- Вот чего ты меня взглядом прожигаешь, а? В чем дело, пигалица?
Глава сыскного управления провинциального города и, по совместительству мой дядя, посмотрел поверх очков.
- Вам не понравится, дядя Саймон, - ответила я, скромно потупив взгляд.
По-другому с дядюшкой говорить не следовало. Точно не в управлении. У него тут по струнке ходили все: и молодежь, и старожилы. А уж когда он грохал кулаком по столу, подчиненные предпочитали либо спрятаться, либо притвориться мебелью.
А еще я постаралась на обижаться на «пигалицу». Рост-то у меня вполне обычный. Это дядя – упрямец. Не желает отказываться от давнего прозвища.
- Само собой, не понравится, - проворчал он и отхлебнул кофе из большой чашки. – Но всё равно говори.
Я положила на стол три папки, в которые подшила бумаги.
- Роджерс не опросил пожилую даму с первого этажа, которую упоминают все свидетели. Портман не был дома у подозреваемого, опять посылал криворукого помощника. А тот невнимательный. Им обоим лишь бы поскорее дело закрыть, а не искать мотив. Кингсли и вовсе арестовал не того. Я видела юношу раньше - когда тот приходил на допрос. Он невысокий, а раны жертвы расположены так, что нанести их мог лишь человек, как минимум, на голову выше. Дядя Саймон, я не пытаюсь умничать. Но так работать нельзя. Мы не в булочной. Кривая булка никому жизнь не сломает. А тут судьбы решаются.
Дядя Саймон поморщился. Он ненавидел разгильдяйство. Но еще сильнее не любил лишний раз видеть меня на своей территории. Я была хуже бельма на глазу.
И это угнетало. Нас обоих.
По правде, дядя Саймон относился ко мне лучше остальных родственников. Но любил бы куда сильнее, если бы я к своим двадцати двум годам обзавелась мужем и парой детишек, а не крутилась под ногами в управлении. Но так сложились обстоятельства. Приходилось меня терпеть, стиснув зубы.
А всё потому, что четыре года назад королева захотела, чтобы в столичном университете некоторым профессиям, считающимся мужскими, обучали и женщин. Король пошел на поводу, и несколько юных леди стали студентками. В том числе, я – Роуз Ливингстон. Провинциальная всезнайка, как называли меня некоторые сокурсники. За спиной, само собой. В лицо бы никто не рискнул.
В университете было непросто. Нас не жаловали и парни-студенты, и многие педагоги. Но я выдержала и сумела стать дипломированным следователем. Вот только времена изменились. Королева, ратующая за образование женщин, скоропостижно скончалась. Король выдержал траур и женился вновь. Новая супруга монарха больше интересовалась нарядами и балами, нежели правами для леди. Под давлением окружения король снова закрыл женщинам путь к особым профессиям.
Однако… остались мы. Обладательницы дипломов. Нас в буквальном смысле запихнули кого куда. В основном бумажки перебирать. Я же оказалась в родном городе. Под началом дяди. Серьезной работы он мне не поручал. Расследования? Еще чего! Письмоводитель и точка. Тот факт, что я регулярно «вылавливала блох» в отчетах следователей, дядю сердил. Но он не отмахивался. Ворчал на меня из раза в раз, а потом устраивал взбучку нерадивым работникам, скрывая, разумеется, мою причастность. Для всех остальных я была тенью. Меня демонстративно не замечали. Не одобряли, что я имела наглость учиться на следователя. Флиртовать не рисковали. Всё-таки племянница грозного начальника. За такое можно и работы лишиться.
В общем, я уже пятый месяц изо дня в день возилась с бумажками, не очень понимая, как вырваться из замкнутого круга. Знала, что продвинутся не дадут. Будут просто ждать, когда сама сдамся. Вот только отступать ой как не хотелось…
- Я разберусь с этими идиотами, - проговорил дядя Саймон, просмотрев отчеты следователей и убедившись в моей правоте. – А ты…
Договорить помешал требовательный стук в дверь. Она открылась прежде, чем дядя успел произнести хоть слово. Визитер не стал ждать разрешения войти. Но это оказался сам Теодор Коннелли – лучший местный следователь. Такому сотруднику многое прощается. Ему перевалило за сорок, на висках появилась седина. Но энергии в нем было столько, что позавидовал бы любой юнец. Коннелли только пришел с улицы, о чем свидетельствовали мокрые волосы. Мерзкая ноябрьская морось никак не желала становиться снегом.
- У нас снова жалобы на «Фиолетовый город», - объявил Коннелли, негодующе качая головой. – Знаю, шеф, вы скажете, что дети – неблагонадежные свидетели. И не имеют право приближаться к территории. Но мальчишки клянутся, что в озере кого-то утопили. Снова. Господин Ливингстон, необходимо провести официальное расследование. Помню, мэр требует не приближаться к пансионату. Но голову готов дать на отсечение, там неладное творится. Профессионально чутье меня никогда не подводит.
Дядя Саймон поморщился.
- Местные недовольны таким соседством, и я их понимаю. Но это еще ничего не значит. Люди вечно болтают всякое. А мальчишки, что снова туда полезли… Да, Коннелли, я скажу, что они ненадежны. Хотели поглазеть на преступление, и, разумеется, получили зрелище. Лучше ответь, с какого расстояния они наблюдали за озером?
- Не с самого близкого, - признался Коннелли.
- То-то и оно, - припечатал дядя Саймон.
- Но исчезнувший господин Фитц…
- Сгинул в другом месте. Свидетели видели, как он покидал «Фиолетовый город».