивую шелковую блузку и кожаную узкую юбку-карандаш с длинным разрезом позади. Она ниже колен, но я знаю, что выгляжу в ней просто потрясающе. Во всяком случае, я не раз получала в ней комплименты. И я помню, что Шатов ценит красивые вещи.
«Собираюсь, как на свидание», — мелькает предательская мысль, заставляющее кровь прилить к щекам. «Да, на свидание!» — отвечаю сама себе. На последнее свидание. Сегодня я уволюсь и хочу, чтобы Шатов это запомнил.
Как я запомнила, как он предал меня в ту ночь. Именно тогда, когда он был мне нужен больше всего! Тогда, два года назад, после того, как Пашка в очередной раз сорвался, он казался спасением. Но как только он узнал о нём, о том, что я замужем, вся его рыцарственность испарилась. Секс? Да, был секс. Но мне действительно казалось, что для него это не более, чем интрижка. Он всегда казался дерзким, жёстким и слегка двинутым на этой теме. И уж я точно думала, что отношусь к нему куда серьёзнее, чем он ко мне! Но самолюбие его просто захлёстывает. Он не простил мне Пашку.
Встряхиваю головой. Что сейчас это ворошить? Жить надо «здесь и сейчас». А горящий «праведной местью» Шатов, который явно хочет меня то ли наказать, то ли воспитать — мне точно не нужен!
Наношу финальный штрих помадой и выхожу из квартиры. Через час меня встречает моя приемная. Сердце невольно ёкает. Всё же я здесь прижилась, знаю всё «от и до». И расставаться к моим уютным креслом не совершенно не хочется. Да и с зарплатой тоже, зачем врать себе.
Ровно в 9.00 в приемную входит Антон. На нем дизайнерское черное пальто, подчеркивающее стройную фигуру, на темных густых волосах кое-где блестят капельки воды. А вот это неожиданно. Хотя на улице метель, у нас есть подземный паркинг. На его узком лице с высокими скулами застыла гримаса недовольства. Шатов не привык к дискомфорту.
— Здравствуйте, Дарья Владимировна. Запросите у охраны, чем хаммер под номером СК998С 77. Хочу знать, что за утырок встал на мое историческое место. И почему я, как лох, паркуюсь на улице. И кофе хочу.
— Доброе утро, — широко улыбаюсь я, и ловлю тень изумления в темно-синих раскосых глазах. — Так есть же место Бориса Петровича. Раз его нет — оно свободно.
— Это место Бориса Петровича, — цедит он сквозь зубы. — Даже если его машины там нет — оно занято. Мне чужое не нужно. Но своё я не отдам.
Лицо вспыхивает жаром. Он, похоже, реально зациклен на «чужом». Вроде как намек, что я была «чужой» и испачкала сиятельного принца Шатова? Чувствую, как злость разгоняет кровь по венам. Его тон как всегда высокомерен. Ах, если бы он знал, что у меня для него припасено!
— Как скажете, Антон Борисович, — елейно улыбаюсь я. — Сейчас запрошу у охраны.
Получаю снисходительный кивок, и он скрывается в кабинете. Делаю запрос охране, достаю заявление на увольнение и иду на кухню. Делаю ему капучино. На поднос кладу заявление, сверху чашку на блюдце. Иду в кабинет. Сердце бьется в предвкушении и руки чуть подрагивают. Но уже не от страха, а от азарта. Уесть Шатова будет очень приятно. Даже если это будет первый и последний раз.
Подхожу к его двери, чувствуя легкое покалывание в кончиках пальцев. Вдох-выдох. Я хозяйка положения. Он думает, что контролирует меня, а на самом деле он играет по моим правилам. Сегодня все изменится. Легкий стук, и я слышу его раздраженное «Войдите».
Захожу и вижу, как он откидывается в кресле отца. Замечаю, что ему «идет» этот кабинет, если так можно сказать. Он очень органично смотрится среди массивной мебели натурального дерева и в роскошном кожаной кресле. Хотя у меня тоже хорошее кресло. И в очередной раз признаю, что он чертовски красив. Наверное, в маму. Шеф такой породистой красотой похвастать не может.
Но оценивающий взгляд темно-синих глаз с хищным раскосым разрезом возвращает меня в реальность. Он явно раздевает меня глазами. Явно вспоминает меня голой. И от этих мыслей я сама чувствую, как жар лавой растекается по телу.
Но глубоко вздыхаю и ставлю поднос на стол.
Он замечает листок под чашкой и одна бровь чуть приподнимается. Залипаю на этом движении. Как же мне когда-то нравилось, когда он так делал. Это казалось очень красивым. Хотя и сейчас кажется.
Шатов поднимает чашку и берет мое заявление. За пару секунд пробегает его глазами и берет двумя пальцами за самый уголок, как будто дохлую крысу за хвост. Смотрит на меня в упор.
— Это что? — произносят тонкие, но четко очерченные губы.
А на его лице я читаю целый калейдоскоп чувств: начиная с удивления в виде вновь поднятой брови. Потом злость в прищуренных хищных глазах. А затем он внезапно расслабляется, и злость в глазах сменяется на смешливый огонек. И его губы разъезжаются в легкой ухмылке. И все меньше, чем за десять секунд!
— Заявление на увольнение, — отвечаю я, улыбаясь в ответ. — Там же написано, Антон Борисович.
— Я умею читать, Дарья Владимировна, — его улыбка становится шире. — Могу я узнать причину?
— Вы меня как руководитель не устраиваете. Достаточно веская причина? — цежу я сквозь зубы.
— Так вы даже меня не попробовали в этом качестве, Дарья Владимировна! — он демонстративно всплескивает руками и сарказма в его голосе не меньше, чем снега на улице.
— И даже не хочу. Знаю, что не понравится, — непроизвольно задираю подбородок. Кровь просто бурлит от торжества момента. Когда еще можно открыто говорить гадости, как не при увольнении? А может его прямо послать в одно место?! На языке уже вертится отличная фразочка, как он становиться очень серьезным. А в глазах вновь появляется искры злобы.
— Но вы мне две недели в любом случае должны, Дарья Владимировна. Так в трудовом кодексе написано. Я вас так просто не отпущу. Так что вы придержите в себе, то что хотите сказать. Вот просто вижу, что хотите.
А вот тут меня как будто кидают в сугроб. И еще сверху присыпают. А почему я была уверена, что он просто подпишет и отправит в отдел кадров без отработки? Кровь отливает от лица и пальцы начинают мелко подрагивать. Быстро прячу руки за спиной и замечаю, как он с нескрываемым интересом пялится на мою грудь. Как же это унизительно. Всегда смотрел на меня, как на мясо. Просто он жадный кот. И не любит делиться мышами.
Антон
Едва она покидает кабинет — рывком встаю с места, сминая в кулаке бумажку, которая испортила мне вкус кофе. Подхожу к окну и распахиваю его в декабрьскую тьму. Как же она бесит! Сука. И оделась тут, как на свидание…
Беру это дурацкое заявление и ожесточенно рву на мелкие кусочки. Ничего. Ещё напишет… Кидаю ворох бумажек за окно, и они красиво смешиваются со снежинками. Скоро Новый год. Как и тогда. Два года назад. Когда приползла ко мне под порог раненой сукой. Интересно, она помнит? Сильная и независимая… Как же!
Пальцы чуть подрагивают, пока вытаскиваю сигарету из пачки. Прикуриваю не с первого раза. Прямо, как тогда… Глубокая затяжка обжигает горло, но чуть успокаивает.
Я смотрю на сияющий город. Чувствую, как ледяной ветер треплет волосы. Вижу боковым зрением, как разлетаются кое-какие документы. Но мне как-то пох. И не ощущаю холода. Как будто я уже вымерз изнутри. С той ночи. Когда открыл дверь и увидел её… Нахрена я это сделал? Чувствовал же, что никто хороший в час ночи звонить в дверь не будет…
Воспоминания накатывают неудержимым потоком. Как будто прорвало плотину. И меня просто сметает ворохом картинок.
Вот звонок в домофон. Очень настойчивый… Время подходит к часу ночи, я никого не жду и неохотно поднимаюсь. Наверняка ошиблись. Снимаю трубку, готовый послать звонящего очень далеко.
— Кто?
— Это я. Пусти меня, — слышу знакомый голос, заставляющий сердце биться чуть чаще от удивления и радости. Вроде мы сегодня не должны были встретиться. Тем более ночью. Она никогда не приходила так поздно.
— Конечно! — нажимаю кнопку, и губы сами расплываются в улыбке.
Быстро запихиваю раскиданные футболки в гардеробную и прибираю явный срач.
Вот звонок в дверь. Вот я её открываю и вижу Дашу. Я смотрю на неё и не могу понять, что не так? На дворе декабрь, а она стоит босая в дурацкой розовой пижаме с котятами на груди. А на её скуле цветет розовое пятно. И губа разбита. В уголке проступила капелька крови. Она смотрит на меня большими зелеными глазами, и я вижу еще и ссадину на лбу.
— Привет, — говорит она, и её губы кривятся в чем-то похожем на улыбку. Капелька крови в уголке губ становиться больше. — Я войду? Очень холодно.
Я молча отхожу, давая ей пройти. Не знаю, что сказать. Все слова, все вопросы просто застряли в горле колючим комком. Настолько необъяснима эта картина. Но наконец выдавливаю неожиданно хриплым голосом:
— А почему ты босиком?
Она вздрагивает и как-то виновато смотрит на свои покрасневшие грязные ступни.
— Не успела обуться. Получилось только схватить только ключи от машины. Водить босиком очень неудобно, — у неё какой-то слишком бодрый голос для такого состояния. И это тоже вносит свою нотку безумия.
— Даша, что случилось? — кажется, мозги начинают вставать на место. Вроде бы это я должен был спросить первым делом. — На тебя хулиганы напали? Но почему ты в пижаме?
Так много вопросов! Она молчит и смотрит на меня своими невозможно зелеными глазами. Зрачки расширены, но в них нет слез. А на скуле пятно стремительно приобретает красный цвет. Догадываюсь, что скоро оно пойдет в синь. Меня отпускает столбняк, и я веду её на кухню. Усаживаю на бежевый диван и никак не могу оторваться от её разбитой губы.
— Даша. Что. Случилось? — повторяю я слово за слово, и чувствую, как непонимание начинает сменять ярость. А сердце уже бьется где-то в ушах. Кажется, до меня начинает доходить, что случилось. — У тебя что, муж есть?
Она вздрагивает всем телом и отворачивается. Светлые длинные волосы падают на лицо.
— Да, — едва слышно говорит она.
В голове взрывается! Да мы три месяца как «встречаемся»! Эти обеды вместе, болтовня часами, совместные сериалы… даже трахаемся! На работе. Днем. Иногда в выходные у меня. Но тоже днем. Ну да, вечером же муж. Который разбил ей губу. Наверное, любит…
Кипящая ярость плещется внутри, заставляя прикусить губу до крови. Сжимаю кулаки. Только не сорваться, только не ударить эту… эту лживую суку! Суку, которой я уже собрался покупать кольцо. Что я о ней вообще знаю? Ни-че-го.
Так вот откуда брендовые шмотки и мерс у офисной крысы. Не у начальницы даже… За всё надо платить.
Чувствую себя полным идиотом. И половичком, об который вытирали прекрасные маленькие ножки. Которые сейчас оставили пару грязных отпечатков на светлой паркетной доске.
Разжимаю кулаки и вцепляюсь в колени до белых костяшек. Делаю глубокий вдох. Поворачиваюсь к ней, и она отшатывается от меня, чуть поднимая руку. Как будто боится, что ударю. Как странно... Разве ей такое не нравится?
— Значит, ты замужем… И когда ты собиралась мне рассказать, Даша? А это… муж постарался?
Она замирает, и я вижу, как подрагивают её пальцы. Беру с дивана валяющийся зеленый флисовый плед и набрасываю ей на плечи. Не заслужила. Но я не могу сдержаться. Не могу видеть её дрожь. Даша кутается в него и бросает на меня благодарный взгляд. Как собачка.
— Антон, — её голос чуть дрожит. — Всё сложно.
У меня просто зубы сводит от такого банального начала. Но я держусь и молчу.
— Мой муж — алкоголик. Иногда его заносит… Как сегодня. Но вообще, он — неплохой. И многое для меня сделал! — последнее она произносит с придыханием, и меня переворачивает от омерзения.
— Ага, просто «святой», — не могу удержаться я. Твою ж мать, какая же она дура! Неужели мерс того стоит? Не выдерживаю и машинально провожу пальцами по скуле. Вроде не сильно прилетело, ехать к врачу прямо сейчас не нужно. И тут же отдергиваю руку, понимая, что делаю это вовсе не из сочувствия. Какого черта я вообще о ней забочусь?
Я продолжаю:
— Так ты за деньги с ним или что? У меня тоже есть!
— Нет! — резко говорит она. — Не из-за денег. Но он правда многое для меня сделал… Но насчет нас с тобой… Мне нужно было немного тепла. Прости. Мы же были вроде как друзья… Я не думала, что наши отношения зайдут так далеко…
Она поднимает на меня зеленые глаза. Такие бездонные. Засасывают, как болото. Губы чуть подрагивают. А ранка начинает затягиваться корочкой. Хорошо, что все раны рано или поздно затягиваются.
— Я друзей не трахаю, — резко бросаю, как мяч в кольцо. Её передергивает. Глаза наполняются слезами, а губы начинают дрожать еще сильнее.
— Я люблю тебя, Антон, — слышу её сдавленный голос, отдающийся тревожным набатом. Неужели? Это она после какого пинка поняла?
— Какие у тебя планы на будущее, Даша? — делаю вид, что не слышал последнюю фразу и быстро добавляю:
— У меня есть предложение. Давай поедем в травмпункт, снимем побои и напишем заявление на твоего любимку. Как тебе такой план?
— А потом? — её трясет, как в лихорадке. Щеки краснеют и пятна на скуле почти не видно.
— А потом мы расстанемся друзьями. Я тебе не верю. Отец предлагает возглавить филиал в Питере. Хотел отказаться, но теперь точно поеду. Меня здесь больше ничего не держит.
Даша стремительно бледнеет. Я даже не думал, что человек так быстро может стать белым, с легким оттенком синевы.
— Не надо, — хрипит она.
— Не надо что? — уточняю я, уже зная ответ.
— Заявлений и травмпунктов, — выдыхает она, и прячет глаза.
— Понятно. С довольствия снимут, — киваю я, чувствуя легкую брезгливость. — Я тебе в гостиной постелю. Где ванная комната — ты знаешь. Полотенце можешь взять любое. Добрых снов, Даша.
Встаю и ухожу в спальню. Не могу её видеть!
Ночью долго ворочаюсь без сна. Ищу в телефоне информацию про неё. Что надо было сделать еще три месяца назад! Дебил. Её нет в сети. Ни одного профиля. Но через друзей друзей по фамилии и её университету все же выхожу на мужа. Боже! Это же Павел Зимин. Точно «святой» человек. Не знаю его лично, но он — один из партнеров отца. Полноватый мужик лет сорока, с белесыми волосами и бледно-голубыми глазами. Слегка похож на хряка. С типичным слегка отекшим лицом алкаша. Хоть и рыхлый, но втащить может. Похоже, Дашка любит крепкую руку, ошейник и поводок. Сука. С этими мыслями проваливаюсь в полусон, в полузабытье. Периодически провожу рукой рядом с собой в отчаянной надежде, что она придет! Просыпаюсь с невыносимой головной болью и выхожу на кухню. Я безбожно проспал. На кухне меня ждет теплый чайник и пропало несколько кусков хлеба. И от колбасы кто-то отрезал кусок. В ванной висит слегка влажное полотенце.
Дарьи Владимировны Зиминой в квартире нет… И забрала мои тапочки.
***
Вздрагиваю от боли. Пока тут сидел на подоконнике сигарета прогорела до пальца. Чёрт. И все же продрог. Закрываю окно. Ещё и кабинет вымерз. И всё из-за Зиминой.
В темном стекле вижу свое отражение. Губы кривятся в усмешке. Нет, не для того я её в Питере почти каждый день вспоминал, чтобы сейчас она бросала мне дурацкие бумажки с гордым видом. А в голове бьется тихий голос: «Я люблю тебя, Антон…»
Даша
Сквозит. Пора переобуться. Что он там делает? В окно курит, что ли?
Помню, была у него такая дебильная привычка. Не выдерживаю и меняю обувь. Выскальзываю из туфель на высоком каблуке в уютные байковые тапочки. Почти валенки, как у бабушки. Как же хорошо! Просто жмурюсь. И тепло и удобно. Не очень красиво, но раз я тут застряла на две недели, то больше на тему внешнего вида заморачиваться не собираюсь. Жирно будет Шатова каждый день радовать!
И тут же начинаю постукивать розовым карандашом по столу. А что я собираюсь делать? А главное, что собирается делать он? Вспоминаю его раздевающий взгляд и чувствую холодную дрожь по позвоночнику. А его дикая выходка в клубе на корпоративе?! Он мне под платье полез чуть ли не на виду у всех!
Начинаю грызть карандаш. Дурная привычка, но если не карандаш — то будет ноготь. А я не так давно их нарастила! Смотрю на фигурку толстого котика у монитора. У него большое брюшко и хитрые раскосые глаза. Как у Шатова в хорошем настроении. Правда в хорошем настроении я его уже два года не видела… И что он так на меня взъелся? Как будто жениться хотел. Сам переспал с половиной офиса до меня, а тут начал…
Закрываю глаза. Как же я ждала этих встреч! На работу ехала, как на праздник! Даже Пашка стал подозрительно коситься в мою сторону и пить меньше обычного. Антон был просто отдушиной. Молодой, красивый, дерзкий, веселый, харизматичный. И сын хозяина.
Ему достаточно было поднять бровь, чтобы покорить очередную стажерку из отдела качества. А он обратил внимание на меня. Я даже не сразу поверила и пару месяцев держала оборону. Слишком высок был риск. А потом сдалась. Слишком велико было искушение… Но, казалось, что-то здесь не так. Словно ему ничего не было нужно, кроме моего тела. Он вообще не спрашивал ни о чем. Болтали о разной ерунде, о работе, смотрели сериалы между делом и трахались… Вот тут он, конечно, был хорош!
Чувствую, как лицу становится жарко, хотя в приемной ощутимо холодно.
Где мы только этим не занимались! Его фантазия была безгранична: наш кабинет, само собой. Потом, рабочий стол его отца, где он сейчас сидит с важным видом; комната отдыха, подсобка для хозинвентаря, и даже тупиковая лестница на эвакуационный выход!
Про репутацию мою он точно не думал. Даже если не знал, что я замужем. Помню, я упиралась руками прямо в инструкцию о противопожарной безопасности. До сих пор в глазах пара пунктов… Жар в щеках становится нестерпимым.
Так, Даша, соберись! Хватит подменять чувства похотью… Это суррогат. А Антон — не более чем альтер эго Пашки. Такой же абьюзер. Только красивее и не пьет. И от этого еще опаснее. Потому что от Паши хотя бы знаешь, чего ждать. И Шатов — моя большая ошибка. И за эту ошибку теперь платить только мне.
Резкий звонок селектора прерывает мои раздумья. Сердце бешено колотится.
— Дарья Владимировна, — раздается резкий голос. — Так вы узнали, что за утырок на хаммере занял мое место?
— Пока нет, Антон Борисович, — отвечаю я максимально вежливо.
— Ну так оторвитесь от своих сериалов и займитесь этим вопросом, — яд из трубки просто сочится. — Через пять минут я хочу знать имя.
— Я еще раз спрошу у охраны, — отвечаю предельно ласковым голосом. Надеюсь, он поймет, каким дебилом я его считаю. — Но не обещаю выполнить это задание в столь сжатые сроки.
— Я начинаю сомневаться в вашей компетенции, Дарья Владимировна, — цедит трубка.
— Так увольте меня, Антон Борисович! — не пытаюсь скрыть ликование в своем голосе. — Мое заявление у вас лежит на столе.
Слышу легкий смешок.
— Вы так легко не соскочите, Дарья Владимировна, — трубка замурлыкала, мягко выговаривая каждое 'р'. От этого у меня пробегают мурашки по телу… Этот тембр завораживает. — И хочу напомнить, что премию вам утверждает директор. А я и.о. директора. Намек ясен? Жду имя через пять минут.
Пару секунд слушаю в трубке тишину и жестко бросаю её на жалобно тренькнувший аппарат. Сволочь!
Через пять минут пишу ему имя владельца хаммера — Белькова из отдела закупа. Бедолага, попал под Шатова.
Не выдерживаю и через минут десять подключаюсь по внутренним камерам к подземному паркингу. «Историческое» место Антона пусто. Ну да, своего он умеет добиваться, не отнять.
До вечера он меня особо не беспокоит. Делаю текучку, отвечаю на звонки, сортирую почту и даже умудряюсь фоном все же посмотреть серию дорамы. А что? У меня вообще-то стресс! И психолог советовал при возможности переключаться. Главное не уходить в вымышленные миры с головой.
К концу рабочего дня я даже начинаю думать, что не всё так плохо. Если он будет ограничиваться постоянным обращением ко мне по имени отчеству и почти «милыми» перебранками — то жить можно. Пока он меня не пытается физически трогать, как тогда на корпоративе. И это вселяет осторожный оптимизм. А его словесные подколки я точно переживу!
Но всё равно напрягаюсь, когда он выходит из кабинета в полшестого. Уже одетый в пальто. Он чуть небрежно поворачивает голову в мою сторону, и я вновь вижу хищный огонек в синих глазах, как у волка, учуявшего добычу. Сейчас точно скажет гадость! Шею сводит неприятным спазмом, словно удавкой.
— А кстати, Дарья Владимировна, я вашего мерса на парковке не нашел. Сломался или заменили? — участливо спрашивает он.
— Остался у бывшего мужа, — выдавливаю сквозь сжатые губы. — На метро сейчас езжу. Очень удобно. И быстро и нет проблем с парковкой. Экологично. Очень вам рекомендую, Антон Борисович.
— Да я уж по-старинке, — хмыкает он. — Так совсем вас голую «святой» Павел выпнул? Как в тот раз или хоть тапочки разрешил надеть?
Вот ведь гнида! Надеюсь ты читаешь это в моих глазах! Руки сами сжимаются в кулаки под столом, и я прикусываю губу изнутри, стараясь не показать, как меня это задело. Это был, пожалуй, худший эпизод за всю мою жизнь. Я даже не сразу осознала, как же мне было плохо. У меня был такой откат, что даже Пашка испугался, ползал передо мной на коленях и заваливал подарками. Даже закодировался. Только хватило его на год. А после первого срыва я все же ушла. И подала на развод. И вот после слов Шатова я как наяву чувствую жгучий снег под босыми ногами, жгучую боль в разбитой губе и как царапает ледяная педаль машины ногу…
Утро встречает привычной тьмой за окном.
Быстро мою голову. Скромный завтрак. Легкий макияж. Сегодня одеваюсь, как обычно: просто серое полуприлегающее платье ниже колен. Из серии офисной униформы. Типа, в пир и мир. У меня таких много. Последние время не хочется наряжаться. И денег мало, и не для кого.
И короткая перебежка до метро. Лучший способ взбодриться! Но почему внутри все равно такая тоска? Это предчувствие чего-то плохого?
В офис захожу неохотно, уже предвкушая неприятности. С каждым шагом сердце бьется все сильнее, а ладони предательски потеют. А может все же решиться? Зайти к нему в кабинет и сказать: «Антон, что ты от меня хочешь? Зачем ты надо мной издеваешься?
Хотя психолог говорил, что абьюзеры вопросы в лоб не понимают. И начинают играть в «Это не так». Ну нафиг. Осталось потерпеть восемь дней. Восемь долгих дней, полных придирок и насмешек. Как дожить?
Захожу в приемную, вешаю шубку в коричный шкаф и чувствую, что морщусь. Едкий запах средства от моли бьет в нос. Как в склепе. В кабинете шефа горит свет. Значит Шатов уже здесь. Чертов жаворонок. Что ему не спится? Совесть мешает? Да с какой стати! У него же, наверное, вместо сердца — кусок льда. Надеюсь, уйдет он тоже пораньше.
С этими мыслями усаживаюсь в кресло. Ну хоть оно не подводит! Оно с любовью принимает мое тело. Мельком смотрю на рабочий стол и замечаю что-то неладное.
Что это? У монитора лежит красивая белая коробка с логотипом дорогой и модной кондитерской. С удивлением беру её и вижу внутри шесть разноцветных макарунов.
Это так мило! Губы непроизвольно расплываются в улыбке. Но тут же сжимаю губы. Это Шатов что ли положил? Точно! Кто же ещё? Зачем? Что ему от меня нужно? Снова какая-то гадость? Наивная! С чего бы ему делать мне приятное?
Откладываю коробку в сторону. Пусть пока полежит.
Слышу звонок селектора. Глубоко вдыхаю и беру трубку.
— Доброе утро, Дарья Владимировна, — голос его сочится елеем, и почему-то это пугает даже больше, чем неприкрытая злоба накануне.
— Доброе утро, Антон Борисович, — насторожено отвечаю я, крепко сжимая трубку. Кажется, пальцы сейчас раскрошат пластик.
— Кофе сделайте, пожалуйста.
— Конечно.
Как же он меня бесит!
Кладу трубку и иду на кухню. Там на автомате готовлю кофе и иду к нему в кабинет. Стучу и после дежурного «входите» открываю дверь, чувствуя невольный трепет в теле. И это ощущение меня тоже бесит! Надо что-то с ним делать! Не должна я его бояться! Он такой же человек, как и я.
Ну почему я его боюсь? Если он меня ударит, я же и заявление могу написать! Хотя Антон никогда меня не бил. Пока…
И сразу же оказываюсь под прицелом синих глаз. Они сканируют меня, словно хотят увидеть мои мысли. И я чувствую себя голой под этим взглядом. Готова поспорить, эта ситуация его забавляет. Вижу это по огоньку насмешки в синих глазах. Да и губы у него змеятся в легкой усмешке. И он, как всегда, бодр и омерзительно свеж. Явно спит лучше, чем я. И как ему удается быть таким спокойным, когда у меня внутри бушует ураган?
— А почему вы сегодня так оделись, Дарья Владимировна? — с порога слышу его участливый голос. — Решили надеть шкурку офисной крысы? Вчера мне больше нравилось. Та кожаная юбка вам очень идет. Носите её почаще. Завтра, например.
Ну началось!
Этот тон… словно погладили против шерсти.
Делаю глубокий вдох и ставлю поднос на стол. Под пристальным взглядом переставляю белое блюдце и чашку с кофе поближе к нему. И вновь чувствую легкий аромат его парфюма, который бьет прямо в потаенные зоны мозга, вызывая совершенно неуместный жар в щеках. Отвратительно! Ненавижу его! Но как же приятно вдыхать этот запах… Господи, что я несу?! Но я закусываю щеку изнутри и смотрю прямо в синие глаза.
— Мое платье полностью соответствует дресс-коду. Если оно не отвечает вашим эстетическим предпочтениям — это ваша проблема.
Старайся, Даша, держи лицо!
Улыбка на его лице становится шире. А рука берет чашку и проходит в опасной близости от моей. Кажется, я даже чувствую его тепло. Хотя нет. Что за бред? Я схожу с ума!.
— Ладно, — почти мурлычит он, вновь медленно окидывая меня обволакивающим взглядом. — Вы так красивы, что даже крысиная шкура вам идет. И действительно, зачем наряжаться? Натянет вас еще кто-нибудь в подсобке, и если я узнаю — мне будет неприятно.
— Я вам обязательно пришлю видео отчет при случае, — улыбаюсь я, чувствуя, как клокочет ярость внутри. — Вы же не думаете, что я после развода приняла целибат?
И тут я вижу, как его прошибает! Красивое лицо кривится, как будто ему под нос сунули препарированную лягушку. Губы сжимаются в почти невидимую линию, а глаза готовы сжечь меня на месте. Впервые за последние пару дней я чувствую себя на коне. Браво, Даша! Ты сумела его задеть!
Утрись, Шатов!
Он отшатывается от меня и сжимает руки в плотный замок. Вижу, как белеют его костяшки, да и сам он становится белым. И с трудом удерживаю губы от торжествующей улыбки. Все же не самоубийца так открыто глумиться над ним. Это только он может себе позволить. Нельзя расслабляться. Это только начало игры.
— Ох, Дарья Владимировна, — наигранно вздыхает он, судя по всему, взяв себя в руки. — Я смотрю ваше падение в бездну разврата идет полным ходом. Возьмете меня с собой?
Его глаза сверкают, но в них уже не только хищный блеск предвкушения, но и что-то болезненное. Ревность? Не может быть… Или это просто игра?
И я делаю шаг назад. Сердце замирает. Но испуганным ли зверьком? Или в неком азарте? Сама не могу понять. Что он задумал? И почему меня одновременно пугает и манит этот взгляд?
— Со своим «развратом» разберусь без вашего участия, — бросаю я. — И что за печенье на моем столе? Вы забыли, где мусорное ведро?
Надо сменить тему, пока я не натворила глупостей.
— Дарья Владимировна! — он прижимает руку к сердцу. — Я специально для вас купил. Вы же любите такое. А то ходите с кислой миной. А я хочу, чтобы вы улыбались! Ну правда, что мне сделать, чтобы вы улыбались?
Антон
Она уходит и как будто становится темнее… И так каждый раз.
Смотрю на ее чашку — простая белая керамика, без единого скола. Прямо как она — кажется простой, но не сломаешь. И кофе без сахара. Знает ведь, что я люблю сладкий. Специально, зараза, сделала. Надеюсь, она туда не плюнула. А если и так — то пофиг.
С трудом сосредотачиваюсь на работе, то и дело борясь с собой. Так и хочется её дернуть, заставить что-то сделать, увидеть искру в зеленых глазах.
Хотя кому я вру?
Даже два года назад искр особо не было. Иначе бы она сказала про мужа. Иначе, она бы не ушла тогда…
На несколько часов удается уйти в работу. Но как только текучка закончилась, перед глазами опять она. Это уже ненормально. Стоит ли признать, что она украла не только мои тапочки, но и кусок души?
Зараза.
Зашла под кожу ядовитой занозой, и я не могу её вытянуть. Надо было всё же настоять тогда в клубе. Она же явно уже поплыла. Трахнул бы её и успокоился… Но эти слезы сбили весь настрой! Всё же я не такой подонок. Наверное…
Но тактику явно надо менять. Надо что-то делать. Нельзя так оставлять. Эта игра в «кошки-мышки» уже надоела. Хочу, чтобы она пришла ко мне сама. Хочу, чтобы умоляла. Хочу, чтобы она меня любила. Чтобы смотрела на меня не как на чудовище, а как на мужчину.
Цепанула! Как же она цепанула. От меня ещё никто никогда так легко не отказывался. Тем более ради хряка-алкаша. Пусть и с баблом…
Взгляд падает на экран.
О, завтра же презентация по новому ЖК. Отец прожужжал все уши про эту презентацию. Сказал, что это ключевой проект года, и я должен там быть, чтобы произвести впечатление на инвесторов. Надо будет съездить. И, конечно, не одному.
Чувствую, что проголодался. Знаю отличный ресторанчик неподалеку. Недешевый, но я привык к лучшему и не стесняюсь этого. Надеваю пальто и быстро выхожу из кабинета и вижу Дашу. Она чуть вздрагивает, как испуганная кошка. Удивленно поднимает на меня глаза, а в руке надкусанный макарун. Желтого цвета. И в уголке губы у неё крохотная желтая крошка. Как бы мне хотелось убрать её губами!
Попутно вижу, что коробка с печеньем опустела. Это так мило! Не могу сдержать улыбки.
— Я на обед, Дарья Владимировна. Хотите со мной?
Она чуть приподнимает бровь, словно, не веря своим ушам. Потом проводит по мне медленным взглядом сверху вниз. Потом чуть поднимает подбородок, и я удостаиваюсь презрительного взгляда зеленых глаз.
— Нет, — отрывисто бросает она, словно забивает гвоздь в крышку моего гроба. И это тоже очень мило.
— Как хотите. Скоро вернусь, не скучайте.
Она демонстративно закатывает глаза и прячется за монитором.
Даша
Уф, наконец-то свалил! Потягиваюсь в кресле, чувствуя, как отпускает напряжение в плечах. Реально, у него что-то с головой. То в глаза оскорбляет, то на обеды зовет… Даже у Пашки не было таких эмоциональных качелей. И ничего не сказал про кофе. Проглотил!
В потухшем экране вижу свое самодовольное лицо.
Так, ладно! Нельзя вовлекаться в его дурацкие игры. Он явно хочет меня пробить. Только нечем!
И тут же вздрагиваю, слыша звонок селектора. На экране вижу знакомое имя и губы расплываются в улыбке.
— Привет! Че киснешь в своей приемной? Гоу на обед. Я даже угощаю, — слышу веселый голос Маши.
— Ага, давай. В нашу столовую? — уточняю я.
— Даша! Ну неужели я бы стала тебя угощать в нашей рыгаловке? На нормальный обед поехали. В нормальное место!
— Давай! — воодушевленно соглашаюсь я. — Давно меня в нормальных местах не угощали!
— Спускайся на парковку, я уже туда иду!
Трубка замолчала, а я быстро надеваю шубу.
Маша привезла меня в действительно интересное место. С любопытством оглядываю пафосный красно-золотой интерьер, драконов почти в натуральную величину и красные лакированные столики. Публика выглядит очень дорого, и я чувствую себя неуютно в «шкурке офисной крысы», как мило выразился Шатов.
— Прикольно, — протягиваю я и сажусь на неудобный, хотя и мягкий стульчик.
— Ага, — кивает Машка. — Дорогой Китай. Новое место. Я в обзоре читала. Очень модное место, надо же в курсе быть.
— Ну да, дорогой, — цены в меню заставляют меня сдвинуть брови.
— А на двоих по два блюда возьмем. Тут должны быть большие порции, — Машин палец бодро скользит по картинкам. — Ты же ешь свинину?
— Ага, — киваю я, пытаясь сориентироваться в диковинных названиях. Но Китай — не моя тема.
А Маша уже бодро делает заказ и отпускает официанта в желто-черной униформе.
— А ты чего так оделась? Шатов что ли заставил? Делает из тебя мышь? Чтобы никто не уволок? — она смеется.
— Очень смешно, — кисло отвечаю я. — Я заявление в первый же день написала. Сейчас отрабатываю две недели. Он меня достал. С первого же дня.
— О-о-о, — глаза Маши округляются. — Ни фига себе! То-то он ко мне подходил в ту ночь на корпоративе. Ты уже уехала тогда.
— Что хотел? — сердце тревожно тренькает, а пальцы сжимаются в кулак.
— Да так… Спрашивал, что у тебя нового… Есть ли мужик… — Маша тянет слова, будто смакует момент, и добавляет:
— Я тебе говорю, он на тебе сдвинут. Давно и крепко. Но ты его обидела, конечно.
— Что-о?! — с трудом сдерживаюсь, чтобы не стукнуть ладонью по столу. — Это чем? Кто тут кого обидел?!
— Ну, блин… Всё же он про Пашку не знал. Я еще помню, как он мне перед отъездом предъявлял, мол, почему я не сказала. Как будто мне больше всех надо! Я вообще не знала, что у вас всё так далеко зашло. А потом, когда вернулся — опять с безумными глазами начал втирать про лживых алчных баб. Так что ты с ним поосторожней. Не провоцируй.
— Даже в мыслях не было, — фыркаю я. — Он мне заявление без отработки не подписывает, язвит каждый день. А сегодня печенье принес. Словно издевается.
— Печенье? — усмехается Маша. — Печенье — это серьезно. Это почти цветочек. Или трубка мира… А так-то, почему нет? Зачем тебе увольняться? Через два месяца вернется Борис Петрович, а такую работу за такую зарплату сейчас не найдешь. Ну, признай, фильтровать почту и звонки, делать кофе, вести расписание и собирать счета за почти две сотки — это не так плохо. А то так и не наберешь на ипотеку. Может, стоит немного подыграть?
— Ты мне с ним переспать, что ли, предлагаешь? Чтобы он успокоился? — возмущение плещется в моем голосе.
А воспоминания… против воли всплывают в памяти. Все же в этом деле он был хорош… Внизу живота приятно теплеет. Встряхиваю головой, отгоняя ненужные мысли, и добавляю:
— Что за бред!
— Да почему сразу «переспать»? — Маша возмущенно вскидывает брови. — Просто улыбнись ему пару раз. Че ему много надо? Я вот два года назад к вам как ни зайду, вы всё в один монитор пялитесь. И воркуете. Как два голубочка. Ну, скажи, что вы там рентабельность с таким сияющими лицами считали. Я бы тоже считала, если бы от этого так торкало.
Чувствую, как краска заливает щеки. Вообще мы там разные романтические дорамы смотрели. И ржали над героями. Но иногда сочувствовали… Это было очень мило.
Машка явно чувствует мои сомнения и продолжает:
— Да даже если и переспать… Сейчас-то что тебе мешает? Раньше даже Пашка особо не мешал, а сейчас Пашки нет.
— Мешает то, что Шатов — абьюзер и считает меня грязью. О чём за последние пару дней довольно регулярно намекает. Да что там! Прямо говорит, — резко поднимаю голову.
Удачно приходит официант и расставляет пиалы с едой. Беру палочки и пытаюсь сосредоточится на еде. Давно не держала палочки в руках.
— Короче, вы оба друг о друге плохо думаете. Уже есть точка соприкосновения. Ты главное, не ведись на его провокации. Он же специально тебя злит, чтобы вывести из себя. Не давай ему этой власти, — усмехается Маша и вдруг прищуривается и тянет шею, пытаясь увидеть что-то за моей спиной.
— Я стараюсь, — фыркаю я.
— Ты смотри какие люди! — выдыхает она и тут же быстро добавляет:
— Резко не оборачивайся!
Уже чувствуя неладное, медленно и осторожно поворачиваю голову. И вижу четырех мужчина, занявших лучший столик с табличкой «Reserved» в заведении.
Замираю и чуть не роняю палочки. В одном из мужчин в идеальных деловых костюмах узнаю бывшего мужа.
— Это Пашка что ли? Офигеть, как он за год изменился! Килограммов двадцать скинул! Я тоже так хочу! Хотя и на десять согласна… — слышу голос Маши, как сквозь толщу воды. В ушах шумит кровь от бешено стучащего сердце, а по спине мерзким слизнем ползет страх.
Но он действительно выглядит совершенно другим человеком! Очень свежим, похудевшим и, как будто, помолодевшим лет на пять минимум! Опять закодировался?
Возвращаюсь в приемную и вижу, что Шатов уже в кабинете. Кажется, я слишком задержалась. Зябко передергиваю плечами при мысли, что он начнет меня отчитывать. Но селектор молчит. Аж до самого вечера.
А ровно в полшестого он вновь выходит из кабинета. Безупречно красивый в своем дизайнерском пальто. Подходит к моему столу и смотрит, чуть склонив голову. Борюсь с желанием вжать голову в плечи, но вспомнив совет Машки, вдруг широко улыбаюсь и говорю:
— До свидания, Антон Борисович. Хорошего вечера.
Вижу, как поднимается темная бровь, а в глазах вспыхивает удивление, даже какое-то смутное замешательство… И что-то еще… радость? Да ну, чушь какая-то.
— До завтра, Дарья Владимировна. Кстати, у нас завтра мероприятие в 11 утра. Презентация по застройки участка 112.16. Проект «Лукоморье». Вы, вообще-то, должны были мне напомнить ещё вчера. Мой отец там должен был быть. А теперь — я.
«Да твою ж…», — прожигает мысль. Тут же чувствую, как краска заливает лицо. Да, мой косяк! За всеми эти волнениями я совсем забыла про эту презентацию. Но вообще, мы там просто подрядчики. Правда, есть шанс выйти на другой уровень… Правда мне уже пофиг, куда там выйдет контора Шатовых. Но не люблю ошибаться в работе.
Прикусываю губу и жду поток сарказма, щедро приправленный ядом. Интересно, он вспомнит про сериалы или это уже повтор?
— Дарья Владимировна, — слышу я, как свозь подушку, — завтра мы туда поедем вместе. И я могу вас забрать из дома, чтобы сразу ехать в выставочный центр.
— Я сама доберусь — поднимаю глаза, чувствуя, как расслабляются мышцы. Надо же! Даже не намекнул, что на работе я могу только ноги раздвигать.
— Зачем? — пожимает плечами Антон. — Общественный транспорт туда не ходит. Такси — дорого. Вы же увольняетесь. И уж поверьте, в своей машине я вас трогать не буду.
— Оу, — выдыхаю я и чувствую, как округляются глаза.
— Ага, — кивает он. — Я даже готов извиниться за ту ситуацию на корпоративе. Просто давно вас не видел, и мне показалось, что вы тоже соскучились. Раз сами подошли. Такая красивая.
Он покаянно опускает голову, а я чувствую, что мои брови устремляются в космос!
Что-о? Это извинение или наезд? Самадуравиновата?!
И словно этого мало, он вдруг поднимает на меня свои синие глаза и говорит тем самым мурлыкающим голосом, от которого у меня встает пушок на шее:
— Вы же простите мне то недоразумение, Дарья Владимировна?
Сердце начинает биться где-то в ушах, а по телу прокатывается совершенно неуместная волна тепла.
— Конечно, — усиленно раздвигаю губы в улыбке. — Всё прощу. Заявление мне подпишите.
Он чуть прищуривается и уголки губ ползут чуть вверх. Наклоняет голову, и я вновь чувствую себя экспонатом в музее.
— Разумеется, подпишу, — цедит он. — У нас же крепостное право отменили. А жаль… Но как я буду без ассистентки? Вот ищут. Найдут раньше, чем за две недели — сразу подпишу! Так что насчет завтра? Заметьте, я иду вам навстречу.
— Хорошо, — выдыхаю я. Ну, а что? Пусть везет, раз хочет попробовать себя в качестве таксиста. Подольше посплю.
— Прекрасно, — кивает он.
Лицо Антона бесстрастно, но я вижу, как его глаза загораются радостью. На что-то рассчитывает? Похоже, у меня появился второй шанс уесть Шатова, как с заявлением на увольнение. А, может, жизнь и налаживается! Не могу удержаться и широко улыбаюсь в ответ.
Синие глаза загораются чем-то похожим на торжество. Он подходит вплотную к моему столу и добавляет:
— Тогда до завтра. В десять буду у вас во дворе. Напишите мне адрес в мессенджер, Дарья Владимировна. Мой номер телефона прежний. Могу вас, кстати, сейчас подвезти. Что скажете?
Меня пронзает сканирующий взгляд, заставляющий слегка поёжиться.
— Это лишнее, — отвечаю я, начиная прибирать рабочий стол.
— Ладно, — небрежно бросает он.
И не дожидаясь ответа уходит, вновь оставляя за собой легкий флер мха, грейпфрута и дорогой кожи… Откидываюсь в кресле, прикусывая костяшки кисти. Вот ведь самоуверенный ублюдок! Откуда он знает, что я сохранила его номер?! Но самое паршивое, что сохранила…
Даша
На следующее утро встаю как обычно и начинаю готовиться после завтрака.
Шатову-то хорошо: встал, умылся, расчесался, напялил костюм за пол-ляма — и можно на обложку. А со мной не так просто…
Смотрю в зеркало и вижу бледное утомленное лицо женщины под тридцать. С трудной судьбой. И с синяками под глазами. Почему-то всю ночь снился пьяный Пашка, а потом Шатов… Но на Шатова было смотреть приятнее, зачем врать?
Вздыхаю и раскладываю перед собой базы, тональники и консилеры. Сегодня большое событие. Пресса будет… губер… Вдруг в телевизоре покажут? Хихикаю про себя и беру первый тюбик.
Через полчаса меня можно если не на обложку, то между рекламой и роликом о прорыве трубы точно. Зачем-то надеваю ту самую кожаную юбку, что так впечатлила Шатова в первый день его работы в качестве и. о. Ну, пусть порадуется. Напоследок…
Адрес я ему скинула накануне и сейчас периодически поглядываю на часы. Стрелки неумолимо бегут к десяти, а я почему-то чувствую себя Наташей Ростовой перед первым балом. Давно никуда не выходила. Надо хоть в театр сходить, что ли… Или правда в бар с девчонками. А то совсем одичаю. Дом и работа. Работа и дом…
Прилетает сообщение: «выходи». И тут же второе: «выходите».
Закатываю глаза. Шатов, как всегда, просто душка! Но сердце отчего-то ёкает. Нужно признаться самой себе: как мужчина он меня до сих пор влечет. Осознание проблемы — половина пути её решения. Это просто похоть. Это нормально. Физиология. База.
С этими мыслями выхожу из подъезда и вижу его темно-синюю бэху. Шатов стоит рядом и курит. Увидел меня и окурок летит под ноги… Урод.
Но открывает передо мной пассажирскую дверь… Боже, как можно сочетать в себе несочетаемое? Он просто соткан из углов и противоречий.
С удовольствием ныряю в теплый салон, пахнущий натуральной кожей, отличным аромомаслом можжевельника и новой машиной. А еще немного Шатовым. И этот коктейль заставляет кружиться голову и биться сердце чуть чаще.
«Просто похоть, Даша! Успокойся!» — мысленно говорю сама себе и действительно становится легче.
— Отлично выглядите, Дарья Владимировна, — он садится за руль. — Мех вам к лицу.
— Спасибо, — отвечаю я и достаю телефон. Светские беседы я вести не собираюсь.
Он хмыкает и выезжает из двора.
Минут через сорок приезжаем к центральному павильону с огромным баннером «Будущее здесь». Будущее представлено в виде огромных башен, заслоняющих небо и маленькой лужайки, где на изумрудной траве под дубом сидят молодые мужчина и женщина с симпатичной девочкой между ними. И их окружает куча белых кроликов.
— Какая интересная интерпретация заек и лужаек, — хмыкает Шатов.
Он уже открыл перед мной дверь и цепко взял под локоть. Я даже не сопротивляюсь. Зачем-то я надела очень красивые и очень скользкие осенние сапоги. И чувствую себя очень беспомощной. И дурой. Но признаю, что чувствовать теплый бок Антона вполне приятно.
— А вы-то когда уже себе «зайку» заведете? — фыркаю я, искоса зыркая на Шатова. Пусть найдет себе бабу и успокоится.
— Я думал, что завел, но она ускакала, — отвечает он и сжимает мой локоть сильнее.
Откровенно хмыкаю и не могу сдержаться:
— Так вы бы хоть намекнули «зайке», что что-то серьезное имели в виду. А то только крыли её, как кролик!
— Вообще я намекал, — вдруг останавливается он, чуть поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. — В театр звал. В рестораны и прочие общественные места. На коньках кататься. Только зайка же по вечерам всегда была чем-то ужасно занята… Ну, никак не получалось! Что-то в этом роде мне на уши вешала.
Он смотрит очень серьезно и с явной укоризной. И с ноткой разочарования в синих глазах. Как когда-то на меня смотрела мама из-за невыученного стихотворения.
Чувствую, что несмотря на холод, начинаю краснеть… Ну, да… Было пару раз в период наших «отношений». Пару раз звал куда-то выбраться. Естественно, я не хотела нигде светиться. У нас же просто большая деревня! Обязательно кого-то знакомого встретишь. А я не готова была рисковать. Не верила ему. Да и сейчас не верю.
— Могли бы проявить большую настойчивость, — задираю подбородок и пытаюсь сделать хорошую мину при плохой игре.
— Даша, — неожиданно говорит он. — Перестань.
И отпускает меня.
И идет к входу, не оборачиваясь. В полном оцепенении ковыляю следом. Что это было?
Антон
Нет, ну что за женщина! Начинаю понимать этого ублюдочного Пашу. Реально надо быть «святым», чтобы с ней жить. Она же не понимает по-человечески! Только дашь слабину — и тут же начинается: «прояви большую настойчивость»! Дай, дай, дай… Дай любовь, заботу, гарантии. А взамен? Рога? Сука… Только ошейник и поводок.
Не выдерживаю и оборачиваюсь. Даша довольно сильно отстала, скользит, и на мордочке очень озадаченное и немного страдающее выражение. Зато сапоги красивые… Бабы, что с них взять?
Возвращаюсь и беру её под локоть.
— Пойдемте, Дарья Владимировна. А то все канапешки съедят.
Смотрит на меня огромными зелеными глазами на белом лице с красным носом. Уже замерзла. С трудом удерживаюсь, чтобы не обнять её. Во-первых, оттолкнет. Во-вторых, не заслужила. И почему я на ней так сдвинут? Точно надо трахнуть. И успокоиться. Зимина же никогда не поймет по-другому! Достала уже, играет со мной…
Заходим в здание, и я веду её в гардероб. Она молчит и безропотно позволяет помочь ей раздеться. Не смотрит на меня. Обиделась, что ли? За что опять? Она же сильная и независимая. Или что?
А вокруг полно народу с важными лицами в дорогих костюмах. Кое-где бродят репортеры. В холле уже разливают шампанское. Жалею, что я за рулем. Играет негромкая приятная музыка и в целом атмосфера не делового мероприятия, а какого-то светского раута. Хотя так примерно и есть.
Но печальное лицо Даши почему-то меня тревожит. Когда она злится — пофиг. Когда грустит — будто сосулька под кожей, холодная и острая. Не выдерживаю и тихо говорю в еще розовое от мороза ушко.
— Дарья Владимировна, вы что такая грустная? Замерзли? Так надо шапку носить. И валенки. Хотите шампанского, чтобы согреться? Или дружеские объятия?
И прижимаю её к себе. А пусть взбодрится. Что-то внутри болезненно сжимается, когда вижу ее такой поникшей. Словно она — часть меня, которую кто-то ранил. Но она же сильная. Сама кого хочешь ранит.
И фокус удается. Печальное выражение как ветром сдувает. Вижу, как зеленые глаза прищуриваются, в них вспыхивают знакомые огоньки злости. Она смешно морщит носик и из пухлых губок вырывается шипение:
— Шатов, отвали!
Говорит так, словно боится, что я услышу в ее голосе что-то еще, кроме раздражения. Словно прячет что-то. Тут же отпускаю её. Вот и разогрелась.
Чуть наклоняю голову и говорю:
— Конечно, Дарья Владимировна. Как скажете. Держите, кстати, номерки. Не потеряйте. Надеюсь, справитесь.
И отворачиваюсь, чтобы тут же замереть столбом. Вижу знакомое лицо, которое заставляет кровь быстрее бежать по венам, а руки сами сжимаются в кулаки. Зимин Павел Викторович собственной персоной. В воздухе будто сгущается запах дорогих духов и давно забытой, болезненной ревности. Хотя мне приходилось с ним периодически общаться за последние два года. К счастью, в основном на расстоянии в семьсот километров.
— Ой, смотрите, Дарья Владимировна. Ваш любимка, — слегка сжимаю локоть Даши, внимательно наблюдаю за её лицом.
Она смертельно бледнеет и прикусывает губу. Глаза расширяются, и зрачки разливаются черными озерами, почти перекрывая зелень. В них плещется страх. Или что-то еще? «Святой» Паша…
А Зимин прямым курсом следует к нам. Привычно надеваю на лицо маску вежливого радушия. Все же он один из ключевых партнеров отца. И мой в будущем.
— Здравствуйте, Павел Викторович, — улыбаюсь так широко, что начинает сводить щеки. Попутно отмечаю, что он прекрасно выглядит. Я не видел его год и перемены впечатляют! Похудел и лицо свежее. Холостая жизнь пошла ему на пользу.
— Здравствуй, Антон. Давно не виделись, — он пожимает мне руку. — Как отец? Лечится? Так давай на «ты» уже, вроде хорошо знакомы. Ты к нам надолго?
— Пока не знаю, — отвечаю я. — На пару месяцев точно, а там посмотрим. Как отец будет себя чувствовать.
— Да, здоровье надо беречь, — вздыхает он. — Я вот тоже начал. А то сорокет подкрался незаметно. Даша, привет.
Чувствую, как она вздрагивает.
— Привет, Паша, — говорит она довольно уверенно.
Но чувствую напряжение в её голосе. Как у струны, готовой лопнуть. Или мне так кажется?
— Отлично выглядишь, — добавляет она и улыбается во весь рот.
Меня передергивает. Она искренне или тоже надела маску приличий? Не слишком ли много радости на её лице?
— Стараюсь, — усмехается он. — Но ты просто прекрасна! Жаль вчера в ресторане ты так быстро убежала, а то я хотел подойти, поздороваться. Но ещё пересечемся. Без лишних формальностей… А ты выступаешь, Антон?
— Нет, — отвечаю я, улыбаясь. — Только слушаю.
— А я выступаю. Заходим на большой участок. И на тендер. И вас берем. Тебе отец передавал информацию?
Медленно киваю.
— Ну и прекрасно, — он просто светится благодушием, но я чувствую на себе цепкий оценивающий взгляд бледно-голубых глаз. — Значит, будем чаще встречаться. Даша-то помогает тебе влиться?
— Очень помогает, — уверяю я.
— Ну, ты уж её не обижай, — а теперь он явно сканирует бывшую жену. Просто раздевает её взглядом. Уж я-то такие гляделки за версту чую. И от этого ярость подкатывает к сердцу красным колючим шаром. Или это ревность? К ней? Это же абсурд.
— В мыслях не было, — фыркаю я, уже мечтая разбить ему рожу. Как наяву встает образ Даши с разбитой губой.
— Ладно, еще пересечемся, — он кивает мне и уходит.
Даша резко поворачивается ко мне. Она очень бледная, и, кажется, нижняя губа чуть подрагивает.
— Мне надо попудрить носик! — резко бросает она и срывается в сторону туалетов.
Провожаю её взглядом… Что там еще за ресторан был? Неужели она что-то задумала?
Эти мысли заставляют прикусить губу изнутри чуть ли не до крови. Боль отрезвляет… Ладно, посмотрим.
Даша
Еле добираюсь до туалета, считая шаги, чтобы не разреветься прямо в коридоре. По холлу доносится приглушённый смех, звон бокалов и легкая музыка — все эти звуки как будто давят сверху, мешая дышать. Как будто и не было этих трёх месяцев с психологом — пусть и бесплатным. Как поразительно быстро он вскрыл мою скорлупу и добрался до того, что я так бережно прятала. Как устрицу — просто разом. Что он имел в виду под «ещё пересечёмся» — случайность или угроза?
Смотрю в зеркало: лицо белое, как простыня, губы дрожат, но щеки внезапно розовеют, будто от лихорадки. Взгляд усталый, а в нём — смесь страха и злости, которую и самой-то не всегда удаётся признать. В душе поднимается мутная волна, готовая захлестнуть с головой.
«Ублюдок», — проносится мысль, и она одновременно режет и обнажает что-то внутри.
Плещу в лицо холодную воду, на макияж уже наплевать. Тушь слегка размазывается, и это слегка отвлекает. Аккуратно промокаю лицо мягким белым полотенцем с запахом цитруса — аромат как будто приводит меня в чувство. Становится чуть легче. Глубоко вздыхаю. Второй день подряд натыкаться на него — это слишком! Как в деревне, честное слово.
Выпрямилась, последний раз взглянула в зеркало — вроде норм. Выхожу.
И не успев сделать десятка шагов натыкаюсь на бывшего! Он стоит в паре метров, и на секунду мир замолкает. Между нами — пауза, и в этой паузе все слова остаются несказанными. Замираю на месте, не в силах пошевелиться. Мои собственные ноги кажутся чужими.
— Привет ещё раз, — прерывает он молчание и делает шаг навстречу.
— Здоровались уже, — у меня нет никакого желания быть с ним вежливой, пусть это довольно опрометчиво. Надоело бояться.
— Ага, — кивает он. — Как ты живешь?
— Прекрасно! — отрезаю я, собираясь идти дальше. Но тут же чувствую руку на своем предплечье. Он держит не крепко, но вполне уверенно. И я замираю испуганным кроликом в этой хватке, сердце начинает просто подпрыгивать в груди, как мячик для пинг-понга.
— Не убегай так быстро, — почти шепчет он, и я чувствую, что он сменил парфюм. Легкий аромат мускуса, смородины и зеленого чая. Бодрит. Но не то.
— Паша, отпусти меня, — откровенно морщусь. — Что тебе нужно?
— Поговорить, — он почти жалобно смотрит на меня голубыми глазами. Но я помню эти глаза прошлом… Красные, от полопавшихся сосудов, горящие болезненным блеском.
— Не о чем нам разговаривать, Павел, — горло сдавливает спазмом, и я слегка покашливаю.
— Даша! — в его глазах горит откровенная мольба. Никогда такого не видела, даже интересно. — Я сильно изменился. Разве не видно?
Он разводит руками. Ну да, видно.
— Поздравляю, — фыркаю я. — Похоже, я плохо на тебя влияла.
— Иногда нужно что-то потерять, чтобы понять свои ошибки, — говорит он чертовки банальную вещь. От которой у меня сводит зубы.
— Слушай, мне правда некогда, — пытаюсь обойти его. — Я вообще-то на работе.
— Ладно, — кивает он. — Я что еще хотел сказать… Несправедлив был к тебе при разводе. Хочу пересмотреть свою позицию. Дать тебе денег. Тебе же нужен хотя бы взнос на ипотеку? Или даже могу тебе квартиру купить…
Останавливаюсь как вкопанная… Будто мешком ударили. Чего-о? Думаю, мои глаза стали круглые, как у совы. Чтобы Зимин что-то отдал? Да он скорее убьет и труп продаст на запчасти, чем чего-то отдаст. В голове словно заиграла тревожная мелодия, предвещая недоброе.
— Это за что? — говорю, вглядываясь в голубые глаза. Такие прозрачные. Как стекляшки… У Шатова все же красивее. У него — как грозовое небо. И эта мысль, как ни странно, добавляет сил.
— Ну, чтобы справедливо было. Все же со мной было нелегко жить, признаю, — он чуть опускает глаза. Словно пытается скрыть что-то. И добавляет:
— Я, кстати, в завязке. Год — ни капли! И к психологу ходил полгода.
— Круто, — выдыхаю я.
— Так что, может, встретимся как-нибудь? — он поднимает глаза и окатывает меня цепким взглядом.
— Из черного списка убери меня, Даша.
Легкий озноб проходит по телу, взгляд у него как будто липкий. Подергиваю плечами. А может, мне так кажется. Но решение жилищной проблемы — очень соблазнительно.
— Я к тебе обратно не вернусь. Даже не думай! — сразу ставлю все точки над i.
— Даже не думал, — он неприятно усмехается. И на секунду, вместо показной доброжелательности — намек на стальную хватку.
— Где уж мне. Когда рядом такой юный красивый шеф. Он же тебя на год младше? Насколько я знаю, холостой.
— Чушь какую-то несешь, — говорю я и почему-то чувствую легкий жар в щеках. И холодок по спине. Он не может знать про нас. Иначе бы давно предъявил.
— Даша, давай просто встретимся где-нибудь. В ресторане, например. Просто поговорим, — он подходит очень быстро, и я вижу шикарную ткань его костюма. Очень красивый оттенок синего.
Он встает ко мне вплотную и добавляет:
— Я действительно хочу извиниться и как-то компенсировать все твои слезы, — вздрагиваю, ощущая теплые кончики пальцев на скуле. Его пальцы обжигают кожу, выжигая на ней печать прошлого. Запах одеколона дурманит, смешиваясь с острым привкусом страха во рту. Меня просто переворачивает. Он меня бил, но в то же время мне приятны эти прикосновения! Я — ненормальная? Неужели я настолько сломана, что до сих пор реагирую на его прикосновения?
— Не надо, Паша, правда, — говорю я, глядя ему в глаза.
Бывший прищуривается, и в его лице мелькает что-то хищное.
— Хорошо, — Зимин пожимает плечами. — Теряешь отличный шанс. Подумай еще. Зачем кусать руку дающую… Ладно, бывай.
Разворачивается и быстро уходит в конференц-зал. Выдыхаю, и только сейчас замечаю, как дрожат мои руки. Блузка противно липнет к спине, покрытой холодной испариной. Хорошо, что она темно-синяя.
Выдыхаю и иду искать Шатова. Как там Пашка сказал? «Юный красивый шеф»? Не могу удержаться от улыбки…
Захожу в конференц-зал и вижу во втором ряду Антона. Кто-то уже выступает, и на огромном проекторе мелькают слайды презентации. Мне это не особо интересно. Быстро пробираюсь к Шатову и сажусь рядом. Меня всё ещё потряхивает от встречи с Пашкой, но отчего-то легкий аромат от Антона успокаивает.
— Вы куда пропали? — он отрывается от телефона. Похоже, ему тоже не особо интересен спикер. — Вообще-то, вы на работе, Дарья Владимировна.
Он слегка сводит брови и на переносице появляется легкая складка. Не помню её два года назад. Уже не такой юный. Просто молодой. И красивый…
Видимо, у меня стало очень глупое лицо от этих глупых мыслей, потому что Антон внезапно придвигается ко мне и шепчет на ухо:
— А у вас такое лицо счастливое, потому что меня увидели или бывшего? Или он вам печеньку дал?
От ощущения шепота и тепла его щеки меня просто пронизывает теплой волной. Кажется, еще чуть-чуть и его губы коснутся моего уха. Меня невольно пробирает дрожь по телу, и тут же я ощущаю его теплую руку на своем плече. Она просто прожигает меня сквозь шелковую ткань блузки.
— Замерзли? — говорит он. — Могу пиджак дать, неудачное место — под кондиционером. В перерыве пересядем.
Сглатываю накопившуюся слюну и убираю его руку. Не хватало ещё, чтобы Пашка увидел! Не знаю почему, но не хочу этого… Хотя знаю. Шатов уедет в свой Питер через два месяца, а Пашка может мне подгадить здесь… Увольняться я уже не хочу. Маша права — оно того не стоит. И Антон кажется уже не таким мерзким. Можно и потерпеть.
— Ничего мне от вас не нужно, — отвечаю я, пытаясь сделать суровый вид. — А пересесть — да, можно.
— Ага, — кивает он и наваливается на меня плечом.
Хочу возмутиться, но плечо действительно теплое, а в зале — зябко. Да и сидеть, опираясь на него, удобнее. Поэтому от души наваливаюсь на Шатова и ловлю легкую улыбку на остром лице. Ну и ладно. Пусть порадуется. Напоследок.
— О, ваш любимка, — фыркает Антон, хищно прищурив раскосые глаза.
Поднимаю глаза на сцену и вижу Павла. Он удивительно легко взлетает на сцену и держится на ней очень уверенно. И мгновенно овладевает вниманием аудитории. Не замечала раньше за ним таких талантов. Хотя Зимин всегда был очень хватким в бизнесе, но светиться не любил.
— Классно выглядит, — протягивает Шатов, не сводя с него глаз. — И проект интересный. Павел Викторович может войти в список «Форбс» через пару лет. Заметьте, Дарья Владимировна, как мужики с вами расстаются — так идут на повышение…
— Ну так что вы тогда ко мне липнете, Антон Борисович? — не выдерживаю я. — Раз от меня удачи нет. Пойдете ещё по наклонной…
— Пить начну? Доведете? — усмехается он. — Это да-а… Это вы можете.
Он слегка потягивается в неудобном кресле и откровенно наваливается на меня. И едва ли не кладет голову мне на плечо. Я уже чувствую щекотку на шее от его волос и слышу обжигающий шепот:
— Но я рисковый…
И тут на экране появляется очередной слайд, и Антон резко отстраняется, вытягивая шею в сторону сцены.
— Как интересно, — слышу я его голос и до конца выступления мужа он весь прикован к нему. А я чувствую холод, пустоту и странные колко-жгучие грудь осколки ревности. К бывшему мужу?! Что за бред!
А потом наступает долгожданный перерыв, и я с удовольствием встаю и пытаюсь незаметно размяться. И неплохо бы пообедать. Интересно, Шатов будет меня кормить сегодня?
Он, как будто-то, слышит мои мысли:
— А не пойти ли нам отобедать, Дарья Владимировна?
Протягивает мне руку и добавляет:
— Сегодня-то согласитесь?
— Хорошо, — милостиво киваю я, игнорируя руку и задираю голову повыше. И вижу откровенные смешинки в синих глазах. Как же он бесит! Опять забавляется мной, как кот мышью.
Мы доходим до ресторана в выставочном комплексе и … Все столики заняты. Надо же! Кто бы мог подумать!
— О, нас приглашают, — вдруг говорит он и, чуть прищурившись, смотрит вглубь зала. Смотрю в ту же сторону и вижу большой стол в вип-секторе, где сидят трое мужчин. И один из них — Павел. И он активно машет нам рукой, и даже, похоже, собирается вставать.
— Ну раз так зовут, грех не пойти, — уголки губ Шатова устремляются вверх, но я вижу, как холодно блестят его глаза. — Вы роковая женщина, Дарья Владимировна. Вас мужики годами забыть не могут.
— Перестань! — не выдерживаю я и дергаю плечом. И чувствую, как резко начинает не хватать воздуха, а довольно приятные легкие ароматы еды становятся нестерпимой вонью.
— Мы можем уйти, — говорит он и смотрит мне в глаза. С тревогой? Неужели ему действительно есть до меня дело? Или это очередная игра?
— Нет, раз зовут — надо идти. Мы же на работе, а Зимин — партнер вашего отца. Некрасиво будет, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, чувствуя, как внутри все сжимается в тугой узел.
Мы подходим к столу и здороваемся. Оказывается, спутники Павла — из Питера. И хорошо знакомы Шатову. Официантка в черно-красной униформе с трудом тащит дополнительные стулья для нас. Зимин быстро подходит к ней, едва ли не вырывает массивные деревянные стулья и ставит их у стола. Сила, резкость, напор. Все как раньше, до боли знакомо.
— Садись, Даша, — он делает приглашающий жест на стул.
Его глаза смотрят прямо в мои, словно гипнотизируя, заставляя подчиниться. И я оказываюсь между Шатовым и бывшим мужем. Теснота. Близость. Тепло одновременно от обоих, обжигающее и неприятное. И от этого меня просто продирает мелкой дрожью от плеч до кончиков пальцев на ногах. Я изо всех сил стараюсь не выдать своего волнения, не смотреть ни на Павла, ни на Антона, чувствуя, как напряжены мышцы спины. И очень хочу домой!
— Тоха, это ты вовремя заглянул! — говорит один из питерских знакомых Шатова, отрывая меня от неприятных мыслей. — Мы тут как раз ваш проект «Белый дворец» на Крестовском обсуждали. Павел Викторович под впечатлением.
— Ага, под впечатлением. Отличный проект. Надо бы в Москве что-то такое сделать. По финским технологиям, — раздается справа, и я вздрагиваю.
Выходим из ресторана в гробовом молчании. Антон не пытается ни взять меня за руку, ни прижаться. Его брови нахмурены, а губы сжаты в плотную линию. Напряжение можно хоть ножом резать. Я сжимаю ладонь в кулак и пытаюсь не втягивать голову в плечи.
Что за ерунда?! Я-то тут при чем?!
Он идет размашистым шагом, не обращая на меня внимания, едва поспеваю за ним. И мы движемся в сторону гардероба.
— Мы уже уезжаем? — уточняю я. — По программе вроде еще пара часов должна быть.
— Всё самое интересное уже было, — бросает он, окидывая меня нечитаемым взглядом и добавляет:
— Номерок давайте.
Ощущение дежавю просто душит! Точь-в-точь, как в ту ужасную ночь на корпоративе я начинаю искать этот дурацкий номерок. И так же жду, если не удара, то каких-то злых, едких слов и не понимаю, в чём моя вина! И он так же молчит и терпеливо ждет… Как тогда. Наконец-то нашла! Отдаю ему, и номерок в пальцах ощутимо подрагивает. Он поднимает на меня удивленный взгляд и берет мою дрожащую руку в свою и слегка сжимает очень теплыми сухими руками.
— Даша, перестань, — говорит он тихо, глядя в мои глаза. Кажется, его взгляд чуть-чуть теплеет… Или нет?
Шатов забирает нашу одежду и помогает мне накинуть шубку. Одевается сам, и мы выходим. Заводит двигатель, включает тихую музыку и выезжает с плотно забитой парковки.
— Мы в офис? — спрашиваю, не глядя на него. Дрожь из тела ушла, но напряжение так и давит бетонной плитой. А на ноге до сих пор чувствую уверенную требовательную руку бывшего мужа. Как будто он в своем праве! Ублюдок!
— Я домой тебя отвезу, — бросает Антон. — Наработались уже. Хватит на сегодня.
Искоса смотрю на него — он не отрывается от дороги. Руки в тонких черных кожаных перчатках расслаблено лежат на руле. Он уверено едет, периодически перестраиваясь в довольно плотном потоке. Рисковый… Я вот всегда плетусь в одной полосе. Я вообще трусишка. Может, поэтому так долго терпела Пашку. И поэтому не сказала Антону, что замужем. И поэтому, лучше буду одна, чем с кем-то из них. Они оба слишком рисковые…
За окном мелькают серые громады складов промзоны. Иногда они сменяются чахлыми деревцами. Вроде зима, а вокруг всё серое, влажное и безнадежное. Незаметно склады и котлованы сменяются на город. И через полчаса он паркуется у моего подъезда. Скоро я буду в своей коробочке, приму душ и свернусь калачиком под одеялом. И буду плакать, сама, не зная от чего…
Голову начинает сжимать кольцо боли. Уже собираюсь открыть дверь, как слышу его голос:
— Слушай, Даша, так ты сейчас всё же свободная женщина или как?
— Ты о чем? — отвечаю я, чувствуя, как округляются глаза.
— Ты знаешь, — его взгляд становится очень жестким. Он будто прошибает меня насквозь, словно он хочет уличить меня в чем-то. Смотрит, как смотрел сотрудник ДПС, когда я документы забыла.
— Не знаю, — отвечаю я, поджимая губы. Мне не нравится этот тон и эта тема. И уютный салон авто, пахнущий дорогой кожей и можжевельником, из которого мне совсем не хотелось уходить — становится, словно, клеткой. Но двери он не заблокировал. Выдыхаю.
— Что там тебе «святой» Павел предложил? О чем вы там в ресторане шептались? Почему он тебя лапает?
— Предложил дать денег на первый взнос по ипотеке, — отвечаю я, глядя в потемневшие синие глаза. — Вот бросил пить — стал осознанным. Совесть появилась. Хочет компенсировать свои загоны. Может, и правда, светиться скоро начнет. Но перед тобой отчитываться не обязана. Я — свободная женщина. И ты мне — никто.
Он отшатывается, как от удара. Но не отрывает от меня своих невозможно синих глаз. И меня начинает колотить уже не от страха и ярости, а от чего-то другого. Очень хочется прикоснуться к его щеке.
— Ещё есть вопросы? — бросаю, пытаясь сбросить этот морок синих глаз.
— Ага, — кивает он.
И вдруг оказывается очень близко. Мы почти соприкасаемся лицами. И его глаза вблизи еще больше затягивают. Зрачки чернильными пятнам разлились в его глазах, почти перекрыв всю синь. Я чувствую, как опять с головой ухожу в них.
— А я всегда был для тебя «никем» или когда-то всё же «кем-то»? — шепчет он, и я чувствую легкий аромат мяты и табака от его губ. Такой знакомый и такой притягательный. И его губы так близко.
И я не выдерживаю. Подаюсь чуть вперед и легко касаюсь его губ своими. И только хочу оторваться, как его рука в перчатке оказывается на моем затылке и довольно жестко его фиксирует. А вторая рука тут же обнимает меня за плечо и тоже тянет ближе. И он сам впивается в меня, заставляя открыть рот и впустить его ловкий горячий язык. И от этого ощущения меня едва не подбрасывает. Я чувствую подбородком его начинающую пробираться щетину, мягкие губы, жесткие пальцы в коже перчатки, вплетенные в мои волосы. И болезненный комок желания внизу живота, заставляющий сжиматься бедра, когда он начинает прикусывать и посасывать мою губу. А его вторая рука уже под шубой и сжимает мой бок.
— Антон, — я с трудом отрываюсь. — Не надо!
Мельком вижу себя в зеркале машины: красная, всклокоченная, с влажными припухшими от поцелуя губами. Но и он выглядит не лучше. Его щеки тоже горят, на лбу легкая испарина, а губы тоже блестят в тусклом свете хмурого зимнего дня.
— Почему? — его голос очень хриплый. — Ты же свободная женщина. Почему нет?
— Не надо! — прячу лицо в прохладных ладонях. Сердце бьется где-то в ушах. Пытаюсь унять жар в щеках и не могу на него смотреть. Отчего-то удушливой волной накатывает стыд. Не сдержалась. Он меня с грязью почти неделю смешивал, грязью и считает, а я не сдержалась! Как малолетка под гормонами.
Добавляю сквозь сжатые губы:
— Я не готова.
— К чему не готова? — спрашивает он и пытается оторвать мои руки от лица. Но я держу крепко.
— Ни к чему! Не заставляй меня! Пожалуйста… — последнее слово больше похоже на скулеж.
И мне опять становится стыдно. Стыдно, что, если он сейчас возьмет за шкирку и потребует отвести в мою квартиру — я отведу. И буду стонать под ним. А потом буду рыдать, когда он уйдет и бросит меня рядом с использованной резинкой.
Антон
Она выходит из машины и как будто опять что-то уносит с собой. Почему у меня всегда такое чувство, что она что-то крадет у меня? А ведь в этот раз она оставила! Оставила легкий шлейф своих духов… Горьковато-сладкий аромат, который преследует меня. И едва уловимое тепло на губах — отголосок поцелуя. Но этого недостаточно, чтобы заполнить пустоту.
Недоразумение… Каждая буква каленым клеймом выбивается в мозгу.
Нет. Я не хочу быть недоразумением… Не хочу!
Но не понимаю! Не понимаю, что ей нужно?! Как к ней подступиться? Она явно хочет меня, и это приятно тешит самолюбие. Сбитое дыхание, горящие щеки и блестящие глаза после поцелуя не подделать. Про «недоразумения» пусть своему психологу рассказывает. Но что её сдерживает? Она же «свободная женщина». Или это опять игра? Пытается развести меня на эмоции? Чтобы я «аленем» скакал вокруг прекрасной дамы?
Ну почему нельзя сказать все прямо и честно!
Выхожу из машины и зажигаю сигарету. Честная горечь табака травит легкие, но чуть прочищает мысли. Холод остужает кровь и отлично снимает возбуждение. Отчасти, Дарье Владимировне повезло… Ещё пара минут — и я бы её так просто не отпустил. Благо припарковался между бетонной стеной с похабным рисунком и зелеными мусорными баками. Некрасиво, зато никто не ходит.
Глубоко вдыхаю. Морозный воздух обжигает легкие, а сигарета — согревает. Интересные ощущения. Как и от Зиминой. Она — как этот странный контраст. Рядом и в то же время далеко. То притягивает меня, то отталкивает. Целует, а потом внезапно ускользает, оставляя меня с ощущением, будто она вновь украла часть моей души. И после этого она ждет честности от меня? Разве это честно, Даша?
***
Даша
Следующее утро привычно встречает меня щебетанием птиц в будильнике. Встаю совершенно разбитой. На полном автомате завтракаю, крашусь и трясусь в метро. И даже не замечаю, как оказываюсь в своем любимом кресле. Не понимаю, что сейчас делать. Как вообще сейчас смотреть на Шатова?
Если он заговорит о вчерашнем… нет, я не вынесу. Ни его сарказма, ни его… ласки. Я просто сломаюсь. Рассыплюсь на мелкие кусочки. И тогда… Тогда я сама сделаю этот шаг. Пересплю с ним. Получу свою свободу. Он перестанет меня дергать и изводить. Наверное... Ведь ему все равно нужно только это. А мне… а что мне? Унижение на унижение больше не играет роли. Но смотреть на него — не могу.
Дверь приемной открывается, и я мгновенно напрягаюсь, как на экзамене без подготовки. Заходит Шахов, как всегда безупречный в своем пальто и с идеальной укладкой густых темных волос. На губах — легкая полуулыбка в никуда, глаза — чуть прищурены. Вместе с ним приходил легкий аромат можжевельника из салона машины. Во рту сразу становится сухо. В животе скручивает. Между ног предательски влажно. Не могу отделаться от воспоминания, как его пальцы, обтянутые тонкой кожей перчаток, сжимали мой затылок. Так властно, так… вызывающе. От одной мысли об этом — дрожь.
— Доброе утро… — голос ровный, бесстрастный, как у робота. Он даже не смотрит в мою сторону. — Кофе, пожалуйста. И разошлите по отделам информацию о собрании в три часа дня.
С этими словами скрывается в кабинет.
Выдыхаю. И это всё? Ни взгляда, ни слова? Накатывает острое разочарование, приправленное облегчением.
Разве ты не этого хотела, Даша?
Иду на кухню делать ему кофе.
В кабинете он так же скользит по мне равнодушным взглядом, молча берет чашку.
— Еще запросите у отдела продаж отчеты за последний квартал. И отчет по рентабельности, тоже за последний квартал, — говорит он, утыкаясь в монитор.
— Да, конечно, — мямлю я. Стою столбом, как идиотка, и не могу отвести взгляд от его губ. Чувственных, красивых… Тех самых, которые еще вчера касались моих. От воспоминания — мурашки по коже, и хочется снова… Хочется забыть обо всем, броситься к нему и… Господи, о чем я думаю?!
— Вопросы? — в его синих глазах — ни тени вчерашнего. Только холодное любопытство, будто я — незнакомая посетительница, случайно забредшая в его кабинет. Ни тепла, ни гнева… Просто безразличие. Словно меня и вовсе не существует.
— Нет, — отвечаю я.
— Тогда свободны, — он вновь опускает глаза на экран.
Внутри — ледяная пустота, разъедающая изнутри. Разворачиваюсь и ухожу, чувствуя на спине его равнодушный взгляд. Выброшенная, использованная… Как ненужный мусор. Вот и всё. Вот моя цена.
К понедельнику понимаю, что с «ровными рабочими отношениями» я погорячилась. И что равнодушный Шатов бесит даже больше озабоченного. А с другой стороны, повод для увольнения испарился сам собой.
Поэтому делаю ему уже традиционный кофе и захожу в кабинет уже без стука. Ставлю поднос на стол. Он, как и в последние пару дней, не поднимает на меня глаз.
— А я не хочу больше увольняться! — вдруг выпаливаю я.
И тут наконец-то удостаиваюсь взгляда. Шатов отрывается от монитора и откидывается в кресле. В глазах разгорается знакомый хищный огонек.
— А что так? — легкая ухмылка кривит красивые губы, а мне становится не по себе. Как будто я дернула кота за хвост, пока он спал.
— Вы теперь меня устраиваете как руководитель, — выдыхаю, глядя в его глаза. Оказывается, я немного скучала по их цвету.
— А вы меня как работник — уже нет, — вдруг говорит он и встает.
Обходит стол и оказывается рядом со мной.
— Это почему?! — чувствую, что глаза становятся, как у совы. Это еще что такое? Сердце начинает активно пробовать ребра на прочность, выбивая странный ритм. Такого я точно не ждала!
— Вы непоследовательны и непредсказуемы, Дарья Владимировна, — мягко говорит он и вдруг проводит быстро пальцами по моей щеке, убирая прядь за ухо.
Мимолетная щекотка от его теплых кончиков его пальцев отдается вниз живота. Сглатываю мгновенно появившуюся слюну. В нос ударяет волна аромата мха и грейпфрута, и я чувствую, как кружится голова.
Он чуть склоняет голову, прищуривает раскосые глаза и добавляет:
— А еще вы по полтора часа обедаете, и при этом выходите на полчаса раньше положенного. Я отметки вашего пропуска смотрел. И забыли мне напомнить о стратегически важном мероприятии по «Лукоморью». А еще воду не заказали. И на последнем совещании все сидели и страдали. И то увольняюсь… то не увольняюсь… Ну, что это такое?
— Да я! — чувствую, как мне не хватает воздуха, а лицо заливает краской. Ну да, как-то я подзабила на работу. Не до того было.
— «Я, я, я»… — Шатов чуть морщится и не думает отходить. Наоборот, он встал еще ближе. — Только о себе думаете. Не так и плохо, но только не в рабочее время.
И тут понимаю, что он оказался передо мной, а я уже упираюсь ягодицами о край рабочего стола. И уже могу ощутить его тепло. Непроизвольно упираюсь ладонью в его грудь, чувствуя гладкую костюмную ткань.
— Так ты меня уволишь? — наверное, это звучит очень жалко. Но в этот момент мне уже совершенно не хочется увольняться.
Антон накрывает мою руку на своей груди своей ладонью, и меня начинает слегка трясти от ощущения его сухой теплой кожи.
Он наклоняется вплотную к моему уху, и меня щекочет шипящий шепот:
— А ты чего хочешь, Даш-ша?
Его рука оказывается на моей талии и обжигает сквозь тонкую ткань блузки. А от крепкой хватки начинают подгибаться ноги. Благо, упираюсь в стол. Глаза его становятся чернильными озерами. Я смотрю на него и не могу ничего сказать. У меня просто кончились все слова. Сердце бьется о ребра, будто пытается выйти наружу, а во рту очень сухо. Даже вся слюна кончилась.
— Так что ты молчишь, Да-а-ш-ша? — так же тянет он, и его колено уже между моих ног. А вторая ладонь начинает вплетать пальцы в волосы.
Я начинаю мелко трястись и всё так же не могу произнести ни слова. Антон неожиданно мягко проводит пальцами по контуру нижней губы, потом скользит чуть ниже, к шее и дальше. Проводит по ключицам, вызываю всполохи мурашек по коже и останавливается у первой пуговицы блузки. И он всё так же не прерывает зрительного контакта.
А я всё так же не могу ни пошевелиться, ни выдавить из себя слова. Но я готова сделать всё, что он сейчас прикажет. Я жду, когда же он прикажет! Мне становится безумно жарко и одновременно холодно. Я боюсь и хочу его. Но не могу сделать первый шаг. А его палец все ещё готов сорвать пуговицу с блузки, смять к чёрту эту шелковую тряпку, что осталась между нами.
— Боишься? — он чуть прикусывает губу и изучающе смотрит на меня.
Я киваю. На секунду теряю его взгляд. А когда поднимаю голову, то вижу входную белую дверь. А он уже идет к своему креслу.
Изумленно оборачиваюсь, совершенно не понимая, что случилось! Меня всё еще слегка трясет. Шатов откидывается на кресле и произносит:
— Идите, Дарья Владимировна. Пишите заявление заново. Я ваше первое потерял. Каюсь. С новой даты пойдет, уж извините. Но это точно терять не буду. Лишнюю неделю придется отработать. Впрочем, вы особо не утруждаетесь.
Вновь его взгляд холоден и равнодушен. Будто не было чернильных озер минуту назад! Меня просто окунает в прорубь. Я ничего не понимаю.
— Антон, что ты хочешь?! — к глазам начинают подкатывать слезы, а из легких, словно выкачали воздух. Шумно вбираю воздух с громким всхлипом.
— В целом или в личном? — он подается вперед. — Как руководитель, я хочу видеть адекватную, эффективную работницу. А как мужчина… Я жду правды. И чтобы в твоих глазах была хотя бы капля того, что я видел тогда в машине. Ты лжешь, и ты боишься. Боишься меня? Боишься себя? Не знаю. Но с этим, Даша, иди к своему любимке.
Не выдерживаю. Чувствую, как начинают трястись плечи, а щеки становятся горячими и мокрыми. Его слова бьют, как пощечины. Я ничего не понимаю. Какую правду он хочет? Какой любви? Что я должна ему показать? Что он вообще от меня хочет?!
Шатов молниеносно оказывается рядом, обхватывает за плечи и, не говоря ни слова, ведет к диванчику. Его прикосновения кажутся странно нежными, и от этого слезы льются еще сильнее. Я закрываю лицо руками, стараясь сдержать рыдания. Не хочу, чтобы он видел меня такой слабой, такой жалкой. Он протискивает мне платок, и я хватаюсь за эту клетчатую тряпочку, как за спасательный круг.
— Я не понимаю, не понимаю! — пытаюсь что-то сказать, но не могу из-за спазмов в горле. — Что ты от меня хочешь? Что?!
— Даша, — он продолжает поглаживать мои волосы. — Ты ведь умная девочка… Я же сказал, правды и… и любви. Глупо звучит, правда? Идеально было бы… построить нормальные человеческие отношения. Встречаться как все, ходить в кино, гулять по городу… Не прятаться и не оглядываться. Но не уверен, что ты хочешь этого… Во всяким случае, со мной.