Я. Она. Велосипед

ГЛАВА 1. Свет в тоннеле

Я. Она. Велосипед.

Про меня-спортсмена и девочку с тараканами в голове

- В жизни случается все... случайно,

А потому

Прошлым не стоит жить.

- А вспоминать стоит?

- Праздный вопрос: а вспоминать будешь.

- Буду, конечно, только зачем?

- А это тебе решать.

ПРОЛОГ

- Отстань, урод...

- На себя глянь..

(Не нравлюсь, значит?.. А ты мне – да...)

- Чего приперся?

- Куда хочу, туда еду.

(К тебе. К тебе приперся.) 

- Чего тут хочешь?

- А мое дело.

(Зажать тебя хочу. Здесь. Сейчас.) 

- Ну и вали на своем… велике.

(Хрена лысого свалю. Грубиянка... Хор-ро-о-ошенькая...)

- Когда сама ездить научишься? Давай научу!

(Давай. Ну пожалуйста.)

- Ты? Тоже мне...

(А зря ты так...)

- Ну и да ну тебя.

(Заноза моя.)

- Далеко собралась?

(Не уходи...)

- А рядом с тобой дышать нечем.

Так. Ушла все-таки. Ну и ладно... 

***

Да, вот бывает так - живешь себе, живешь. Вроде все нормально. Спокойно. Но вдруг – что-то незначительное. Вспомнишь о чем-то и вышибает тебя из привычной колеи. Прямо смешно. Начинаешь вспоминать - о том, что сделал и о том, чего не сделал. В общем, накручиваешь себя. Смешно прямо.

И получается черт те что. Будто бы жизнь не так прожил, что ли. И вот на ровном месте ты видишь вдруг вещи, доселе для тебя невидимые или которым значения не придавал. Как будто связь кто-то установить пытается. А все почему? А потому что - то ли прошлое зовет тебя, то ли то самое, чего ты не сделал. Смешно, говорю же.

И в жизни так не бывает...

ГЛАВА 1 Свет в тоннеле

В конце этой и каждой следующей главы размещен «Андрюхин словарик» - глоссарий, в котором объясняются слова на иностранном языке, а также некоторые понятия, имена собственные и сокращения, встречающиеся в главе 

Люблю я берег Нидды – после города здесь такая зелень и свежесть. Люблю ехать на кросс-байке, смотреть в солнечные пятна на воде, слушать птиц и думать о своем.

Отец любит повторять: «Велосипед – это свобода», - и я с ним согласен. На нем словно отрываешься от всего этого повседневного сумбура, попадаешь в такие места, куда тебя не довезет машина. Нырнешь куда-нибудь – и все, нет тебя, пишите письма в зону недоступа. А поскольку зон таких у нас тут нет, а иногда так отчаянно хочется в них нырнуть, то я сам себе их создаю, а за эти два часа попросту игнорю свои смартфоны. Пока удается.

И вот еду я, наматываю круги и умиротворенно наблюдаю за тем, как все возвращается на круги своя – все-все, даже самое запутанное. Такова уж наша жизнь и мир вокруг нас, что крутится-вертится вокруг своей оси. А мне во время моих вылазок кажется, что я-то уж ось свою нашел и вращаюсь-то я только вокруг нее.

Возвращаюсь я той же дорогой, но уже по другому берегу. Приближаюсь к городу, пока еще не соизволившему проснуться сейчас, в субботу, около десяти утра. Могу воображать, что вид, раскинувшийся передо мной - всего лишь очередная картинка в кино, которую я наблюдаю со стороны, и что весь этот котел человеческих страстей – не про меня.

Мои вылазки – их одинаковость пока мне не наскучила. Напротив, она превратилась в нечто привычное и почти родное, и я не ищу разнообразия. Наверное, поэтому только сегодня обратил внимание на небольшой тоннельчик, проложенный через холмик рядом с моей дорожкой. Ныряя в него, сменяю яркий свет и свежесть живописного речного ландшафта на грязную сырость, тесноту и полумрак.

И тут медитативное спокойствие моей прогулки прорезает вспышка воспоминания, да такая внезапная, ослепляющая и оглушающая, как если бы в мой милый тоннельчик ворвался поезд. Да, несется мне навстречу на всех парах, ревет и слепит фонарями, а мне сносит крышу гудками и стуком колес. Через такие тоннельчики я проезжал уже хренову тучу раз и поэтому не понимаю сейчас, почему воспоминание настигает меня именно в этой кротовой норке.

***

Тогда, в свои четырнадцать лет, я на МТБ так же гнал сквозь тоннель. Ценой сломанной руки, кое-каких пустяковых и не очень травм и несметного количества разного вида временных отметин я уже тогда научился довольно многому.

И вот что привлекло мое внимание, когда нырнул я в полумрак того далекого летнего, яркого вообще-то дня: навстречу шла она. Шла со своими, гуляла.

Она была странной, эта девчонка. Угловатый подросток с пришибленной прической, прямой челкой, каких тогда не носили. Плоская худорба, она вечно сутулилась, ходила, опустив голову и рассматривая что-то у себя под ногами. Одетая, как попало, в шмотки, привезенные из России или взятые здесь в «Красном Кресте».

В хайме – общаге, куда я иногда наведывался навестить знакомых-родственников, среди детей переселенцев вряд ли кто одевался лучше. Мы и сами с этого начинали, но после были уже «не такие». Чур не путать нас с общей массой этого переселенческого отребья.

ГЛАВА 2. Велоспорт и его разновидности

Как же это, собственно, бывает в нашей жизни – что движет нами, что управляет? А чем, в свою очередь, управляем мы?

Вот возьмем, к примеру, меня и мой дорогой моему сердцу велопарк, коим, само собой, управляю я сам. Кросс и гоночный – здесь, у меня в гараже, даунхилл, за малоприменимостью - времени на него нет, да и приткнуть негде - плющится себе у родителей, и езжу я на нем теперь крайне редко.

И вроде бы все предельно ясно. Пока все хорошо и все здоровы, то все - зашибись. Но стоит мне, к примеру, грохнуться с одного из них, попав под машину, и сломать себе что-нибудь малоприятное, допустим, руку, как вот теперь, да еще во второй раз ту же самую, что когда-то в детстве – и становится понятно: топаю я уже вторую неделю пешком да в гипсе, как дурень. И ничего-то мне не подвластно, потому как уподобился я жалкой особи, именуемой «пешеходом», пинаемой абсолютно всеми, а посему безмерно и бесконечно мной же самим презираемой. И если бы было еще из-за чего в аварию попадать. Так - по дурости да утренней загруженности улицы.

***

Тогда-то, в детстве, я на Йети с лестницы пытался съехать – ну, безответственно, опасно, понимаю, но как же в итоге охрененно тогда получилось! До сих пор вспоминаю - дух захватывает. У нас же там везде подъемы-спуски были и лестниц – хренова туча.

И, казалось бы, пара ступенек – что тут такого для начинающего суперкрутого МТБ-шника, каким считал я себя тогда. Нет, дернул меня черт съехать именно возле башни «Конкордия». Это та, что «на горе». А гора-то – скалистая, в рытвинах кое-где, вся поросла хвойником, кустарниками жесткими, колючими-колючими, собака. А лестница – сорок хреновых ступенек вниз по хреновому спуску, узеньких, мать их, «пачками» по пять, а между ними – маленькие такие площадочки. Не было бы этих площадочек – оно бы вроде и ничего, чем больше ступенек, тем проще, как ни парадоксально. Накатом идет, а если скорости хватает, то ступенек в конце не замечаешь. Но это не катит, если тебя постоянно прерывают гребаные площадочки, не давая разогнаться как следует.

И все-таки, я съехал. Спрыгивая. И даже в первый раз повезло дураку, все без потерь обошлось и смотрелось наверняка вполне круто – это мне так говорили. Видеокамер или соток с таковыми тогда еще, естественно, ни у кого не было.

Но я ведь потом повторить захотел, а сам по дороге за ветку зацепился, что ли. Ё-о-о, вот и пошла дальше жесть. Хорошо, башкой не сильно долбанулся. Хорошо и, что не что-нибудь гораздо хуже. Но руку сломал. А, ну, и сотрясение мозга. Вот так.

Нет, я не больной какой-то, не нарик адреналина отнюдь. И, возможно, именно тот случай мне это раз и навсегда доказал. И я понял тогда, лестницы – не моё это. И экстрим - тоже не мое. Увы, не сигать мне в песчаных вихрях по раскаленным калифорнийским солнцем, колюче-каменистым спускам Мохавской пустыни, с упоением ощущая красновато-желтую дурь, норовящую пробиться в нос, рот, глаза даже сквозь защитную маску. Не-а. Мне хорошо и на вполне традиционных велопробегах, когда путь к достижению преодолевается выносливостью, техничностью – ну, иногда и смекалкой кое-где. И что же с того, что до Тур-де-Франса не доездил. А даунхилл у меня для безобидных развлечений.

Тогда же - не могу сказать точно, что дернуло меня это сделать. Но теперь меня, опытного, неизменно прошибает холодный пот, когда вспоминаю то свое пацанячье безрассудство. А наравне с этим потопрошибанием корежат меня еще и отголоски того ощущения дикого кайфа. Ныне отголоски эти – лишь малозаметные вибрации, легонечко щекочущие спинной мозг – и только. Когда я понял в тот первый и единственный удавшийся раз, что проканало, что вот я скачу и полностью рулю лестницей, и Йети делает все, что мне заблагорассудится, что я и чувствую ступеньки, и в то же время не чувствую их, словно шаги семимильные отмеряя, да, что я крут, я, мать вашу, зашибись, как крут…

Меня после лестницы зауважали даже те пацаны, которые до этого мало были со мной знакомы, не тусовались и относились потенциально враждебно. Подкалывали меня за этот велосипедный мой спорт, который среди наших русаков был не то, чтобы в моде. Вот они и нашли в легкую, к чему прикопаться. Так обычно и бывает - кто ты без своей толпы? А я как-то особнячком больше, хоть с виду и компанейский. Друзей, кроме Санька, особо не было. Тоха, брат, потом только подрос, еще – Деня, на год младше, троюродный, кузен по-здешнему. Приехали они из Казахстана только несколько лет спустя.

Но после лестницы все «сомневавшиеся» оставили в покое. Тусоваться не арканили, но и не докапывались, раз и навсегда закрепив за мной бесившее меня уменьшительное, но не ласкательное погоняло. Дюха. Да, знаю его, это тот, который велосипедист. И точка.

***

Итак, чем же все-таки мы в этой жизни реально управляем? Неужели все – иллюзия? Неужели даже и те наши убеждения, что кажутся нам столь незыблемыми и непоколебимыми, лишь навеваются нам неким мимолетным воздействием, и мы даже не всегда вполне и до конца распознаем источник сего воздействия? А пошатнуть их, разбавить, растворить – как же просто…

Вот что, например, или кто был способен покорежить, видоизменить, фактически стереть мою только зарождавшуюся тогда запалость на одну не совсем ординарную девчонку? Да ничто. И никто. Кроме нее самой.

ГЛАВА 3. Речная музыка

Вот и готово, наконец, мое экспозе для дисс, как тут подчастую любовно называют докторскую. Дисс написана уже по большой части, начал я ее еще давно, до того, как на работу устроился. Хотелось сделать доктора как можно скорее, а не, как некоторые заработавшиеся, будучи уже принсипалом копошиться над ней. Это если мне это самое принсипалство вообще светит.

Тему предложил на местной кафедре и профу, моему «отцу докторской», как говорят здесь, пахану, короче, понравилось. А над экспозе пришлось покорпеть в промежутках между работой и хождениями на перевязку. Набирать на клаве одной рукой было хреновато, скажу откровенно, потому экспозе у меня затянулось дольше запланированного. Ничего, еще месяцок попыхтеть, и полгода полу-оплачиваемого на завершение дисс – за мной. Так мы еще в контракте обговорили.

Диссовый отпуск маячит на горизонте, а я готов руками его схватить, только бы он уже поскорее наступил. Устал, как черт. Что-то в последнее время в разъездах был часто. Дома неделями не бывал. Но - скоро, скоро. А экспозе представлю завтра профу в универе.

Все, сейчас поеду на Нидду, срочно надо проветриться. Нужно вывезти кросс, а не то он от стояния в гараже еще заржавеет. Нужно вывезти меня, а не то заржавею и я.

Вывез, блин. Не-е-ет, в послеобеденное время на Нидде, мягко говоря, стремно, потому что в это время здесь проветриться собрался весь город, наконец раскочегарившись после friday night-гулянок.

В мареве жаркого дня, разбавить который толком не может даже прохлада Нидды, на меня едут толпы народа, и разминаться с ними является основным моим занятием и развлечением.

И тут вдруг прямо рядом со мной в речке переворачивается одно из четырехместных каноэ, гребцы с плеском шлепаются в воду, а брызги их переворота долетают и до меня, окатывая не только залпом долгожданной свежести, но и очередным нахлынувшим воспоминанием.

***

Не мне в тот раз брызги из речки достались.

Мне было пятнадцать лет, и одним тусклым осенним днем мы с отцом поехали на велосипедах на рыбалку, расположились на «нашем» берегу Лана в одной бухточке недалеко от плотины. У отца не было тогда рыболовецкой лицензии – что это такое, если с языком не дружишь, дано понять только тому, кто сам на нее сдавал. Отец лишь спустя годы сдал на русском за «подороже». Короче, на лицензию сдал я, а он ловил со мной, как бы сопровождая несовершеннолетнего. Хорошо, я хоть рыбалку люблю. Посидели с ним тогда, усачиков поймали, судаков.

Любовь к велосипедам у меня от отца. В Казахстане у него их было несколько, неоднократно собранных и разобранных. Он и здесь этим баловался, когда жили похуже. Вдобавок к разноработе, пока не начал дальнобойство, отец иногда ездил через мост на «Ланпроменаде» и стриг там газоны у местных. У одних сын попал в аварию, а после так и не восстановился окончательно. Вначале врачи вообще были уверены, что он останется в инвалидном кресле, но чувак этот хваткий оказался и потихоньку подниматься начал. В итоге он добился того, что самостоятельно ходил и водил машину.

Но на свой велосипед-МТБ он после аварии так и не сел, не знаю точно, почему. Вместо этого чувак отдал велосипед отцу, а отец привез его мне. Это и был Йети. В те годы МТБ-хи, как таковые, только начали входить в широкий круг распространения, а Йети только начали выпускать приблизительно такими, какими они потом громогласно заявили о себе.

И вот он достался мне. Не знаю, сколько бы он стоил, захоти мы его купить даже подержанным. Это было, как если бы мне достался на редкость крупный бриллиант, ценность которого с трудом выражается в денежных единицах. Только с ним я, в отличие от Йети, не знал бы, что делать.

Иногда вам с неба на голову сваливается какое-нибудь чудо – просто так, в подарок. И лучше не спрашивать, откуда оно, за что свалилось именно на вашу голову, нужно ли будет за него заплатить и сколько. Ибо кто задает вопросы, рано или поздно получит на них ответы. И поэтому я принял его, как должное.

Он словно стал частью меня, попав ко мне, как к тому, у кого и должен был быть всегда. А я, ежеминутно радуясь на него, привинтил к рулю звонок, на котором красовалось первое в моей жизни признание «I ♥ my bike» - люблю свой велик.

Отец остался, а я поехал за Наташкой. Да, после того случая с Валей прошло некоторое время, и я как-то где-то случайно наткнулся на нее в компашке ее родичей. Вышло так, что ее бусинки меня развеселили, и я вскоре понял, что она меня вполне устраивает. Мы начали «дружить».

«Мне легко с тобой, а ты гордишься мной…» – эти слова я однажды услышу где-то. В них, таких простых и незамысловатых, похоже, кроется суть, формула определенного типа отношений, встречаемая во все времена. Я созрел для девчонки, и ею в нужное время в нужном месте оказалась Наташка, которая, когда это оказалось нужно мне, быстренько созрела для меня.

Я собирался посадить ее к себе на раму, на которой у Йети в те далекие времена еще можно было сидеть, и прокатить к каштановой аллее на Лане. Там, в густых зарослях, мы садились где-нибудь на лавочке, потому что мочить ноги в речке, да просто сидеть на валунах у берега было уже холодно, и целовались, столь бесхитростным образом согревая друг друга. Я не намеревался останавливаться на достигнутом и пошагово продвигал дело от поцелуев до очередного участочка на ее смуглом теле, которое мне милостиво разрешали помацать.

Чем холоднее становилось, тем большей сноровки для этого требовалось, но я не сдавался и исследовал ее хоть и не напористо, но все же не теряя из виду конечной цели. Наташка была девчонкой без выпендронов, по-своему милой и симпатичной, и мне с ней было просто и тупо хорошо.

ГЛАВА 4. Колесо

Я говорил, что иногда стараюсь игнорить смартфоны – а не так это и просто. Вечно все чего-то от тебя хотят, а ты – про тебя и сказать-то нечего, коль скоро ты добровольно продался в виртуальное рабство. Вот он ты – высунув язык, гонишься за обновленностью – того же статуса в соцсетях, в коих меня днем с огнем не найдешь, но и не только. Ты все это преследуешь, настигая, с шумом выдыхаешь, расслабляешься, чтобы вскоре обнаружить, что отстаешь, и тогда твой Сизифов труд начинается снова. Потому что мимолетно это все.

А у меня нет ни хрена никакого времени на всю эту байду, я – нерд. Но иногда и помимо работы встречаюсь с живыми людьми. Редко, впрочем.

Забиваю одну из таких редких стрелок на вечер. Слышу голоса из колонок, к которым подключен смартфон, а сам хожу по квартире и собираю рассованные по всем углам вещи. Это что-то говорят пацаны с работы. Вне офиса, бывает, встречаюсь с ними на афтер ворк.

Сумерки потихоньку опускаются на город. Я живу фактически в пешеходной зоне. Напротив моего дома – торговый центр, из окон которого нет просмотра на мои окна. Но даже не поэтому на моих окнах нет занавесок – зачем они мне? Сейчас их ни у кого нет. Да и возни с ними.

Торговому центру разрешили установить временную рекламу – высоченное сооружение, видное мне только из окон спальни, потому что квартира у меня угловая. И вот с некоторых пор с наступлением темноты реклама погружает мою спальню в интересный синий свет.

***

Случалось ли вам бывать в Wheel? Уил? Колесо. Был когда-то такой русский клубешник, открытый в одном городке на периферии, в регионе, вернее, на окраине плоскогорья Wolfezaehn‘. Вольфецен – это в переводе означает «волчьи зубы». На выходных городок этот вырывали из привычного его сонного оцепенения, оглушая звуками «русской дискотеки 90-х». Макали носом в периодические разборки между переселенцами-«русаками» и изредка попадавшими в сей этаблиссмент представителями других этнических групп турецкой национальности.

До приезда не особенно торопившейся успеть туда полиции разборки устраивались перед входом. Туда элементов, засветившихся, как неблагонадежные, с прокуренного, удушенного сладковато-приторным дискотечным туманом танцпола заблаговременно выдворяли секьюрити. И там уже доказывалось, что вариант «стенка на стенку» злободневен, как никогда.

Пока в конце нулевых его окончательно и бесповоротно не закрыли за наркоту (ума не приложу, кому ее там толкали - общая масса по моей памяти потребляла беленькую), Уил - Вилы, как говорили наши - посещали все русаки. Приезжали сюда, в Вольфецен даже издалека и подчастую от безысходности. Просто хотелось подергаться под русскую музыку, а ее больше нигде не ставили.

Сказать по правде, не особо я его любил, этот Уил. Отстойник отстойником. Подумаешь, музон русский – да нафиг он мне сдался. По мне, так лучше поехать куда-нибудь в Вавилон, где ставили качественный кисляк. Но и пролезть туда несовершеннолетним было сложнее.

К тому же я с утра уже успел соскучиться и до определенной ломоты хотел ее увидеть. Я же говорю – в Уил ездили все, значит приедет и ее толпа.

Наверняка я этого конечно знать не мог за отсутствием каких-либо девайсов, могущих сообщить мне об этом. Свою первую сотку я приобрел позднее, сам себе на нее заработав. О ней же я и подавно мог не беспокоиться - относительная бедность, в которой они, судя по всему, жили, отказывая себе буквально во всем после постройки дома, не предполагала у нее в наличии ничего подобного. Поэтому спросить номер какого бы то ни было телефона я даже не потрудился. Я ехал туда наугад, вслепую, всего лишь гадая и сомневаясь, будет ли она там… надеясь, что она там будет…

И вот теперь скажите мне, разве неопределенность, загадочность эта не будоражит, не щекочет нервы, не взвинчивает до предела?

Мне даже глаз не надо закрывать, чтобы Уил нарисовался перед моим внутренним оком... Вот она, плоская, «пологая» лестница под навесом, вот он, справа - вход в полуподвальные хоромы. Если тебе нет восемнадцати и дядя-шкаф на фейсе простукает это по твоей видухе, то ты не бойся, больно не будет. Он добряк вообще-то, только с виду такая злобная рама в черном. Просто изымет аусвайс, но тебе его торжественно вернут к полуночи, провожая к чертовой матери вон из клуба пинком под зад и под звуки «Спокойной ночи, малыши», которые остряк ди-джей не преминет поставить специально для тебя.

Видите меня? Вот он я, иду неспешно под конвоем у Наташки, от коей мне в наказание за сегодняшние греховные планы не суждено было откреститься. Иду, не имея в голове ни одной стоящей мысли, ни намека на дальнейший план действий. С нами Санек с какой-то девчонкой и еще один парень – нет, не Тоха, он сюда – ни ногой, вы что. Нас пятеро, столько, сколько может сесть в машину.

Бывает так, что вышибалу на дверях перемыкает, и он не спрашивает перзо. И тогда – ВСЁ, гуляй, братцы.

Сегодня всей нашей толпе, в которой только нашему водиле недавно исполнилось восемнадцать, выпадает именно такой счастливый лотерейный билетик, и мы торжественно вступаем в вышеупомянутый прокуренный до дымовой завесы дискозал. То было времечко, пока в Европе законодательство не обрушилось столь мощно на табачную промышленность, запретив курение в общественных местах.

Всю дорогу во мне что-то бурлит, как мне кажется, тайно. На кой ляд так себя накрутил? Наташка, как обычно, не догоняет.

- Ой, шатц, дай мне блеск для губ, представляешь, я свой забыла, - это они с Саньковой телкой по дороге заняты макияжем и обсуждением своих прикидов.

Но вот же дал бог остроглазого друга. Тоже мне, Монтигомо – Ястребиный коготь. Санек сечет, что я на взводе, и, когда бухаем на парковке перед дискотекой (надеюсь, не подразумевалось, что я - спортсмен и не пью?) не упускает случая ткнуть меня лишний раз.