Я не я

Глава 1. Пальцы

Я просыпаюсь от звука маркера. Не от будильника и не от соседского пылесоса, а от мягкого шуршания по бумаге. Кисть уже держит толстый чёрный маркер, лист лежит криво, я не помню как сел за стол. Рука уверенно выводит буквы. Чужие. Жирные. Неровные.

СМОТРИ НА НАС.

Я пытаюсь перехватить маркер и попадаю в сопротивление. Мельчайшее. Как будто кто-то в перчатках сидит во мне и не хочет отпускать. Я оттягиваю резинку на запястье и отпускаю. Щёлк. Боль возвращает меня ко мне. Маркер выпадает, катится к краю и останавливается у батареи.

Я долго смотрю на лист. Слово “смотри” танцует. “На нас” затягивает, как воронка, будто буквы успевают мигнуть, пока я моргаю. Я сминаю бумагу, но внутри остаётся отпечаток. В мусорном ведре уже лежит такой же шарик. Я не помню, чтобы писал раньше.

На зеркале в прихожей жирный контур моего лица. Вчера вечером я обводил его для проверки. Мария велела сделать несколько простых вещей. Якоря. Контур на стекле. Резинка на руке. Записи времени. Бесполезные штуки, но я цепляюсь за них как за поручни в пустом метро.

Я подхожу к зеркалу. Контур совпадает. Почти. Угол подбородка едва смещён. Я наклоняю голову. Контур ловит меня в медленном неточном повторе. В отражении глаза выглядят испуганными и одновременно сосредоточенными. Как у человека, который делает чужую работу.

В ванной пахнет влажной пылью. Сушилка для полотенец щёлкает. Холодильник на кухне гудит с надрывом. Я держу руки под водой и считаю до двадцати. Мария сказала, что счёт нужен, чтобы собирать себя. Я считаю. На пятнадцати слышу шёпот. Он не снаружи. Он прямо в дыхании.

[не спеши]

Я понижаю струю до тонкой и почти не слышной. Пятна на кафеле складываются в карту. Я нахожу в ней квартал, где родился. На секунду хочется туда. Всё из моего детства кажется сейчас местом, где можно отдохнуть. Потом в груди сжимается. Глупость. Никакого туда.

Я вытираю руки, возвращаюсь к столу и записываю время подъёма. 06:48. Пишу аккуратно, своим знакомым почерком. Обводку на зеркале тоже отмечаю. Стоит вручную вытягивать каждый шаг. Если не вытягивать, шаги делают меня сами.

Телефон начинает вибрировать. Номер высвечивается мой. Я сжимаю губы, чтобы не выругаться. На экране моё имя из контактов. Я беру трубку.

“Алло.”

Тишина. Только шорох, похожий на куртку, которую снимают через голову. Я дышу в трубку и слушаю, как дышат мне в ответ. Ровно. Чуть медленнее. Я жду, пока голос скажет что-нибудь, но слышу только короткий, сухой скрип, будто ногтем по пластмассе.

[утром не надо спорить]

Я кидаю телефон на стол и снова оттягиваю резинку. Щёлк. Тепло от удара расходится по коже, и с ним приходит злость. На кого. На себя. На пустую квартиру. На холодильник, который гудит как подземный трансформатор. Я иду и выключаю его из розетки. Гул падает. Воздух становится тонким. Тишина шумит.

Я делаю кофе. Делаю медленно. Насыпаю ровно столько, сколько всегда, кипячу воду, жду, чтобы кипяток чуть остыл. Каждое действие проговариваю про себя. Мария учила. Присваивай простое. Это смешно, но на словах получается крепче. Я говорю “выливаю”, и на секунду контроль держится на этом глаголе, как на гвозде. “Ставлю чашку на стол”. “Сажусь”. “Пью”. Горечь настораживает. Значит, жив.

На первый сеанс с Марией я пришёл три недели назад. Тогда голоса звучали редко, как радиопомехи. Иногда рожали в голове чужие фразы, иногда заставляли вздрагивать. Я не сразу признался, что они просят. Нужно отдавать. Не всё. Мелочь. Пальцы. Колени. Плечи. Голос. Я смеялся, когда произносил это вслух. Она не смеялась.

Мне надо на работу к одиннадцати. Я занимаюсь там простыми задачами, которые выглядят важными. Отчёты. Сводки. Графики. Я кладу ноутбук в рюкзак, проверяю кошелёк, ключи, пропуск. Проверяю ещё раз. Вхожу в коридор и останавливаюсь у двери. На замке металлический бликовый след от пальцев. Вчера я выходил. Вчера я возвращался. Всё нормально. Всё, кроме того, что мне звоню я.

Перед выходом я ещё раз смотрю на лицо в зеркале. Три вдоха. Три выдоха. Юбочный контур под глазами, как у человека, который долго учился не плакать. Я перехожу взгляд с левого зрачка на правый и обратно. Дарю себе секунду, в которой понимаю, что именно сейчас в теле тихо и пусто. Я открываю дверь и считаю шаги. Раз. Два. Три.

На работе днём всё почти нормально. Я держусь за таблички. Имя на двери кабинета, схемы на стене, цифры, которые я сверяю. Один раз рука дёргается. Я подавляю движение и делаю вид, что это просто спазм. За обедом коллега спрашивает, как дела. Говорю то, что всегда. Нормально. Он улыбается и рассказывает про скидки в магазине техники. Я киваю и думаю, как смешно устроен мир, в котором люди умеют выбирать чайники, не проверяя, кто в это время держит их руки.

Вечером у меня встреча с Марией. Я еду в метро. Вагон трясёт, люди смотрят в телефоны. У девочки напротив в наушниках слышен тихий бас. Я отворачиваюсь к окну. В темноте отражается моё лицо. Оно двоится на стыке вагонов. Я пытаюсь поймать момент, когда отражения совпадут. В глазах плывёт, в висках гудит кровь.

Кабинет у Марии маленький и тёплый. Три вида ламп. Диван цвета пыли. Стол, на котором стоит стеклянная чаша с конфетами. Мария смотрит на меня как человек, который умеет не моргать слишком часто. Я сажусь и кладу рядом блокнот.

“Как утро” — спрашивает она.

“Меня разбудил маркер. Написал фразу. Слышал звонок от себя. Внутри сказали, что утром не надо спорить.”

“Ты спорил”

“Я попытался. Я всегда пытаюсь”

“Как с телом сегодня” — её вопрос звучит без нажима.

“Такие, как токи. Мелкие. В пальцах больше”

Я показываю запястье. Полоса от резинки розовая и чёткая.

“Хорошо” — говорит Мария. “Резинка помогает”

“Помогает. На секунду. Потом всё равно хочется отдать. Как будто это вежливо. Как будто я держу чужого за руку и должен уступить место у окна”

Мария кивает и делает пометку.