Я ослушалась Дьявола

АЛИНА. 1 глава. Дочка

Я болезненно морщусь от новой судороги внизу живота и дрожащими пальцами снова хватаюсь за смартфон, чтобы нажать кнопку «начало схватки». Специальное приложение для рожающих: говорят, по нему удобно отслеживать частоту, продолжительность и силу схваток. Вот и проверим: я рожаю в первый раз. И, надеюсь, в последний, учитывая дурные обстоятельства.

У меня сейчас – схватки каждые пять минут. Я то ли сижу, то ли лежу на заднем сидении автомобиля, невольно расставив напряженные ноги, держусь за округлый живот и без особого стеснения стону от разрывающей меня изнутри боли. Но мы с Владом стоим в мертвой пробке в центре Москвы, и большому городу глубоко наплевать, что какой-то бабе приспичило разродиться в утренний час пик... Правительственные номера тоже не спасают, потому что с нами нет эскорта и мигалок. Давид не успел организовать сопровождение: роды начались на несколько дней раньше срока.

Влад – глава службы охраны моего мужа, и у него сегодня одно-единственное задание: сделать так, чтобы я не родила прямо в машине и не испачкала кровью и черт знает чем еще новенькую кожаную обивку автомобиля. У меня самой два задания: родить и... не испачкать новенькую кожаную обивку автомобиля... Иначе Давид будет очень, очень, очень недоволен. А я отлично знаю, что бывает, если моего мужа разозлить.

– Долго еще? – сквозь зубы простанываю я, потому что у меня нет никаких сил выглядывать в окно и оценивать обстановку.

– До нашего госпиталя – да, – с тревогой признается Влад, оборачиваясь и глядя на меня с сочувствием.

– А до какого-нибудь другого? – с надеждой спрашиваю я.

– Нуу... – мужчина заминается. – В теории да, рядом есть обычная городская больница, но в госпитале для вас забронирована и уже оплачена большая отдельная палата с телевизором и...

– Да насрать! Вези! – рычу я. – Вези в ближайшую больницу!

– А как же профессор Спирин, у которого вы должны были рожать?

– Насрать! – повторяю я упрямо. – Мне просто нужно, чтобы кто-то в белом халате и перчатках вытащил из меня ребенка! Пожалуйста!

– Давид Кириллович будет...

– Насрать! – рыкаю я в третий раз подряд, и Влад наконец соглашается поступить по-моему, сдавая назад, чтобы вынырнуть из основного потока машин и свернуть в другую сторону, туда, где пробки нет...

– Женщина, двадцать восемь лет, роды начались чуть раньше срока... – оттарабанивает Влад, затаскивая меня в холл больницы.

– Схватки каждые три минуты, – сообщаю я севшим голосом, моля только об одном: чтобы мне дали сесть или лучше лечь.

Нас встречают на входе, но выражения лиц у медсестер явно недовольные. За семь лет брака я научилась различать недовольство даже на внешне доброжелательных лицах.

– Нам очень жаль, но прямо сейчас мест нет... Мы можем отвести вас в трехместную палату и поискать кого-нибудь, кто сможет принять роды, но...

– Вы с ума сошли? – рычит Влад. – Вы знаете, кто это? Алина Алексеевна Зыбина!

– Зыбина? – переспрашивают у него растерянно.

– Супруга Давида Кирилловича Зыбина, первого заместителя Федеральной налоговой службы Российской Федерации, твою мать! – у него аж глаза загораются, так он гордится быть на службе у моего мужа.

– Твою мать, – тихо повторяет кто-то из персонала, а на первый план тут же выходит аккуратная женщина-доктор явно из руководства больницы:

– Алина Алексеевна, здравствуйте, мы сейчас все организуем! Отдельную палату и врачей. Мы просто не знали, что вы планируете рожать в нашей больнице... Но мы очень рады...

– Да сделайте уже что-нибудь! – прерываю я взволнованную женщину, почти вставая на колени от боли. Влад с трудом удерживает меня. Рядом тут же материализуется каталка, на которую меня осторожно усаживают, а две медсестры, бегущие впереди, распахивают перед нами все двери.

Как же меняется мир, когда у тебя есть статус, власть и деньги! Можно сразу надевать розовые очки и мчаться вперед и вверх, без лишнего стеснения сшибая все и всех на своем пути... Прямо как я со своим огромным пузом! И мне сейчас, честно говоря, глубоко насрать, кто и что обо мне подумает... Богатенькая стерва? Выскочка? Мажорка? Пускай! Только, пожалуйста, вытащите из меня ребенка, это адская боль!

– Ваш супруг приехал, – сообщает кто-то из врачей, пока я, спустя полчаса, истекая кровью, потом и слезами, тужусь, выталкивая из себя свою маленькую и уже горячо любимую дочку. Супруг – последний, кого я хочу сейчас видеть, поэтому я даже не киваю в ответ, продолжая цепляться пальцами за поручни больничной кровати. Боль накатывает волнами, я едва успеваю дышать, вздыбленные вены, взмокшие волосы, напряженные мышцы и усталость, разливающаяся по всему телу, мешают думать, мешают сосредоточиться, но я из последних сил заставляю свое тело работать, выталкивать, выталкивать, выталкивать...

Наконец раздается долгожданный детский плач, и я с облегчением выдыхаю. По щекам струятся слезы счастья. Новорожденную дочку вытирают и сразу прикладывают к моей груди. Маленькая, горячая, такая красная, смешная, с заплывшими глазками и причмокивающими губками, она кажется мне ангелом, спустившимся с небес. Я целую ее тонкие, почти прозрачные пальчики, сладкие щечки, закрытые глазки, и эти первые, самые важные прикосновения излечивают всю мою боль...

2 глава. Рождественский прием

– Сколько можно возиться, черт возьми, Алина?!

Голос Давида над самым ухом заставляет вздрогнуть. Уже столько лет брака прошло, а я так и не научилась различать его неслышные шаги по мягкому персидскому ковру нашей спальни. Давид просто обожает персидские ковры: тягучие, тяжелые, покрытые лабиринтами узоров, а главное – чертовски дорогие. А я ненавижу их: закрывая плотным слоем полы и стены нашего дома, они словно сужают пространство, мешают дышать, рябят в глазах пестрыми завитками... У меня от них кружится голова. Да и домработнице приходится убиваться, каждые три дня вычищая их пылесосом в особом деликатном режиме и на всех трех этажах особняка... Зато дорого-богато, статусно, роскошно.

– Я почти закончила, – говорю я тихо и поворачиваюсь к мужу лицом. Он смотрит на меня сверху вниз сухо и равнодушно, потом говорит:

– Покрутись, – словно я какой-то товар на рынке, а не живой человек. Но я подчиняюсь: это лучше, чем спорить с ним, тем более в такой важный вечер. На мне темно-зеленое вечернее платье в пол и высокие шпильки. Спина обнажена на две трети, спереди – рубиновое колье и такие же серьги. Стоимость колье – пять с половиной миллионов долларов. Серьги – еще три миллиона. Дорого и красиво, как и полагается супруге первого заместителя Федеральной налоговой службы Российской Федерации.

Я стараюсь не напоминать себе слишком часто, откуда у нас такие деньги. Чиновникам не положено иметь бизнес. Чиновники – такие же наемные работники. Но на финансовых махинациях, взятках и откатах мой муж ежегодно зарабатывает сотни миллионов долларов. И часть этих преступных налоговых и банковских документов, сделок и договоров подписаны моей рукой. Это один из его способов держать меня при себе. Я не могу подать на развод или просто сбежать. Он сразу найдет меня. Я не могу сдать его российским властям, потому что он сам – власть, а все его друзья и коллеги – такие же преступники. И даже если его все же арестуют, я пойду под суд вместе с ним, и меня посадят. На десять, пятнадцать лет... Этот ублюдок способен на все.

Но сейчас я натянуто улыбаюсь ему, а он удовлетворенно произносит:

– Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – я киваю.

– Гости скоро начнут собираться, так что спускайся вниз и готовься встречать их, – говорит Давид и выходит из спальни.

Я в последний раз смотрю на себя в зеркало: видно ли в моих глазах боль? – а потом выхожу за ним следом.

Сегодня двадцать пятое декабря, католическое рождество, и я организую праздничный прием для гостей: крупных шишек из Минфина, ФНС, таможни и казначейства, а также их жен и любовниц – кто придет, тем и следует улыбаться. Я делаю это не по собственной инициативе: просто приемы положено устраивать женам, а не мужьям. Мужья же только пьют, обсуждают фондовые биржи, курсы валют, новые сделки, лошадиные скачки и последние бои за чемпионские титулы в боксе.  Интересно, боксеры бьют своих женщин? Давид вот с этим отлично справляется.

Я спускаюсь вниз по лестнице и киваю нашей горничной:

– Здравствуй, Вера.

– Добрый вечер, Алина Алексеевна, – женщина улыбается, и от ее глаз расходятся добродушные морщинки. – Как вы себя сегодня чувствуете?

– Нормально, спасибо.

Вчера меня и вправду стошнило после ужина, но я не придала этому значения: просто нервы. Накануне была бессонная ночь, подготовка к приему, много дел, я почти не ела и не спала... Сегодня мне гораздо лучше.

– Хорошо, – Вера тайком пожимает мою ладонь своей теплой и мозолистой, и от этого на душе становится немного теплее. В этом доме у меня только один враг – мой собственный муж. Весь персонал – от горничных до водителей, – уважает меня и, пожалуй, даже любит. Разве что начальник супружеской охраны Влад Снарский относится ко мне настороженно. Подозреваю, Давид доплачивает ему за то, чтобы он приглядывал за мной... следил, то есть. К счастью, я давно знаю, как увильнуть от этого всевидящего ока.

Начинают собираться гости, и мне приходится отвлечься от собственных мыслей. Широко улыбаясь и распахивая гостеприимные объятия, я благодушно подставляю руку под слюнявые губы каждого высокопоставленного жлоба, каждой важной шишки, каждого денежного мешка.

Чиновничьи жены и любовницы делятся на три типа. Одни – безмозглые куклы, в которых силикон давно перевесил по массе мозг (это чаще любовницы, красотки-однодневки, которые уже не появятся на следующем рождественском приеме). Другие – лютые стервы, вцепившиеся в свое место зубами и когтями и питающиеся чужой энергией и деньгами (жены). И третьи – актрисы вроде меня (тоже жены). Мы в меньшинстве, но как минимум с Ольгой и Вероникой мне всегда есть о чем поговорить... Конечно, мы не обсуждаем наши проблемы вслух, напрямую. Но за недомолвками, тяжелыми вздохами и особыми взглядами скрываются вещи, понятные нам всем: финансовые махинации мужей, угрозы отнять детей в случае развода, физическое насилие, измены.

Так что я не одинока в своем одиночестве.

И как же хорошо, что бог не дал нам с Давидом детей.

Давид, как обычно, напивается в хлам, так что под конец вечера его приходится усмирять его собственной охране. Мужчины отводят супруга наверх, в спальню, пока я продолжаю руководить приемом, как опытный дирижер, и умело делать вид, что ничего странного не происходит.

3 глава. Камни преткновения

Наконец удовлетворив свою животную похоть и кончив, Давид почти сразу валится с дивана на пол и засыпает на своем любимом персидском ковре, громко всхрапывая. Я лежу не двигаясь, лицом в подушку, и молча выжидаю минут пятнадцать, чтобы он уснул достаточно крепко. Потом осторожно поднимаюсь, переступаю через него и иду в ванную комнату, чтобы подмыться и избавиться от его мерзкого запаха на своей коже.

Все это, конечно, кажется жутким, да так оно и есть, но я привыкла. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь. По себе могу сказать: к плохому тоже быстро. Приходится. Он не насилует меня слишком часто. Раз в несколько недель, не больше. Гораздо чаще залепляет пощечины. Бьет – раз в пару месяцев, когда срывается какая-нибудь крупная сделка. Но тогда он не трогает мое лицо: основные удары приходятся в живот и поясницу, следы от его пальцев остаются также на руках и шее. Я научилась просто виртуозно замазывать их тональником. А еще – расслабляться, чтобы меньше чувствовать боль. Максимально пассивная жертва. Рыпаться бесполезно, я же знаю. Когда-то пыталась.

Только давайте без нотаций. Мол, захотела бы – ушла. Вынужденное соучастие в его преступлениях – не единственное, что держит меня рядом. Есть другая причина – ответственность за близкого человека.

Шесть лет назад Давид оплатил лечение моего полуторамесячного двоюродного брата и продолжает финансировать все его медицинские потребности. Костя родился со спинально-мышечной атрофией и мог не дожить до трех лет: первоначальная терапия стоила больше двух миллионов долларов. Самое дорогое лекарство в мире. Тогда мы с Давидом были женаты всего полтора года, и это были хорошие времена: он не бил и не насиловал меня. Мне даже казалось, мы любим друг друга. И только потом все начало стремительно рушиться.

Он спас жизнь моего маленького брата – и возомнил себя богом. Это был первый звоночек. Я была благодарна – а он упивался этим, постепенно подсаживая меня на крючок своих незаконных сделок, заставляя подписывать бумаги, оформляя на меня недвижимость и оффшорные банковские счета.

Потом выяснилось, что он не может иметь собственных детей. Второй звоночек. Это сильно уязвило его мужское достоинство. Какое-то время он насиловал меня каждый месяц в дни возможного зачатия, надеясь, что я все-таки забеременею. Потом первый раз ударил. Начал напиваться.

Вот так дети – один спасенный и один, которому не суждено было родиться, – стали камнями преткновения в нашем жутком браке.

Потом все пошло как по накатанной дорожке, из года в год одно и то же: насилие, побои, алкоголь, ненависть... Но нельзя было рисковать репутацией порядочного семейного человека – и он держал меня при себе, на привязи, как шавку. Может быть, даже думал, что любит меня: в своей, извращенной манере. А я не могла уйти, связанная по рукам и ногам не только возможными тюремными сроками, но и страхом рисковать здоровьем больного брата.

Вот вам моя печальная история.

Как, нравится?

Накинув пальто поверх чистой футболки и засунув босые ноги в меховые сапоги, я выхожу во двор нашего дома. Там тихо, морозно и снежно. Дворник у нас один на весь элитный поселок, но сегодня у него был выходной, дорожки заснежены, а в саду и вовсе намело сугробов. Красиво. Долго не простоишь, но подышать и покурить пять минут можно. Я то бросаю, то курю снова. Сегодня без сигареты никак. Серый дымок закручивается спиралью и поднимается в черное небо, а на фасаде дома напротив радостно переливаются новогодние гирлянды. Я смотрю на них немигающим взглядом. У нас тоже есть иллюминация – но я отключила ее, проводив последних гостей. Праздничного настроения как-то нет. Да и вообще никакого настроения. Только пустота и отрешенность.

Выкурив половину сигареты, я вдруг понимаю, что меня снова начинает тошнить. Не успев ничего сообразить, я сгибаюсь напополам и выворачиваю содержимое желудка прямо на снег возле крыльца.

Что это со мной?!

Меня охватывают паника и смутные догадки. Я быстро тушу остаток сигареты подошвой, возвращаюсь в дом и шагаю прямиком в ванную комнату. Запираюсь на замок. В одном из выдвижных шкафчиков, заваленном прокладками и тампонами, я нахожу тест на беременность, вскрываю его и сажусь на унитаз.

Боже, пожалуйста, только не это...

Когда через несколько минут на тесте четко проявляется плюс, я затыкаю рот обеими руками, чтобы не закричать.

Немного успокоившись, я поднимаюсь в спальню и, открыв в смартфоне календарь, зачем-то лихорадочно сопоставляю график своего менструального цикла и график наших тайных встреч с Пашей... Да-да, мы видимся исключительно по заранее обговоренному плану, иначе нельзя: я просто уверена, что за мной следят. Обычно удается встречаться хотя бы раз в неделю, но в этот раз мы не виделись целый месяц...

Потом я отбрасываю телефон и закрываю лицо ладонями.

Господи, какие графики?! Какие планы?!

У меня есть только муж, который не может иметь детей, и любимый мужчина, который может и хочет... И я беременна. Какие тут могут быть варианты?!

Я набираю сообщение Паше:

«Я должна сказать тебе кое-что очень важное».

«Конечно, любимая, что случилось?»

4 глава. Настоящая близость

На следующий день я просыпаюсь очень поздно, в два часа после полудня, измотанная и совершенно несчастная, словно и не отдыхала вовсе. Одно хорошо: несмотря на субботний день, Давид еще с утра уехал куда-то по рабочим делам и оставил записку, что не появится до самого вечера: «К ужину можно не ждать». Это значит, у меня действительно есть шанс внепланово съездить к Паше. Его теплые уютные объятия – все, что мне сейчас по-настоящему нужно.

Но перед этим необходимо разведать обстановку и убедиться, что поездка будет безопасной. Я спускаюсь вниз и обнаруживаю Зою, нашу домработницу, за чисткой ковра возле дивана.

– Его вырвало? – спрашиваю я будничным тоном.

– Нет, просто слюней напускал, пока спал, – так же буднично отвечает женщина. Она, как и я, терпеть не может нашего хозяина. – Доброе утро, Алина Алексеевна.

– Доброе утро, Зоя.

– Сварить вам кофе? Или яичницу сделать?

– Нет, спасибо, – улыбаюсь я. – Пожалуй, я прогуляюсь. Сегодня такая солнечная погода. Позавтракаю в каком-нибудь уютном кафе с видом на заснеженную Москву-реку.

– Звучит прекрасно, – женщина кивает.

– Не знаешь, Давид Кириллович уехал только с водителем или Влад тоже был с ними? – спрашиваю я осторожно.

– У Влада сегодня выходной, насколько мне известно...

– А, ясно, – я стараюсь ничем не выдать своей радости, а потому поспешно разворачиваюсь и отправляюсь в душ.

Там я наконец окончательно просыпаюсь и прихожу в себя. Мысль о беременности все еще кажется жуткой, но кровь в висках стучит уже не так сильно. Я знаю, что я не одинока: у меня есть любимый мужчина.

Прежде чем выйти из ванной комнаты, я встаю перед большим зеркалом полностью обнаженная и кладу обе ладони на живот. Пока ничего не видно, слишком рано. И в профиль тоже. Восхитительная плоскость. И даже соски не набухли. Я щупаю свою грудь с задумчивым, рассеянным видом. Но легкая, едва заметная тошнота напоминает: мне все это не приснилось. Я действительно жду ребенка... Не то время, не те обстоятельства, но так уж сложилось. Вот только готова ли я вообще стать матерью? Или это далекая, недоступная мне роль?

Я заказываю такси, а потом второе и третье. Как всегда, добираюсь до Паши с пересадками, а последние два дома и вовсе иду пешком, чтобы точно убедиться, что за мной никто не следит. Проверять, чтобы не было хвоста, – важное правило безопасности.

Из нашего элитного поселка ехать больше часа, учитывая пересадки – почти полтора. Паша живет в центре Москвы, в обычном многоквартирном доме, на седьмом этаже. Я поднимаюсь к нему на лифте, а он уже встречает меня в дверях, чтобы заключить в объятия и поцеловать в губы: крепко, но нежно. В его руках мое напряженное, истерзанное тело сразу расслабляется, как по щелчку... Я расплываюсь и отвечаю на его поцелуи.

– Как себя чувствуешь? – первым делом спрашивает он.

– Когда ты рядом – просто идеально, – отвечаю честно.

– Не укачало, пока ехала?

– Неа, – я мотаю головой.

– И не тошнит? – допытывается мужчина, и я смеюсь:

– Неа! Но я ужасно голодная, так что тебе придется меня накормить! И желательно чем-нибудь вкусным и необычным! Что думаешь насчет чипсов со сгущенкой?

Паша – адвокат по уголовным делам, специализируется – вот ирония! – на защите женщин от домашнего насилия: физического, психологического и сексуального. Российские законы не то чтобы на стороне таких женщин: абьюзеры нередко оказываются оправданными, так что работа, которую делает мой любимый мужчина, – это воистину героизм. А отсутствие в России адекватного закона о домашнем насилии и вовсе делает ее узкоспециализированной и сложной.

Мы познакомились два года назад в крупном московском реабилитационном центре-приюте для женщин, пострадавших от домашнего насилия: я делала благотворительный проект (привычное занятие для чиновничьей жены), он – защищал обратившихся за помощью в судах. Общее дело объединило нас, стало началом настоящей, духовной близости...

Только потом появилась физическая близость – мы влюбились. Без ума, без памяти, без оглядки на реальность... Как подростки. А впрочем... Не знаю, как он, но для меня Паша и вправду стал первой настоящей, осознанной любовью. С Давидом у меня никогда не было настоящей близости. Мы построили наши отношения на похоти. Меня притягивали его статусность и разница в возрасте в одиннадцать лет. Его – моя красота и невинность. Все это рассыпалось, как карточный домик. Невинность оказалась растоптана опытом боли и насилия, красота – упрятана в золотую клетку, а статусность превратилась в шантаж и абьюз.

Но – я так до сих пор и не рассказала Паше, что мой муж бьет и насилует меня. Он знает лишь, что я втянута в финансовые махинации и боюсь за жизнь и здоровье двоюродного брата. А теперь... теперь я и вовсе не знаю, что говорить. Нам всем известно, что Давид не может иметь детей, и я не смогу скрывать, что забеременела от другого мужчины.

Паша отлично готовит: он организовывает мне вареные всмятку яйца, тосты с плавленым сыром, овощной салат и вкуснейший...

– Почему не кофе?! – возмущаюсь я искренне, увидев в своей чашке явно что-то другое.

5 глава. Любовь

Он другой.

Он родной.

Он ласковый.

Он – мой!

Он не рвет мою футболку, а стягивает ее бережно через голову, позволяя светлым волосам свободно рассыпаться по обнаженным плечам и спине. Расстегивает кнопку на ширинке моих джинс, тянет молнию и медленно спускает их по бедрам вместе с бельем. Я остаюсь перед ним обнаженная и совершенно беззащитная, но мне совсем не страшно. В его руках я в полной безопасности. Он нависает сверху, упираясь кулаками по обе стороны от моей головы, пока я целую его в губы и дрожащими пальцами лихорадочно расстегиваю мужскую рубашку... Мне нравится, что даже дома и в выходной день он носит свои любимые разноцветные рубашки: там такие упрямые и тугие пуговицы, что когда я расстегиваю последнюю, мое желание уже вовсю растекается между бедер вязкой влагой. Я задеваю пальцами его ключицы, скольжу по груди, накрываю ладонью твердый, напряженный пресс, от которого тянется полоска жестких черных волосков. Волосы щекочут пальцы, но я все равно пробираюсь под резинку его домашних штанов и через ткань белья нащупываю наливающийся кровью член, обхватывая его и чувствуя, как под моими пальцами он становится все больше и сильнее. В благодарность мужчина стонет мне в губы и закусывает мочку моего уха, шепча с улыбкой:

– Почему ты сегодня такая нетерпеливая? Неужели уже гормоны расшалились?

– Может быть, – отвечаю я с загадочной улыбкой. Но скорей всего – это просто жажда поскорее ощутить себя живой, настоящей, любимой... собой. В его руках я всегда та, кто я есть на самом деле. Если это не настоящая любовь – то что?

Мужчина еще раз целует мои опухшие губы и, наконец оторвавшись от них, спускается ниже, касаясь губами и языком моей напряженной шеи и ключиц, пока сама я путаюсь пальцами в его вьющихся темных волосах. Я запрокидываю голову, впитывая ощущения, а он продолжает, нежно, медленно и неумолимо... Обхватывает губами один возбужденный сосок, вылизывая, перекатывая между зубами, легонько дуя и снова забирая в рот. Моя грудь покрывается мурашками, я облизываю пересохшие губы, но все равно подставляюсь ему, умоляя не останавливаться. Он проделывает то же самое с другим соском, покусывает его, заставляя меня стонать, скользит сильными пальцами по моим ребрам, пока еще плоскому животу, ягодицам, бедрам... Он выцеловывает мое изнывающее тело, не оставляя без внимания ни сантиметра, покусывает косточки бедер, а потом ныряет головой между ног, вызывая у меня невольный смех:

– Паша, блин, что ты делаешь? Хочешь довести меня до изнеможения, прежде чем...

– Конечно, – улыбается он, не давая мне договорить и явно не собираясь быстро сдаваться, хотя член у него самого давно уже стоит... Это видно даже через штаны, до сих пор только чуть приспущенные с бедер. Но я не спорю с ним и просто послушно откидываюсь обратно на подушку, прогибаясь в пояснице и уже чувствуя кончик его языка на своем клиторе.

Я не знаю, как именно он это делает, но языком Паша всегда творит совершенно безумные вещи. Оказываясь между моих бедер, его язык как будто удлиняется, расширяется, становится таким твердым и одновременно нежным, что у меня окончательно съезжает крыша... Он вылизывает меня без стеснения, вкручивается внутрь упрямой спиралью, смешивая слюну и смазку, ласкает стенки влагалища, давит на клитор... Потом он добавляет к этому безумию два пальца, окончательно добивая меня, одновременно трахая распахнутую щель и втягивая губами клитор, и без того истерзанный уже его лаской... Я цепляюсь пальцами за его плечи, царапая в кровь, обнимаю ногами и кричу, не смущаясь того, что из глаз текут слезы. Обнаженное тело и обнаженные эмоции. Никакого стеснения и только принятие и благодарность...

Когда я кончаю, он снова притягивается ко мне, целуя в губы и заставляя почувствовать на языке мой собственный вкус.

– Ты сумасшедший, – шепчу я хрипло и взъерошиваю его влажные волосы.

– Да, но я люблю тебя, поэтому мне можно, – оправдывается Паша с улыбкой.

– Я тоже люблю тебя... поэтому тебе действительно можно все.

Тут он уже не сдерживается, заставляя меня снова развести бедра и одним рывком оказываясь между ними. Я нетерпеливо стягиваю с него штаны и трусы. Головка члена тут же упирается в мою пульсирующую промежность, и я обнимаю мужчину руками и ногами, шепча в самые губы:

– Пожалуйста... не медли... я так хочу тебя...

Одним крепким, глубоким толчком он заполняет меня, выбивая воздух из легких. Я стону, подаюсь ему навстречу, захлебываясь и ловя неторопливый, но уверенный темп его движений.

Время и пространство исчезают, проваливаются в никуда, сосредотачивая весь мир, все ощущения в одном-единственном месте – там, где бьются друг о друга мужское и женское начала. Он трахает меня медленно и тягуче, входя во всю глубину, потом замедляется, дразнит, не давая телам полностью соединиться, терзает пальцами мой клитор, затыкает поцелуями, оставляет на шее следы укусов...

– Осторожнее, – прошу я: муж не должен увидеть никаких признаков моей неверности... По крайней мере, пока.

Но Паша все равно клеймит меня собой: оставляет на моем теле следы своих прикосновений, свой запах, свое дыхание, свои поцелуи, свой пот, смазку, сперму... Я совершенно пьяна нашей близостью, я купаюсь и утопаю в этом ощущении принадлежности любимому мужчине, полностью отдаваясь во власть его жарких объятий. Мы кончаем вместе, крепко переплетенные телами, и я закрываю глаза, чтобы остаться в этом мгновении хоть ненадолго и не возвращаться слишком быстро в холодную жестокую реальность.

6 глава. Сделки с совестью

– Не хочу, чтобы ты уходила, – шепотом говорит Паша, рисуя пальцами узоры на моем обнаженном и влажном после жаркой любви теле. Эти прикосновения одновременно будоражат и успокаивают. Я перехватываю его ладонь своей и подношу к губам, чтобы поцеловать мужское запястье, увитое тонкими голубыми венами:

– Я тоже не хочу уходить.

– Тогда останься еще ненадолго, – просит мой любимый мужчина. – Он же написал, что можно не ждать его на ужин, – Паша никогда не называет моего мужа по имени, и я его понимаю, но в ответ лишь качаю головой:

– Да, но у нашего дома есть глаза и уши, ты же знаешь... Если меня не будет слишком долго – это вызовет подозрения.

– Как ты можешь оставаться такой хладнокровной и продуманной, – он грустно улыбается и в ответ на мой поцелуй тоже подносит к губам мою ладонь.

– Я научилась за семь лет брака. Выбора не было, – вздыхаю я. Паша в нашей паре – сердце, а я – разум. Он хоть и работает адвокатом жертв домашнего насилия, сохранил в себе какую-то детскую наивность и непосредственность. Это трогательно и безумно мило. Паша – романтик и сентименталист, а я – выученная жестоким опытом реалистка.

– Тогда иди в душ, – он кивает и провожает меня взглядом, пока я не скрываюсь за дверью спальни. Паша знает: если он станет меня удерживать – мне будет слишком больно, и я сломаюсь... А мне нужно вернуться домой. Хотя мой настоящий дом и мое сердце, конечно, здесь.

Как бы мне ни хотелось хоть ненадолго оставить на коже запах любимого мужчины, я тщательно смываю его, перекрывая ароматом пахучего апельсинового геля для душа, а волосы и вовсе промываю два раза: у Давида тонкое обоняние. И, признаться, хороший вкус. В добром расположении духа он дарит мне восхитительные французские и итальянские духи. А вот ядреный апельсиновый гель ему не нравится, зато не возникнет никаких сомнений, что я принимала душ дома: точно такой же флакон стоит в ванной комнате в нашем особняке. Да-да, все верно: я приду домой и запрусь в ванной, чтобы изобразить, что моюсь после прогулки. Даже волосы придется намочить, чтобы выглядело естественно.

Зато сейчас я тщательно высушиваю их феном, убирая в высокий хвост точно так же, как было раньше. Надеваю всю ту же самую одежду. Паша наблюдает за мной, прислонившись к косяку спальни. Штаны он надел обратно, а вот пресс оставил обнаженным, видимо, чтобы меня подразнить. Но я не поддаюсь на его провокации, коротко чмокая мужчину в губы:

– Мне пора, любимый.

– Знаешь что? – говорит он неожиданно, когда я уже почти выхожу за дверь, и мне приходится обернуться:

– Что? – я с любопытством щурюсь.

– Мы назовем нашу дочку Ксенией.

– Почему ты решил, что будет именно девочка? – улыбаюсь я.

– Я просто знаю.

Домой я точно так же возвращаюсь на трех такси. Плачу водителям исключительно наличкой: выписки с моих банковских счетов ежемесячно просматриваются мужем. А так можно считать, что я потратилась на косметику или новую брошь к платью. Подходя к особняку, вдруг замечаю за собой, что думая о последних словах Паши, я невольно держу левую руку на животе... Тут же одергиваю себя: нельзя, Алина, нельзя! Ты не должна вызывать никаких подозрений!

Давида и Влада дома еще нет, так что я отправляюсь в ванную только для отвода глаз Веры и Зои: вообще-то, я доверяю нашим горничной и домработнице, но в разумных пределах. О Паше никто не должен знать – ради самого Паши. А теперь – и ради нашего будущего ребенка.

– Вас долго не было, – замечает Зоя, и я просто и привычно вру в ответ, рассказывая уже заготовленную историю:

– Я доехала до Воробьевых, там позавтракала и погуляла. Сегодня так тепло и солнечно, и весь центр так здорово украшен к праздникам, что возвращаться совсем не хотелось...

Не хотелось – это чистая правда.

– Понимаю вас, Алина Алексеевна, – кивает Зоя. Она спрашивает просто из интереса, никаких тайных намерений, я уверена. Но я продолжаю для пущей правдоподобности:

– А потом я перебралась в Лужники. Там уже пообедала. Так что теперь дождусь мужа для позднего ужина. А пока прилягу.

– Да уж, отдохнуть после такой долгой прогулки на свежем воздухе точно не помешает... Принести вам чаю?

– Пожалуй, – улыбаюсь я. – Зеленого. Спасибо, Зоя.

Я просыпаюсь, когда в спальню заходит Давид. Он умеет делать это неслышно, а умеет – максимально громко, словно рядом рушатся стены.

– Как твой день? – спрашивает он сходу, глядя на меня сонную пронзительным взглядом.

– Гуляла, – отвечаю я.

– А я тебе цветы принес, – он опускает на мои колени, закрытые одеялом, огромный, откровенно тяжелый букет белых роз. Самые чистые цветы, чтобы попросить прощения за грязный поступок.

– Большое спасибо, очень красиво. Я попрошу Зою поставить их в вазу.

– И вообще: прости меня за вчерашнее, – добавляет он, хотя в его глазах нет ни капли раскаяния... По крайней мере, я его совсем не чувствую. Но я смотрю на мужчину снизу вверх и отвечаю:

– Конечно. Бывает. Это был утомительный вечер.

7 глава. Тонкие стены

Разумеется, прямых рейсов на Бали на новогодние праздники уже давно нет – Давид поздно спохватился, впрочем, как и всегда. Он никогда не планирует отдых: мы просто срываемся с места и улетаем. Максимально короткий и быстрый путь – через Стамбул, турецкими авиалиниями. Три часа в небе, восемь часов пересадки в аэропорту, еще двенадцать часов в небе.

От мысли, что придется совершать такой увлекательный трип в первом триместре, когда меня периодически тошнит и рвет, мне уже становится дурно, а ведь беременность при этом еще и скрывать нужно! И не начнет ли расти живот на четвертом месяце? Он у меня настолько плоский, что малейшие изменения будут видны сразу...

В объемных свитшотах по Бали особо не походишь: тропики. У меня одна надежда: на белоснежные убудские балахоны, в которых я расхаживала в прошлом году во время ретритов и медитаций. В этот раз, наверное, я снова буду ежедневно сбегать со снятой мужем виллы куда-нибудь на йога-курсы, дыхательные практики или просто к океану.

С нами летит Лиза – младшая сестра моей матери, – и ее сын Костя. Сейчас Косте шесть лет, и по его внешнему виду уже не скажешь, что он родился со спинально-мышечной атрофией. Он крепенький малыш, задира и болтун, но пока ему все равно требуется особенное внимание, тренировки, физиотерапевтические процедуры, массаж, бассейн, частые обследования. Все это оплачивает Давид – и Лиза боготворит его. Это единственная причина, почему муж берет ее на остров с нами: ощущать чужое поклонение себе любимому всегда приятно. Это очень неприятно и болезненно, но я не спорю – ради ребенка: Косте пойдут на пользу два месяца на берегу Индийского океана. А Лиза, как и мои родители, ничего не знает о наших истинных с Давидом отношениях.

Еще до отлета в Индонезию я отправляюсь в платную клинику и встаю на учет в женскую консультацию – но так, чтобы муж не узнал. Пока с моей беременностью все в порядке: малыш развивается в соответствии со сроком, никаких патологий. Я сообщаю об этом Паше – он безумно рад и в то же время расстроен, что меня увозят на такой длительный срок:

– Ты не можешь сказаться больной и остаться в Москве? Ты же свободный человек, а не его собственность...

– Ты же знаешь, Паш: я должна ради Кости, – объясняю я устало. У меня нет никаких моральных сил на споры и выяснение отношений. – И потом, где еще лечиться, восстанавливаться и отдыхать, как не на Бали? Райский остров, все дела... Так что такая отмазка точно не прокатит.

– Понимаю, – кивает мужчина, хотя желваки у него ходят под кожей от напряжения и ревности. – Будем созваниваться.

– Конечно, каждый день, – обещаю я, замечая про себя: с моей беременностью начинает обостряться и его чувство собственности. Мы познакомились два года назад и встречаемся тайком больше года, и хотя он и раньше претендовал на меня, просил уйти от мужа, обещал помочь с юридическими вопросами и найти хорошего адвоката по бракоразводным процессам, он понимал: нужно подождать. Теперь его терпение вдруг лопнуло – бах! – как мыльный пузырь, в один день. Я жду его ребенка. Я – его любимая женщина. От этого мне и хорошо, и больно, потому что я знаю: решив пойти против Давида, мы проиграем. Мой муж сделает что угодно: лишит Пашу адвокатской лицензии, посадит меня в тюрьму, отдаст в детский дом нашего малыша. Я уж молчу о том, что он перестанет оплачивать лечение Кости, а семья его родителей с этим не справится...

Поездка выдается непростая. Я чувствую себя хорошо, но вот Костю просто сводит с ума долгая пересадка в Стамбуле. Будь она ночная – удалось бы поспать, а так мы с Лизой вооружаемся машинками всех цветов и размеров, детским лото, слаймами, сказками и черт знает чем еще, чтобы развлекать непоседливого шестилетку в турецком аэропорту. Давид оставляет нас в лаундже и куда-то уходит.

– За бухлом, – предполагаю я, пожимая плечами. Это оказывается правдой: через несколько минут он возвращается со стаканом в руке.

– Не знала, что он часто пьет, – говорит Лиза.

– Ты многого о нем не знаешь, – хмыкаю я, но тему не развиваю. К счастью, в этот момент Костя рассыпает по паркету детальки лего, и я присаживаюсь к нему, чтобы помочь собрать их обратно в контейнер.

Только добравшись до острова и хорошенько отоспавшись, я первым делом отправляюсь в гости к своим балийским друзьям, Максиму и Веронике, которые живут здесь круглый год вот уже лет пять: Вероника учит йоге новичков, Максим занимается бизнес-коучингом. Давид не против: он и в Москве-то со мной не слишком много времени проводил, что уж говорить о Бали, где по всему острову разбросаны виллы его друзей-коррупционеров. В ближайшие два месяца ему есть чем заняться: скачки, бокс, гольф, пьянки. От меня требуется только быть дома на вечерних ужинах – это непременный семейный ритуал, который Давид свято чтит.

Первые несколько дней все идет нормально, но потом жаркий и влажный тропический климат неожиданно начинает сказываться на моем здоровье: меня тошнит сильнее и чаще обычного, кружится голова, появляются слабость и одышка. Раньше я переносила балийские зимы с легкостью и удовольствием, но теперь беременному организму что-то не нравится. Мне приходится поделиться своей тайной с Лизой.

– Ты ждешь ребенка?! – переспрашивает она с ужасом, опуская взгляд на мой пока еще совершенно плоский живот. – И не от мужа?!

– Давид не может иметь детей, ты же знаешь, – я развожу руками.

8 глава. Ураган

На несколько мгновений в комнате повисает звенящая тишина. Мы с Лизой смотрим на Давида широко распахнутыми глазами и просто молчим. Я понимаю, что нужно что-то сказать, но слова тупо застревают в горле. Тем временем, супруг хмурится и повторяет свой вопрос более настойчиво:

– Так что здесь происходит, черт возьми?!

Неожиданно подает голос Лиза, и я смотрю на нее с ужасом, боясь, как бы она чего не сморозила:

– Давид Кириллович, добрый день. Алина рассказывала мне о том, как сожалеет, что у вас нет детей...

– Неужели! – Давид усмехается и, полный удивления, переводит на меня взгляд. – Ты правда сожалеешь?

– Да, – говорю я осипшим голосом. – Ты помог спасти Костю – ты заслужил и сам стать отцом. Несправедливо, что природа лишила тебя этой возможности. Уверена, тогда наша семья была бы гораздо более... счастливой, – последнее слово я буквально выталкиваю из себя против воли, мысленно представляя, что было бы, стань мы с Давидом родителями...

Он бы и малышей наказывал за малейшие провинности, напивался при детях и насиловал при них меня? Или что – оказался бы вдруг образцовым заботливым папочкой, и наша жизнь была бы совершенно другой, полной любви и взаимопонимания? Когда-то ведь я выходила за него замуж и верила, что именно так и будет. Он не сразу стал проявлять агрессию. Мы не сразу стали чужими людьми, живущими под одной крышей. Он был и нежным, и заботливым, и щедрым. Он стал моим первым мужчиной. У нас и вправду не было той глубокой близости, которую сейчас я испытываю в отношениях с Пашей, но... но ведь и я была моложе, проще и наивнее. Я была уверена, что люблю этого мужчину. Так что: он с самого начала был жестоким зверем? Или стал таким в нашем браке?

Я несмело поднимаю взгляд на мужа. Уверена, в моих глазах он читает ничем не замутненную искренность. Это его даже смущает:

– Не представлял, что это и вправду причиняет тебе такую боль... Но я лечился несколько раз, ты ведь и сама прекрасно знаешь. В Израиле, в Германии, в Штатах. Лучшие доктора, самые дорогие клиники. Три попытки ЭКО провалились. А я не хочу, чтобы у нас был ребенок от анонимного донора или вообще из детского дома, – он неприятно морщится.

Конечно, хмыкаю я мысленно. Ведь ты сраный эгоист. Тебе нужна только твоя плоть и кровь – иначе никак, не по-мужицки это, передавать свою фамилию и состояние кому-то, кто будет твоим ребенком лишь по документам. Но если ты сам стреляешь вхолостую – у других шансов нет. И слава богу, конечно, слава богу. Я счастлива, что у нас с Давидом нет детей.

Вот только сам он, похоже, неожиданно воодушевлен этой беседой:

– Я буквально вчера слышал от друзей... не придал значения... На Бали есть мастер акупунктуры, к нему рвутся пары, мечтающие забеременеть. Если хочешь – можем сходить. Вряд ли это поможет, но...

– Да, конечно, – я киваю, а потом переглядываюсь с Лизой: ох и зря ты затронула эту тему, ох и зря...

Лиза и сама понимает, что ступила на опасную территорию, практически раскаленную лаву, а потому торопливо поднимается с места:

– Наверное, я пойду в свою часть виллы, помою фрукты и приготовлю травяной чай. Костя должен скоро проснуться.

– Осторожнее там, – говорит Давид. – Обещали сегодня ураган. Поэтому я и вернулся так рано.

Да уж. Ураган и вправду грядет. И это я не только о погоде.

Через час начинает накрапывать, небо темнеет и опускается низко, закрывая серой пеленой черный от волн океан, далекие раскаты грома обещают беспокойную ночь. К шести вечера дождь усиливается, гром приближается, а сильный ветер начинает трепать раскрытые настежь двери и ставни, так что мы с Давидом отправляемся закрывать их по всему дому, путаясь в белоснежных тюлевых занавесках.

– Останешься сегодня ночью со мной? – спрашивает неожиданно супруг, и я нервно сглатываю:

– Зачем, боишься грозы? – я пытаюсь пошутить, но он не оценивает:

– Хочу провести время со своей женой.

– Ладно, – я киваю. Что я еще могу ответить? Гордо отказаться, чтобы он просто снова изнасиловал меня? Лучше уж попытаюсь контролировать ситуацию. Может, все еще обойдется...

Ураган набирает силу, так что ужинаем мы при свечах – электричество отрубается. За окном гнутся пальмы. Жутковатое зрелище. В какой-то момент раздается грохот, звон стекла, а потом топот ног. В столовую вбегает перепуганная и мокрая от дождевых потоков Лиза:

– О господи! Две пальмы проломили крышу веранды и заблокировали дверь изнутри! Там остался Костя!

Мы с Давидом сразу вскакиваем и бросаемся за ней. Дверь на веранду и вправду не открывается снаружи, подпертая тяжелыми стволами. Деревянная крыша и часть стеклянной стены проломлены. Я подхожу к самому краю, чтобы выглянуть на улицу: две пальмы просто вырвало ветром из земли. Корни торчат во все стороны и тонут в пузырящихся лужах.

– Не поскользнись там! – кричит Давид, а сам уже разбегается, чтобы ударить в дверь плечом и выломать ее. С первого раза не получается, он потирает плечо и собирается пробовать снова. Я пытаюсь позвонить и вызвать спасательную бригаду, но из-за непогоды мобильной связи нет. Вай-фая тоже, чтобы через сайт вызвать отвечающих за виллу сотрудников.

9 глава. Насилие без насилия

– Давайте переждем ураган в центре дома, где более прочная крыша и нет стеклянных стен, – предлагает Давид, и мы с Лизой соглашаемся. Мысль и вправду разумная. Вчетвером мы перебираемся в центральную спальню – нашу с мужем. Там я достаю из шкафа банные полотенца и халаты, чтобы мы все могли немного обсохнуть и переодеться. У меня самой даже с кончиков волос стекает вода. Электричества по-прежнему нет, дождь льет непроглядной стеной, но зато шквалистый ветер постепенно начинает стихать, и пальмы за окном гнутся уже не так сильно.

– Как круто, правда? – уже позабывший о недавнем инциденте Костя радостно скачет по комнате босыми ногами, перебегает от окна к окну, пока Лиза без конца умоляет его держаться подальше от стекол:

– Сынок, прошу тебя, осторожнее!

Давид садится в углу спальни в плетеное кресло-качалку, забрасывая ногу на ногу, спиной ко всем. Я вижу, что у него подрагивают пальцы: он хочет выпить, и желательно чего-нибудь покрепче. Его раздражают эта суета и эта погода. Чтобы отвлечь его и избежать неприятных последствий, я присаживаюсь рядом, прямо на пол, и накрываю его ладонь своей:

– Спасибо. Ты поступил, как настоящий мужчина.

– А ты что, думала, я мог просто бросить его?! – огрызается муж. Я нервно сглатываю и качаю головой:

– Нет. Я знаю, что ты не мог бы иначе.

Он и вправду не мог бы – в случае с Костей так точно. Нужно признать: Давид испытывает к мальчику теплые чувства. Может быть, даже сожалеет, что это не его ребенок... Он много делает для моего брата. Оплачивает его медицинские счета, реабилитацию, вывозит его вот так вот к океану. И за это я ему по-настоящему благодарна, несмотря ни на что.

– Буря вроде стихает, – говорит Лиза еще спустя полчаса, нерешительно выглядывая в окно.

– Ветер почти прекратился, – киваю я. – Жаль только, дождь будет идти еще несколько часов. Бассейн, наверное, уже давно вышел из берегов.

– И слился с океаном? – спрашивает радостно Костя.

– И слился с океаном, – соглашается его мать.

– Можно посмотреть? Пожа-а-алуйста, мамочка!

– Утром, когда погода наладится, мой мальчик... Спасибо еще раз, Давид Кириллович! – благодарит Лиза. Мой муж хмыкает в ответ:

– Было бы обидно вылечить его от смертельной болезни, а потом потерять из-за какого-то балийского урагана.

– Да уж... Мы пойдем.

– Доброй ночи, – отзывается Давид.

– Доброй ночи, – говорю я.

Лиза с Костей уходят, и мы с мужем остаемся наедине.

– Наконец-то, – произносит он, а потом медленно встает, подходит к двери и закрывает ее на замок. – Это были утомительные полтора часа.

– Теперь можно ложиться спать, – говорю я шепотом. Мой супруг разворачивается ко мне и растягивает губы в ухмылке:

– Вроде бы, ты обещала остаться на ночь со мной.

– Я и так тут, – отвечаю я. Сегодня он трезв, а значит, вряд ли захочет набрасываться на меня и вдавливать лицом в подушку, как было в прошлый раз. Но не все ли равно? Ложиться под него трезвого – это еще хуже. Он может причинить удовольствие, заклеймить лаской, уничтожить нежными прикосновениями, выбить из меня весь воздух и все мысли сильными толчками, довести до оргазма...

Секс без любви, секс на грани отвращения, когда тело отзывается, а сердце нет, – это хуже насилия. По крайней мере, для меня.

Но у меня нет выбора. Еще хуже будет, если он напьется и начнет крушить тут все, напугает Костю или изобьет меня... Теперь я обязана беречься ради ребенка.

Он подходит ко мне вплотную и тянет за пояс моего банного халата. Под ним – только трусики и маечка. Я невольно ежусь от холода, покрываюсь мурашками, опускаю глаза, а он шепчет, обжигая мое лицо горячим дыханием:

– Неужели ты боишься меня?

– Нет, – я качаю головой. Не боюсь. Просто презираю.

Он молча раздевает меня, а потом снимает халат, штаны и майку с себя. Мое тело отзывается на его тело – тренированное и загорелое, и мне противно от самой себя. За тканью белья уже наливается кровью член, но я стараюсь не смотреть, цепляясь глазами за его глаза – зеленые, красивые и холодные. Он ухмыляется мне в губы, а потом целует, притягивая меня за талию, вжимая меня животом в свой пах. Мои руки безвольно повисают вдоль тела, а он целует, скользит языком по моим губам, умело, жестоко, беспощадно раскручивая мое изученное за семь лет тело на ответную реакцию. Я тяжело выдыхаю, чувствуя, как грудь и низ живота наполняются непрошеным жаром, а он уже подхватывает меня на руки, чтобы уложить в постель, нависает сверху, скользит ладонями по обнаженному телу.

– Давид... – шепчу я сдавленно.

– Что? – спрашивает мужчина, не выпуская меня из рук.

– Пожалуйста, не надо... не сегодня...

– Ты обещала.

– Да, но... Я не хочу...

– Заткнись, – говорит он ласково и, пробежавшись пальцами по моей груди и животу, ныряет между бедер. – Заткнись и не ври мне, что не хочешь, – повторяет он строго и подносит к моему лицу пальцы, мокрые от моей влаги. Я закрываю лицо ладонями, всхлипывая, а он снова скользит между ноих ног, собирая смазку, и решительно вкручивается двумя пальцами во влагалище, заставляя меня невольно вскрикнуть и вцепиться в его плечи. Он хорош в этом, и я знаю, что могу избавить себя от боли только одним способом: расслабиться, позволить телу взять верх над разумом и сердцем, опуститься до слепого инстинкта, стать такой, какая я ему нужна...

10 глава. Кровотечение

Он кончает внутри меня. Я чувствую, как выстреливает и растекается во влагалище теплая вязкая сперма. Когда-то это ощущение доставляло удовольствие и заводило по второму кругу. Потом, когда мы мечтали о ребенке, но еще не знали о бесплодии, – давало чувство единения и заставляло строить планы о большой счастливой семье. Когда он начал меня насиловать – вызывало отвращение. Сейчас я чувствую лишь равнодушие и презрение – к самой себе. Потому что я тоже кончила. Дважды. Выгибаясь в пояснице, царапая ногтями его спину и надрывая глотку. Как самка животного, подчиненная воле природы, инстинктам, а не разуму.

Силы покидают меня, а Давид сразу скатывается с моего разгоряченного тела, встает с постели и идет к мини-бару. Я могу быть спокойна: сегодня он не напьется в хлам, а только скромно отпразднует победу надо мной бокалом хорошего бурбона.

– Будешь? – предлагает он мне.

– Нет, спасибо, – я отказываюсь, хотя была бы не прочь выпить и немного забыться. И я делала так раньше – напивалась пару раз или хотя бы курила несколько сигарет подряд, вытесняя из головы тяжелые мысли и заполняя гулкий череп легким ароматным дымом... Но теперь я беременна – и надеюсь сохранить этого ребенка. Сейчас, после сильного урагана, когда в воздухе висят дождевые испарения, пахнет прохладой и джунглями, а температура снизилась на несколько градусов, я чувствую себя гораздо лучше. Ни тошноты, ни головной боли. Только саднящее ощущение между ног – Давид не пощадил меня. Когда-то и это ощущение было приятным и возбуждающим. Когда-то мы отчаянно любили друг друга ночи напролет и не могли разъединить тела.

Но все давно закончилось. Теперь я люблю Пашу – а он любит меня. И у нас все иначе. По-настоящему. По-взрослому. Настолько по-взрослому, что он знает: я сплю не только с ним, но и со своим законным мужем. Конечно, он ревнует – но он всегда понимал и был готов ждать... Теперь ждать некогда. У нас есть два, максимум три месяца, пока я смогу скрывать живот. Успеем ли мы за это время придумать план побега из лап монстра?

Черт его знает... Я почему-то сомневаюсь.

Выпив бокал бурбона, Давид ложится обратно в постель:

– Завтра рано вставать, любовь моя.

– Какие-то важные дела? – спрашиваю я равнодушно.

– Играем с Германом и Иваном в сквош. Не хочешь с нами?

– Я не слишком хороша в сквоше... – я поворачиваюсь на бок, спиной к мужу, но он притирается сзади, обнимая меня, сжимая ладонью обнаженную грудь, и я терплю. Я знаю: как только он начнет засыпать, так сразу отвалится от меня, перевернется на спину. Тогда смогу заснуть и я...

– А что насчет акупунктуры? Ты еще не передумала?

– Нет, конечно, – вынужденно отвечаю я.

– Тогда завтра я запишу нас, – он довольно кивает.

– Окей.

– У тебя есть пожелания по дню недели и времени?

– Нет, – хмыкаю я равнодушно.

– Тогда на мое усмотрение.

Просыпаюсь я от странного ощущения того, что плаваю в воде. Первая мысль: протекла крыша и залило постель... В конце концов, вчера был сильный ураган. Я сразу поднимаю глаза наверх: нет, потолок сухой. На экране смартфона девятый час утра. Давида рядом нет, простынь на его половине кровати небрежно смята. Я опускаю глаза вниз и...

Твою мать!

Прямо подо мной – лужа крови.

Первая реакция – закричать. Но что, если Давид еще дома?! Он не должен ничего узнать... Я быстро накрываюсь одеялом так, чтобы ничего не было видно, а потом хватаю смартфон и набираю номер Лизы. Она долго не берет трубку, потом наконец отвечает сонным голосом:

– Ты разбудила меня...

– Лиза, срочно вставай и проверь, уехал ли Давид на свой проклятый сквош. А потом приходи в мою спальню.

– Блин, начало девятого, Алина! Это подождать не может? – ворчит женщина, а я шиплю в трубку:

– Не может, блять, я истекаю кровью! – и тут же слышу, как Лиза отбрасывает одеяло и вскакивает с постели.

Через три минуты она вбегает в мою спальню и застывает на пороге, а я молча отбрасываю одеяло, показывая ей кровавое пятно, расползающееся подо мной. Пальцы у меня трясутся, к горлу подкатывает тошнота, а перед глазами пляшут черные точки.

– О боже, о боже! – начинает причитать Лиза, но я грубо прерываю ее:

– Он точно свалил из дома?!

– Да, точно, точно! Ох, Алина, бедняжечка моя, неужели выкидыш...

– Вызывай скорую! Срочно! – рычу я, чувствуя, что вот-вот отключусь: крови уже довольно много.

Прежде чем потерять сознание, я успеваю подумать: если этому ребенку суждено умереть – может, для него так для него будет даже лучше...

– Здравствуйте, – протягивает по-английски женщина в белом халате. Я открываю глаза и оглядываюсь: судя по всему, больничная палата убудского госпиталя. На кресле в углу спит Лиза. Костю она, видимо, оставила с Максимом и Вероникой. – Как вы себя чувствуете, госпожа Зыбина?

– Здравствуйте, нормально, – отвечаю я растерянно и автоматически опускаю обе ладони на живот: – А что...

ДАВИД. 11 глава. Нежизнеспособен

Я давно и прекрасно знаю, что она не любит меня.

Но я люблю – за нас обоих.

Ее стеклянные глаза и отсутствие ответных ласк во время секса ясно дают понять: она действительно не хочет этого... Но мне проще обманывать себя, слышать ее громкие гортанные стоны, чувствовать ее ногти на своих плечах, погружать пальцы и член в хлюпающую смазку между женских бедер и забываться, как когда-то давно, когда она еще не была со мной холодным равнодушным бревном...

Ну конечно, кому я такой нужен? Мои сперматозоиды нежизнеспособны на девяносто девять процентов. Я не мужчина, так – жалкое подобие... Тошно от самого себя. Только крепкий алкоголь и грубый секс помогают раствориться в пространстве и забыть ненадолго о собственной никчемности.

Когда она поворачивается ко мне спиной, я с трудом подавляю желание грубо развернуть ее к себе и рыкнуть в лицо: посмотри на меня! Вместо этого обнимаю и сжимаю ладонью ее грудь, утыкаясь носом в теплую ямку на ее шее, где заканчивается линия роста волос. Ее кожа пахнет отвратительным апельсиновым гелем для душа, который она повсюду таскает за собой, и свежим потом. Я вдыхаю поглубже – это поможет мне уснуть.

К чему сегодня был этот неожиданный разговор о детях? Неужели Алина действительно все еще надеется забеременеть и родить – после всего, что я с ней сделал? Или они с Лизой просто обманули меня, обвели вокруг пальца, надавив на больную точку? Практически уверен, что второй вариант. Но я и вправду хочу сходить с ней на акупунктуру – чем черт не шутит? Здесь, на Бали, нетрадиционные техники врачевания очень распространены, и их хвалят и местные, и приезжие... Вдруг нам тоже поможет?

Ну да похуй. Завтра утром сквош – еще один неплохой способ выпустить энергию. И хорошо, что Алина отказалась ехать со мной: мне нужно отдохнуть и расслабиться, а рядом с ней это просто невозможно.

В десять часов утра, когда мы с Германом и Иваном делаем перерыв в игре, чтобы отдохнуть в тени и выпить воды, на телефоне неожиданно загораются номер и имя Лизы. Она редко звонит – это меня напрягает. Я отхожу от своих соигроков в глубину шатра и нажимаю кнопку вызова:

– Слушаю.

Голос женщины звучит очень взволнованно:

– Давид Кириллович, вы только не беспокойтесь... все уже в порядке... Но Алина в больнице, в первом госпитале, в Убуде...

– Что произошло? – прерываю я ее извечное бормотание, которое откровенно бесит.

– Пока точно неизвестно, но врачи говорят, кишечная инфекция...

– Понятно, – процеживаю я сквозь зубы. – Скоро буду, – не слушая ее дальнейшее нытье, я отключаю телефон и возвращаюсь к товарищас: – Ну что же, на сегодня я вынужден откланяться, друзья.

– Что случилось? – спрашивает Герман.

– Жена попала в больницу.

– Ого! – удивляется Иван. – Что случилось?

– А хер его знает пока, – я отмахиваюсь. Кишечная инфекция – звучит как-то странно. Наверняка врачи ошиблись с диагнозом. – Будем выяснять.

– Удачи с этим... Расскажи потом.

– Конечно, – я киваю, хоть и не собираюсь им ничего сообщать. Это наше личное дело: мое и моей семьи.

– Пусть поправляется!

– Передавай ей привет!

Ненавижу больницы и больничный запах, но кого бы это ебало? Перед тем, как пустить в палату к Алине, меня еще и халат медицинский заставляют надеть – что за бред вообще? От халата несет хлоркой, и я стараюсь не касаться его ладонями.

Алина наполовину сидит, наполовину лежит в постели, бледная, как снег, с растрепанными волосами и как будто похудевшая за одно утро.

– Ты плохо выглядишь, – говорю я сразу и честно, присаживаясь на край ее кровати. – Что произошло?

– Желудок, кажется... Рвота и все такое, сам понимаешь. Поднялась температура, Лиза вызвала скорую помощь. Сейчас сильное обезвоживание, придется полежать тут... какое-то время.

– Но вчера ты чувствовала себя нормально? – хмыкаю я.

– Это может проявляться неожиданно, – хмурится жена.

– Ясно, – я киваю. – Поговорю с доктором.

– Ладно...

– Хорошо, что тебя сразу определили в отдельную палату.

– Они знали, кто я...

– Еще бы, – я усмехаюсь. Здесь все все прекрасно знают.

От женщины-врача мне не удается добиться ничего полезного, так что я просто возвращаюсь домой. Там меня ждут Лиза и Костя. Довольно странная компания. Я хорошо отношусь к мальчишке: когда-то я спас ему жизнь, и теперь он – едва ли не единственный актив в списке моих хороших поступков. Когда мне совсем хуево, я вспоминаю, что сделал доброе дело, и сделал это совершенно бескорыстно... Жаль, что сейчас мальчишка стал одним из способов давления и манипулирования браком с Алиной. А ведь он мог бы быть нашим сыном: нашему браку семь лет, Косте шесть.

Его мать, тем временем, меня раздражает: она старше меня на три года, но не добилась в жизни никаких хоть сколько-нибудь значимых успехов, вышла замуж за такого же неудачника, как она сама, и в итоге они оказались неспособны вылечить собственного ребенка от смертельной болезни. Лиза – амеба. Хотя и очень красивая женщина.

12 глава. Чужой

Теперь все довольно быстро и легко складывается в общую картинку.

Еще в конце декабря, до отъезда на Бали, Алина начала казаться другой: более отстраненной и холодной, чем обычно. Конечно, у нас и до этого отношения были так себе, но тогда она как будто решила для себя что-то важное...

Потом этот странный и совершенно неуместный разговор о детях. Я слышал последнюю фразу, сказанную Лизой, прежде чем вошел в комнату: «Алина, ну зачем же ты...» – теперь ясно, что именно «зачем».

Потом сбивчивый рассказ врача о кишечной инфекции. Как будто лживый, как будто подстроенный.

И вот – окровавленный матрас. Жирная точка в моем мини-расследовании.

Моя жена беременна – или была беременна: судя по количеству крови, она могла и потерять ребенка, – и скрывает это от своего мужа.

Так был выкидыш или не было?

И чей это вообще, блять, ребенок?!

Влад Снарский, глава моей службы охраны, вот уже семь лет осторожно присматривает за Алиной, но больше для ее собственной безопасности, чем... Я и представить себе не мог, что моя жена мне изменяет! Моя добропорядочная, умная, честная жена! А теперь она еще и беременна – от другого мужчины! Меня откровенно тошнит. Все это опускается на мои плечи неожиданно тяжелым грузом, и я напиваюсь в хлам, засыпая прямо на полу спальни, не зная, какое сейчас время суток, и выныривая из забытья только для того, чтобы открыть очередную бутылку бурбона...

Три дня спустя, протрезвев, проспавшись и придя немного в себя, я решительно отправляюсь в больницу. Я ничего не говорил Лизе, но очевидно, она догадалась, что я догадался, и рассказала об этом Алине, так что теперь жена встречает меня в палате с плотно сжатыми губами и глазами, полными ненависти и готовности сражаться, если я посмею напасть. Какая мученица, вы только посмотрите! Я чувствую, как сжимаются кулаки, но сдерживаюсь от любых резких выпадов, останавливаясь поодаль.

– Ты его потеряла? – спрашиваю я прямо.

– Нет, – шепотом отвечает Алина. – Но у меня угроза выкидыша.

– Какой срок беременности? – продолжаю я ледяным тоном.

– Семь недель.

– Кто отец ребенка? – это самый важный вопрос в моем списке.

– Не ты.

Мне хочется истерично расхохотаться. Вот ведь я, сука, сам не догадался! Думал уже поздравлять нас со скорым счастливым родительством, кроватку собирать, покупать коляску! Не ты! Вот это сюрприз! Но вместо этого я лишь иронично замечаю:

– Неужели!

– Ты его не знаешь, – говорит Алина сквозь зубы.

– Ничего, скоро узнаю! – рыкаю я в ответ. – Если не хочешь говорить – я и сам справлюсь! И ему пизда, ты же понимаешь?! Ему пизда!

По щекам у Алины начинают струиться слезы, но она молчит, а я смотрю на нее, чувствуя, как сжимается сердце. Потом не выдерживаю, задавая еще один вопрос:

– Это была разовая интрижка или что?

– Не твое дело, – огрызается Алина.

– Значит, нет... Вы были в отношениях! И долго, позволь спросить, ты трахалась с левым мужиком у меня за спиной?!

– Не твое дело, – выплевывает она снова.

– Ясно, – усмехаюсь я. – Угроза выкидыша все еще есть?

– Да! – моя жена в ярости точно так же, как и я сам.

– Отлично! Вставай и собирайся, мы возвращаемся на виллу!

– Ты с ума сошел?! – она напрягается, вцепляясь пальцами в одеяло.

– Да, я сошел с ума! – я хватаю ее за руку и с силой дергаю на себя, заставляя сесть в больничной кровати: – Природа не хочет, чтобы ты рожала этого ребенка! Так позволим ей закончить начатое!

Это все, чего мне сейчас хочется: чтобы ее организм отторг этого ребенка с кровью и болью, потому что он не мой, не мой, не мой!

Пока мы едем на виллу, Алина беззвучно плачет, свернувшись клубочком на заднем сидении автомобиля, а я звоню Владу, который остался в Москве:

– Мне нужно, чтобы ты выяснил, с кем встречалась моя жена в последние... скажем, в последние года три. А особенно – в последние пару-тройку месяцев. Она изменяла мне, ты можешь себе это представить?!

– Нет, босс, – ошарашенно отвечает мой подчиненный, и я киваю:

– Вот и я не мог! Я рассчитываю на тебя, ты понял?

– Да, босс!

– Хорошо, – я отключаюсь и поворачиваюсь к Алине: – Нового кровотечения еще нет?

– Не дождешься, ублюдок, – рыкает она.

Я и вправду не дожидаюсь. Ни этим вечером, ни на следующий день, ни спустя еще сутки. Напротив: после госпиталя Алине становится намного лучше, тошнота и боли удивительным образом отступают, она снова начинает с аппетитом есть, и хотя большую часть времени проводит в постели за чтением и сериалами, все же начинает понемногу гулять по пляжу вдоль океана, а Лиза оберегает ее двадцать четыре часа в сутки.

Меня это злит. Я чувствую себя совершенно беспомощным, и в порыве гнева решаюсь на отчаянный и довольно жестокий шаг.

13 глава. Презрение

Моя неверная супруга сопротивляется долго и отчаянно, как настоящая львица, защищая свое еще не рожденное дитя. Она мечется по смятой постели, вырываясь из рук сразу двоих крепких мужчин, дергает руками и ногами, пинается, царапается и кусается, пытается выплюнуть таблетку... Ее упорная борьба вызывает уважение и восхищение, но я не готов отступить от своего плана. Наблюдая за этой жутковатой сценой со стороны, я невольно сравниваю ее с картинками из голливудских фильмов про психически больных людей, где санитары пытаются одеть на пациента смирительную рубашку. Вот только в этой комнате психически больной человек – это я.

Через десять минут, все-таки заставив Алину проглотить таблетку, мужчины оставляют ее на постели и подходят ко мне, измотанные и взъерошенные.

– Она у вас крепкая, – замечает один из парней, потирая раскрасневшееся запястье: кажется, у него там след от зубов.

– Жаль ее, – добавляет второй.

– Спасибо большое, ребята, – говорю я бесстрастно, словно и не слышу их слов. – Ждем вас завтра в то же самое время для приема второй таблетки.

Мужчины кивают и уходят уже молча. Проведенная процедура никому не доставила удовольствия: ни им, ни мне, ни тем более моей жене. Алина лежит на постели, как тряпичная кукла: бледная и без движения. Но когда я поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня с ненавистью и садится в кровати. Я делаю несколько шагов к постели, а она шипит как змея:

– Не подходи, сука.

– Мне очень жаль, – говорю я. – Но чужой ребенок... ты в своем уме?

– Я не люблю тебя! – выплевывает она мне в лицо. – И никогда не любила! – добивает меня своей откровенностью, делая чертовски больно, но я и виду не подаю, что уязвлен в самое сердце:

– Это не имеет значения. Ты моя жена и должна быть верна мне. Ты же понимаешь, что ни о каком разводе не может быть и речи? Иначе я потеряю репутацию примерного семьянина, а ты схлопочешь лет пятнадцать тюрьмы.

– Я не собираюсь молчать! Ты тоже сядешь! – рычит она.

– Неужели! – усмехаюсь. – С моими связями и деньгами я получу максимум условный срок. А вот ты...

Она замолкает, и я накрываю дрожащую женскую ладонь своей в попытке успокоить ее. Алина брезгливо дергается, вырывая пальцы, а потом неожиданно спрыгивает с постели, шлепая торопливо в сторону выхода.

– Куда это ты собралась? – не понимаю я.

– От тебя подальше, ублюдок! – рявкает она на ходу.

Я решительно шагаю за ней следом, но не успеваю: буквально перед самым моим носом она захлопывает дверь ванной комнаты. Щелкает замок. Потом сильным напором включается вода, и я слышу рвотные позывы. Очевидно, она засовывает пальцы себе в рот, чтобы проблеваться и избавиться от таблетки. Блять. Этого я не предусмотрел, не уследил, не поймал... Значит, завтра придется начинать все с начала? Твою мать!

Я сажусь прямо на пол, прислонившись спиной к двери ванной, и слушаю, как ее тошнит над раковиной, как она откашливается, умывается... Мир вокруг сгущается и темнеет: меня тоже тошнит – от себя самого. Она презирает меня – и я себя тоже презираю. Когда-то я не был таким дерьмом. Самовлюбленным – да. Эгоистом – да. Карьеристом – тоже. Идущим по головам – вполне. Помешанным на деньгах – даже это. Но чтобы настолько... Чтобы своими собственными руками убивать нерожденного ребенка?!

Я ведь так хотел от нее детей. Новость о бесплодии меня подкосила. Я пытался лечиться, но это не дало результатов. Тогда я просто ожесточился и закрыл эту тему раз и навсегда. Повесил замок и выкинул ключ. А она забеременела, блять, она забеременела от другого мужчины! И полюбила его! Если честно, это бесит еще сильнее... Но куда уж мне до него, если у него, простите, жизнеспособные сперматозоиды?! Будь он хоть последний бомж на вокзале – он все равно лучше меня! Так ведь она считает?!

– Какого хрена? – спрашивает сухо Алина, открывая изнутри дверь и пытаясь отодвинуть меня, чтобы выйти. Я упрощаю ей задачу: встаю с пола и отхожу сам. Жена проходит мимо меня с гордым видом. Я провожаю ее взглядом и сажусь обратно на пол, обхватывая руками голову.

Стакан бурбона, как обычно, позволяет мне немного расслабиться и забыться. Мысли расплываются, рассредотачиваются, и я засыпаю прямо на диванчике в гостиной, чтобы не беспокоить Алину.

На следующий день, когда приходят подкупленные парни из госпиталя, я задаю вопрос:

– Ее вырвало минут через пять... Это значит, что таблетка не подействует?

– Сложно сказать, – пожимает плечами один из них. – Сегодня дадим вторую таблетку и посмотрим, будет ли кровотечение. Оно должно начаться спустя три или четыре часа после приема. Если выкидыш не произойдет – завтра отвезем ее в госпиталь и попробуем вакуумом...

– Что? – я морщусь.

– Вакуумная аспирация.

– Ясно, – у меня к горлу неожиданно подкатывается ком тошноты. – Знаете что... – я качаю головой. – Не надо. Не надо этого всего.

– В смысле? – переспрашивает второй парень.

– В смысле – катитесь отсюда нахуй, – уточняю я и, не слушая больше ничего, выпроваживаю их из нашего дома. Мне сразу становится немного легче, хотя в висках все еще стучит кровь.

14 глава. Чудо

Милостиво вызванные мною на виллу врачи решают не возвращать Алину в госпиталь, позволяют ей остаться дома, но требуют неукоснительно соблюдать постельный режим и специальную питательную диету, пить горстями какие-то таблетки и витамины и избегать стресса. За ней ухаживает Лиза – а я добровольно перебираюсь в одну из дальних нежилых комнат, чтобы не попадаться им обеим на глаза. Ведь это я – главная причина стресса собственной жены. Самое время заткнуться и хоть немного помолчать. Не то чтобы я планирую просить прощения у бога – я не верю в него, я даже у Алины прощения не попросил, – но я действительно раскаиваюсь. Я чуть было не совершил настоящее убийство...

С собой я беру только бутылку бурбона и стакан – больше мне ничего и не нужно. В первый вечер ко мне прибегает со своим любимым набором лего-конструктора беззаботный и веселый Костя, но потом мать запрещает ему разговаривать со мной, и я ее отлично понимаю. Крепкий алкоголь глушит муки совести и тяжелые мысли, и следующие несколько дней я просто провожу в наполовину бессознательном состоянии. Напиваться до глухого беспамятства входит в привычку настолько, что быть трезвым уже как-то не с руки, слишком мрачно и откровенно хуево. Жизнь – дерьмо, что тут скажешь.

Я просто жду, что будет дальше, чем все это кончится. Врачи говорят, что первый триместр – самый опасный, особенно если была угроза выкидыша. А уж если была еще и попытка прерывания беременности таблетками... Это пиздец какая непростая ситуация. Я так и не узнаю, был ли какой-то эффект от первого приема, успел препарат частично рассосаться или Алина успела его выблевать без угрозы для ребенка? Тошнило ли ее? Или даже рвало? Была ли кровь из влагалища? Поднималась температура? Она мне ничего не говорит, а я не спрашиваю. Пару раз столкнувшись в коридорах по пути на кухню или в ванную комнату, мы расходимся как чужие люди, просто живущие под одной крышей. Да и кто мы друг другу, если не они – чужие люди? Я люблю ее – в своей извращенной, садистской, нездоровой манере. Но любила ли она меня когда-нибудь? Она сказала – нет. Или это было сгоряча? Хер его знает.

Она звонит отцу своего ребенка. Я пару раз слышу, как они разговаривают по телефону. Алина даже не скрывается. Отвратительно. Она рассказывает ему что-то, смеется, говорит «целую, люблю». У меня аж горло сводит спазмом, а в груди становится горячо от боли.

С помощью Влада я выясняю, кто этот человек. Его зовут Павел Александрович Сазонов, и он – адвокат по уголовным делам. Защищает женщин от домашнего насилия. Охренеть она себе любовника выбрала, при таком-то муже. Выглядит как продуманная многоходовочка. Познакомились они пару лет назад во время работы над общим благотворительным проектом. Получается, моя жена уже два года – ну, или чуть меньше, – спит с другим мужчиной, а я даже не догадывался... Если бы не ее внезапная беременность – сколько еще лет она скрывала бы это от меня? Но я не позволю ей быть с этим мужчиной. Я сделаю все, чтобы отрезать ее от него.

В самом конце февраля, как раз на исходе первого триместра беременности, прежде чем покупать билеты на самолет обратно в Россию, я отправляю Алину на УЗИ и анализы. Важно, чтобы она прошла медицинское обследование и ей разрешили лететь. Если врачи скажут, что есть хоть малейший риск, – останемся на Бали сколько потребуется. Раз уж я решил, что ребенка нужно оставить, – это теперь в первую очередь именно моя ответственность.

В последний момент простужается Костя, и Лиза решает, что ей лучше изолироваться с сыном на пару-тройку дней и не заражать Алину. Жена пробует договориться со своими балийскими друзьями, чтобы те сгоняли с ней в госпиталь, но ребята тоже оказываются заняты. Тогда она решает добираться до больницы сама.

– Ну уж нет, – я качаю головой. – Одна ты точно не поедешь. Вдруг по дороге тебе станет нехорошо...

– Это все равно будет безопаснее, чем поехать с тобой, – язвительно отвечает Алина, но я закатываю глаза:

– Собирайся, я отвезу тебя. И не спорь... пожалуйста.

Она косится на меня с подозрением, но потом, махнув рукой, все же идет собираться. Едем мы молча, в госпитале я тоже сопровождаю ее как безмолвный охранник. Нас просят подождать доктора, и я сажусь на противоположный конец скамейки, чтобы не смущать ее своей близостью. Через минуту из кабинета выглядывает приветливая женщина-врач:

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста! – и Алина поднимается с места, а я остаюсь сидеть на скамейке. Тогда доктор улыбается мне и кивает: – И вы тоже, будущий папочка!

– Я не... – начинаю я, но она хмурится:

– Давайте, жену надо обязательно поддержать в такой важный момент!

Я нерешительно переступаю порог кабинета. Алина решает не спорить: видимо, не хочет скандала. Я сажусь сбоку от кушетки, чтобы видеть экран, на который выводится картинка УЗИ.

– Сейчас будет немного прохладно и мокро, – сообщает доктор, прежде чем нанести на живот Алины специальный проводящий гель. – Итак, что тут у нас, посмотрим... – монитор загорается, динамики начинают дышать, издавая звук, и я завороженно залипаю на маленький черно-белый экранчик, где шевелится уже вполне различимый человечек. – А вот и малыш. Срок двенадцать недель, все верно?

– Да, – шепотом произносит Алина. У нее на глазах слезы счастья.

– Судя по всему, все в порядке, ребенок развивается нормально. Пока рано говорить точно, но могу предположить пол малыша. Хотите знать?

15 глава. День родов

После возвращения в Москву я устанавливаю за Алиной постоянную и тщательную слежку. Если раньше глава моей службы безопасности только осторожно присматривал за ней, то теперь другой специально обученный человек – незнакомый ей, чтобы не заподозрила, – смотрит в оба. Отправляется ли моя жена в консультацию для беременных, или идет по магазинам, или встречается в кафе с подругой, или гостит у родителей, – Вик постоянно и неотступно следует за ней.

Конечно, Алина подсознательно чувствует контроль и по привычке пытается конспирироваться: она так делала и раньше, судя по всему, только раньше я этого не знал, доверяя ей гораздо больше, чем следовало бы. Она меняет машины по несколько раз за одну поездку, талантливо придумывает истории, где она была и что делала, но от Вика не скроешься: он всегда провожает ее от ворот до ворот и обратно. Сам он тоже меняет машины и образы, чтобы оставаться невидимым. Он профессионал своего дела, и я плачу ему большие деньги за такую непростую работу.

К своему любовнику Алина тоже ездит, но не слишком часто, максимум – раз в две недели. Это еще терпимо. Волевым усилием я решаю не препятствовать этим отвратительным для меня встречам: ей сейчас вредно нервничать, и я не хочу провоцировать скандалы. Вот родится ребенок – тогда и поговорим. Тогда я решительно отрежу ее от этого проходимца. А пока просто стискиваю зубы, с ужасом представляя, чем они там занимаются за закрытыми дверьми его квартиры... Интересно, они и теперь трахаются, когда она беременная?

Ее живот растет постепенно и очень красиво, но за всю беременность Алина ни разу не дает мне потрогать его, почувствовать, как толкается малышка. На двадцатой неделе подтверждается пол – это будет девочка. Алина сообщает мне имя: Ксения, Ксеня. Разумеется, обсуждению этот вопрос не подлежит. Я пожимаю плечами и молча соглашаюсь, хотя имя кажется мне совершенно дурацким. Я бы лучше назвал свою дочь Вероникой или Варварой. Но раз уж ее биологический отец будет вынужден уступить девочку мне, пускай хоть имя ей даст. Я щедро позволяю ему это.

Роды назначают на конец августа. Ксения должна буквально заскочить в уходящий вагон и родиться на исходе лета. Это кажется мне очаровательным.

Почти весь август Алина проводит дома, гуляя только по поселку да выезжая несколько раз к доктору. Живот у нее большой, но сама она почти не пополнела: все такая же хрупкая тростиночка. Красивая. Моя. От мысли, что ее трахал другой мужчина, у меня кулаки сжимаются и одновременно наворачиваются слезы. Но я не подаю вида. Я веду себя как самый заботливый и любящий муж на свете. Жаль, Алина это не ценит, избегая меня всеми возможными способами. Я оказываюсь чужим в своем собственном доме. Спасает, как всегда, только бурбон.

Двадцатого августа я отправляюсь на совещание. До родов остается еще несколько дней. Мы с коллегами обсуждаем рабочие дела, когда телефон в кармане вдруг начинает вибрировать. Первое желание – отключить его, но это звонит Влад: возможно, что-то важное. Я поднимаю указательный палец, прося прощения, и выхожу из зала собраний.

– Что случилось? – спрашиваю сразу.

– Давид Кириллович, у Алины Алексеевны начались схватки.

– Твою мать, – рыкаю я. – Я на совещании, мне нужно еще минут тридцать или сорок... Она ведь знает, что нужно делать?

– Да, говорит, что пора в больницу.

– Тогда вези ее, черт возьми, какого хера ты еще от меня хочешь?! И – Влад! – я делаю паузу, отмечая важность наказа. – Проследи, чтобы она не родила прямо в машине! Я только поменял кожаную обивку!

– Хорошо, Давид Кириллович, – растерянно отзывается Влад, и я тут же отключаю телефон, чтобы вернуться к работе. Мысли, конечно, заняты теперь совсем другим, но приходится сосредоточиться на делах налоговой службы и монотонном голосе выступающего с докладом сотрудника.

Через полтора часа я с огромным букетом алых роз уже в больнице – из-за лютых пробок Влад отвез ее не туда, где я бронировал место, оплачивал лучшую палату и лучших докторов, но это теперь уже неважно, – а еще через час на телефон приходит сообщение от Алины:

«Я родила. Ребенок здоров. Твоя обивка в полном порядке».

Твою мать! Она слышала про обивку!

Я нервно сплевываю и иду искать врача, однако меня почему-то просят подождать. Чего ждать?! Ребенок родился! Я хочу в палату к жене!

Проходит еще какое-то время, прежде чем ко мне выходит доктор, принимавший роды. Вид у него откровенно потерянный.

– В чем дело? – спрашиваю я строго.

– Давид Кириллович, мне так жаль... Мы сделали все, что могли. Но такое иногда бывает. Внезапная остановка сердца.

– Блять! Что?!

– Ваша дочь не выжила...

Прежде чем зайти в палату, я стучусь в дверь, а потом нерешительно переступаю порог.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Алина, едва увидев меня. Я вдруг понимаю, что зачем-то принес с собой цветы, злюсь на самого себя, швыряю их на пол. Как сказать ей об этом?! Невозможно смягчить новость о смерти новорожденного ребенка!

В итоге я говорю прямо, как есть:

– Она умерла, Алина.

– Что? Кто умер? – в ее глазах растерянность и полное непонимание.