Я все еще твой. А ты - моя?

Глава 1. Кота моего верни.

Друзья, это 2 книга дилогии. Первая называется "Волшебная киска Ванессы или месть изменнику".

По окну ползет здоровенный изумрудный жук. Такой блестящий, переливающийся, крылышками трепещет. И откуда у меня их столько развелось? Соседка, наверное, удобряет что-то, вот они ко мне и прут. Хотя нет, это из-за того, что я часто оставляю еду где попало. Забываю о ней. Она портится. Но мне все равно. Портится все. Гниет, иссыхает, умирает. Вот как я сейчас.

Сижу в кресле уже целый час и наблюдаю за этим тупым жуком, который не может обогнуть раскрытую оконную раму и улететь. Впрочем, я его понимаю. Я тоже не могу. Да и не хочется уже. Первую неделю еще что-то там теплилось. Билось сердечко в унисон моему отчаянию и жалким крохам надежды. Сейчас уже не бьется почти. Меня хватает только на залипание в окно. Вот это вот разглядывание жуков стало, пожалуй, самым увлекательным занятием. Не то чтобы мне интересно, сколько ему понадобится времени, чтобы выбраться на свободу, просто… не знаю, успокаивает меня его возня, что ли? Хотя, казалось бы, куда еще спокойней, чем я сейчас становиться. Состояние трупа, а мертвые, как известно, не страдают.

Абсурд, конечно – страдают. Но молча. Тихо так, незаметно.

Надо бы что-то поделать, встать, выйти во двор или хотя бы голову помыть. Ну или окно хоть закрыть. Прохладно сегодня, да и дождь уже весь подоконник залил. Но я не закрываю же окон.

Нет, пока не закрываю.

Может не труп еще? Разлагаюсь – это да. Смердит моя печаль на весь дом, но я еще зачем-то дышу.

Зачем?

Вчера снова приходил Патрик… М-м-м для чего? Не припомню что-то. Я как всегда не слушала, о чем он говорил. Я включаюсь лишь вечером, когда является мой нынешний покупатель. Ну как включаюсь? Встаю с кресла, двигаюсь, издаю какие-то звуки. Нечленораздельные, как правило. Он от меня других и не ждет. Первые дни все допытывался, что стряслось со мной, потом перестал. Довольствуется тем, за что заплатил. Кажется, ему и этого с лихвой хватает. Не такой уж он и джентльмен, как вначале казалось. Обычный мясник или даже падальщик. Разве настоящий мужчина станет удовлетворяться бесчувственным мешком с костями? А я такой последнее время и была.

Нет, в первую неделю после нашего с Ноэлем фиаско я еще боролась. Перерыла весь бабкин схрон. Перелистала все ее талмуды. Заклинание искала, чтобы проклятье отменить. Но нет его или я не нашла.

Да и к лучшему, наверное. Применять-то не на ком. Ноэль исчез. После того жуткого дня, который и вспоминать не хочется, я не видела его ни разу. Наяву не видела. Во снах-то он, конечно, является ко мне. Изводит ласками и рыком нечеловеческим. Не знаю, что хуже. И то, и другое вновь и вновь растягивает меня на дыбе отчаяния. Кровоточит мое сердце, будто в нем еще хоть одна камера осталась целой. Он же размолотил там все. Ни одной свободной полости не сохранилось. Все собой заполнил. Все! В каждый нерв просочился обещанием любви. А потом вырвал их без наркоза, нервы эти. Вот и существую я теперь атрофированным обрубком былой себя.

Разнесена моя вера не только в Ноэля, но и в силу древнюю, которой поклонялась.

Сила ли она, если не поборола тьму в его душе? Надежду дала, поманила и тут же уничтожила. Для того и манила, наверное.

Пусть так, мне уже все равно.

И все же надо подняться. Что-то поделать. Сама не знаю зачем, но где-то в глубине души есть понимание, что надо. Смутное такое, едва теплеющееся. За него и держусь, хотя признаться, опостылело все. Каспий этот еще. Скорее бы уехал и оставил уже меня в покое. Скорее бы меня все оставили и я просто умерла.

Понимаю, конечно, что с отъездом Каспия мало что изменится. Патрик ведь никуда не денется. И хоть он не такой настырный, как столичный подонок, а донимать не прекратит.

– М-м-м, – поднимаюсь с мучительным стоном и прусь ставить воду на плиту.

Надо помыться. Не для вечернего гостя, конечно. На него вообще плевать, просто чешусь вся. Изнеженное годами тело привыкло к ежедневным омовениям. Этот телесный зуд единственное напоминание о том, что я все еще дышу. Тщедушные попытки Каспия разбередить мое онемевшее тело и те неспособны дать того, что получаю от банального купания.

Горячая вода успокаивает. Вот она пока да. Хоть что-то. Может, я еще оживу, как чахнущее растение? Именно как растение, на большее уже не рассчитываю.

Нет, вряд ли. Ноэль же корни загноил, когда поливал мое лицо свое спермой в ответ на признание.

– Боги, – роняю лицо в ладони и тихо сотрясаюсь.

Рыдать уже разучилась. Вот так почти беззвучно вздрагиваю плечами, почти без слез. Высыхают. Обезвожилась. Сколько можно?

Купаться расхотелось, хоть вода еще теплая. Наскоро намыливаю волосы и, ополоснувшись, заворачиваюсь в полотенце. Выхожу из маленькой ванной и, шлепая босыми ногами, веду тропинку из влажных следов до спальни. А там… Замираю.

– Ты? – удивляюсь я. Надо же, еще могу. Неплохо. Хоть что-то. – Не рано?

– Поговорить с тобой хотел. Не ночью. Ночью ты не многословна.

Я пожимаю плечами, мол, говори. Каспий хмурится. Он явно ожидал хотя бы голос мой услышать. Его беда. Я тоже много чего от жизни и других ожидала.

– Что с тобой творится, Ванесса?

Глава 2. Еще адреналина.

В затхлом подвале портовой таверны тихо и сыро, воняет плесенью и мышиным пометом. Оборзели мелкие твари. Поняли, что я их не трогаю, и вернулись сюда. Мне и одному с моим отчаянием тут тесно, вас еще не хватает. Но я не гоню сожителей. В конце концов, это территория была их, пока я сюда не пришел.

Блядь, с каких это пор я такой великодушный стал?!

Приходится напомнить себе, с каких именно.

Я стараюсь не забывать. Забывать нельзя, ведь память – это все, что мне осталось. Ну, помимо ненависти к себе, естественно. Еще дикой неконтролируемой злости и нескончаемой тары боли. Столько ее выжрал, а посудина, что мне отмерили старые боги Ванессы, все не кончается.

Первую неделю думал, подавлюсь и сдохну. Но, похоже, проклятье усовершенствовалось – как бы отчаянно я не искал смерти, отойти в мир иной мне не дают. То какой-нибудь заботливый матрос из моря вытащит, то бабуля залечит раны, теперь вот сердобольный хозяин таверны. Хотя, о его заботе я, наверное, зря упомянул. Какое у торгаша может быть бескорыстие? Уж я-то знаю. Он рассчитывал избавиться от мышей. Прогадал.

– Что зенки свои вылупили? – шиплю я на грызунов. – Пшлипрочь! Без вас тошно.

Тошно мне перманентно. Но я смирился. Не смириться только с одним – с тем, что ее больше не увижу. Не могу заставить себя принят тот факт, что она с другим и моей больше не станет. Не могу, хоть и понимаю, что обязан. После того, как обтрухал даже не Ванессу, а то невероятное, что между нами зародилось, права на нее не имею. Но желаю.

Сука, как я ее желаю! Яростнее, чем прежде. Не тело даже волшебное, а душу. Чистую, как теперь понимаю. Смелую.

Как она за меня боролась! Так только дети неопороченные действительностью и могут. Поверила в меня. Отдалась…

Напрасно. Не дозрел я до тебя, моя ведьма. Не дорос.

– М-м-м-м, – мычу от лютой боли и содрогаюсь всем телом, которое начинает стремительно расти и упираться макушкой в низкий потолок.

Сука!

Сука!

Опять?

Кидаюсь к узкому лазу, там вылетаю на темную улицу и мечусь в поисках жертвы. Нахожу ее быстро. В ближайшей подворотне рыщет в мусорке какой-то пьянчуга. Бросаюсь на него со спины и мотыляю, будто башку хочу оторвать. Он вскидывается, начинает сучить ногами, барахтаться. Защищаться даже пытается.

– Врежь мне, ну! – сиплю я и отпускаю мужика.

Он разворачивается и разбивает о мою голову пустую бутылку, что выудил из бачка.

Спасительная ярость застилает мне глаза и… я зверею.

– А теперь беги, – рычу я, уже чувствуя, как мои суставы выкручивает.

Зубы заостряются. Шкура дубеет.

Охота началась. Добыча мне не нужна. Только погоня. Она не дает забыть, кто я есть. Кем становлюсь рядом с ней.

Без Ванессы частенько меня так подкидывает. Все сложнее усидеть в теле кота. Но я держу его при себе. Он – клетка моя. Как только начинает меня сопливой нежностью рвать, я нахожу способ ширнуться адреналином и загнать то человеческое, что прорывается наружу, обратно в шерстяной мешок.

Зачем, спросите вы? Да за тем, мать вашу, что не удержусь я, будучи собой – приволокусь к ней и тогда…

Как в глаза ей смотреть буду, не знаю. Но даже не это пугает, а то, что снова она мне доверится, и снова я ее предам. Вот что больше всего наизнанку рвет.

Не вывезу очередного апофеоза собственной дикости. И было б на Ванессу плевать, рискнул бы пойти на такой странный способ суицида. Но ведь круг на ней сходится. Замкнутый он, как не поверни. Такой, сука, круглый, что не подкопаешься. Я и она являем сферу, с одной стороны которой ее любовь, с другой – моя необузданная, алчущая ее крови зверюга.

Обоих не утолить. Попробовали. Одного раза достаточно, чтобы понять – номер смертельный. Но умираю в нем, увы, не я, а наша любовь. Точнее, ее возможное развитие. Ведь понимаю же, что после моего фиаско, Ванесса скорее всего разлюбила. И хочется этого, чтобы избавить ее от страданий, и страшно даже представить, что такое произойдет.

«Котяра на сене», встречайте во всех театрах страны!

Что-то я задумался. Адреналин из моей крови куда-то съебывается, кидает меня, падла, и я уже значительно медленнее загребаю лапами. След пьянчуги теряю.

Останавливаюсь, трясу башкой. Хорош людей кошмарить. Стоит вернуться в подвал и разогнать крыс. От этого хоть польза есть. Отвоюю свою вонючую дыру. Как истинный мудак себя проявлю. Вот что мне сейчас нужно.

Тащусь обратно, плетусь, подметая хвостом грязный тротуар. О ней стараюсь не думать. Нельзя. Только подгребаю к шумному заведению, из дверей выкатывается хозяин. В руках тяжелая связка ключей, в том числе и от подвала, в котором я обитаю.

– А-а-а, – растягивает он губы в довольной улыбке. – Тебя-то я и ищу.

Лениво вскидываю голову. Утыкаю в его сальную морду равнодушный взгляд конченого похуиста. Играть не приходится, мне действительно на весь мир класть. На весь тот мир, в котором нет ее – моей ведьмы. А в этой грязной таверне ее точно нет. Так что…

«Че надо?»– говорит мой стеклянный взгляд.

Глава 3. Продан.

Каспий протягивает трактирщику увесистый кошель, глядя при этом на меня. С опаской так, боязливо. И все же я улавливаю еще и злость, а вместе с ней совсем уже парадоксальную ревность. Будучи котом, я не только все острее ощущаю, но и чувства людей по запаху могу определить. А уж как пахнет эта самая пресловутая ревность, я знаю как никто. Сам ею провонял настолько, что выворачивает.

Осознание, что «благодетель» только что продал меня, как кусок фарша, врезается в мозг, и я получаю долгожданную контрабанду адреналина. Вспенивает он меня моментально. По всему телу такая волна лютой ярости разносится, что я, невзирая на боль, рвусь вперед и налетаю на торгаша чужой свободой. Капкан не дает сделать достаточно мощный бросок, но я все равно достаю до трактирщика. Моя свободная лапа с выпущенными когтями приходится аккурат в глаз говнюку. Я скручиваю острые пики когтей и рву его плоть.

По двору разносится такой вопль, что я замираю – контузит он меня. Но мгновением позже в ноздри ударяет запах чужой крови, и я уже качаю запрещенный гормон по полной. Дорвался. Не остановить. Теперь только бы выход этой ярости был, чтобы вконец отдаться своему зверю.

Выпускаю его на сцену и снова деру рожу трактирщика. На этот раз целюсь в правый глаз. Левый уже не интересен, на его месте кровавое очко, пульсирует и выплескивает жижу, будто поносит его.

Трактирщик орет. Сер «корнишон» шарахается. И только вышибала остается хладнокровным. Хватает меня за шкирятник и, словно мяч, кидает о стену. Я врезаюсь в капкан грудиной, башка трещит от столкновения с каменным фасадом, но самая невыносимая боль в лапе, ее все еще держат в плену металлические зубья ловушки.

Я ору. Истошно, на пределе своих кошачьих возможностей.

Расслабиться бы и позволить себя убить. Ведь это именно то, чего я желал последнее время. Но проклятая запрещенка, которая шпарит по моим венам бодрящим коктейлем, не дает опомниться. Я вцепляюсь зубами в капкан, будто могу его разжать.

Не тут-то было, не получается. И не потому, что сил не хватает. Сейчас, на пике взрывной агрессии я мог бы и не такое. Просто гнида трактирщик, чудом спасший свой второй глаз, сгребает меня и заталкивает в клетку.

Паскуда, приготовился. Знал, с кем дело имеет.

Стук дверцы, щелчок замка, я даже дернуться не успеваю.

– Говнюк! Дьявол! Я тебе кишки выпущу, тухлятина ты блохастая! – сотрясается всеми тремя подбородками торгаш, глядя на меня единственным глазом.

– Это вряд ли, – подходя к нему со спины, отрезвляет мужика Каспий.

Теперь, когда я под замком, он осмелел. Ну, погоди у меня. Я выберусь.

– Уговор был, что вы передадите его живым.

– Я передал, – огрызается трактирщик.

– Теперь он мой, – хладнокровно заявляет Каспий, и меня подрывает.

Что, блядь?!

Чей?!

Рабовладельческий строй в прошлом, детка?! Ты ничего не попутал?

Нет, Каспий выразился предельно ясно, а отмена рабства распространилась только на людей. Я же не человек – я дикий, необузданный зверюга, и походу мое место действительно здесь, в этой вонючей клетке.

Не знаю, что меня ломает в этот момент, осознание собственной беспомощности или то, что я стал пленником ведьминого ебаря. Понятия не имею, таскается ли он к ней сейчас. Ничего о моей зазнобе не знаю, ибо не к чему это – тригернет любая информация. Если вертит он ее на своем члене, окончательно утрачу человечность. Если же не допускает она его до себя, то… Ее погублю. Погублю же, ведь удержаться от очередной попытки вернуть, не сумею.

Может, и хорошо, что он меня поймал. Пусть мстит за разодранную задницу, пусть делает, что хочет. Хоть шкуру живьем снимает. Это вряд ли будет жестче, чем тот ад, что я проживаю во сне, видя забрызганное спермой лицо Ванессы.

Клетку со мной погружают на телегу, и вышибала выезжает со двора. Когда выкатываем на улицу, вижу, что франт садится в двуколку. Ну, естественно, транспорт, в котором везут меня, ему по статусу не подходит.

Мы тащимся за благородной задницей Каспия слишком медленно. На дороге переполох, перевернулась телега с фруктами, и нам приходится ждать, пока идущие впереди экипажи объедут затор. Меня эта проволочка бесит неимоверно. Уже хочется, чтобы все скорее закончилось.

Не то чтобы интересно, где именно Каспий будет меня убивать, просто осточертело все. Да и мысли все ретраградят в прошлое. Ну, знаете, как в последний миг перед кончиной? Мусолю все последние моменты с Ванессой. Даже те, что вскрывали мне сердце и потрошили его нещадно. Все. Просто потому, что она – это моя заноза, которою не вырвешь уже никак. Да и не хочется. А мысли о Ванессе убивают во мне зверя, и я сейчас вполне обоснованно опасаюсь скинуть его шкуру.

Вот Каспий удивится, увидев мой истинный облик. А истинный ли? Бля, приходится признать, что да. Похоже у меня раздвоение, не то чтобы личности, а сути. Буйнопомешенная бабка передает привет из могилы. Ее психические заболевания теперь кажутся мне легким недугом. А в детстве-то кошмарило, когда ее теневая личность выходила на сцену.

Эх, умереть бы человеком, но позорно как-то. Уж лучше котом.

Вот только умереть мне не доводится. Понимаю, что Каспий везет меня не на закланье своей гордости, а в камеру пыток, когда сворачиваем на Сиреневую улицу, где живет Ванесса.