Я не выйду за тебя, Вахабов!

Глава 1

– Ты не поверишь, я замуж выхожу! Знаешь за кого? Знаешь? Ну, ни за что не догадаешься!

Моя сестренка двоюродная, судя по всему, замуж выходит и пищит, задыхаясь от восторга. Я знаю, быть без ума от счастья она может, выходя только за одного парня. Они давно общаются и дело уже клонилось к более серьезным событиям. Школу они закончили только что, как я, и не терпится пожениться. И вот случилось. Обоим исполнилось по восемнадцать. Можно.

– Ну, не знаю... – тяну, намеренно троля сестричку.

– Знаешь! По голосу слышу! Это Русик мой! Вчера от него сваты приходили! Через две недели у нас свадьба, ты представляешь?! – столько восторженных писков я не слышала от нее примерно никогда, даже когда ЕГЭ сдали на отлично, даже на получении аттестата она так не радовалась.

– Через две недели? Не слишком скоро? Когда вы свадьбу подготовить успеете?

– Ты что!? Я этого дня всю жизнь жду! Совсем нескоро! Я эти две недели не знаю как выдержать!

Смеюсь в трубку ее нетерпению. Как понимаю сестренку. За своего любимого я тоже время подгоняла бы. Раньше ложилась и с рассветом вставала, лишь бы солнце и новый день благодарить за такое счастье!

– Ты тоже должна приехать! Я не смогу пережить столько счастья без тебя! Бросай все свои дела в Москве и приезжай!

– Конечно, я приеду! Ужом вывернусь, но тебя замуж за Русика отправлю!

Трудно будет сделать, но я уже мысленно начинаю подсчитывать даты и уговаривать начальство на малюсенький отгул в три дня. Должна успеть на самый праздник!

– Через две недели это какого числа?

– Ровно двадцатого! Мое счастливое число!

Смеюсь вместе с ней, сколько же радости в ее голосе. Так хочется, чтобы одной из нас счастье отмерили за обоих. Мне пока счастье замужества не светит. Сначала отучиться надо, диплом получить, интернатуру пройти.

На работе отгул хочу взять всего на несколько дней, лишь бы на первый день свадьбы успеть, самое важное не пропустить, как невесту к жениху повезут. Нагуляться вдоволь и вернуться к трудовым будням. Но администратор вредная тетка, не отпускает даже на столь короткое время. Приходится срочно увольняться. Так жаль, до начала первой сессии две недели осталось, я рассчитывала подзаработать за этот срок. Хоть чем-то маме облегчить бремя моего содержания в Москве, да и на шее тетки сильно висеть не хочу, достаточно, что я у них живу до начала учебы. Слава богу, можно в общежитие переехать. Дядя Саня меня начал напрягать своим поведением странным. Ничего, другую подработку найду.

Все равно немного не успеваю к началу. Билеты только через Владикавказ удается взять, а там на маршрутке, да на такси, к самому дому сестры. Такси не отпускаю. На свадьбе каждая машина на счету. Невесту в дом к жениху везти надо.

Мадинку уже выводят. Фата плотным облаком ее закрывает, голова чуть опущена, скромность невесты – главное качество. Дай бог, если пару раз взгляд поднять удастся. Традиция.

Но любование невестой на второй план отходит, когда вижу, кто ее из отчего дома выводит.

Не может быть этого!

Среди толпы у дома застываю. Сердце в непонятном предчувствии частить начинает.

Этот мужчина должен в доме жениха ждать, а не невесту за руку вести.

Что происходит? Почему я ничего не понимаю?

Под руку ее Рус ведет, но он не жених, это точно! За руку всегда брат или дядя ведет невесту, но это же...

В замешательстве стою, не понимая, что происходит? Я всего ничего не успела к началу, невесту уже к машине ведут, а мне так хотелось поговорить с Мадинкой до этого.

Неужели влюбленные пошли наперекор традициям и решили по-русски, сразу жениху отдать невесту?

Зная родителей Мадины, вряд ли дядя на это пошел.

В груди тяжесть нарастает, подспудное беспокойство начинает терзать, не понимаю, в чем дело, переживать начинаю. Нет, то просто волнение за сестру – успокаиваю себя как могу. Поговорю с ней и все обязательно выспрошу!

Сегодня такой важный день для невесты. Она наконец в руки любимого отдана. Два любящих сердца, наконец, соединятся!

Сердце подпрыгивает в радости, грудь распирает, заглушая недоброе предчувствие. Не нужно о плохом думать. Беду кликать сегодня только счастье и веселье – лишь они должны гулять во дворах жениха и невесты.

Не могу понять, что с Мадиной? Она идет очень медленно, едва маленький шажочек делая, останавливается. Подол свадебного платья слишком пышный, да еще шлейф позади на добрый метр. Ох и платье же себе выбрала шикарное, все мерцает на солнечном свету. Но неудобное. Идти ведь мешает.

Ее под руку Рус держит, к большому белому внедорожнику ведет. Девчонки молодые вокруг суетятся, подол придерживают, поправляют. Я издали могу за ними наблюдать, на цыпочки привставая, разглядеть, что происходит, уж очень хочется.

У машины мешкают, невеста как вкопанная замирает, одной рукой в кузов машины упирается. Неужто поплохело? В такую жару да столько слоев ткани не удивительно. Надеюсь, в прохладе кондиционированного салона ей легче станет.

Мадинку в машину усаживают, пышный подол поправляя, аккуратно в салон заталкивают.

Мне с ней сейчас нужно быть, поддерживать. А я так бестолково время профукала!

Кое-как в туалете поезда переодевалась в платье свое. С волосами ничего делать не стала, не успевала, двумя заколками по бокам подколола, чтобы не мешались сильно.

– За другого брата выходит, – слышу шепотки в толпе, разворачиваюсь.

Понять не могу, откуда слова эти вылетели, у кого спросить, что это значит? Знакомых рядом не вижу. Все тетушки и сестры у машины невесты суетятся. Мне бы пробиться к ним, но гости уже плотным кольцом обступили.

Машина невесты трогается, оповещая всех гудками громкими.

А я бегу к оставленному такси. Не могу же я сестренке даже счастья не пожелать!

Я водителя прошу за кортежем невесты следовать. Водитель сам рад. Такое событие прекрасное: вах-вах, свадьба!

Приезжаем мы к дому, очень знакомому. Не Руслана это дом, его дяди.

Глава 2

Смотрю на жениха и сердце мое падает, падает, рушится в пропасть.

Он в костюме черном, неуместном на такой жаре, безумно идущем ему. Красивый, высокий, мрачный как туча. Смоляные брови вразлет почти слились воедино, взгляд в пространство отсутствующий, словно не он скалой тут стоит, его оболочка, мыслями далеко где-то, за пределами праздника.

Сердце срывается в кровь – чужой жених он. Не верится. Разум понимает, а сердце – отказывается. Эту новость отвергает.

Не мой.

Сестренки моей, Мадинки. Замуж за него она выходит.

Я из такси только выпрыгнуть успеваю и на Алана натыкаюсь сразу же. Стыдно в глаза ему смотреть, вспомнить, расставание наше последнее. Какими словами его прогнала.

Я виновата во всем. Я!

Секунда всего проходит, на вечность растянувшаяся. Он разворачивается и уходит. От дома своего прочь, все дальше. Куда он направляется? Его свадьба здесь играется, а жених сбегает.

Ноги непослушные его преследуют.

Куда ты бежишь? Опомнись! Себя одергиваю, ногам остановиться приказываю. Не твое дело куда он уходит. Тебе бы Мадину сейчас найти. С ней поговорить, выспросить, как так получилось, что звала она на свадьбу с одним женихом, а выходит за другого?

Во двор вхожу. В последний раз, когда здесь была, его мать меня выгнала, обидных слов наговорила, а я всю обиду потом на Алана выплеснула. Ну и чем я хороша? Во что это все выплеснулось. Не смогла свой нрав сдержать, выслушать его. Может больше понимала, что здесь произошло.

Гостей много очень. Старики под навесом сидят. Столы расставленные, от приготовленных угощений ломятся. Молодые посреди двора собираются. Танцам быть. Мелодия лезгинки в каждой песне узнаваема, что из динамиков льется. Слова не русские, но песни все знакомые: о любви, о гордости, о чести, о горах нерушимых и слове верном.

Девушки красивые в нарядах новых. Платьям по яркости и украшениям, столичные модницы позавидовать могут.

Парни напротив стоят. Еще немного и самый смелый ритм чеканя к понравившейся девушке подойдет, на танец ее вызывая.

Я дальше прохожу, в дом дорога моя. Не сегодня мне танцевать, развлекаться.

Невесту в самой большой зале нахожу. Здесь тоже столы накрыты, гости угощаются. А невеста как украшение стоит гордым изваянием.

Фотограф просит фату убрать, невесту заснять, камеру наготове держит.

Она головой мотает, наотрез отказываясь. Край ткани полупрозрачной держит.

– Невеста скромная какая, стесняется. Хорошей невесткой будет.

Ее кумушки уговаривать начинают. Она только сильнее фату придерживает.

– Что ты будешь делать? Скромница какая досталась, – ропщет одна.

Огибаю кумушек, Мадину за спину приобнимаю. Она вздрагивает, каменеет вся.

– Это я, Мадинка, не бойся.

Явный вздох облегчения слышу. Ко мне поворачивается с просьбой:

– Лен, поскорее уведи меня отсюда.

Куда увести ее? Кругом люди и дом я не знаю. Девушка нашего возраста подходит, помощь предлагает. Знаю ее, несколько раз видела – сестра Алана. Доброжелательная и улыбчивая.

– Я покажу спокойное место, – обещает она.

Мадинку вдвоем под руки из большой залы выводим, подол спереди́ придерживаем. Она не может сама, едва ноги переставляет.

Боже, Мадинка, до какого состояния тебя довели!

Только сейчас понимаю, там у машины ей плохо было, не просто так все эти задержки и остановки по дороге к машине были.

– Невесте в уборную надо, – шепчет девушка кумушкам, когда нас обступают. Кажется Раяна ее зовут.

В комнату нам заводит. Здесь пусто. Удивительным образом свадьба сюда не доходит.

– Здесь отдохнуть можешь, – лопочет нежно и ласково. Мадину на диван усаживаем.

– Хочешь кушать? Воды попить? – заботливо спрашивает.

– Воды хочу, – выдыхает Мадина с облегчением, как только спинки дивана касается.

Раяна за дверью скрывается, а между нами с сестрой звенящее безмолвие устанавливается.

Она прекрасно о моих чувствах к Алану ведала, я ей все сокровенное рассказывала. Она все мое тайное знает. Самый близкий человечек мне. Как получилось, что она за моего любимого замуж выходит, а не за своего Руслана?

– Ты знала, что Алан твой жених?

– Да, – едва слышно отвечает, – через неделю после звонка тебе узнала.

И молчала. все это время молчала! В моем мире все рушится. Не уж то я в сестре своей обманывалась, совсем не знала ее?

– Никак не могла сказать тебе, знала, что расстроишься. Прости… – бессильно выдыхает, последнее слово в тишине тонет.

Не понимаю, что ответить, чувствую себя преданной, обманутой, растоптанной. Ком в груди не расправляется, скручивает всю грудную клетку жестокой болью.

А что я ждала, когда отвечала Алану отказом? Что он будет ждать меня до скончания века? Бегать за мной с предложением пока не соглашусь? В Москву за мной поедет?

Глупость моя фатальная, к необратимым последствиям привела.

Глаза сухие, но сердце мое плачет внутри, болью душащей наполняет, ему тесно внутри своей клетки, тесно в моем теле. Вырваться и перестать биться ему было бы проще, чем боль от скованности и тесноты терпеть. Хочу, хочу тоже вырваться отсюда. Так тяжело, невозможно тяжело поздравлять, желать своей сестренке любимой счастья в семейной жизни – не за любимого выходит, точнее за любимого, но не ее.

Подхожу к ней, рядом присаживаюсь, обнимаю. Усилие над собой приходится сделать. Несчастная она, как и я. Мы с ней теперь сестры по несчастью, одну боль разделяем, одного мужчину – я любовь к нему, а она его хозяйкой будет.

– Клянусь я сама не знала, когда звонила тебе, – срывается навзрыд, крепче к себе прижимаю, утешить стараюсь по спине поглаживая, – Ты теперь меня ненавидеть будешь? – отстраняется, в глаза мне заглядывает.

Глава 3

– Нет, ну что ты. Как я могу тебя ненавидеть? Ты сама заложница ситуации! – стараюсь успокоить.

Глаза ее заплаканные под слоями макияжа и фаты прячет, бедная моя сестричка. Молча в себе боль таила.

Слой легкой фаты откидываю.

И мне тоже никто не сказал. Ни мама, ни подружки. Я в полном неведении была.

– Это все чудовищная ошибка! Я думала сваты от Руслана пришли, сказали Вахабов, я и подумать не могла, что про твоего Алана говорят! А когда отец меня спросил выйдешь за него? Я согласилась ведь думала за Руслана, а не Аланчика твоего.

– Не мой он, Мадин, и никогда не был.

– Как же не твой? Я знаю он к тебе в первую очередь пришел, замуж звать!

Меня дергает как от тока.

– Откуда ты знаешь? – смысла нет говорить шепотом, но я боюсь, что услышит кто-нибудь. Я никому не рассказывала, что Алан меня замуж звать приходил, даже маме! Дома тогда никого не было, никто не должен был узнать!

– Руслан сказал мне.

– Клянусь, не хотела за Алана, но отец не расторг помолвку, сказал, он слово уже дал, назад никак повернуть нельзя! – новая волна слез и всхлипываний ее душат.

– Перестань попусту клятвы раздаривать. Поздно, Мадинка, поздно.

Прижимаю к себе крепче. Бедняжка, двойную вину чувствует, что у меня любимого увела и Русику своему слово не сдержала, что только за него одного выйдет.

– Как ты узнала? – мой голос тоже дрожит, нет во мне сил прятать расстроенность.

– Рус пришел ко мне и сам сказал, что не посылал сватов. Это дядя его, отец Алана подсуетился. Я к отцу сразу побежала, просить, чтобы отменил свадьбу, он сказал, что слово уже дал и отменять ничего не будет, – она сквозь слезы и всхлипы слова выговаривает.

– Это всего лишь свадьба, я с дядей поговорю, постараюсь уговорить его, чтобы развестись вам дал.

– Ты что! Не нужно, бесполезно это, – сникает совсем, а голос в шепот превращается. – Знаешь, я на коленях ползала, умоляла, чтобы не выдавал меня за Алана, просила, слезы выплакивала, бойкот устраивала, ничто не помогло. Сказал: слово мое нерушимо, не взять его обратно, не спрятать, быть мне женой Алана.

Она рассказывает, а мое сердце двойной болью прорезает, за нее и за себя.

На расстояние, запереть свое сердце на замок, заморозить его и на паузу поставить хочется.

– А Русик как же? Неужели смирился, ничего не предпринял?

– Всего раз к нам зашел, после того как мне рассказал. С отцом разговаривали долго они и после этого не приходил больше, – голову опускает, свешивая ее как у безвольной марионетки, мне ее боль забрать себе хочется. Не представляю, что сделала бы, если меня замуж за нелюбимого отдали.

Но мой отец всегда характером мягче был, чем его брат Арслан – отец Мадины. Он всегда говорил мне: Аленка, замуж нужно по-любви выходить и никак иначе. Но его нет в живых уже три года и брата его вразумить некому.

– А сегодня в дом своему брату вел. Я себя овцой на заклание чувствовала, так же безнадежно. Ноги отказывались из дома отчего выходить. Ты представляешь, он сам меня брату своему отдал! – голос ее сипит, едва слышно, что она рассказывает. Как же трудно из себя слова выдавливает, а последнее слово почти глотает, задыхаясь.

– Неужели сделать ничего нельзя? – не замечаю, как вслух эту фразу произношу, она крутится в моей голове не переставая. Мадину в руках своих держу, Бедная моя, помочь чем не знаю.

– Рус к прадеду моему ездил, старался через старших все решить, но не вышло у него. Невеста согласилась сказали и отправили его.

Раяна приходит со стаканом воды, а за ней тетушки вереницей тянутся так, что она даже стакан передать не успевает.

Мадинка снова под фату прячется.

– Ну скромная невеста досталась, – снова ропщут. – На фотосессию выйти нужно, а она фатой прикрывается. Дай хоть взглянуть, какую красавицу отхватили.

– Я не хочу фотографироваться! – Мадинка в мою руку вцепляется, отпустить боится.

– Да как же так? Нельзя не фоткаться! А на память что останется? Такой день запечатлеть на года нужно!

Отнимают у меня Мадинку с дивана стягивая.

Фату приподнимают в несколько рук, над невесткой своей кружатся.

Глаза ее блестят, но макияж плотный скрывает красноту вокруг глаз, лишь покрасневшие белки да дрожащие слезы на ресницах ее состояние выдают.

– Ничего страшного, невеста от счастья плачет, – бормочет одна.

– На долгую счастливую жизнь выплакивается, – говорит другая.

Но я правду знаю. Такого глубокого горя, как ее только по потери очень близкого человека можно испытывать, я сродни ее горе чувствую. Ведь Вахабов для меня теперь умер навсегда, он женат на моей сестре, а значит не досягаем для моих чувств, я могу к нему только родственные проявлять, совсем не те, что на самом деле испытываю. Нельзя видеться нам, это я четко понимаю. Не смогу душой кривить, за их показным счастьем наблюдать и улыбаться.

Даже если не поступлю в мед, все равно в Москве останусь. Работать буду и на заочке что-нибудь подыщу. Может на курсы какие пойду, решаю для себя окончательно. Со стороны на бедную сестренку смотреть, дядя Арслан не даст согласия на развод, раз уж все метания Руслана тщетными оказались. А значить будет как в недоброй сказке и жили они до долго и умерли в один день. Вот только счастье в ней не предусмотрено.

До вечера я с Мадинкой. Потом ее родственники уедут и она навсегда родней своего мужа считаться станет. В стан его семьи перейдет. Стараюсь поддержать ее чем могу, убедить, что все еще можно переиграть, через время развестись, но сама в свои слова не могу поверить. Как же Мадину убедить? Пока живы старшие вряд ли им это удасться. Отец Мадины очень непримиримый человек. Он меня – молодую девчонку и не послушает. Его слезы дочери не разжалобили. А спустя годы, может они и сами не захотят разводится. Эта мысль новую колющую боль в груди вызывает – мне тоже смириться придется. Не в силах я изменить что либо. Я дядю сама до чертиков боюсь. Слишком уж он строгих принципов придерживается.

Визуалы

Для такой особенной истории должны быть особенные герои.

Две семьи и чудовищная путаница приведет к фатальным последствиям.

Тот самый Алан:

– Отказаться от свадьбы не было возможности. Отец твердо решил женить единственного сына. Свой шанс жениться на любимой я потерял, получив от нее отказ.

Мадина:

– Я Руслану обещала, что выйду только за него! Не знаю, как пережить последствия моей ошибки.

Возлюбленный Мадины, по совместительству двоюродный брат Алана:

– Отдать собственноручно любимую в руки брата? – единственное, что я могу сейчас.

И наш будущий врач, очень хороший специалист и просто прекрасная девушка. Елена:

– Я смалодушничала, когда оставила родное село, решив, что полностью посвящу себя медицине и постараюсь забыть свою безответную любовь.

Глава 4

Три месяца назад

– Привет, Алёна, ты на ярмарку идешь? Провожу тебя.

– Нет Алан. Я от сестры иду, домой, – смущает его внимание.

Сердечко давно трепетать начинает, когда вижу его. Вот и сейчас часто-часто стучать начинает. Дыхание задерживаю, чтобы угомонить его бег. Еще чуть-чуть и всей улице слышно станет его громкий стук. Угораздило нас в одном классе учиться.

– Я тебе подарить хочу, – как факир достает из рукава рубашки нежно-голубую шелковую ткань.

Как красиво струится в его руках, трепетно колыхаясь на едва теплящемся знойном ветерке, точь-в-точь мое сердце.

– Ой, Алан, не возьму я, – руки за спину прячу, чтобы и соблазна не было взять.

Он хмурится.

– Возьми, для тебя купил на ярмарке сегодня. Один такой был. Единственный. Я как его увидел, сразу о тебе подумал. Подойти должен, такой же светлый и чистый…

Смущаюсь сильно. Он обо мне подумал, когда выбирал? Специально для меня?

Подружки мои, Аминка с Миланкой проходят мимо. Хихикают. Как пить дать ко мне шли, но увидели меня, рядом с Аланом стоящую, и делают вид, будто мимо проходят.

Алан тушуется. Платок опускает. Ждет, когда девчонки пройдут, не смотрит на меня, глаза отводит. Пыль придорожную пинает.

Молчим, неловко обоим. Но обоим расходиться не хочется.

Девчонки на десяток шагов отходят, только тогда снова со мной заговаривает.

– Возьми платок, Аленка, тебе красиво будет, – протягивает на ладони, большим пальцем придерживая, чтобы не соскользнул гладким ужем.

– Не могу я, дорогой наверно.

– Копейки стоит, – уверяет.

Вскидываю взгляд на него. Врет ведь. Не может такой платок копейки стоить. Дорогая ткань, а такие немалых денег стоят.

Алан руку держит, не опускает, на меня смотрит прямо, взглядом гипнотизируя.

Девчонки разворачиваются и снова в нашу сторону направляются. Уверена, платок они сразу приметили, хоть и стоит Аслан к ним спиною.

Рука сама тянется к мягкому шелку. За один конец беру и на себя вытягиваю. Платок проскальзывает сквозь его пальцы, как водица струящаяся.

Как только он у меня в руке оказывается, Алан бросает коротко вежливое:

– Носи на здоровье, – и мимо меня проходит, быстрым шагом за углом дома скрывается.

Подружки тут же подлетают:

– Божечки, какая красота, – восторгаются наперебой.

Одноклассницы мои тоже. Часто ко мне в гости заходят. Поболтать очень любят. Мама их привечает постольку-поскольку. Пока дел домашних нет, можно и с подружками потрындеть.

– Я сегодня на ярмарке такой видела. Мама не захотела брать, дорого сказала, – подтверждает мои догадки Амина, – за эти деньги она мне красивое платье на праздник купила, увидишь – закачаешься!

– Ой, Ленка, счастливая, такую красоту отхватила. А мы к тебе, как раз хвастаться, какие наряды к празднику прикупили, а у тебя самой украшение лучше наших платьев.

Края ткани щупают и восторгами плещут, натрогаться не могут.

Намеренно или нет, не упоминают, как я только что из рук Алана его вытянула. Все видели, но молчат. Знают натуру мою стыдливую. Я с мальчиками почти не общаюсь и подарки от них тем более не принимаю. А тут как под руку кто-то дернул, на ощупь скольжение ткани почувствовать захотелось, гладкость ее и мягкость.

– Божечки, такая красотища, повезло тебе. Носи на здоровье!

– Пошли быстрее примерим, – в дом меня обе подружки тащат, – тебе точно пойдет. Надо к лицу приложить, чтобы точно понять!

Вот шебутные. Вместе они как буксир, мне и вовсе сил прикладывать не приходится, на ручках их доехать можно.

– Только тихо! – заранее предупреждаю. Знаю их, громко начнут щебетать и мама ворчать начнет на гомон наш.

Тихонечко в комнату мою проскальзываем, пока мама на кухне шумит.

Девчонки к шкафу меня подводят, к дверце которого зеркало во весь рост прикреплено.

Я платок накидываю и преображаюсь, не такая блеклая становлюсь, как обычно, моему лицу словно красок добавляет, а глаза мерцать в голубизну начинают.

– Ой, Ленка, красота какая. Завидую по-доброму, – шепчет Миланка.

На себя в зеркало смотрюсь. И вправду красота. Снимаю, и красота заканчивается.

В кого я такая бесцветная? У мамы нормальный цвет волос – темно-русый, а у папы и вовсе волосы темную смоль напоминают. На мне какой-то сбой случился, все краски мира на мне закончились. Волосы светлые и брови выцветшие. Даже глаза светло-серые едва зеленью подцвеченные. Наверно, поэтому я никому и не нравлюсь. Моя внешность всех отпугивает. Парни меня стороной обходят, как чумную, скорее даже как невидимку. Словно и вправду я место пустое и незаметное. В то время как подружкам моим всяческие знаки внимания оказывают. Подарки дарят. На Восьмое марта Миланке большого плюшевого медведя подарили. Вот кто у нас красавица с большими карими очами, длинными ресницами и бровями вразлет, ей и краситься не нужно вовсе, чтобы внимание привлечь – от природы вся красота ей досталась.

Я пробовала с подружками вместе тайком от матери краситься. Но то, что на девочках ярко и красиво смотрится – на мне нелепо и будто клоуна нарядили, и грим смешной разноцветный сделали. С тех пор, моего первого опыта в макияже, я не стараюсь себя приукрасить, ресницы накрашу, чтобы глаза подчеркнуть – да и хватит.

Мама с кухни зовет:

– Ленка, иди помоги мне, давно ведь пришла, а не видно тебя. Где там спряталась?

Приходится подружек спешно выпроводить. Маме на кухне помочь – это надолго.

Красота гор

А пока все в ожидании проды, автор наваял немного визуалов.

Прошу не судить строго)

Лена на фоне гор.

Голубой платочек неотъемлемая часть образа и ансамбля.

Лена, плывущая в танце, счастливая, пока еще не знает о предстоящих событиях.

– Это моя родная среда и место, к которому я привыкла. Здесь все знакомое и греет сердце.

Красота и незыблемость гор успокаивают, а время течет совсем по-иному.

Глава 5

– За бульоном присмотри, – наказывает мама.

Обычно это означает, что борщ мне доварить нужно.

– Я пока пойду брата твоего выцеплю. Снова домой возвращаться не хочет. Заигрался, а уроки еще не сделаны. Портфель после школы кинул и ускакал.

Братишке восемь уже, второй класс заканчивает. Имя у него сложное – Нур-Мохьмад. Родственники расстарались, когда первенец – мальчик появился у моего отца. Долгожданный пацан, любимый и балованный всей родней. Часто у дядек и тетушек зависает, там детей ровесников для него много, все интереснее, чем дома одному сидеть.

Мама не смирилась с таким сложным именем и зовет его просто Данькой.

Так у моего брата появилось два имени: Даня его дома называли, а Нур-Мохьмад – родственники. Впрочем, им пришлось смириться, и вскоре родня тоже начала братишку Данни величать, потому как мальчик больше ни на какое имя не отзывался.

Мы переехали из города, когда мне было одиннадцать, в село ближе к отцовским родственникам. Папа заболел серьезно. Туберкулез – поставили диагноз врачи, посоветовали более чистый воздух и лечение назначили.

Горный, чистый воздух, сухой летом и лекарства, которые мама по часам папе давала, сделали свое дело. Отцу лучше становилось, ремиссия сказали врачи, мы выдохнули свое беспокойство, успокоились на некоторое время. Но осенью и зимой ему хуже становилось, высокая влажность тому способствовала. Три года назад он совсем сник и медленно угасать начал. Врачи руками разводили, болезнь резко прогрессировала, на дожитие ему месяц оставляли. Мой папа три протянул.

Здесь уклад жизни другой, более размеренный, неспешный, порядки от городских отличаются. Тоненькая и нескладная, к тому же малообщительная, я разом всем девочкам в новом классе не понравилась. Может, все дело было в длинной, светлой косе, за которую меня в шутку называли Елена Прекрасная. Обидно было. Красоты я в себе не видела. Насмешкой такое прозвище казалось. Среди темненьких и смуглых ребят я бесцветным пятном себя чувствовала. В городе такого не было. Там дети из разных семей учились, разных национальностей, сдружиться успели с первого класса, притереться.

Один несомненный плюс был. Мадинка – светлая, дружелюбная сестричка, моя ровесница, ее густые волосы вились, как кольца. Даже когда она косы плела, кончики их пушились завитками. Сдружилась со мной сразу, бегала ко мне через две улицы, таскала абрикосы и груши со своего сада. В семье, где она младшенькая с одними старшими братьями, ей откровенно скучно было, хотелось новых и верных подруг.

Мадинка неизменно провожала меня до дома, в шутку говоря: "украдут же такую красоту", а доводя до ворот, к себе убегала.

Однажды зимой она заболела и в школу не ходила несколько недель. К тому времени дорогу до дома я хорошо освоила и без проволочек дошла, лишь ближе к своей улице заметила преследование.

Мальчик из моего класса – Вахабов, оказывается, всю дорогу по пятам шел. Мне любопытно стало, и не вытерпев, я остановилась, все же спросила:

– Зачем ты преследуешь меня?

Он тормозит сразу же, взгляд в сторону бросает, тушуется.

– Провожал просто, по-соседски, я на той улице живу, дальше, – рукой машет в ту сторону.

Это я знала. Но не подозревала, что он провожать меня соберется. Почему-то меня это не вспенило, не разозлило, приятно стало, внимание и забота проявленные.

Так, у нас с Мадинкой появился провожатый, а вскоре и второй – его брат Руслан присоединился, хотя ему совсем не по дороге было.

Достаю платочек, под стопками одежды в шкафу припрятанный. Так хочется еще раз посмотреть на свое преображение, он действительно мне нравится. Такой же, как его даритель – любимый. Как он угадал, что мне понравится? Сердце трепетно в груди порхает, когда вспоминаю, как он платок мне предлагал. Боже мой, милота какая. Подружки, если бы не мешались, может подольше пообщаться удалось.

С Аланом мы по учебе только общаемся, нам обоим биология нравится. Он мне задания распечатал, по которым к ЕГЭ готовятся. По дороге из школы одной идем. Я впереди одна или с Мадинкой, а он позади плетется. Проводит до дома, лишь тогда к себе идет. Не оставил привычку за годы.

Я едва к себе платочек прикладываю, накидывая на голову, чтобы в зеркало посмотреться и откуда ни возьмись появляется мама.

– Ты что это на себя нацепила? Сними эту гадость с головы!

Когда мама в дом зайти успевает, не понимаю. Не слышала ни хлопка двери, ни шагов ее.

– Красиво же, мам, – стараюсь оправдаться неловко, край шелковой ткани придерживая, скользкий, стекает с моей головы словно горный ручеек.

– Я сказала сними! – подлетает и сдергивает с меня подарок дорогой и сердцу милый.

Из пальцев выдергивает.

– Откуда ты его взяла? – в меня тычет тканью цветной.

Она очень изменилась после смерти отца, горевала о потере его безутешно, как тень бродила по дому. Я на себя все домашние дела взяла, тяжело очень было. Если бы не родственники отца, которые нам помогали, не знаю, как мы выжили бы. Однажды бабушка к нам пришла, с мамой долго беседовала. О чем они разговаривали за закрытой дверью, я не слышала. После этого мама в руки себя взяла, но очень категоричной стала.

Из дома меня почти не выпускает, на учебу налегать заставляет. Я только и вижу постоянно стены – школьные и домашние. Гулять меня почти не выпускает, только на рынок вместе сходить да на ярмарку, даже в магазин братишку младшего посылает всегда.

Комкает и вышвыривает в окно. Я провожаю взглядом ткань нежно-голубого оттенка, как водица в горном озере – красивого такого. Броситься тут же за ним хочется. Подарок единственного мальчика в классе, с которым мне всегда общий язык найти удается, не считая девчонок. Скромный и воспитанный в общении. С друзьями забияка только, дерется постоянно. Нравился мне всегда.

– Чтобы не смела мне. Чтоб я не видела на тебе больше эти тряпки! Они не для тебя, поняла? Я не для этого тебя учила, чтобы ты эти... сначала платок, потом длинная юбка, а потом и вовсе вся укроешься и будешь детей мал мала нянчить. Нет уж! Сначала выучишься, профессию получишь, работать пойдешь, карьеру себе сделаешь, а потом и будешь замуж выходить! внуков мне дарить. Я не хочу молодой бабушкой быть! А то я знаю этих местных, ушлых, красивую девку увидят и хвать к себе домой, хочешь не хочешь, а выйдешь из их дома либо замужней, либо опозоренной.

Глава 6

Алан

– Чего грустишь в одиночестве, брат?

Рус через бревно перешагивает, рядом со мной садится.

По спине меня похлопывает в знак приветствия. За селом у косогора пристроились, на большом поваленном дереве. Дальше крутой склон спускается. Местность вся как на ладони. Деревья макушками голубоватой дымкой склоны окутывают. Горы близко, руку протяни – дотянуться можно. Ощущение это обманчивое. На самом деле часами идти будешь, до ближайшей даже дойти не сможешь.

– Не приняла подарок? Морда у тебя больно кислая, скоро на прокисшее молоко будешь похож, – камешки с земли набирает и вдаль по склону кидает. Вместе наблюдаем как подпрыгивает зайчиком.

– Приняла.

– Ну, а проблема в чем? Не понравился?

– Понравился. Наверно.

Сам не пойму. Вспоминаю, как на платок в моих руках смотрела и сердце в смятении заходится. Должен понравиться ей. Должен! Глаза ее радостью блестели, когда робко на меня взгляд поднимала.

– Ну! Что тогда? Выкладывай уже! Все из тебя щипцами вытягивать! Ни единого слова лишнего не скажет!

– Кольца не носит она. Говорил же. И сейчас ни на одном пальчике не было. Она, когда платок брала я все рассмотрел.

– Не спросил? Может дома забыла, оставила. Принесла бы. С кольцом все же спокойнее, чем без него.

– Да не носит она. Ни разу не видел! – как пружина отпущенная, подскакиваю. На ноги становлюсь, размять надо, кипучую энергию из себя выпустить. Как и горы наши, снаружи только спокойствие храню, изнутри вулкан плещет, нетерпение вперемешку с волнением. Хочется все и сразу получить, а не выходит. Спугнуть боюсь своей настойчивостью. Лена девушка трепетная, как лань пугливая. Вот только по учебе общаться получается.

– Хочешь я спрошу? Мне не в лом, ради брата могу расстараться.

– Не смей даже! Не дай бог, тебе ее кольцо достанется, с кулаками моими встретишься!

Рус смеется открыто, смехом захлебываясь. Камушки разом веером раскидывает. Тоже на ноги поднимается.

– Зацепила тебя, краса русская.

– Ну тебя. Сам за сестрой ее таскаешься.

– Э-э, брат, только мир хотел тебе предложить – сам испортил! Не таскаюсь, а ухаживаю! Разницу понимай! – кулаком грозится. – Мне колечко свое подарит – моей хозяйкой будет! Не дай всевышний, кому-то кроме меня достанется ее кольцо, тот не только с кулаками моими встретится, но и в живых не останется. Лучше вдовой замуж возьму, чем другому отдам!

– Мир, брат, мир, – примирительно руки поднимаю. – Мадина – твоя хозяйка, сам и разбирайся.

Быстро остывает, слух его греет "твоя хозяйка" в сочетании с именем Мадина, мгновенно улыбка на лице расцветает.

– Вот так лучше, умеешь же, когда надо слова подбирать! Но бока твои прочесать для профилактики не помешало бы!

Одним рывком нападает, увернуться возможности не дает, едва сгруппироваться успеваю, чтобы наземь не повалил сразу же. В захват берет мастерски. Минуту сопротивления удается выдержать, подсечка неожиданная и я опрокинут. На небо ясное смотрю и звёзды по кругу кружащиеся.

В себя прихожу несколько секунд. Удар о землю жесткий был, здесь местность вся мхом, да низкой травой поросшая, каменистую породу скрывающие. Братом мне называется, а не уступает никогда. Досадно. В спарринге над ним верх взять не всегда удается. Отъелся как боров, массой берет.

– Давай вставай, хорош валяться, – руку мне примирительно протягивает.

Руку его принимаю. Он на себя тянет, я поддаюсь, когда на ногах оказываюсь, момент улучаю, подсечку ему делаю.

Рус подставы такой не ждет, с рыком на землю падает, но руку мою не отпускает и за собой утягивает. Повалять его по земле приходится, чтобы захват его перенаправить и от удушающего вывернуться. Откатываюсь подальше. Дышим тяжело, как загнанные. Но на душе легко становится, словно с этой борьбой и напряжение внутреннее уходит, на время чувство полета оставляя, небо над головой голубое, только ощущение это усиливает.

Теперь мы оба в пыли измазаны, особо на Русе заметно, любит во все черное вырядится, и светлая пыль на одежде ему особый антураж придает.

На этот раз самостоятельно встаем оба, с опаской друг на друга поглядывая.

– Чего скалишься? Морда у тебя больно довольная стала.

– Ты на вывалянного в грязи поросенка похож.

– На себя посмотри! – смеется он, пытаясь с черных джинс пыль стряхнуть. – А-а-а, бесполезно, – досадует, – дома переоденусь, все равно теперь мыться только.

Смотрю на одежду свою – та же история. Но со светлой джинсы она легче отходит.

– Знаешь же, как я к Мадине отношусь, а знаешь, как она поет? А готовит как. Ммм… Она своими руками приготовленные пирожки мне приносила, в жизни ничего вкуснее не ел!

Так, слушая влюбленные речи брата, до села доходим. На меня всю свою романтическую лабуду вываливает. А кому еще расскажешь? Ни с отцом, ни с матерью этим не поделишься. Братья его старшие кто в город, кто по другим селам разъехались. Все моему слуху выдерживать приходится. Сам нечто похожее его чувствам испытываю, но наверно, не так сильно, как он.

На перекрестке прощаемся, расходимся по дорогам к домам нашим. Он к своему заворачивает, я к своему. Намеренно крюк делаю, мимо ворот проходя, светлой краской окрашенные. Невольно шаг замедлить хочется. Здесь девчонка живет такая же светлая и ладная. Скромная очень. Перед глазами образ ее предстает, хрупкая, и улыбка у нее робкая, но в глаза, когда заглядывает, словно душу мою пленяет, дух захватывает. Когда над обрывом стоишь, очень чувство похожее. И дышать этим чувством хочется – не надышаться.

Мать дома на кухне суетится. Весь день здесь проводит, можно сказать, это ее привычное место обитания. Отец, как с работы возвращается, к себе в комнату уходит. На ужин за одним столом только всей семьей и встречаемся. После смерти брата старшего как-то сам собой такой уклад у нас установился. Сестры в другие селения замуж повыходили. Приезжают изредка.

Младшая из сестер погостить приехала. За столом сидит, маме что-то нарезать помогает. Судя по всему, давно в положении, под широкими платьями скрывает, но заметно уже.

Глава 7

Сегодня день очень напряженный и ответственный. Первый экзамен, он же самый трудный – математика. Мадинка пораньше за мной забегает, опоздать боится. Скорее, скорее меня подгоняет.

Оказывается, не одна она пришла, с хвостом. Руслан нас у дома поджидает. Ни как за ней увязался. Мельком с ним здороваюсь, и быстрым шагом мы в школу направляемся.

– Колечко красивое у тебя, Лена, подаришь?

И откуда увидеть смог? Глазастый какой. Руслан на расстоянии нескольких шагов позади плетется. Мы с сестрой под ручку спереди. Мадинка хихикает иногда, говоря: как барашек на привязи идет.

Она оборачивается, на него возмущенно глядя.

– Мадин, да не для себя прошу. Парня одного знаю, которому оно пригодится, – неловко оправдывается.

Нелепость какая, для другого колечко у девушки просить. Кто ж на такое согласится, кота в мешке себе получить?

– Вот пусть сам тот парень и просит. Ты зачем в посредники заделался? – строго ему выговаривает.

– Стесняется он к девушке подойти.

Мадинка хихикает в ладошку, не удерживается.

– Ага, знаем таких. Колечко себе заберет и сватов на следующий же день пришлет. У моей сестры подружка так замуж вышла. – Мадинка мне шепчет, отговаривая. Но намерения нет у меня, кольца раздаривать всяким незнакомцам.

– Пусть стеснительность свою спрячет тогда, иначе не быть ему женатым, – важно заявляет Мадина, гордо осанку расправляя.

Сжимаю пальцы в кулак, к груди прижимаю. Я кольца носить не привыкла, мешают они, по дому уборку делать, да когда за уроки садишься, вечно перед глазами маячит. Потерять боюсь, мамино счастливое кольцо. Мне перед экзаменами удача не помешает. Взяла на один раз одеть и на место положить. Знаю я, для чего ему колечко мое. Для сватовства и этого достаточно. Отдашь кольцо – считай, согласие свое дала.

– Не дам, хитрый какой, – отвечаю строго. – И не мое это кольцо, мамино. – сразу предупреждаю, что свататься к маме моей будут, пусть обломаются.

– Другую дурочку себе ищи, – кипит Мадинка. – Для незнакомых парней колец не найдется у нас.

– Да знаете вы его хорошо, а Аленка с ним учится.

От такого прямого намека меня в жар бросает и до мурашек пробирает одновременно. Он имени не называет, но сразу понятно становится, о ком говорит. С Мадинкой переглядываемся. Она тоже о нем подумала?

Намеренно ли меня Аленкой назвал? В классе только один мальчик так называет, и это его брат. Какая ирония, братья Вахабовы сестер Ахметовых со школы провожают, а теперь практически сватаются.

– А где брат твой? Почему на экзамен не идет? – Мадина любопытничает.

– Опоздает немного. Сестру срочно домой повез, – сухо отвечает.

– А парню своему передай, пусть смелости набирается и сам за колечком приходит. Тогда мы подумаем.

– Ну и зря. Хороший парень пропадает. Тебе же лучше, Аленка, хотел сделать.

– Ага, рассказывай, не на тех напал, – ворчит Мадинка.

Что с ней приключилось? Взбеленилась вся, как кошка потревоженная шипит.

Снова меня до мурашек пробирает, неприятных таких. Аленкой меня редко кто называет, практически никто. Даже Мадина предпочитает просто Леной. Папа любил к себе подзывать: иди, моя Аленка…

И Алан, сколько помню, только так меня называет.

Экзамен первый – он трудный самый. Сколько ни готовилась, все равно неуверенность чувствую. А вдруг неправильно все решу, ошибок понаделаю и провалю.

С Миланкой и Аминой из класса выходим. Даже атмосфера в нем давящей стала за несколько часов, с облегчением покинуть его хочется, выйти на улицу, свежего воздуха глоток сделать.

В школе непривычно безлюдно сегодня, только учителя, как постовые по коридорам стоят. Важности и значительности моменту придают.

– Фу-ух, наконец эта каторга кончилась. Я так и не придумала, как в третьей части задание сделать, – вздыхает Амина.

– Они специально такие трудные примеры туда поставили? Мы такого не учили даже! – возмущается Милана.

– У меня никак четвертое задание не получалось, вечно дробное число выходило.

– Лен, а ты как решила?

– Девочки, не знаю даже, правильно или нет решила.

– Мне кажется у тебя все правильно. Ты в математике всегда больше нас понимала.

– Там на заднем дворе дерутся, – мальчишки мимо пробегают, нас чуть не сносят, куда то торопятся, по разговорам на задний двор, – физрук поймает, достанется всем от директора.

– Ой, пойдемте, девочки, посмотрим, – глаза Миланы загораются.

Мне же не хочется на мальчишеские потасовки глазеть. Разберутся между собой. Девочкам там делать нечего. Тем более бесстыже пялиться.

– Кто там дерется? – вдогонку вопрос бросает Амина, всегда интересно ей быть в курсе школьной жизни и ее кулуаров.

– Вахабовы, вроде.

От имени этого сердце в груди подрывается, частить начинает. Как Вахабовы? Не может быть этого! Не сопротивляюсь теперь, Миланка меня под руку держит и за собой в сторону заднего двора школы тащит. Мои ноги быстрее бегут, когда передо мной картина схватки двух братьев разворачивается.

Боже, пульс бешено стучит, а в голове лишь одна мысль пульсирует: как их остановить? И почему их никто не разнимает? Вокруг все стоят, смотрят и никто вмешаться не хочет.

– Божечки, они так поубивают друг друга! – взвизгивает Миланка.

Мысли в голове словно другую скорость приобретают, за секунды перебираю варианты, как братьев остановить можно? Не на шутку они разошлись, рубашки белые цвет придорожной пыли приобрели, а они все не унимаются. Я слабая слишком, они меня сметут если влезть попытаюсь.

Глава 8

Дышу надсадно, от бега ли сердце до сих пор в горле стучит. Так страшно мне никогда не было. Они совсем с ума сошли, на территории школы драку устраивать. Директор узнает, всем причастным достанется.

Братья замирают. Платок сделал свое дело, на себя внимание их переключил.

– Прекратите, говорю же! – ногой топаю для убедительности.

Только сейчас замечают, на мне взгляды сводят. Первым Рус хватку разжимает, за ним и Алан брата отпускает. Оба на ноги подрываются. Вид помятый и расхлястанный, стыдобища. Так неловко мне становится перед окружающими. Смотрят все, и кажется, осуждают меня за что-то.

– Чего собрались? Расходимся! – рявкает Руслан.

Братья друг на друга не смотрят. Будто и вправду черная кошка между ними пробежала и в разные стороны развела.

– Вы из школы вылететь хотите, перед самым ее окончанием? – выговариваю обоим. Ох, сколько злости во мне кипит и без разницы, что поделить не смогли, пусть дома разбираются со своими проблемами, а не в школе.

– Прости Лена, – Руслан винится. Нагибается, желая платок поднять, но в долю секунды резким броском его Алан опережает. Платок мне протягивает.

Из рук его вытягиваю, как недавно совсем, дежавю меня накрывает. Снова он платок мне дает.

Я Миланке его передаю, прощения прося, испачкала. На земле поваляться успел.

– Ничего, постираю. Главное, что помог, – платок встряхивает, но и это очистить его не помогает. В руках его оставляет. На голову такой не повяжешь.

Алан мое движение прослеживает, и взгляд его темнеет, брови в единую линию срастаются, а глаза под ними в два черных уголька превращаются. Я замечаю это, потому что только на него смотреть получается. Ну зачем он постоянно дерется? Неужели нельзя просто словами все выяснить?

– Атас, физрук идет! – из-за угла школы шухер раздается.

Мгновенно все, кто только что не желал расходиться, тут же по сторонам разбегаются. Зевак не особо много, все старшеклассники, на экзамен пришедшие. Мальчишки тут же через забор перемахивают. Как легко у них получается. А на мне юбка ниже колена длинной, я даже рискнуть боюсь такой финт провернуть. Забор выше меня ростом. Я как соберусь туда лезть, так на нем зацепившись и останусь висеть.

Теряюсь на мгновение, куда исчезнуть? В одну сторону шаг делаю, затем в другую.

Охнуть не успеваю, мою руку, поверх рукава блузки, жесткий захват пленяет и за собой меня тащит. С перепугу бегу, куда тянут.

За небольшой постройкой котельной останавливаемся. Сердцу моему сегодня не суждено успокоиться, снова бешеный стук в горле набатом отдает.

Здесь мою руку освобождают. Но запястье продолжает пульсировать, словно раскаленным железом прижгли его. Ощущение это необычное и непривычное – прикосновение мальчика. Щеки гореть начинают. Боже, я сейчас наверно снова на Марфушеньку-душеньку похожа из сказки Морозко. Мне краснеть совершенно нельзя, я на нелепость накрашенную похожа становлюсь.

VEKcTfgT

Стоим замерев, к стенке прилипнув. Пережидаем, пока шумы на площадке затихнут. Физрук походил, погрозился громким голосом, что все из школы вылетем, не успеем экзамены даже сдать.

– Не нравится подарок мой? Почему не носишь?

– Что? – не понимаю, о чем спрашивает. Я отойти от ощущения его прикосновения до сих пор не могу.

– Платок мой, подарок, почему не носишь?

Ответить, что не знаю. Кроме как правду – нечего.

– Нравится очень, мама не разрешает. Да и в школу только белые можно.

Не расскажешь ему, что тому платочку, мне пришлось целую спасательную операцию проводить. Мама из дома меня не выпустила. Брата пришлось просить в окно вылезти, с куста колючих роз его снять. Не пережил он такой несправедливости. Братишка тоже с ним не церемонился, содрал как смог. Ткань вся в некрасивых затяжках осталась. Так и так носить его мне не светит.

– Жалко. Тебе идет, к глазам твоим. Хочешь, новый подарю?

Я не только от бега теперь горю, щеки новым жаром смущения обжигает. Что он в глазах моих блеклых увидел?

– Нет, что ты, не нужно на меня деньги тратить, – глаза свои прячу, чтобы не смотрел так пристально.

– Подарок от чистого сердца не может быть тратой.

От слов таких, тепло по сердцу разливается. Осторожно глаза на Алана поднимаю.

Ссадина на скуле расцветает багровым цветом. Хочу дотронуться, не дает, отступает.

– Холодного приложить нужно. Смотри, что вы наделали, – упрекаю его.

– Ерунда это.

– Как же ерунда, если синяк у тебя?

Губы свои упрямо сжимает и не отвечает. Гордец. Нелегко у него все выпытывать.

Зачем с братом подрался? Спросить у Алана хочется.

Вроде выросли уже, школу заканчиваем, а все как мальчишки малолетние себя ведут. Зачем, что опять не поделили?

– Через забор перелезть придется, – ошарашивает меня. – Через ворота нельзя идти, там Абрамыч будет всех вылавливать.

– Что? Не полезу я! – как я ногами светить перед ним буду, не представляю. Это же нужно юбку задирать.

– А придется, – шанса мне на отговорки не оставляет.

На заборе острые пики, я уверена, обязательно за них подол зацепится, юбка порвется, тогда еще больше неловко станет.

– Аленка, ну не бойся ты, я помогу, поддержу тебя, – говорит уже мягче.

Боже, у меня от прикосновения к руке, запястье до сих пор пульсирует, а он хочет поддержать меня. Я же тогда точно со стыда сгорю!

___________

Дорогие мои🤗

Автору очень нужна ваша поддержка. Не забывайте добавлять книгу в библиотеку, ставить звездочки и писать комментарии, если душа к этому лежит)

Глава 9

Алан

Честно старался не смотреть, как она перелезает через забор. Отвернулся даже, чтобы не стеснять ее. Понимаю же все. Ей неудобно юбку свою задирать, перед парнем обнажаться.

Сумку свою через забор перекинула, велела беречь, там телефон и ценные вещи – так и сказала.

Позади школы пустырь. Ни одного двора, ни одного дома окна сюда не выходят. Сплошная степь, да трасса слева проходит. За котельной место укромное. Сюда пацаны, что курят ныкаться ходят от глаз учителей, да под сенью деревьев спрятаться легко.

Спустя минуту ожидания не выдерживаю. Нет сил терпеть, когда она сама слезет. Разворачиваюсь и картину интересную наблюдаю. Повисла на заборе и руки отпускать боится. Глаза как трусливый котенок зажмурила. До земли всего полметра от силы.

Невольно смех разбирает, но держу улыбку свою. Такая хрупкая она, в защите и поддержке мужской нуждается. И сразу мои чувства в другую сторону мотает, грудь распирает от мысли одной: я могу ей эту защиту дать! Мне пусть только доверится!

– Ален, помогу тебе, не пугайся.

– Я сама! – пищит, как дерзкий котеночек.

Блин, у меня тоже сами, и руки, и глаза, хозяина слушаться отказываются. Где моя сила воли? Нет ее, пропала. Руки же поранит, сорвется, пальцы уже на самых кончиках держатся.

К талии ее тонкой прикасаюсь, вовремя. Пальчики разжимает и падает. Вес ее тела легкого в своих руках ощущаю. Я ее талию почти всю в захват взять мону. Тростиночка совсем, хрупкая. Осторожно на землю ставлю, сломать страшно, словно хрусталь бабушкин, что дома в буфете стоит, и к которому прикасаться никому не велено.

Разворачивается лицом, на шаг от меня отступает.

Взгляд боевого котенка, возмущенный.

Блин, неловко так, будто огня на миг коснулся, обжегся и снова тянет, но нельзя. Не поймет меня, если приставать к ней начну.

– Я же сказала, сама спрыгну! – волосы за спину откидывает, плавным движением руки и это тоже красиво, залипательно так, как каскадом рассыпаются светлые пряди. Щеки как цветы миндаля по весне цветут. Красивая такая, боевая кошка-котейка.

Сумочку ее с земли поднимаю, пришлось руки освободить, когда в спасатели заделался. Отдавать не спешу. Мне же доверила.

– Пойдем быстрее, – шаг в сторону делаю.

– Куда? – не двигается, – Нам в другую сторону.

– До дома тебя довезу, вон за углом машина моя стоит.

– Я лучше пешком пройдусь, – носик свой вздергивает.

Осторожничает. Боится, что увидят нас вместе и болтать начнут. Репутацию девушки легко испортить. Потом не восстановишь.

Не отпущу ее, сегодня нет. Раз мне в руки сегодня попалась, хоть мгновением этим наслажусь. Время остановить постараюсь, подольше с Аленкой побуду.

Сумочка ее у меня в заложниках, сама на сохранение мне оставила.

Машину отец подогнал, учиться вождению, старую "ласточку" на откуп отдал, сказал: катайся, пока не раздолбаешь. Держится пока. Права получил, теперь на развозе у родственников. Кому привезти-увезти что нужно всегда меня вызывают.

– Пойдем быстрее, пока не увидел никто, как мы через забор сигаем, сейчас Абрамыч директора еще приведет, отлавливать кто не спрятался, – намеренно ее подгоняю и быстрым шагом к машине иду, в одной надежде, что за мной последует.

За углом забора оборачиваюсь, мельком смотрю. Бежит за мной вприпрыжку. Улыбку прячу, сработала стратегия.

Машину огибаю и на водительское сидение сажусь, сумочку ее на заднее закидываю.

Она тоже быстро подбегает с другого бока машины, ручку дергает, на заднее сидение хочет сесть. Упс, неувязочка небольшая, эту ручку сколько не дергай, не откроется снаружи, только изнутри. Никак руки не доходят починкой заняться и новую вставить.

Перегибаюсь через пассажирское кресло, рычажок на себя тяну, дверцу открывая. Рядом со мной хочу, чтоб сидела.

– Не работает ручка, не дергай зря. Вот сюда садись.

С опаской в салон заглядывает.

– Алан, сумочку мою отдай, я пешком наверное, лучше, – неуверенно мне сообщает.

Знаю, боится, осторожность нелишнюю проявляет.

– Садись, не укушу же тебя. Быстро за пять минут домчу до дома, никто не заметит.

– Быстро не надо! Гоняешь ты сильно.

– Медленно поедем, но быстро доедем! – мотор завожу, чтобы скорее решалась. – Там директор уже из школы выходит!

– Ой, – в испуге на сиденье запрыгивает, дверцу захлопывая, на школьный двор оглядывается.

Нет там никого. Но я шанса своего не упущу. На дорогу быстрее выруливаю.

– Ты обманул меня! – возмущенным голосом пыхтит, снова боевым котиком, назад оглядываясь на здание школы.

Я только улыбаться могу. В эйфории своей плаваю, все же доверилась мне. В машину села. Рядом с собой ее ощущать в пространстве замкнутом, так правильно кажется. Суетливо подол поправляет, затем в сиденье вцепляется. Украдкой на нее поглядываю.

Аленка, какое же нежное имя у нее – Аленушка, совсем как из старинной русской сказки, теплое имя, певучее, сердце смягчающее.

– По окраине вези, не через все село! – команды мне отдает, смешная такая, взъерошенная.

У меня одно лишь желание по венам кипит в этот момент, свернуть на трассу и дальше в горы ее увезти. Домик уютный найти и там остаться, пока согласие свое не даст. Мыслями уже туда уношусь. Из мечтаний крик Аленки вырывает:

– Осторожно, гуси! – суетливо подпрыгивает на сидении.

Стайку важно вышагивающих гусей, вздумавших именно в этот момент дорогу перейти, по обочине приходится объехать. Гогот поднимается, самый главный гусак угрожающе крыльями начинает махать.

Визуалы

В ожидании следующей проды подкину вам немного визуалов)

Аленка, какой ее видит Алан.

Глава 10

За ворота скорее забегаю. За мной ехал! Сумасшедший! Он меня погубить решил? Выдать?

Сердце колотится как бешеное. К горячему железу двери прислоняюсь. Полдень на дворе, солнце металл быстро в раскаленный превращает. Но я в тени их стою, мне время нужно отдышаться, дыхание выровнять, иначе мать заметит, расспросы начнутся, от кого так бежала словно от стаи волков.

– Чего к воротам прилипла? – мамин голос раскатом грома в ушах звенит, хотя говорит она, как обычно. Это мне кажется с перепугу.

Боже мой, меня словно на месте преступления застигли, язык к небу прилипает, слово вымолвить не могу. Жду, что ругать начнет.

– Иди скорей переодевайся и помоги мне, хватит ворота подпирать, чай без тебя не упадут, – мама ответа моего не дожидается, уходит на летнюю кухню.

Черешни первой, скороспелки вчера насобирали, до сих пор сегодня компоты варит и закатывает.

Бегу переодеваться. Иначе точно поймет, что не в себе я. Умом тронулась, раз к мальчику решила в машину сесть. Кто бы там из школы не вышел, на улице не увидел нас, нужно было от машины его как ошпаренная убегать. Как потерю сумочки и телефона потом маме объяснять даже не представляю. Если сам вернул бы, точно скандал вышел.

Переодеваюсь наспех, форму на плечики вешаю и тут замечаю еще одну пропажу, от которой мне по-настоящему дурно становится. На кровать свою оседаю.

Кольца на пальце моем нет! Я тоже его потеряла! Божечки, мама точно теперь меня прибьет. Я ее любимое колечко без спроса взяла тайком и посеяла. "Счастливое" как мама его называла, папин подарок. Она всегда говорила, как отец его подарил в ее жизни наконец счастье наступило, белая полоса, которая со смертью отца закончилась.

За ворота выйти она не позволит. А как объяснить ей, для чего мне выйти нужно, не знаю. Если только к Мадинке отпроситься за чем-нибудь.

Вот она теперь мне темную устроит. Ведь не помню я, когда оно пропало. Вспомнить стараюсь, где в последний раз его видела и на ум ничего не приходит, сплошной чистый лист, на котором Алан жирным контуром маячит. Только его сегодня и помню. Драку их, затем за руку как держал. Боже, все же видели, как он меня за котельную уводил!

Не избежать теперь мне разговоров за спиной, перемывания моих бедных косточек.

А через забор, когда лезла, оно у меня было или не было? Вспомнить пытаюсь, но разве возможно это. Помню только как Алан за талию меня держал, думала дышать разучусь в тот момент, легкие все горели, а выдохнуть получилось только, когда меня на землю поставил и отпустил.

Данька в дверь стучится, заглядывает, одна голова в проеме торчит.

– Мама зовет тебя. Быстрее иди, говорит. А ты чего сидишь, отдыхаешь? Я там один мамке помогаю банки закатывать.

– Иду я, – с кровати поднимаюсь, волосы заплести только осталось, резинку где-то посеять тоже умудрилась, коса расплелась. Не день у меня, а Маши-растряши праздник, как голову свою нигде не оставила загадка.

– А я видел, как ты в маминой шкатулке сегодня утром рылась и кольцо у нее стащила.

Братишка мой, всеми любимый, но противно так ведет себя только со мной, всего восемь лет, а козлит как подросток вредный.

– Данька, не вздумай маме рассказать! – шиплю на него угрожающе.

– А я уже! – довольно хвастаясь, дверь нараспашку оставляет и убегает. – Вот тебе достанется, сказала! – из коридора доносится.

Вот же пакость малолетняя! Настроение совсем падает. Теперь мне вдвойне достанется, что потеряла и не помню где.

На летнюю кухню иду как на Голгофу. С полным пониманием – скандала не избежать и придется признаваться.

– Как экзамен прошел? – вопросом мама встречает.

– С заданиями справилась. Результатов дождаться теперь надо.

– Вон те банки стерилизовать в духовку поставь, да эти банки закатывать начинай. Данька хорошо их не крутит, приходится самой докручивать, – ворчит от плиты.

За дело приниматься надо. Рукава закатываю. Мама уже несколько банок компота залила, следующие на очереди. В уголочке кухни ровные ряды готовых закаток копятся.

Все жду, когда про колечко спросит. В напряжении жутком. Надеюсь, что забудет и не станет расспрашивать. Банки в духовку загружаю и на медленный огонь включаю. Тут важно постепенно их прогреть, чтобы не лопнули.

– Кольцо мое на место положила?

Нет, не забыла она. Ожидания мои оправдывает. Меня в пот прошибает, оттого ли, что на кухне духотень страшная или от страха больше. Язык не поворачивается правду сказать, а не правду я не умею, молчу как рыба воды в рот набравшая.

– Чего молчишь? Тебя же спрашиваю! – банку полную на стол ставит, и ко мне разворачивается.

Мне ответить нечего. Нужно правду говорить, сознаваться. Что момент оттягиваю, легче не станет.

– Мам, потеряла я, – признаюсь шепотом, что-то со звоном падает. Это закрутка у мамы из рук выпала.

– Что потеряла? – неверяще спрашивает.

– Колечко, – голос мой совсем в беззвучный превращается.

Минута молчания во взрыв крика оборачивается:

– Как ты посмела мое любимое кольцо потерять? Ты хоть знаешь, что это отца твоего подарок?! Ты годы счастья вместе с ним потеряла! Дура ты, бестолковая!

С каждым словом ее хочется под землю провалиться, исчезнуть и испариться. На фоне маминого гнева недавняя поездка с Аланом в машине совсем незначительным событием кажется.

Слезы на глаза наворачиваются. Я знала, знала, что для мамы это колечко значит. Зачем же взяла? Я действительно дура, раз решила, что оно мне удачу на экзамене принесет. Все ее упреки с опущенной головой выслушиваю. Глаза поднять стыдно мне.

Мама кричать продолжает. И слова ее обидные я все принимаю. Заслужила. За безрассудство свое, за наивность, за поведение свое бестолковое, правильно мама сказала.

Глава 11

Всю неделю мама со мной не разговаривает. Обиду в себе носит. Я вину свою загладить пытаюсь, но не берет ее ни раскаяние мое, ни по дому старания. К экзаменам готовлюсь, из комнаты своей показываться нет желания.

– Ленка, иди, к тете Зарете сходи, творог отнеси со сметаной, – Даня мамины слова передает.

Вот так всю неделю и общаемся через брата.

На следующий день с Мадиной бегали прочесывать пустырь за школой, но так и ничего не нашли. Точно подобрал кто-то колечко и присвоил.

– Почему тебе не сказала?

– А я банку обязательно побью, не донесу, – голос Даньки радостный донельзя. Ему ответственное дело не поручили и можно дальше бездельничать.

Довольный уносится. Все равно сегодня туда пойдет, играть с племянниками, каникулы начались, ему хорошо, свободен как ветер. У дяди Арслана всегда кто-нибудь из внуков гостит, брату там весело. У меня же экзамен на носу следующий. Очень переживаю, как химию сдам. Боюсь напутать что-то, по десятому кругу все повторяю. На биологию и русский вся надежда по баллам набрать. Всегда эти предметы любила, особенно биологию – мою страсть. Поэтому и на медицинский поступать собираюсь. Я очень хочу на бюджет попасть. В Москве обучение не из дешевых, если не получится у меня, то работать пойти сразу придется. Хоть санитаркой, и на курсы медсестер записаться.

На кухне в кульке уже все приготовлено. Забираю и на улицу выхожу, немного по дороге развеюсь от давящей обстановки дома. Солнце, небо безоблачное и припекает по-летнему. От химических формул уже в глазах рябит, настолько устала от них. Неужели нам в обучении пригодится умение вычислять, сколько моль на грамм того или иного вещества понадобится?

Мадина меня встречает, как обычно, улыбкой лучезарной и обнимашками. Кулек мой забирает. Насчет экзаменов совсем не парится. Она замуж хочет сразу после окончания, вылететь из родительского гнезда и с любимым мужем жить. Знаю, кто любимый ее и не удивляюсь. Они, насколько знаю, с первого класса дружат. Правда, в начальных классах у них исключительно кулаками дружить получалось. А в средней школе переросли эту дурость. Я так рано замуж не планирую, мне мама мозг весь проела, что сначала выучиться надо, работу хорошую получить, а потом и семью заводить.

Мы на кухню просторную проходим. Здесь женщины суетятся. Тетя моя, ее невестка и мы на подмогу им прибыли. В этом доме всегда народу много. Кто-то в гости приезжает, кто-то уезжает и всегда весело и шумно. Не так, как у нас в доме, все тихо обычно. После смерти отца и родня реже заглядывать стала.

– Здравствуй, Леночка, с нами на обед останься. Мы чепалгаш готовим.

Отказаться практически невозможно. Очень уж я эти лепешки с творогом и зеленым луком люблю. К приготовлению присоединяюсь.

На широком столе уже ровные ряды комочков теста готового высятся, ждут только начинку свою. Невестка вокруг суетится, творог забирает и начинку смешивать начинает. Красивый кругляш творога в мелкую крупу размалывает, солит и затем лук зеленый, мелко рубленный добавляет.

Тетя Зарета с пустыми руками не отпускает, стопочку аккуратных лепешек чепалг мне домой снаряжает. В руках на подносе несу. Пакетом прикрыты, но запах умопомрачительный он скрыть не способен, аппетит пробуждает. Я дома у них чай выпить вместе успела, но чепалг много никогда не бывает, умелыми руками приготовленные, они как скользуны, исчезают в недрах человеческих.

– Лена, постой! – сестра Алана Медни меня окликает.

Мы вместе с ней и девчонками по осени боярышник и мушмулу собирали. Дружили даже немного, пока она замуж не вышла и не уехала.

– Подожди, не могу я бежать за тобой, – запыхавшись, ко мне подходит.

Тяжело ей ходить. Видно по ней, срок уже большой.

Смотрит на меня изучающе. Понять не могу, что от меня хочет.

– Как ты, как замужество? Маленького ждете? – вежливость проявить не помешает, пока она на свои вопросы решается.

– Хорошо все, – отмахивается. – Мне вот что скажи. Ты что это на брата моего глаз положила?

Ошпаривает ее вопрос. Никогда с ней на темы такие личные не разговаривали. Неудобно мне с ней брата ее обсуждать.

– Ничего я не положила на твоего брата.

Дальше хочу пройти, от неудобного вопроса сбежать. Останавливает меня, за локоть к себе разворачивает.

– Не врешь мне? – в глаза мои вглядывается.

– Зачем мне врать тебе? Мы с братом твоим учимся в одном классе и только. Сама же знаешь прекрасно.

– Знаю, конечно. Вот и удивляюсь.

Холодеет внутри все. По коже мурашки бегут, словно током пробирает. Чему она удивляется? Спросить боязно. Ответ услышать страшнее всего. Неужто пересуды пошли все-таки и нас с Аланом по всему селу обсуждают. Стыдно становится невозможно.

– Как пахнет у тебя из пакета, – носом ведет как лисица.

– Чепалги тетя Зарета делала. Хочешь?

– Не откажусь, коль предлагаешь.

Приходится ей несколько лепешек отдать вместе с пакетом. На подносе до дома донесу оставшиеся. Чем угодно готова сейчас расплатиться, чтобы не думала обо мне плохо.

– Не смей моей матери на глаза показываться, она все уши мне прожужжала про светлые волосы в машине Алана, – напоследок предупреждает.

Тогда только понимаю, к чему все расспросы ее были. Мать ее взбеленилась. Мои волосы в машине сына нашла. Но не видела же меня? Хотя, какая разница. Мой предательский цвет волос меня выдал.

Кто бы знал, что сестра его, всего лишь предвестница бури, нависшей над моей головой.

Глава 12

Экзамен по химии. Всего три парты занято, ровно столько учащихся сдает. Я, Алан и еще один мальчик из Б класса. Никому больше эта химия для поступления не нужна. Стараюсь на Алана не коситься, а задания свои решать.

Я все еще простить ему не могу, выходку его прошлую. Нас не видел никто тогда, а мог бы. Да и след в его машине, судя по всему, я оставила. Не зря мне Медни предупреждение делала. Светлые волосы в селе только у меня. Из женщин все в темный цвет стараются перекраситься, даже если от природы цвет волос русый.

Я на экзамен сегодня чуть не опоздала, проспала, наспех собиралась. Мама за последнюю неделю совсем слегла. Самый разгар тепла на улице разгулялся, а она у меня с температурой тридцать девять. Ночью пришлось за ней приглядывать. Она все порывалась пойти коровку нашу доить. Не пустила ее, сама подоила и на рассвете пастись выгнала. Оттого и проспала, к началу экзамена бегом бежала. Сердце до сих пор о грудную клетку колотится.

Сосредоточиться нужно, а присутствие Алана меня сбивает. Вместе на сдачу химии подавали, но все равно его присутствие в классе для меня неожиданностью стало. За соседней партой сидит через проход, на том же варианте, что и я.

Учителя стоят молча, как надсмотрщики. Кое-как получается сосредоточиться и не обращать внимания ни на кого. Учителям уже через полчаса наскучивает тишина, шушукаются потихоньку. А у меня задачка снова не получается. Вот же противные эти моли.

За окно выглядываю. Лето, солнце яркое, греет жарко. Но картинка эта прекрасная за окном, идей мне не подкидывает, как задание решить. Ненавижу задачки по химии, не получаются они у меня.

Чувствую, на колени мне что-то приземляется. От вида за окном отвлекаюсь. Осматриваюсь.

Самолетик на коленях у меня лежит. Я на Алана смотрю в удивлении.

Смотрит на меня своими глазами темными, едва заметно кивает.

Он мне шпору подкинул!

На учителей быстро оглядываюсь. Они заняты своими разговорами.

– Я все, – встает с места, отвлекая на себя внимание.

– Вахабов, у тебя еще полчаса есть. Ты уверен, что сдать задания хочешь? Можно еще раз проверить все.

– Нет, я проверил уже.

Перед учителями встает, загораживая собой. Высокий такой. Разворота его плеч достаточно, чтобы весь обзор на мою парту перекрыть.

Я листочек быстрее разворачиваю, под свои задания перепрятываю. Там задачка полностью написана!

Совсем ничего не боится. Учителей пустыми разговорами еще минуту отвлекает. Его еле из класса выпроваживают.

Когда время заканчивается и мне приходится свои задания сдать. Но теперь я уверена в высоком балле. Алан лучше меня задачки по химии щелкает.

На улицу выхожу с оглядкой. Не хочу с Аланом встречаться. Он хоть и помог мне, но я предпочту сегодня одна до дома добраться.

За калиткой школьной, в другую сторону от обычной дороги заворачиваю. Все боюсь, что Алан мне встретится. Опять меня в историю какую-нибудь втянет. Помню привычку его провожать меня в отдалении. Теперь на преследования эти прогулки похожими кажутся. Небольшой крюк сделать приходится, зато без приключений домой добираюсь.

Так я думаю пока на мать Алана не натыкаюсь. Будто только меня караулила, навстречу идет решительно. Взглядом молнии мечет, не к добру наша встреча, сразу понимаю.

– Потаскашка приблудная! – обжигает ее обвинение. Лицо, даже кончики ушей гореть начинают от стыда. Знала ведь, если увидят с ним в машине пересуды пойдут. Значит рассказал кто-то.

– Тетя Асият, я вам ничего не сделала, – пытаюсь оправдаться. Не слышит меня будто.

– Сына моего оставь. Не смей за ним увиваться! Мой мальчик воспитан правильно, с пути его не сбивай! Не для тебя он.

Боже мой, в мыслях не было увиваться за кем-нибудь. Алан нравился мне всегда. Не грубит учителям, мне по учебе, если что-то непонятно объясняет. В своем сердце лелеяла нежность, которую к нему ощущаю, но на взаимность его в чувствах своих даже не надеялась.

– Ему жену найдем местную, а не чужачку приблудную, – шипит как настоящая гюрза.

А меня каждое ее новое слово кипятком ошпаривает, не любит она меня, не нравлюсь. Не примет мои оправдания. И меня не примет никогда. Как же безнадежны мои чувства.

Язык мой к небу прилипает, во рту пересыхает, от ее ненависти в глазах, злых слов, обидных. Внутри все выжигает от ее яда. Разворачиваюсь и ускоряю шаг. Быстрее сбежать отсюда хочется. Она даже слушать меня не станет. У нее своя правда, с которой она пришла. Считает меня падшей, недостойной, слезы на глаза наворачиваются. Так горько, так страшно. Она не отстает, преследует меня и сыпит проклятиями. Не знаю, где скрыться от них, кроме как быстрей убежать и спрятаться за воротами отчего дома. Не могу я ей ничем ответить. Со мной никогда так грубо не разговаривали, проклятиями в глаза не поливали.

– Волосы распустила, ходит как кадра… – доносятся ее слова.

Боже, я волосы едва причесать сегодня успела, и в хвост затянуть. Вперед их перекидываю, спрятать хочется от ее взгляда всю себя, а не только волосы.

Убегаю быстрее, слова обидные душат, как же ужасно она обо мне думает. Столько гадкого наговаривает. За что? Только потому, что в машину к ее сыну села? Какая же я глупая, что поддалась тогда.

Бегу и голос ее до сих пор в ушах звенит, гонится за мной.

Приблудная! Ругательством звучит, не говоря уж о первом слове. Эти слова резкие она произносит, а стыдно за них мне становится. Я не приблудная, я отца своего дочь! Но кто на это сейчас посмотрит. Я заслужила эти обвинения. Сама себя скомпрометировала, опозорила. Думать людей так о себе заставила.

Как до ворот дома добегаю, не помню. Все кружится перед глазами, легкие горят от бега. К двери прислоняюсь. Снова я бегу и скрываюсь. Господи, за что мне это?

Глава 13

Алан

Иду к Аленке, сердце тарабанит в предвкушении. На миг замирает вместе со мной у ворот, решительно на ручку давлю, дверь толкаю, сил остановиться и еще раз обдумать – нет. Всю ночь сегодняшнюю не спал, в голове вертел предложения:

Будь моей женой – банально и избито, но по сути. Или просто: выходи за меня. Все слова не тем кажатся. Не достойными Аленки. Но выдумать оригинальнее что-нибудь не получается. Мозг забит и мысли вокруг одних фраз вертятся.

Отец наказ дал вчера, невесту милую сердцу в дом привести. Голову всю сломал, как это сделать. Не думал, что трудно так будет. Все ж просто должно быть.

Спросить: хочешь хозяйкой моей быть? Она ответить должна согласием.

Я к ней первым делом. Аленка должна моей стать. Чужой женой не представляю ее, только моей. Последние дни пообщаться хоть мельком даже возможности не было. Мать ее – цербер, сторожила везде, в школу на последние два экзамена провожала и забирала. Мою обязанность мужскую словно отобрала – беречь ее, мою Аленку.

Двор пустой, тихо, безлюдно. Как братья, сестры мои разъехались по разным селениям и городам в нашем тоже такое безвремение воцарилось. Лишь мелкий гравий под ногами шуршит да мать нет-нет во дворе что-то делать начнет. Где Аленкина мама? Занята чем?

– Хозяйка, выходи, – зову обитателей, себя проявляя.

Топот маленьких ножек слышен в недрах дома. Почему-то Аленкины босые ступни себе представляю, как суетливо ко входу бегут.

Дверь отворяется, а на пороге она стоит. В домашнем платье, босые пальчики из под длинного подола выглядывают. Улыбка невольно на губах появляется. Угадал, как чувствовал.

– Алан, что делаешь тут? – щеки ее неумолимо красивым румянцем наливаются.

– Привет, Аленка, с тобой поговорить хотел.

– Говори скорей, я слушаю, – торопит меня и по сторонам оглядывается.

Ищет кого? Переживает, нас вместе застанут? Так можно не бояться уже.

Отступать некуда, да не привык я. Раз решил – будь добр сделать. Нужно вслух произнести все, что в голове эту ночь вертелось.

– Аленка, выйдешь за меня? Хозяйкою моей будешь? – разом все выпаливаю и жду ответа ее, весь в слух превратившись.

Ее глаза двумя огромными горными озерами на меня воззряются.

– Ты с ума сошел? Я не могу, ты что?!

Не на такую реакцию я надеялся. Думал, с радостью предложение мое примет. Может на шею в порыве мне бросится. Но уж точно не на то, что посмотрит как на умалишенного.

– Почему не можешь, Аленка…? – …моя, хочется произнести вслух. Но не дает отказ ее, присвоить себе. Что тревожит ее, какая причина заставила отказаться?

Мелочь какая мешает, или скромность ее так проявляется? Ответить сразу не может.

– Давай, у матери твоей благословения спросим?

– Не смей даже! – снова оглядывается, глаза блестят, как две звездочки, слезами наполнены, скоро выльются.

– У меня поезд завтра, Алан, уезжаю я, – признается мне и взгляд опускает, ресницы дрожат, чувства ее сдерживая.

Хочу утешить ее. Причину спросить. Мне бы обнять ее, но Аленка за меня это делает, плечи свои обхватывает и сеживаеься.

– Куда уезжаешь? Надолго? – вместо этого сдержанно спрашиваю.

– В Москву, поступать, – тихо шепчет мне.

В груди все поднимается. Восстает против отъезда ее. Если поступит она, мы надолго тогда расстанемся, не увидимся скоро.

– Останься, зачем Москва тебе? В институт местный поступим, в городе жить вместе будем. За меня только выйди, – не прошу, умоляю уже. Голос охрип, произносить слова сопротивляется.

Не хочу отпускать ее, так привык к ее присутствию. Провожать, по дорогам одним ходить. Дикостью кажется, если исчезнет все это. Состояние такое, луну и звезды с неба сорвать хочется, ей на блюдечке преподнести, задержать, заманить подарками, сердце ее привязать к себе. Но не знаю, что предложить еще, чтобы согласие выпросить.

– Не могу я, – шепчет, головой мотая, – не могу Алан.

В ее сторону шаг делаю. Обнять успокоить хочется. Она взгляд поднимает, в нем вся боль ее чувствуется. Слезы в ясных глазах дрожат, вот-вот выплеснутся.

– Я к дяде твоему Арслану пойду…

– Нет, Аслан, не делай этого! Все равно откажусь я. Твоя мать никогда не примет меня! – мне выпаливает, голос звенит ее, словно выстрелы.

В ее лицо внимательно всматриваюсь. Отворачивается снова, глаза свои прячет.

– Почему решила так? Моя мать любую невестку примет, кого в дом приведу.

Что за глупость она говорит? Почему сомневается?

– Расскажи, что тревожит тебя?

Головой мотает.

– Я не выйду, не выйду за тебя, Вахабов! – эмоционально выкрикивает и в дом убегает. Слышу замка поворот. Запирается.

Оглушенный стою. Руки в кулаки схимаются. За ней последовать, дверь выломать? Еще больше уверится, в моем сумасшествии.

В ушах отказ ее звенит.

– Не выйду, не выйду!

Так противен ей? Как обманывался я. Чистым взором на меня смотрела, отвечала ласково. Ложь. Обман. Надумал себе, чего нет на свете.

Колечко нес ей, да так и забыл про него. В кармане болтается.

На пустыре за селом останавливаюсь. Пацаны зовут меня с поля футбольного. Не до игр, душе моей хочется выпорхнуть и свободу от тела бренного почувствовать. Ноги несут меня в горы, дальше ввысь, к месту с Русланом нами облюбованному. Косогор пуст. Бревно поваленное, вниз обрыв идет, словно скошенный. Тут порода рыхлая, сели и оползни часто рельеф под себя обтесывают.

Здесь зависнуть в безвремении гор хочется. На краю тлен бытия почувствовать. Ощутить песчинкой себя и ничтожным, по сравнению с создавшим шедевр, перед глазами раскинувшийся, и дух совершенством своим, захватывающий.

Глава 14

Алан

Рус, брат, сам в мой дом невесту привел, никому из братьев это дело не доверив. Мазохист последний. Знаю я, чего ему стоило Мадину свою отдать. Вместе росли, вместе жениться должны были, на разных девушках, сестрах по крови,но так уж вышло. Обоим нам девчонки Ахметовы понравились. Для себя берегли, от внимания чужих парней защищали. Кто же знал, что сваты, в дом Арслана ушедшие, вернутся с законным согласием. Отец расстарался, невесту из приличной семьи выбрал, богобоязненную и кроткую, как ее родственники презентавали.

Выкуп за невесту отдан. Перед небесами законные мы. Все на свадьбе гуляющие, засвидетельствовали негласно союз наш.

Коробит меня от всего этого представления. Чужое взять ни желания, ни намерения. Вытерпеть свадьбу три дня, отгуляют ее и свалить.

За первую оплошность прогоню ее в отчий дом. Пусть Рус забирает счастье свое.

За ворота вылетаю, на танцы, игры смотреть нет сил. Люди празднику радуются, но повод для этого выдуманный. С десяток метров пролетаю, прежде, чем смутное видение меня останавливает, кажется, будто образ перед глазами мелькнул: светлые волосы, чистый взор, нежные черты. Оборачиваюсь резко, нет его. Улица людьми заполнена, взглядом по всем шарю. Померещилось? Уже кажется то, что на яву увидеть больше жизни хочется. Нет ее, все, уехала. Мать ее так и сказала: навсегда из села уехала. Жить и работать Аленка в столице останется. Чтоб не таскался в их дом больше, нашел себе местную. Я нашел себе по сердцу, да не взаимно.

Встряхиваюсь. На пустырь, за село моя дорога, зачастил я сюда. Место силы, горы здесь, своим спокойствием и незыблемостью заряжают. Стены домов не мешают обозреть великую мощь, покорить, обуздать, человеку непосильную.

Рус нашел меня, издали шаги его слышны,ветер доносит. Через бревно перешагивает, рядом со мной усаживается:

– Ну и чего сидишь тут?

Молчим. Отвечать не хочу. Знает же все, прекрасно понимает. Ну и к чему вопросы бессмысленные?

– Зря ты в мой дом ее привез, нужно было к своему заворачивать, – наконец высказываю то, что кипит во мне с самого утра.

Мог бы одним решением своим, разом все проблемы наши решить.

Рус мгновенно на ноги подлетает.

– Ты, …, думаешь, что говоришь?! Ты ее с позором смешать хочешь?! Не допущу этого! – на меня вызверяется. Принимаю злость его. Есть за что. Но, если в руках моих было бы, я в его дом невесту отвез.

Рус как раненый тигр в клетке мечется, на пятачке перед обрывом. Надо мной мельтешит, не выдерживаю, тоже на ноги вскакиваю.

– Дурак ты! – за метаниями его слежу взглядом. Хоть так расшевелить его. Смирился с решением старших. – Когда счастье на кону, можно и рискнуть здоровьем своим!

Рус передо мной вырастает как каменное изваяние, глаза блестят его, потусторонней тьмою.

– Ты с ума сошел?! Не возьму я! Не моя жена она. Иди к ней… долг свой выполни, – мне рукой за спину тычет, на дома, на село, где свадьба играет.

Окончательно меня выбешивает своим словами и покорностью барана жертвенного.

– Ты сказал мне однажды, что не отдашь никому ее, лучше вдовой возьмешь, чем другому оставишь.

Эти слова не забыл я, и не просто так вспоминаю. Говорю, открыто в глаза ему глядя:

– Забирай! Либо ее, либо жизнь мою!

Сердце колотится в предсмертном припадке, надрывается, миг угасания прочувствовать хочет. Знаю, час свой последний я подгоняю, своими словами, но не могу по другому.

Рус ко мне подлетает. За затылок схватив, лбами нас сталкивает. Пальцы его в шею впиваются, от напряжения дикого его потрясывает.

Терплю боль, что в затылке взрывается от хватки брата.

Мышцы все пружинами тугими скручивает, напрягаюсь. Реакцию свою спрятать не получается, она на отпор заточена. Руки в кулаки сжимаются. Усилием воли расслабляю. Не для этого здесь, не для драки. Мне делить с Русом нечего, что не мое отдам с радостью.

– Ты брат мне, родная кровь и ответственность, но не испытывай меня! Теперь и жена твоя моя родственница. Не возьму я твое, не совершу такой подлости. Не предлагай мне больше, – голос хрипнет его на последнем предложении, – ни того и ни второго.

Лишь на последнем слове затылок мой отпускает, с силой отталкивает от себя.

Шаг назад сделать приходится, чтобы на ногах устоять.

К простору Кавказа отворачивается. Макушки гор, закатным солнцем окрашиваются. День закончился, сумрак ночи скроет все злодеяния.

Стоим застыв, наблюдая, насколько быстро горные пики в тень погружаются.

Словно под конвоем домой возвращаюсь. Рус позади идет, не подгоняет. Я в воротах останавливаюсь, как вкопанный. Не не музыка и танцы меня тормозят, а девушка в круге танцующих.

Как лебедушка плывет, голову склонив, подбородок поднимает и гордою орлицей взмывает в ясном небе, глаза ее скрыты от взоров людских, в пол устремлены чистотой своей и ясностью.

Грудь полосует, острой болью сердце царапает. Не мерещилось мне, ее значит видел. Образ впитываю, нежный, запретный, на сетчатке клеймом хочу выбить. Чтобы помнить.

Круг завершив, за ворота выскакивает. Облако светлых волос за собой унося.

Брат Хамзат за ней порывается.

На пути встаю у него, и Рус к плечу со мною рядом. Проход к воротам ему преграждаем, переглядываемся. В его глазах я вижу солидарность. На моей стороне он, но… отойдет в сторону.

Глава 15

Я сижу опустошенная, мысли бродят в голове спутанные.

Мама надо мной гудит злым ульем пчелиным:

– Зачем приехала на эту свадьбу? Отослала тебя учится от греха подальше. Мало тебе было разговоров? Его мать мало нам крови выпила? Хочешь, чтобы разговоры пошли? Думаешь остановятся? Пока не сгубят тебя не успокоятся!

Глухой болью в груди слова мамы отзываются. Не нужна я никому, зачем она переживает? Говорить не хочу, смотреть на мир этот тоже. Коленки к себе на стул подтягиваю и руками обхватываю. Так сидеть хочу, закуклиться и забыть весь кошмар этого дня.

Глаза прикрываю, маму слушая.

– Первым же рейсом отсюда уедешь! Ближайший найду хоть через Махачкалу, хоть через Сочи уедешь! И не смей возвращаться больше! Слышишь меня? Не возвращайся! Я для тебя же стараюсь, для благополучия твоего. Ноги твоей в селе, чтобы не было, не дай бог что, дядя тебе не поможет, он о благополучии своей дочери думать будет.

Прямо не говорит она, что ненужными мы для семьи Ахметовых стали, нас и при жизни отца едва терпели, мы с мамой всегда были теми о ком нельзя распространяться, отростком семьи которым не хвастаются.

После смерти отца вовсе о нас забыли, братишка единственный кого жалуют, если б не мать давно к себе забрали его, а нас так и оставили "позором" семьи, о котором забыть стараются. Мадинка единственная со мной дружбу поддерживала и ее развела судьба нас по разным дорогам.

Так горько на душе становится, так тяжело, вздох сделать с трудом получается, тугой комок в горле засел и дышать в полную грудь мешает.

Мама кружит по кухне, могу понять, неспокойно ей. Всю жизнь за наше благополучие с братом печется. Но не могу принять слова ее. Как же хочется упасть в забвение, но голова болит от слез выплаканных. Лишь домой добежав, отпустила свою боль, все слезы разом из меня выплеснулись. Мама испугалась страшно за меня, думала надругался кто, все выспрашивала, кто обидел меня? А узнав, что на свадьбе была, начала ругать на чем свет стоит.

Но ни завтра, ни послезавтра билетов на поезд не находится. Я в своем доме снова, как пленница. Мама меня не выпускает. По селу свадьба играет, а мне на улицу дорога заказана.

На третий день получаю смс от Мадинки: "прости".

Одно слово простое, а как режет оно своим смыслом. Я проснулась только, с кровати еще не встала, меня к постели прибивает, словно силы все из меня выкачали. Лежу и слезы сами собой катятся, на подушку, в мягкую ткань впитываются.

Я знаю, что это значит – у них все было.

Помоги, Всевышний, мне и сестренке, дай силы это пережить, а лучше забвение, не знать бы мне вовсе ни Ахметовых, ни Вахабовых. Жить дальше в городе, вдали от родственников.

Сколько времени проходит, не знаю. Силы нахожу только, чтобы в кровати сесть. Так и сижу с телефоном в руках уставившись в пространство невидящим взором.

Посреди груди режущей болью отдается, вздохнуть бы, да и это тяжело сделать.

Дышу ли вообще не понимаю.

В себя прихожу от хлопка дверью громкого. От испуга телефон из рук выскакивает и по полу прокатывается. Мама зовет. Ленка! Дома ты?

Спустя минуту в комнату заходит и состояние мое замечает. На телефон смотрит на полу валяющийся.

Подбирает его и меня начинает отчитывать.

– Ты из-за него слезы пускаешь? Вытри немедленно!

Слушаюсь, быстро соленую влагу смахиваю. Мама как никогда строга и опять сердится.

– Снова ревешь? Ты мне брось из-за пацана сопли распускать!

От этих слов боль в груди новым цветом распускается. Слезы сдержать уже не могу, они новую силу словно получают, моей болью питаются. В ладонях лицо прячу, перед матерью стыдно, но ничего поделать не могу с собой.

Мамины объятия теплые чувствую. Голос ее над головой раздается:

– Ты его любишь?

На маму свой взор устремляю, ответа моего ждет, ни осуждения ни предубеждения в ее глазах не вижу я, лишь настороженность.

Тихонько киваю.

Губы ее поджимаются в сухом недовольстве.

– Ну дурында же ты у меня. Нашла в кого влюбиться!

Ее ругань по сердцу рваной болью полощет, так невыносимо, что согнуться хочется, спрятать сердце свое больное, кровоточащее. Слезы сами из глаз вытекают, честное слово, я им не приказываю, удержать их нет сил. Тихо реву, своей болью захлебываясь, губы покусываю.

Мама крепче к своей груди притягивает, так сильно, что в шею ей утыкаюсь, маминым теплом, едва уловимым запахом молока навевает, притихаю. В ответ ее обнимаю. И боль моя ненадолго прячется, в заботе, в отзывчивости человеческой.

– Да что ж ты, кулема, нашла из-за кого плакать? Будут в твоей жизни еще много поклонников, парни толпой за тобой будут ухлестывать, пожелаешь и штабелями начнут сами складываться.

Мама нашептывает мне, а от слов ее, и плакать сильнее хочется и смеяться. Не будет в моей жизни любви такой больше, не будет. Это я твердо понимаю. Сколько бы ни было парней штабелями укладывающихся, стороной пройду, не любо мне, не интересно.

Мамины руки утешают, в уюте ее успокаивает. Может и пройдет все когда нибудь, да дожить бы до этого.

– Так значит, первым же рейсом отправляешься, билеты на самолет найду, чего бы мне не стоило.

Глава 16

Десять лет спустя

К маме за завтраком присоединяюсь. Братишка в телефоне зависает. Снова на ходу все учит, статью открыл и читает.

– Лен, когда ты меня со своим женихом познакомишь?

Мама заводит шарманку. Уже несколько месяцев мой день начинается с этого вопроса. Завуалированного требования с будущим зятем познакомить. Подозреваю, она думает, если утром мне не напомнит, то я забуду. Если честно я так и делаю, забываю, что было утром, все равно желание ее несбыточно.

С чего-то вдруг ей в голову втемяшилось замуж меня выдать. Сегодня не успела сбежать пораньше и избежать ее вопроса.

Наливаю себе горячего кофе и за стол присаживаюсь.

– Мам, ну не начинай, – пытаюсь ее урезонить.

– Не уж то на работе у тебя нет никого подходящего? У вас же врачей мужчин достаточно. Я может хочу внука поняньчить пока жива еще.

В голове всех перебираю, в очередной раз. Есть врачи, но никого нового и подходящего не появилось.

А старых я всех наперечет знаю, по повадкам и манерам не отличаются.

Как увижу, флиртует со всеми медсестрами подряд, так отвращает от него, вовсе и не мужчиной становится в моих глазах. Доктор, бесполое существо, которому можно болячки все свои доверить, а сердце нет.

Как к себе ближе подпустить вообще не понимаю, стопор срабатывает и не могу я, просто не могу мужчине позволить до себя дотронутся. Я и к врачам хожу только женщинам, не могу я мужчине доверится.

Тихо отмалчиваюсь, кашу поглощая. Если не говорить ей об отсутствии ухажеров, разговор дальше не продолжится.

Как говорит моя подруга, всех нормальных мужиков еще щенками разобрали. Это в возрасте моего братца, который только в вуз поступил и первую сессию отучивается. А я в это время учебой и подработкой после занятий была занята. Не до флирта и новых знакомств. Все силы на сдачу первой сессии и зарабатывания на жизнь уходили.

Данька спешно вскакивает с нами прощается.

– Все я ушел! – за ним дверь входная хлопает.

Не любит он эти разговоры слушать. Они с мамой через пол года в Москву ко мне перебрались, квартирку на окраине сняли, сначала однушку, но зато без десятка таджиков в соседстве.

Зато сейчас у нас целая двушка. В самой большой комнате мы с мамой живем, а в той, что поменьше – Данька. Он первую зиму всю мерз, никак привыкнуть не мог к суровости и многоснежности. Мы с мамой его шапки носить приучали. Я тоже никак не могла привыкнуть к многослойности и очень толстым курткам, перчаткам и бесконечным сугробам, которые даже в марте не прекращались и вечно хмурому небу, что мельком и перебежками только видеть удавалось.

На часы смотрю, спешно вскакиваю.

– Мам, я тоже опаздываю!

Кашу недоеденной оставляю, как Данька.

До завтра время себе выкрадываю, передышку от этого разговора. Плащ натягиваю, сапожки, и сумочку на руку. Чуть пораньше в больницу приеду, зайду к Санычу, попрошу, чтобы побольше ночных дежурств мне поставил в этом месяце. Возвращаться с ночной и времени будет оставаться только для сна. Знаю, что уход от проблемы ее не решает, но с моей матерью по другому невозможно. Она плешь мне проест, но своего добьется.

Мимо поста пролетаю, переодеться и к главному зайти, если на месте.

Медсестры у стола притулились. Краем уха разговор улавливаю:

– Видела хирургам нашего нового? Говорят вдовец он, – доверительно вполголоса сообщает Милочка.

– Пфф, слушай больше. Не женат он! На пальце обручалки нет! – уверяет Нина.

Снова эти две о мужчинах разговаривают не стесняясь. Как будто тем для обсуждений больше никаких нет. И не надоедает им об одном и том же. Целыми днями могу болтать.

В ординаторской пусто. Я ненадолго выдыхаю, чайник включаю, хоть чаю попью в это утро. Кофе так и остался дома нетронутый. Жаль, мама вкусный кофе готовит. За кружкой ароматного чая, прокручиваю в голове, что у главного буду просить, на дежурства ночные напрашиваться.

К кабинету главврача направляюсь. Стучусь коротко, слышу приглашение входить и сразу на ручку нажимаю, дверь тихонечко открывая. В кабинете уже стоит один посетитель – высокий мужчина ко мне спиной с широким разворотом плеч.

– А вот и наш молодой специалист, как раз… – сообщает Семен Александрович, любовно называемый коллективом Саныч, по совместительству главврач нашего больничного комплекса.

Мужчина в костюме ко мне поворачивается. Я встречаюсь с полными черноты взглядом.

И медленно падаю. Мне кажется время останавливается и я срываюсь в бездну.

Темно карие, такие глубокие пропасти меня рассматривают, между бровями выраженная складка пролегает. Черты лица за годы изменились, приобрели мужественную жесткость, скулы немного заострились и губы на моих глазах вытягиваются в упрямую линию.

Господи, разве его глаза были такими темными, когда видела их в последний раз?

Один взмах ресниц и он отворачивается к Санычу.

Мое сердце замирает, вместе с дыханием. Не ожидала увидеть лицо, до боли знакомое. Легкие начинают гореть от недостатка воздуха, но выдохнуть не получается.

Спину мужскую изучаю, мечтаю еще раз увидеть его глаза, чтобы увериться, мне же не померещилось?

– Знакомьтесь, Елена Ильясовна. Наш незаменимый анестезиолог-реаниматолог.

Взглядами снова встречаемся.

Мне не померещилось это он. Как возможно не узнать человека после стольких лет учебы и жизни в одном селе? Каждая черточка на лице в памяти моей запечатлелась и отпечаталась на годы долгие.

Вахабов, бывшая моя любовь и одноклассник. Парень, который позвал меня замуж, а я отказала.

Главврач еще говорит что-то, расхваливает, но я лишь отдельные фразы улавливаю, мои глаза прилипают к мужчине. Не верят, что правда это он передо мной стоит.

Глава 17

Алан

Недели как не прошло с переезда из Воронежа. Столица намного просторнее и возможностей куда больше. Тех возможностей, что не хватало мне в другом городе. Здесь сосредоточен весь свет медицины и Ясмине моей должны помочь.

Вчера собеседование прошло чисто формальное. Сегодня первый рабочий день и знакомство с коллективом должно состояться. Направляюсь в больничный комплекс по рекомендации главного нашей Воронежской, где проработал три года. Они с Семеном Александровичем еще с универа товарищи. Проскочил по блату, можно сказать.

Главврач приветствует тепло. Мужчина со все еще крепким рукопожатием, хоть и седины давно покрыли его голову.

Он отпускать меня не хочет, расспрашивает про друга закадычного. Я же только про его достижения в сфере медицины могу рассказать, в личную жизнь не лезу.

– А вот и наш молодой специалист, как раз… – Семен Александрович указывает на вошедшего.

Оборачиваюсь на мгновение, приветствовать кивком и отвернуться и запоздало понимаю, что знакомое до боли видение меня преследует.

Овал лица, силуэт под белым халатом, словно не изменился, остался, как в моей памяти. Я оборачиваюсь снова. Челюсть сжимается. Она стоит в дверях, зайти не решается и явно тоже ошарашена.

– Знакомьтесь, Елена Ильясовна. Наш незаменимый анестезиолог-реаниматолог. Единственный и незаменимый, я бы сказал. Пока одна на все отделения. Но опыт уже достаточный для ассистирования операций.

– Ой, простите, вы заняты, я позже зайду, – лепечет, за дверь выскакивая.

– Беда какая-то с этими специалистами случается, одна срочно на сохранение легла, другая ногу сломала, на лыжах катаясь.

– Может стоит набирать специалистов из сильного пола? – замечаю отстраненно, но мысли мои уже не здесь, они улетают в коридор вместе с миражом, залетевшим на несколько секунд в кабинет.

– Рад бы, да не выдают, все зелень молодая, поросль, все без опыта, а к тебе на операции все же хотелось бы опытного реаниматолога ставить.

– Простите, мне выйти на минуту надо, – нелепо оправдываюсь вылетая вслед.

Сердце в груди учащенно бьется. За ней летит. Не ожидал я увидеть.

– Лена! – черт, люди вокруг оборачиваются, а она нет, спина ее впереди маячит, – Елена Ильясовна.

Нагоняю ее, все же оборачивается. В глаза мои смотрит и губу нижнюю закусывает. Отдает ли отчет себе в действии таком бесхитростном, но столько вннимания моего на себя оттягивающем? Отрываю взгляд от действа соблазняющего, поднимаю выше.

Смотрю в ее глаза и тону в воспоминаниях, как в первый раз увидел девочку с необычным цветом глаз, молодой зелени, а порой серыми, как хмурое небо, но чаще прозрачными, как чистый горный родник, с тех пор не мог оторваться от них, поглядывал украдкой, пытался угадать ее настроение по цвету глаз. Так понял я, что зеленый самый редкий, серый о грусти предвещающий.

Зеленый сейчас ее радужки наполняет.

Старался впитать насытиться странной притягательностью, со временем привык, не насытился, просто привык украдкой на нее смотреть. Не зря цвет колдовским называют, ведьмам да колдунам приписывают. Не оставляет в покое он, в сердце душу западает и въедается навсегда.

Поборол же, после отказа ее, вытравил из воспоминаний, но стоило ее снова увидеть и сердце заныло жгучей тоской. Как ломало меня, как душу наизнанку выворачивало, когда не принимало отказ ее, что жениться на другой придется.

Ни жена молодая, ни дети не смогли вытравить ее из сердца из души из памяти.