Я, ты и море... Ч.3.

Часть 3/3. Глава 3. Эпилог.

Ошибки прошлого выбивают из жизни. Оглядываясь, не замечаешь, сколько опрометчивых поступков совершилось в попытке отомстить за свои чувства.

Друзья! Принимайте жизненные обстоятельства за опыт, а не за попытку стереть вас с лица земли. Не стыдитесь ошибок.

Это не ошибки, круг замкнулся, – это опыт!

***

Миновали лета.

Время текло неспешно, как широкий равнинный поток, и вот уже четыре года Дания жила новой, наполненной гармонией жизнью, обретшей свою особую глубину и насыщенность, подобно дорогому выдержанному вину, получившему свой особый, слегка терпкий вкус.

В этой новой жизни Данию окружал безупречный комфорт, созданный заботливыми руками Градского. Его внимание проявлялось не столько в нежных словах, сколько в чеках из самых дорогих бутиков, где они стали постоянными клиентами. Их совместные шопинг-марафоны по роскошным торговым галереям – московским ЦУМу, «Барвиха Luxury Village» и ГУМу и питерским ДЛТ и «Галерее» – превратились в изысканный ритуал. В зеркальных витринах, словно в кадрах стильного кино, отражалась счастливая пара: он с томной снисходительностью наблюдал, как элегантные платья, мягко обволакивающие ее стан, а кожаные сумки от «Hermes» и холодный блеск «Cartier» лишь подчеркивали ее утонченную красоту. Каждая примерка становилась маленьким спектаклем, где он был самым благодарным зрителем. Каждая новая вещь в ее гардеробе становилась частью их общей истории. Все эти предметы роскоши появлялись в ее жизни с неумолимой регулярностью, равномерно смене времени года.

Их бракосочетание состоялось на фоне второй беременности, которая, как и первая, закончилась «неудачей». Если первая потеря прошла почти незаметно, оставив после себя лишь догадки Градского и тихую скорбь Дании, то вторая обернулась ночным кошмаром – внезапным кровотечением, неделей в стационаре и пустотой в душе. Затем были третья, четвертая попытки... Они объездили лучшие клиники Европы – Швейцарии, Германии, Испании, – но везде получали одинаковый вердикт: медицинских препятствий к деторождению не обнаружено.

Несмотря на все неудачи, Михаил проявлял поразительное упорство. Он купил загородный дом с благоухающим садом, где розы цвели до глубокой осени, организовал ежеквартальные поездки на лучшие морские курорты – все это должно было создать идеальные условия для желанной беременности. К их услугам были лучшие репродуктологи, психологи и массажисты – целая команда специалистов, работавших над физическим и душевным здоровьем Дании.

За эти годы Дания Градская (теперь она носила эту фамилию с достоинством) достигла профессиональных высот, став главным терапевтом Многофункционального столичного госпиталя. Ее природный ум, подкрепленный постоянной начитанностью – от классической литературы до современных медицинских статей, – позволил ей с легкостью освоить тонкости светского общения. Бывшая провинциалка превратилась в женщину с безупречными манерами и осанкой. Ее движения стали плавными и уверенными, речь – отточенной, внешний вид – безукоризненным.

Даже вождение черного «Мерседеса», подаренного мужем, она освоила с той же основательностью. Цвет автомобиля она выбрала на автомате – классический, строгий, деловой. И лишь потом, уже после покупки, неожиданно осознала, что это был любимый цвет... того человека.Того, чье имя она больше не произносила даже в мыслях.

Эх, вот она – имя... – ложка дегтя в этом райском наслаждении. Жизнь молодой семьи Градских была полна тепла, взаимопонимания и тихого счастья. Казалось, ничто не могло омрачить гармонию супругов. Но даже в этом идеальном мире существовал один хрупкий момент: гордо поднятый нос Дании опускался ровно тогда, когда раз в полгода ей приходило короткое сообщение: «Привет…»

Раздел 1. Годы без тебя...

Сельское южное утро. 9 января 2024 года.

Тишину рассвета нарушал лишь шелест ветра в голых ветвях да редкий пересвист зимних птиц. Солнце, робкое и бледное, едва пробивалось сквозь пелену облаков, озаряя скромный дом Богаевых золотистым отсветом. В кухне, пропахшей дымком очага и сладким духом тутового варенья, собралось все семейство, но не для праздного застолья, а для разговора, который давно назрел и теперь требовал разрешения.

– Ты окончательно решил с разводом? – спросил Аслан, опускаясь на стул с видом усталого человека, уже прекрасно знающего ответ на этот вопрос, но все еще надеющегося на лучшее.

Амира поставила перед мужчинами тарелку с румяными оладушками и села по правую руку мужа, будто занимая позицию меж двух огней, но тут же подскочила, услышав закипающий чайник.

– Да, – твердо прозвучало из уст Халида, когда он закинул ногу на стул, потянулся за оладушком, обмакнул его в тутовое варенье и отправил в рот с каким-то даже вызывающим спокойствием.

Некогда пылкий юноша с горящим взором, теперь Халид был мужчиной с лицом, закаленным разочарованием. Его некогда щетинистые щеки теперь скрывала густая, аккуратно подстриженная борода, прибавлявшая ему лет пять, а может, и больше. Впрочем, она не столько старила его, сколько делала строже и жестче. Он сидел за столом в иссиня-черном трикотажном костюме «Reebok» и в черной кепке «The North Face», купленных в местечковом ТЦ у расторопных торговцев турецкого великолепия, по цене, едва ли уступающей параллельному импорту. Нет, у него, конечно, были оригинальные вещи, но этот костюм был ему почему-то дорог. С ним нет никакой ассоциации. Просто удобен. У всех бывают такие вещички, близкие сердцу, вне зависимости от их цены.

Халид изменился. Все в его жизни перевернулось. Да и само время словно ускорило ход, унося прежние мечты куда-то в небытие. Теперь он жил в селе, рядом с родителями, перенес сюда свое СТО и спортивную секцию по ММА, которую вел вместе с Салимом. У них теперь был общий зал, и, как ни странно, воспитанников стало даже больше – отцы и матери все равно везли своих чад издалека, лишь бы те вновь попали в руки братьев Богаевых. Наверно, это единственное, что осталось неизменным – тренировки, тренировки и еще раз тренировки, в которых Халид старался забыться и перевести центр внимания на воспитанников. Салим же был счастлив в браке с Сабиной и растил двух сыновей. А Халид… У Халида было все сложно.

Родители его заметно постарели. Морщинки у глаз Амиры стали глубже, особенно те, что ложились у губ – следствие бесчисленных фальшивых улыбок, адресованных родителям Карины и самой снохе. Аслан же обзавелся более глубокими морщинами у концов ресниц – он стал чаще щуриться. Зрение подводило, и теперь он порой надевал очки, чтобы разглядеть хоть что-то на экране своего смартфона. Да и Амира иногда заимствовала их у супруга – например, чтобы рассмотреть чью-то ложь...

– Сынок, может, повременим? – осторожно предложила мать, ставя на стол дымящийся чайник и уже окончательно присев за стол.

– Первый обман я принял, – ответил тот, расставляя чашки с легким, но четким звоном. – Второй тоже. Но третий... Я устал при каждой ссоре слышать: «Я беременна!» Я разочарован и в наших медиках, и в ее подружках, которые ей потакали.

– Ну, это же подруги! Запрети ей с ними общаться – и все! – вступил отец, разливая чай с видом человека, убежденного в простоте решения.

– Нет, – отрезал Халид. – Своей головой надо думать. Я смотрел на чужие снимки УЗИ и радовался, будто это мой ребенок! Нет уж...

Амира придвинулась ближе к сыну и приобняла его за плечи.

– Дания хоть пишет?

– Сама – нет. Я ей пишу. Она сначала вроде отвечает нормально, а потом… тишина, и все – пропала.

– И что пишет?

– Да вроде все у нее нормально. Мне она много не рассказывает. Все узнаю через Сабину. Но я же говорил вам, у нее выкидыши постоянные. Вот сейчас не может отойти от очередного. Этот таскает ее по всему миру. Говорит, устала от поездок. Да и от него, кажется, устала. Давит он на нее... Но это тоже все по словам Сабины.

– Развестись не хочет?

Молодой человек отрицательно махнул головой.

Мать недовольно хлопнула ладонью по колену.

– И что она тянет?!

– Зачем так говоришь? – ухмыльнулся Халид. – У них семья. Если она остается с ним, значит, ее все устраивает, – он отодвинул стул и поднялся. – Ладно, я пошел на тренировку.

Аслан молча кивнул. Все это время он смотрел на сына и не понимал его. Не понимал, для чего эти крайности с разводом. Он же видел, как за эти годы его отпрыск сломался. Зачем продолжать общение с Данией? Ну он же видел, как Халид изменил свое отношение к Карине. Разве можно рушить семью? Разве можно променять годы жизни с Кариной на призрачную Данию, которая о нем уже, вероятно, забыла? Полный бред!

Мужчина видел, как его сын каждый раз радовался, сообщая о новой «беременности» Карины. А потом он видел, как тускнеют глаза Халида и как сжимаются его кулаки, когда он думает, что на него не смотрят. И это был момент, когда Карина сама сообщала семье, что ее «беременность» прервалась.

Его сын был бы прекрасным отцом. Он ухаживал за женой, как за редким бриллиантом. До сих пор в его памяти жили те дни, когда они с ним колесили по побережью в поисках экзотических фруктов – личи, питахайи, – которых она требовала. Они находили их, даже не зная, как они выглядят, сверяясь лишь с картинками из интернета. А теперь сам Халид понимал: все это было зря. Все это было насмешкой. Местью за прошлое и за его когда-то безразличное отношение…

В свою очередь, Амира жаждала этого развода. Еще четыре года назад, когда Аслан пришел в съемную столичную квартиру после разговора с Халидом и рассказал жене об исходе беседы с сыном, то впервые за долгие годы совместной жизни столкнулся с гневом своей супруги, которая звонко ударила его по лицу и бросилась в ванную комнату, рыдая там так, будто выплакивая все слезы, накопленные за годы. Они не разговаривали целый мучительный месяц. По вечерам, уже в селе, они сидели в тяжком молчании. А потом… смирились. У Дании – своя жизнь. У сына – своя. Ненастоящая. Ненужная им. Но своя.

Раздел 1.1.

Столица. 9 января 2024 года.

Сумерки сгущались над заснеженной Москвой, окрашивая небо в свинцово-лиловые тона.

Дания вышла из зеркальных дверей клиники, и январский мороз сразу впился в кожу тысячами невидимых игл. Ветер, пропитанный ароматом ледяной свежести, рванул навстречу, заставив ее инстинктивно втянуть голову в плечи. Норковая шуба, стоившая как годовой доход среднестатистической семьи, внезапно показалась ей тоньше папиросной бумаги.

Черный «G-класс», покрытый инеем, как новогодний пряник глазурью, стоял у подъезда, выпуская из выхлопной трубы клубы пара, похожие на дым сигары. Сквозь заиндевевшее стекло угадывалась фигура Михаила – его пальцы в перчатках из кожи ягненка отбивали нервный ритм на руле, словно дирижируя невидимым оркестром.

– Ну что там, зайка? – с привычной обеспокоенностью спросил Градский, когда его супруга села на соседнее сиденье.

Дания автоматически провела рукой по лицу, смахивая несуществующие соринки. Ее пальцы в перчатках из тончайшей кожи сжали ремень сумки «Birkin» так, что на дорогой коже появились морщинки.

– Они сказали... – с грустью начала она. – Восстановление от полугода, – последнее ее слово повисло в воздухе белым облачком пара. – Не понимаю, почему так происходит.

Теплая и влажная, как будто только что снятая с батареи, рука Михаила из-под перчатки легла ей на голову, ласково поглаживая шелковистые волосы жены.

– Не переживай, радость моя, – ласково сказал он с той самой ноткой, которую девушка называла «режимом влияния и поглощения». – Мы наблюдаемся у лучших специалистов страны.

Дания сделала губами подобие улыбки, чувствуя, как уголки рта предательски дрогнули.

– Надеюсь, что они нам уже когда-нибудь помогут, – фальшиво произнесла она, как плохо настроенная скрипка, но не оттого, что не хочет этого, а потому что ей осточертели эти медики в ее промежности. Скоро уже весь мир побывает у нее между ног. – Я завтра, наверно, опять весь день проведу здесь... Посмотришь за моими пациентами? Я физически не успеваю.

Тишина в салоне стала такой плотной, что ее можно было резать ножом. Михаил замер. Его пальцы теперь выстукивали на руле что-то из Шопена.

– Может, вообще завяжешь с работой? – бросил он небрежно, будто предлагал выбрать ресторан для ужина.

В груди Дании что-то оборвалось, упало к женским органам и застыло там тяжелым камнем.

– Что?! – ее голос взлетел на октаву выше. – Ты серьезно?!

– Ну ты же понимаешь... – недоговорил Градский и отвернулся к окну, где снежинки начинали свой медленный танец.

– Давай лучше поедем домой и перекусим, – Дания поспешно переключила тему, чувствуя, как в животе сводит от нервного голода и злобы на предложение супруга, которое она уже слышит не раз. – Закажем ту пиццу... помнишь, с трюфелями?

Лицо Михаила мгновенно преобразилось, ослепляя супругу белоснежной улыбкой.

– Конечно, радость моя! – промурлыкал он и наклонился к ее ярко пахнущим дынной жвачкой губам, но не поцеловал в них, а коснулся женской щеки, оставив ощущение липкой пленки. Градского бесило, когда она покупала эту химическую, дешевую резинку.

Загородный особняк встретил хозяев теплом и ароматом хвои от трехметровой елки, которую Михаил настоял украсить к их... третьей годовщине? Четвертой? Она уже сбилась со счета, который год живет со своей любимой, отвоеванной музой.

Дания сбросила шубу на кожаный диван стоимостью с иномарку, чувствуя, как шелковая подкладка скользит по пальцам. В спальне она нарочно надела свою любимую олимпийку из прошлого. Михаил называл ее «дешманской тряпкой», но именно поэтому она ее и хранила. Он не знал прекрасную историю этой «тряпки». Да любила она ее! Что тут непонятного?!

Детская... О, эта проклятая детская, напоминающая Эрмитаж! Комната, освещенная светом хрустальной люстры, бросающей на стены причудливые тени. Дубовые панели, привезенные специально из Франции, ковер из шерсти южноамериканской альпаки, полка с мишками «Steiff» – каждый куплен до... До очередного «извините, но...»

За спиной раздались тяжелые шаги. Градский всегда ходил так, будто хотел, чтобы пол под ним провалился.

– Не переживай, любимая, – его рука легла на плечо супруги, пальцы впились в ткань с такой силой, что она почувствовала боль даже через олимпийку. – Я сделаю все, чтобы наш малыш или малышка появились на свет и наконец-то поселились в своей комнатке.

Дания молча наклонила голову и притронулась к ладони мужа щекой.

– Я подниму все твои анализы и узнаю, что и в какой момент пошло не так, – продолжил Михаил.

– Миш... – она сделала над собой усилие, чтобы не прикрикнуть от возмущения. – Пусть врачи разбираются сами, ладно? Не лезь туда.

– Какие врачи?! – он вдруг взорвался, точно звон разбитого стекла. – Эти бездари уже сколько лет...

– Они делают все возможное, – мягко перебила его Дания, пытаясь не превратить этот разговор в очередной срыв супруга.

– Неделя! – Михаил отстукивал свои слова дробью по косяку. – Неделя – и я сам найду причину! Они все просто ленятся! Не бывает ничего невозможного, но они все твердят, что не могут найти причину, и нам придется снова полгода ждать манну небесную, чтобы в очередной раз нам сказали, что они не смогли сохранить беременность.

– Пойдем спать, мне уже неохота есть... – Дания потянулась к выключателю, и комната погрузилась во тьму, где дорогие игрушки превратились в безликих призраков.

Градский аккуратно взял ее за руку своей горящей от нервной лихорадки ладонью и повел в спальню. А ее пальцы сами собой потянулись к животу. Или лучше сказать к тому месту, где так и не смогла закрепиться жизнь...

Раздел 1.2.

На следующее утро, едва золотистые лучи солнца коснулись подоконника, Дания уже носилась по дому, как заводная кукла, у которой кто-то крутит ключик. Время, этот неумолимый тиран, безжалостно подгоняло ее, а она, в своей вечной борьбе с часами, неизменно оставалась побежденной.

Михаил же, напротив, восседал на кухне с невозмутимым спокойствием. Чашка кофе в его руке дымилась тонким ароматом, а взгляд, полный мягкой иронии, скользил по беспорядочным движениям супруги. Ему даже было немного смешно наблюдать за ней. Он любовался ею.

– Даничка, что с твоим сном? – несколько лениво, но громко спросил он, чтобы перекрыть шум ее суеты. – Ты в последнее время просыпаешься, будто после битвы, а не после отдыха!

Девушка в это время стояла перед зеркалом в ванной комнате, сражаясь с непокорными прядями своих волос, которые, казалось, жили собственной жизнью и вовсе не собирались подчиняться ее воле.

А сон ее и правда был далек от покоя. Всю прошлую ночь она провела в переписке с Сабиной, которая, разумеется, по просьбе мужа, умолчала о разводе Халида, но все же проболталась о его состоянии. А потом воспоминания, смех, ностальгия, и вот уже стрелки часов в столице замерли на 04:26, а в провинции и вовсе на 06:26, когда усталые глаза, наконец, сдались, и девушки, зевнув в экраны, пожелали друг другу спокойной ночи.

– Миша! – отозвалась она с раздражением, от которого, казалось, вздрогнуло зеркало. – Потом! Я не могу справиться с этим чертовым каре! Ну зачем я снова так постриглась?! Вечно эти волосы – то в хвост не собрать, то в пучок!

Михаил встал из-за стола и мягко обнял ее сзади, прижав подбородок к ее плечу.

– Даничка, ты самая прекрасная женщина на этой планете, – с теплом прошептал он. – И совершенно неважно, легли твои волосы или нет. Ты сутками пропадаешь среди больничных стен и бумаг. Тебя никто не видит.

– Ага, никто! Кроме пациентов и их родственников! – фыркнула она. – Нет, я должна выглядеть достойно!

– Ты неисправима, – усмехнулся мужчина, целуя ее в плечо. – Но поторопись, у меня скоро совещание.

О, это дежавю... Только Михаил отошел от Дании и присел обратно за стол, как девушка на мгновение остановилась, распустила волосы, схватилась за умывальник и глубоко вдохнула, закрыв глаза. Картина. Третья картина в ее жизни. Денис. Халид. Михаил. И все они отражались вместе с ней в зеркале ванной комнаты. Забавно...

А после Дания взяла себя в руки, соорудила хвостик на затылке – и вот они с мужем уже выходят из дома, спеша по своим медицинским делам, каждый в свою сторону: он – в нагретое кресло главврача, она – по привычному курсу в кабинет заведующей гинекологического отделения госпиталя.

Со временем Мария и Дания стали подругами, предпочитали чаще видеться вне работы и часто обсуждали своих мужчин. А у них действительно было что обсудить. Если о Градском все сводилось к одному, а именно к одной, то Мария поведала Дании более интересные сплетни о своем суженном Дмитрии – главном гинекологе госпиталя. Их отношения были ни к черту. Измены, ссоры... Впрочем, отчасти девушек объединял похожий «бич», только Дания предпочитала не трепаться о похождениях мужа, в отличие от подруги, сохраняя натюрморт «идеальной жизни».

– Привет, Маш, ну что там? – ворвалась она без стука и тут же присела на уютный кожаный диван.

Мария откликнулась на голос подруги-коллеги, вздохнула и отложила папку с бумагами.

– Привет. По всем исследованиям у тебя все идеально, буквально как по учебнику, – сказала она, разводя руками. – Я уже не знаю, на что тебя еще обследовать.

– Но я не понимаю, – чуть повысила тон Градская, – почему эта таблетка подействовала?! Я выпила только одну штуку, а не две, и уже через несколько минут поставила прогестерон, и на эмоциях еще и выпила две капсулы! Почему так произошло?!

– Это уже был необратимый процесс, – обыденно произнесла Мария. – Ничего не могло повлиять на его отмену. Разве что промывание, но не факт. Первая таблетка уже начала расщепляться и всасываться.

– Боже, какая я дура... – с грустью ответила Дания, покачивая головой.

– Миша делает запросы у патологов. Кажется, он решил сам все выяснить. Я слышала, он вчера звонил Диме и просил его зайти к нему сегодня утром.

– Я беру все вопросы, связанные с ним, на себя! – воскликнула Дания и продолжила с мольбой. – Просто помоги мне забеременеть и выносить ребенка. Хотя бы одного.

Мария задумалась.

– Знаешь, – осторожно начала она, – у меня есть одна догадка, о которой почему-то никто не говорит. Возможно, это простая иммунная несовместимость.

– Типа мы не схожи по крови или как?

– Ну-у… почти. Бывает, что сам эмбрион для организма… слишком свой, – объясняла Мария, подбирая слова. – Как будто у «охраны» нет повода его защищать. Материнский иммунитет просто не включает режим «сохранить беременность», и происходит выкидыш.

– Но беременности с Градским срывались на самом начале, – возразила Дания. – А когда-то в жизни я уже была беременна, и тогда срок был гораздо больше, чем с Мишей. С месяц точно. Или чуть меньше. Я тогда не делала УЗИ, потому не могу назвать более точный срок. Но он был явно не недельку и не две, – договорила она и внимательно уставилась на стену, вспоминая прежние встречи на простынях с Халидом в молодости.

– И давно это было?

– Когда я поступила сюда, – ухмыльнулась Градская. – Получается, очень давно.

– Так… – вновь призадумалась Мария. – А потом у тебя была еще одна беременность. По эмбриону двухнедельная.

– Двух? – Дания оробела. – Значит, тогда ребенок был не от Миши.

– Дания…

– Ну простите! Так вышло! – раскинула та руками и махнула одной из них. – В общем, тогда ребенок был от того же человека, от которого я забеременела в первый раз. И те беременности, если бы я их не прервала, наверное, закончились бы родами.

– Не факт.

– И что нам теперь делать?

Раздел 1.2.1.

Тихий утренний час больничного коридора нарушался лишь мерными, уверенными шагами Дании Сергеевны Градской с аккуратно уложенной шубкой на руке. Ее каблуки отстукивали четкий ритм, точно метроном, отсчитывающий минуты до начала рабочего дня. Она кивала коллегам и отвечала на приветствия той самой, отточенной годами практики улыбкой, в которой читалось и дружелюбие, и легкая снисходительность.

Проходя мимо кабинета своего заместителя, она вдруг замедлила шаг. Дверь была приоткрыта, за ней – склоненная над бумагами фигура Елены. Градская на мгновение замерла, словно колеблясь, затем резко развернулась и вошла без стука.

– Лена, зайди ко мне! – бросила она отрывисто, даже не глядя в сторону подчиненной, и тут же удалилась, оставив за собой ощущение невысказанного раздражения.

Елена оторвалась от бумаг, медленно выдохнула и отложила ручку. Ее глаза закатились, но сразу пришли в исходное положение – привычный жест, означавший: «Начинается!» Она встала из-за стола и направилась вслед за руководителем, мысленно готовясь к очередному словесному поединку.

– Да, слушаю, – произнесла она, переступая порог кабинета.

– Доброе утро! – отозвалась Дания через плечо, не оборачиваясь и продолжая вешать свою шубку в шкаф. Ее движения были резкими, будто каждое прикосновение к меху вызывало в ней новую волну вражды.

Женщина молча кивнула, наблюдая, как ее начальница уже застегивает халат с таким видом, словно облачается в доспехи перед битвой.

– Смотрю, ты в отличном настроении, – наконец произнесла Градская, бросая на подчиненную взгляд с насмешкой. – Что с утренним отчетом?

– Готовлю, – ответила Елена с легкой вызывающей улыбкой, точно зная, что этим раздражает заведующую еще больше.

– Время! – отрезала Дания, и в этом одном слове прозвучало все: и нетерпение, и раздражение, и привычная требовательность, но не ко всем, а именно к этому персонажу.

– Я понимаю, что время! – парировала Елена, чуть повысив голос.

Градская опустилась в кресло, нервно постукивая пальцами по столу. Каждый удар кончиков ногтей по поверхности звучал как отсчет последних секунд перед взрывом. Еще и этот испорченный ноготок...

– У нас в отделении от силы лежит двадцать человек, и ты не можешь составить отчетность?!

Елена чуть склонила голову набок, изучая начальницу с нового ракурса.

– Дания Сергеевна, Вы не в духе? – спросила она с мнимой заботливостью. – На эти отчеты уже всем глубоко плевать.

Градская вдохнула, сжав зубы так, что на мгновение обозначились резкие линии ее скул. Девушка принялась кусать внутреннюю сторону щеки – старая привычка, помогавшая сдержать гнев.

– Я в духе, – смирно проговорила она, и даже слепой понял бы, что это ложь. – Я требую работу, которую ты должна исполнять. И если ты не заметила, коронавирус не закончился, и мы продолжаем работать в штатном режиме.

Заместитель тут же выпрямилась, словно ее дернули за невидимую нить.

– Я Вас поняла! – фыркнула она. – Десять минут!

– Уже полдесятого, – холодно заметила Дания. – Сводку мы сдаем в девять утра.

Не сказав более ни слова, Елена развернулась и стремительно вышла, громко хлопнув дверью.

В опустевшем кабинете повисла тишина. Дания еще секунду смотрела в закрытую дверь, затем прошипела сквозь зубы: «Шалава», и, резко дернув к себе стопку бумаг, принялась листать их с невозмутимым видом.

Рабочая атмосфера в коридорах госпиталя, наполненная сдержанными голосами медиков, в этот миг огласилась упрямыми, яростными «па» Елены. Ее шаги были быстры и резки, кулаки сжаты до побеления костяшек, а волосы, будто языки пламени, развевались за ее спиной. В глазах стоял туман ярости, а в груди пылал огонь унижения.

Все обещания Градского оказались пустым звуком. Она годами играла по его правилам – льстила, подчинялась, терпела его выходки, потакала его прихотям, лишь бы однажды занять место, которое по праву должно было быть ее. А что в итоге? Этот подлец не только женился на Дании, но и вознес ее на вершину, оставив Елену в тени, с унизительной формулировкой: «Все понимают, что никто, кроме Дании Сергеевны, не справится с этим отделением должным образом».

А что он сказал ей? С каким-то мерзким, слащавым тоном, на глазах у всего коллектива: «Елена Юрьевна, Вы остаетесь заместителем и дополнительно возьмете на себя обязанности главной медсестры. Поздравляю!»

Поздравляю...

«Да пошел ты! В очко себе засунь это поздравление! Ублюдок!» – пронеслось у нее в голове, когда она влетела в кабинет главврача, не удосужившись постучаться.

– Что она себе позволяет?! – выпалила Елена еще на пороге, едва переступив порог.

Михаил неспешно оторвал взгляд от экрана, прежде задержав его на три лишних секунды, и сделал вид, будто лишь сейчас осознал чье-то присутствие в кабинете. Хотя, по правде, он давно уловил этот стук каблуков за дверью. Слишком резкий и слишком напористый, чтобы принадлежать Дании. Его жена даже в спешке двигалась иначе: легче, плавнее, точно скользя по воздуху. Эти же шаги рубили пространство, словно предупреждая о штурме. А еще в них было явное различие: он точно знал даже по звуку, кто идет просить, не забыв о добром: «Пожалуйста», а кто требовать, не удосужив его вежливости.

– И тебе доброе утро! – произнес он с той самой ухмылкой, которая теперь сводила ее с ума.

Женщина с силой захлопнула дверь и плюхнулась в кресло напротив Градского, скрестив руки на груди.

– Она орет на меня за этот утренний отчет! Сколько мне еще это терпеть?!

Градский откинулся в кресле, повторив ее закрытую позу.

– А, кстати, где он?

– И ты туда же?!

Главврач развел руками с преувеличенным непониманием.

– Куда же?

– Послушай, Миша! – фыркнула Елена, резко встала и медленно, словно хищница, начала приближаться к его столу. Потом присела на самый край, так что между ними оставалось лишь несколько сантиметров.

Раздел 1.3.

Южный город не спал. Его «пятачок» – место, где сходились все дороги ночной жизни, – пульсировал энергией, как живой организм. Гул моторов, взрывы смеха, навязчивый бит музыки из машин сливались в единый рокот, будто город выдыхал накопившуюся за первые два рабочих дня восходящего года усталость. Воздух был густ от запаха бензина, жареных семечек и чего-то едкого – то ли навязчивого душка парфюма, то ли перегара. Где-то вдалеке, за спинами гуляк, мерцали неоновые вывески, а над головой горошком рассыпались звезды.

Халид стоял в эпицентре этого безумия, но мысли его витали далеко. Он приехал в город не для веселья – ему предстояло раз и навсегда закрыть вопрос с Кариной. Развод. Окончательный и бесповоротный. Прислонившись к теплому капоту машины, молодой человек механически щелкал семечки, рассеянно наблюдая за мельтешащей вокруг толпой. Глубокий вдох ночного воздуха не принес облегчения. Тяжелый камень на душе так и не растворился.

– Здорова! – нарочито бодро произнес он, когда к нему уже вплотную подошел друг, и сжал его руку, стараясь не выдавать своего состояния.

– Здорова, – ухмыльнулся Теймур, оглядываясь по сторонам. – А где Салим и его компания?

– Уже где-то тут рядом... – не успел договорить молодой человек, как резкий скрежет тормозов разрезал ночь.

Черная «Приора» с затемненными стеклами и ослепительным ксеноном ворвалась в их реальность, остановившись в сантиметре от Халида. В воздухе повис приторный запах жженой резины, а из-под колес поднялось облачко дыма, подсвеченного холодным светом фар.

– Э-э-э, моросишь, что ли?! – зло рявкнул Халид с ярким акцентом, но уже через секунду его лицо расплылось в улыбке.

Из окна с блестящими от азарта глазами высунулся Салим.

– Ас-саляму алейкум, братья-я-я! И-и-иу! – шибко навеселе выкрикнул он на весь «пятачок», и его голос потонул в общем гуле ночи. Продолжая забавляться, парень прибавил звук в динамиках и, пританцовывая, выбросился из автомобиля на улицу.

– Здорова! – в ответ крикнул Теймур, заливаясь хохотом от таких привычных перфомансов вечно балованного друга с шилом в одном месте. А ведь этим мальчишкам, на секундочку, уже по тридцать пять лет. Бедовые мужики!

Из машины вывалилось еще четверо бравых ребят, и вмиг «пятачок» ожил еще сильнее. Приятели обнялись, похлопали друг друга по плечам, а потом дружно устремились к машине Салима. Где-то рядом зазвенела бутылка, разбитая о бордюр, но никто даже не обернулся.

– Твоя работа? – Теймур оценивающе провел рукой по капоту, обратившись к Халиду.

– Моя, конечно! – гордо поднял тот подбородок. – Надо еще пониже опустить!

– Неплохо, – завидно фыркнул Теймур. – А мне сделаешь так, по-братски?

– Все капризы за ваши деньги! – рассмеялся Халид, но внутри что-то сжалось. Это был совсем не искренний смех, а, скорее всего, приятельский. Или поддерживающий хоть какую-то жизнь внутри него.

– И че тут?! – встрял Нурлан, широко улыбаясь и оглядывая окрестности. – Кто тут?! Че ржете?!

Халид протянул пачку семечек друзьям.

– Нече стоим! Будите?

– Конечно! – хором отозвались парни.

Нурлан, щелкая дары солнечного подсолнуха, прищурился.

– Ну че, как дела? Халид, как холостяцкая жизнь?

– Вообще отлично! – широко улыбнулся тот. – Я счастлив и уверен, что больше никогда не женюсь! Никто не заставит меня еще раз упасть в это дно! – уверенно ответил он, но ведь самому себе не солжешь. Где-то в глубине души эти слова отзывались тугой болью. Есть в его жизни только одна, которую он до сих пор хочет повести к алтарю, но, к сожалению, это была лишь его единственная нереальная мечта...

– Карина как? – не к месту встрял Теймур.

Халид почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки. Ни то ветер поднялся, ни то его действительно теперь так холодно трогает это имя.

– Без понятия! – резко отчеканил он, даже не дрогнув голосом. – Меня ее жизнь не интересует!

– Ну, я бы тоже такое не простил! – вклинился Салим. – То кричит: «Я беременная», то – нет, то опять – да! Дичь какая-то!

– Больная, – с ухмылкой произнес Халид, метнув взгляд на брата.

– А Дания че? – не унимался Теймур.

Теперь уже Халид стиснул зубы. Это имя вдруг вызвало внутри него тепло. Или это опять что-то с погодой?..

– Дания нече, замужем.

– Серьезно? – искренне удивился Нурлан, приподняв бровь. – А вы общаетесь?

– Давайте не о ней! – голос Халида прозвучал резче, чем он хотел. – Я не собираюсь здесь обсуждать ее!

– Да че ты бунтуешь?! – тут же вспылил Нурлан. – Просто спросил! Тебе уже слово за нее сказать нельзя!

– Все, хватит! – резко прервал их Салим и перевел тему. – Че там на соревнованиях? Обосрались вы? Да?

Хохот парней разрядил обстановку, но Халиду это не помогло. Даже когда смех утих и беседа свернула на другие темы, внутри оставалась ноющая пустота. Это место.Эта дорога, ведущая к ее дому. Этот фонарь, под которым когда-то светились ее глаза, внимательно разглядывавшие его рану... Казалось, в те времена, когда он был молод, люди умели любить иначе – глубже, осознаннее. Сейчас все стало каким-то механическим, лишенным той трепетности.

Халид улыбнулся, наблюдая за вымирающим видом молодежи вокруг. Вот они – настоящие, нецифровые эмоции: ребята дурачатся, влюбленные шепчутся, друзья обнимаются. Совсем не то, что его племянники, уткнувшиеся в экраны. Здесь же, на «пяточке», кипела жизнь – искренняя, нефильтрованная, без ретуши.

А город между тем не умолкал, безрассудно растрачивая свою молодость в клубах сигаретного дыма и под рев перегазованных моторов.

Раздел 1.3.1.

Позже, когда уже все разъехались по домам, Халид стоял на краю обрыва, чтобы побыть наедине со своими мыслями.

«Давай это будет нашим местом?» – вспомнились ему его слова.

Ветер трепал его волосы, а внизу темнела бездна. Он долго так стоял, вглядываясь вдаль. Вокруг было немного морозно. Мысли крутились в воспоминаниях. Первый поцелуй. Первая страсть. Первый разговор по душам. Это место так и кричало ему о прошлом. Лавочка позади него теперь обзавелась всякими фразами по типу «Арина и Саша вместе навсегда», выгравированными ни то ключом, ни то острым камнем. Вдалеке все прежние заведения, вроде школы и местного ДК, уже обрели другие облицовки и выглядели современней. Все изменилось в этом невероятном пейзаже.

«И она, наверно, уже так изменилась...» – подумал Халид, заострив внимание на достопримечательном гагаринском доме.

Молодой человек залез в спортивную сумку в машине, потянул за язычок маленького кармашка и достал оттуда невесомую маечку размера XS. Все, что он ощущал, только лишь притронувшись к этой ткани, – это любовь. Любовь к серой тряпочке, уже давно не издающей запах ее духов. Наверно, только так, наедине с самим собой, он мог позволить себе слезу. И он ее выпустил. Одну. Не истеричную. Одну слезинку, которую тут же вытер трикотажем, который когда-то прикрывал тело его первой любви. А потом он вернулся к обрыву, присел на землю и свесил ноги в невесомость. Кто-то мог бы бояться таких положений, глупо чувствуя, что позади кто-то стоит и вот-вот столкнет. Но ему было не страшно. Он уже давным-давно упал с него, отпустив свою душу в рай, где точно встретился с любимой, поскольку не находил даже малейшего намека на то, что им суждено быть вместе наяву.

Кто бы мог подумать, что он вот так будет страдать от любви. Любому скажи – не поверит. Зачем тогда вообще эта любовь, когда от нее так больно? Зачем она так мучает людей? И зачем вообще появляется в жизни, когда от нее так солено? Любовь – соль. Любовь – трепет. Любовь – переживания. Любовь не сахар. Любовь – волнение. Любовь – прощение. Любовь – закрытые глаза. Любовь...

Халид лег на холодную землю, накрыл лицо маечкой и раскинул руки. Ветер лениво колыхал ткань, а перед его глазами пронесся самый счастливый год его жизни. Он вспомнил их квартиру. В ней, наверно, кто-то сейчас живет. И ведь они даже не знают, какую трагедию когда-то она прожила. Даже не знают, что в этой квартире кто-то когда-то стал мужчиной с самой любимой девушкой. Они не знают, как они там радовались. А как они ссорились? О, эти бурные склоки! А как они вместе ужинали... Смешно, но когда-то Халид считал ту квартиру «халупкой», а сейчас он с удовольствием вернул бы время вспять и вернулся в ту самую «халупку», будь у него хоть малейшая возможность прожить хотя бы один счастливый день там еще раз. С ней. И не какой-то день, а тот самый, когда они впервые сблизились. Ее цветочный аромат. Бархатная кожа. Ее нежные прикосновения. Она... Она...

– Она... – пробормотал Халид и решил не зарываться в былое, а позвонить брату. Очень хотелось поговорить с ним. Тяжело держать все внутри. И после его короткого: «Щас буду», убрал маечку с лица, но продолжал лежать, а через десяток минут услышал, как к нему подъехал Салим и молча присел рядом.

– Что случилось? – спокойно спросил он, оглядывая безэмоциональное лицо брата.

Халид долго молчал, глядя вдаль, и наконец заговорил, повернувшись к нему:

– Да че-то… – сглотнул он ком. – Хотел так развестись, а теперь она замужем…

– Есть такое, – хмыкнул Салим. – Крутанулись местами.

Халид кивнул, досадно поджав губы.

– Хорошо, что хоть отвечает, когда я ей пишу… Но так сухо. Иногда просто молчит и отвечает через день. Если бы не Сабина, вообще бы ничего не знал, – ухмыльнулся он. – Только твоя жинка меня и спасает.

– Ты сказал ей про развод?

– Не-а. Не знаю, говорить или нет.

– Скажи. Она же по-любому еще любит тебя. Вдруг уйдет от этого своего.

Халид вновь усмехнулся, повернувшись к ночному пейзажу.

– Навряд ли...

– Батя че с мамой?

– Нече. Тоже ждут, когда она разведется. Ну, это мама. Батя как-то нейтрален. Мне кажется, ему вообще на все пофиг. Он суетится только о том, что скажут вокруг.

Салим тяжело вздохнул.

– Я уверен, она тоже думает о тебе, когда остается одна. Сабина говорит, она не изменилась в общении. Расспрашивает про тебя. Интересуется родителями.

Халида приятно улыбнули слова брата.

– Знаешь, она раньше всегда говорила: «Не знаю. Не знаю». Меня это так бесило… А теперь я сам на любой вопрос о ней отвечаю: «Не знаю». Теперь я ее понимаю... – он закрыл глаза и провел по лицу ладонью. – Говорю, Саби меня жестко спасает. Мне как будто каждый день надо знать, как у нее дела. Я как будто каждый день жду, что мне скажут, мол, она разводится, и я рвану туда к ней. Но я не хочу быть причиной ее развода, поэтому не хочу, чтобы она знала, что я развожусь. Хотя... Может, это я уже накидываю на себя пуха.

– Так интересно в жизни получается, – начал Салим, внимательно оглядывая окрестности, пока ветер играл с их густыми шевелюрами. – То она ждала тебя, то ты.

– Да... – тихо произнес Халид. – Я сейчас в ее шкуре и понимаю, почему она так нажралась, почему плакала, почему помогала... Да даже почему пришла на свадьбу. Я бы жизнь отдал, чтобы вот так посидеть с ней тут, как сейчас сижу с тобой, – он резко вдохнул, словно ему не хватало воздуха. – Я пиздец как люблю ее. Мне башку рвет от этого. Говорят, время лечит, но видно, это не в моем случае. Сколько мы уже знаемся, лет шесть, семь, восемь, девять. Вечность. А чувства не уходят, а наоборот, будто становятся больше.

Салим положил руку ему на плечо.

– Мне тоже тогда рвало с Евой. Но ты уверял меня, что такого не бывает.

– Бывает... – стыдливо закивал Халид и повернулся к брату. – И я был неправ. Прости. Она была прикольная девочка, – ухмыльнулся он. – Со своими приколами. Но видишь, как получилось. Ты с Сабинкой. Малые под мышкой. А Ева живет своей жизнью.

Раздел 1.4.

Тихий день в провинциальном южном городке сегодня, казалось, ничем не выдавался из череды таких же серых, неприметных дней. Слишком тихий для того, чтобы быть столь роковым. Птицы щебетали, как обычно. Снег лениво кружил в прохладном воздухе, оседая на обледенелые дороги. Горожане осторожно переступали по скользким тротуарам, а где-то вдалеке звенел детский смех. Солнце равнодушно висело в бледном небе, точно наблюдатель, которому уже все известно.

И именно в этот момент Халид вырвался из здания ЗАГСа, словно из клетки, сжимая в руке документ, который должен был поставить точку, но вместо этого стал началом кровавого многоточия.

– Рад?! – раздался за его спиной резкий, ядовитый голос бывшей жены.

– Не вижу поводов для радости, – спокойно отреагировал он, разведя руками.

– Ну как же?! – губы Карины дрогнули в злой ухмылке. – Теперь будешь с ней! Думаешь, я не знаю, что она жива?!

– Это тебя не касается, – невозмутимо бросил Халид и упорно двинулся к машине, чтобы скрыться, убежать, исчезнуть, но не успел даже тронуться с места, как ее голос снова настиг его:

– Я надеялась, что она сдохнет!

Эти слова вонзились в него, как наточенная отвертка под ребро. Ярость накатила волной, застилая глаза черной пеленой. Он распахнул дверь, выскочил обратно и вцепился в руку Карины так, что пальцы впились в ее кожу.

– Заткни свой рот! – вырвалось у него хрипло, почти звериным рыком.

Она шагнула назад, выдернув руку. Глаза горели, но не слезами, а чем-то липким, торжествующим и обезображенным.

– Знаешь что, Халидик? Скажу тебе правду! Я устала молчать! – начала она и вдруг замолчала, будто осознав, что сказала лишнее.

Мир вокруг замедлился. Он смотрел на нее, не понимая, откуда в ее голосе столько… мерзости?

– Что скажешь? – выдавил он, хотя инстинкт уже кричал: «БЕГИ!»

– Я знала, что она хотела что-то с собой сделать! – вскрикнула Карина. – Она написала тебе огромное сообщение… и попрощалась! Я удалила его!

Тишина.

Земля накренилась. Ушла из-под ног. Казалось, сейчас не зима, а знойное лето – так ему стало жарко под спортивным костюмом. Сердце бешено колотилось. В ушах звенело. Потом взрыв. Он выпрямился, схватил ее за локоть так, что у нее, вероятно, останется гематома, даже несмотря на то, что она в пальто.

– Это неправда!

Но Карина стояла спокойно.

– Это правда, – ответила она без тени сожаления.

– ЗАЧЕМ?! – его крик заставил прохожих обернуться.

– Потому что я люблю тебя!

Любовь? Нет, это было похоже на плевок в душу. Он отпустил ее и отшатнулся, словно обжегся. Глаза пылали, дыхание сбилось. А она…

– Еще хотела сказать… – продолжила девушка. – Почему задержалась наша свадьба…

Он замер. Ждал. И ведь знал, что дальше будет только хуже, но не мог не выслушать ее.

– Только, пожалуйста… – уже не так дерзко начала Карина. – Прошло много лет. Просто прими эту информацию...

– ГОВОРИ УЖЕ!

– Салима мама рассказала, – ее голос стал тише, но слова били как мьельнир Тора, – про твою Данию моей маме после нашего сватовства. Она – папе. Отец позвонил твоему отцу и сказал, что мы с тобой не женимся. Фактически… мы вообще не должны были жениться.

Кровь стучит в его ушах, но она не останавливалась:

– Твои родители ходили к нам и чуть ли не ночевали под окнами, умоляя папу одуматься. В итоге... он согласился сквозь зубы, но только по условию, что твой папа будет лично следить, чтобы эта Дания не появилась в нашей жизни, и... твой папа добавил, что придушит ее собственными руками, только лишь она появится возле тебя. И сказал, что она... это «так». Это он тебе разрешал повеселиться, а она впилась в тебя и не отлипала. Мол, тебе вообще на нее плевать, и ты честно выполняешь свою клятву, любя меня. После того, как мой папа выслушал его, он сказал, чтобы все оплатили твои родители. Банкет, который уже оплатили мы, был отменен, поэтому мы и праздновали все в городе. Без моих родственников. Очень много кто в селе уже знал о ней благодаря слухам о том, что у тебя в городе есть... шлюха.

Она опустила голову и быстро-быстро заморгала, будто пытаясь сдержать слезы. Потом снова подняла глаза.

– И еще… О том, что она писала тебе то сообщение, знала не только я. Но и твои мама с папой. Я рассказала им, когда увидела его… Ты был в душе, и тогда они посоветовали мне промолчать и удалить сообщение, чтобы все уже точно состоялось, – голос Карины дрогнул наконец в какой-то искренней досаде. – Но мы не думали, что она пишет правду и что умрет прямо у нас на свадьбе!

Молчание. Осознание слов. Осознание действительности. Но его не находилось.

– А еще... – не останавливала она со своими «еще». – Твоя клятва... – девушка всласть затянула воздуха, чтобы продолжить. – В общем... за несколько часов до того, как ты прибежал ко мне тогда... мы с твоим папой уже договорились о нашей с тобой свадьбе. И я сейчас не буду тебя обманывать, потому что я действительно слышала, как он ругался с женщиной. Он разговаривал по громкой связи. И вот... мы сошлись на том, что я говорю, что обозналась, а он обещает мне... тебя. И мы пожали руки. Дальше, при случае, если ты мне как-то отказывал или не хотел со мной куда-то идти, я звонила твоему отцу, напоминала наши условия, и потом, после вашего с ним разговора, ты соглашался. Вот. Сначала мы пожали с ним руки, а потом ты просто вовремя пришел ко мне и поклялся. Мы за это и зацепились. Мол, ты поклялся и надо держать слово. Мы тут ни при чем.

Халид медленно качал головой, не веря.

– То есть… – его голос стал тихим, опасным. – Погоди. Мои родители... Вы обо всем договорились сами? Пожали руки? Воспользовались моей клятвой, и все это время я якобы исполнял ее?.. Вы в своем уме?! А потом ты с моими родителями прочитала сообщение Дании, в котором она писала, что хочет сделать с собой что-то, и просто удалили его?.. Я правильно тебя понял?

Она лишь кивнула, стиснув зубы.

Раздел 2. Судьба человека.

Машина скорой помощи, оглашая дневную суету пронзительным воем сирены, неслась по узким улочкам маленького южного городка. Зима в этом году выдалась почти бесснежной – лишь жалкие грязные островки снега жались к обочинам, да редкие хлопья кружились в морозном воздухе. Но гололед не сдавался: асфальт блестел зеркальной гладью, и санитары, еще на выезде, сквозь зубы ругались: «Сейчас прокатимся, ёпа мать, с ветерком!»

Синий свет мигалок, отражаясь в ледяной корке, хлестал окна и стены домов, предупреждая всякий шарахающийся в сторону люд о необходимости немедленно пропустить реанимобиль.

В приемном покое царила суматоха и напряжение. Ожидающие пациенты, бледные от собственной боли или испуга, вжались в пластиковые кресла, наблюдая, как мельтешит медперсонал. И вдруг из этого вихря возник главный врач – Борис Алексеевич Остапов. Обычно спокойный, сейчас он говорил жестко, срываясь на резкие ноты:

– На стол! Быстро! – выкрикнул мужчина, отчеканивая слова. – В операционную! И найдите Дениса Борисовича! Сейчас же!

Медбратья рванули по коридору, катя перед собой каталку. Их шаги сливались в сплошной гул. За ними, едва поспевая, шел молодой дежурный травматолог, на ходу пробегая глазами по записям бригады скорой. Его лицо было напряжено – с каждой прочтенной строкой он понимал, что на его смену выпал крайне тяжелый случай.

Операционная ожила в одно мгновение. У всего персонала были буквально секунды на подготовку. Анестезиолог – худой мужчина в зеленой шапочке – уже готовил укол для наркоза, быстро прикидывая в уме дозу. Медсестры, сбившись в тесный круг возле пострадавшего, словно отлаженный механизм, искали вены, ставили капельницы, накладывали датчики, перешептываясь короткими, отрывистыми фразами. Другие раскладывали инструменты – металл звенел, упаковки вскрывались с сухим треском.

И вот в дверях возникла высокая, подтянутая фигура Дениса Борисовича Остапова. Врач вошел спокойно, даже чуть отрешенно, будто эта спешка его не касалась. Короткий кивок коллегам, и он уже моет руки, погружаясь в стерильную тишину перед сложной операцией. Пока антисептик стекал по его пальцам, он мысленно прокручивал объем работы: множественные переломы, гемоперитонеум*, раздробленный таз с повреждением вертлужной впадины*.

Когда он наконец склонился над операционным столом, его лицо оставалось непроницаемым. Только глубокий вдох и сжатая челюсть выдавали напряжение.

– Ты его знаешь? – спросил Борис, глядя на сына.

Тот на мгновение замер, затем тихо ответил:

– Знаю, – и громко добавил: – Начинаем!

Операция длилась шесть часов. Каждая минута была на вес золота: давление пациента падало, сердце едва успевало качать кровь; борьба с повреждением магистральных сосудов, с ускользающими показателями гемоглобина. Хирурги работали молча, издавая только редкие команды: «Зажим!», «Коагуляция!*», «Тампон!» К концу халаты были пропитаны потом и кровью, а кафель под ногами – липкий от следов хлоргексидина и физиологического раствора*.

Когда последний шов был наложен, Денис скинул залитый кровью хирургический костюм, сменил его на чистый халат и, не сдерживая шага, направился в кабинет отца, ворвавшись без стука – сейчас было не до формальностей.

– Куда его теперь? – выпалил он, едва переводя дух.

Борис медленно поднял глаза.

– Ты о своем знакомом?

– Да. Здесь мы его не вытянем. Таз собрали, но нужна реконструктивная хирургия. У нас нет ни оборудования, ни специалистов. Все, что мы сделали сейчас, это наш максимум.

Главврач задумался, постукивая ручкой по столу.

– Может, в Москву?

Денис сглотнул. Ком в горле мешал говорить, но он выдавил:

– Либо Москва, либо Питер. Но я за Москву. Они ведь Данию поставили на ноги… Думаю, и его смогут.

Борис тяжело вздохнул, затем резко потянулся к телефону.

– Хорошо. Сейчас свяжусь с ними.

***

После тяжелого разговора с Остаповым Градский положил трубку. Мужские пальцы на секунду замерли, сжатые в бессильном гневе, затем он решительно набрал внутренний номер.

– Сергей Иванович, в мой кабинет. Немедленно.

В воздухе повисло тяжелое молчание, как после грозового разряда. Михаил закрыл глаза, оперативно собрался с мыслями и поднялся с кресла, устремив взгляд на зимний пейзаж за окном.

Через несколько минут в кабинете главврача появилась высокая, чуть сутуловатая фигура главного травматолога с усталыми, но внимательными глазами. Сергей приоткрыл дверь с характерной для него осторожностью и тут же почувствовал напряжение, витавшее в атмосфере. Его профессиональный взгляд мгновенно считал тяжесть в позе руководителя – плечи неестественно прямые, руки сцеплены под грудью. Нехороший признак.

– Михаил Михайлович, – произнес он, слегка склонив голову, – вызывали?

– Да, проходите, – голос Михаила звучал неестественно ровно. Жестом он указал на стул, но сам остался у окна, спиной к коллеге.

Платонов шагнул внутрь, и дверь за ним мягко закрылась, будто отсекая кабинет от внешнего мира, следом покорно присел за стол, и они оба погрузились в свинцовое молчание.

Когда Градский наконец развернулся, его лицо было абсолютно бесстрастным – только легкий тик в углу глаза выдавал колоссальное напряжение. Признаться, Сергей и сам напрягся от этого взгляда.

– Через несколько часов к нам поступит особый пациент. Категория «А», – начал он, тщательно подбирая слова. – Полная информационная блокада: никаких записей в журнале экстренных поступлений, история болезни под спецномером, доступ только у Вас и у меня.

Платонов едва заметно усмехнулся, пытаясь разрядить обстановку:

– Опять какой-нибудь коммерсант загулял? Да без проблем, сделаем все тихо!

– Богаев, – Михаил произнес эту злосчастную для них фамилию так, будто вводил иглу в эпидуральное пространство – точно и без колебаний. – Первичные данные: политравма: переломы тазового кольца по типу «бабочка», ушиб почки с гематурией*, состояние шока второй степени, крестцово-подвздошное сочленение* разошлось, но без повреждения нервных пучков. Прогноз на восстановление есть. Но опять же таки, это со слов их медиков, точно поймем все, когда он прибудет.