1708 год
Пьяное бормотание то и дело переходило в громогласные крики. Хриплый мужской голос, больше напоминающий лай, сочился весельем и выводил незатейливую, но грубую песню. Сказ о бравом моряке разносился над всей палубой и проникал в маленькую каюту, лишенную света. Сквозь щели в потолке виднелось ночное небо, затянутое тучами, и едва уловимые очертания мачты. Казалось, что она заглядывает в нутро каюты, бездушным надзирателем следя за пленником, томящимся внутри. Тот, маленький и хрупкий, вздрагивал каждый раз, стоило песне в очередной раз оборваться.
Волны лениво качали корабль. Скрипел такелаж. Со стороны порта доносились радостные крики. Но все это оставалось неразборчивым фоном. Слух пленника, — мальчика, которому еще даже не исполнилось десять, — был направлен на людей, находящихся на палубе. Сам он прижимался к стене, упрямо ковыряя огрызком ложки дверной косяк около замка. Его сердце отчаянно билось, а в голове осталась лишь одна мысль: если не получится, то второго шанса уже не будет.
Все плавание он понемногу смачивал дерево водой. Иногда копил слюну, а после дрожащими руками обмазывал ею косяк. Думал было начать справлять нужду, но вовремя сообразил: тошнотворный запах быстро привлечет к себе внимание надзирателей. Теперь же, всаживая ложку в косяк и отдирая подгнившие волокна, мальчик ругал себя за трусость. Стоило рискнуть. По щекам потекли слезы.
— Юбку красную! — продолжал горланить человек.
Его оборвал другой голос, трезвый:
— Заткнись, Нил, — послышался звук удара. — Если капитан решит, что бухие мы все, то я сам отрежу твой поганый язык.
— Кха-ха, Маркос, кха…
— Хватит торчать здесь. Вали на причал.
— Но я хотел спеть вам, Маркос. Спеть! Вы ж тута, сидите, скучаете.
Мальчик замер, когда голоса стали ближе. С тревогой вгляделся наверх, силясь понять, насколько близко говорящие.
— Да что б тебя, Нил!
Двое мужчин на мгновение мелькнули в щелях. Один скрутил другого и потащил его в сторону трапа. Второй начал кричать и ругаться, обвинять друзей в неблагодарности. Разгорающаяся чужая ссора приковала мальчика к полу, не давая двинуться и даже вздохнуть. Паника схватилась за сердце, плющом поднялась выше и обвила горло. Легкие начали гореть. Мальчик ударил себя по щеке, выводя из оцепенения. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем он смог снова приникнуть к двери, размазывая по лицу слезы.
Чертова доска не поддавалась. В ней виднелись следы от ложки, местами раскуроченное дерево торчало волокнами, напоминая варенную говядину, но добраться до засова не выходило.
Тем временем, шум снаружи становился громче.
Мальчик на секунду замер, в нерешительности закусив губу. Его взгляд, давно привыкший к темноте, лихорадочно бегал по двери, раз за разом возвращаясь к засову. Время невидимыми песчинками утекало. И тогда мальчик решился. Он схватился за ручку и что было силы дернул дверь на себя. Та глухо ударилась о косяк, но ничего не изменилось. Проглатывая отчаяние, мальчик принялся раскачивать дверь, заставляя засов раз за разом ударяться о поврежденные доски. Затем он уперся ногой в стену и дернул еще раз. А потом еще раз, и еще.
Ему уже было не скрыть следы побега. Даже если не получится, наутро Маркос, что обычно приносил ему еды, наверняка заметит испорченный косяк. И все поймет. А потому мальчик не таясь дергал проклятую дверь, что было мочи. Пока в какой-то момент доски не треснули. Дверь резко распахнулась, и мальчик с шумом упал на пол, больно ударившись спиной и локтем.
Первое мгновение он не двигался. С тревогой вслушивался в наполняющий корабль шум и выискивал в нем шаги. Но никто не шел проверить его. Все еще не веря в удачу, мальчик осторожно выглянул за двери. Оказавшись в трюме, он сделал шаг в сторону палубы, но остановился. Наверху, оставленные капитаном, дежурили пираты. Даже увлеченные спором с Нилом, они вряд ли ушли далеко от трапа, если и вовсе не остановились на нем. Идти туда было нельзя. Только слепой не заметит мальчишку, спускающегося на причал или перелезающего через фальшборт. Приняв решение, он развернулся в другую сторону.
Идти приходилось медленно, практически наощупь. Но через время в нос ударил запах пороха и металла, а взгляд смог выхватить безобразные силуэты орудий. То и дело поглядывая на развешанные тут и там гамаки, мальчик крался вдоль стены. Вскоре он остановился около орудийного порта. Кое-как открыл его и с опаской высунулся наружу. Прислушался. Спор уже затих, но разговоры все еще раздавались со стороны трапа.
Мальчик сглотнул, собрался с духом, а после прыгнул.
Холодная вода сомкнулась над его головой, отрезая от ненавистного брига, на обшивке которого красовалась витиеватая надпись: «Жемчужина».
1712 год
Пронзительные крики чаек то и дело перекрывали грубые людские голоса, — на их фоне терялся скрип канатов, а плеск волн и вовсе был едва различим. Пленительная сила моря здесь, в Валенсии, блекла, уступая место затертым хлопотам и сиюминутным желаниям. Моряки торопились. Сновали беспокойными рыбами, громко топая по мостовой и суетливо взбираясь по трапу, подгоняемые офицерскими окриками. Близилось время отлива. Два величественных военных фрегата «Меркурий» и «Маравелла» спешно заканчивали приготовления, чтобы в скором времени покинуть безопасные воды, переплыть океан и присоединиться к борьбе с пиратами.
Среди царящей суматохи скорбным цветком замерли трое.
Гордая Рамона, чья прямая спина была способна соперничать с выправкой морского офицера, обреченно смотрела на корабли. Рядом с ней притаился расстроенный племянник Рикардо, неосознанно цепляясь за пышную юбку. С другой стороны от мальчика замер Васко де Мора-Кортес, маркиз Альсира и отец Рамоны. За последнее время из энергичного мужчины в возрасте он превратился в мрачную тень самого себя. Под глазами Васко залегли темные круги, щеки впали, а на лбу добавилось еще несколько морщин. И только взгляд маркиза не утратил прежней твердости и непоколебимости.
— Отец, — голос Рамоны прозвучал устало.
Она посмотрела на Васко, встречаясь с ним взглядами.
— Прошу тебя, не начинай, — он прикрыл глаза, покачав головой. — Я ценю, что ты здесь, дорогая. Но не омрачай наше прощание очередной ссорой. Она ни к чему не приведет. Только добавит тяжести.
Рамоне пришлось плотно сжать губы, чтобы с языка не сорвалась колкая фраза. Ей хотелось кричать и топать, угрожать, быть может, даже умолять, чтобы отец не отправлялся в сомнительную авантюру в погоне за призраками прошлого. Но вместо этого Рамона просто пыталась запомнить черты лица родителя.
— Я вижу несогласие в твоих глазах, — Васко мягко улыбнулся дочери.
— А что вы ожидали увидеть? Капитан Алава прекрасно справится и без вашего присутствия.
Услышав эту фразу в сотый раз, Васко глубоко вздохнул. Раз за разом между отцом и дочерью происходил один и тот же разговор. И заканчивался он каждый раз одинаково.
На протяжении нескольких лет их семья теряла родных, решивших пересечь Атлантический океан. Сначала в схватке с пиратами погиб один брат Рамоны. Затем в лапах этих же головорезов сгинули мать и брат Рикардо. А после умер и второй сын Васко. Для Рамоны подобные путешествия стали прочно ассоциироваться со смертью. Она ненавидела далекое Карибское море, унесшее столько жизней. И когда оказалось, что один из братьев Рамоны жив, да еще и является пиратом, это стало ударом для всей семьи. Васко же твердо вознамерился отправится в плавание, погрузив дочь в состояние ожившего кошмара. Она раз за разом пыталась уговорить отца отказаться от путешествия. Приводила аргументы, взывала к благоразумию, но он оставался непоколебим. Слишком сильно желал узнать правду и посмотреть в глаза Грахго.
— Я не надеюсь, что ты примешь мое решение, — произнес Васко после непродолжительного молчания, за время которого Рамона распрощалась даже с призрачной надеждой уговорить его. — Но надеюсь, что когда-нибудь поймешь.
После этого маркиз поманил внука за собой:
— Идем, Рикардо, поднимешься на борт на пару минут. Я уверен, любезный Анхель не будет против.
Мальчик, хоть и выглядел поникшим и расстроенным, охотно последовал за Васко. Рамона с болью провожала их взглядом, чувствуя, как с каждой минутой задыхается все сильнее. За ее спиной шумела поразительная Валенсия, украшенная ажурными орнаментами и зелеными листьями. Перед взором раскинулось Средиземное море и горделивые корабли. Но внутри Рамоны пеплом опадали надежды и восставали уродливые страхи. Она смотрела, как Анхель с улыбкой показывал Рикардо паруса, что-то говорил ее отцу, а после направился прямиком к ней, но видела только безжизненные и сухие письма, извещающие о гибели родных.
Капитан «Меркурия», суровый темноволосый мужчина, чье благородное лицо украшали аккуратные усы, остановился в паре шагов от Рамоны. Он не спешил нарушать иллюзорную тишину вокруг женщины, хоть время неумолимо подталкивало его к действиям. Близился час отплытия. Взгляд карих глаз Анхеля замер на лице Рамоны и выражал целую гамму непередаваемых чувств. Он смотрел на нее, словно на Афродиту, выходящую из морской пучины. Благоговейно, трепетно, неверяще и вместе с тем с невыносимым сожалением смертного, не способного коснуться божества. Но все это исчезло, стоило Рамоне заметить его присутствие.
— Капитан?
— Сеньора, — Анхель элегантно коснулся ее руки, одаривая почтительной улыбкой. — Я пришел попрощаться.
— Как это любезно с вашей стороны.
Рамона попыталась улыбнуться в ответ, но уголки губ едва приподнялись. Понимая свою неучтивость, женщина поспешила произнести:
— Простите, капитан, мне мою грубость. Сложно расставаться с отцом, когда море забрало всех остальных.
Анхель мог бы напомнить ей о муже и детях, но вместо этого шагнул ближе, хватая Рамону за пальцы и прижимая их к своей груди.
— Клянусь, что верну вашего отца домой в целости и сохранности, чего бы мне это не стоило.
Пораженная поступком капитана, Рамона смотрела на него широко распахнутыми глазами, не в силах выдернуть из его хватки руку.