Я видела, как он истекал кровью

Эпиграф

Ты будешь танцевать босая! Как хорошо! Как хорошо! Твои маленькие

ножки будут,  как белые голубки. Они будут  похожи на белые цветочки, что

пляшут на дереве. А! Нет. Она будет танцевать на крови! На земле кровь. Я не

хочу, чтобы она танцевала на крови. Это было бы очень дурное предвещание.

Оскар Уайльд

Женщина для нас, мужчин, поистине сама жизнь. Например, она источник всех зол.

Рюноскэ Акутагава

Глава 1

У них был только один шанс — не встречаться. Но стоило Джервису и Виктории увидеть друг друга, как между ними возникла… Нет, не любовь, но некая связь, слишком высокая, чтобы описывать ее банальными определениями, затрепанными словами. И, что гораздо важнее, в тот миг вокруг них возникла история.

Она стояла посреди дешевой забегаловки с подносом в руках и озиралась в поисках свободного места. Он сидел, вяло дожевывая бургер и наблюдая за окружающими. Искал девчонку на одну ночь, если быть честным, а нашел… Их взгляды пересеклись — и девушка улыбнулась несмело, а он замер, не зная, позвать ее или нет. Словно чувствовал, что для них обоих сейчас будет лучше отвернуться.

— У Вас свободно? — спросила она, тут же, не дожидаясь ответа, ставя поднос и садясь рядом. Джервис кивнул и опустил взгляд, но есть ему расхотелось, как это часто бывает рядом с красивыми девчонками… если, конечно, тебе пятнадцать. Джервис уже лет двадцать не испытывал этого ощущения.

Он поднял голову. Девушка смотрела на него, улыбаясь, отрешенно ковыряя вилкой салат, но в то же время, по ней нельзя было сказать, хочет она знакомиться или нет. Но мужчина чувствовал, что они уже запустили механизм судьбы, так что нет смысла оттягивать момент. Он похлопал себя по джинсам, чтобы руки не оказались слишком влажными, и протянул ладонь через стол:

— Джерри.

— Вики.

Она засмеялась и подавилась сухариком. Он крепился, чтобы не усмехнуться, но увидел, что она, успокоив кашель, хохочет над собой, расслабился и тоже улыбнулся. Его руку еще с минуту покалывало, словно электричеством.

Они болтали еще долго после того, как доели свои порции до последней крошки (и Джервис тоже!), до самого закрытия ресторанчика. Джерри был полностью увлечен своей новой знакомой, говорил без умолку, пытаясь выставить себя в лучшем свете, соврал, что работает на заводе (на самом деле, его уже неделю как уволили), но даже взять ее за руку не решился. Виктория мало говорила, больше недоверчиво качала головой и смеялась, явно копируя какую-то кинозвезду. У кого другого это бы выглядело глупо и наигранно, но только не у нее.

Не красавица, отметил Джервис, точнее, не того типа внешности, что принято лепить на обложки журналов. Но в ней есть нечто роскошное — получая ее, получаешь словно старинную шкатулку. Можешь только развернуть упаковку и любоваться, а можешь открыть и послушать завораживающую мелодию или обнаружить внутри бабушкин алмаз.

Их попросили на выход, когда время перевалило за полночь. В зале, кроме них, оставалась только пара пьянчужек.

На улице похолодало, и Виктория поежилась. На руках у нее выступила «гусиная кожа», что показалось Джерри особенно трогательным. Кажется, мурашек на девичьей коже он тоже не видел лет двадцать. Девицы, которых он подцеплял, почти всегда были пьяными и не мерзли.

— Если хотите, зайдем еще куда-нибудь, погреться, — Джерри поднял руку, но так и не коснулся плеча Виктории, сам плохо понимая, почему не позволяет себе такой малости. Будь на месте Вики его обычная знакомая на ночь, к полуночи он бы уже обнимал ее за талию. Быть может, даже целовал. С некоторыми же и вовсе к тому времени, как с Золушками, все было кончено.

— Нет, не нужно. Я поеду домой.

— Не боитесь в такой час ловить такси?

Она помотала головой.

— Будь у меня пиджак, я бы его Вам предложил.

— Еще предложите, — засмеялась она. Перед ними как раз затормозила машина с «шашечками» на боку. — В следующий раз.

Виктория исчезла в салоне и умчалась прочь. Джерри еще несколько минут стоял у самого края проезжей части, вспоминая запах ее духов и электрическое напряжение недоприкосновения руки, прежде чем понял, что обещанная Викторией вторая встреча — просто шутка. Он не знает ни ее адреса, ни фамилии, ни места работы. Его радость вмиг растаяла.

Несмотря на то, что Джервис подозревал о тщетности своих надежд, он все равно ждал Викторию в единственном месте, где они могли бы встретиться вновь: в том самом ресторанчике. Но каждый вечер в течение недели он уходил домой не с ней.

Некоторых девушек, которых Джерри приводил к себе, он истязал больше, чем те просили (а некоторые не просили его вовсе, но ему, пьяному, было плевать). Он пытался представлять на их месте Викторию, но тщетно — за несколько дней ее образ позабылся, оставив после себя только смутное ощущение, как дыхание завершающихся школьных каникул, что-то неосязаемое, эфемерное. Он бредил ею, благо, теперь все дни у него были свободны. Куда бы он ни смотрел, он чувствовал, как пространство пронизано ожиданием Виктории.

Джерри выдумал себе мир, в котором Виктория недвусмысленно обещала ему прийти на встречу в то же время и в то же место, и он поверил в это настолько, что постепенно в нем начало расти негодование: где же она? Обманула! Спустя неделю мучительного ожидания он уже был уверен, что если (точнее, когда) Виктория наконец явится, он гордо напомнит ей, что она не выполнила обещание (все вы, женщины, такие, поманят и спешат увильнуть!), однако в тот миг, когда она действительно вошла в дверь, придерживая рукой хвост мокрых волос, чтобы капли не текли за шиворот, Джерри позабыл все свои ехидные фразы. Он просто смотрел, как она трясет зонтик, промакивает одежду и лишенное косметики лицо платком, заново собирает волосы и перетягивает их резинкой.

Он приподнялся из-за стола, готовый обратить на себя ее внимание, помочь с курточкой или зонтом, но она увидела его еще до первой фразы, до скрещения взглядов: словно затылком ощутила полудвижение у себя за спиной и обернулась.

— Привет.

Он так и остался в той позе, которую она заморозила своим первым взглядом: руки ухватились за стол, ноги полусогнуты, готовые поднять Джерри, но ему больше не нужно было вставать.

Глава 2

Утром Виктория, как ни в чем не бывало, причесалась, слегка накрасилась и, всунув натертые ноги в туфли, покинула жилище Джерри, не забыв поцеловать мужчину на прощание так, словно между ними действительно что-то произошло ночью. Джервис остался в полном недоумении на пороге квартиры, сумев запереть замок только когда очнулся спустя пару минут: не раньше, чем за Викторией захлопнулась дверь подъезда. Джерри вернулся в спальню, с размаху бросился на матрас (ушибив себе при этом колени) и, шаря руками по застиранной простыне, кое-как покрывавшей унылое лежбище, пытался собрать запах неполученной своей любовницы. Но он терялся в флюидах, оставшихся после множества предыдущих девок. Так, думая о Виктории и никуда не торопясь, мужчина задремал, не заметив, как мечты постепенно превратились во сны.

Ему снилась Виктория, пляшущая в круге света: то на залитой солнцем лужайке, в белой развевающейся тунике, чистая и святая, то на сцене, ухватившись руками за шест и раскидывая ноги выше головы. Но реальность оказалась далека и от того, и от другого.

Проснулся Джерри на закате, с гудящей головой, совершенно разбитый. Уверенный в том, что теперь точно больше не увидит Викторию, он решил напиться. Два следующих дня слепились в невнятное нечто, мутное, бессодержательное, как смазанная пальцем каллиграфия — то, что могло бы быть прекрасно, но что он намеренно испортил.

На третий день весь алкоголь в доме закончился, и за ним пришлось спуститься в магазин. Поднимаясь назад в квартиру, Джерри обнаружил в своем почтовом ящике конверт с визитной карточкой студии, где преподавала Виктория. Ни на конверте, ни внутри ни строки от нее самой, не считая адреса, не было. И в то же время, столь недвусмысленное предложение точно значило что-то.

Джерри чуть было не позабыл сумку с бутылками на лестничной площадке: ухватился за карточку, как за золотой билет, и начал подниматься в квартиру. Уже у самой двери вспомнил, что кое-что забыл, снова спустился и подобрал покупки. И все это — пока в голове звучало набатом имя Виктории.

Бутылки остались кое-как брошены на кухне, уже потерявшие свою привлекательность. По дате на конверте Джерри понял, что письмо было отправлено в тот же день, когда они в последний раз виделись с Викторией. Значит, она ждала его уже несколько дней!

«Если я сейчас соберусь, то даже успею вывести ее куда-нибудь пообедать!» — подумал он, тщетно пытаясь пригладить в ванной волосы. Давно не мытое мутное зеркало кое-как отражало его лицо, в искусственных сумерках (благодаря дешевой лампочке) казавшееся даже вполне пристойным. К счастью, в доме нашлись чистые носки и более-менее свежая футболка.

Уже на улице Джерри расчел финансы: хватало на очень дешевый обед и средней привлекательности букет, но явно не больше. Если сэкономить на цветах, можно было бы повести девушку в более симпатичное место, чем даже та забегаловка, где они встретились… Но, как знать, возможно, Виктория вовсе прогонит его? Джервис решил приобрести букет пошикарней.

Поплутав около получаса, Джервис наконец нашел студию, адрес которой был указан на визитке. Располагалась она в торце мрачного, как в фильмах ужасов, спортивного комплекса. Войдя в само здание, молодой человек прошел по длинному коридору, пока не уткнулся в табличку с надписью, уже недвусмысленно убеждающей в том, что он на месте. Джерри застыл у порога, не решаясь ни постучать, ни войти, ни даже приоткрыть дверь пошире, так и глядя сквозь щелку в пол-ладони толщиной. Виктория стояла у станка, забросив на него ногу и разминая руками ступню, словно героиня картины Дега. В углу с легким шелестом переворачивал диск проигрыватель, поставленный на паузу. За окном начался дождь, но тут, в студии, звуки капель были едва слышны и спустя минуту их вовсе заглушила медленная мелодия. Виктория оторвала взгляд от ноги, улыбаясь, в два шага выпорхнула на середину зала и закружилась, закрыв глаза. Ее руки взметнулись над головой, словно крылья, рухнули вниз, девушка согнулась, легко опершись ладонями в пол, вскинула ноги… Она явно весила несколько больше, чем обычно положено балерине: грудь вполне себе женственно выдавалась, только сейчас примятая тесным спортивным топом, но это не мешало Виктории извиваться, как цирковая женщина-змея.

Джерри даже не подумал, что магнитофон не мог включиться сам собой, и потому вздрогнул, когда в отражении зеркал появился мужчина — хорошо сложенный, стройный спортсмен. Он приблизился к Виктории отточенным умелым движением и взял ее за талию. Вот как, понял Джервис, он должен был танцевать с Вики в парке, если б умел. Тот танцор-профессионал позволял ей откинуться назад, легко поддерживая под лопатки, пока пола касались лишь носочки Виктории, вскидывал ее над собой, ловкую и жесткую, с без труда замороженными в красивой позиции ногами, обвивал вокруг себя…

Джерри отшатнулся от двери, зажмурился: его словно ударили под дых, ревность обожгла, как кипяток, от груди до макушки, так что слезы выступили на глазах. Джервис прислонился спиной к стене возле двери, но не простоял так и минуты, выбежал на улицу: вся студия была обвешана зеркалами, даже в коридоре несколько из них покрывали стены. И видеть трехкратно размноженные в зеркальном коридоре отражения Виктории и ее партнера, особенно рядом со своей неопрятной небритой рожей, Джервису было просто невыносимо.

«Я ее недостоин, » — он ужаснулся этой мысли, особенно тому, что она была правдивой, и выскочил под моросящий дождь на крыльцо. Возможно, будь погода лучше, он бы пошел домой, выбросив букет где-нибудь по пути, но мелкие капли, забарабанившие по макушке, загнали Джерри назад, под козырек крыльца. Он остался стоять — просто так, не дожидаясь Викторию, но и не уходя. Мыслей в его голове никаких не было.

Когда она вышла, дождь уже перестал лить, а цветы в букете начали увядать. Виктория уставилась на Джерри, покачала головой, смерила взглядом снизу вверх, от не слишком чистых ботинок до вставших почти торчком от влажности волос. Произнесла неверяще:

Глава 3

Следующие несколько дней Джерри провел как в лихорадке: ему казалось, что все вокруг знают, что он кого-то убил. И что даже самым невинным замечанием он может себя выдать. Мысли стали тягучими, пугливыми, одно слово в голове отделялось от другого ударом сердца. На какое-то время Джерри стал так же бессилен со всеми встречными женщинами, как и с Викторией. Да и они сторонились его, читая что-то в его взгляде, и это было еще хуже, чем в школьные годы. Но мало-помалу ощущение собственной нечистости, греховности начало таять, а через две недели Джервис почувствовал, что уже с трудом может воспроизвести детали убийства. Он даже намеренно сходил в тот же самый бар, где подцепил рыжую, разговорился с барменом и ненавязчиво вывел разговор на убийства.

— У нас, кстати, где-то недели две назад кокнули женщину в сортире, — сказал бармен. — Небось, ревнивый любовник.

— Вот оно как, — Джерри улыбнулся и, несмотря на то, что не видел своего лица в тот момент, эта улыбка ему понравилась, — да. Некоторые ревнивцы опасны для общества.

Он расплатился и вышел, повторяя про себя «это я ее убил, это я». Он всматривался в лица людей в метро, гадая, разделил ли хоть один из них то же чувство, что повезло испытать ему: бесконечную власть над другим существом.

С тех пор он словно вышел на другой уровень существования. Весь мир виделся теперь в ином свете. Джерри чуть ли не впервые в жизни стало легко общаться с людьми, особенно — с женщинами. Больше ни одну ночь он не проводил в одиночестве. И девушки начали сами подсаживаться к нему за столик, накручивая локон на пальчик, облизывая напомаженные губки — и все молодые, сочные, хоть и вульгарные кокетки. Джерри приводил их к себе домой, иногда они звали его к себе, всю ночь они кувыркались, но больше Джервис не убил ни одной. Пока ему было достаточно воспоминаний. Иногда, если подружка на одну ночь успевала заснуть, утомленная диким сексом, Джерри клал руку ей на шею, думая, что сейчас он бы мог ее убить. Но он не станет этого делать, потому что ожидание прекрасно, почти такое же хорошее чувство, как в детстве, когда считаешь дни до Рождества.

Считаешь дни, ощущая ладонью бьющуюся жилку на тонкой шее.

Тем не менее, с Викторией они не расстались.

Джерри посещал все ее выступления, а порой и репетиции: стоял в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку, наблюдал, как танцовщицы разминаются, потом часами отрабатывают один и тот же элемент, как Виктория беззлобно переругивается с партнером, жалующимся на ее вес… Вскоре, все в студии перестали обращать на Джерри внимание. И все знали, что он жених Вики. Так они его называли: не «бойфренд». «Жених».

Вечером он провожал ее домой, кратко целовал в уголок губ на лестничной клетке, а потом уходил. Иногда, впрочем, и оставался — лежал с раскрытыми глазами на второй половине кровати, чувствуя мерное дыхание девушки на своем плече. Заснуть на шелковых простынях ему никогда не удавалось. Еще несколько раз за прошедшие три месяца они пытались заняться любовью, все — с подачи и по инициативе Виктории, — но все так же безуспешно: словно магниты, они одновременно притягивались друг к другу, и вместе с тем в решающий момент внезапно отталкивались. Со временем они перестали и пытаться, и оба не жаловались. Джерри хватало секса на стороне.

Он знал, что и Виктория с кем-то спит: чувствовал, даже если прошло уже несколько часов. Даже если она приняла душ и проветрила квартиру, когда он ложился рядом с ней, по какому-то особенному жару ее тела он знал совершенно точно. А если они находились не в студии или у Джерри, у нее дома он догадывался еще раньше: комнаты были убраны странно и спешно, каждый раз одинаково по-особенному. Джервис не мог бы сказать, что он такого подмечал в каждый свой визит, однако подозревал, что не ошибся еще ни разу.

И при всем этом они оба не боялись друг друга потерять. Словно, пока они не соединились по всем правилам, это им не грозило.

Спустя примерно пять месяцев Джерри снова совершил убийство. Он не планировал этого, но девушка, с которой он поехал домой, уже у него в квартире вдруг передумала. Может быть, ее оттолкнула грязь и бедность жилища Джерри, или же она изначально намеревалась только подразнить мужчину, но в итоге дамочка уселась на софу и, закинув одну неровно вымазанную автозагаром ногу на другую, заявила, что уже раздумала спать с кем бы то ни было в эту ночь.

И в ту минуту, когда она только закрыла рот, Джерри вдруг почувствовал небывалый гнев, и при том все предметы перед ним обрели необычную четкость, словно отрисованные тушью, свет уличного фонаря, льющийся в окно, будто разделил лицо девицы на две половины. Джерри ударил ее по той, что была темней.

Девица пискнула, попыталась вскочить на ноги, но второй удар — в живот — опрокинул ее обратно на диван. Джерри одним движением содрал с себя галстук, завязал им рот жертве, а потом схватил ее, уже не сопротивляющуюся, обмякшую от страха и только тихо хнычущую, поднял на руки и понес к матрасу, как невесту, но не опустил бережно, как сделал бы это с Викторией, бросил с размаху, так что у девицы вышибло дух из груди. А потом он набросился на нее и терзал, пока она не затихла. Но когда Джервис утолил свою похоть, жертва еще была жива. Он мог бы ее отпустить, он вовсе забыл о ее существовании, удовлетворенный, как сытый удав, засыпающий, но тут слизывающая с губ кровь и слезы бедняжка закашлялась: разбитый нос хлюпал, когда девушка попыталась перекатиться на спину и встать, она подавилась.

Джерри схватил ее за сползший на шею галстук и, оседлав жертву, прижав ее своим весом к тощему матрасу, начал затягивать удавку. Девушка даже не сопротивлялась, видимо, от шока. Вряд ли она понимала, что в эти минуты заканчивается ее жизнь. Потом Джерри встал и вытер руки о бедра, недоумевая, откуда могло взяться столько крови. Он включил настольную лампу, чтобы посмотреть, и понял, что в порыве садисткой страсти лишил девушку почти всех зубов.