Я, они и тьма

ГЛАВА 1

Он любил по утрам разложить свою бессменную служанку на кресле. Сразу же после утреннего кофе. Редко когда обходилось без этого.

К тому же, девушка была бесплодной, да еще и сиротой, с которой можно было делать все, что угодно, а она и пискнуть не смела.

Нет, первое время она брыкалась, плакала, но потом успокоилась и смирилась. Ну а что ей еще остается? Хочет жить на всем готовом, в теплом доме – пусть платит чем может. Заместитель писаря при королевском архиве может себе позволить такую маленькую слабость.

Будь девушка чуть выше статусом или имей хотя бы одного живого родственника, он бы, конечно, смирил свою похоть. Даже несмотря на то, что она рабыня. Но раз так сложилось, то зачем себе отказывать в маленьких слабостях? Ну и что, что законом запрещено? Он – хороший хозяин, лишнего себе не позволяет, не бьет, не ругает. Да еще и при дворе не последний человек. Так что может себе позволить. К тому же, такая рабыня - очень дорогое удовольствие. 

Он уже, отвернувшись от распластанного в кресле тела, застегивал молнию штанов, когда услышал тихий всхлип.

Обернулся.

Девчонка лежала, не пытаясь встать. Ее светлые волосы растрепанной копной спускались на пол.  Она уткнулась лицом в обитую бордовым бархатом спинку и плакала.

Он вздохнул. Опять она... Подошел, неловко погладил по голове, как беспризорную собачонку. Приятная нега в теле истаяла, оставив после себя дурное послевкусие.

- Иди, свободна. До вечера ты не нужна. И на, вот…

Зазвенели монетки, падая на стол.

- Тут хватит на новое платье и… Ну, сама придумаешь.

Хлопнула входная дверь. Он ушел.

Девушка стекла с кресла, обхватила руками колени. Посмотрела ненавидящим взглядом на дверь. Пошатываясь, добралась до хозяйской ванной. Холодная вода падала на нее сплошным потоком, но она не ощущала, не чувствовала.

Всегда думала, что сильная. Что справится со всем, что выпадет на ее долю. Но ошиблась. Как же она ошиблась! Она смотрела в большом настенном зеркале на свое отражение и ненавидела его, пожалуй, столь же сильно, как и своего хозяина, господина…

Тонкая рука без замаха, но неожиданно с чудовищной силой ударила по отражению. Зеркало разбилось, рассыпалось на множество осколков, отражая худую молоденькую девушку с зареванным лицом. Остренький носик, миленькие скулы, изумительно тонкие аккуратные губы, четкая линия бровей… Миленькая… Ненавижу!

Порой девушка жалела, что на ее лице нет какого-нибудь увечья. Тогда бы он отстал, отвязался. Даже хотела сама сделать это с собой, но духу не хватило.

И уйти нельзя.

Тонкая цепочка на ноге. Выглядит, как украшение, а на самом деле – мерзкий знак рабства, принадлежности. Стоит только ступить за порог, как внутренности скрутит страшным спазмом, и сознание покинет до того момента, пока не обнаружится хозяин взбунтовавшейся игрушки.

Ненавижу!

Зеркало осыпалось на пол, и девушка в этот момент не могла видеть своего отражения. И очень хорошо, что не могла. Потому что ее глаза затянуло черной пленкой. Скрылась под ней светлая полоска радужки, а за ней и весь белок. Черная дымка вырвалась из-по кожи, словно темный пар от разгорячённого тела в сильный мороз.

Ненавижу!

Руки затряслись, худые пальцы лихорадочно дернули намертво спаянную цепочку. Тонкое плетение оцарапало нежную кожу. Закапала кровь, пачкая разбитое зеркало.

В нем, как в безумном калейдоскопе, отражалось нечто странное. И страшное. В больших и маленьких осколках заплясали, сгущаясь, тени. А в следующий миг стёкла заволокло непроглядной тьмой.

Тело девушки обмякло, опустилось прямо на острые куски стекла, но она уже ничего не чувствовала. Да и как тут что-то почувствовать, когда первородная, жуткая магия вырвалась на свободу, оформляясь в желание, которое так и не было высказано вслух несчастной сиротой. Сокровенное желание ее сердца, которое древняя магия была обязана исполнить.

Разогналась, зловеще взметнулась выше, по стенам, перетекла на крышу, презирая законы физики. И рванулась в неведомые дали, стремясь угодить своей хозяйке.

***

- Вот ты стерва! – с восхищением протянула моя подруга, попивая вкусный кофеек в нашем любимом баре.

- Да, гадина та еще, - согласилась я, небрежно пожав плечиком. – С волками жить – по-волчьи выть. Я тебе скажу, что я еще не закончила.

Я наклонилась к ней и прошептала:

- Я еще и директора засажу. Чтобы неповадно было.

Танька прищурилась.

- А проблем не боишься?

- Вор должен сидеть в тюрьме. А он не только вор, сама знаешь. Скотина… Отольются ему девичьи слезки.

- Ты бы поосторожнее. Сама знаешь, что с такими людьми лучше не шутить. У них связей… Может, отступишься?

Я мотнула головой.

Обостренное чувство справедливости и мерзость характера не позволяли мне вот так взять и отступить после того, как компания, в которой я отработала верой и правдой пять лет, решила меня подставить. Главбух – уязвимая должность, но я вовремя заметила, что дело пахнет керосином. А когда нарыла достаточно, поразилась гнусности человеческой души. Если бы я не была дотошной и придирчивой дамочкой, которой везде чуется подвох, то мне мог светить уголовный срок. И как красиво сделали! 

В общем, начальство решило прикрыть свою задницу, а крайней сделали меня. Почему? А кто ж их, сволочей, разберет? Но я, получив немного времени про запас, решилась на ответный удар. Дело чести – довести все конца. Не рой другому яму, как грица…

Я выжидала и ударила, да так, что звон пошел во все инстанции. Бухгалтера нельзя обижать, особенно если он знает всю темную кухню конторы. Я сработала на опережение.

Полетели головы.

Я по документам все еще числилась сотрудником, но обезопасила себя, насколько это было возможно. Совершила пару подлогов, получила  пару нужных подписей…

Остался последний шаг – посадить генерального нашей компании. В идеале - на тот же срок, который он прочил мне. Все было готово, осталось выстрелить.

ГЛАВА 2

Колется, режется что-то в спине. А-ах! Больно!

Я боялась двигаться. Но вроде бы жива. Жива? Точно. А что случилось? Авария случилась. По моей вине. В голове вспыхивали яркие образы, один за другим, не давали мне и минуты покоя. Вот я подрагивающими пальцами осторожно рву целлофановый пакет, вот набираю полную горсть перца. Вот не дышу, выжимаю газ. Азарт, немного – страх и много – желания возмездия и справедливости. А вот меня насилует какой-то козел. Пыхтит над ухом, и мне так скверно, что хочется вывернуться вон из кожи. Чего? Меня не насиловали. Никогда! Что за…

Вот я шарю рукой в сейфе, в котором нет бумаг – а вот уже сворачиваюсь надвое от боли на пороге какого-то совершенно незнакомого каменного дома и с ненавистью смотрю на золотую цепочку на лодыжке.

Что нахрен происходит?

Я медленно, стараясь не шевелиться, открываю глаза и зажмуриваю их снова. Потому что перед ними только темнота. Как когда спишь в деревенском доме в глуши – тишина, жуткая тьма, и если случится тебе ночью проснуться, чтобы попить водички, то, открыв глаза, не увидишь ничего. Закроешь – и то же самое. Ни искорки, и блика.

Я что? Ослепла? Нет-нет-нет! Быть такого не может!

Откуда-то сбоку послышался нервный стук. Раз, другой. И еще, сильнее и громче. Я попробовала пошевелиться, но в спину словно бы вонзились сотни острых осколков, и я взвыла от боли. Ну хоть голос остался, только какой-то странный. Я рискнула приподнять руку, осторожно приблизила ее к глазам, ощупала веки. Вроде бы… Ничего. Только странно. Что не так, я понять не успела, потому что в дверь задолбили с удвоенной силой. К стуку приплюсовались еще и выкрики, которые я никак не могла разобрать. Я что, все еще в машине? А почему я тогда лежу? Кто стучит?

Собравшись с силами, я все же открыла глаза снова. Ничего. Тьма. Но я продолжала держать их открытыми, чтобы понять – я ослепла или просто в комнате темно? И была вознаграждена. Потому что темнота явно рассеивалась, сворачивалась, как темный дым. Я моргнула, не выдержав напряжения, а когда снова распахнула глаза – видела.

Счастье! Радость!

Что я видела? Ванную хозяина, в которой… Какого, к черту, хозяина?! Но сознание, решив надо мной поиздеваться, подкидывало все новые откровения. Вон там – ящик с чистыми полотенцами для хозяина, мне нельзя их брать. Справа шкафчик с застекленной дверцей – там есть мазь, которая снимает боль и синяки. Если встать, то обнаружится мягкий коврик с длинным ворсом. Ох! Вот это офигеть!

Мою рефлексию прервал громкий стук распахнутой настежь дверцы и крик какой-то тетки. Надо мной возникло круглое красное лицо, искривившееся в крике.

- Зеркало хозяйское разбила! Вот рабское отродье! А ну, вставай! А-а, не можешь! Сейчас быстро сможешь!

Меня резко дернули за руки, и я заорала. Потому что то, что я принимала за осколки, которые впились мне в спину, ими и оказались. Осколки зеркала.

- Неча орать, чай, не неженка! Подымайся!

Женщина, которая орала на меня, была мне знакомой. Более того, я ненавидела ее так, что мне не раз хотелось заткнуть ей рот огромными пирожками с рыбой, которые Буржа готовит своему хозяину… Да б..дь!

- Женщина, не орите, - строго сказала я, пытаясь не надавать наглой бабе по лицу, - не видите, я в крови и мне больно?

- Вижу, чего ж не видать, - опешила она, отступив. – На.

Она кинула мне полотенце и заживляющую мазь, сгребла ковшовой рукой осколки с края ванной, чтобы я могла выйти, при этом бурча что-то себе под нос.

Но я не прислушивалась. Потому что голос, которым я говорила с противной теткой, был явно не моим. И руки, которыми я взяла протянутое полотенце, тоже. И спутанные русые волосы, которые висели до талии, были не моими. И ноги. И фигура. И реакции, и жесты, и даже родинка на ладони не моя. И я вся была не я.

И особенно цепочка на лодыжке, на которую я уставилась, как на ядовитую гадюку. Потому что мгновенно поняла, что это такое. Рабская цепочка! Я - что? Рабыня? И меня насилует хозяин? Почти каждый день? И я четыре раза пыталась покончить с собой? И еще дважды сбегала? И живу тут уже семь лет?

О господи!

Я опустилась на колени, уткнувшись лицом в полотенце и изо всех сил сжимая его зубами, чтобы не заорать от памяти, которая немилосердно открылась мне. Я заново переживала все за другого человека, при этом я сама никуда не девалась. Мой опыт, мои воспоминания остались у меня. И это было до того мучительно, что я зарыдала, не в силах вынести, справится, перенести в себе.

- Ну не реви, впервой что ль? Поди боишься, что хозяин за зеркало накажет? Я выгорожу, девка, не реви только, - неожиданно забормотала тетка. - Дай-ка вот мне…

Грубые ладони неожиданно заботливо коснулись раненой спины, ягодиц, шеи, втирая пахучую мазь. Меня передернуло от чужих прикосновений, но я переборола мерзкую тошноту, которая подступила к горлу.

- Ну вот… все. Ступай, девка, отоспись.

- Спасибо.

Я встала, ощущая, как леденит спину, пошатнулась, но на ногах устояла, натянула на грудь полотенце и вышла из ванной.

Отоспаться… Да, наверное, неплохая мысль.

Я прекрасно ориентировалась в доме, шагая в свою комнату. Не роскошную, но уютную. Единственное место, где я могла выплакаться и от души себя пожалеть. Пожалеть… Это не мои эмоции. Это просто чужая память.

И, как только я это осознала, отвратительное чувство страха и беззащитности ушло. Исчезло, как и не бывало. Я смогла мыслить и ощущать так, как привыкла, без примесей другой личности.

И это чувство было настолько реальным, настоящим, что я ни на миг не усомнилась в подлинности событий, в которых я оказалась. Да и как тут сомневаться? Надо разбираться.

*** 

Йола открыла глаза в городской больнице. Память вернулась к ней одним быстрым толчком, и вместе с ней в голове поселились новые пугающие образы. Образ машины, которой она ловко управляла, горечь острого перца на языке. Чувство ненависти, жажда справедливости, прощание, карие лукавые глаза Татьяны, которая варит утром кофе в турке после девичьей попойки… Все это впечатывалось на подкорку и воспринималось естественно, так, как должно.

ГЛАВА 3

Я сидела до позднего вечера в комнатушке три на четыре метра. Койка, тумба. Узкий шкаф. Зато уютно мигали на стенах россыпи лампочек, правда, без всяких проводов. Стопка книг на столе, пара вязаных салфеток, теплый плед… Тут было спокойно. Меня никто не трогал и никто ко мне лез. Ну и хорошо.

Я тратила время с пользой, обдумывая, гадая, представляя. Осторожно обращалась к чужой памяти, черпая информацию. Это отнимало много сил – нужно было постоянно себя контролировать, чтобы не поддаться эмоциям. Это было непросто. Нужно было отсекать чужую личность от своей собственной, и теперь я могла в полной мере посочувствовать людям с шизофренией. 

Сладить с эмоциями не удалось, когда по особому пошаркиванию ног, по шуму у входной двери, где как раз и находилась моя комната, по покашливанию и особому стуку снятой обуви я поняла, что пришел он – мой хозяин. Мне полагалось его встречать – это его личное распоряжение. Скотина! Мало того, что девчонку постоянно насилует, еще и заставляет ему прислуживать и наблюдать его противную морду. Поборов нежелание спускаться, я поправила платье и волосы и отправилась кланяться «хозяину». Ну, посмотрим на тебя воочию. В память Йолы о нем я не лезла, ну, по крайне мере, старалась пропускать мимо себя, потому что как только задумывалась об этом, контролировать эмоциональное состояние становилось труднее. В голове всыпхивали сцены насилия, и видеть их я не хотела.

Опустив голову, я встала ближе к входу в холл и посмотрела на только что вошедшего мужчину. Так вот ты какой, северный олень… Признаться, я ожидала бесчувственную сволочь с королевскими замашками, эдакого мефистофеля преклонных лет, но вместо него у входной двери стоял… Дядечка. Ну или дядюшка. Его хотелось называть с первого взгляда именно так – он весь был какой-то «дядькистый». Толстоват, лысоват, одышлив. Рубашка подмышками мокрая, толстые ляжки едва умещаются в темных, чуть лоснящихся штанах. Лицо широкое и какое-то… добродушное и размазанное, нечеткое. Картофельный нос, рязанские глазки, реденькие светлые бровки, пухлые щеки и пара подбородков. Я ну никак не ожидала от насильника и рабовладельца такой внешности. Это было несочетаемо. И тем страшнее была истина. Он прошел мимо меня, и в нос ударила смесь знакомых запахов: пота, хвойных духов, его кожи. Меня едва не вывернуло наизнанку.

Как же ты, бедная девочка, это терпела?

Я следила за ним взглядом, смотрела, как он взбирается на лестницу, как торчат из домашних тапок желтые, в мозолях, пятки, и понимала, что если он меня коснется хоть пальцем, я бездарно спалюсь. Заору, отлуплю "дядюшку" по мордасам и окажусь… Кстати, где я окажусь в таком случае? Ага, ясно-понятно. Не на Мальдивах, а совсем наоборот. В голове всплывали знания, но не память – видимо, девочке не доводилось бывать в местах, где перевоспитывают взбунтовавшихся каким-то чудом рабов. Ее счастье.

- Йола!

Громкий окрик шибанул наотмашь. Чертовы реакции тела! Интересно, она всегда так реагировала на его голос?

Я замешкалась. Идти не хотелось до зубного скрежета. Но новый окрик не заставил себя ждать.

Я зашла в его кабинет – там я уже была утром. В ванной его апартаментов я и разбила зеркало.  Я робко встала у стеночки рядышком с дверным косяком.

- Йола! Ты разбила зеркало! Ты не поранилась?

Я удивленно подняла на него глаза и тут же опустила снова. Потому что он на меня не смотрел, копаясь в своем портфеле. Да и голос… Таким спрашивают о состоянии здоровья четвероюродной тетушки, которую в последний раз видел на свадьбе родственников в пять лет. Ему плевать на меня. Если в состоянии встретить и прийти, значит, все хорошо, и переживать не о чем. А вопрос – просто так, чтобы узнать, не сильно ли повреждена постельная игрушка.

- Йола?

Он поднял голову от своего портфеля, а я смотрела на его пальцы. Толстые и розовые – ну просто сваренные сардельки. Они шевелились, как большие гусеницы, что-то перебирали…

- Йола… - уже встревоженно спросил он, и я встрепенулась.

- Да, господин… Все хорошо. Простите за зеркало, - поспешно добавила я.

- За это будешь наказана. Вот два перевода, сделаешь до утра.

Он протянул мне с десяток квадратных желтоватых листков, исписанных от руки какими-то загогулинами.

- Это запись после встречи послов. Тут четыре языка. Переведешь все к утру. Вот, и словари возьми, бумаги и чернилок. И карандашей. Придешь и принесешь сама, через два часа после рассвета. И чтобы начисто было переписано. 

Я подхватила листки и книги с покорно опущенной головой.

- Иди.

Дважды меня не надо было просить. Я шмыгнула в свою комнатушку, зажгла тусклую лампу над изголовьем кровати. Чтобы не взбеситься и не надавать наглому "дядюшке" тумаков, я сунула нос в бумаги. Так-с, что тут у меня? Интересно…

Зашуршала в пальцах необычная бумага – у нас такую не делают. Весь текст был написан от руки черными карандашами. Я вчиталась, сосредотачиваясь, но писанина по-прежнему оставалась для меня филькиной грамотой. Как так, я же понимала написанное… Неужели все? Лавочка прикрылась? Но взгляд тут же наткнулся на строчку из другой страницы, которая слилась в правильное предложение. И еще одна строчка, и еще… А некоторые так и оставались для меня непонятными. Сколько я не напрягала память, ничего не происходило.

Может, со словарями дело пойдет быстрее?

Обложившись книгами, бумажками с пометками и высунув от усердия язык, я перевела целых пять предложений за полчаса. Результат так себе. К тому же есть хотелось зверски. Может, стоит прокрасться на кухню и надеяться, что гадкий повар спит и не зажмет меня в углу?

Память Йолы на это выдала, что в кособокой страшной тумбе для меня есть подарочек. Кусок твердого сыра, сушеные фрукты в мешочке, раскрошившееся печенье. Ну что ж! Жить можно.

А после еды мне захотелось спать. Глаза слипались, и я не могла перевести ни строчки – потрясения, стресс, чужая память, настойчиво бьющая мне в голову. И как тут не уснуть?

ГЛАВА 4

Магическая птица ткнула латунным клювом в окно. В ее железной груди лежала записочка с всего одним словом: «Темная!»

И пара линий адреса.

- Чего?! – изумленно пробормотал Сав, пробежавшись взглядом по кривым буквам. - Глупости! Не может быть!

Железная птица-почтовик клюнула палец до крови, а потом забила медными крыльями по стеклу.

- Опять поломалась, - меланхолично сказал Сав, залечивая ранку дыханием и дернув птицу магической петлей за шею. Посыпался ни на что не годный уже металл, зазвенели гайки и шурупчики.

- Поди взбесилась какая-нибудь идиотка! Мало ли дур на свете, – буркнул Сав, уже спускаясь по ступеням Главного Управления Соблюдения законов. Попросту, ГУСа.

Ему хотелось выпить кофе и умыться – ночью поспать не довелось. Два дня назад рванул магазинчик тканей на центральной площади. Погибли люди. Эксперты сказали, что тут без умыслов не обошлось. Зачем, кто и почему это сделал – этот вопрос спешно решался на всех уровнях империи. Саву тоже приходилось работать с населением, принимать отчеты свидетелей, разбираться.

Ему бы поспать пару часов и ехать в Высокий шпиль, замок-кабинет императора, а не спешно грохотать по ступеням тяжелыми ботинками. Темная… Ага, как бы не так. Но все же на такие заявления нужно выезжать лично. И проверять такое тоже надо лично.

У входа уже ждал мобиль с бойцами.

А хорошо среагировали. Быстро. Надо будет премии выписать ребятам. И тем, кто их взбаламутил, за ложный вызов выписать пару крупных штрафов. Нет, ну как это понимать? «Темная!» Да их уже сто лет не было!

Сав зевнул, садясь в машину. Заурчало железное сердце мобиля, напитанное магией. Пара минут – и на месте.

Ворота дома, из которого поступила информация, были распахнуты настежь. Вокруг них сгрудились, видимо, все обитатели дома. Кто в чем – в ночных рубашках, в наброшенных на плечи одеялах, кто-то вообще босиком. Напуганные, дрожащие. И хозяин. Сав знал его – человек как человек, в королевском архиве состоит. Ходил всегда важный, толстый. Теперь он словно бы сдулся, весь белее извести, стоит, трясется. В пижаме, на одной ноге тапочек, на другой – модный кожаный ботинок.

- Что?! – спросил Сав, теряя на ходу уверенность в том, что дело плевое.

Хозяин дома, размазывая по лицу сопли и слезы, пытался что-то выговорить. Саву пришлось хорошенько его встряхнуть, схватить за мягкий дряблый локоть. Его прикосновение могло подчинить часть сознания на несколько секунд, и Сав этим воспользовался.

- Темная, - зашептал хозяин дома, мгновенно придя в себя, - везде темнота, вокруг нее. И гла… Глаза – все черные.

- Кто она?

- Ра..быня.

- Цепочка есть?

- Пов.. Порва..лась.

Сав выругался, отпуская локоть писаря, и тут же ощутил на себе чужой взгляд со стороны дома. В окне второго этажа маячила тонкая женская фигурка. С растрепанными волосами, испуганная, она сразу же спряталась.

- Ничего не говорила? Не желала тебе ничего? – рыкнул Сав, понимая, что дело дрянь.

- Спрашивала, разо..рвать. Хотела меня разорвать, - всхлипнул хозяин дома.

Сав ругнулся снова. А потом быстро направился к крыльцу, не давая себе времени подумать.

Человеком Сав был очень одаренным, притом разными магическими талантами. Правда, в этом была одна загвоздка – ни один его многочисленных даров не был развит так, как положено, все они работали на жалкую четверть от теоретических возможностей. Но зато – такое разнообразие! Убеждение? Есть. Подчинение? Есть. Уничтожение, магические петли, бытовые мелочи, самоисцеление… Всего и не перечислить.

Одна из причин, по которой Сав возглавлял ведомство ГУСа и делал это много лет весьма успешно – универсальность. В тонком деле нарушения закона и выявления нарушителей нужно быть и швецом, и жнецом.

Сав поднялся на второй этаж, подошел к запертой двери. Тишина.

- Эй, - позвал он мягко, - эй…

Ему никто не ответил.

Сав мягко дернул задвижку, ступил в хозяйский кабинет, доверительно поднял руки вверх, показывая пустые ладони. Кожу покалывало от волнения. Еще бы! Если это действительно темная, то он, можно сказать, зашел в комнату с подожженной пороховой бочкой. Рвануть - рванет обязательно. А уж выживет или нет - тут вопрос посложнее.

Она стояла у письменного стола, опершись на него маленькой рукой. Напряженно, внимательно на него смотрела – так не смотрят пугливые девушки, так не смотрят рабыни, о нет. Так смотрят волчицы на охотника, который медленно направляется к капкану. Смотрят спокойно, оскалившись, выжидая. Умные, хитрые, сильные волчицы, которым есть, что терять. Подойдешь так близко, чтобы можно было дотянуться до горла, и она рванется вперед, выламывая себе лапы.

- Я не сделаю ничего плохого, - мягко сказал Сав.

- Ага, - серьезно сказала она, не делая попыток шевельнутся.

Миленькая. Миниатюрная, тоненькая – куколка. Только вот кто она такая? Неужели и правда…

- Вышло какое-то недоразумение, - продолжил Сав, мягко двигаясь вперед. Она смотрела на него внимательно, но без угрозы, спокойно. И Сав, особо даже не думая о последствиях, применил капельку убеждения. И тут же едва не заорал. Его магия, не знавшая осечек с людьми без особых оберегов, должна была зацепиться за девчонку, впитаться в голову и грудь, но темная мгла на мгновение вытянулась из кожи девушки, окутала ее тело и исчезла снова, с аппетитом втягивая его магию в себя.

Так. Только не паниковать. Только не сорваться.

Сав застыл, ощущая, как между лопаток медленно катится капля холодного пота.

Темная! Реально темная! Вот …!

- Я не понимаю, что случилось, - сказала она, даже не замечая темной дымки перед своим лицом.

- Ничего особенного не произошло, - собирая в кулак всю свою смелость, ответил Сав, - но надо разобраться. Твоя цепочка разорвалась, а такое бывает только с магами. Если ты поедешь со мной, то мы быстро со всем разберемся.

Она кивнула, и Сав выдохнул. Значит, диалог возможен.

ГЛАВА 5

- Что делать? Прикончить, да и дело с концом. Стрелка с ядом – и конец вашей проблеме, - хмыкнул изящный тонкокостный блондинчик с ангельской внешностью и глазами давно сдохшей рыбины.

Почти все, находящиеся в комнате, покосились него, как на дурака. Однако никак не прокомментировали – Малек, сынок нынешнего императора, был человеком не самых лучших душевных качеств. Да и лез туда, куда не следовало бы.

Почти все, находящиеся в комнате, промолчали, кроме одного мужчины, который стоял у окна, сцепив руки за спиной. Не оборачиваясь, он тихо приказал:

- Малек, сдаешь лично мне экзамен по истории Тироя. Завтра утром, в первый час после рассвета.

- Э…

- Начиная от пятнадцати ветхоблажных песен и заканчивая событиями Дигоя. Понял?

- Д..да. Ну я же…

- Малек, я сказал. Твои глупости я выслушивать не намерен. Не нравится – пошел вон. Устраивай балы, лапай фавориток.

Повинуясь жесту мужчины, распахнулась входная дверь.

- Я понял. Простите. Все сделаю.

- Так вперед. У тебя на подготовку ночь.

Малек пошел красными пятнами. У белокожих блондинов часто так случается в минуты гнева или смущения. Но, тем не менее, послушно вышел за дверь – готовиться. Попробовал бы он пререкаться. Пусть и сынок императора, и на него управа найдется.

- Другие предложения будут? – все также не оборачиваясь, спросил он.

Пожилой сухопарый мужчина в строгом придворном костюме, один из пятерых, спокойно сказал:

- Никто, кроме вас, не справится.

Мужчина наконец отвернулся от окна. Утренний солнечный луч скользнул по его каштановым, идеально уложенным волосам, по прямой красивой скуле, коснулся ресниц, темно-зеленых глаз. Осветил резкую складку у губ, морщинки у глаз и испуганно растаял, поняв, по чьему лицу он сейчас так безрассудно пробежал.

Это было лицо Дерека Ват Йета – человека, возглавляющего магическую и техномагическую безопасность императорского дома и самой империи. Его полномочия были грандиозны, более того, они простирались дальше имперской власти. А его знания, умения, магическая одаренность, особая кровь и бог еще весть что делали его чуть ли не первым человеком империи.

В империи Тирой император избирался раз в десять лет. Избирался особым обрядом, который нельзя было подделать. Нельзя было подкупить, пролезть не на свое место – это было попросту невозможно. И это было хорошо – империя давным-давно не сталкивалась с усобицами и бунтами из-за неподходящего правителя.

И так было только потому, что императора избирали не люди. Боги, аж шестнадцать – по зонам ответственности. Они обычно не вмешивались в жизнь людей, но изредка, при помощи сложных обрядов, снисходили.

Раньше, как гласят очень малочисленные сохранившиеся тексты древних времен, боги были рядом с людьми. Они жили с ними бок о бок, помогали, наделяли новорожденных дарами, выращивали золотую пшеницу, растили златорунный скот. Реки кишели рыбой, земля плодоносила, рожала драгоценные травы, диковинные деревья с сочными плодами, которые зрели круглый год. Это была пора изобилия, пора покоя, мира.

А потом человек вдруг создал простенький заводной механизм и наделил его даром богов – разделил свой магический дар, разорвал, вложил частицу божественной искры в то, что нельзя было наделять магией. Так получился первый артефакт. За ним другой, третий, пятый, сотый… Они не были совершенными, не были даже нужными, но люди уже почувствовали, что они равны творцам. Боги же рассердились. Ушла рыба, оскудела земля, золото пшеницы ушло в песок. И чем больше люди отдавались во власть технологии и отказывались от чуда магии, тем дальше уходили боги.

Пока не ушли так далеко, что только трехдневным сложнейшим обрядом можно было дозваться их – раз в десять лет.

Дерек Ват Йет был свидетелем этого обряда уже шестой раз. На вид ему, конечно, больше тридцати и не дал бы никто, но его хранила магия. Магия особая – другой такой не было ни у кого. И что это за магия, никто не знал.

Дерека Ват Йета просто опасались, как опасаются чего-то очень властного и всемогущего. И он единственным мог поставить зарвавшегося сынка нынешнего императора на место. Или справиться с темной, которая инициировалась совсем рядом.

На лице Дерека Ват Йета не было никаких эмоций. Он смотрел ровно – его лоб не морщился, у губ не обозначались скорбные складки, у глаз – морщинки от смеха. Он не проявлял эмоций, и те, кто был рядом с ним по долгу службы, всегда испытывали странное и не очень приятное чувство. Складывалось впечатление, что перед ними большая кукла, умеющая ходить, дышать, говорить, и обладающая при этом властью.

У Дерека Ват Йета не было семьи, постоянной женщины, друзей, даже приятелей. Его не видели в публичных домах, за игрой в карты, танцующим с женщиной на балу. Его не видели пьяным, грубым, смеющимся. Почему – этот вопрос интересовал многих, но ответа никто так и не нашел.  Дерек Ват Йет был оторван от остальных людей, между ними была не просто пропасть – они словно бы относились к разным видам. И от этого было еще страшнее.

Вот и сейчас он смотрел на временных и постоянных советников все с тем же пустым выражением лица. А потом приказал:

- Подать мобиль как можно быстрее. Большой, с затемнением стекол. Без водителя, с влитой магией. К стандартному набору добавить сонных дротов и дротов с парализующим ядом. Подготовить мой дом в Ларе, одну комнату для женщины и мои покои. Исполнять.

У кого-то из рук выпала папка с бумажками и гулко шлепнулась об пол. Подготовить комнату для женщины? Для темной?!

Однако все тот же пожилой человек с умными глазами уже отдавал распоряжения, чтобы через несколько минут отчитаться о готовности.

Дерек Ват Йет поблагодарил его кивком, улыбнувшись краешком губ (высшая степень проявления эмоции на его лице, которой редко кто удосуживался). Потом же вольготным, свободным шагом вышел из кабинета переговоров, оставив пятерых советников обсуждать новость о темной, которая инициировалась тут, совсем недалеко от императорского дворца.