Я тебя читаю

Пролог

^-^

— Ты меня любишь? — Спрашиваю Громова, слегка пятясь от его обжигающих прикосновений.

Усмехается, притягивая к себе поближе, чтобы я уже точно не смогла никуда убежать.

— Зачем ты спрашиваешь?

Резко переворачивает, подминая под себя, и крепко фиксирует мои руки над головой.

— Ну все, теперь ты полностью в моей власти!

— Паш, ты не ответил...

— Если я скажу «да», что мне за это будет?

Мужчины все одинаковы. При слове «секс» у них напрочь отключается мозг. Любыми путями хотят получить свое. Только мне это на руку.

— Если ты скажешь «да», я спрошу еще кое-что...

— И что же это, малышка? Надеюсь, это не просьба отдать свою душу? — Смеясь, спрашивает Паша, не отрываясь, впрочем, от ласк.

— Почти.

Он даже не отстраняется, взгляд затуманен, дыхание сбивчиво, руки блуждают по моему обнажённому телу.

— На что ты готов ради меня?

— На все... — шепчет Паша почти в бреду, спускаясь все ниже и ниже.

— И даже на убийство?

Часть1.1

— Куда теперь?

Молча смотрю в серое небо, нависшее над головой, и делаю первую затяжку.

— Ну и говно же ты принес, — сплевываю на асфальт, не торопясь отвечать на вопрос.

Серега молча пожимает плечами и протягивает ключи с брелоком в виде сердечка.

— Это что? — спрашиваю я, но связку беру, пока он не передумал.

Жить мне и правда где-то надо первое время.

— От хаты. Сеструхиной. Она со своим уродом в Пермь умотала, просила цветы поливать. У нее ж там этот, как его. Ну эта, как ее... как трансвестит название, только по-другому как-то.

— Традесканция?

Серега радостно бьет себя ладонью по лбу.

— Точно. Она. Нинка на своих горшках помешана. Все время с ними возится. Лучше бы к матери хоть раз съездила. Овца.

— Аа...

Спрашивать, когда Нинка вернется неохота. Вдруг окажется, что уже сегодня-завтра?

Но Серега сам отвечает, будто мысли мои читает.

— Они на три недели умотали. Вчера только проводил, так что не ссы. Хата в твоем распоряжении почти на месяц, потом что-нибудь придумаешь.

— Ага...

— Только ты это... баб не води туда, Нинка на всю голову, ну на чистоте помешана. Она мудозвона своего раз в месяц в больничку отправляет анализы на триппер сдавать.

Киваю, погруженный в свои мысли. Ну не о Нинкином же мудозвоне и его триппере мне думать в самом деле?

— Да что ты как пришибленный? Круто же, что ты не там теперь... у меня папаша каждый раз как выходил, неделю кутил. Да чтоб он с такой рожей хоть раз... Паш, млять, хорош! Ты что, не рад что ли, что вышел?

Усмехаюсь и протягиваю руку за новой сигаретой. Хоть и говно, а курить охота сильно.

— Серег, где ты эту хрень взял?

Серега морщится, словно от зубной боли.

— Машка, зараза, сказала раз я не бросаю, то хоть вот эти, полегче должен курить. Нормально, кстати, я привык.

Я бы к таким фиг привык. Проще совсем бросить, чем давиться этой гадостью.

Серега пятерней чешет репу и вздыхает, глядя на тонкие дамские сигареты.

— Ну ладно, поехали что ли к Нинке? Сейчас бухлишка купим, посидим нормально, поговорим. Сто лет не виделись, а будто вчера провожал тебя по этапу. А помнишь...

— Пожрать бы... — беспардонно прерываю его ностальгическую ересь и даже кивком указываю на живот. На всякий случай. Серега у нас живостью ума и понятливостью особо не отличается.

— Ну... об чем базар, братуха! И пожрать купим, и попить, и вообще что хочешь. Погнали что ли тогда попырому? Чет мне место это не нравится.

— Это верно. Место так себе, честно говоря.

Серега торопливо идет к своей потрепанной старой тачке, стараясь не смотреть в сторону высокого забора, опутанного по периметру колючей проволокой. Бросаю прощальный взгляд на место, где провел последние пять лет своей жизни, очень надеясь никогда больше сюда не попадать. Но жизнь как известно та еще сука. Поэтому кто знает, кто знает...

Мотор в Серегиной девятке заводится раза с третьего и то после отборного трехступенчатого мата.

— Слушай, ну ты же филолог, мать твою. Ну что за лексикон недобитого гопника?

— Да на хер! — вздыхает Серега и всю оставшуюся дорогу до супермаркета едем молча.

Серега, кстати, и правда филолог. Вместе с ним школу кончали, вместе в универ отправились, вместе бухали и заваливали сессии. Потом дороги наши разошлись: я не нашел ничего лучше, чем пойти работать в среднюю школу обучать малолетних недоумков, а Серега подался в шиномонтажку, которую потом не без помощи родаков и выкупил. Теперь он типа бизнесмен, правда мелкого пошиба. Но все же... по крайней мере не зек, как я, и то ладно. А вот филолог из него дерьмо полное. Нас и держали-то в универе за красивые глаза. Парней на факультете днем с огнем не сыскать (это, кстати, и стало решающим аргументом в пользу нашего поступления). Ну Серёгу точно. Я все-таки учился. Не всегда успешно, но вполне сносно. Очень скоро мы поняли, что работа нам предстоит крайне неблагодарная и весьма неприбыльная и я даже порывался бросить это гиблое место, но мать настояла остаться.

Смотрю на дорогу, на вывески, ожидая, что город изменился до неузнаваемости, но нет. Воспоминания проносятся калейдоскопом. Вот тут мы гуляли мелкой шпаной, а здесь я блевал первый раз после Серегиного пойла, которое он спёр у каких-то бомжей. Не, он, конечно, уверял, что купил, но блин! Чуть не сдох тогда, мать потом добить хотела.

Лучше б добила дебила.

Все как и было, разве что вон той шараги на углу раньше не наблюдалось. Всю жизнь сколько помню там была библиотека, в которой я бывал чуть ли не каждые выходные. А сейчас какое-то стремное питейное заведение с кучкой дам незатейливого вида возле входа.

— А чего это, Маячок закрылся что ли? — спрашиваю, имея в виду ту самую библиотеку.

— А? — Серега ритмично кивает головой под дебильную музыку. — Ты про святая святых что ли? Ну да. Лебедева помнишь?

Честно говоря, не втыкаю о ком он говорит, но киваю.

— Ни черта ты не помнишь, Паш. В параллели учился. Он у тебя еще Людку увел в десятом классе.

А, эта гнида толстожопая. Лебедь, черт... До сих пор не понимаю, что Людка в нем нашла? Хотя кого я обманываю, бабло она в нем нашла. Вовкин отчим в свое время был начальником почтамта. Такой же жирный боров. Чего б и не быть жирными, когда бабло разворовали на три жизни.

Ой, на кой ляд я вообще о них вспоминаю?! Этого черта бы к нам в хату, враз бы похудел.

— Вижу воспоминания еще свежи, — ржет Серега. — Короче Лебедь-отец выкупил у города Маячок и на его месте открыл стриптиз-клуб для сыночки-корзиночки.

— А что, так можно было? Библиотека разве не городская?

— Пф... херню сморозил.

Да сам понял, что ересь сказал, как младенец, честное слово. Откат дело тонкое. Была библиотека — стал стриптиз.

— Значит этот толстожопый теперь бизнесмен...

— Да ладно тебе. Нормальный кстати клубешник, если что.

— А Машка знает?

2

Рыжая деваха с большими титьками и блядскими раскосыми глазами пытается расстегнуть мою ширинку, но пьяные руки не слушаются, и она глупо хихикает, тщетно строя из себя роковую женщину. Легенько отталкиваю даму, все еще помня, что когда-то был вполне приличным человеком, который никогда не спал с проститутками даже в мыслях, и разговаривал и думал исключительно на литературном русском.

Но черт, надо понимать. Четыре гребаных года у меня не было женщины. Никакой — ни страшной, ни красивой, ни рыжей и ни русой, ни маленькой, ни толстожопой, ни косой и ни кривой. Никакой. А тут эта рыжая со своими большими титьками трется об меня, словно я лампа Алладина.

Давай, Паш, просто используй женщину и ситуацию и забудь всё, как страшный сон.

Черт, не могу смотреть в эти пустые глаза, не могу. Какая-то она вся побитая, потасканная эта девчонка. Пытаюсь вспомнить как ее зовут... Натахой вроде представлялась. И где только Серега её взял?..

Даже тот факт, что у меня никого не было четыре гребаных года, не способствует нормальному возбуждению. Ну не могу я заниматься сексом с женщиной, если она мне хоть сколько-то не нравится.

«Расскажи мне, скольких ты ласкала...»

Ну давай, еще Есенина ей продекламируй. Возьми ее уже всячески и ложись баиньки.

Уже настойчивее отодвигаю Натаху в сторону, встаю и шаткой походкой иду в комнату. Из спальни Серегиной сестры раздаются стоны, что дико бесит. Иду в ванную, долго умываюсь холодной водой и, немного придя в себя, набираю давно забытый номер.

Маринка берет сразу, будто ждала этого звонка всю жизнь.

— Привет.

— Ну, здравствуй.

И молчим. Долго молчим вместо того, чтобы положить трубку. Наконец, Маринка, зная, что я могу играть в эти игры бесконечно, не выдерживает.

— Ну приезжай что ли?

Киваю, совсем забыв, что она меня не видит.

Но Маринка все понимает правильно и без слов.

— Адрес помнишь, или подсказать?

— Помню.

***

Бывшая встречает в легком кружевном халате, точно зная, что сегодня у нее будет секс. Я тоже это знаю. Тонкое кружево просвечивает острые соски, которые, кажется, вот-вот пробьют насквозь ткань, чтобы скорее оказаться в моих руках. Не говоря ни слова, с порога набрасываюсь на нее, словно удав на кролика. Хотя кто еще из нас кролик...

Маринка, кажется, только этого и ждёт. Тут же развязывает поясок на талии и моему взору предстаёт ее тренированное, спортивное тело. Конечно, зря что ли она с пяти лет танцами занимается? Помню, впервые увидев столь совершенное тело, долго разглядывал его словно что-то диковинное. И сейчас оно почти не изменилось. Если только совсем немного округлилось, но так еще красивее. Не зная моих мыслей, Маринка торопливо снимает с меня брюки и тут же, не давая опомниться, кладет мои руки себе на грудь, заставляя дышать чаще. Проводит к животу и ниже. Мокрая... насквозь кажется. Голова кружится от нахлынувшего возбуждения. Еще немного и мы даже не дойдем до спальни.

Не могу сдерживаться. Хочется скорее выпустить пар, или я сдохну прямо здесь. Одной рукой ласкаю ее между ног, второй провожу по лицу и слегка грубовато толкаю вперед, в сторону спальни. Маринка не сопротивляется, вижу, что хочет меня как никогда. А уж я-то как хочу, вот-вот разорвет к чертям собачьим, если я срочно её не возьму прямо здесь и прямо сейчас. Но я сдерживаюсь, лаская давно забытое тело. Вдыхаю аромат когда-то любимой кожи, прикусываю некогда сладкие губы.

— Возьми меня уже, Паш. Не надо прелюдий... — шепчет она, тяжело дыша. — Ну же, Громов, быстрее...

А уговаривать меня не надо.

Она захлебывается в стоне, когда я вхожу в нее одним рывком, едва успев повалить на кровать, и продолжает стонать, когда я вдалбливаюсь со всей молодецкой дури до упора. Вот-вот кровать сломается. Маринка кричит, я тоже чуть не ору, но хвала богам, кончаю быстрее, чем крик раненого зверя вырывается из пересохшего горла.

Удивлённый взгляд бывшей как бы намекает, что рановато все закончилось, но тут уж извините, имею право. Заслужил.

Маринка не успокаивается и, не давая нормально отдышаться, целует вначале шею, потом спускается чуть ниже, к груди, слегка прикусывает, вызывая новый прилив возбуждения. Ее руки блуждают по моему разгоряченному телу, едва касаются кожи, поражая нервы словно электрическом разрядом.

— Маринка... — шепчу я, — Сейчас докусаешься...

Она смеется. Смеется, когда я рывком переворачиваю её на живот и, не давая и пикнуть, полностью овладеваю этим совершенным телом. Маринка глушит стоны в подушку, пытаясь уползти хоть на сантиметр, но я держу ее крепко. Знаю, что нравится, свежи еще в памяти воспоминания. Сейчас я тебя, Мариночка, сучка ты изменчивая, и так и сяк буду любить. За все четыре года. Умолять еще будешь, чтобы отпустил. Хочу, чтобы вспомнила, кого потеряла и с кем у тебя уже никогда ничего не будет. Пусть искры из глаз брызжут от понимания, что никто и никогда больше так тебя не полюбит. Возьму своё по-всякому, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. И Маринка умоляет, просит передышки и что-то еще шепчет в полубреду, закатывает от удовольствия глазки и просит еще и еще. И, кажется, что я готов продолжать этот марафон вечно. Но даже вечно когда-нибудь заканчивается.

***

Маринка лежит на диване и пялится в белый потолок.

— Как думаешь, Паш, а мы... могли бы начать сначала? А?

Ну конечно, черт возьми, самое время по душам поговорить. На часах пять утра, за окном скоро рассветет, а мы будем про какую-то херню болтать.

— Давай спать. Я очень устал. Дорога, потом с Серегой посиделки, потом ты...

Понимаю, что звучит грубо, но ничего не хочу говорить в свое оправдание. Маринка хотела секса, она его получила. Я тоже не остался в накладе. Ну какое все сначала?

Она что-то хочет ответить, но замолкает на полуслове. Понимает, надеюсь, что это глупый разговор и возможно так и будет пялиться в этот потолок, пока не уснет. А я почти сразу проваливаюсь в сон без сновидений и сплю так до вечера.