Иногда я думаю, что сила — это просто форма молчания.
Ты держишься не потому, что можешь, а потому что больше некому.
Ты тянешь, потому что если отпустишь — всё рухнет.
Ты улыбаешься, когда внутри пусто.
Ты поддерживаешь, когда самой не на что опереться.
И если вдруг ты сломаешься — в этот момент выяснится,
что всё вокруг держалось только на тебе.
Это не делает тебя героем. Это делает тебя одинокой.
Очень одинокой.
Я не сразу поняла, что устаю от себя.
Сначала — раздражала забота. Потом — молчание перестало быть уютным.
Я всё ещё была среди людей, но как будто за стеклом.
И никто не знал, что мне хочется кричать.
Не потому что больно. А потому что слишком тихо.
“Ты такая сильная,” — говорят.
А я думаю: “А у меня выбора не было.”
Сила стала бронёй, которую я не выбирала.
Я просто очень долго не позволяла себе быть собой.
Потому что “неудобно”. Потому что “не вовремя”. Потому что “все ждут”.
Ты знаешь, какой это страх — впервые позволить себе быть слабой?
Это не про падение. Это про одиночество в падении.
Это про тишину, в которую не приходит никто.
Про страх, что в момент твоего срыва — мир не заметит.
Когда я говорила — мне не верили.
Когда молчала — хвалили.
Я так и не поняла: где та грань, за которой меня можно принять настоящей?
Иногда я злюсь.
На себя — за то, что молчала.
На других — за то, что не слышали.
На весь этот мир — за то, что он учит женщин быть сильными, но не учит их, как жить, когда не осталось сил.
Сегодня я не хочу быть сильной.
Я не хочу спасать, тянуть, вдохновлять, собирать по кусочкам.
Я просто хочу быть.
В тишине.
Рядом с кем-то, кто не задаёт лишних вопросов. Кто не испугается моей усталости.
Если ты меня слышишь —
не говори ничего. Просто останься.
Я не буду просить. Я не жду обещаний.
Мне не нужен герой.
Мне нужен свидетель моего существования...
Я слишком долго верила, что если меня обидели — значит, я виновата.
Что если стало больно — я просто не поняла шутку. Не так восприняла. Перегнула.
Я улыбалась в ответ. Кивала. Соглашалась.
Сдавала свои границы, как будто они ничего не стоили.
Каждый раз, когда я проглатывала обиду — мир делал шаг ко мне без спроса.
И я отступала. Молча.
Делала вид, что мне всё равно. Что мне не больно.
Я так долго оправдывала чужую грубость,
что начала молча просить прощения за свою ранимость.
За то, что жива. За то, что чувствую.
Я думала, быть хорошей — значит, быть удобной.
Не спорить. Терпеть. Сглаживать.
Стиралась сама, лишь бы никому не стало некомфортно от моего “нет”.
Меня учили быть тёплой.
Но никто не научил быть целой.
Мою доброту принимали за слабость,
мою тишину — за согласие,
моё “всё в порядке” — за приглашение продолжать.
Продолжать ранить. Не замечать. Использовать.
Я слишком часто ставила чужие чувства на пьедестал,
пока мои лежали на полу — голодные, забытые, запертые.
Я боялась быть слишком чувствительной,
поэтому перестала чувствовать совсем.
Становясь удобной — я становилась невидимой.
Становясь тихой — теряла голос.
Становясь “хорошей” — переставала быть собой.
И когда я всё-таки говорила, что мне больно —
слышала в ответ:
«Ты что, обижаешься? Ну это же пустяк. У меня настоящие проблемы».
И я снова замолкала. Сжималась. Исчезала.
В какой-то момент
я перестала слышать собственный голос.
Он стёрся. Захрипел. Исчез.
Я так долго гасила себя —
что мои чувства перестали возвращаться домой.
Я привыкла жить без себя.
Но однажды — стало слишком.
Слишком тесно внутри.
Слишком громко молчание.
Слишком остро прикосновение тех, кто называл боль «заботой».
Я не злая.
Я просто больше не даю себя рвать руками, которые называют это привязанностью.
Я не ожесточилась — я очнулась.
Я не стала холодной — я перестала гореть для тех, кто никогда не согреется.
Теперь, когда я говорю “нет” —
это не вызов.
Это след того, что я, наконец, вернулась в своё тело.
Что я выбираю себя.
Моя правда больше не будет проходить мимо меня.
Я больше не стану молчать о боли — даже если она неудобна. Даже если её не одобрят.
Моё “нет” — теперь тоже про любовь.
Только ко мне.