Яко аз на раны готов

Часть первая. Признание. Глава первая

Часть первая. Признание

Глава первая

Нет исцеления для плоти моей от гнева Твоего, нет мира костям моим от грехов моих,

ибо беззакония мои превысили голову мою,

как бремя тяжкое отяготели на мне.

Псалом 37

Страшно. Больно. Стыдно.

Рийар привык к сочетанию этих трёх состояний. Он всегда был пронизан этими тремя чувствами.

Страх. Боль. Стыд.

Страх — что ещё один шаг, и всё обвалится. Что он не справится. Нет, он уже не справился. Дальше будет хуже. Каждый грёбанный вдох — дальше будет только хуже. Ни передышки, ни облегчения — только вниз. Только вперёд. Рийар боялся каждого следующего шага — потому что каждый следующий шаг неизбежно делал хуже.

Боль. Фантомная и настоящая. Больно было смотреть. Больно было дышать. Боль — не физическая, моральная, — пожирала все его внутренности, свила гнездо в груди, ворочалась в лёгких, раздирала на части каждую мысль.

Стыд. Он не смог бы сказать, чего конкретно стыдился; правильнее всего было бы выразить, что он просто был ходячим стыдом. Ему просто стыдно было быть. Стыдно было жить. Стыдно было существовать. Просто сам факт его существования уже заставлял его сердце сжиматься от стыда. Каждый жест, каждое сказанное слово, каждый шаг — всё вызывало мучительный скользкий стыд.

Страшно, больно и стыдно.

Каждый день, без выходных и перерывов на обед.

Он судорожно выпустил воздух сквозь зубы — и тут же вздрогнул. Звук получился слишком громкий. Леон… Леон мог услышать!

Напрягшись, Рийар устремил всё своё внимание на библиотеку. Он стоял рядом с нею в коридоре, сразу за дверью, устало прислонившись к стене. Леон никак не мог его видеть, совершенно точно нет!

…внутри тихо шелестнули страницы — единственное, что выдавало присутствие сводного брата. Рийар перевёл дыхание: не слышал.

Тусклый свет почти не пробивался в серый сумрачный коридор.

Зачем он тут стоял? Чего ждал?

В мыслях своих он твердил, что сам не знает.

Внутри себя он знал ответ: он пришёл за помощью.

Когда наедине с собой становилось совсем уж нестерпимо, он подсознательно начинал искать Леона — ведь быть такого не могло, чтобы уверенный в себе, надёжный, умный Леон не нашёл выход! Хоть какой-то выход!..

Рийар снова судорожно выдохнул — и снова замер в страхе.

Нет, нет, нужно бежать отсюда, пока Леон его не обнаружил!

Отрываться от шершавой стены было страшно — из-за проклятого отката, который путал местами верх и низ, казалось, что тут же и улетишь в потолок головой, — и это усилие потребовало от Рийара силы воли и сосредоточенности. Он отвлёкся, пытаясь взять контроль над собой, поэтому не сразу заметил, что Леон всё же услышал его и вышел из библиотеки.

— Чего ты подкрадываешься? — Рийар вздрогнул, услышав усталый голос, и повернул голову.

Во внимательном, спокойном взгляде Леона застыло подозрение: он ждал какого-то подвоха.

Рийар с трудом удержал истеричный всплеск отчаянного смеха.

— Бу! — вместо смеха выговорил он, делая в сторону Леона странный пас руками.

Подозрительность в глазах брата сменилась досадливым смирением.

Он отвернулся, возвращаясь в библиотеку. Рийар услышал, как под нос себе он пробормотал: «И сколько ему лет!»

Эти слова взорвались яростью в груди Рийара.

«Да что ты знаешь!» — хотел он крикнуть вслед — но не крикнул.

Леон никогда его не понимал.

Смотрел в упор — и не видел.

Такой наблюдательный и внимательный к мелочам — никогда ничего не видел дальше своего носа!

А значит — не хотел видеть.

Выругавшись, Рийар вернулся в свою комнату, споткнувшись по дороге на лестнице и чуть не навернувшись. Ступни скрипнули нервно, как будто вот-вот обвалятся под его весом. Тело под откатами было словно чужое; как же он устал, как безумно устал притворяться, что с ним всё нормально!

Повалившись на кровать, Рийар закрыл глаза. Стало легче. Пространство перестало вертеться, и больше не казалось, что падаешь головой вниз, и не было режущей боли в глазах.

Осталось… много чего другого. Голова гудела от чувства вины, и вина эта словно эхо отдавалась в костях, в нервах, в каждом движении мысли.

Он старался дышать медленно и неглубоко — так было почти не больно. Если при этом и совсем ещё не шевелиться — так даже можно было на минутку притвориться, что всё в порядке, что ничего страшного не случилось!

Рийар так и сделал. Медленный, осторожный, поверхностный вдох в четверть силы лёгких. Такой же аккуратный постепенный выдох. Вот, и даже совсем не больно! Вдох… не спеша, не сильно… и плавный спокойный выдох.

Вот. Всё хорошо. И не о чем паниковать. Ничего страшного не происходит.

Просто вдох. Аккуратнее. И выдох.

Всё в полном порядке.

Он просто лежит и отдыхает.

Вдох…

Расслабившись, Рийар сделал более глубокий вдох, чем планировал, — и согнулся от боли. Закашлялся. Боль стала резкой, режущей.

Он уже даже не помнил, за что именно получил этот откат. Кажется, хотел пафосно полевитировать на глазах у восторженной публики?

Полевитировал, что тут скажешь.

В глазах зачесалось слезами от несправедливости: за несколько минут полёта — фатальный откат, от которого больно дышать! Как, как такое могло произойти? Как такое можно предвидеть? Есть у этой грёбанной магии хоть какая-то система?

Рийар как никто другой знал — нет.

Никакой системы.

Ты мог раз, два, двадцать выполнить одно и то же и получить один и тот же простой откат — а потом, неожиданно, тебя прихлопывало, как муху, фатальным.

Или тебя могло прихлопнуть с первого раза на том, за что иные ловили лишь типичную временную ерунду.

А порой ты творил что-то, что считалось совершенно невозможным, а в последствиях у тебя был лишь лёгкий насморк, который проходил через пару дней.

Глава вторая

Я был сокрушен и унижен безмерно,

кричал от стенания сердца моего.

Псалом 37

Весь день он провёл в попытках притвориться, что с ним всё нормально. Весьма успешных попытках — что-то неладное заметили разве что Ней и два их товарища. Для всех остальных Рийар был таким же, каким и всегда: сильным, уверенным в себе командиром одного из боевых отрядов Следственного управления. Эта картинка ему ещё удавалась — хотя он и играл эту роль из последних сил, на голом, самоубийственном упрямстве.

Он не желал сдаваться. Не желал признать, что проиграл. Он хотел уйти на своих правилах — с достоинством.

Всё равно недолго осталось. Леон докопается до правды. Он всегда докапывался, не оплошает и здесь.

Сердце сжалось страхом и стыдом перед грозящим ему позором — все, все узнают, что это он организовал вооружённое нападение на своих же товарищей. Этого не скрыть, это не удастся спрятать.

«Я не выдержу», — мрачно думал Рийар, отправляясь домой и воображая внутри себя, как всеобщее уважение в один момент сменится презрением.

Его было, было за что уважать — умелый воин, отличный командир, талантливый наставник. В боевом корпусе его любили. Это был его дом, его настоящий дом, и мучительно было осознавать, что все они отвернутся от него, когда узнают о его преступлении.

В голове завертелись мысли о побеге — но куда и как он мог сбежать с магического острова, где его из-под земли достанут одним-единственным поисковым запросом? Прятаться всю жизнь где-то в диких землях на границе магии и надеяться на чудо?

Безнадёжно.

Ему остаётся только идти до конца — и принять всю полноту последствий своих же действий. Не на кого пенять. Сам себя затолкал в этот угол, из которого нет никакого выхода. Слишком привык к тому, что находит выход всегда — из любых углов.

Не в этот раз.

…дома было неожиданно шумно.

Из библиотеки доносился громкий голос матери — кажется, она на что-то ругалась.

Прищурившись, Рийар сделал шаг по коридору, и стало слышнее.

— Как ты можешь не знать, где лежит тетрадь с бабушкиными рецептами?! — возмущалась мать. — Ты же всегда всё знаешь!

— Значит, не всё! — раздражённо огрызался Леон — давненько Рийар не слышал в его голосе таких ноток! — Тебе десять лет не было до неё дела!

Рийар подкрался ближе, наслаждаясь скандалом. В кои-то веки достаётся не ему!

— Это не повод её терять! — завелась, меж тем, мать. — Ты же целыми днями тут копаешься, как можно было её потерять?!

Усмехнувшись, Рийар заглянул внутрь, не желая пропускать эту выволочку.

Обычно аккуратная библиотека находилась теперь в полном беспорядке: сперва мать искала тетрадь сама, потом подключила вернувшегося из управления Леона. Книги и бумаги громоздились без всякой системы на всех поверхностях и на полу и грозили в любой момент упасть из своих неловких стопок.

— Она мне не попадалась! — продолжал, меж тем, огрызаться Леон, перетряхивая одну из полок с кучей документов.

— Ах! А я думала, что могу на тебя положиться! — с горечью и разочарованием воскликнула мать.

Леон обернулся что-то ответить ей и увидел довольного Рийара. Поморщился и промолчал, вернувшись к перетряхиванию документов. Мать тоже обернулась на двери.

— Рийар, а ты не видел бабушкину тетрадь, в такой голубой обложке? — моментально подключила она к делу и его.

Ей вдруг вспомнился рецепт её матери, по которому та готовила рыбный пирог, и ей захотелось побаловать им домашних.

Надменно хмыкнув, Рийар сделал шаг вперёд и щёлкнул пальцами.

Откуда-то с верхних полок шкафов — в залежи которых ещё никто не углублялся, потому что это требовало специальной лестницы, — вынырнула и красиво проплыла по воздуху прямо в руки матери нужная тетрадь.

Рийар торжествующе и как будто с ожиданием поглядел на Леона; тот скривился и отвернулся.

Мать счастливо разулыбалась.

— Ах, милый, ты так меня выручил! — проворковала она, подходя к сыну и даже обнимая его от избытка тёплых чувств.

Вопреки всему, Рийар в этот момент не торжествовал и не наслаждался неожиданной победой: он столкнулся с очередным откатом.

Магический поиск, как и ожидалось, привёл за собой дезориентацию в пространстве; это было ожидаемо и не страшно, Рийар настолько привык справляться с таким откатом, что со стороны казалось, будто он и вовсе его не замечает.

Проблема была в том, что он не просто нашёл тетрадь, но и заставил её пролевитировать в нужном направлении. На дезориентацию наложился второй откат — дестабилизация движений. Один из самых ненавистных Рийару откатов, потому что он никак, вообще никак не поддавался контролю. Что бы ты ни делал, как бы ни старался — ты двигался совсем не так, как планировал.

«Чего мне стоило просто выполнить поиск и достать её руками?» — устало прикрыл глаза Рийар.

Пустой выпендрёж.

Пустое желание восхитить мать и щёлкнуть по носу Леона: смотри, как могу!

Эффектный жест.

Доигрался.

Что теперь делать? В следующие сутки он беспомощен, как младенец: даже из библиотеки не удастся выйти с первой попытки, потому что он будет вечно идти не туда, натыкаться на стены и предметы, всё ронять, не замечая, как размахивает руками… Грёбанная дестабилизация!

Удовлетворения от того, что ему в кои-то веки удалось превзойти Леона и впечатлить мать, не было. Только всё тот же страх и стыд, что и всегда: как теперь справиться с собственной беспомощностью? Как не попасть в совсем уж неловкое и унизительное положение? Как притвориться, что с ним всё в порядке?

Можно было разве что не двигаться — если замереть и не двигаться, откат не проявлял себя. Рийар решил просто замереть и дождаться, пока все уберутся из библиотеки, а потом всё же сделать попытку выбраться самому — когда, во всяком случае, никто не будет видеть его нелепых жалких попыток вписаться каким-то образом в дверной проём.

Глава третья

Поношение сокрушило сердце моё, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, — утешителей, но не нахожу

Псалом 68

Ней жил далековато от них, через две улицы. Этот путь братья проделали в молчании.

Рийар чувствовал себя слишком униженным, чтобы говорить. Он просто хотел, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Стиснув зубы, он терпел и пытался — всё ещё пытался — делать вид, что с ним всё в порядке, прекрасно понимая, что не провёл бы сейчас и наивную барышню, что уж говорить об опытном следователе, который знает его, как свои пять пальцев!

Леон же молчал по той причине, что чувствовал, что любые его слова только усугубят ситуацию. Он видел, что брат где-то на грани истерики, и не понимал, как его мог довести до такого состояния пусть неприятный, но довольно банальный откат. Всё то время, что они были знакомы, Леон наблюдал, как Рийар раз за разом преодолевает любые откаты, даже самые сложные, шутя справляется со всеми проблемами, которые они ему организуют, и продолжает магичить снова и снова — непринуждённо и уверенно. Как человек, который знает, что всегда — справится с последствиями.

Истеричное состояние брата пугало. Леон был совершенно уверен, что дело не только в нынешнем откате — не мог он настолько выбить Рийара из колеи! — и что, скорее всего, имеют место и другие какие-то откаты, неудачно сочетавшиеся с новым.

Как помочь человеку, который, уже находясь под какими-то неприятными откатами, совершенно бездумно магичит там, где можно было обойтись без этого, да ещё сплетает воедино два разнородных магических действия — что гарантирует такой же двойной откат — как помочь такому человеку, Леон не знал.

«Может, у него откат, провоцирующий его магичить снова и снова?» — даже подумал он с тоской, потому что легче было придумать, что это сама магия и толкает Рийара на подобные безумства. Понимать, что он идёт на них добровольно и что это его истинный выбор, было слишком тяжело.

Леон не знал, как и чем может тут помочь, поэтому пытался, во всяком случае, не усугублять.

Молча он дотащил Рийара, который с трудом переставлял ноги, спотыкался и норовил потерять равновесие на каждом шагу, до дома Нея, и позвонил.

— Господин старший следователь? — удивился, открывая, светловолосый мускулистый детина, и лишь потом заметил тяжело опиравшегося на перила крыльца Рийара. — Командир? — в голосе его прозвучала отчётливая тревога.

— Двойной откат, — быстро пояснил Леон. — Дестабилизация поверх дезориентации. Сутки.

Ней красноречиво закатил глаза. На лице его было написано, что он совершенно убеждён, что к этому сочетанию откатов привело какое-то совершенно безумное и нелепое действие.

— Всё с тобой ясно!.. — пробурчал он, крепко и привычно обхватывая Рийара и затаскивая его в дом. Дело у него ладилось ловко и быстро: то ли сам Рийар меньше дёргался, добравшись до друга, то ли таскание командира под откатами было действием слишком привычным и доведённым до автоматизма.

Вскоре Рийар был благополучно усажен в гостиной, и, только вернувшись закрыть дверь, Ней обнаружил, что Леон так и не ушёл.

— Я о нём позабочусь, господин старший следователь, — заверил его Ней.

Тот вздохнул, мрачно поглядел куда-то в сторону гостиной, где скрылся брат, и отметил:

— Мне кажется, откатов больше, чем два, и наложились они весьма неудачно.

Ней, который знал ещё как минимум про откат, из-за которого Рийар путал верх и низ, мысленно согласился, что сочетание крайне паршивое.

— Вполне вероятно, господин старший следователь, — согласно кивнул он, не выдавая, впрочем, подробностей — секреты Рийара были секретами Рийара, и болтать о них направо-налево Ней не собирался.

Несмотря на то, что тема разговора вроде бы была исчерпана, Леон замялся.

Некоторое время стояло неловкое молчание — Ней полагал недопустимым выпроваживать старшего по званию, даже если они и находились не на службе.

Наконец, Леон, глядя куда-то поверх плеча Нея, сухо отметил:

— Возможно, на нём какие-то откаты, влияющие на эмоциональное состояние или причиняющие боль.

Ней нахмурился: он тоже подозревал о факте наличия таковых, но не знал наверняка, потому что Рийар никогда и ни с кем не желал обсуждать темы подобного рода.

— Я учту, господин старший следователь, — покладисто отметил он очевидное.

Взгляд Леона остановился на нём на несколько секунд — и Ней удивился тому, какой острой тревогой он был полон. Затем Леон прикрыл глаза, вздохнул и попрощался. Ничего не оставалось, как тоже проговорить слова прощания, закрыть дверь и вернуться к другу в гостиную.

Рийар сидел так же, как Ней его и посадил, опасаясь любым движением начать что-то крушить. Откинув голову на спинку дивана, он закрыл глаза и тихо, осторожно дышал.

Ней не раз, не два и не двадцать замечал эту странную привычку к поверхностному аккуратному дыханию, был совершенно уверен, что дело в каком-то болезненном откате, и знать не представлял, как и чем тут можно помочь.

— Твой брат о тебе весьма тревожится, — попытался он исподтишка вырулить на тему и своего беспокойства тоже.

Глава четвёртая

Безрассудные страдали за беззаконные пути свои и за неправды свои; от пищи отвращалась душа их, и они приближались ко вратам смерти

Псалом 106

Ней в эту ночь спал плохо.

Откровения командира произвели на него весьма гнетущее впечатление. Он подозревал, конечно, что не всё так гладко, как Рийар пытался это представить, — но за притворством не замечал слишком многого.

Нелепые и странные фатальные откаты — сколько их ещё? А какие из них отнюдь не безобидны? Если ему больно есть зелёное — где гарантии, что ему не больно смотреть, скажем, на треугольники?

Чем помочь в этом положении — было решительно неясно. Фатальные откаты потому и назывались фатальными, что от них невозможно было избавиться. Вообще никак. Они оставались с человеком до конца его дней — и на Рийаре, очевидно, уже висело больше, чем он мог вынести.

Часть откатов, теоретически, можно было бы компенсировать артефактами. Но делать их пришлось бы на заказ — чтобы учитывать все нюансы состояния Рийара. И, судя по всему, стоить такие артефакты будут заоблачно дорого — ведь нужно было придумать такие, которые не станут вступать в конфликт с остальными откатами.

Так или иначе, в любом случае нужно было прекратить возникновение новых откатов. Если Рийар будет продолжать в том же духе — а он явно не намерен останавливаться — то сам себя так сведёт в могилу.

Может, самого Рийара такой вариант и устраивал, а вот Нея — никак нет. Он не собирался терять друга — даже если бороться ради этого придётся в первую очередь с ним самим.

Всё утро он искал удачного способа подойти к интересующей его теме — но сделать это оказалось непросто. Уставший от действия своих откатов Рийар замкнулся в себе и не желал ни о чём разговаривать. Ней просто сидел и наблюдал за ним: измученное лицо в обрамлении длинных спутанных волос, дёргающиеся нервной мимикой густые чёрные брови, постоянные попытки начать двигаться — и постоянное прерывание этих попыток из страха перед откатом.

Дёрнувшись несколько раз особенно неудачно, Рийар сместился на диване, куда Ней удобно его посадил в окружении подушек. Нервными резкими движениями Рийар попытался эти подушки поправить, но, конечно, не преуспел, и только разбросал их ещё больше. Бледное лицо его исказилось злобой, но в итоге он был вынужден замереть, не в силах справиться с последствиями отката.

Подобрав подушки, Ней снова устроил его удобнее.

«Как тяжелобольной… — невольно подумал Ней. — Или… умирающий…» — дёрнулся он от новой страшной мысли.

— Зря теряю время, — раздражённо отметил он, заставив Рийара вздрогнуть этим неожиданно заведённым разговором. — Нужно пользоваться моментом, пока ты не можешь оказать сопротивления, и тащить тебя куда подальше от города, в глушь несусветную, и там запереть и заставить отдыхать.

Скривившись, Рийар возразил:

— Это тебе кажется, что я не могу оказать сопротивления.

Ней недоверчиво хмыкнул. Он охотно верил, что Рийар попытался бы отбиться — но в текущем состоянии попросту не смог бы этого сделать.

— Ну, сейчас у меня, по крайне мере, есть шанс, — с лёгкой насмешкой ответил он. — В нормальном состоянии заставить тебя взять отпуск совершенно нереально.

Некоторое время Рийар молчал, что-то обдумывая, затем с жалкой какой-то улыбкой переспросил:

— Считаешь, мне нужен отпуск?..

От того, насколько нерешительно были сказаны эти слова, Ней заволновался: это до какой же степени паршивым должно быть реальное состояние друга, чтобы он начал рассматривать такую идею всерьёз?

— Очень нужен, — веско кивнул Ней и добавил: — Причём такой, чтобы тебе в голову не приходило искушение магичить.

Рийар неожиданно истерично рассмеялся.

У Нея по спине пополз холодок: с каждой минутой друг казался ему всё менее адекватным.

— Отпуск без искушения магичить, о да, — наконец, сквозь смех подтвердил Рийар и огорошил: — Мне Леон скоро организует.

Ней перестал понимать что-либо. То есть, тревога Леона за брата была очевидна — более того, судя по всему, у Леона раньше появилась возможность наблюдать приметы тяжёлого состояния Рийара, чем у Нея, поэтому и меры он начал предпринимать раньше. То, что Леон пришёл к тому же выводу, что и Ней, — что нужно как-то воспрепятствовать возникновению новых откатов, а для того отправить Рийара отдыхать куда-нибудь подальше, — тоже было логично. Леон был человеком разумным, и Ней не удивился, что он пришёл к такому решению.

Но вот то, что Рийар был готов принять помощь брата, — вот в это Ней не верил ни на грош.

«Это насколько же всё дерьмово на самом деле?» — с ужасом подумал он.

— Что ж, — медленно заговорил Ней, пытаясь по мимике Рийара разгадать его истинные мысли и чувства, — на твоего брата всегда можно было положиться. Если за дело возьмётся он, то я спокоен.

Рийар ожидаемо скривился, но ничего не ответил. По крайней мере, хотя бы истеричное веселье с него схлынуло.

— У него уже ведь есть конкретный план? — решил разжиться деталями Ней, не получив привычной порции яда на тему «тоже мне, надёжный Леон, все вы слишком очарованы этим лицемерным гадом!»

Глава пятая

Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце моё сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей

Псалом 21

Стоя на кухне в доме Нея, Леон тупо смотрел в стену, неосознанно сжимая кулаки от чувства тотального бессилия.

Он видел, что с братом что-то катастрофически не так. Не просто очередной откат. И даже не наложение нескольких откатов. Что-то глубже, серьёзнее, тяжелее. Что-то, что ломает его изнутри — почти доломало — что сводит его с ума.

Леону было страшно — он ещё не знал и даже не догадывался, но предчувствие правильной догадки уже холодило его сердце. Он уже точно знал, что за нетипичным поведением Рийара стоит что-то страшное — действительно страшное, не находящееся в одном ряду с его обычными выходками.

И он уже понимал, что это страшное непременно вскроется — что это неизбежно, и что время приближается, и он столкнётся с этим нос к носу, и никак не сможет сделать вид, что этого нет.

Страх этот переплавлялся в раздражение — на идиотского брата, который не может не влезать в неприятности, который не может жить, как все нормальные люди, который постоянно выпендривается, и, видимо, наконец доигрался.

Леон всегда знал, что, если Рийар не остановится, — он однажды доиграется.

Рийар останавливаться не хотел и не собирался, и вот — этот момент настал.

Это было ожидаемо и предсказуемо. Чудес не бывает, и Леон знал, что к этому придёт.

…и всё же было больно.

Раздражение было лишь прикрытием, попыткой спрятать от самого себя эту боль, эту тревогу, эту жалость — глубокую, раздирающую сердце жалость, от которой Леон не мог отделаться вот уже почти сутки, с того момента, как увидел непривычно беспомощное выражение на резком лице Рийара, его искажённые страхом поломанные черты и суетливые нервные движения. Всё, что было ему совершенно несвойственно, никогда!

И вот, теперь — лучше не стало. Затравленный отчаянный взгляд, срывающийся голос, дрожь нервного перенапряжения — всё это говорило о том, что брату до такой степени плохо, что он совершенно не способен больше держать свою привычную маску спокойствия и уверенности в себе.

Чувство бессилия сводило Леона с ума — даже если Рийару могло бы что-то помочь, разве он примет его помощь? Да и возможна ли такая помощь вообще — ведь, кажется, его друг не смог никак облегчить его состояние? Возможно, дело даже не в том, что Рийар не примет помощь от брата — дело в том, что помочь ему в принципе невозможно?

Тоска сменилась раздражением уже на самого себя — на то, что он вообще сюда явился, ведомый тревогой. Рийару не нужно его участие, он не примет его поддержки. Наоборот, он видит в нём врага, от которого нужно скрывать свою слабость, и Леон, вместо того, чтобы помочь, лишь добавил ещё один камень в копилку того, что давит теперь на брата.

По уму, нужно было бы теперь уйти — это лучшее, что он мог для него сделать, — и Леон, всегда предпочитавший следовать советам своего ума, решил уйти.

Дверь неприятно стукнула, словно отмеряя это решение.

Проходя сквозь гостиную, он невольно опять устремил взгляд на брата, подмечая мелкие приметы его состояния.

Растрёпанные волосы — Рийар из-за отката не смог расчесаться с утра сам, а Нею не позволил. Круги под глазами и осунувшееся лицо, на котором отчётливо проступали линии и морщины, совсем не свойственные его возрасту, словно Рийар разом постарел лет на десять. Странное, нездоровое дыхание — короткое и дёрганое, как будто дышать было больно.

«Это не моё дело, это не моё дело, это не моё дело», — настойчиво повторял внутри себя снова и снова Леон.

Он даже не мог считать себя старшим братом — они с Рийаром были ровесниками. Взрослый, состоявшийся мужчина вполне вправе сам решать свои проблемы так, как считает нужным, и Рийар не раз, не два и не сто давал понять, что не хочет, чтобы Леон совал нос в его дела.

— Прости, я не должен был приходить, — сухо обозначил свою позицию Леон, проходя сквозь гостиную к выходу.

Как это всегда бывало, что б он ни сказал, — это всегда делало хуже. Рийар взвился от его слов и пронзил его коротким яростным взглядом.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости, урод! — выплюнул он с негодованием и презрением.

Ней закашлялся от неожиданности.

— Командир! — с нажимом попытался он призвать друга к спокойствию и приличному поведению.

Взвившись от возмущения, Рийар вскочил.

— Да оставьте вы меня уже в покое! — заразмахивал он руками и вдруг — удивлённо замер.

Медленно опустил руки, поднял снова, оглядывая свои ладони, нервно сглотнул и вдумчивым взглядом обвёл гостиную.

— Прошло? — с облегчением уточнил Ней, которому уже существенно надоела истерика друга.

— Да, — сдержанно кивнул Рийар, на секунду прикрывая глаза.

Леон заметил, как мгновенно брат подобрался и взял себя в руки. Распрямил плечи, глубоко выдохнул, замер, пригладил волосы и, наконец, повернулся к нему. Привычный, пристальный и колючий, взгляд был полон холодного недовольства.

Глава шестая

Я веровал, и потому говорил: я сильно сокрушён. Я сказал в опрометчивости моей: всякий человек ложь

Псалом 115

Рийар пронёсся по улицам, а потом и по дому, чтобы поскорее добраться до своей комнаты и спрятаться ото всех.

Сердце его жгло мучительной мыслью: всё, всё было ложью.

Вся его жизнь была одной сплошной ложью.

Проклятый откат на лицемерие!

Эта магическая мерзость обнажила все самые страшные тайны в душе Рийара. Кошмаром было не то, что ему не удавалось теперь обманывать других так легко, как он привык, — настоящий ад был в том, что он не мог теперь обманывать самого себя.

Он вынужден был раз за разом смотреть в лицо правде — и правда эта оказывалась совершенно невыносимой.

Всё его существо состояло из одной сплошной лжи. То, что он полагал своими целями, — ложь. То, что казалось ему его ценностями, — ложь. То, что он почитал своим характером и своей личностью, — одна непрекращающаяся мерзкая ложь.

И вот, финальный удар!

Даже ненависть к Леону — оказалась ложью!

Рийар не знал, не мог жить с этим осознанием.

Ненависть к Леону была его сутью. Была абсолютной константой. Тем, что не менялось никогда.

Мерзкий сводный брат, до зубовного скрежета идеальный в своём постоянном образцовом лицемерии! О, как он умел подстроиться под ожидания окружающих и показать им — то, что они хотели видеть! Конечно, он всегда купался во всеобщем обожании — несложно добиться такого, когда круглые сутки транслируешь идеальную картинку!

Пресвятой Леон, который провёл всех, всех — даже его мать, которая с тех пор, как вышла замуж за отца этого гадёныша, не переставала ставить обожаемого пасынка в пример родному сыну!

Все велись на игру этого лицемера — но ни Рийар. Он знал, он был уверен, что за идеальной картинкой скрывается гнилое нутро — как же иначе? — и остро, мучительно ненавидел брата, который обманул весь мир. Но не его. Не его.

Ненависть к Леону была с ним все эти годы, поддерживала его дух, давала ему сил расти над собой, и…

Как она могла быть фальшивкой, как?

— Я ненавижу Леона, — одними губами пробормотал Рийар, проверяя себя.

Мерзкий привкус лжи обжёг горло.

Нет, неправда, не может быть!

В злости на самого себя Рийар ударил кулаком шкаф. Раздался громкий глухой звук.

— Рийар? Ты дома, милый? — послышался из коридора голос матери.

Он зажмурился, не желая говорить с ней. Позорище, что она теперь о нём думает, после такого отката!

— О, как славно! — не унималась она, открывая дверь в его комнату и останавливаясь на пороге. — Я думала, у вас с Неем дела на несколько дней! Так ты спустишься ужинать? — уточнила она.

«Какие ещё дела с Неем?» — чуть не переспросил Рийар, но вовремя прикусил себе язык.

— Я устал, — повернулся он к матери, стараясь изобразить тёплую улыбку. — Посижу у себя, если ты не против.

— О! Конечно! — улыбнулась она в ответ. — Ах, эти ваши таинственные боевые операции! — со смешком добавила она, уходя. Скрипнула дверь, словно отрезая кусок реальности.

Рийар некоторое время тупо смотрела на эту закрытую за ней дверь, пытаясь понять, почему Леон не сказал ей про откат.

«Впрочем, это же до зубовного скрежета правильный Леон», — скривился он и отошёл к окну, пытаясь убедить себя в мысли, что просто столкнулся с очередным актом леоновского лицемерия, а вовсе не с заботой.

С чего бы Леону заботиться о его гордости? Напротив, он должен был бы раскрыть матери глаза на его выкрутасы!

…но — не раскрыл. Придумал ложь. Соврал матери, чтобы выгородить его.

Чтобы не портить его победу — найденную тетрадь.

Рийар устало прикрыл глаза и опустился на свою кровать. Нужно было бы открыть окно — в комнате стоял затхлый запах — но не было сил.

«Даже если это правда — я не обязан её принимать», — с отчаянием подумал он.

Он не знал, как жить в реальности, в которой он не ненавидит Леона. Это ставило его мир с ног на голову…

Впрочем, его мир и так уже стоял на голове в прямом смысле слова — спасибо очередному откату. То, что и в его голове всё перевернулось вверх тормашками, уже не казалось странным.

— Ну что же, допустим, я не ненавижу Леона, — на пробу пробормотал Рийар и обнаружил, что выговаривать эти слова оказалось легко и приятно. Никаких откатов.

Сердце сжало отчаянием и тоской.

Он не хотел проводить эксперименты и пробовать разные варианты фраз, чтобы узнать наверняка, каково его отношение к Леону, — он чувствовал правдивый ответ внутри своего сердца и не имел достаточно мужества, чтобы принять его.

«Тем хуже», — сделал горький вывод Рийар, откидываясь на кровать и привычно выравнивая дыхание в четверть силы.

Он сам разрушил всё, что у них могло бы быть с Леоном. Если чувство ответственности и заставляет его продолжать возиться с безалаберным братцем — за этим чувством уже нет ничего сверх. Просто Леон не тот человек, который бросит своё дело — а прибирать за сумасшедшим братом он считал своим делом.

Глава седьмая

Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоём наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены; и душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе?

Псалом 6

Весь день Леон провёл как на иголках. Его постоянно дёргало нервное, тревожное чувство, подтачивающее изнутри и нарастающее. Если с утра он ещё мог забыться за обычными рабочими делами, то к обеду эта подспудная тревога совсем расстроила его мысли. Он ни на чём не мог сосредоточиться, и постоянно забывался и терял связь с действительностью.

Перед ним лежал рабочий документ, в который нужно было внести правки, но он только вертел перо в руках, пачкая пальцы чернилами, и совершенно не мог сосредоточиться на строчках.

В итоге, плюнув на попытки призвать себя к порядку, он ушёл домой раньше обычного, но и там не нашёл покоя. Он пытался читать — специально выбрал книгу, которая его увлекала, — но мысли его были далеко от читаемых строк. Смысл слов ускользал от сознания, и он бездумно переворачивал страницы, в упор не видя того, что там написано.

Машинально он прислушивался к звукам в доме, поэтому сразу понял, когда Рийар вернулся, и вздрогнул, глядя на дверь, ожидая, что сейчас увидит его. Однако, судя по шагам, Рийар ушёл к себе.

Пойти за ним? Уговорить поговорить?

Тянущее мерзкое ожидание было невыносимо, но Леон сомневался, что добьётся чего-то толкового, если будет настаивать на разговоре.

Вздохнув, он попытался вернуться к книге, всё ещё машинально прислушиваясь к тому, что происходит в доме. Но всё, что он сумел различить — собирающиеся с визитом к друзьям родители. Они переговаривались, шутили, смеялись… наконец, ушли.

В доме установилась совершенно мёртвая тишина.

Леон нарочно шумно перевернул страницу — и поморщился от этого звука. Сердце подскочило: ему показалось, что за шуршанием он пропустил шаги Рийара. Он замер, вслушиваясь в тишину в коридоре — ни звука.

Тихо, беззвучно вздохнув, Леон попытался вчитаться в строчки. Безуспешно.

Нервы накручивались всё туже, туже, туже…

— Мы можем поговорить сейчас? — раздался бесцветный голос от дверей.

Леон вздрогнул. Рийар подошёл совершенно беззвучно — ни стукнули двери, ни скрипнули половицы. Как призрак.

— Да, конечно, — даже с облегчением согласился Леон, немедленно откладывая книгу и устремляя взгляд к брату.

Тот казался совершенно бесстрастным; ни со взгляда, ни с лица не читалось совершенно никаких эмоций.

Спокойным мерным шагом пройдя по библиотеке, Рийар сел напротив, нетипичным для себя жестом положил руки на стол и тихо заговорил:

— С твоего позволения, пропустим ту часть, в которой я признаю, что ты во всём был прав, а я идиот…

Брови Леона поползли вверх — вместе с тревогой, которая от сердца поднялась выше, в горло, и перехватила дыхание.

— Впрочем, — с лёгким смешком оборвал сам себя Рийар. — Зачем пропускать! Ты во всём был прав, — тяжёлый взгляд обратился на брата. — А я — идиот.

— Самокритично, — с трудом выдавил из пересохшего горла Леон.

Стукнув пару раз пальцами по столешнице, Рийар продолжил.

— Ты догадываешься, — утвердительным тоном отметил он, — что у меня есть проблемы с откатами. Но дело не столько в той мелочи, которую я ловлю повседневно, — поморщился он. — Настоящая проблема в моих фатальных откатах.

Леон кивнул. Он предполагал, что дело именно в них, и что ничего хорошего он сейчас не услышит.

— Насколько всё плохо? — осторожно уточнил он, поскольку Рийар замолчал, потеряв развитие мысли и не зная, как сформулировать то, что должен рассказать.

Нахмурившись, он ответил:

— Почти все они — совершенно ерундовые, и сами по себе не представляют серьёзных проблем. — Он пожевал губами и задумчиво добавил: — Просто их… много. И они порой… накладываются и дают… странные эффекты.

Леон вздохнул. Чего-то подобного он и ожидал. Тревога стала постепенно отпускать его, на её место пришёл деловой настрой. Стена молчания рухнула, Рийар признал наличие у него проблемы — а значит, её, наконец, можно начать решать!

Придвинув к себе лист и письменный прибор, Леон уточнил:

— Сколько их у тебя?

— Фатальных? — губы Рийара неожиданно тронула улыбка, и он заявил: — Сто сорок восемь.

Леон медленно поднял взгляд. Что?.. какие ещё сто сорок… сто?..

Постойте, сто с лишним фатальных откатов?..

Полторы сотни?..

Да нет, это где-то за пределами реальности! Леон, нахмурившись, посмотрел на брата с обидой и укором.

— Знаешь, эти твои розыгрыши!.. — раздражённо выговорил он, но запнулся о твёрдый спокойный взгляд.

Рийар не выглядел как человек, который шутит. По совести сказать, настолько серьёзным, как сейчас, Леон не видел его и вообще никогда.

— Сто сорок восемь фатальных откатов, я не оговорился, — вместо привычного возмущения спокойно подтвердил он. — Большинство из них совершенно пустяковые и проявляются ситуативно. Ну, скажем, мне больно смотреть в отражающие поверхности.

Глава восьмая

Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключён и не могу выйти

Псалом 87

Дежурный в изоляторе выдал Леону необходимый бланк и не удержался от подколки:

— Что, командир Рийар, устроил дебош?

Настроение у него было прекрасным, и к ситуации он отнёсся дружелюбно, посчитав, что вечно не видящий берегов сослуживец задел очередной выходкой шишку из важных.

— Будешь лыбиться — сейчас тут продолжу, — огрызнулся Рийар, пытаясь скрыть свою дезориентированность.

Пока, действительно, ничего страшного не происходило. Собрал вещи, пришёл в изолятор — вполне себе приличный дом, кстати. Сто раз тут сам дежурил, почти своя берлога, считай. Странно, конечно, понимать, что теперь у него не будет тут доступа к магии — звёздочку, дающую этот доступ, Леон только что конфисковал и как раз заполнял акт. Но ведь, по совести говоря, не ему с его откатами снова пытаться магичить — так что неспособность это сделать как раз к добру?

Проблема, конечно, была не в магии и не в звёздочке, а в том, что он впервые был здесь как задержанный, а не как охранник.

— Так, ты лучше чистосердечное пиши, мне к делу подбить надо, — оборвал его мысли Леон, пододвигая лист.

Писать чистосердечное… было ещё более странно.

Некоторое время Рийар тупо смотрел на чистый лист — и совершенно не мог понять, что и как писать.

— Шапку как обычно, на имя госпожи Юлании, — заметив его затруднение, подсказал Леон, не отрываясь от своих записей. — А дальше как объяснительные пишешь, я, такой-то такой-то, тогда-то там-то… только вместо объяснительной в заголовок напиши, что признание.

Даже не подумав огрызнуться, Рийар вздохнул и принялся писать. Теперь, получив конкретные инструкции, он вполне с этим справился — действительно, вот уж объяснительных он в своей жизни написал немерено!

Леон справился со своими бумагами быстрее, хоть их и было больше, дождался, пока Рийар допишет, взял, прочитал, кивнул, завизировал и собрал в общую папку.

— Рей, я с ним посижу немного? — небрежно обратился он к дежурному.

Рийар замер. Вообще-то, не положено, а в его случае пожалуй даже — запрещено без прямой санкции начальницы управления.

— Валяйте, — отмахнулся дежурный, раскладывающий какие-то пасьянсы, потом, спохватившись, добавил: — Выбирайте любую на первом, там никого.

В изоляторе было два этажа, на каждом — по несколько комнат.

— Мне вон та справа нравится, — быстро сказал Рийар, когда они с Леоном вышли в коридор.

— Ну и прекрасно! — согласился тот, открывая дверь с помощью своего доступа.

Рийар вошёл в знакомое помещение. Не сказать, чтобы эта комната чем-то отличалась от других, но ему нравились в ней синее покрывало на кровати и цветы на подоконнике. Он даже поливал их порой. Ну, то есть, любой дежурный всегда их поливал, но по вредности Рийар мог бы и спихнуть эту обязанность, и все бы просто махнули на него рукой — от одного дня ничего не случится.

Всё вокруг выглядело странно привычным.

Сложно было поверить, что он здесь не на дежурстве, и что он не может просто выйти отсюда и пойти, куда ему вздумается. Рийар так и сяк пытался вертеть внутри себя эту мысль: что он здесь заперт, что он больше не свободен, что он просидит теперь в этой комнате всё следствие, — но это никак не укладывалось в его голове.

Всё чудилось игрой, сном, неправдой.

— Твои ребята в курсе? — вывел его из раздумий голос Леона.

Он не сразу понял, что тот имеет в виду его боевой отряд — и степень их осведомлённости в его делах.

Конечно же, он всё от них тщательно скрыл! Ещё не хватало, чтобы товарищи пошли как соучастники!

— Нет, — резко и оскорблённо ответил Рийар, не став добавлять, что Ней, возможно, догадывался.

А может, догадывались и двое других.

— Тогда я Нею сегодня сам скажу, — покладисто кивнул Леон, и только тут Рийар сообразил, что его вопрос не имел целью его оскорбить, и что брат просто уточнял, нужно ли поговорить с ними отдельно или нет.

Тяжело вздохнув, Рийар прикрыл глаза.

До этого момента он был уверен, что его друзья — поймут.

Но теперь, когда миг истины оказался так близок, им овладели страх и отчаяние.

Поймут? С чего бы? Они все пришли работать в управление, чтобы защищать закон — им ли понимать преступников? Это следователи, ещё, ладно! Им нужно неплохо понимать, что творится в голове и в сердце у преступника, чтобы суметь расследовать дело — и чтобы это дело квалифицировать. Леон, теоретически, обязан был понимать преступников — это было частью его профессионализма.

Но боевой отряд!

Их задачей было задерживать, отлавливать, поджидать в засаде, расставлять ловушки, брать с поличным, сопровождать, охранять, пресекать — но никак не понимать!

Рийар же для них и вовсе теперь был не просто преступником — а предателем. Он был их командиром; они верили ему. А он предал их веру.

Часть вторая. Признание. Глава первая

Часть вторая. Признание

Глава первая

Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных вместе с людьми, делающими беззаконие, и да не вкушу я от сластей их. Пусть наказывает меня праведник: это милость; пусть обличает меня: это лучший елей, который не повредит голове моей

Псалом 140

— Но в приказе-то всё верно написано, — разбудил Рийара знакомый голос друга.

— Зачем тут второй дежурный? — тихое возражение слышалось гораздо хуже.

Рийар повернул голову так, чтобы уху не мешалась подушка.

— Так написано же, — привычно дружелюбным голосом ответил Ней. — В связи с задержанием особо искушённого в магическом искусстве…

— Серьёзно? — со смешком возразили ему. — Член его боевого отряда его же и охранять будет?

Рийар подумал, что звучит и впрямь абсурдно. Кто мог подписать такую чушь?

— В приказе всё верно написано, — невозмутимо зашёл на новый круг Ней — судя по досадливому стону его оппонента, не во второй раз.

— Бездна с тобой! — закончился любопытный спор на раздражённой ноте, но вдруг открылся снова торопливым: — Да спит он ещё, ты время видел?

— Я там посижу, — невозмутимо ответил Ней.

Судя по голосу, он направлялся сюда, и Рийар на всякий случай выровнял дыхание и притворился спящим.

Дверь тихо скрипнула, раздались столь же тихие шаги — судя по всему, Ней прошёл к стулу у окна.

— И кого ты развёл на этот приказ? — недовольно вопросил Рийар, открывая глаза для того, чтобы пронзить друга острым взглядом.

Судя по зыбкому и бледному освещению комнаты — рассвет ещё только начинал разгораться. Лицо Нея в полумраке, да против окна, было совсем не разглядеть, что крайне бесило.

— Да спи ты, — отмахнулся он, резко скрипнув стулом. — Рань несусветная.

Хотя идея была здравой, Рийар, конечно, не послушался, а, напротив, сел на кровати, щурясь в полумрак. Он бы не мог теперь заснуть нипочём — страх, стыд и тревога прочно захватили его в свои тиски. Какой сон! Нервное сердцебиение унять бы!..

— Верх невоспитанности, — чопорно сообщил Рийар, — завалиться спать, когда к тебе пришли гости!

Совершенно ровным тоном Ней парировал:

— Так я тут не в гостях. Я, — спокойно пояснил он, — усиленная охрана для особо искусного в магии преступника.

Сердце Рийара оборвалось под рёбра.

Ни оттенка характерной для Нея шутливости или хотя бы лёгкой дружеской насмешки — серьёзный тон. Который задавал новые рамки для их отношений — так, как их теперь видел Ней.

Это было справедливо — безусловно справедливо! — но, далёкие звёзды, как же больно!

Рийар спрятал лицо в коленях, но, кажется, недостаточно поспешно, потому что Ней ворчливо добавил:

— Который по совместительству оказался моим безмозглым командиром.

И, хотя едва ли в этой фразе и в тоне, каким она была сказана, имелось хоть сколько-то тепла, — но Рийар почувствовал, как его отпустило.

— Да всё уже, — в такой же ворчливой тональности заявил он в свои колени, — я тебе больше не командир.

Но то, что Ней использовал по отношению к нему это обращение — возможно, в последний раз! — всё же говорило о том, что их личные отношения не закончены.

— А это не тебе решать, — довольно жёстко отреагировал Ней и с некоторой даже яростью в голосе продолжил: — То, что ты оказался мудилой, насравшим на присягу, не даёт тебе права думать, что и я таков, — хлопнул он себя по колену.

Рийар поднял на него горящий пронзительный взгляд — но ничего не возразил. С правдой не спорят. Во всяком случае, не под тем откатом, который он словил.

Некоторое время они молчали.

На лице Нея отчётливо читалось выражение досады и гнева — вполне справедливые чувства, если по правде.

— И чего тогда явился, раз я такой мудила? — трудно ворочая языком, спросил Рийар, пытаясь придать своим словам оттенок язвительности — но ему и так едва удалось протолкнуть их сквозь откат, потому что, конечно, он знал причину, по которой Ней пришёл, и уж точно не желал обмениваться с ним острыми жалящими репликами.

Ней распознал проблемы с откатом и возвёл глаза к потолку.

— Хорошо, не будем ходить вокруг да около, — наконец, решил он и уверенно пододвинул свой стул поближе к Рийару, резким и даже агрессивным движением, за которым ощутимо читалась злость. — Твоему поступку нет оправдания, — жёстко заявил он, заставив друга замереть в ожидании следующих ударов.

Сердце Нея дрогнуло отчаянной дробью — ему было больно выговаривать всё это, и вдвойне больно от того, что он понимал, что каждое его слово жалит Рийара в уязвимое место; но он был слишком честен, чтобы просто теперь отмахнуться от ситуации и сделать вид, что всё в порядке. Их с Рийаром дружба не заслуживала такого лицемерия. Она должна, она была обязана выдержать правду — всю правду! — поэтому Ней неумолимо продолжил, каждым словом делая надрез на своём собственном сердце:

Глава вторая

Сердце моё трепещет; оставила меня сила моя, и свет очей моих, — и того нет у меня.

Псалом 37

Как ни странно, после этого короткого разговора Рийару всё же удалось снова заснуть — его силы давно были на исходе, и в сон его клонило постоянно.

Но и в этот раз проснулся он не сам — его снова разбудил возмущённый голос дежурного:

— Да вы издеваетесь! Не легче ли было его тогда под домашний арест оставить?

— Не положено, — раздался сухой голос Леона.

Рийар приоткрыл один глаз.

В комнате стало заметно светлее, — в отличие от того, что творилось в его душе, — но утро всё ещё было раннее. Ней невозмутимо читал книгу у окна.

«Проходной двор, а не изолятор!» — почти весело подумал Рийар.

Вообще, конечно, посещения задержанных родственниками и друзьями не были запрещены — но, во-первых, они совершались в послеобеденное время, а во-вторых — были не таким уж частым явлением. Уровень преступности на Понте был и вообще не большой — магические возможности следствия почти всегда обеспечивали раскрытие преступления — поэтому нарушали закон чаще всего те, кому и терять было нечего. Ни семьи, ни друзей у них обычно не бывало.

— Так! А это что тут за ночные бдения? — меж тем, устало удивился Леон, входя в комнату и натыкаясь взглядом на Нея.

Впрочем, полагая Рийара спящим, выразил он своё удивление шёпотом.

— Усиленная охрана чрезмерно искусного в магии преступника, — невозмутимо ответил Ней.

Рийар прекрасно мог вообразить себе мимику брата: удивлённо приподнятые брови и лёгкую усмешку.

— Я смотрю, — ровным тоном отметил Леон, — наглость в вашем отряде передаётся воздушно-капельным путём!

— Сча и тебя заразим, моль занудная, — не удержался от шпильки Рийар, впрочем, не открывая глаз и в остальном продолжая делать вид, что спит.

Ней тихо, почти беззвучно кашлянул, видимо, опасаясь, что сейчас начнётся новый конфликт.

Однако Леон отреагировал неожиданно мирно.

— Главное — не забудь мне выписать об этом справку, — покладисто согласился он. — Чтобы в том случае, если у меня возникнут проблемы из-за подхваченной от тебя наглости, я мог переадресовать претензии к тебе.

Неожиданное согласие сыграть в эти язвительные игры — обычно Леон корчил презрительные рожи и прохаживался на тему незрелости такого подхода — так удивило Рийара, что он открыл глаза, подозрительно выхватывая образ брата.

Тот выглядел, как всегда, аккуратно, но непривычно устало.

— Умно, — осторожно признал Рийар и продолжил игру: — Ведь всем, кого ты отошлёшь с претензиями ко мне, придётся ковылять до острова и выуживать меня в колонии, что не так-то просто!

— Да, беспроигрышный план! — согласился Леон, усаживаясь на свободный стул.

Рийар тоже предпочёл сесть — не разговаривать же с братом из положения лёжа!

Не став тянуть время, Леон перешёл к делу, ради которого и явился.

— Госпожа Юлания, — сделал он отсылку к начальнице управления, — решила передать твоё дело господину Элиору. Думаю, это неплохой вариант, — осторожно отметил он.

Из-за идиотского отката Рийар не разобрал имени, и сердце его рухнуло под рёбра.

К счастью, Ней от окна задумчиво повторил:

— Господин Элиор, значит…

Рийар почувствовал, как что-то в груди неприятно сжалось. Короткое знакомое имя заставило тревогу заструиться мурашками по позвоночнику. Элиор. Он судорожно передвинул пальцы по краю одеяла, будто пытаясь за что-то уцепиться.

Господин Элиор был заместителем и правой рукой госпожи Юлании. То, что дело поручили не какому-то другому старшему следователю, а второму лицу в управлении, говорило о том, что случай с Рийаром рассматривается как особый. Конечно, «особым» он был и в плохом смысле слова — как следствие над бывшим сотрудником управления. Но, с точки зрения Леона, индивидуальный подход давал простор и для смягчения обычных условий.

— Хм, — первым отозвался от окна Ней, с прищуром размышляющий о личности нового следователя, — господин Элиор, пожалуй, сочтёт количество и силу откатов смягчающим обстоятельством… — с надеждой в голосе отметил он. — Но, далёкие звёзды, он же припомнит тебе буквально все нарушения от первого твоего дня здесь! — застонал он в потолок.

Рийар сжал пальцы крепче. Бездна, если он сейчас не заставит себя выдавить очередную шутку, то начнёт задыхаться! С досадой потерев лоб, он выразил то, что тревожило его более всего, пытаясь замаскировать это за привычной насмешливостью:

— О да, он принесёт статистику всех моих проступков за все эти годы. С цветными графиками и диаграммами! — за внешней насмешкой отчётливо сквозило отчаяние.

Уголок губ Леона дрогнул в улыбке — он сам учился у господина Элиора составлять подобные графики с придирчивой дотошностью.

— Он не станет привлекать то, что не имеет отношения к делу, — мягко поправил он брата, но всё же не удержался от шпильки: — Даже тот случай с вареньем.

Глава третья

Приготовили сеть ногам моим; душа моя поникла; выкопали предо мною яму, и сами упали в неё

Псалом 56

Рийар, Ней и Леон спокойно завтракали — разумеется, у открытого окна, — как вдруг эта идиллия была прервана появлением нового действующего лица.

— Так. Я явно чего-то не понимаю.

На пороге стоял господин Элиор — невысокий полноватый мужчина с залысинами, одетый в аккуратный классический костюм. На лице его застыло вежливое любопытство: мол, кто-нибудь объяснит мне, откуда столько неучтённых личностей в комнате заключённого?

Поскольку никто не ответил на этот невысказанный вопрос, Элиор поторопил дело:

— Начнём с вас, господин старший следователь, — с вежливым ожиданием обратился он к Леону.

В начальнике не было заметно ни раздражения, ни гнева. Ровный рабочий тон, спокойный взгляд — но заволновались все. И Леон, к которому он обратился, и Рийар, нервно сжавший пальцы на ручке чашки, и Ней, пытавшийся делать вид, что смотрит в окно.

— У меня разрешение на посещение, от начальницы управления, — сухо открестился от любых обвинений Леон.

Элиор чуть качнул головой, отметая это объяснение, приподнял брови и уточнил:

— На утренние часы, в самом деле?

В голосе его слышалось лёгкое удивление: от вас, господин старший следователь, такой детской отмазки не ожидал.

Леон, разгадав эту подоплёку, мучительно покраснел и отвёл взгляд.

Распорядок управления предполагал посещения только в послеобеденное время — в целом, получить разрешение раньше и не вышло бы, потому что и приёмные часы начальницы начинались после обеда. Однако, поскольку она приняла Леона с утра, когда он пришёл передать дело, то он воспользовался моментом и получил разрешение тут же. Но, строго говоря, он, конечно, не должен был пренебрегать распорядком, и ему следовало подождать обычных для посещения часов — однако тревога за брата пригнала его сюда тут же.

Теперь Леон чувствовал себя вдвойне неловко: и перед начальником, который уж точно запомнит это пренебрежение правилами, и перед Рийаром, который поймёт, что он действительно слишком сильно за него переживает.

Пытаясь скрыть эту неловкость, он привычным движением поправил манжеты и галстук. Может, он сможет придумать какую-то рациональную и логичную причину своего присутствия здесь?..

Мысль его не успела развиться в полноценную идею.

— На выход, — с некоторым дружелюбием в голосе кивнул Леону на дверь начальник, делая шаг в сторону и освобождая проход.

Неловко улыбнувшись Рийару и Нею на прощание, Леон вышел.

— Теперь вы, господин Ней, — с ожиданием повернулся Элиор за следующим объяснением.

— Приказ об усиленной охране искусного в магии преступника, — невозмутимо ответил Ней.

Впрочем, свою чашку он отодвинул с заметным раздражением, что выдавало его внутреннее напряжение. У него тоже не всё было чисто: он не сказал командиру боевого корпуса, кто именно задержан и почему Ней так стремится получить дополнительное дежурство. Отмазался отговоркой «запястье потянул, всё равно тренироваться не смогу». Истинная подоплёка дела наверняка вскроется, и его ждёт выговор, но…

Элиор насмешливо уточнил:

— А ваше нахождение в его комнате?..

Ничуть не смутившись, Ней парировал лёгким тоном:

— Так проветриваем.

Однако, вопреки этой внешней лёгкости, он невольно бросил тревожный взгляд в сторону окна.

Изобразив бровями удивление такой наглостью, Элиор отметил:

— А я ведь могу и не делать вид, будто не расслышал поспешно удаляющиеся отсюда шаги.

Теперь уж покраснел и Ней. Проклятый педант! Конечно, он не мог не заметить их товарищей, которые поспешили удалиться, как только услышали голос начальства.

Аккуратно прикрыв окно, Ней поддерживающим жестом сжал плечо Рийара и вышел, не дожидаясь приказов.

Разобравшись с нарушениями, господин Элиор прошёл к столу, сдвинул в сторону тарелки и чашки, протёр столешницу и начал размещать свои бумаги.

Рийар следил за ним с большим напряжением. Он переживал, что поддержка Леона и Нея выйдет им боком, и что господин Элиор станет из-за неё настроен строже и критичнее. Подцепив вилкой оставшийся кусочек еды, он сделал вид, будто полностью поглощён завтраком. На деле же он следил за каждым движением господина Элиора, отмечая то, как тот аккуратно разложил бумаги и выровнял по воображаемой линеечке писчие перья. Это показалось Рийару тревожным знаком. Наверняка он настроен так же дотошно разобрать и его дело. Вникнет во все мелочи, найдёт любые несоответствия и вытянет наружу всё, что возможно.

У Рийара в рукаве был козырь — на него не действовала чужая магия. Обычно истинность показаний проверялась при таких допросах именно так: в конце господин Элиор спросит его, сказал ли он правду, и он, понуждаемый магией, ответит правдиво. Точнее, должен был бы ответить правдиво — но благодаря своему колдовству Рийар закрылся с этой стороны. Он сможет солгать.

Беда в том, что солгать господину Элиору и без магии будет трудно: он точно заметит даже самое крошечное несоответствие в деталях — и вытянет правду наружу.